Глава 8. Исторические вопросы — переоценка прошлого. Часть 2

К оглавлению

(опубликовано в журнале «Lalkar» за июль-август 1991 г.)

Глава 8. Исторические вопросы — переоценка прошлого. Часть 2.

Сталин и роль крестьянства            

В прошлой главе мы обещали опровергнуть три конкретных обвинения Горбачёва в адрес Сталина, а именно:

1) что Сталин неправильно оценил роль крестьянства, в частности, среднего крестьянства, вследствие чего, как утверждается, коллективизация была проведена с большими потерями и страданиями последних;

2) что Сталин ослабил Красную Армию, допустив аресты, суды и казни высших командиров;

3) и, наконец, — что он подавлял всякое инакомыслие и сыграл важную роль в ликвидации якобы верных партии её руководителей.

Нашу предыдущую главу мы закончили словами: «Три конкретных обвинения  Горбачёва в адрес Сталина, перечисленные выше, не имеют под собой реальных оснований. Недостаток места не позволяет нам разобрать их в данной статье. Мы вернемся к их рассмотрению в следующей главе. В частности, мы рассмотрим вопрос о понимании Сталиным крестьянского вопроса и о его отношении к среднему крестьянству. В связи с вопросом о крестьянстве мы постараемся, в частности, раскрыть тайну слабости Горбачёва к Бухарину, а так же классовую и идеологическую основу этой близости».

В качестве продолжения, и во исполнение этого, данного нами, обещания мы возвращаемся к этому вопросу.

Опять-таки размер одной главы не позволит нам разобрать в ней все три горбачёвских утверждения. Поэтому мы ограничимся крестьянским вопросом, и вернёмся к двум другим горбачёвским обвинениям в последующей главе.

Сталин и крестьянство

Сталину вдвойне повезло — у него не только был такой учитель-гигант, как Ленин, но и, в отличие от высокомерных «левых» троцкистов и бухаринских «правых» уклонистов, он был достаточно скромен, чтобы признать этот факт и верно следовать ленинскому курсу. Это не отрицает собственного, и очень большого, вклада Сталина в развитие марксистско-ленинской теории, и что ещё более важно, в развитие социалистической практики, но лишь подчёркивает, что Сталин никогда не стремился «изобретать велосипед» или «заново открывать Америку».

Когда речь идет о крестьянском вопросе, даже дилетант в науке марксизма-ленинизма в целом и в истории русской революции, в частности, не может не знать о трех основных лозунгах большевистской партии по крестьянскому вопросу.

Эти лозунги были разработаны с особой тщательностью и научной точностью бесспорным лидером большевистской партии и вдохновителем Октябрьской Революции — В.И. Лениным, который, в работе над лозунгами по крестьянскому, как, впрочем, и по любому другому вопросу, ни на секунду не упускал из виду тот факт, что «самым главным вопросом всякой революции является вопрос о государственной власти» (см. ПСС, т. XXI, с. 142). «В руках какого класса или каких классов сосредоточена власть; какой класс или какие классы должны быть свергнуты, какой класс или какие классы должны взять власть, – в этом «самый главный вопрос всякой революции».[1]

Сталин продолжает ленинскую мысль: «Основные стратегические лозунги партии, сохраняющие свою силу на весь период того или иного этапа революции, не могут быть названы основными лозунгами, если они не опираются целиком и полностью на этот кардинальный тезис Ленина. Основные лозунги могут быть правильными лишь в том случае, если они строятся на базе марксистского анализа классовых сил, если они намечают правильную схему расположения революционных сил на фронте классовой борьбы, если они облегчают подвод масс к фронту борьбы за победу революции, к фронту борьбы (c.205) за взятие власти новым классом, если они облегчают партии формирование широкой и мощной политической армии из широких народных масс, необходимой для выполнения этой задачи» (там же).

Какими же были основные стратегические лозунги, соответствующие разным этапам революции, по крестьянскому вопросу?

Лозунг номер один — «Вместе со всем крестьянством против царя и помещиков, при нейтрализации буржуазии, за победу буржуазно-демократической революции» — был основным лозунгом во время первого этапа русской революции. Вот как Ленин сформулировал лозунг партии в период подготовки буржуазно-демократической революции: «Пролетариат должен провести до конца демократический переворот, присоединяя к себе массу крестьянства, чтобы раздавить силой сопротивления самодержавие и парализовать неустойчивость буржуазии».[2]

Лозунг номер два — «Вместе с беднейшим крестьянством против капитализма в городе и в деревне, при нейтрализации среднего крестьянства, за власть пролетариата» — был основным лозунгом на втором этапе революции. Вот как Ленин сформулировал лозунг партии в период подготовки пролетарской социалистической революции: «Пролетариат должен совершить социалистический переворот, присоединяя к себе массу полупролетарских элементов населения, чтобы сломить силой сопротивление буржуазии и парализовать неустойчивость крестьянства и мелкой буржуазии» (там же).

В объяснениях Янскому, подчеркивая «огромную разницу» между этими двумя стратегическими лозунгами, Сталин замечает: «Как видите, Ленин неоднократно подчеркивал всю глубину разницы между первым стратегическим лозунгом в период (c.215) подготовки буржуазно-демократической революции и вторым стратегическим лозунгом в период подготовки Октября. Там – лозунг: со всем крестьянством против самодержавия, здесь – лозунг: с беднейшим крестьянством против буржуазии».[3]

Лозунг номер три – «Опираясь на бедноту и устанавливая прочный союз с середняком, — вперёд, в направлении социалистического строительства» — стал основным лозунгом большевистской партии с первой половины 1919 года, то есть с периода, связанного с началом социалистического строительства. Вот как Ленин высказался по этому вопросу в марте 1919 года на открытии VIII съезда партии: «Лучшие представители социализма старого времени, – когда они ещё верили в революцию и служили ей теоретически и идейно – говорили о нейтрализации крестьянства, т.е. о том, чтобы сделать из среднего крестьянства, если не активно помогающий революции пролетариата, то, по крайней мере, не мешающий ей, нейтральный, не становящийся на сторону наших врагов общественный слой. Эта отвлеченная, теоретическая постановка задачи для нас вполне ясна. Но она недостаточна (курсив мой. – И. Ст.). Мы вошли в такую стадию социалистического строительства (курсив мой. – И. Ст.), когда надо выработать конкретно, детально, проверенные на опыте работы в деревне, основные правила и указания, которыми мы должны руководиться для того, чтобы по отношению к среднему крестьянину стать на почву прочного союза» (см. ПСС, т. XXIV, с. 114).[4]

Поправляя Янского, который ошибочно полагал, что партия большевиков «приняла политику нейтрализации середняка не в период подготовки Октября и не в Октябре, а после Октября и, особенно, после 1918 года, когда комбеды были упразднены, Сталин продолжает: «Это совершенно неверно. Наоборот, политика нейтрализации середняка не началась, а кончилась после комбедов, после 1918 года. Политика нейтрализации середняка была отменена (c.216), а не введена, в нашей практике именно после 1918 года».

