Глава 7. Исторические вопросы — переоценка прошлого, часть I

К оглавлению

(опубликовано в журнале «Lalkar” за май-июнь 1991 г.)

Глава 7. Исторические вопросы — переоценка прошлого. Часть I

В номере журнала «Lalkar» за март-апрель 1990 года мы завершили краткую критику горбачёвской гласности аргументом о том, что горбачёвские реформы — с их возвращением в области сельского хозяйства к мелкому крестьянскому хозяйству путем замены им государственных и коллективных хозяйств и полным разрушением плановой социалистической промышленности не только не принесли больше демократии, не говоря уже о решении экономических проблем, стоящих перед СССР, но и привели к полной подчиненности советского народа исполнительной власти и стали «подходящей основой для всемогущей и бесчисленной бюрократии». Перейдем теперь, как мы обещали в первой главе, к историческому вопросу — вопросу переоценки прошлого. Хотя оценки истории СССР включают в себя гораздо больше составляющих, чем оценка роли одного человека, тем не менее, благодаря откровенно капиталистическим, а также скрыто капиталистическим хулителям достижений социализма в СССР (ревизионисты и троцкисты занимают наиболее видное место среди последних), термин «исторические вопросы» стал эвфемизмом для анализа исторической роли (зачастую попросту — истерического псевдоанализа) Иосифа Сталина — главного представителя большевизма после смерти В. И. Ленина, архитектора потрясших планету побед СССР в экономической, политической, культурной, дипломатической и военной сферах. В связи с этим мы вынуждены присоединиться к этой дискуссии и сосредоточить внимание на данном конкретном человеке, хотя и действительно великом, ибо речь идет не о чести, честности, стойкости и верности науке марксизма-ленинизма, характерных для этого одного человека, но о самой силе и исторической неизбежности победы социализма и коммунизма.

До 1956 года критика и нападки на И. В. Сталина исходили либо от открытых агентов и идеологов империализма, таких как Роберт Конквест, либо от ренегатов в рабочем движении — троцкистов и социал-демократов разных оттенков — и никто не воспринимал эти нападки всерьез. Но в 1956 году, на XX-м съезде партии ВКП (б), Хрущёв, сбросив с себя, наконец, большевистскую маску и показав свою истинную ревизионистскую сущность, запустил порочный миф о том, что именуется «культом личности Сталина».

Необходимо сделать два кратких комментария в отношении нападок Хрущёва на Сталина. Во-первых, как это типично для ревизионистов и прихлебателей капитализма во всем мире, они действовали двулично и бесчестно. Хрущёвцам ни за что не хватило бы смелости сразу выпустить этот доклад в информационное поле СССР, так боялись они враждебности со стороны советского народа к любому, кто попытался бы принизить роль Сталина. Вместо этого они опубликовали его за границей, через свои контакты — представителей империалистических информационных агентств в Москве. В свою очередь, советские граждане, к их недоумению, подверглись настоящей бомбардировке антисоциалистической и антисталинской пропагандой со стороны империалистических средств массовой информации. Эта бомбардировка, надо заметить, продолжается непрерывно по сей день. Такое разделение труда между ревизионистами в СССР и империализмом продолжалось все годы, начиная с 1956-го, и с момента прихода Горбачёва к власти вышло на новый качественный уровень. Во-вторых, в 1956 году Хрущёв не ощущал себя достаточно сильным для того, чтобы осуждать и отрицать достижения социализма. Вместо этого он и его последователи продолжали петь социализму дифирамбы, одновременно с этим медленно, но верно, проводя в жизнь экономические реформы, которые обеспечивали постепенный отход от социализма и в управлении экономикой, всё чаще делали акцент на мерах, характерных для капитализма — на децентрализации и ослаблении экономического механизма планирования, на реформе ценообразования и переводе предприятий на хозрасчет, на введение большего количества материальных стимулов и принципа самоуправления. Все эти меры, введенные за последние три с половиной десятилетия, привели к качественно новой ситуации, в которой СССР, согласно заявлению, не более — не менее, чем его собственного министра финансов, оказался на грани экономической катастрофы.

Когда Горбачёв в марте 1985 года стал Генеральным секретарем, он столкнулся с трудным выбором: либо отбросить гниль, вызванную к жизни рядом, капиталистических по своей природе, мер, и вернуться во всех сферах советской жизни — экономической, идеологической и культурной — к всестороннему соблюдению проверенных принципов марксизма-ленинизма; либо же ускорить продвижение по пути, который, в конечном счете, неминуемо должен был привести к реставрации капитализма в СССР.

Как это ни печально, но приходится признать, ибо грешно было бы скрывать истину, что Горбачёв окончательно решил (если слово «решил» вообще может быть использовано в отношении Горбачева) пойти по второму пути — пути введения рыночной экономики, которая представляет собой не что иное, как другое название реставрации капиталистической системы производства, распределения и обмена. Но, как и Хрущёв, Горбачёв столкнулся с серьезным препятствием его реставраторскому плану — а именно, с враждебностью советских людей по отношению к рыночной экономике, с их верой в социализм, с их приверженностью плановой социалистической экономике, свободной от голода, безработицы, неуверенности в завтрашнем дне и эксплуатации человека человеком. В такой ситуации любая экономическая реструктуризация (перестройка) в капиталистическом направлении непременно должна была сопровождаться нападками на духовные ценности, на идеологию, на гигантские достижения социализма и на учение марксизма-ленинизма в целом. Открытая и прямая атака на марксизм-ленинизм, однако, таила в себе большую опасность, любой, кто посмел бы «упражняться» в этом деле, мог быть легко сметён возмущением и гневом  масс. В такой ситуации ничего нельзя было придумать лучше, чем начать нападки на азы и основы социализма — марксизм-ленинизм — под видом критики «культа личности» и «административно-командной системы» с её якобы чрезмерным централизмом! Вспоминается немецкая поговорка, которую очень любил повторять Ленин: «Удары предназначаются для моей задницы, но это я попал в мешок». На историческом отрезке времени от Хрущёва до Горбачёва ревизионисты сделали многое, чтобы очернить Сталина, но в действительности эта их клевета была направлена именно против марксизма-ленинизма и завоеваний социализма. Ибо только в этом контексте можно действительно понять всю ту брань, гнев, яд, словесные помои, с которыми империалистическая буржуазия и её идеологические представители в рядах рабочего класса — ревизионисты, троцкисты и другие социал-демократические отщепенцы – ругали и продолжают ругать Сталина. Если, спустя сорок лет (пятьдесят, шестьдесят – и до бесконечности, пока будут существовать – прим. корректора) после его смерти, империализм и его агенты пытаются уничтожить этого человека в тысячный раз, то, безусловно, всё дело в том, что достижения, связанные с его именем, до сих пор являются непреодолимым препятствием для реализации их хищных реставраторских планов. Его имя, таким образом, продолжает преследовать их, как кошмар, и мешает спокойно спать.

