Любой, кто ведет хоть какую-то пропагандистско-агитационную работу в массах, скажет, что эту фразу «А что я могу один?», он слышал не раз. В том числе и от представителей самого что ни на есть рабочего класса — заводских рабочих. Хотя надо отдать должное нашему рабочему классу — среди рабочих такие высказывания встречаются значительно реже, чем среди других слоев трудящегося населения страны.

В подобных настроениях хотелось бы разобраться — понять, как они возникают у наших трудящихся и почему. И в первую очередь, хотелось бы знать, по какой причине эти взгляды еще бытуют в среде рабочих — казалось бы, самой революционной части нашего общества, более чем другие слои населения, склонной к коллективизму — ведь именно это утверждали классики марксизма-ленинизма, да и историческая практика, в том числе нашей собственной страны, доказала, что это именно так. Все знают, что в начале XX века в России по зову большевиков действительно вставали «железные батальоны пролетариата». Только одни, вспоминая об этом, дрожат от страха, а другие — подавляющее большинство с нетерпением ждут, когда то же самое произойдет теперь, уже в наше время.

Как правило, произносящие фразу «А что я могу один?» сначала долго жалуются на тяжелую жизнь: что все у них не клеится, везде тупик, перспектив нет никаких; зарплаты маленькие и те толком не платят, начальник на работе — дурак (вариант — не профессионал), все делает не так, как надо; жуть, как растут цены и тарифы, и скоро отопление и горячая вода в доме станут великой роскошью, ибо нечем будет платить за газ; что система насквозь прогнила и абсолютно не заботится о простых людях; что олигархи сволочи и паразиты — думают только о себе и своих прибылях и скоро доиграются — и у нас в России, чего доброго, людям на голову будут сыпать бомбы…  В общем, поводов для недовольства нынешней жизнью (и вполне справедливых поводов!) находится тьма. Но как только вполне логично заходит разговор о том, что надо что-то делать, чтобы изменить всю эту антинародную систему, раз жить так дальше невозможно, то тут же следует эта, набившая оскомина фраза «А что я могу один?» Произносящий ее как бы дает вам понять, что уж он-то точно готов что-то делать — в этом вы даже можете не сомневаться! Но, увы, делать он ничего не может, потому что он один. А один, как известно, в поле не воин. Вот, мол, когда все пойдут, то и я пойду, вилы возьму и пойду. Нет, честное пионерское! Обязательно пойду! Но только потом, не сейчас, а когда все…

Вообще говоря, довольно странная постановка вопроса — что я могу один? Разве человек один? Ведь он живет не на необитаемом острове, где вокруг ни души, а в окружении людей, таких же, как и он сам. Он живет в обществе, а ощущает себя в нем и ведет себя так, как будто кроме него никого нет! Конечно, не все люди одинаковые и у кого-то нет тех проблем, о которых он говорил. Но ведь тысячи и даже миллионы людей в нашей стране имеют точно такие же проблемы, и думают примерно так же, как он, но кто-то из них пытается что-то предпринимать, чтобы изменить мир вокруг себя, а кто-то сидит и ждет, действуя по принципу «потом… когда все».

Пытаться объяснить такому человеку, что этих «всех» никогда не будет, если не начнут подниматься по одному борцы за новую жизнь, которые и станут будить и поднимать остальных, практически бесполезно. Он все это отлично понимает и без вас, вот только на себя не примеряет. Его лично ваши слова не касаются. Кого-то другого — да, касаются, и он не против, чтобы они поднимались на борьбу. Но кто эти другие и откуда возьмутся — он не знает, и знать особо не хочет. Для него главное, чтобы не он был этим «другим». Он слаб, ничтожен и ни на что не способен, и, в крайнем случае, может только помочь, да и то «потом… когда все».

Слушаешь такого и человека и поначалу думаешь, что перед тобой обыкновенный обыватель, которым движет не что иное, как  жадность и примитивный страх — он просто боится за свою шкуру, за тот уровень жизни, которого сумел достичь, он мечтает его сохранить, но при этом не откажется и от улучшения своей жизни. Вот только это улучшение должно быть ему обеспечено (завоевано!) другими, не им самим. Сам он не желает рисковать, боясь потерять то, что имеет.

