Тяжело судить о событиях, имея в наличии только буржуазные новости и сообщения. Наши товарищи на местах правы, когда считают, что дело в Коркино случилось важное, «показательное», стало быть, нужно в нём разбираться. А разбирать приходится, опираясь лишь на буржуазные данные. Однако посмотрим на те сведения, которые более-менее похожи на правду или подтвердились впоследствии.
Буржуазия сообщает, что 23.10.2024 г. около 17.30 в городе Коркино Челябинской области произошло зверское убийство женщины, Елены Сарафановой, 40 лет, имеющей двоих детей, матери-одиночки. Е. Сарафанова работала водителем такси. Значит, работница или мелкая буржуазия, что работала сама.
«По данным следствия», убийство Е. Сарафановой произошло при исполнении ею трудовых обязанностей. В день убийства она подвозила на своём такси двух молодых людей из местной цыганской общины. Убийство Сарафановой произошло то ли во время, когда она везла на такси этих лиц, то ли после того, как она их привезла к месту назначения. Имели ли указанные лица прямое или косвенное отношение к убийству Е. Сарафановой на самом деле — ясного и определённого ответа нет.
«По данным следствия», тело Е. Сарафановой было обнаружено на ул. Ватутина. На теле имелись множественные ножевые ранения в области груди. Неподалёку от места, где было обнаружено тело Сарафановой, стоял автомобиль такси, на котором она работала.
«По данным следствия», т. н. «тревожную кнопку» Сарафанова не нажимала. Деньги, телефон, иные материальные ценности и документы, бывшие при Сарафановой и в автомобиле, при убийстве взяты не были. Была ли женщина изнасилована или была ли попытка изнасилования — не известно.
На следующий день, 24.10.2024 г., полиция арестовала 17-летнего молодого человека, которого подозревали в убийстве. Этот молодой человек — цыган, глухонемой, учится в спецшколе для инвалидов слуха. По заявлению отца арестованного, он сам отвёз сына в полицию. При этом отец арестованного, по его словам, «убеждён в невиновности сына», однако «препятствовать следствию» не будет. Сообщают также, что молодой человек арестован на два месяца.
По сообщениям буржуазных средств, вечером этого же дня, 24.10.2024 г., около 150-ти человек местных жителей собрались «на сход». Поводом для «схода» якобы стало «неверие в то, что убийство Сарафановой совершил глухонемой парень».
Далее толпа со «схода» направилась громить т. н. «цыганский квартал» — район компактного проживания местных жителей цыганской национальности. В ходе погрома были разбиты стёкла в окнах нескольких домов, погромщики пытались поджечь дома, а один из домов сожгли. Некоторые источники указывают, что «по ошибке» погромщиками был сожжён другой дом, принадлежащий русской пенсионерке. В момент пожара хозяйка мирно спала. В итоге женщина чудом выжила: успела проснуться и выбежать из пылающего дома. Толпа перевернула и разбила несколько автомобилей, которые, по мнению погромщиков, «принадлежали членам цыганской диаспоры». Один или два автомобиля погромщики сожгли. Так утверждают буржуазные средства информации.
Эти же средства сообщают, что, по словам местных жителей, «соседство с цыганами» вносило напряжение в их (жителей) жизнь. Свои погромные настроения жители объясняли тем, что «…цыгане вечно стараются обмануть», «…ведут какие-то тёмные делишки», «…живут особняком», «не служат в армии».
Конечным пунктом шествия погромщиков был дом предводителя местных цыган, некоего «цыганского барона», 58-ми лет. Из дома в толпу или в сторону толпы было сделано несколько выстрелов. По слухам, двое человек из толпы были ранены этими выстрелами. А по сообщению отца арестованного глухонемого цыгана, стреляли в воздух. Предполагается, что если и были ранения, то не тяжёлые.
По данным буржуазных средств, в ходе этих событий и/или после них семьи цыган начали спешное бегство из Коркино. В город прибыл ОМОН. ОМОН оцепил дом «цыганского барона» якобы с целью защитить последнего от самосуда местных жителей. Кто-то снимал события на видео. На съёмке видно, что омоновцы стоят возле дома «барона», а из толпы, которая осталась за кадром, несётся матерная ругань на омоновцев, что они боятся арестовать «барона» за то, что из его дома стреляли в толпу.