Тут мы обращаем наши взоры на последнего «рыцаря в доспехах» — Горбачёва, который взял на себя задачу уничтожить Сталина. Мы видим, что, как и Дон Кихот, он затеял битву с ветряными мельницами. Он настолько же беспомощен в деле уничтожения Сталина, насколько преуспел в деле разрушения советской экономики. Он намеревается отрицать Сталина и достижения Советского Союза в течение трех десятилетий, которые Сталин руководил ВКП (б), но, в конечном итоге, он вынужден был одобрить эти достижения и отдать дань Сталину, хотя и невольно, но в самых восторженных тонах.

Если посмотреть на передовые достижения Советского Союза, которые неразрывно связаны с руководством Сталина, то надо включить в их число следующие: руководство ВКП (б) в её борьбе за успешные –

а) коллективизацию сельского хозяйства;

б) индустриализацию СССР в соответствии с пятилетними планами на прочной основе централизованного социалистического планирования;

в) оборону СССР от коварных планов западного империализма и разгром фашистской Германии;

г) создание культурной жизни советского народа;

д) разгром «правого» (бухаринского) и «левого» (троцкистского) уклонов в партии.

Что мог сказать Горбачёв по любому из этих достижений? В его книге «Перестройка» есть только две ссылки на Сталина по имени — и те только для осуждения его за предполагаемый культ личности и за «нарушения социалистической законности» (об этом см. дальше). За исключением этих двух упоминаний, избегая имени Сталина, как дьявол избегает святой воды, Горбачёв поет хвалу успехам социализма, достигнутым в течение рассматриваемого периода, как будто эти достижения не имели ничего общего с руководством партии, и в частности, с деятельностью её генерального секретаря — Иосифа Сталина. Вот, что пишет Горбачёв под заголовком «Уроки истории»: «Верно, в ходе послеоктябрьского развития были трудные этапы, не в последнюю очередь из-за грубого вмешательства в наши внутренние дела империалистических сил, допускались и ошибки, просчеты в политике. Тем не менее, Советский Союз шел вперёд, было создано общество, в котором люди живут без страха за свое будущее. И если стоять на позиции правды, то каждый объективный наблюдатель должен признать, что в целом советская история — это история неоспоримого прогресса, при всех потерях, отступлениях, неудачах. Мы шли по бездорожью — в прямом и переносном смысле слова,— случалось, блуждали, ошибались, крови и пота хватили вдоволь. Но шли вперёд и никогда не помышляли об отступлении, о сдаче уже достигнутого, не ставили под сомнение свой социалистический выбор» (с. 38).[1]

«Согласитесь, трудно себе представить, чтобы, устремившись в неизведанное будущее, решая в короткие сроки грандиозные задачи, можно было обойтись без срывов»,- говорит Горбачёв, — «чтобы всё было гладко, как тротуар Невского проспекта». И продолжает:

«Возьмем индустриализацию. В каких условиях её пришлось осуществлять? Гражданская война и интервенция 14 государств оставили стране полную разруху. Нас взяли в экономическую блокаду, установили вокруг «санитарный кордон». Никаких накоплений, никаких колоний — наоборот, необходимость бросить средства на подъем угнетенных при царизме национальных окраин. Чтобы спасти завоевания революции, надо было строить — и строить быстро — промышленную базу страны за счет внутренних источников, сдерживая потребление, сводя его к минимуму» (там же, с. 38-39).

Как резко (хотя и ненамеренно со стороны автора этих строк) контрастируют, изображаемые им энтузиазм масс и героические трудовые подвиги, которые сопровождали процесс строительства социализма в Советском Союзе, с путаницей, отчаянием, унынием и безнадежностью, вызванными к жизни его же реакционными планами по реставрации капитализма, осуществлёнными под двойным именем перестройки и гласности! Вот, как он сам об этом пишет: «Нам, по существу, заново надо было создавать промышленность, особенно, тяжелую, энергетику и машиностроение. И мы смело пошли на это. Жизненность выдвинутых партией планов, понятых и воспринятых народом, лозунгов и замыслов, в которых была заложена идейная энергия нашей революции, нашла свое выражение в том поразившем мир энтузиазме, с которым миллионы советских людей включились в строительство отечественной индустрии. В тяжелейших условиях, часто далеко от родных мест, как правило, при отсутствии всякой механизации и, что называется, на пустом месте — с нуля, на полуголодном пайке они творили чудеса. Их вдохновляло то, что они приобщались к великому историческому делу. Не будучи тогда сильно грамотными, они, тем не менее, понимали, участниками какого грандиозного, невиданного дела стал каждый из них. Это был поистине массовый подвиг во имя будущего Родины, всенародная демонстрация преданности тому свободному выбору, который был сделан в 1917 году» (там же, с. 39).

