Царь-Голод в России

Жаль, что Россия все-таки вступила в ВТО. Как и предсказывали аналитики, от нашего российского сельского хозяйства в самом ближайшем будущем останутся рожки да ножки, и процесс этот уже начался. Большинство продуктов питания мы уже получаем от запада, а вскоре и совсем станем зависеть от его милости, которая, если судить по нашей российской истории, всегда больше была похожа на геноцид, чем на благотворительность. Вероятность того, что россияне теперь на реалиях своей собственности жизни познакомятся с таким явлением как голод, который веками мучил нашу страну, очень велика.

Решить окончательно и бесповоротно проблему постоянного голода в России удалось только принципиально изменив систему общественного производства с паразитической и эксплуататорской на социалистическую, основанную на коллективизме и взаимопомощи.

Хотелось бы напомнить нашим читателям голод выглядел в глазах современников, причем это все было еще совсем недавно, если судить по историческим меркам.

Специально для хулителей советского социализма напоминаем исторический факт — за вторую половину XIX века было свыше двадцати голодных годов.

1891 г. голодало 25,7% населения, в 1892 ― 9,1%.

В 1893 ― 0,1 %, 1894 ― 0,5 %, 1895 ― 1,1 %, 1896 ― 2,2 %, 1897 ― 3,8%,1898 ― 9,7% 1899 ― 3,2%, 1900 ― 1,5%.

В начале ХХ века в России голодными были: 1901-1902, 1905-1908 и 1911 ― 1912 годы.
В 1901 ― 1902 голодали 49 губерний: в 1901 ― 6,6%, 1902 ― 1%, 1903 ― 0,6%, 1904 -― 1,6% населения.
В 1905 ― 1908. голодало от 19 до 29 губерний: в 1905 ― 7,7 %, 1906 ― 17,3% населения
В 1911 ― 1912 за 2 года голод охватил 60 губерний: в 1911 ― 14,9 % населения.
На грани смерти находилось 30 млн. человек.

По различным оценкам в 1901-1912 гг. от голода и его последствий погибло около 8 млн. человек. Царское правительство было озабочено тем, как бы скрыть масштабы голода. В печати цензура запрещала употреблять слово «голод», заменяя его словом «недород».

Данные на конец XIX — нач. XX вв.:

Из доклада царю за 1892 (особенно неблагоприятный и неурожайный) год: «Только от недорода смертей до двух миллионов православных душ». По законам того времени в статистику попадали только те, кого отпевали в православных церквах, свидетельств о количестве умерших «инородцев», старообрядцев, «безбожников» нет вообще. Но ведь любому нормальному человеку ясно, что вот хоть в той же Вятской губернии, бок о бок с русскими мужиками, издавна жили и на той же земле работали староверы, «инородцы» вроде «некрещеной мордвы и вотяков». Католики вели свой счет умершим, но эти данные в общий доклад не подавались.

Доклад Николаю II за январь 1902 года: «В зиму 1900-01 года голодало 12 губерний с общим народонаселением до 42 миллионов человек. От того смертность 2 миллиона 813 тысяч православных душ».

N 10 «Российского еженедельника» за 1903 год читаем: «На подавление бунта крестьян и работников Полтавской и Харьковской губернии отправлено до двухсот тысяч солдат регулярной армии, а также все наличные местные казачьи и жандармские силы». Газета «Киевский вестник» от 9 марта того же года в разделе происшествий сообщает: «Вчера трое жандармов изрубили саблями слепого певца за песни возмутительного содержания: «Ой, настанет доброе время, станет труженик есть досыта, а панов — на одну ракиту».

В 1911 году (уже после столь расхваленных «столыпинских реформ»): «Голодало 9 губерний с общим народонаселением до 32 миллионов человек. От того смертность 1 миллион 613 тысяч православных душ».

По докладу на ежегодной сессии Министерства здравоохранения Российской империи: «Из 6-7 миллионов ежегодно рождаемых детей, до 43% не доживает до 5 лет. 31% в той или иной форме обнаруживают признаки питательной недостаточности: рахита, цинги, пеллагры и проч.» Уже тогда ставился вопрос о том, что «повальное пьянство беднейшего населения нарушает здоровье ребенка еще до рождения его». В отдельном параграфе перечисляются наиболее крупные эпидемии и число их жертв: взрослых и детей старше 1 года.

Из отчета за 1912 год против слов: «Почти каждый десятый крестьянский ребенок из числа осмотренных являет собой различные признаки умственной недостаточности. Но недостаточность эта не есть только прирожденная. Значительная доля ее проистекает от того, что родители, занятые трудом, не имеют времени хотя бы как-то развивать его, умственно и двигательно, соответственно возрасту. А также даже с ним достаточно разговаривать и поощрять ласками, дабы ребенок в положенные сроки обучался говорить, ходить и проч.» — рукой царя написано: «Не важно» и проставлена высочайшая подпись.

Та же пометка — против строк, что «средняя длительность жизни народонаселения России 30,8 года». По законам того времени в статистику (кроме «неотпетых» в церквах, о чем было сказано выше) не входила также смертность детей до 1 года.

с 1880 по 1916 год можно подвести печальный итог: от «неестественных причин» (голода, эпидемий, детской смертности, криминальных причин, при подавлении крестьянских бунтов, а также в «мелких войнах» не считая Первой мировой) преждевременно погибло до 20 миллионов «православных душ».