Такого рода обывательские (т.е. мелкобуржуазные, если говорить с научной точки зрения) настроения в той или иной степени распространены во всех слоях капиталистического общества. Откуда, кстати, и вытекает высокая поддержка российским населением главного тезиса действующей российской власти — «стабильность». За эту пресловутую путинскую «стабильность» ратуют и олигархи, и средний капитал, и мелкая буржуазия, и интеллигенция, и пенсионеры, и даже значительная часть рабочих. «Главное, чтобы не было ухудшений», —  думает каждый поддерживающий этот тезис, не понимая при этом, что стабильность для одних (стабильность их непрерывного прогрессирующего обогащения!) означает полнейшую нестабильность для других — в частности, наемных работников, т.е. подавляющего большинства населения страны.

Однако в рабочем классе обывательские настроения возникают отнюдь не по причине жадности и жажды обогащения, как, например, в среде частных собственников и их прислужников. Для той части рабочего класса, которая заражена такими настроениями, боязнь потерять то, то имеешь — есть прямое следствие неуверенности в собственных силах, в своей способности изменить окружающий мир — то общество, в котором живешь.

Но откуда появляется у рабочего человека — производителя всего того, чем живет все общество,  это неверие в себя и свои силы?

Оно возникает от разобщенности людей в капиталистическом мире, от их экономического, политического и морального одиночества. Трудящийся человек в условиях капитализма понимает, что если с ним случится беда, ему никто не поможет — ни буржуазное государство, ни общество, ни окружающие его люди, за исключением, может быть родственников, семьи, да и то не факт. Капиталистическая система оставляет его один на один со всеми его проблемами, и решать их он вынужден сам, один. Возможности же для решения у рабочего крайне ограничены, да еще и постоянно сокращаются — капиталистический мир так устроен, что обогащение в нем возможно только за счет усиления угнетения тех, кто и так угнетен. Потыкавшись, помыкавшись, пытаясь хоть что-то скопить на черный день, но осознав, что это совершенно невозможно осуществить — галопирующая инфляция мгновенно сжирает все накопления, рабочий понимает, что вырваться из заколдованного круга нищеты и бесправия он неспособен. Ведь что бы он ни делал, какие бы профессии не приобретал, сколько бы ни учился, сколько бы не впахивал на работодателя, на сколько бы работ не устраивался — он все равно не может чувствовать себя в достаточной степени защищенным, ибо самое главное — постоянная угроза остаться без работы, а значит и всяких средств существования, гнетет и преследует его повсеместно. Вполне логично, что у значительной части наемных рабочих просто опускаются руки, а непрерывная ложь по всем СМИ, рассказывающая о том, как все в стране хорошо и как много людей в нашем обществе «успешных» людей, только усиливает осознание собственной никчемности, невезучести, бесполезности.

Не видя способов, как изменить ситуацию и переломить ее в свою пользу, человек уходит в себя, впадает в социальную апатию — его все меньше и меньше интересует происходящее в обществе, ведь он все равно никак на него повлиять не может. Он старается закрыться от этого враждебного ему мира, спрятаться, убежать от него и своих проблем, и вот тут капитализм угодливо предлагает ему тысячи способов как это можно сделать — алкоголизм, наркотики, религия на любой цвет и вкус,  секс, развлечения, виртуальный мир компьютерных игр и т.п.

Социальная апатия — вполне закономерное и неизбежное явление для капиталистического общества, оно отражение его главного непримиримого противоречия между трудом и капиталом, которое может быть разрешено только уничтожением капиталистических производственных отношений, наиболее ярко выраженных в отношениях частной собственности на средства производства.

Закономерна и неизбежна она по следующим причинам.