«Забыв» упомянуть, что Иосиф Сталин был первым среди этих отцов и дедов, Горбачёв добавляет: «Наши деды и отцы преодолели все, что выпало на их долю, и внесли величайший вклад в развитие и укрепление нашего общества в период, когда определялась вся его дальнейшая судьба» (там же).

Многие критики, в том числе «социалистические» нытики часто критикуют советское руководство, особенно Сталина, за быстрые темпы индустриализации. Сталин бесчисленное количество раз опровергал эту критику, подчеркивая, что быстрая индустриализация была продиктована не только потребностями победы социализма в СССР, но и внешними угрозами, связанными с империализмом, в условиях, когда СССР был единственной социалистической страной. Неиндустриальный, или – полупромышленный, а, следовательно, слабый Советский Союз не смог бы отразить империалистический натиск такого типа, с которым он столкнулся лицом к лицу, когда в июне 1941 года нацистские звери развязали агрессивную войну против СССР, с целью уничтожения социализма и подчинения себе этой огромной страны. Сравнивая техническую и промышленную отсталость СССР периода начала индустриализации с передовыми технологиями и промышленностью ведущих капиталистических стран, Сталин поставил вопрос так: «И вот выходит, что, с одной стороны, мы имеем в нашей стране наиболее передовой Советский строй и наиболее передовую власть во всем мире, Советскую власть, с другой стороны, мы имеем чрезмерно отсталую технику промышленности, долженствующей представлять базу социализма и Советской власти. Думаете ли вы, что можно добиться окончательной победы социализма в нашей стране при наличии этого противоречия?»[2]

И ещё: «Для того, чтобы добиться окончательной победы социализма в нашей стране, нужно ещё (в дополнение к самой передовой политической системе- Х. Брар) — догнать и перегнать эти страны (развитые капиталистические — Х.Б.) также в технико-экономическом отношении. Либо мы этого добьемся, либо нас сомнут» (там же).

Далее он добавляет: «Вопрос о быстром темпе развития индустрии не стоял бы так остро в том случае, если бы мы представляли не единственную страну диктатуры пролетариата, а одну из стран пролетарской диктатуры, если бы мы имели пролетарскую диктатуру не только в нашей стране, но и в других, более передовых странах, скажем, в Германии и Франции» (там же).

Сталин задает вопрос: «…нужна ли нам вообще эта напряженность планов? Нельзя ли обойтись без напряженности? Разве нельзя повести работу более медленным темпом, в более «спокойной» обстановке? Не объясняется ли взятый нами быстрый темп развития индустрии неспокойностью характера членов Политбюро и Совнаркома?» (Там же.)

И сам отвечает на этот вопрос следующим образом: «Конечно, нет! В Политбюро и Совнаркоме сидят люди трезвые и спокойные. Говоря абстрактно, отвлекаясь от внешней и внутренней обстановки, мы могли бы, конечно, вести дело более медленным темпом. Но дело в том, что, во-первых, нельзя отвлекаться от внешней и внутренней обстановки и, во-вторых, если исходить из окружающей нас обстановки, то нельзя не признать, что именно она, эта обстановка, диктует нам быстрый темп развития нашей индустрии» (там же).

Хотя, что всегда было для него характерно, Горбачёв, при обсуждении проблем индустриализации и коллективизации оставил без внимания такие важные вопросы, как борьбу между капитализмом и социализмом внутри страны (в СССР) и на международной арене (её отношения с окружающими империалистическими странами), сосредотачиваясь только на росте производства, производительности труда и на защите страны от внешних угроз. Но, тем не менее, как явствует из его собственного текста, согласен со Сталиным по вопросу о необходимости быстрых темпов индустриализации в СССР (по крайней мере, на момент написания данной главы): «Индустриализация 20—30-х годов была действительно тяжелейшим испытанием. Но попробуем теперь, с позиций сегодняшнего дня, ответить на вопрос: нужна ли она была? Да разве такая огромная страна, как наша, могла жить в XX веке, не будучи промышленно развитым государством? Очень скоро и по другой причине стало ясно, что не форсировать индустриализацию было нельзя. Уже с 1933 года стала быстро нарастать угроза фашизма. И где оказался бы мир, если бы Советский Союз не встал на пути гитлеровской военной машины? Наш народ сокрушил фашизм мощью, созданной им в 20—30-е годы. Не будь индустриализации, мы остались бы безоружными перед фашизмом».

«Но мы не оказались под гусеницами германских танков. Вся Европа не смогла остановить Гитлера — мы его разгромили. Мы фашизм сокрушили не только героизмом и самопожертвованием солдат, но и лучшей сталью, лучшими танками, лучшими самолетами. И всё это было выковано нашим, советским временем» («Перестройка», с. 39-40).[3]

Коллективизация

Что касается коллективизации, то её значение заключается не только в том, что она положила конец низкой производительности труда и нищете в сельской местности, но и в том, что ликвидировала самый многочисленный эксплуататорский класс в СССР — класс кулаков — оплот восстановления капитализма, и повернули самый многочисленный трудящийся класс в СССР — класс крестьян, с пути единоличного хозяйства, уже по самой своей природе рождающего капитализм, на путь коллективного, социалистического сельского хозяйства. Горбачёв, естественно, игнорирует этот аспект — всемирно-историческое значение коллективизации. Мы уже знаем, почему: потому что он хочет вернуться к тому виду земледелия, которое существовало до коллективизации, якобы для решения текущих продовольственных проблем Советского Союза. Вот почему он и группа его экономических советников были так увлечены новой экономической политикой (НЭПом) и потерпевшими в 30-е годы поражение, дискредитировавшими себя личностями, такими, как Николай Бухарин, известный по Московским процессам (к нему мы ещё вернемся). Несмотря на всё это, Горбачёв платит нижеследующую словесную дань коллективизации, которая, несмотря на все его придирки и хныканье о «серьёзных эксцессах и ошибках в методах и темпах», в «методах и формах», не всегда соответствовавших «социалистическим принципам», является блестящим свидетельством успехов и значения коллективизации: «Или возьмите коллективизацию. Знаю, сколько домыслов, спекуляций, злобной критики в наш адрес связано с одним этим термином, не говоря уже о самом процессе. Но даже многие из тех, кто пытается объективно разобраться в этом периоде нашей истории, не могут, кажется, по-настоящему осмыслить всё значение, необходимость и неизбежность коллективизации в нашей стране».[4]