И далее: «Середняк хныкал и колебался между революцией и контрреволюцией, пока свергали буржуазию, пока власть Советов не была ещё упрочена, ввиду чего и приходилось его нейтрализовать. Середняк стал поворачивать к нам, когда он стал убеждаться, что буржуазия свергнута «всерьёз», что власть Советов упрочивается, кулака одолевают, Красная Армия начинает побеждать на гражданских фронтах. Именно после такого перелома стал возможен третий стратегический лозунг (c.217) партии, данный Лениным на VIII съезде партии: опираясь на бедноту и устанавливая прочный союз с середняком – вперёд за социалистическое строительство!»[5]

Таковы были три основных стратегических лозунга партии большевиков по крестьянскому вопросу, реализовав которые, большевистская партия успешно подошла к буржуазно-демократической революции — февралю 1917-го, затем успешно осуществила Октябрьскую Революцию и, наконец, торжественно завершила построение социализма в городе и деревне — в промышленности и сельском хозяйстве. Правильность этих  лозунгов красноречиво подтвердилась ходом событий. Только с помощью и реализации этих верных лозунгов, основанных на правильном марксистском анализе классовых сил, большевистская партия смогла вывести массы «на фронт борьбы за победу революции» и создание «большой и мощной политической армии среди широких народных масс» для выполнения исторической задачи свержения царского самодержавия, создания диктатуры пролетариата и победного шествия строительства социализма. Всё, что надо было сделать Горбачёву, чтобы убедиться, что эти лозунги были известны, и, самое главное, были в полной мере поняты Иосифом Сталиным, — это достать 9-ый том Собрания Сочинений Сталина и прочитать семнадцать страниц статьи «О трех основных лозунгах партии по крестьянскому вопросу. Ответ Янскому».

Работы Сталина полны ссылками на позицию большевистской партии по крестьянскому вопросу. Мы выбрали данную статью, потому что в ней Сталин в своем неподражаемом стиле излагает очень трудный и сложный вопрос кратко и в то же время всеобъемлюще. Хотя работы Сталина уже давно замалчивались ревизионистскими правителями СССР (и «гласность» Горбачёва не привела в этом отношении ни к каким изменениям), надо полагать, что эти работы ещё остались в советских архивах, и Горбачёву при желании было бы несложно получить к ним доступ. Более того, хотя первые два лозунга по крестьянскому вопросу были введены в действие ещё при жизни Ленина, третий лозунг — о прочном союзе с середняком — хотя и был объявлен Лениным в марте 1919 года, по большому счету, был введён в действие и реализован уже под руководством Сталина. И если бы Сталин ошибся, то вместо успешного завершения борьбы за строительство социализма в деревне, он бы привел Советскую власть к фактическому коллапсу. Любой, кто хотя бы случайно и фрагментарно изучал борьбу большевистской партии под руководством Сталина (после смерти Ленина в январе 1924 года) против «левого» троцкистско-зиновьевского и «правого» бухаринского отклонений не может не убедиться в правильности ленинского курса большевистской партии. Для тех читателей, которые не знакомы с этим вопросом, и с тем, чтобы опровергнуть первое необоснованное утверждение Горбачёва, кратко углубимся в эту полемику.

Два отклонения в партии от ленинской линии по коллективизации

Первое отклонение – «левый» (троцкистский) уклон.

Кратко «левый» (троцкистский) уклон можно изложить следующим образом: он рассматривал всё крестьянство исключительно как инструмент для восстановления капитализма, он рассматривал основную массу крестьянства как реакционную массу, на которую нельзя полагаться, а, следовательно, выступал не за союз с этой, основной в России, массой населения, а за «разлад» с ней и, прежде всего, считал невозможным успешное строительство социализма в одной, отдельно взятой стране. Такая позиция объясняется авантюризмом, характерным для политики, с которой выступали троцкисты. А этот авантюризм сам по себе отвечает на вопрос: почему Троцкий и Зиновьев уже на XIV-м съезде (в декабре 1925 г.) попытались навязать партии курс на полномасштабную коллективизацию. Партия без труда отвергла это проявление троцкистского авантюризма, по причинам, которые мы рассмотрим чуть позднее.

После отклонения партией этой авантюристской политики троцкисты начали распространять легенду о том, что коллективизация началась слишком поздно, что партия и Сталин не понимали звериной сущности кулаков до тех пор, пока последние в 1928 году не поставили под угрозу само существование Советской власти, отказываясь продавать зерно советскому государству и, таким образом, вызывая угрозу голода для городов и Красной Армии. Это обвинение было необоснованно, поскольку основывалось на выдавании желаемого за действительное, что всегда было характерно для троцкизма. Мы не будем тратить время на опровержение троцкистского тезиса о том, что партия «не понимала звериной сущности кулаков». Для этого достаточно отослать читателя к трудам Ленина, в которых он описывает кулаков как «самых зверских, самых грубых, самых диких эксплуататоров, не раз восстанавливавших в истории других стран власть помещиков, царей, попов, капиталистов… Эти кровопийцы нажились на народной нужде во время войны. Они скопили тысячи и сотни тысяч денег, повышая цены на хлеб и другие продукты. Эти пауки жирели за счет разоренных войною крестьян, за счет голодных рабочих. Эти пиявки пили кровь трудящихся, богатея тем больше, чем (c. 224) больше голодал рабочий в городах и на фабриках. Эти вампиры подбирали и подбирают себе в руки помещичьи земли, они снова и снова кабалят бедных крестьян».[6] И всё это было известно Сталину, ибо он, в отличие от напыщенных троцкистов и бухаринцев, не только знал, но и глубоко понимал все ленинские работы, и что ещё более важно, посвятил всю свою жизнь поддержанию и претворению в жизнь ленинской линии.

Таким образом, с учетом такого огромного значения коллективизации и необходимости ликвидации кулачества как класса, возникает закономерный вопрос: почему к коллективизации не приступили раньше, и почему кулаки не были устранены раньше, чем это произошло в действительности? Почему партия большевиков ещё на своем VIII съезде провозгласила политику ограничения эксплуататорских тенденций кулаков вместо политики ликвидации кулачества как класса? Почему партия отвергла троцкистское предложение насчёт ликвидации кулачества в 1926 году? Ответ заключается в том, что если бы партия начала наступление на кулачество, не создав сначала всех необходимых условий для успешного завершения этого наступления, то такое наступление оказалось бы самой отчаянной авантюрой и, конечно же, не увенчалось бы успехом. А неудача означала бы укрепление кулачества. Наступление на кулачество раньше времени, — скажем, в 1926-27 годах, — конечно, не удалось бы, потому что в то время в советской деревне не существовало широкой сети совхозов и колхозов, которые смогли бы стать базой для решительной борьбы с кулачеством. Потому что в то время советское государство было ещё не в состоянии заменить капиталистическое производство кулаков социалистическим производством совхозов и колхозов. Вот, что говорил по данному поводу товарищ Сталин: «В 1926–1927 годах зиновьевско-троцкистская оппозиция усиленно навязывала партии политику немедленного наступления на кулачество. Партия не пошла на эту опасную авантюру, ибо она знала, что серьезные люди не могут позволить себе игру в наступление. Наступление на кулачество есть серьезное дело. Его нельзя смешивать с декламацией против кулачества. Его нельзя также смешивать с политикой царапанья с кулачеством, которую усиленно навязывала партии зиновьевско-троцкистская оппозиция. Наступать на кулачество – это значит сломить кулачество и ликвидировать его, как класс. Вне этих целей наступление есть декламация, царапанье, пустозвонство, всё что угодно, только не настоящее большевистское наступление. Наступать на кулачество – это значит подготовиться к делу и ударить по кулачеству, но ударить по нему так, чтобы оно не могло больше подняться (c.167) на ноги. Это и называется у нас, большевиков, настоящим наступлением. Могли ли мы предпринять лет пять или года три назад такое наступление с расчётом на успех? Нет, не могли».

