Товарищи из ДНР сообщают, что в городах появились целые галереи объявлений о розыске дезертиров. Что-то вроде досок «Их разыскивает милиция», которые были в СССР. Листовки с портретами дезертиров расклеивались и раньше, в 2023-2024 гг., но это были отдельные случаи, которые касались какого-то одного человека. А тут в большой плакат склеены портреты сразу на 8-10 человек.
Мы спросили наших военных, что бы это значило? Они говорят, что из армии бегут не столько поодиночке, а группами, иногда сбиваясь в тылу в шайки и уголовные банды, которые воруют, грабят, терроризируют население, иногда под прикрытием военной формы. Но всё же большинство дезертиров старается «раствориться», спрятаться, добыть подложные документы и как-то пристроиться в тылу. Для этого солдат, решивший дезертировать, собирает все деньги, какие может, чтобы иметь на первое время для «обустройства»: купить документы, дать взятки, кому надо, снять жильё, питаться, купить гражданскую одежду и пр.
Товарищи утверждают, что нынешние дезертиры имеют характерный социальный состав — до 60% уголовников и других деклассированных лиц, которые были «освобождены» правительством в обмен на службу в штурмовых частях армии. Эти наёмники столкнулись с выбором: верная смерть — плен — дезертирство, и выбрали дезертирство, имея в виду таким путём «решить» сразу две задачи. Первая — не попасть обратно в тюрьму, ведь не для того уголовник пошёл на сделку с правительством, чтобы потом дальше сидеть. Вторая — не возвращаться на фронт, так как не для того он «выбрал свободу», чтобы после тюрьмы быстро сдохнуть на войне. В плен к ВСУ тоже резона нет, поскольку это тот же фашистский концлагерь, откуда или обменяют на пленных ВСУ и отдадут обратно российскому правительству. Или придётся воевать «за Украину», а воевать дезертиру вообще не хочется, хоть за кого. Крохотный шанс, если «правильно» сдаться ВСУ, — это со временем как-нибудь просочиться в Европу, США или куда подальше от России. Но этот шанс ничтожный и обставлен для уголовника многими «если»: если не убьют, если докажешь свою «верность» новым хозяевам, если оставят на Украине, а не отдадут по обмену в Россию, если дадут гражданство, если представляешь ценность для хозяев, если примут в Европе, если есть для этого деньги и т. д.
Вроде бы есть выход в самостреле, когда легко ранят себя. Но это опасный путь, так как самострельщиков отдают под трибунал как за дезертирство.
Вот и остаётся большинству дезертиров затеряться на просторах, «растаять». Но сделать это сейчас удобнее не в «большой» России, а на т. н. «новых территориях», где за счёт близости фронта, обстрелов, движения войск, беженцев и прочих бед внимание государства больше отвлечено на войну и к дезертирам не такое пристальное. Так, полиция в ЛДНР, например, заниматься дезертирами явно не желает. Она интересуется ими, если те совершают грабёж, налёт или другую уголовщину против гражданского населения, но вяло, и тут же старается сбросить с себя на военную прокуратуру (комендатуру, полевую полицию) как самих дезертиров, если те арестованы, так и дела на них. Ведь формально дезертиры являются военнослужащими, значит, их преступлениями должна заниматься военная полиция. Поэтому гражданская полиция и росгвардия стараются устраниться от дел с дезертирами, хотя бы те и совершили преступления против гражданских.