«Если же действительно с позиций правды и науки учитывать обстоятельства того времени и специфику развития именно нашего, советского общества, если не закрывать глаза на крайнюю отсталость сельскохозяйственного производства, которое не имело перспективы преодолеть эту отсталость, оставаясь мелким и раздробленным, если, наконец, правильно оценивать действительные результаты коллективизации, то нельзя не прийти к однозначному выводу. Коллективизация была величайшим историческим деянием, крупнейшим после 1917 года социальным поворотом. Да, она проходила болезненно, не без серьезных перегибов и ошибок в методах и темпах. Но без неё дальнейший прогресс нашей страны был бы невозможен. Коллективизация подвела социальную основу под модернизацию аграрного сектора экономики, позволила внедрять методы культурного хозяйствования. Она обеспечила рост производительности труда и такое увеличение, в конечном счете, объемов производства, которого мы не имели бы, сохрани мы деревню в прежнем её состоянии, фактически унаследованном от средневековья. Кроме того, коллективизация высвободила значительную часть средств и рабочих рук, необходимых для развития других сфер нашего общества, прежде всего, для промышленности».

«Коллективизация изменила, пусть не просто и не сразу, весь уклад жизни крестьянства, открыв ему выход к тому, чтобы стать современным, цивилизованным классом общества. Если бы не она, мы не могли бы сейчас и думать о производстве зерна на уровне 200 миллионов тонн, тем более, о 250 миллионах тони, как это записано в наших планах на ближайшее будущее. Между тем мы уже теперь превзошли суммарный объем зернового производства в странах «Общего рынка», вместе взятых,— при меньшей численности населения у нас».

«Действительно, нам недостает ещё некоторых продуктов питания, в первую очередь — животноводческих… Но благодаря коллективизации мы производим сейчас столько продовольствия на душу населения, что оно удовлетворяет, в основном, необходимые потребности. И, что особенно важно, снята, навсегда исключена в нашей стране возможность голода, недоедания. А ведь это было бичом России на протяжении столетий. По суммарной калорийности питания Советский Союз прочно находится в группе развитых государств. И, что самое главное, благодаря коллективизации и её, теперь уже более чем полувековому, опыту был создан потенциал, который позволяет нам теперь, в ходе перестройки, масштабно поднимать весь аграрный сектор на качественно новый уровень» (там же, c. 40-41).[5]

Невозможно поверить, что автор приведенных выше замечаний — тот же самый человек, который затем вознамерился деколлективизировать советское сельское хозяйство, чтоб обеспечить рост и повышение продуктивности сельского хозяйства, якобы с целью решения продовольственной проблемы в Советском Союзе. Неудивительно, что реализация его планов завела сельское хозяйство в тупик, ибо они противоречили всему историческому развитию.

Удивительно быстрое восстановление народного хозяйства после войны

Горбачёв описывает огромный ущерб и ужасные разрушения, причинённые Советскому Союзу дикарями нацистской военной машины во время Второй мировой войны, которые оставили в руинах такие центры культуры и промышленности, как города: Ленинград, Сталинград, Киев, Минск, Одесса, Севастополь, Смоленск, Брянск, Новгород, Ростов, Харьков, Орел, Курск, Воронеж и многие другие — с их памятниками культуры, картинными галереями, дворцами, библиотеками и храмами, которые были разграблены или уничтожены. Затем он продолжает отдавать должное той скорости и энергии, с которой СССР смог восстановиться и возобновить ход экономического строительства, так сильно нарушенный войной: «На Западе говорили тогда, что Советский Союз и через сто лет не поднимется, что теперь-то из международной политики он выведен надолго, поскольку будет поглощен тем, чтобы хоть кое-как залечить раны. И вот сегодня кто с восхищением, а кто и с нескрываемой неприязнью говорит о нас — сверхдержава! Мы возродили и подняли страну сами, своими силами, используя огромные потенции, заложенные в социалистическом строе» (там же стр.41).[6]

И в следующих строках Горбачёва захватывают молодая энергия радости и беспрецедентное, непревзойденное чувство гордости, с которым строители новой жизни — советский народ — под знаменем марксизма-ленинизма и под руководством большевистской партии, творили свои героические трудовые подвиги и отстроили заново свою социалистическую родину в ту же могучую силу, которая недавно в пух и прах разбила нацистскую военную машину: «Нельзя не сказать ещё об одной стороне дела, которую на Западе часто игнорируют или замалчивают, но без которой нас, советских людей, просто не понять: помимо производственных и социальных достижений, была новая жизнь, был энтузиазм строителей нового мира, было воодушевление новым и необычным, было острое ощущение гордости за то, что мы одни, без посторонней помощи, в который уж раз на своих плечах поднимали страну. Жадно овладевали знаниями, культурой. Люди радовались жизни, умели веселиться, растили детей, занимались своими повседневными делами. И это всё — мы. И всё это — в совершенно новой атмосфере, резко отличавшейся от того, что было до революции,— в атмосфере простоты, равенства, огромных возможностей для человека труда. Мы-то знаем, что получили от социализма. Словом, на всех этапах мирного строительства нашей страны люди жили и творили. В письмах, которые я получаю, мои соотечественники гордо говорят: пусть мы жили победнее других, но зато полнокровнее и интереснее» (там же, сс. 41-42). Какой контраст между картиной, нарисованной выше, и ситуацией на закате перестройки, в которой советские люди оказались благодаря реакционной реставраторской политике, обрушенной на советский народ Горбачёвым, его перестройкой и гласностью! Сегодня вместо надежды царят пессимизм, отчаяние и безысходность, вместо идеологической ясности — путаница, вместо гордости за свои достижения, растет нигилизм, который осуждает всё, что было в советской истории по-настоящему великого, вместо жажды знаний и культуры в их высших формах стал наблюдаться интерес ко всему, самому декадентскому и порнографическому из всего, существующего в капиталистическом мире, вместо атмосферы лёгкости, равенства, социалистической солидарности и наличия огромных возможностей для трудящихся к концу перестройки мы окунулись в атмосферу всепроникающей тревоги, роста неравенства, буржуазного индивидуализма и резкого исчезновения всех, ещё недавно реальных, возможностей трудящихся. И всё это случилось в результате срыва планов и разгрома плановой социалистической экономики в ходе капиталистической реформы, проведённой в ходе горбачёвской перестройки.