«В самом деле, кулак производил в 1927 году более 600 млн. пудов хлеба, а продавал из этой суммы в порядке внедеревенского обмена около 130 млн. пудов. Это довольно серьёзная сила, с которой нельзя не считаться. А сколько производили тогда наши колхозы и совхозы? Около 80 млн. пудов, из коих вывезли на рынок (товарный хлеб) около 35 млн. пудов. Судите сами, могли ли мы тогда заменить кулацкое производство и кулацкий товарный хлеб производством и товарным хлебом наших колхозов и совхозов? Ясно, что не могли.

Что значит при таких условиях предпринять решительное наступление на кулачество? Это значит наверняка — сорваться, усилить позиции кулачества и остаться без хлеба. Вот почему мы не могли и не должны были предпринимать тогда решительного наступления на кулачество вопреки авантюристским декламациям зиновьевско-троцкистской оппозиции».[7]

Это и объясняет, почему партия была вынуждена до поры, до времени терпеть кулаков, этих «кровопийц», «пауков», «пиявок» и «вампиров» и проводить только политику ограничения их эксплуататорских тенденций, а не их прямого уничтожения как класса. Это и объясняет, почему партия на своем VIII съезде приняла политику ограничения эксплуататорских тенденций кулачества, и почему на XI съезде партии во время введения новой экономической политики (НЭПа) эта политика была вновь объявлена, и почему эту политику подтвердил XV съезд партии, и почему партия проводила эту линию вплоть до лета 1929 года.

Как правильно заметил тогда товарищ Сталин: «…для массового поворота крестьянства в сторону социализма ещё недостаточно провозглашения лозунга».[8]

Троцкистский курс на «раздор» с крестьянством, ведущий к катастрофе, противостоял ленинской формуле построения социализма через установление «прочного союза» с основными массами крестьянства.

Если бы в партии победил «левый» (троцкистский) уклон, результатом стала бы реставрация капитализма в СССР. Потому что троцкисты выступали не меньше чем за объявление гражданской войны против основной массы крестьянства, а именно — середняков (в то время середняки составляли 60% крестьянского населения). Объявление такой гражданской войны против середняка означало бы приведение Советской власти в состояние «враждебного столкновения» с основными массами крестьянства. И такое масштабное «враждебное столкновение» не могло не представлять самой серьезной опасности для самого существования советского государства. Неудивительно, что партия отвергла эту, проводимую троцкистами, авантюристическую «политику».

Любой, кто хотя бы немного знаком с троцкизмом, не удивится троцкистской пропаганде вышеозначенной авантюристической политики по отношению к основной массе крестьянства. Такая авантюристическая политика является прямым следствием пресловутой теории «перманентной революции» Троцкого, которая отрицает революционную роль крестьянства, и которая утверждает, что невозможно построить социализм в одной стране. Согласно этой теории «перманентной революции», рабочий класс не в состоянии привести основную массу крестьянства на путь социалистического строительства. Вот несколько из высказываний Троцкого по этому вопросу: «… противоречия в положении рабочего правительства в отсталой стране, с подавляющим большинством крестьянского населения, смогут найти свое разрешение только в международном масштабе, на арене мировой революции пролетариата».

«Без прямой государственной поддержки европейского пролетариата рабочий класс России не сможет удержаться у власти и превратить своё временное господство в длительную социалистическую диктатуру. В этом нельзя сомневаться ни минуты» (см. «Наша революция», с. 278).

«Безнадежно думать… что, например, революционная Россия могла бы устоять перед лицом консервативной Европы» (см. Соч. Троцкого, т. III, ч. I, с. 90).[9]

Удивительно ли после этого, что Троцкий, который упорно не хотел замечать реальности и так упорно придерживался приведенных выше реакционных взглядов, выступал за политику, которая, будучи применена на практике, превратила бы его реакционные фантазии в реальность? Если бы линия Троцкого была проведена в жизнь, то рабочий класс России, несомненно, оказался бы не в состоянии удержать власть.

Зиновьев — союзник Троцкого в партии по его, противоположным ленинской линии взглядам на крестьянский вопрос, также не верил в союз рабочего класса и среднего крестьянства. Вместо этого он, отойдя от ленинизма, выступал за нейтрализацию середняка в условиях диктатуры пролетариата. Вот, что Зиновьев, будучи в то время Председателем Коминтерна, писал по этому поводу в «Правде» от 18 января 1925 года: «Есть ряд задач, которые совершенно общи всем партиям Коминтерна. Таков, например… верный подход к крестьянству. Есть три слоя в земледельческом населении всего мира, которые могут и должны быть завоеваны нами и стать союзниками пролетариата (сельскохозяйственный пролетариат, полупролетарии – парцелльные крестьяне и мелкое крестьянство, не прибегающее к найму чужой рабочей силы). Есть другой слой крестьянства (середняки), который должен быть, по крайней мере, нейтрализован нами» («Правда» от 18 января 1925 г.; курсив везде мой – И. Ст.).[10]

Главный экономист троцкистской оппозиции — Преображенский, даже зашел так далеко, что заявил о крестьянстве как о «колонии» для социалистической промышленности, как о предмете, который будет использоваться до предела. Смирнов, другой лидер оппозиции, открыто выступал за «разногласия» с середняком: «Мы говорим, что нужно так пересмотреть наш государственный бюджет, чтобы большая часть из пятимиллиардного нашего бюджета была направлена по линии промышленности, потому что лучше претерпеть нам разлад с середняком, чем идти к неизбежной гибели».[11]

Стоит лишь сравнить приведённые выше высказывания троцкистской оппозиции с нижеследующими отрывками из работ товарища Ленина, чтобы понять, какая глубочайшая пропасть отделяет троцкизм от ленинизма.

В то время как в соответствии с троцкизмом — «без прямой государственной поддержки европейского пролетариата рабочий класс России не сможет удержаться у власти»[12], не говоря уже о том, чтобы построить социализм, согласно ленинизму: «10-20 лет правильных соотношений с крестьянством, и обеспечена победа во всемирном масштабе (даже при затяжке пролетарских революций, кои растут)».[13]

В то время как троцкизм выступает за «разлад с середняком», считая его лучшим способом избежать «неминуемой гибели», ленинизм, напротив, выступает как сторонник союза с основными массами крестьянства, видя в этом единственное средство обеспечения ведущей роли пролетариата и укрепления диктатуры пролетариата.

«…Высший принцип диктатуры», — говорил Ленин, — «это поддержание союза пролетариата с крестьянством, чтобы он мог удержать руководящую роль и государственную власть».[14]

Таким образом, ясно, что согласно ленинизму — без «прочного союза» с середняком невозможно успешно построить социализм.[15]

Однако в соответствии с троцкизмом — «разлад с середняком» является единственным средством избежать «неминуемой гибели» (ст. Смирнова — см. выше).