В свою очередь, военная полиция считает, что если преступление совершено дезертиром против гражданских, значит, это дело обычной полиции. В результате нередки были случаи, когда обе полиции — под разными предлогами — не хотели ехать и задерживать дезертиров на месте преступления. Знакомый полицейский «по секрету» сообщил, что в МВД дезертиров заведомо считают вооружёнными. А задерживать вооружённых уголовников, которые ещё формально и военнослужащие и которым, может быть, уже нечего терять, — это дело рискованное, заниматься им никто не хочет. Некоторые основания для такого отношения у МВД есть. В ДНР с конца 2022 г. было несколько стычек полиции с солдатами-наёмниками, когда последние взламывали частные дома, гаражи, дачи и т. п. помещения и делали т. н. «располаги». Приезжали хозяева, пытались выгнать солдат, те, ясное дело, прогоняли хозяев вон. Хозяева звонили в полицию, приезжал наряд и сталкивался с наёмниками, вооружёнными по-армейски: пулемёты, гранаты и т. п. «И что ты им сделаешь? — спрашивает знакомый полицейский. — Они говорят: «Нам приказали занять здесь позицию». На этом власти старались дело замять или сбросить на военное ведомство. Такой подход МВД по инерции распространило и на дезертиров.
Дошло до того, что население кое-где вынуждено было организоваться в дворовые дружины для сопротивления дезертирским бандам. Это дело очень нужное сейчас, но при одном условии: если население само бьёт и выгоняет бандитов, не отдавая их полиции. С одной стороны, здесь стихийная самоорганизация трудящихся для защиты своих интересов, а с другой, — банды дезертиров терроризируют трудящихся, т. е. выступают на стороне фашистской буржуазии, в её интересах. Будет ли фашистское правительство по-настоящему защищать трудящихся от уголовных банд? Конечно, нет, ведь уголовники и бандиты — это один из ударных отрядов буржуазии против рабочего класса. Поэтому простой, по-народному быстрый и жестокий «самосуд» над бандитами — это бой трудящихся с капиталистами, те самые начатки боевого опыта для гражданской войны рабочих с правительством.
Наём уголовников для войны есть закономерность агрессивной политики империализма и одновременно яркий признак его загнивания. Масса завербованных уголовников показывает, что армия империалистического государства всё больше превращается в эсэсовскую айнзатцгруппу, задача которой не столько захват чужих земель для своих капиталистов, сколько истребление «лишнего» населения и «лишних» производительных сил в целом. Обе классовые задачи финансового капитала, которые он ставит своей армии, — внешняя (захваты чужих стран, рынков, сырья, сфер влияния) и внутренняя (подавление своих рабочих и трудящихся масс) — сегодня всё меньше различаются между собой, сливаясь в одну общую задачу обеспечения кучке миллиардеров наивысшей прибыли при сохранении их господства над обществом любыми средствами.
Дезертирство из буржуазной армии есть признак разложения этой армии. При этом «средний» дезертир-уголовник, как и всякий отсталый обыватель, смотрел на военный контракт не как на «защиту отечества», а как на шанс выйти на свободу, остаться в живых, не стать безнадёжным инвалидом и получить «капиталец» в несколько миллионов рублей на «свободную» жизнь мелкого буржуа с легальным бизнесом. Это его единственная и главная «классовая» идея насчёт войны. Кое-кто из уголовных дезертиров представлял себе, что попадёт на войну, похожую на поздний Вьетнам или «Бурю в пустыне» со стороны американцев. Да, смерть есть, но есть каноны военного искусства, когда наступление долго готовит артиллерия и авиация, а затем, когда он пойдёт на штурм, его снабдят кевларовым костюмом, связью, ночным видением, что его будут поддерживать все виды огня, танки, вертолёты, ракеты, спутники, вся сила современного оружия. В этом случае шансы выжить есть, и игра с заключением контракта стоила свеч. Он думал, что если его ранят, то за ним придёт вертолёт, его спасут, отправив в тыл, поскольку современная армия бережёт каждого солдата.
На деле бывшего уголовника командование использует, как расходный материал для атаки позиций ВСУ, по типу русской армии конца 1916 – первой половины 1917 гг. Тогда солдат гнали на немецкие позиции с одной винтовочкой, без поддержки артиллерии, как говорили, живой массой против пулемётов и пушек, чтобы прорвать фронт путём завала немецких позиций русскими трупами. Сегодня задача частей, вроде «Шторма», куда собирают завербованных уголовников, как раз и состоит в том, чтобы одной живой силой, малыми группами просочиться в оборону ВСУ, «раздёргать» её, выявить своей гибелью украинскую систему обороны и подготовить наступление т. н. «профессионалов» — кадровых и опытных военных наёмников. Ясно, что вероятность гибели уголовников в таких условиях достигает 90%, когда из 10-ти наёмников со штурма возвращался один. Ясно и то, что в тылу к наёмникам из уголовных командование относится соответственно, держа их в условиях, не сильно отличных от лагерных. Да ещё и обирает их, вынуждая отдавать командирам до половины жалованья, а иногда и больше.