Впервые с середины двадцатых годов двадцатого столетия советские трудящиеся столкнулись с угрозой широкомасштабной безработицы, захлестнувшей страну в начале 90-х. Капиталистический характер реформ, проводимых горбачёвским руководством и необуржуазной интеллигенцией, в конце 80-х уже настолько явно угрожал положению советского рабочего класса, что представители последнего, чтобы отстоять свои требования, всё чаще стали прибегать к оружию забастовок.

Забастовка июля 1989 года и последовавшие за ней шахтерские забастовки[7] — наиболее значительное развитие и выражение недовольства рабочего класса экономической перестройкой Горбачёва

В прошлом советский рабочий класс не прибегал к забастовкам, потому что понимал бессмысленность нанесения удара против самого себя; он смирялся с огромными трудностями не из-за страха перед Сталиным, как хотят заставить нас думать империалисты и троцкистские нытики, а потому, что был с гордостью занят строительством новой жизни, нового мира — для себя.. Но буржуазные реформы поставили под угрозу безопасность и стабильность жизни рабочего класса и заставили его бастовать против плохих условий труда, ухудшения уровня жизни, резкого роста цен на предметы, обеспечивавшие основные жизненные потребности (питание, транспорт, электричество и жилье), роста различий в доходах рабочих и необуржуазной интеллигенции и спекулянтов, которым в результате реформ Горбачёва были развязаны руки посредством учреждения частных кооперативов, а также против угрозы безработицы и дефицита на основные товары.

В 1989 году из-за забастовок в СССР было потеряно более 7 млн. человеко-дней, в 1990 г. потери составили уже 10 млн. человеко-дней, 9.000.000 из которых приходились на январь/февраль 1990-го. Март 1991 года принёс потерю более чем 1 миллиона (1169000) человеко-дней, и в апреле эта цифра стала ещё хуже. Когда закончится апрельская забастовка шахтеров, мы узнаем точные данные о нанесённых ей убытках. (Статья была написана до её окончания – прим. перев.)

В первом квартале 1991 года промышленное и сельскохозяйственное производство продолжали стремительно падать. ВВП снизился на 8%, производительность труда — на 9% , объем внешней торговли — на 30%. Таков был действительный вклад горбачёвского руководства в «развитие» советского общества. Реформы, начатые его администрацией, отбросили советское общество, по крайней мере, на десять лет назад.

Всё чаще эти забастовки рабочего класса, его праведный гнев, направленный на результаты рыночных реформ, использовались демагогами для продвижения и ускорения внедрения капитализма – пресловутой рыночной экономики, функционирование которой этот гнев и порождало. Эти забастовки не могли не произойти после шести лет буржуазной грязи, публикующейся в советской печати, после создания полубуржуазного Съезда депутатов как средства спихнуть партию на обочину исторического процесса, после снижения возможностей и статуса КПСС почти до полного бессилия. Никогда ещё авторитет КПСС и её Генерального секретаря не был так низок, как в середине 1991 года.

Даже рядовой член партии большевиков в десятые, двадцатые, тридцатые, сороковые и пятидесятые годы пользовался несоизмеримо большим уважением и авторитетом среди советских людей, чем Горбачёв в последний год своей власти, потому всё чаще стали звучать призывы к его отставке. КПСС к тому времени уже не вела за собой массы, она существенно отставала от шумных реформистов, которые тараторили много глупостей, и при этом, к их позору, продолжали разрушать советскую экономику.

В конце своего обозрения прошлого советской истории Горбачёв заверял нас: «Среди ныне живущих в СССР каждые четырнадцать из пятнадцати родились после революции. А нас продолжают призывать отказаться от социализма. Спрашивается, почему это вдруг советские люди, выросшие и окрепшие при социализме, должны от своего строя отказаться? Мы будем всемерно социализм развивать и укреплять. Думаю, раскрыты ещё только самые минимальные возможности нового строя».[8]

«Вот почему странно для нас звучит, когда нам предлагают — некоторые даже искренне — изменить общественную систему, обратиться к методам и формам, характерным для другого социального строя. Этим людям невдомек, что такое просто невозможно, даже если бы кто и захотел повернуть Советский Союз к капитализму. Подумайте только: как мы можем согласиться с тем, что и 1917 год был ошибкой, и все 70 лет нашей жизни, труда, борьбы и сражений — тоже сплошная ошибка, что мы шли «не туда»?! Нет, на основе строгой и объективной оценки фактов истории можно сделать только один вывод: именно социалистический выбор привел бывшую отсталую Россию как раз «туда» — на то самое место, которое занимает Советский Союз сейчас в прогрессе человечества».

«У нас нет причин говорить об Октябре, о социализме как бы стесняясь, вполголоса. Наши успехи огромны и неоспоримы» (там же, с. 42).