Омоновцы заходят в дом «барона». При этом кто-то ведёт съёмку. Видно, что обстановка в доме «барона» роскошная, напоминает Эрмитаж. Омоновцы в ходе съёмки ведут себя корректно, бесцеремонного фашистского обыска не устраивают, мебель не переворачивается, штыками подушки и диваны не режут. В конце концов, полиция задерживает «барона».
На следующий день, 25.10.2024 г., власти собрали местных жителей Коркино в коркинском ДК. Перед жителями выступали и беседовали с ними представители центральной и областной власти, а также полицейские и другие т. н. «силовики». Жители настаивают на депортации всей местной цыганской общины. Предъявляя требования властям, все или почти все жители апеллируют к своей законопослушности и поддержке «СВО». Общий смысл заявлений: мы тут поддерживаем правительство и помогаем, как можем, нашей победе. Поэтому вы, власти, обязаны защитить нас от выходок инородцев, которые плохо поддерживают правительство и не помогают победе в «СВО». Собрание снимается на видео.
За кадром съёмки звучат голоса, обвиняющие цыган в торговле и перевозке наркотиков. Также за кадром слышны обвинения цыганам в приставании к местным девушкам, в попытках сбыта фальшивых денег, в частности, при расчёте с таксистами. Обвинения почти дословно совпадают с обвинениями других цыганских или азербайджанских общин в подобных конфликтах прошлых лет.
По сообщениям буржуазных средств, таксопарк г. Коркино отказался принимать заказы от цыган. Далее по городу поползли слухи, что у цыган «нашли схрон с оружием». Кто нашёл и что за оружие — не ясно.
Какой-то генерал из МВД заявил на камеру, что никаких обвинений участникам погрома предъявляться не будет. Сообщается также, что всего полиция задержала около 50 человек-погромщиков или имевших отношение к погрому.
Сообщают, что в связи с событиями в Коркино были сняты с должностей какие-то чины местных органов МВД. При этом власти не дали никаких пояснений по поводу того, какие конкретные обвинения выдвинуты (или могут быть выдвинуты) против конкретных лиц из цыганской общины, а именно:
- есть ли веские подозрения или доказательства на цыган в торговле и транспортировке наркотиков;
- есть ли веские подозрения или улики на цыган в систематическом хулиганстве, жульничестве, воровстве и сбыте фальшивых денег в отношении местного населения.
Все эти обвинения на съёмках были высказаны журналистами «за кадром».
На съёмках есть отзывы и реплики местных жителей. Они говорят, что арестованный глухонемой парень-цыган — «добряк из добряков», «мухи не обидит». Выясняется также, что второго парня, ехавшего в тот вечер в такси убитой Сарафановой, не арестовали, и что с ним — неизвестно. Неясен и мотив убийства Сарафановой.
Местные жители Коркино заявляли на камеру, что им «страшно жить… особенно вечерами и ночами…». «…Детей приходится встречать с остановок или вовсе не отпускать из дома». «…Страшно выйти вечером на улицу, особенно в отдалённых районах города». «…Сейчас самое главное… осуществлять охрану… порядка силами населения района вместе с полицией… при их (полиции) полном присутствии, особенно в вечернее и ночное время».
Так или иначе, погром начался поздно вечером 24.10.2024 г. и через несколько часов закончился. После этого власти развернули массовые проверки цыган и облавы на них по всей Челябинской области. За время этих проверок и облав власти так и не сказали ясно и определённо, кто убил Сарафанову, какие обстоятельства дела, по каким мотивам она была убита.
По состоянию на 05.11.2024 г. известно следующее. Глухонемой парень-цыган остаётся у властей единственным обвиняемым в убийстве Сарафановой и находится под стражей. «Цыганский барон», стрелявший в толпу, арестован и находится под стражей. В Коркино и прилегающих районах орудуют усиленные патрули СОБРа и наряды полиции. Как сообщается, они «ищут и проверяют иностранцев», видимо, рабочих из стран Средней Азии и других стран, приехавших в Россию на заработки. На этих «иностранцев» заведено около сотни протоколов. Полиция усиленно «взялась» за административные и прочие мелкие нарушения в городе, задерживают за незначительные нарушения ПДД, курение на остановке, распитие пива на лавке и т. п. На события своеобразно «откликнулся» местный военкомат. Там обывателям выдали сразу более 70-ти повесток якобы для «постановки на воинский учёт».