Не следует забывать, что тогда, в 1927 году, середняки составляли 60% всего крестьянства. Разлад со средним крестьянством, таким образом, привел бы к тому, что оно оказалось бы втянутым в объятия кулачества, следовательно — к усилению последнего и полнейшей изоляции бедноты. Другими словами, такой разлад, за который выступал троцкизм, самым опасным – неизбежным образом, означал бы начало гражданской войны на селе и ослабление, а то и поражение, Советской власти в сельской местности. Такова логика троцкизма, какими бы ни были его намерения. Вот, как товарищ Сталин описывает это расхождение между благими намерениями оппозиции и неизбежными катастрофическими последствиями её политики разлада со средним крестьянством.

«Я далёк от того, чтобы обвинять оппозицию в сознательном стремлении ко всем этим несчастьям. Но дело тут не в желаниях и стремлениях оппозиции. Дело в тех результатах, которые неизбежно должна повлечь за собой оппозиционная политика разлада со средним крестьянством.

С оппозицией тут происходит то же самое, что произошло с медведем из басни Крылова «Пустынник и медведь». (Смех.) Само собой понятно, что медведь, размозжив булыжником голову своему другу-пустыннику, хотел спасти его от назойливой мухи. Желания были у него самые, что ни на есть, дружеские. Тем не менее, из дружеских желаний медведя вытекло далеко не дружеское действие, в результате которого пустыннику пришлось распроститься с жизнью. Оппозиция, конечно, желает революции всякого добра. Но она предлагает для этого такие средства, которые (c.259) должны повести за собой разгром революции, разгром рабочего класса и крестьянства, срыв всей нашей строительной работы.

«Платформа» оппозиции есть платформа срыва союза рабочего класса и крестьянства, платформа срыва всей нашей строительной работы, платформа срыва дела индустриализации».[16]

1929 год и поворот крестьянства в сторону коллективизации

Однако ко второй половине 1929 года картина изменилась кардинальным образом, и были созданы все предпосылки для решительного наступления против кулаков с целью их ликвидации как класса. Каковы же были эти предпосылки? Они были следующими:

1) Совхозы и колхозы уже развились до такой степени, что, с точки зрения товарной продукции последнего, были в состоянии заменить кулацкое хозяйство. В 1929 году одними только колхозами было произведено 29.100.000 центнеров зерна, из которых 12.700.000 центнеров зерна — товарного. Объясняя, почему не было возможности нанести удар по кулачеству в 1927 году, и почему наступление на кулачество стало реальностью в 1929 году, товарищ Сталин охарактеризовал изменения, которые произошли с 1927 года и позволили партии, вместо прослушивания троцкистской декламации, состоящей из пустых фраз против кулаков, осуществить реальное ленинское наступление на них, так:

«Ну, а теперь? Как теперь обстоит дело? Теперь у нас имеется достаточная материальная база для того, чтобы ударить по кулачеству, сломить его сопротивление, ликвидировать его как класс, и заменить его производство производством колхозов и совхозов. Известно, что в 1929 году производство хлеба в колхозах и совхозах составляло не менее 400 млн. пудов (на 200 млн. пудов меньше, чем валовая продукция кулацкого хозяйства в 1927 году). Известно, далее, что в 1929 году колхозы и совхозы дали товарного хлеба более 130 млн. пудов (т.е. больше, чем кулак в 1927 году). Известно, (c.168) наконец, что в 1930 году валовая хлебная продукция колхозов и совхозов будет составлять не менее 900 млн. пудов (т. е. более, чем валовая продукция кулака в 1927 году), а товарного хлеба дадут они не менее 400 млн. пудов (т. е. несравненно больше, чем кулак в 1927 году).

Так обстоит теперь дело у нас, товарищи.

Вот какая передвижка произошла у нас в экономике страны.

Теперь у нас имеется, как видите, материальная база для того, чтобы заменить кулацкое производство производством колхозов и совхозов. Именно поэтому наше решительное наступление на кулачество имеет теперь несомненный успех.

Вот как надо наступать на кулачество, если говорить о действительном и решительном наступлении, а не ограничиваться пустопорожней декламацией против кулачества.

Вот почему мы перешли в последнее время от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса».[17]

Во-вторых, советское государство и промышленность уже были теперь в состоянии помочь колхозному движению кредитными средствами и поставками машин и тракторов. В 1927-28 г.г. советское правительство выделяет 76 000 000 рублей для финансирования колхозов, в 1928-29 г.г. — 170 000 000 рублей, а в 1929-30 — 473 000 000. Кроме того, 65 000 000 рублей были выделены в тот же период в Фонд коллективизации. Колхозам, которые увеличили свои ресурсы на 200 000 рублей, были предоставлены привилегии. Для использования на колхозных полях государство обеспечило не менее 30 000 тракторов общей мощностью в 400 000 лошадиных сил, без учёта ещё 7000 тракторов МТС, которые работали на колхозы, и помощи в виде тракторов, одалживаемых колхозам совхозами. В 1929-30 г.г. колхозам были предоставлены кредиты семян и семенная помощь количеством в 10 000 000 ц зерна (61 млн. пудов). Наконец, колхозам была оказана очень важная прямая организационная помощь в создании более чем 7000 машинно-тракторных станций (МТС).

Результатом всех этих мер стали сорокакратное увеличение посевных площадей колхозов в течение трех лет и пятидесятикратное увеличение производства зерна в колхозах (с увеличением производства товарного зерна более чем в 40 раз) в течение тех же трех лет, т.е. с 1927-го по 1929 год.

В-третьих, произошел поворот крестьянства к социализму, к коллективизации. Это, в свою очередь, случилось не спонтанно и не вдруг. Это было осуществлено на научной основе и посредством тяжелой борьбы на протяжении ряда лет, в течение которых партия направляла народ на путь, ведущий к коллективизации, преодолевая на этом пути одно препятствие за другим. Вот, как товарищ Сталин описал процесс развития, на основе которого во второй половине 1929 года возникло могучее массовое колхозное движение миллионов бедняков и середняков: «Поворот крестьянства в сторону коллективизации начался не сразу. Он, этот поворот, и не мог начаться сразу. Правда, лозунг коллективизации был провозглашён партией ещё на XV съезде. Но для массового поворота крестьянства в сторону социализма недостаточно ещё провозглашения лозунга. Для поворота требуется, по крайней мере, ещё одно обстоятельство, а именно, чтобы сами крестьянские массы убедились в правильности провозглашенного лозунга и приняли его как свой собственный лозунг. Поэтому поворот этот подготовлялся исподволь.

Подготовлялся он всем ходом нашего развития, всем ходом развития нашей индустрии, и, прежде всего, (c.280) развитием индустрии, поставляющей машины и тракторы для сельского хозяйства. Подготовлялся он политикой решительной борьбы с кулачеством и ходом наших хлебозаготовок в их новых формах за 1928 и 1929 годы, ставящих кулацкое хозяйство под контроль бедняцко-середняцких масс. Подготовлялся он развитием сельскохозяйственной кооперации, приучающей индивидуального крестьянина к коллективному ведению дела. Подготовлялся он сетью колхозов, где крестьянин проверял преимущество коллективных форм хозяйства перед индивидуальным хозяйством. Подготовлялся он, наконец, сетью разбросанных по всему СССР и вооруженных новой техникой совхозов, где крестьянин получал возможность убедиться в силе и преимуществах новой техники.