Прочитав вышесказанное, казалось, можно было быть уверенным, что социализм в руках человека, который писал эти строки, будет в безопасности. Но, увы, это оказалось не так. Тот же самый человек, который говорил, что «советские люди, выросшие и окрепшие при социализме», что «раскрыты ещё только самые минимальные возможности нового строя», что «просто невозможно, даже если бы кто и захотел, повернуть Советский Союз к капитализму», вдруг начал внушать нам, что нет другого выбора, кроме как перейти к рыночной экономике, то есть — к капитализму, в целях укрепления «социализма», разумеется! Хотя он и говорил нам в начале своего правления, что «у нас нет причин говорить об Октябре, о социализме как бы стесняясь, вполголоса. Наши успехи огромны и неоспоримы», — тем не менее, именно под его руководством советская пресса и другие СМИ изрыгали и продолжают изрыгать самую ядовитую антикоммунистическую грязь с целью очернения Октябрьской революции и завоеваний социализма. Именно под его руководством антикоммунистические мракобесы смогли осмелиться на свержение памятников Ленину и проход маршем перед ними, поверженными, называя Ленина фашистом. Именно под его руководством они смогли организовать антипартийные и монархические митинги в день 1 Мая, призывая к отмене торжеств, связанных с годовщиной Революции Великого Октября.

Написав приведенную выше похвальную оду Октябрьской революции и завоеваниям социализма, Горбачёв продолжил: «Но (Ленин сказал бы, что это – щедринское «но») мы воспринимаем былое во всей его полноте и сложности. Наши самые грандиозные достижения не застилают от нас ни противоречий в развитии общества, ни ошибок и упущений».[9]

И далее, — что «корни сегодняшних трудностей и проблем» берут свое начало в «событиях, которые уходят далеко в 30-е годы».

То есть, если выше нам говорили, что это было время, когда советские люди добились гигантских экономических, социальных и культурных успехов, когда они жаждали знаний и культуры и освоили их, что они работали творчески и продуктивно на всех этапах мирного развития СССР, то, всего лишь, несколькими абзацами ниже тот же автор говорит нам, что в этот период советские люди только и делали, что создавали проблемы для будущего — «авгиевы конюшни», которые придется устранять нашему единственному, перестроечному Геркулесу, то есть Горбачёву.

Чтобы избавиться, пользуясь высказываниями Горбачёва, от «догматизации общественного сознания и теории» — этого «наследия прошлого», XX-ый съезд партии, по его словам, «внес большой вклад в теорию и практику социалистического строительства. На нём и после него была предпринята мощная попытка повернуть руль в движении страны, дать импульс освобождению от негативных моментов в общественно-политической жизни, порожденных культом личности Сталина» (там же, с. 43).

Кроме этой, в его книге есть ещё только одна ссылка на Сталина – данная также с целью очернения последнего. Но к ней мы обратимся чуть позже.

Хотя, как говорил Горбачёв, решения XX-го съезда партии были важны из-за принятия «крупных политических, экономических, социальных и идеологических мер», возможности, вызванные к жизни съездом, не были использованы в полной мере. «Виной тому — субъективистские методы в деятельности руководства, возглавляемого Хрущёвым» (там же). Так, будто бы он пишет свою собственную эпитафию, Горбачёв мимоходом добавляет: «Управление экономикой оказалось во власти импровизаций. Волюнтаристские идеи и действия тогдашнего руководства стали лихорадить партию и общество. Амбициозные, необоснованные обещания и прогнозы вновь создали ситуацию разрыва между словом и делом» (там же).

Горбачёв не дает нам ни малейшего понятия о природе экономических, социальных и идеологических мер, принятых на XX-м съезде партии, не говоря уже о том, как именно они внесли «большой вклад в теорию и практику социалистического строительства». Да и вообще, как это было возможно, простите за вопрос, чтобы волюнтаристское руководство действительно могло внести «большой вклад в теорию и практику социалистического строительства»? Разве не странно, что руководству, отличительной чертой хозяйствования которого является преобладание «импровизаций», тем не менее, приписывают внесение этого большого вклада, реализовав который, благодаря волюнтаризму, оно было отправлено в отставку в октябре 1964 года Пленарным заседанием ЦК КПСС. Вот тут-то и появились Брежнев и Косыгин, чьи меры, «дав существенный, но временный эффект, захлебнулись» (там же, с. 44).

«На почве самоуспокоенности, нарушения естественного процесса смены руководства возникли явления застоя и заторможенности в стране» (там же).

И Горбачёв выдавал эту писанину за действительно научный анализ проблем Советского Союза! Шесть десятилетий советской истории и развития сбрасывались им со счетов всего в нескольких коротких абзацах. Если факт, что советский народ добился больших успехов в социалистическом строительстве, якобы не имеет ничего общего с качеством руководства, то любые недостатки, реальные или воображаемые, независимо от времени их существования и причин возникновения, всегда тщательно укладываются к подножию Сталина — этой иконы в ревизионистской и троцкистской демонологии. Когда это не удается, то виноватым назначается великий субъективист Хрущев, с его «большим вкладом» в теорию и практику социализма, или, ещё лучше — Брежнев, который, если верить Горбачёву, лично изобрел застой. Несмотря на расточаемые Горбачёвым похвалы в адрес достижений социалистического строительства, после прочтения всего, написанного им, остается крепкое ощущение, что Советский Союз вообще не имеет истории, что помимо Ленина, только Горбачёв и достоин упоминания в ней, а вся остальная её часть легко может быть сброшена со счетов и обобщена как: «культ личности», «волюнтаризм» и «застой». Но это — не наука, а — колдовство. Горбачёв, будьте скромнее!