По состоянию на 20.11.2024 г., никаких подвижек в уголовном деле об убийстве Елены Сарафановой по-прежнему нет. Известно, что встречи региональных и местных чиновников с жителями города продолжились. В ходе третьей встречи, 12.11.2024 г., прокурор области озвучил, что 4 человека задержаны за сбыт наркотиков, ещё на 20 человек завели уголовные дела за хранение. Скорей всего это не цыгане или в основном не цыгане: в противном случае прокурор бы об этом сообщил. Об оружии, изъятом у цыган, прокурор сказал настолько туманно, что невольно задумаешься, а не из МИДа ли он: «В цыганских домах изъяли всё оружие». При этом он не сообщил о заведении уголовных дел за хранение оружия. Значит, оружие у цыган было либо легальное, либо его не было вообще.
Такова, вкратце, публично доступная информация о событиях в Коркино.
В связи с этими событиями мнения товарищей разделились по главному вопросу. Был ли «сход» и погром прогрессивным актом самоорганизации масс для защиты своих классовых интересов в нынешних политических условиях России и в конкретных условиях Коркино? Были ли в действиях трудящихся Коркино элементы создания трудящимися своих органов власти, которые предполагают борьбу с правительством?
Или «сход» и погром были так или иначе организованы властями? Если нет, то почему власти не ликвидировали стихийное собрание трудящихся, не предотвратили погром?
Если налицо была стихийная, самочинная организация трудящихся, взявшая на себя функции власти, то почему фашистские власти не учинили показательной расправы с «узурпаторами», а отпустили их без репрессий?
Были ли в действиях толпы мотивы национальной нетерпимости, шовинизма, вражды народов? — те элементы подавления трудящихся, которые широко использует буржуазия против революционного и рабочего движения. Или национальный погром оказался единственно возможной в данных условиях формой классовой борьбы трудящихся? Вроде того, как в средние века всякие прогрессивные движения и идеи шли в форме религиозных «ересей».
Были ли апелляции трудящихся к своей «поддержке правительства и СВО» отражением их действительных настроений и убеждений? Или это было нечто вроде древней уловки угнетённых и бесправных, чтобы получить себе — в данных конкретных обстоятельствах — хоть какие-то выгоды с помощью заявлений о преданности своим рабовладельцам?
Если местные жители не верили в то, что убийца — глухонемой добрый парень-цыган, то что их так сильно возмутило? 1) То, что женщину убили какие-то другие цыгане, но именно цыгане, а не «свои, русские»? 2) Убеждение, что власти ничего не сделают цыганам за убийство? Но если так, то для этого у народа уже были какие-то основания:
- насчёт безнаказанности конкретно цыган за преступления, или
- покровительства всем местным преступникам, без различия национальности, со стороны местных властей.
Являлся ли цыганский погром в Коркино низшей формой классовой борьбы пролетариата, той зачаточной формой нового движения, которая оказалась возможной в нынешних условиях фашистской диктатуры? Но если цыгане «не давали жить» остальным жителям Коркино, то почему эти жители не пошли против местных властей, без покровительства которых в Коркино не могла процветать ни одна преступная группировка или организация, хоть «цыганская», хоть «китайская». Ведь, как известно, преступность не имеет национальности, но имеет яркую классовую природу.
Власти постоянно заявляют, чтобы народ сидел тихо, а все условия для нормальной жизни ему обеспечит власть. Если она допускала у себя разгул наркоторговли, улично-бытовых преступлений, притеснения и страх обывателей перед «цыганской» преступностью, значит, обыватель не мог не понимать, что власти это выгодно. Стало быть, главный виновник убийства Сарафановой — не «цыганы», а власть.
Что же в таком случае жители Коркино не кинулись на власть — если это действительно был стихийный всплеск народного гнева? Потому что боялись, что за это им тут же «оторвут голову». А за погром «простых» цыган или таджиков ничего особенного не будет, т. к. обыватели инстинктом чувствовали, что погром на руку правительству. Национальная драка — это одна из форм, в которой проявляется шовинизм, необходимый российской буржуазии двояко: а) как средство втягивания своего народа в захватнические войны с соседями, и б) как средство раскола и подавления недовольных трудящихся, одна из форм классовой борьбы буржуазии против рабочего класса и нарождающегося революционного движения в России.
Могут сказать, что погромом цыган трудящиеся хотели побудить власть исполнять свои обязанности по борьбе с уголовно-бытовой преступностью, а также «намекнуть» властям, что в следующий раз громить будут их. Такое в истории бывало, когда классовая борьба угнетённых масс находила для себя самые тёмные и несознательные выходы. Избить в Барселоне «мавров», чтобы король снизил налоги на цеховые гильдии, а губернатор испугался и перестал брать с гильдий и мастерских свои поборы. Избить в Витебске «жидов», чтобы они не составили конкуренцию русским рабочим на местной фабрике.