Было бы ошибочно видеть в наших совхозах только лишь источник хлебных ресурсов. На самом деле совхозы с их новой техникой, с их помощью окружающим крестьянам, с их невиданным хозяйственным размахом явились той ведущей силой, которая облегчила поворот крестьянских масс и двинула их на путь коллективизации.

Вот на какой основе возникло то массовое колхозное движение миллионов бедняков и середняков, которое началось во второй половине 1929 года и которое открыло собой период великого перелома в жизни нашей страны».[18]

Из всего вышесказанного совершенно ясно, что политика коллективизации большевистской партии была ленинской и единственно правильной политикой. Не менее очевидно, что политика, за проведение которой выступал троцкизм, была чревата самым опасным и отчаянным авантюризмом. Если бы эта политика была реализована на практике, то результатом её явилась бы неминуемая гибель советской власти. Сегодня мы можем сказать, что партия большевиков была тысячу раз права, отвергнув троцкистские требования нанести в 1926-27 годах удар по кулакам. Также партия была тысячу раз права, что начала переход от проводившейся ранее политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса в 1929 году, когда уже была подготовлена необходимая база для наступления на кулачество.

Ликвидация кулачества как класса была не просто административной мерой, как полагали троцкисты — это дело имело глубокое экономическое значение. С классом кулаков нельзя было покончить одним троцкистским указом, он мог быть устранён только путем принятия описанных выше, конкретных экономических мер и подготовки необходимых экономических и политических условий. Как говорил товарищ Сталин: «Не правы те товарищи, которые думают, что можно и нужно покончить с кулаком в порядке административных мер, через ГПУ: сказал, приложил печать и точка. Это средство – лёгкое, но далеко не действительное. Кулака надо взять мерами экономического порядка и на основе советской законности. А советская законность не есть пустая фраза. Это не исключает, конечно, применения некоторых необходимых административных мер против кулака».[19]

Более того, время для начала решительного наступления на кулачество должно было быть выбрано правильно, любая ошибка в отношении срока наступления на кулачества означала риск самим существованием диктатуры пролетариата. Одна из главных характеристик ленинского руководства большевистской тактикой — выбор верного момента и подготовка соответствующей базы для начала наступления на врагов социализма. Используя меткие выражения товарища Сталина, политическая тактика большевиков выглядела так: «Искусство большевистской политики состоит вовсе не в том, чтобы стрелять без разбора из всех пушек по всем фронтам, не считаясь с условиями времени и места, не считаясь с готовностью масс поддержать те или иные шаги руководства. Искусство большевистской политики состоит в том, чтобы уметь выбрать время и место и учитывать все обстоятельства дела для того, чтобы сосредоточить огонь на том фронте, где скорее всего можно будет добиться максимальных результатов».[20]Когда же партия уже перешла от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса, Троцкий, который, как мы видели, выступал за декулакизацию уже в период после XIV-го съезда партии (1926-27), потребовал от партии отказа от этой политики. В своем открытом письме к членам КПСС от 23 марта 1930 года Троцкий потребовал от партии «согласовать коллективизацию с техническими и прочими ресурсами», «приостановить сплошную коллективизацию и административное раскулачивание».

«Руководящим принципом политики по отношению к кулаку он предлагал сделать контрактацию, т. е. заключение договоров с кулацкими хозяйствами, обязывающих последние продавать определённое число продуктов по назначенным государством ценам. Таким образом, в самый разгар коллективизации Троцкий признавал необходимым сохранение кулацких хозяйств ещё на годы при условии применения экономических мер для ограничения их накоплений».[21]

Это характерно для троцкизма с его поистине абсурдным, антидиалектическим и реакционным содержанием — призывы к декулакизации в 1926 году и отказ от политики ликвидации кулаков как класса в 1930-м!

Чтобы никому этот абсурд не казался недостаточно очевидным, Троцкий дополнил его в 1933 году. В 1933 году, когда коллективизация, в основном, уже была осуществлена, Троцкий в своем бюллетене потребовал роспуска совхозов, на том основании, что они не приносили прибыли; роспуска большинства колхозов, на том основании, что они были фиктивными, а так же отказа от политики ликвидации кулачества. А в области индустриализации Троцкий потребовал возврата к политике уступок и лизинга для концессионеров ряда советских промышленных предприятий на том основании, что они де тоже не были прибыльными.

Товарищ Сталин вполне оправданно охарактеризовал эту троцкистскую программу как контрреволюционную попытку реставрации капитализма: «Вот вам программа презренных трусов и капитулянтов, контрреволюционная программа восстановления капитализма в СССР!»[22]

Своим контрреволюционным абсурдом «левый» Троцкий вполне разоблачил себя, показав свое истинное лицо всему народу.

Разобравшись с «левым» оппортунистическим уклоном, давайте теперь обратимся к рассмотрению не менее реакционного, «правого», оппортунистического уклона от ленинской линии партии.

Правооппортунистический [бухаринский] уклон

В то время как «левые» (троцкистские) оппортунисты переоценивали силу капитализма, не верили в то, что СССР сможет собственными силами — без помощи победоносной революции в Западной Европе — успешно построить социализм, и в силу этого неверия отвергали даже идею союза с основными массами крестьянства, правые (бухаринские) оппортунисты впадали в другую крайность. Они недооценивали силу капитализма, не обращая внимания на характер классовой борьбы в условиях диктатуры пролетариата, провозглашая, что кулаки автоматически «врастут в социализм» (Бухарин, «Путь к социализму»), они заявляли о пользе любого союза со всем крестьянством, в том числе и с кулаками.

Группировка Бухарина утверждала, что с продвижением к социализму и развитием социалистических форм экономики, классовая борьба будет затихать. Эта правая оппортунистическая теория, с которой выступала группировка Бухарина, представляла собой самую серьезную опасность для диктатуры пролетариата. Её вред состоял «в том, что она усыпляла рабочий класс, подрывала мобилизационную готовность революционных сил нашей страны, демобилизовала рабочий класс и облегчала наступление капиталистических элементов против Советской власти». [23]

Именно это она и делала. К началу 1928 года, кулаки, понимая, что НЭП, вместо того, чтобы привести к реставрации капитализма в СССР, как они ожидали и надеялись, напротив, привел к ослаблению и разгрому капиталистических элементов в деревне и к упрочению социализма, начали организованное сопротивление Советской власти. С 1928 года это сопротивление приобрело наиболее острые формы. Сопротивление кулачества было самым красноречивым доказательством:

а) того факта, что наступление социализма на капиталистические элементы шло полным ходом и в соответствии с планом. А интересы кулаков, таким образом, ограничивались настолько, что им оставалось либо отчаянно бороться с Советской властью, либо уйти со сцены добровольно;

б) а так же того, что у капиталистических элементов не было ни малейшего желания уходить со сцены добровольно. Товарищ Сталин был абсолютно прав, когда в борьбе с правооппортунистическими сказками Бухарина о затихании классовой борьбы высказал следующие слова, которые нельзя забывать и сегодня: «Нельзя представлять дело так, что социалистические формы будут развиваться, вытесняя врагов рабочего класса, а враги будут отступать, молча, уступая дорогу нашему продвижению, что затем мы вновь будем продвигаться вперёд, а они – вновь отступать назад, а потом «неожиданно» все без исключения социальные группы, как кулаки, так и беднота, как рабочие, так и капиталисты, окажутся «вдруг», «незаметно», без борьбы и треволнений, в лоне социалистического общества. Таких сказок не бывает и не может быть вообще, в обстановке диктатуры пролетариата – в особенности. (c. 171)

Не бывало и не будет того, чтобы отживающие классы сдавали добровольно свои позиции, не пытаясь сорганизовать сопротивление. Не бывало и не будет того, чтобы продвижение рабочего класса к социализму при классовом обществе могло обойтись без борьбы и треволнений. Наоборот, продвижение к социализму не может не вести к сопротивлению эксплуататорских элементов этому продвижению, а сопротивление эксплуататоров не может не вести к неизбежному обострению классовой борьбы.