Вторая и последняя поименная ссылка на Сталина во всей его книге объемом в 310 страниц состоит в следующем: «Вместе с тем нельзя не сказать о таком периоде, который мы называем периодом культа личности. Он сказался и на законах, и на их направленности, и в особенности на их соблюдении. Ставка на сугубую централизацию, командование сверху донизу, преобладание административных указаний и запретов принижали роль закона. На известном этапе это вылилось в произвол, в разгул беззакония, не имевшие ничего общего ни с принципами социализма, ни с нормами Конституции 1936 года. За это руководство страны — Сталин и его ближайшее окружение — несут ответственность. Не имеют оправданий попытки прикрыть это беззаконие какой-то политической необходимостью, накалом международной обстановки или якобы обострением классовой борьбы в стране. Попрание законов привело к трагическим событиям, которые мы до сих пор не можем ни забыть, ни простить. XX съезд КПСС дал этому самую суровую оценку».[10]

Вышеприведенная цитата взята из статьи под заголовком «Законность — неотделимая часть демократии». Мы уже знаем из предыдущих двух глав о гласности, в которой необуржуазной интеллигенции позволили ставить под сомнение основы науки марксизма-ленинизма, о буржуазной сущности демократизации, затеянной Горбачёвым, которая была использована, чтобы очернить социализм и его достижения — даже саму Великую Октябрьскую революцию! В ходе перестройки, после разрушения централизованного планирования, капиталистические элементы накопили огромные богатства и продолжали заниматься накоплением, не только путем «честной» торговли, но и через черный рынок. Они занимались рэкетом, незаконным оборотом наркотиков и проституцией — и при этом, всё же, всегда оказывались вне действия закона. Да, мы с радостью признаем, что в период, который горбачёвцы называли «периодом культа личности», такие вещи никогда не стали бы терпеть! Длинная рука диктатуры пролетариата, — само понятие которой было похоронено хрущевским волюнтаризмом на XX-м съезде партии, — что, вероятно, согласно Горбачёву, и являлось одним из его «больших вкладов» в теорию и практику социалистического строительства — настигла бы такие антиобщественные и антикоммунистические элементы. Да, редактору советской газеты не позволили бы превратить свое издание в антикоммунистическую и порнографическую тряпку, никто не посмел бы прошагать маршем перед поверженным памятником Ленина, называя его «фашистом», не говоря уже о том, что ни в одной голове не дерзнула бы даже шелохнуться наглая мысль о том, чтобы снести его, никому не было бы разрешено открывать частные кооперативы и накапливать огромные богатства, причиняя этой своей деятельностью страдания миллионам советских граждан и вызывая дефицит в магазинах, никто бы не позволил деколлективизировать сельское хозяйство и выступать за безработицу в качестве стимула для «решения проблем СССР». Любой, кто осмелился бы сделать то, чем занимались Горбачёв и его помощники во время перестройки, несомненно, был бы признан виновным и справедливо осужден за вредительство и разгром советской экономики. Следует ли в данном случае удивляться, что Горбачёв испытывал такую близость к Николаю Бухарину? Во время, «которое мы (горбачёвцы – прим. авт.) называем периодом культа личности», было строгое соблюдение и выполнение пролетарского закона, именно это так отчётливо и не нравилось Горбачёву и его коллегам-«демократам» в пролетарской законности, которая существовала во время так называемого «периода культа личности». Потому и не нравилось, что их гласность, их демократизация были диаметрально противоположны пролетарскому закону, выступая в качестве инструмента защиты интересов необуржуазии! Но тогда, в период великих достижений и успехов социализма, законы диктатуры пролетариата понимали и поддерживали многие десятки миллионов советских рабочих, колхозников и совхозников. Они понимали и видели, что партия и советское руководство отражали их глубинные интересы, что они были неразрывно и тесно связаны с массами народа, чьи устремления и интересы по-настоящему представляли. Вот почему огромные массы советских людей отвечали на призывы и лозунги партии с таким энтузиазмом, радостью и гордостью, о которых весьма красноречиво высказывался и сам Горбачёв. Невозможно представить, чтобы репрессированное, и, следовательно, подавленное население осуществляло такие чудесные подвиги строительства, как советские люди во время рассматриваемого периода; немыслимо, чтобы репрессированное, и, следовательно, подавленное население откликнулось бы на призывы партии «энтузиазмом» и «гордостью», будучи в «атмосфере непринужденности, равенства и огромных возможностей для трудящихся», как это сделал советский народ. Ведь об этом сам же Горбачёв и говорил на заре перестройки так хорошо и правдиво!

Горбачёв никогда не предлагал никаких доказательств, выстраивая свои обвинения, очевидно, он считал, что простое утверждение уже и есть доказательство. Таким образом, его книга «Перестройка» не предлагает нам никакого исторического анализа, не говоря уже о сбалансированности оценок и объективности в отношении советской истории, в особенности, в отношении того периода, когда Сталин находился у руля партии и государства. А ведь именно в этот период СССР добился наиболее впечатляющих — экономических, политических, культурных, дипломатических и военных – достижений, зарекомендовав себя как могучее социалистическое государство, разбившее всех внутренних и внешних капиталистических врагов.

Чтобы ознакомиться с несколько более глубоким анализом предмета, где Горбачёв озвучил менее предвзятый взгляд на этот период, мы должны обратиться к его докладу «Октябрьская революция и перестройка: революция продолжается» (Доклад Михаила Горбачева на торжественном собрании по случаю 70-летия Великой Октябрьской Революции в Москве 2 ноября 1987, который ниже будет именоваться просто «Докладом 87-го года»). В нём мы находим такие его слова: «Сейчас много дискуссий о роли Сталина в нашей истории. Его личность крайне противоречива. Оставаясь на позициях исторической правды, мы должны видеть как неоспоримый вклад Сталина в борьбу за социализм, защиту его завоеваний, так и грубые политические ошибки, произвол, допущенные им и его окружением, за которые наш народ заплатил великую цену и которые имели тяжелые последствия для жизни нашего общества» (с. 20).[11]

С положительной стороны «Доклад 87-го года» оценивает идеологическую борьбу Сталина против «левого» (троцкистского) и «правого» (бухаринского) отклонений в партии: «…руководящее ядро партии, которое возглавлял И. В. Сталин, отстояло ленинизм в идейной борьбе». [12]

«Троцкий», — говорилось в докладе, — «был чрезмерно самоуверенным, всегда виляющим и жульничающим политиком» и «отрицал возможность построения социализма в условиях капиталистического окружения» (там же).