Но громить «мавров» и «жидов» шли сотни и тысячи отсталых масс — ремесленников, крестьян, рабочих, их жёны, более или менее организованная масса населения, имевшая цель, лозунги, вожаков, связь и пр. атрибуты уличной войны. Почему в Коркино громить цыган вышли только 150 человек? — если от них страдал весь город.
Кто организовал «сход» жителей? Допустим, что слух о жестоком убийстве Сарафановой распространился по городу и привёл к тому, что жители стихийно вышли на улицу. Так бывает, но в этом случае обстановка в городе уже должна быть накалённой до той степени, когда убийство местной жительницы стало «последней каплей», вызвавшей такую вспышку народного гнева, что был отброшен страх перед фашистскими властями, массы высыпали на улицы, началась самоорганизация людей, готовых взяться за оружие, которые уже не боятся стычки с полицией и армией.
Но разве в Коркино было так? Ежедневно в России преступники убивают тысячи трудящихся. Во многих местах правительство тайком натравливает национальности друг на друга, рассчитывая на раскол и вражду рабочих и трудящихся этих национальностей. Не только в Коркино есть цыганские и т. п. посёлки, где «шуруют наркотой», а «национальная шпана» терроризирует «русское население». Тем не менее, население не выходит на улицы протестовать против убийства отдельных рабочих или трудящихся, против разгула «шпаны». Оно задавлено и запугано «борьбой с экстремизмом», «коронавирусами», военным положением, охотой на «иноагентов». Пишет петиции властям. Рабочие разделены и разобщены по характеру местного производства и по степени подкупленности буржуазией. Большинство думает только о своих кредитах, ипотеках и премиях. Какое им дело до того, что убили Сарафанову? Очень жаль женщину, однако убили не меня, не моих детей, и ладно.
Но хуже всего то, что если бы «цыганы» убили жену или детей отдельного рабочего, ему некуда было бы идти за действительной помощью. Он остаётся со своей бедой один на один. А рабочие массы взирали бы на это дело безучастно, поскольку они сегодня для капиталистов класс, а для себя — масса мелкобуржуазных обывателей, отдельных «хозяйчиков», конкурирующих за подачки буржуазии.
Здесь нет неверия в революционность русского пролетариата. Здесь речь о том состоянии, в котором он сейчас прозябает. Нельзя выдавать желаемое за действительное. Сегодня трудящиеся боятся собраться даже на безобидное собрание, если оно не организовано администрацией или властями. Рабочих и трудящихся тяжело собрать на профсоюзное или бытовое собрание, особенно когда причина его острая, которая предполагает борьбу за свои интересы, значит, неизбежно, так или иначе, борьбу с администрацией или властями.
Но тогда почему жители, эти 150 человек, как по команде, собрались в определённом месте в определённое время? Допустим, стихийным мог быть порыв к борьбе с цыганами-убийцами, но сигнал сбора, место и время, лозунги — это уже неслучайные элементы организации. Кто представлял собой эти элементы?
Кто были эти 150 человек? Почему на «сбор» пришли только они?
Почему на «сборе» было принято решение громить цыганский посёлок? Власти много раз показывали обывателям, что против всякого «экстремизма» будет применяться оружие. Массы классовым чутьём понимают, что власти не остановятся ни перед чем, лишь бы не допустить явочного, самочинного, массового выхода трудящихся на улицу с протестом, всякой организации трудящихся, «не санкционированной» властями, попыток народа применять силу в борьбе за свои интересы — браться за булыжники, бутылки, огонь, палки и прочее «оружие пролетариата». А здесь народный гнев сразу пошёл по пути применения силы, а не как обычно, по пути жалоб или просьб к властям.
Почему власти не расправились со «сбором» и погромом? Потому что в условиях капитализма, как и во всех эксплуататорских обществах, преступлениями считаются только те действия, которые в той или иной степени опасны для интересов господствующего класса — буржуазии. В первую очередь сюда относятся «преступления» пролетариата против капиталистической частной собственности, против капитала и прибыли. Особенно, когда есть угроза максимальной прибыли монополистов. А с обострением классовой борьбы и недовольства масс своим положением для буржуазии становятся особо опасными т. н. «государственные преступления», к которым она относит все проявления революционного и демократического движения рабочих и трудящихся масс. Фашистская буржуазия считает «экстремизмом» рабочее собрание, сходку, маёвку, митинг, экономическую забастовку.