При этом надо помнить, что уголовник и капиталист — это две стороны одной медали. Тот и другой — эксплуататоры, враги народа, паразиты, презирают рабочий класс и труд. Они имеют одну и ту же классовую физиономию, с той разницей, что уголовник грабит рабочих прямо, а капиталист — опосредованно, через наёмный труд. Один — хозяин деклассированных элементов, второй — прислуга, готовая продаться капиталистам и идти за деньги на любые преступления против рабочих.
Но среди дезертиров немало и «нормальных» трудящихся, которых призвали и заставили заключать контракт, или которые сами пошли в наёмники от безработицы и нищеты, или за мещанской мечтой «забагатеть», вырваться из пролетарского положения в рантье или мелкие буржуа. Их положение в армии не сильно отличается от положения бывших заключённых.
В первую мировую войну дезертир вольно или невольно становился во враждебное отношение к царскому правительству и обычно навлекал на себя репрессии государства. Дезертирство было стихийным протестом широких масс, в первую очередь — крестьянских, против войны, её целей и против всего режима в целом. Трудящиеся инстинктом понимали, что им чужды причины и цели империалистической войны. И солдаты, не имея других путей протеста, «голосовали ногами», бежали с фронта. Миллионы убитых и искалеченных вскрывали солдатам истинный смысл войны, её грабительский характер. К тяжёлому кошмару бойни, к усталости солдат от войны присоединялись невыносимые материальные лишения. Окопы, полные грязи и нечистот, отсутствие горячей пищи, нехватка хлеба, вши — такова была общая картина фронтовой жизни. Русская армия была плохо вооружена, руководилась бездарными генералами, исполняла роль наёмника у капиталистов Англии, Франции и США. Армию обкрадывали продажные интенданты, её оперативные планы попадали в германские и австрийские штабы раньше, чем в собственные войска. Русская армия терпела поражение за поражением. Без веры в себя, не понимая, для чего и во имя чего воюют и гибнут миллионы солдат, без доверия к своим командирам, неподготовленная, голодная и разутая, она оставляла противнику целые области и десятки тысяч пленных. Поражения озлобляли солдат. В массах зрело недовольство, переходившее в брожение, а потом и в активные выступления солдат. Солдаты отказывались выполнять приказы, не шли в наступление, избегали боя. Росли пораженческие настроения. Солдаты всё чаще бежали с фронта, сдавались в плен, иногда целыми отрядами, простреливали себе руки, ноги, чтобы попасть в санитарный поезд в тыл. Дезертиры, бежавшие от ужасов войны, жили в обстановке постоянной травли, в страхе ежеминутной выдачи полиции. И всё же предпочитали фронту полуголодную жизнь затравленного человека, за которым полевая жандармерия охотилась, как за зайцем. В итоге к концу 1916 г. русская армия насчитывала около 1,5 млн. дезертиров.