Вот почему нельзя усыплять рабочий класс разговорами о второстепенной роли классовой борьбы».[24]

Вопреки глупым басням Бухарина о затихании классовой борьбы и о чудесном «врастании кулаков в социализм», последние (кулаки) начали серьезное организованное сопротивление советскому правительству. И кто же, как не Бухарин и его группа выступили в партии в защиту интересов кулаков? Бухаринцы представляли распад кулацкого хозяйства как упадок сельского хозяйства СССР в целом. Они потребовали замедления темпов промышленного развития, ослабления монополии внешней торговли, отхода проблем коллективизации на второй план и всесторонних уступок капиталистическим элементам.

Первая серьезная атака кулаков пришлась на время кризиса хлебозаготовок в январе 1928 года. Кулаки отказывались продавать зерно советскому государству. Советское правительство оказалось в тяжелой ситуации, потому что дефицит зерна составил 130 млн. пудов. В отсутствие каких-либо резервов советское правительство не могло не прибегнуть к чрезвычайным мерам, например, к применению статьи 107 Уголовного кодекса, согласно которой, в случае, если кулаки отказывались продавать зерно, оно подлежало конфискации. Применение чрезвычайных мер, которое, несмотря на отдельные перегибы, прошло с большим успехом и дало желаемый эффект от закупок у кулаков необходимых запасов зерна, требующихся государству, вызвало ярость бухаринцев. Под видом борьбы с «перегибами» бухаринцы в действительности развернули борьбу с правильной политикой партии, в защиту интересов кулаков. Вот как товарищ Сталин разоблачил эту мошенническую уловку оппортунистической группы бухаринцев: «Теперь самым модным словом в рядах группы Бухарина является слово «перегибы» в хлебозаготовках. Это слово представляет у них самый ходкий товар, так как оно помогает им маскировать свою оппортунистическую линию. Когда они хотят замаскировать свою линию, они обычно говорят: мы, конечно, не против нажима на кулаков, но мы против перегибов, которые допускаются в этой области и которые задевают середняка. Дальше идут рассказы об «ужасах» этих перегибов, читаются письма «крестьян», читаются панические письма товарищей, вроде Маркова, и потом делается вывод: надо отменить политику нажима на кулачество.

Не угодно ли: так как имеются перегибы в проведении правильной политики, то надо, оказывается, отменить эту самую правильную политику. Таков обычный прием оппортунистов: на основании перегибов в проведении правильной линии – отменить эту линию, заменив её линией оппортунистической. При этом сторонники группы Бухарина тщательно умалчивают о том, что существует ещё другой сорт перегибов, более опасный и более вредный, а именно – перегибы в сторону срастания с кулачеством, в сторону приспособления к зажиточным слоям деревни, в сторону замены революционной политики партии оппортунистической политикой правых уклонистов.

Конечно, мы все против этих перегибов. Мы все против того, чтобы удары, направляемые против кулаков, задевали середняков. Это ясно, и в этом не может быть никакого сомнения. Но мы решительно против того, чтобы болтовней о перегибах, усердно практикуемой группой Бухарина, раскассировать революционную политику нашей партии и подменить её оппортунистической политикой группы Бухарина. Нет, этот фокус у них не пройдет .

Назовите хоть одну политическую меру партии, которая не сопровождалась бы тем или иным перегибом. Из этого следует, что надо бороться с перегибами. Но разве можно на этом основании охаивать саму линию, которая есть единственно правильная линия?

Возьмем такую меру, как введение 7-часовсго рабочего дня. Не может быть никакого сомнения, что эта мера есть одна из самых революционных мер, проводимых нашей партией за последнее время. Кому не известно, что эта, по существу глубоко революционная, мера то и дело сопровождается у нас целым рядом перегибов, иногда самых отвратительных? Значит ли это, что мы должны отменить политику введения 7-часового рабочего дня?

Понимают ли сторонники бухаринской оппозиции, в какую лужу они попадают, козыряя перегибами в хлебозаготовительном деле?»[25]

Группа Бухарина пошла так далеко в защиту интересов кулака, что обвинила партию в проведении политики военно-феодальной эксплуатации по отношению к крестьянству. Едва ли нужно доказывать, что группа Бухарина заимствовала этот штамп пропагандистского оружия против партии из арсенала контрреволюционной буржуазии.

«Я не знаю в истории нашей партии другого такого примера, когда бы партию обвиняли в политике военно-феодальной эксплуатации. Это оружие против партии взято не из арсенала марксистов. Откуда же оно взято? Из арсенала лидера кадетов Милюкова. Когда кадеты хотят рассорить рабочий класс с крестьянством, они обычно говорят: вы, господа большевики, строите социализм на костях крестьянства. Поднимая шум насчет «дани», Бухарин подпевает господам Милюковым, плетётся в хвосте за врагами народа».[26]

Группа Бухарина выступала против борьбы с кулачеством, она выступала за союз рабочего класса со всем крестьянством, включая кулаков. Партия, однако, самым решительным образом была против такого союза.

«Нет, товарищи, мы такого союза не проповедуем и проповедовать не можем. В обстановке диктатуры пролетариата, при условии упрочения власти рабочего класса, союз рабочего класса с крестьянством означает опору на бедноту, союз с середняком, борьбу с кулачеством. Кто думает, что союз с крестьянством при наших условиях означает союз с кулаком, тот не имеет ничего общего с ленинизмом. Кто думает вести в деревне такую политику, которая всем понравится, и богатым и бедным, тот не марксист, а дурак, ибо такой политики не существует в природе, товарищи. (Смех, аплодисменты.) Наша политика есть политика классовая».[27]

Ленинизм безусловно, выступает за прочный союз с основной массой крестьянства, но, согласно ленинизму, вся цель союза рабочего класса с основными массами крестьянства состоит в обеспечении ведущей роли рабочего класса, в укреплении диктатуры пролетариата, а также в создании необходимых условий — материальных и духовных (культурных), способствующих созданию бесклассового общества. Короче говоря, ленинизм выступает за прочный союз с основной массой крестьянства (за исключением кулаков), с конечной целью ликвидации классов, ленинизм вовсе не выступает за любой союз. Вот, как товарищ Ленин высказывался на эту тему: «Под соглашением между рабочим классом и крестьянством, – говорит Ленин, – можно понимать что угодно. Если не иметь в виду, что соглашение, с точки зрения рабочего класса, лишь тогда является допустимым, правильным и принципиально возможным, когда оно поддерживает диктатуру рабочего класса и является одной из мер, направленных к уничтожению классов, то формула соглашения рабочего класса с крестьянством, конечно, остается формулой, которую все враги Советской власти и все враги диктатуры в своих взглядах и проводят» (т. XXVI, с. 387[c. 41]).[28]