И наоборот, действия, которые трудящиеся при капитализме считают самыми тяжкими и опасными для себя, но не опасные для буржуазии, — такие действия преступлениями не считаются. Речь идёт не о формальном признании преступлением убийства той же Сарафановой, а о том, какую угрозу российским капиталистам оно и ему подобные убийства представляют. А никакой угрозы классовому господству кучки миллиардеров они не представляют. Как бы ни было преступление похоже по форме на предусмотренные в уголовном кодексе преступления, буржуазный суд формально признает его преступлением, но на практике это признание полностью аннулируется. Буржуазия не боится таких преступлений и с ними не борется, что называется, насмерть.
Это не значит, что буржуазное государство не сажает за преступления против рабочих и трудящихся. Сажает, но не потому, что защищает интересы пролетариата от классового врага. Она защищает свои классовые интересы против рабочего класса. Буржуазии требуется запугать массы жестокими приговорами, показать им свою «железную руку», чтобы трудящиеся боялись совершать уголовные преступления против самой буржуазии (а такие преступления есть одна из ранних, бессознательных, но всё же форм классовой борьбы трудящихся против угнетателей).
Буржуазии требуется показать трудящимся, что в доме хозяин она, а не уголовники. Какая-то уголовная мелочь посмела совершать преступления против рабов без санкции рабовладельцев. За самоуправство (а не за само преступление) «мелочь» показательно карают.
Два примера. Буржуазия признаёт кражу денег у рабочего преступлением. Это не значит, что буржуазный закон защищает рабочего как такового. Это означает, что мелкий вор, а не капиталист украл у рабочего часть зарплаты. И буржуазия может в этом случае показательно наказать мелкого вора, чтобы напомнить трудящимся «о неприкосновенности частной собственности». Но делает она это, в конечном счёте, для защиты своей собственности. Совсем иначе буржуазия ведёт себя, выписывая рабочему штраф, снижая тарифы и проводя инфляционную политику повышения цен — в этих случаях она не беспокоится о рабочем кошельке.
Аналогично, за «несанкционированные» убийства рабочих буржуазия сажает или убивает убийц — по той же причине, что они уничтожили источник прибавочной стоимости без разрешения капиталистов. А вот за санкционированные убийства рабочих — за т. н. «внесудебную расправу» — убийцы фактически безнаказанны. Так, в 1930 г. в Европе и США число рабочих и трудящихся, казнённых по суду, было 34,5% от приговорённых к смерти, тогда как убитых разными способами внесудебной расправы — 65,5%. В 1931 г. это соотношение было 19,8% на 80,2%. В 1932 г. по суду было казнено 2,3%, а без суда убито 97,7%. В 1933 г. по суду казнено 1%, без суда — 99%. За 1 полугодие 1934 г. по суду — 0,05%, без суда — 99,95%. Такое же представление о белом и фашистском терроре против трудящихся дают абсолютные цифры. В 1932 г. всего в капиталистических государствах было убито 345 705 рабочих и трудящихся, ранено — 251 573 чел., арестовано — 653 537, выслано — 15 563, произведено обысков — 180 375. Общий итог жертв буржуазного террора — 1 446 753 человека. За 1 полугодие 1934 г. фашистами разных стран было убито 193 239 рабочих и трудящихся.
В то же время во всех этих странах за 1932–1934 гг. за убийство рабочих было привлечено к суду 863 человека. Из них 466 было оправдано, остальные получили сроки заключения от 3 месяцев до 5 лет. Мягкость приговоров объясняется тем, что в период обострения классовой борьбы буржуазия обрушивается всей тяжестью судебной и внесудебной репрессии на рабочих. В своих законах она квалифицирует любые акты революционной борьбы как наиболее тяжкие преступления. И наоборот, самые тяжкие преступления против революционных рабочих и демократических масс буржуазия преступлениями не считает.
Буржуазии требуется внушить массам, что она — справедливый «отец нации», который «заботится» о нуждах и чаяниях народа, наказывает его врагов. Буржуазии требуется набивать свои колонии заключёнными, чтобы монополии могли иметь побольше самой дешёвой и бесправной рабочей силы.
Но вернёмся к событиям в Коркино. Если мы предположим, что «сход» и погром организовало само правительство, то станет понятно, что оно не будет карать само себя и погромщиков, а попытается найти липовых виноватых, спрятать концы в воду и поскорее это дело забыть. Отсюда понятно, почему ОМОН не разогнал «сбор», власти не препятствовали погрому, почему была выдана «индульгенция» погромщикам, почему идёт вялое следствие по делу, имеется странный обвиняемый, стоит туман в деле с мотивами, обстоятельствами и виновниками убийства.