И без того тяжёлое положение солдат становилось невыносимым из-за самодурства офицеров. Мордобой и угроза постоянных взысканий преследовали солдат на каждом шагу. За малейший проступок подвергали наказанию. Били розгами и кулаками за ошибки по службе, не вовремя отданную честь, за то, что не достали водки для офицеров и т. п. Всё более частыми стали расправы солдат с жестокими начальниками. Ненавистные офицеры гибли в бою, расстреливаемые своими же. Офицеров убивали не только на фронте, но и в тылу, в запасных частях. Основа старой дисциплины — страх перед начальством — исчезала. Озлоблению способствовали вести из деревни, из которых солдаты узнавали, что их хозяйства до крайности расстроены, а с солдатских семей дерут ещё больше налогов. В то же время помещики процветают. Солдат-крестьянин видел в офицере того же помещика, который пьёт кровь из крестьян в тылу. Вместо одиночных выступлений, которые оканчивались трагически, солдатские массы начали действовать коллективно. Нелепое истребление человеческих жизней, дикий произвол начальников, бездарное командование, хаос и тяжёлые условия жизни разбудили самых отсталых солдат. У одних война рождала ужас и отчаяние, у других — желание найти выход, найти виновников бессмысленного кровопролития. У передовых солдат росло чувство ненависти к буржуазии и правительству. Чем дольше затягивалась война, тем сильнее росло озлобление против господствующих классов.
Особенность нынешних дезертиров в том, что они бегут из наёмной армии, где служат за деньги, 200–250 тыс. руб. в месяц. Царский солдат служил в призывной армии и получал 90 коп. в месяц. Сходство современной российской армии с царской в том, что в ней солдат находится на том же рабско-крепостническом положении. Для солдат остались телесные наказания в виде избиений. Остались кары и взыскания за малейший проступок. Солдат, правда, не порют розгами, как в 1915 г., но их в наказание сажают в ямы, как в средневековье сажали преступников. Нет смертной казни на фронте, но у командиров есть десятки способов отправить неугодного солдата на смерть. В царской армии поборы с солдат велись «централизованно», по 10-15 копеек царю на именины или на молебны о победе русского воинства. Сейчас командование грабит солдат почти открыто, установив плату за отпуск, болезнь, сборы на вооружение и имущество и т. д. Да и содержание наёмников в некоторых частях до 50% переложено на самих наёмников: они за свои деньги покупают продовольствие, воду, стройматериалы для блиндажей, топливо, запчасти для техники, лекарства и пр.
Царский солдат контракта не имел и в лучшем случае мог рассчитывать на демобилизацию по окончании войны. Нынешние солдаты имеют контракт, т. е. договор с правительством о военной службе, где указан её срок. Но выход из армии для наёмника затруднён даже по окончании контракта, так как его разными способами принуждают продолжать воевать. Гарантированный «дембель» есть только в двух случаях: непригодность для войны по инвалидности или смерть. А такой выход из войны не устраивает ни одного нормального солдата. Есть случаи, когда раненого, не дав ему долечиться, командование снова гонит воевать. Есть, правда, случаи, когда за взятку в 2-3 миллиона, которые даются раненому в виде «компенсации», ему, как крепостному, удаётся выкупиться из службы.
Наёмники часто ненавидят своих командиров, и есть за что, но не видят в них тех же хозяев предприятий и чиновников, которые грабили и угнетали их в тылу. Эти солдаты не выступают против войны и своего правительства. Их мало волнует преступный и реакционный характер войны на Украине, виновники и действительные цели войны, тот факт, что правительство грабит, убивает, угнетает, втаптывает в нищету и дикость, прежде всего, свой собственный народ и самих этих наёмников. Некоторые даже наоборот, совсем не против грабительской войны, пока им платят 200 тысяч. Мир с Украиной, окончание войны — это крушение мещанских надежд быстро разбогатеть, так как придётся возвращаться на «гражданку» и работать на производстве за 60 тысяч. А военное наёмничество сильно развращает, вырабатывает у бывших рабочих отвращение к труду и производству. Поэтому типичный дезертир считает, что он вполне мог бы и дальше убивать и жечь, но «по-американски», когда есть «правильное» командование, больше техники, позволяющей разбивать врага на расстоянии, бережное отношение к солдату, лучшее снабжение, обеспечение и, конечно, очень большое жалованье, без поборов.