И далее: «Теперь,– говорит Ленин,– пролетариат держит в руках впасть и руководит ею. Он руководит крестьянством. Что это значит – руководить крестьянством? Это значит, во-первых, вести линию на уничтожение классов, а не на мелкого производителя. Если бы мы с этой линии, коренной и основной, сбились, тогда мы перестали бы быть социалистами и попали бы в лагерь тех мелких буржуа, в лагерь эсеров и меньшевиков, которые являются сейчас самыми злейшими врагами пролетариата» (там же, с. 399–400).[29]

Союз с крестьянством, за который выступал Бухарин, однако, означал союз не только со средним крестьянством, но и с кулаками. Едва ли нужно доказывать, что такой союз вместо обеспечения ведущей роли пролетариата, укрепления диктатуры пролетариата, а также содействия уничтожению классов, привел бы к отрицанию руководящей роли пролетариата, ослаблению диктатуры пролетариата и сохранению классов, так как только в союзе с середняком, который является в то же время союзом против кулаков, можно встать на путь в направлении уничтожения классов. Классы могут быть ликвидированы путем классовой борьбы против эксплуататоров — против кулаков и других капиталистических элементов, — а не посредством союза с ними.

Едва ли нужно доказывать, что правую оппортунистическую группу Бухарина с её оппортунистической политикой необходимо было победить. Без её поражения в начале 1930-х годов в СССР наверняка произошла бы реставрация капитализма. Надо сказать, к чести большевистской партии и её тогдашнего лидера — товарища Сталина, что «правые» оппортунисты группы Бухарина были разгромлены ими столь же уверенно, как и «левые» оппортунисты троцкистско-зиновьевской группировки. Побеждённые группы в дальнейшем объединили свои усилия (как они это делали и ранее) в оппозиции к партии, что свидетельствует об их антиленинской и правой реакционной сущности. Не существовало никакой разницы между этими двумя группами, кроме формы изложения их позиций. По сути, их программы были одинаковы, ибо планы как «левых», так и «правых» оппортунистов всегда ведут в одном направлении — к реставрации капитализма. Именно в этом смысле и по этой причине марксисты-ленинцы всегда утверждали, что «левые» в действительности тоже являются правыми. Вот, как товарищ Сталин охарактеризовал правых (бухаринских) и «левых» (троцкистских) оппортунистов, в отношении того, что было общим для обеих группировок, а именно — их платформы для реставрации капитализма, хотя они и направлялись к ней разными путями: «В чём состоит опасность правого, откровенно оппортунистического уклона в нашей партии? В том, что он недооценивает силу наших врагов, силу капитализма, не видит опасности восстановления капитализма, не понимает механики классовой борьбы в условиях диктатуры пролетариата и потому так легко идет на уступки капитализму, требуя снижения темпа развития нашей индустрии, требуя облегчения для капиталистических элементов деревни и города, требуя отодвигания на задний план вопроса о колхозах и совхозах, требуя смягчения монополии внешней торговли и т.д. и т.п.

Несомненно, что победа правого уклона в нашей партии развязала бы силы капитализма, подорвала бы революционные позиции пролетариата и подняла бы шансы на восстановление капитализма в нашей стране.

В чём состоит опасность «левого» (троцкистского) уклона в нашей партии? В том, что он переоценивает силу наших врагов, силу капитализма, видит только возможность восстановления капитализма, но не видит возможности построения социализма силами нашей страны, впадает в отчаяние и вынужден утешать себя болтовней о термидорианстве в нашей партии.

Из слов Ленина о том, что, «пока мы живем в мелкокрестьянской стране, для капитализма в России есть более прочная экономическая база, чем для коммунизма», – из этих слов Ленина «левый» уклон делает тот неправильный вывод, что в СССР невозможно вообще построить социализм, что с крестьянством ничего не выйдет, что идея союза рабочего класса и крестьянства есть отжившая идея, что если не подоспеет помощь со стороны победившей революции на Западе, то диктатура пролетариата в СССР должна пасть или переродиться, что если (c. 231) не будет принят фантастический план сверхиндустриализации, проводимый хотя бы ценой раскола с крестьянством, то надо считать дело социализма в СССР погибшим.

Отсюда авантюризм в политике «левого» уклона. Отсюда «сверхчеловеческие» прыжки в политике.

Несомненно, что победа «левого» уклона в нашей партии привела бы к отрыву рабочего класса от его крестьянской базы, к отрыву авангарда рабочего класса от остальной рабочей массы, – следовательно, к поражению пролетариата и к облегчению условий для восстановления капитализма.

Как видите, обе эти опасности, и «левая» и «правая», оба эти уклона от ленинской линии, и «правый» и «левый», ведут к одному и тому же результату, хотя и с разных концов».[30]

Разница лишь в том, что «левые» (троцкисты) используют ультралевые фразы, которые, кстати, объясняют, что «левым» иногда удаётся заманить к себе часть рабочих при помощи «левых» трескучих фраз и изображать из себя наиболее решительных противников правых, хотя весь мир знает, что социальные корни у них, у «левых», те же, что и у правых, и они нередко [c. 279] идут на соглашение, на блок с правыми для борьбы против ленинской линии».[31]

Прежде чем продолжить, можно мимоходом заметить, что большая часть критики, исходящей в адрес большевистской, ленинской линии партии от обычной буржуазии и касающейся коллективизации, основана на платформе и аргументации буржуазных социалистов внутри большевистской партии, а именно — «левых» (троцкистских) оппортунистов и «правых» (бухаринских) уклонистов. Да и могло ли это быть иначе, если как «левая», так и «правая» платформы оппортунистов, хотя и сформулированные с помощью марксистской терминологии, в действительности были платформами скрытой реставрации капитализма. Отсюда совпадение во взглядах обычной буржуазии, с одной стороны, и «социалистических» оппортунистов, таких как троцкисты и бухаринцы — с другой; отсюда симпатии обычной буржуазии к представителям интересов своего (буржуазного) класса в коммунистическом движении, а именно — социалистическим оппортунистам; отсюда и антисталинизм, протроцкизм и пробухаринизм обычной буржуазии. Буржуазию не волнует терминология; она не возражает против использования даже марксистской терминологии до тех пор, пока та используется в целях защиты и сохранения капитализма, а не его революционного свержения. В действительности, при определённых обстоятельствах единственным способом служить капитализму является использование марксистской фразеологии, ибо только она может обмануть рабочих. Как могли, например, троцкисты и бухаринцы открыто требовать реставрации капитализма в СССР, где у власти находился рабочий класс? Им было бы достаточно сказать в открытую всего одну подобную фразу, чтобы их с треском выбросили из каждой рабочей организации, не говоря уже об авангардной партии пролетариата; чтобы их начал презирать каждый сознательный рабочий. Таким образом, они могли представить свои программы реставрации капитализма только в такой форме, где все реакционные изменения были бы прикрыты ширмой марксизма и словесными заверениями в преданности рабочему классу. В этом и заключаются их услуги буржуазии, в этом и заключается их предательство рабочего класса и коммунистического движения. Именно это предательство, обусловило их участие во вредительстве, диверсиях, терроре и убийствах, не говоря уже о том, что привело к соглашениям с фашистскими и империалистическими державами, финансировавшими и помогавшими им организовывать подрывную деятельность против СССР. В результате всей этой преступной деятельности они закономерно попали на скамью подсудимых. И в ходе московских показательных процессов второй половины1930-х годов стали перед лицом сурового пролетарского суда.