Вот если бы рабочие и трудящиеся Коркино на сходе объявили всеобщую стачку в знак протеста против убийства Сарафановой, это было бы фактическим преступлением против буржуазии, так как могло затронуть её прибыль. В этом случае власти не дали бы никаких «индульгенций» забастовщикам, а подняли бы на ноги всё и всех, чтобы ликвидировать стачку, а её руководителей найти и арестовать. Или затравить, лишить профессии, наконец, убить.
Фактическим преступлением для буржуазии был бы погром трудящимися вилл местных капиталистов или главных чиновников. Погром цыганского посёлка был бы для буржуазии преступлением, если бы трудящиеся Коркино разнесли дома местной цыганской верхушки — «цыганской» буржуазии. Даже если «цыганские бароны» являются конкурентами «русских» капиталистов, и погром для последних выгоден, это было бы покушением на класс капиталистов в целом. Опасность разгрома «цыганской» буржуазии трудящимися заключается в том, что факт совершения такого разгрома свидетельствовал бы о возможном погроме трудящимися уже «русской» буржуазии. Зрелище всякой опасности, грозящей другим капиталистам со стороны рабочих, заставляет буржуа дрожать за свою собственность. Иное дело, если бы «русская» буржуазия «заказала» погром конкретных цыганских капиталистов с целью убрать их с местного рынка, из торговли и перевозки наркотиков и прочих «промыслов», чтобы прибрать этот рынок и «промыслы» себе.
Некоторые товарищи утверждают, что в Коркино была попытка «долгожданной самоорганизации граждан», «создания параллельных органов власти». Но с точки зрения российской буржуазии эта попытка является политическим, «государственным» преступлением — созданием незаконных организаций с целью узурпации власти. Такие «политические преступления» при капитализме являются актами революционного движения (за исключением тех, которые выражают собой борьбу среди самой буржуазии) и формой классовой борьбы. Когда такие преступления совершает пролетариат — они есть форма пролетарской классовой борьбы против капитала.
Возникает тот же вопрос: почему власти не расправились с погромщиками, как обычно фашистская буржуазия расправляется с революционерами — усиленной, гораздо более жестокой, чем с уголовными преступлениями, репрессией? Ведь во всех случаях сопротивления трудящихся масс гнёту и насилию буржуазии, от индивидуального террора до классовой борьбы, оно вызывало и вызывает беспощадное подавление со стороны капиталистов и их государства.
Может быть, товарищи имели в виду, что «сход» и погром были такими формами политической борьбы против существующего строя, которые не являются формами сознательной классовой борьбы пролетариата, но в то же время не являются и «уголовщиной»? Это те выступления мелкобуржуазных масс, которые вызваны их анархическим бунтарством — акты индивидуального слепого протеста, террора, разгром имущества или убийства непосредственных обидчиков и т. п. Революционность таких выступлений ограничивается терроризмом.
Были ли формами классовой борьбы крестьян погромы помещичьих усадеб? Да — в конкретных условиях борьбы против феодализма и крепостничества за землю и «волю», в своём месте и времени. Не будучи формой классовой борьбы пролетариата, тем не менее, эти выступления были формой политической борьбы масс крестьянства, формой его борьбы против всего класса угнетателей и эксплуататоров.
Были ли формами классовой борьбы пролетариата разгромы фабрик, квартир администрации, дома фабриканта, убийство мастеров, директора? Да, были — на заре рабочего движения, как самый «простой» и «естественный» способ борьбы отсталых, неразвитых ещё рабочих со своими непосредственными угнетателями.
Но в Коркино ничего подобного не просматривается. Капиталы, прибыль и личная собственность местной буржуазии не пострадали. Власть фашистского государства не пошатнулась, а укрепилась. Позиции «русской» буржуазии в конкуренции с «цыганской», вероятно, улучшились. Государство получило «одобренный народом» повод грабить цыганское население, а также «завернуть гайки» для всех трудящихся Коркино. А «цыганская» и вся иная «уголовно-бытовая» преступность лишь на время затихла и лишь для того, чтобы с новыми силами и более изощрёнными формами выйти на свет.
Что же выиграли трудящиеся Коркино? Выходит, что проиграли по всем линиям.