Первая причина — системная. Само устройство капиталистического общества, его «экономическая модель», как сейчас говорят, а по-научному, по-марксистски — капиталистические производственные отношения (отношения людей в процессе производства нужных им для жизни вещей) заставляют людей «уходить в себя». Рынок труда, куда люди, лишенные средств производства, вынуждены нести свою рабочую силу, чтобы не умереть с голоду,  бесконечно унижает человека и лишает его возможности сопротивляться. На рынке труда наемный работник сам перестает видеть в себе человека — он не человек, он вещь, которую продают и покупают, а значит, и выбрасывают, когда она становится не нужна. Продавец рабочей силы на рынке труда абсолютно бесправен — он полностью зависит от воли покупателя, от воли капиталиста — того, кто покупает его способность к труду потому, что у него есть средства производства — то, на чем можно работать, производя какие-то нужные обществу товары. Потому буржуазия и называется господствующим в капиталистическом обществе классом, что именно она решает, будет наемный работник сыт, сможет ли он выжить или же удел его умереть голодной смертью.

Обладание средствами производства дает классу буржуазии экономическую власть над всеми остальными людьми в обществе, и эта власть является основой ее политической и идеологической власти. Вот эти две сферы — политика и идеология и являются двумя остальными причинами, в силу действия которых и возникает у части рабочего класса то, что называется «социальная апатия».

Вторая причина — политическая состоит в том, что существующее в капиталистическом обществе государство всеми силами и всеми способами закрепляет экономическое господство класса буржуазии. Используя свои колоссальные возможности, весь свой аппарат принуждения, оно еще больше гнетет и давит рабочий класс, с одной стороны, удовлетворяя потребности буржуазии в рабочей силе, а с другой стороны, дополнительно изымая всеми возможными способами из карманов наемных работников те гроши, которые платит им буржуазия за использование их рабочей силы. По мере укрепления и развития капиталистического строя число и размер всевозможных налогов, пошлин, платежей, штрафов и пр., взимаемых с трудящегося населения, постоянно увеличивается, а государственная казна буржуазного государства, формируемая за счет этих средств, идет в первую очередь на обеспечение интересов буржуазии.

Но это, так сказать, экономическая, материальная сторона воздействия буржуазного государства на наемных работников, на трудовой народ. Но есть и другая сторона его деятельности, ничуть не менее важная и еще более способствующая формированию социальной апатии в среде рабочего класса — это прямое или завуалированное государственное насилие, которому подвергается рабочий класс по воле буржуазии. Основная и главная задача буржуазного государства — подавление любого возможного протеста наемных работников, пресечение любых его попыток освободиться от угнетения или хотя бы попытаться уменьшить его. И эту задачу решает весь аппарат буржуазного государства, начиная от законодательных подразделений, судов, тюрем и репрессивных и карательных органов — полиции, армии и пр.

Возникновение такого явления как социальная апатия было бы невозможно, если бы государственный аппарат не стоял горой только и исключительно за интересы буржуазии — ничтожной части капиталистического общества. В том числе и поэтому, что трудящийся человек не ощущает за собой поддержки в лице государства, интуитивно понимания, что оно стоит не за него, а всегда против него, и пропадает у него воля к сопротивлению, желание как-либо участвовать в общественных делах, изменяя мир вокруг себя.

Третья, не менее важная причина — идеологическая. Сфера идеологии чрезвычайно широко используется классом буржуазии для закрепления в обществе своего господства. Особенное значение она приобрела в наше время, когда в руках буржуазии благодаря научно-технической революции оказались новая техника и технологии, способные оказывать нужное ей воздействие сразу на миллионы людей — радио, телевидение и интернет. Насаждение в капиталистическом обществе буржуазных идей стало тотальным. Оно охватывает всю информационную и культурно-образовательную сферу, и освободиться от этих идей самому не так-то просто, несмотря на то, что любая буржуазная идея лжива и противоречит окружающей действительности. Рабочему, занятому по 10-12 часов в день на производстве и не имеющему возможности уделять достаточное время интеллектуальному труду,  да к тому же находящемуся постоянно в поле буржуазного информационного воздействия, крайне сложно самому понять и разобраться в истинных причинах его бед и невзгод. Буржуазии крайне выгодна социальная апатия рабочего класса, и потому ее холуи, буржуазные идеологи, делают все  возможное, чтобы это явление как можно шире распространилось среди трудящихся масс. В ход здесь идет все — от религии до психологических тренингов для тех, кто еще на что-то надеется, пытаясь справиться с враждебным ему миром в одиночку.