Однако, находя в армии обратное желаемому, будучи разочарованы и испуганы до смерти, стремясь спасти свою жизнь и вырваться из ужасов войны, дезертиры бегут из части, оставляя надежду разбогатеть на войне. На первый план встаёт вопрос любой ценой спасти жизнь и как-нибудь не попасть в тюрьму. В этом весь их протест против войны, протест индивидуальный и разрозненный. Эти вчерашние рабочие и трудящиеся бросают оружие, так как далеки ещё от того, чтобы разворачивать его против своего правительства. А многие из них искренне считают такой поворот изменой. Отсталый мелкобуржуазный обыватель-дезертир не может использовать войну и создаваемые ею трудности в революционных целях. Но объективно дезертиры выступают против войны, так как убегают с фронта, ослабляют империалистическую армию, не имея для этого другого выхода. Этим людям всё равно, каким будет исход войны — кончится ли она империалистическим миром или перерастёт в революцию и гражданскую войну против буржуазии. Но им нужен мир и связанная с ним амнистия. И всё равно, какой это будет мир: сепаратный, похабный или ещё какой.
Отношение сознательных рабочих к дезертирам должно быть различным. Если это уголовник или банда, ворующие, грабящие, терроризирующие трудящихся, то пощады им быть не может. Здесь массам необходимы домовые дружины или иные органы самообороны, которые могут расправиться с бандитами. Если это «честный» дезертир, который просто не желает более воевать, прячется от властей, как затравленный зверь, то надо вспомнить, как относилось население к «честным» дезертирам из империалистических армий во время первой мировой войны, как относились в странах Европы к дезертирам из фашистского вермахта. Их нередко прятали, подкармливали, пытались отправить в лес, к партизанам, или куда подальше от полиции и СС. В дезертире из вражеской армии трудящиеся инстинктивно видели человека, который так или иначе отказался воевать против чужого народа. Это ещё не друг и не союзник, но уже не враг. Чем больше дезертирство из вражеской армии, тем, в понимании широких масс, ближе мир. Во всяком случае, чем больше сегодня дезертиров из российской армии, тем тяжелее правительству будет вести войну на Украине, тем глубже разложение армии, сильнее антивоенные настроения в массах, тем скорее правительство попадёт в кризис, когда не сможет править «по-старому».
Если дезертирство будет и дальше нарастать, то сможет ли буржуазия использовать его против революции? Не исключено. Нечто подобное в истории было, правда, в совсем других условиях. Во время Великой французской революции, в период учредительного и национального собраний, наблюдался единичный и массовый переход солдат из армии реакции в армию революции. Тогда, как и в 1917 г. в России, до Октября, шла «самоперегруппировка» целых частей и переход отдельных солдат на сторону революционного народа. Но во Франции тогда была особенность. Колебания крупной буржуазии выразились, кроме прочего, в том, что она стремилась сохранить армию реакции рядом с армией революции, чтобы надёжнее задержать развитие и углубление революции. Буржуазия фактически развивала и культивировала целую армию профессиональных дезертиров, которая потом угрожала самому существованию республики. В России до октября 1917 г. политика временного правительства, идущая против интересов большинства трудящихся масс, усиливала массовое дезертирство, а с ним и контрреволюционные выступления генералов, и довершала развал армии.
Разница была в том, что французской буржуазии удалось, наконец, задушить революцию, при самом активном содействии своего воспитанника — дезертира. Что же касается русской буржуазии и её «социалистических» вождей, то тот же дезертир, который отказался вести войну «до победного конца» на империалистических фронтах, потом великолепно гнал своих «учителей» за пределы России и дрался, как никогда, на фронтах гражданской войны в рядах Красной армии — действительно до победного конца.
Будет ли нынешняя фашистская буржуазия использовать отряды дезертиров против революционного народа — этого заранее сказать нельзя. Но поскольку она хватается за все самые дикие и реакционные средства против рабочего класса и трудящихся, чтобы удержаться у власти, то полностью исключать использование против революции фашистских банд из деклассированных элементов, уголовников и дезертиров, нельзя. И наоборот, на подъёме революции, под руководством авангарда рабочего класса «честные» дезертиры могут стать хорошими революционными солдатами.
Подготовили: И. Белый, Д. Куснутдинов.