«Бухарин и его последователи», — отмечалось в докладе, — «также заняли ошибочные позиции», и они «вскоре признали свои ошибки». И далее – «его (Бухарина) теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистским» (там же).

Что касается негативных сторон Сталина, то в своем «Докладе 87-го года» Горбачёв подчеркивает их в трех областях. Первое — Сталин неправильно оценил роль среднего крестьянства, и большие страдания во время коллективизации были следствием этой неправильной оценки. Несмотря на это, заключение Горбачёва о коллективизации звучит так: «…Но, товарищи, если в целом оценить значение коллективизации в укреплении позиций социализма в деревне, то она, в конечном счете, была поворотом принципиального значения» (там же, с. 19).[13]

Второе обвинение Горбачёва в адрес Сталина в «Докладе 87-го года» заключается в том, что Сталин ослабил Советскую армию арестами, судом и казнями ряда высших командиров. Тем не менее, он продолжает оценивать вклад Сталина в победу Советского Союза во Второй мировой войне в следующих хвалебных выражениях: «В достижении Победы сыграли свою роль огромная политическая воля, целеустремленность и настойчивость, умение организовать и дисциплинировать людей, проявленные в годы войны И. В. Сталиным» (там же, с. 25).

Третий аспект негативной роли Сталина, как утверждает «Доклад 87-го года», состоял в уничтожении всех инакомыслящих и в ликвидации лояльных по видимости партийных лидеров. В «Докладе» говорится: «Иногда утверждают, что Сталин не знал о фактах беззакония. Документы, которыми мы располагаем, говорят, что это не так. Вина Сталина и его ближайшего окружения перед партией и народом за допущенные массовые репрессии и беззакония огромна и непростительна. Это урок для всех поколений…» (там же, с. 21-22).

В самоуничижающей манере, столь характерной для Горбачёва, противореча самому себе — своей же ранее высказанной, правильной постановке вопроса на странице 15, о том, что «руководящее ядро партии, которое возглавлял И. В. Сталин, отстояло ленинизм в идейной борьбе» в этом докладе Горбачёв почти мимолетно упоминает о том, что, «конечно, вопреки утверждениям наших идейных противников, культ личности не был неизбежным. Он чужд природе социализма, представляет собой отступление от его основополагающих принципов и, таким образом, не имеет никакого оправдания» (там же, с. 21).

Если сопоставить «Перестройку» Горбачёва с его же «Докладом 87- го года», а также замечания и наблюдения, данные в этих двух документах по вопросам оценки прошлого, в частности, его наблюдения в отношении Сталина, мы не можем не прийти к следующему удивительному и непонятному, если не сказать — сумасшедшему – выводу.

Этот предполагаемый демон — Иосиф Сталин, который был таким огромным злом для всей страны и извращенной личностью, который в силу культа этой своей извращённой личности, совершенно «чуждого природе социализма», представляющего «отход от его основополагающих принципов», тем не менее, смог повести за собой «руководящее ядро партии» и «отстоять ленинизм в идеологической борьбе»! Когда Горбачёв говорит, что «в достижении Победы сыграли свою роль огромная политическая воля, целеустремленность и настойчивость, умение организовать и дисциплинировать людей, проявленные в годы войны И. В. Сталиным», речь идет о том же Иосифе Сталине, который обезглавил Красную Армию! О том же Иосифе Сталине, который неправильно понял роль среднего крестьянства. (Хорош ленинец, нечего сказать!) Очевидно, именно не понимая роли среднего крестьянства, он каким-то образом умудрялся вести за собой руководящее ядро партии, чтобы «отстоять ленинизм в идейной борьбе»! Именно полнейшее непонимание роли среднего крестьянства, надо понимать, помогло ему успешно провести коллективизацию, которая «консолидировала социализм в деревне» и которая «в конечном счете, была преобразованием принципиального значения …» Это, конечно же, Иосиф Сталин был виноват в «массовых репрессиях и беззаконии», но дух «энтузиазма» и «острое чувство гордости», тем не менее, почему-то пронизывали многомиллионный советский народ, который, будучи вдохновенным строителем нового мира, радовался каждому достижению и строил социализм «в атмосфере лёгкости, равенства и огромных возможностей для трудящихся» (подчеркнуто нами)! И, наконец, это Иосиф Сталин совершил «грубые политические ошибки» и «нарушения», но, тем не менее: «Жизненность выдвинутых партией планов, понятых и воспринятых массами, лозунгов и замыслов, в которых был воплощен революционный дух Октября, нашла свое выражение в том, поразившем мир, энтузиазме, с которым миллионы советских людей включились в строительство советской индустрии».[14] Подчеркнём – «энтузиазме», который «поразил мир»!!!

Следовательно, три конкретных обвинения Горбачёва в адрес Сталина, перечисленные выше, не имеют под собой реальных оснований. Недостаток места не позволяет нам разобрать их в данной статье. Но мы вернемся к их рассмотрению в следующей главе. В частности, мы рассмотрим вопрос о понимании Сталиным крестьянского вопроса и его отношении к среднему крестьянству. В связи с вопросом о крестьянстве мы постараемся, в частности, раскрыть тайну слабости Горбачёва к Бухарину, а также классовую и идеологическую основу этой близости.

К оглавлению