Но истинный путь решения всех проблем рабочего класса только один — уничтожение этого враждебного человеку труда мира,  социалистическое переустройство общества, свержение господства паразитического класса буржуазии и завоевание политической власти рабочим классом.

Причем капитализм сам дает в руки рабочего класса то оружие, которым рабочий класс может его уничтожить, построив на его месте то общество, которое ему нужно. Если капиталистический рынок и частная собственность разделяет рабочих, то капиталистическое производство — сама его организация, его технологический процесс максимально объединяет рабочий класс между собой.

Коллективизм — вот чему учит капитализм рабочий класс, и вот какое оружие против буржуазии он дает ему в руки!

Рабочий не может быть один — это иллюзия, сознательно навязываемая ему и его товарищам буржуазией, ибо их вместе соединяет общий труд, общий производственный процесс, общее дело, которое они делают все вместе. Когда униженные и угнетенные сплачиваются в единое целое, они представляют собой такую огромную силу, против которой не устоит никто.

Посмотрите, что пишет Г.В.Плеханов о коллективизме рабочего класса, как и почему он возникает:

«Освободительная борьба пролетариата есть массовое движе­ние. Поэтому и психология этого движения есть психология массы. Разумеется, масса состоит из отдельных лиц, а отдель­ные лица не тождественны между собою. В массовом движении участвуют и худые и полные, и низкие и высокорослые, и русые и черноволосые, и робкие и смелые, и слабые и сильные, и мяг­кие и жесткие индивидуумы. Но индивидуумы, являющиеся созданием массы, плотью от ее плоти и костью от ее костей, не противопоставляют себя ей, как любят противопоставлять себя толпе герои из буржуазной среды, а сознают себя ее частью и чувствуют себя тем лучше, чем явственнее ощущается ими тес­ная связь, соединяющая их с нею. Пролетарий есть прежде всего «общественное животное», чтобы употребить здесь, слегка изменяя его смысл, известное выражение Аристотеля. Это бро­сается в глаза всем сколько-нибудь наблюдательным людям. Вернер Зомбарт, далеко не с любовью описывающий душу со­временного пролетария, говорит, что этот последний чувствует себя такою величиной, которая ничего не значит, будучи взята сама по себе, и приобретает значение, лишь будучи сложена со многими другими[1]. Отсюда, конечно, иному буржуазному «сверхчеловеку» не далеко до того вывода, что сама по себе эта величина ничтожна и что в пролетарской среде нет места силь­ным «личностям». Но это самая жестокая ошибка, обусловли­ваемая ограниченностью буржуазного кругозора. Развитие личности как характера прямо пропорционально развитию в ней самостоятельности, т. е. способности твердо стоять на своих собственных ногах. А эту способность пролетарий при­обретает и обнаруживает, по признанию того же Вернера Зомбарта, в гораздо более раннем возрасте, нежели буржуа. Про­летарий содержит себя своим собственным — и каким упорным, тяжелым — трудом в таком возрасте, в каком дети «хороших семей» умеют только висеть на чужой шее. И если тем не менее пролетарий в самом деле чувствует себя такой величиной, кото­рая теряет свое значение, не будучи сложена со многими дру­гими, то на это есть две причины. Одна из них заключается в технической организации современного производства, дру­гая — в его социальной организации, или, как выражается Маркс, в производственных отношениях, свойственных капита­листическому обществу. Пролетарий не имеет средств произ­водства и существует только продажей своей рабочей силы. В качестве продавца рабочей силы, т. е. в качестве такого това­ровладельца, который ничего не продает на рынке, кроме са­мого себя, пролетарий действительно представляет собою нечто крайне слабое, можно сказать беспомощное. Он целиком зави­сит от тех, которые покупают его рабочую силу и в чьих руках сосредоточены средства производства. И эту свою зависимость от обладателя средств производства пролетарий начинает чув­ствовать тем раньше, чем раньше он становится на свои собст­венные ноги, т. е. чем раньше делается он самостоятельным. Таким образом, пролетарская самостоятельность обусловли­вает собою сознание пролетарием своей зависимости от капи­талиста и стремление от нее избавиться или хотя бы только ее ослабить. А для этого нет другого пути, кроме сплочения про­летариев; нет другого пути, кроме их объединения для совмест­ной борьбы за существование. Поэтому, чем сильнее становится в рабочем недовольство зависимостью от капиталиста, тем силь­нее укрепляется в нем сознание того, что ему необходимо действовать согласно с другими рабочими, что ему нужно возбу­дить во всей их массе чувство солидарности. Его тяготение к массе прямо пропорционально его стремлению к независимо­сти, его сознанию собственного достоинства, словом — раз­витию его индивидуальности. Вернер Зомбарт этого, конечно, не заметил.