Коллективизация и применение силы

Троцкисты, ревизионисты, а также обычная буржуазия, не устают обвинять Сталина в том, что коллективизация крестьянства была проведена против воли его большинства силовыми методами. Это утверждение, основанное на невежестве, попросту благодаря частого повторения, приобрело силу общественного предрассудка. Поскольку это обвинение изначально исходило от советского ревизионистского руководства, со времен XX-го съезда партии, то даже люди, называющие себя марксистами-ленинцами, начали верить в него. Как видно из сказанного выше, только неисправимые бюрократы могут поверить в то, что коллективизация в СССР проводилась или могла бы проводиться с помощью силы. Только люди, которые считают коллективизацию административно-бюрократической, а не своевременной экономической мерой крайней важности, могут рассматривать коллективизацию в СССР в этом свете. Если коллективизацию можно было бы осуществить при помощи вооруженного «унтер-офицера Пришибеева» с троцкистским ведомственным указом о коллективизации в руках, то на самом деле, были бы все основания начать коллективизировать деревню в 1926 году, как того требовали Троцкий с Зиновьевым, или даже гораздо раньше — ещё при жизни Ленина. В этом случае надо было бы признать, что троцкисты были правы, предлагая коллективизацию в 1926 году, а ленинцы — неправы, отрицая такой курс. Требуя коллективизации в 1926 году, троцкисты, очевидно, считали, что такая мера могла быть реализована с помощью клочка бумаги и палки прусского сержанта. Если бы партия была настолько глупа, что начала бы рассматривать коллективизацию в таком свете, пробуя применить эти методы на практике, то результатом стали бы, как мы уже объясняли, «враждебные столкновения» между рабочим классом, находившимся у власти, и основными массами крестьянства, без союза с которыми рабочий класс не мог рассчитывать остаться у власти надолго. Результатом этих столкновений неминуемо была бы гражданская война с последующей гибелью диктатуры пролетариата.

Партия, однако, рассматривала коллективизацию как экономическую меру, которую без создания необходимых экономических предпосылок нельзя было провести в жизнь. Повторимся ещё раз: ко второй половине 1929 года все эти предпосылки были реализованы, партия перешла в наступление по направлению коллективизации при горячей поддержке подавляющего большинства крестьянства. Успехи в коллективизации были достигнуты именно потому, что она носила добровольный характер. Как только вопрос о принуждении вставал на повестку дня, колхозы начинали таять, и часть крестьян, по словам Сталина, «вчера ещё относившаяся к колхозам с громадным доверием, отворачивалась от них».[32]

Это не означает, что никаких искажений политики партии не было. Безусловно, в отдельных случаях со стороны самых рьяных деятелей партии и всяких «левых» перегибщиков палки они были. В частности, наблюдались:

а) нарушения принципа о добровольности колхозного движения — нарушения, которые вызвали эффект «таяния» колхозов;

б) нарушения принципа, требовавшего учитывать разнообразие условий в СССР;

в) нарушения принципа, который определял артельную форму колхозного движения как основную его форму. Но были попытки пропустить этот этап и перейти прямо к системе коммун.

Если бы эти нарушения не были устранены, а перегибы не были исправлены, не было бы и успехов в области коллективизации. Центральный Комитет партии, во главе со Сталиным принял срочные и своевременные меры по искоренению этих нарушений и перегибов. 2 марта 1930 года в «Правде» была опубликована статья Сталина «Головокружение от успехов», в которой он проанализировал причины перегибов в колхозном движении и осудил попытки коллективизации путем принуждения и применения силы. Вот несколько цитат из этой очень важной статьи: «Успехи нашей колхозной политики объясняются, между прочим, тем, что она, эта политика, опирается на добровольность колхозного движения и учёт разнообразия условий в различных районах СССР. Нельзя насаждать колхозы силой. Это было бы глупо и реакционно. Колхозное движение должно опираться на активную поддержку со стороны основных масс крестьянства».[33]

И ещё: «Что может быть общего между этой «политикой» унтера Пришибеева и политикой партии, опирающейся на добровольность и учёт местных особенностей в деле колхозного строительства? Ясно, что между ними нет, и не может быть ничего общего».[34]

А так же: «Кому нужны эти искривления, это чиновничье декретирование колхозного движения, эти недостойные угрозы по отношению к крестьянам? Никому, кроме наших врагов!» (Там же.)

Сталин осудил попытки подменить подготовительную работу по организации колхозов «чиновничьим декретированием колхозного движения, бумажными резолюциями о росте колхозов, организацией бумажных колхозов, которых ещё нет в действительности, но о «существовании» которых имеется куча хвастливых резолюций».[35].

Через месяц, 3 апреля 1930 года, Сталин опубликовал в «Правде» ещё одну статью на ту же тему под названием «Ответ товарищам колхозникам». В ответ на вопрос, в чём корень ошибок в крестьянском вопросе, Сталин дает следующий ответ:

«Ответ. В неправильном подходе к середняку. В допущении насилия в области хозяйственных отношений с середняком.

Забыли, что насилие, необходимое и полезное в деле борьбы с нашими классовыми врагами, недопустимо и пагубно в отношении середняка, являющегося нашим союзником.

Забыли, что кавалерийские наскоки, необходимые и полезные для решения задач военного характера, непригодны и пагубны при решении задач колхозного строительства, организуемого к тому же в союзе с середняком».[36]

Таким образом, можно заметить, что, несмотря на несколько местных перегибов — от которых партия быстро избавилась — линия партии по коллективизации была верной. В результате применения этой правильной ленинской политики основная масса крестьянства была вовлечена в русло социалистического строительства. Политика партии одержала победу, потому что партия вела последовательную и принципиальную борьбу, как с «левым» (троцкистским), так и с «правым» (бухаринским) уклонизмом в своих рядах, беспощадную борьбу против тех, кто пытался забегать вперёд (троцкисты), и тех, кто тащил назад (бухаринцы). В этом и заключается секрет успеха политики партии, как по вопросам коллективизации, так и по всем другим важнейшим направлениям строительства социализма.

Очевидно, Горбачёв, имел в виду именно эту принципиальную и бескомпромиссную борьбу партии большевиков, когда в своем «Докладе 1987 года» заявил: «Таким образом, руководящее ядро партии, которое возглавлял И. В. Сталин, отстояло ленинизм в идейной борьбе».[37]

С учётом всего, сказанного выше, заявление Горбачёва о том, что Сталин неправильно оценивал роль середняка, должно быть признано совершенно необоснованным и мотивированным его собственной озабоченностью тем, как побыстрей провести деколлективизацию советского сельского хозяйства и обеспечить на территории СССР господство рыночной экономики, то есть реставрацию капитализма.