Теперь посмотрим на цифры. На «сход» вышло около 150 человек, пусть 300, тогда как в Коркино живут (по факту) около 50 000. Из них примерно 15 000 — рабочие, мелкие служащие, трудовая интеллигенция, мелкая и мельчайшая буржуазия. Предположим, действительно была стихийная вспышка политической борьбы трудящихся против существующих общественных порядков, а не полицейская провокация. Что помешало выйти на улицу тысячам людей?
Вот что:
- крайняя раздробленность трудящихся, мешавшая общему соглашению и стихийной организации масс;
- внедряющаяся десятилетиями привычка к подчинению властям, страх перед ними;
- относительная малочисленность рабочего класса Коркино, его распылённость по производствам, господство среди него мелкобуржуазных идей и взглядов;
- жестокость эксплуатации и полицейского гнёта = фашистские порядки в обществе;
- отсутствие у рабочих и трудящихся каких-либо своих организаций, союзов и т. п., опытных вожаков, навыков стачечной и уличной борьбы в условиях фашизма, конспирации;
- отсутствие союзников среди рабочих соседних районов, в армии, в рядах мелкой и средней буржуазии;
- отсутствие оружия и навыков обращения с ним, собственно, навыков военного дела.
Допустим, что «сход» и погром цыган были формой сопротивления и протеста трудящихся против организованной и уличной преступности, против бездействия властей к этой преступности. Тогда это акт социальной войны. Но в ней каждый отдельно или небольшими группами защищал себя и боролся за себя против всех остальных. И вопрос о том, причинит ли он (или группа) вред всем, кого он считает своими врагами, решался им с одной только эгоистической точки зрения: что ему выгоднее.
Но социальная война — ещё не классовая война. И погром цыган, совершённый трудящимися — не форма классовой борьбы с буржуазией. И не форма борьбы против фашизма за политические свободы. В такой социальной войне каждый защищает себя лично, а не свой класс, каждый борется за себя лично против остальных трудящихся и «себе подобных», а не против класса капиталистов как своего классового врага. Громя «цыган», «азеров», «инородцев», «всех остальных», рабочие неизбежно:
- выступают друг против друга в силу конкуренции, существующей среди пролетариата,
- выступают друг против друга в силу того, что классовые интересы буржуазии по разобщению трудящихся рабочие принимают за свои.
Такой протест — не протест класса. Если погромщики действительно протестовали честно, без подкупа со стороны «русской» буржуазии, всё равно, по сути дела, они протестовали как отдельные лица, как собрание индивидуальных лиц, но не организация для борьбы за интересы трудящихся. Это акт борьбы изолированных индивидов за свою личную безопасность. Погром, особенно «национальный» погром — это самая вредная, самая проигрышная, самая бессознательная форма протеста рабочих. Это борьба рабочих самих с собой. И уже поэтому такая форма не может стать всеобщим выражением классовых интересов рабочих, хотя бы большинство из них по несознательности и одобряло её.
Погром в Коркино прямо связан с растущими противоречиями современного империализма, с борьбой классов в России. Погром, кем бы он ни был организован, есть отражение того факта, что российское правительство в своей борьбе против рабочих и трудящихся идёт на организацию национальных погромов и резни, допускает национальные погромы и резню. Погром, с другой стороны, значит, что трудящиеся Коркино пока что борются против общественных порядков каждый сам за себя, изолированно от иной борьбы — борьбы своего класса в целом.
Что ещё совсем не помогает предположению о попытке создания в Коркино «параллельных органов власти», а скорее опровергает его? Если «сходка» явилась развитием, организованным этапом борьбы против преступности ввиду бездействия властей, то почему на ней не было принято решение об организации рабочих дружин, народной милиции и тому подобных вещей, которые прямо «просятся» в таких случаях? Вместо этого собравшиеся пошли на погром. Отчего так? А оттого, что задача создать свои органы борьбы с преступностью перед погромщиками не стояла вообще. Задачи погрому в любом случае ставила буржуазия — и если она непосредственно организовала его, и если воспользовалась им «на ходу».
Это не удивительно. Состояние рабочего класса в России таково, что — на новом витке развития, в новых условиях производства — ему придётся начинать рабочее движение с самого начала. Грош цена нынешним «параллельным органам власти», если они создаются полицией, либо немедленно будут взяты на службу буржуазией, либо сразу уничтожены, не будучи способны сопротивляться, не имея опоры и сочувствия масс.