Так представляется дело с точки зрения современных про­изводственных отношений. С точки же зрения современной техники оно представляется в следующем виде. Пролетарий, трудящийся в капиталистическом предприятии, производит не продукт, а только известную часть продукта. Продукт же как целое представляет собою плод соединенных и организо­ванных усилий многих, иногда очень многих производителей. Таким образом, современная техника тоже ведет к тому, что пролетарий чувствует себя такой величиной, которая имеет значение только тогда, когда она сложена с другими. Коро­че — техника тоже способствует тому, что пролетарий стано­вится животным общественным по преимуществу.

Эти два обстоятельства, накладывающие такой решительный отпечаток на пролетарскую психологию, определяет собой также — через посредство той же психологии — и тактику пролетариата в его борьбе с буржуазией. Его движение есть массовое движение; его борьба — массовая борьба. Чем больше сплочены усилия отдельных лиц, составляющих массу, тем вероятнее победа. Рабочий и это познает на опыте с юных лет. И это наивно выражает один из героев Горького, рабочий Ягодин, говоря: «соединимся, окружим, тиснем и готово»¹. Правда, «готово» бывает в действительности не так скоро, как это выходит на словах у Ягодина, но отсюда следует, что тем больше и тем теснее нужно соединиться, чтобы было, наконец, «готово».

В эту сторону объединения и организации пролетарских сил естественно, почти инстинктивно направляется деятель­ность передовых представителей рабочего класса. Объедине­ние и организация, естественно, представляются им самым могучим, самым плодотворным тактическим приемом борьбы за лучшее будущее. И в сравнении с этим плодотворным и могу­чим тактическим приемом все другие приемы кажутся им вто­ростепенными, несущественными, а некоторые из них, иногда не без успеха практикуемые при других общественных условиях, иногда даже и прямо нецелесообразными. В новой пьесе Горького рабочий Левшин замечает но поводу убийства его товарищем Якимовым одного из собственников завода, жестокого Михаила Скроботова: «Эх, напрасно Андрей курок спустил! Что сде­лаешь убийством? Ничего не сделаешь! Одного пса убить — хозяину другого купить… вот и вся сказка». Так называемый терроризм — не пролетарский прием борьбы. Настоящий тер­рорист — индивидуалист по характеру или по «независящим обстоятельствам». Шиллер понял это чутьем гениального ху­дожника. Его Вильгельм Телль — индивидуалист в полном смысле этого слова. Когда Штауффахер говорит ему: «Мы могли бы многое сделать, если бы держались вместе», он отве­чает: «При кораблекрушении легче спасаться в одиночку». А когда тот же Штауффахер упрекает его за то, что он холодно отворачивается от общего дела, он возражает, что каждый с уверенностью может рассчитывать только на самого себя. Это два диаметрально противоположных взгляда. Штауффахер дока­зывает, что «в союзе и слабые сильны», а Вильгельм Телль упрямо твердит, что «сильный наиболее силен в одиночку».

Этому убеждению Телль остается неизменно верным до кон­ца. Он «в одиночку» расправляется с Гесслером. Наоборот, Шта­уффахер изображен у Шиллера типичным агитатором, органи­затором и руководителем массового движения. Подобно Теллю, этот энергичный человек тоже не отступает перед самыми крайними средствами. На собрании в Грютли он произносит знаменитые слова о том, что и власть тиранов не беспредельна и что когда угнетенный нигде не находит правосудия, когда иго, его гнетущее, становится нестерпимым, тогда он апелли­рует к своим вечным, неотчуждаемым правам и хватается за меч. Но он видит главный залог успеха в объединении; ему нуж­но, чтобы в освободительной борьбе приняли участие все лесные кантоны и чтобы все они действовали заодно:

Пусть Ури кликнет клич — ему на помощь
И Швиц и Унтервальден поспешат.