Для «параллельных органов власти» снова требуется, чтобы передовые представители рабочего класса усвоили идеи научного социализма, идею об исторической роли российского рабочего класса. Чтобы эти идеи получили широкое распространение в пролетариате. Чтобы среди рабочих были созданы прочные организации, преобразующие робкую, разрозненную, примитивную, бессознательную войну рабочих в сознательную классовую борьбу. Тогда российский рабочий, поднявшись во главе всех демократических элементов, свалит нынешний фашистский режим.
Нужна достаточная организация рабочего класса. На разных стадиях она разная. Рабочая масса является враждебным классом для капитала, над ней господствующего. Но, как и в первые десятилетия развития капитализма, сегодня эта масса ещё не защищает своих интересов, как интересов класса в целом, ещё не объединена сознанием общности этих интересов, ещё не является классом для себя. Лишь достигнув в борьбе, в процессе организации и сплочения более высокой фазы своего развития, рабочая масса превращается уже в класс для себя и ведёт борьбу политическую, т. е. классовую, под руководством своей партии коммунистов за власть, за диктатуру пролетариата.
На первой стадии борьбы отдельные рабочие или их группы условиями своего существования вынуждены протестовать индивидуально разными способами, в т. ч. и в форме погромов. Такой протест всегда имеет социальную подоплёку, вызван условиями капиталистической собственности, эксплуатации и бесправия. Рабочие уже действуют, но действуют пока против своих интересов, за интересы буржуазии.
На второй, более высокой и принципиально иной стадии борьбы, борьбы классовой, протест бывшей массы одиночек становится протестом класса. Он направлен против всей капиталистической системы, а не против «цыган». Только в борьбе с этой системой состоит внутренняя движущая и организующая сила превращения пролетариата в революционный класс, способный свалить буржуазию. Этот процесс идёт не сам по себе, не в «борьбе сложа руки», не стихийно, а протекает сознательно, в стачках, союзах, в стычках рабочих с буржуазией и её правительством, в самых разных формах — от «сидячей забастовки» до вооружённого восстания, с помощью своих легальных и нелегальных организаций под руководством своей революционной партии. Другого пути к нормальной жизни для рабочих и трудящихся нет.
Вывод. Нельзя путать стихийное рабочее, а значит, антифашистское движение с национальным погромом. В стихийном рабочем движении, каким бы тёмным и несознательным оно ни выступало, всегда содержится сильный революционный, социалистический элемент, выражающий так или иначе классовые интересы пролетариата. Стихийная борьба рабочих против капитала есть прообраз революционного движения рабочего класса за социализм. А национальные погромы есть нечто противоположное социализму. Они всегда содержат и выражают реакционные классовые интересы буржуазии по сохранению капитализма, являются элементом политики буржуазии по удушению и разгрому рабочего класса.
Разница между стихийным движением рабочих и черносотенными погромами, между прочим, в том, что первое можно соединить с научным социализмом и получить таким образом революционное движение масс против буржуазии, за диктатуру пролетариата и социализм. А национальные погромы нельзя соединить с научным социализмом и получить революционное движение масс, поскольку такие погромы идут вразрез с социализмом и коренными интересами рабочего класса.
При этом нужно приветствовать и поддерживать все вспышки недовольства широких масс против правительства и капиталистов, в том числе погромы буржуазии, если они стали (становятся) неизбежным элементом в гражданской войне. «На войне как на войне», никакой жалости к классовому врагу. Такие стычки, особенно попытки явочно взять власть в квартале, селе, районе, городе, на заводе — дают пролетариату боевой опыт, выделяют из массы наиболее передовые элементы, дают искомые зачатки организации масс. Но нельзя поддерживать погромы по национальному признаку, от которых буржуазия выигрывает, а пролетариат проигрывает. Нужно поддерживать все коллективные и особенно массовые примеры выхода народа на улицу с протестом против каких угодно мелких неудобств, неурядиц, несправедливостей, притеснений и пр., словом, всё, что расшатывает правительство, ослабляет империалистический тыл, лишает буржуазию уверенности в том, что она может спокойно «управлять по-старому». Это идёт в классовых интересах рабочих и трудящихся. Но нельзя поддерживать полицейские «сходы» и черносотенные погромы руками отсталых, реакционных, фашиствующих обывателей. Понятна тоска товарищей по «настоящей» революционной борьбе, стихийному подъёму и движению рабочих масс. Но нельзя считать ростками стихийного движения масс и самочинными органами власти трудящихся такие «ростки и органы», которые санкционированы полицией.
Такова наша позиция по событиям в Коркино.
РП