А иначе нечего и выступать. Штауффахер даже боится от­дельных выступлений, потому что они могут помешать успеху общего дела. Он настоятельно советует собравшимся на Грюнтли:

Ну, а теперь ступай без шуму каждый
Своей дорогой к близким и родным.
Пастух, смотри за стадом на зимовке.
И сотоварищей вербуй в союз!
До срока все сносите терпеливо.
Пускай тиранов множится вина:
Настанет день…

В высшей степени характерна следующая подробность. Когда Телль убивает Гесслера, он оказывает этим услугу всей Швейцарии, но он не справляется с тем, как обстоит в данную минуту освободительное движение, и, убивая злого тирана, он все-таки выступает в «одиночку», мстит за самого себя. На личный мотив его подвига обращал внимание еще Лассаль. С другой стороны, Штауффахер говорит:

Похищает общее достояние тот,
кто помогает сам себе в своем собственном деле.

Похищает общее достояние, потому что для успеха общего дела необходимы общие согласованные действия. И Штауф­фахер вполне прав. Одиночные выступления ничего не решают в истории. И это тоже отмечает Шиллер. Подвиг Телля у него служит только поводом для революции, освободившей от авст­рийского ига средневековую Швейцарию. Средства для нее подготовила агитационная и организационная деятельность Штауффахеров. Сила тех сильных, которые «сильнее всего в одиночку», лишь косвенно принадлежит к числу двигательных сил истории.

Шиллеровский Телль — индивидуалист по своей природе. Но, как уже сказано, бывают индивидуалисты «по независящим обстоятельствам». Такими надо признать многих из наших террористов конца семидесятых и начала восьмидесятых годов. Они и рады были бы пойти в ногу с народной массой; они и пы­тались это сделать; но масса стояла на одном месте, она не от­кликнулась на их зов, или, вернее, у них не хватило терпения ждать, пока она откликнется, и они «пошли в одиночку». Это были очень сильные люди, но энергия, проявленная ими в тер­рористических действиях, в значительной степени явилась энергией отчаяния. И эти сильные люди были побеждены[2].

Сознательные пролетарии, выступающие в новой пьесе Горького, тоже сильные люди, но, к счастью для них, у них нет никакого основания сомневаться в отзывчивости рабочей массы. Совершенно наоборот! Рабочая масса все громче и громче отзы­вается на их призыв. «Поднимается народ разумом,— говорит Левшин,— слушает, читает, думает». Чего же лучше? В такое время даже и у нетерпеливых «интеллигентов» нет повода от­ворачиваться от массы. Тем меньше поводов для этого у проле­тариев физического труда, органически сросшихся с массой.

Но каковы бы ни были времена, а факт тот, что «интеллигент» более склонен, уповать на «личность», а сознательный рабочий — на массу. Отсюда — две тактики.»[3]

Что из этого следует? А то, что когда вы услышите в очередной раз, как вам кто-либо скажет «А что я могу один?», ответьте этому товарищу просто и честно, по-рабочему: «Ты можешь быть не один. Все зависит только от тебя. Вставай, и идем с нами, товарищ, бороться за новую жизнь!».

В.Кожевников

Аудио

[1] Вepнep Зомбарт, Пролетариат. («Общество», изд. Мар­тина Бубера).

[2] Плеханов имеет в виду революционных народников, разочаровавшихся в своих надеждах поднять крестьянство на «бунт» против самодержавия и под давлением жестоких преследований правительства перешедших в конце 70-х-начале 80-х гг. XIX века к тактике индивидуального террора.

[3] Выдержки из статьи Г.В.Плеханова «К психологии рабочего движения (Максим Горький, «Враги»)», в кн: Г.В.Плеханов Избранные философские произведения. Т.5, Издательство социально-экономической литературы, М., 1958 г., с.509