И для сравнения – в номере от 2 января 1910 года «Петербургские ведомости» сообщали: «…состоялся малый новогодний прием, на коем присутствовали Его Величество Император Всероссийский с семьей. А также приглашены были 20 богатейших людей России, причем номера приглашений их были соответственны капиталу их на 1 января минувшего года». Ниже был опубликован список этих приглашенных, в порядке номеров их пригласительных билетов. Открывали этот список: А.Нобель (хозяин множества нефтепромыслов), банкир Хаим Ротшильд и фабрикант Зингер. За ними следовали Р.Чандлер (автомобильный магнат), П.Шметсхен (пароходные компании) и т.п. Притом гражданами России (не говоря уже о национальности, вероисповедании и т.п.) в этом списке были только трое: фабрикант Путилов (12-е место), хозяин крупнейших нефтеприисков Манташев (13-е место) и грузинский князь, генерал Чиковани (20-е место). Всего же, по статистике «Русского Экономического общества», публиковавшейся в начале каждого года в газете «Биржевые новости», к началу 1913 года 62% крупной отечественной промышленности находились в руках иностранцев (не имевших гражданства России), еще 19% — в паевой или иной совместной собственности (акционерной и т.п.).

А теперь предлагаем вашему вниманию пара исторических документов, чтобы, так сказать, до конца прочувствовать, как голод выглядел на деле и как с ним «боролось» «заботливое» царское правительство.

БОРЬБА С ГОЛОДАЮЩИМИ

(печатается с сокращениями)

Какую удивительную заботливость о голодающих проявляет наше правительство! Какой длиннейший циркуляр (от 17-го августа) выпустил министр внутренних дел к губернаторам пострадавших губерний! Это целое литературное произведение объемом больше обыкновенного печатного листа, изъясняющее устами г. Сипягина (министр МВД РИ того времени) всю политику правительства в продовольственном деле. Опубликованием этого произведения рассчитывали, очевидно, произвести впечатление на «общество»: вот, дескать, как мы попечительны, как мы торопимся с мерами помощи, как мы заранее предусматриваем и организацию продовольственных учреждений и все виды и стороны их деятельности. И нельзя не сознаться, что циркуляр министерства внутренних дел действительно производит впечатление и не только своей величиной, но также (если иметь терпение дочитать до конца) и своим содержанием. Откровенное изложение правительственной программы дает всегда в руки лучшее орудие для агитации против царского правительства, и, принося свою почтительнейшую благодарность г. Сипягину, мы осмеливаемся рекомендовать и остальным гг. министрам почаще говорить о своей программе в циркулярах, публикуемых во всеобщее сведение.

Мы сказали: если иметь терпение дочитать циркуляр г. Сипягина до конца. Терпения на это надо не мало, ибо на три четверти… — какое! на девять десятых — циркуляр наполнен обычным казенным пустословием.

…Три главных пункта особенно обращают на себя внимание в новой правительственной программе: во-первых, усиление единоличной власти чиновников, попечение о том, чтобы дух казенщины и служебной дисциплины был укреплен и охранен от всякого дуновения свежего воздуха; во-вторых, определение норм пособия голодающим, т. е. указание, по скольку и как надо рассчитывать количество хлеба на «нуждающуюся» семью; в-третьих, выражение отчаянного ужаса по поводу того, что помогать голодающим бросаются «неблагонадежные» люди, способные возбуждать народ против правительства, и принятие заранее мер против этой «агитации». Остановимся поподробнее на каждом из этих пунктов.

Прошел всего год с тех пор, как правительство отняло у земств заведование продовольственным делом и передало его в руки земских начальников.

…Но не успели еще отнять, — оказывается, что … и из земских начальников попадались люди, которые имели глупость называть голод голодом, имели наивность думать, что надо бороться с голодом, а не с теми, кто хочет действительно помочь голодающим; в уездных съездах некоторые чиновники, не состоящие в ведомстве МВД, обнаруживали, вероятно, такое же непонимание истинных задач «внутренней политики». И вот, по простому циркуляру министра — создается новое «уездное центральное…» да, да, это не опечатка: «уездное центральное по продовольственной части управление», все назначение которого в том, чтобы не пропускать неблагонамеренных людей, неблагонамеренных мыслей, неблагоразумных поступков по продовольственному делу. Напр., министр находит неблагоразумным и запрещает «преждевременно» (т. е. не перед самой раздачей хлеба) составлять списки нуждающихся: это вызывает в населении «преувеличенные надежды»!

…Но усиление строгости, увеличение надзора, все это требует увеличения расходов на чиновничью машину. И министр не позабыл об этом: …лицам, заведующим «уездным центральным по продовольственной части управлением», будет выдана в возмещение их расходов «особая сумма», «относительно размера коей, — добавляет циркуляр на своем «особом» наречии, — ваше превосходительство имеете войти ко мне с надлежащим представлением». Затем на «расходы по делопроизводству» уездных советов — по 1000 руб. единовременно, на канцелярские средства губернских присутствий по 1000—1500 руб. Канцелярии всего больше будут работать, вся работа и будет состоять в канцелярщине — как же тут не позаботиться о канцелярских средствах? Прежде всего на канцелярии, а что останется, то голодающим.

Г-н Сипягин проявляет удивительную настойчивость и изобретательность в изыскании мер сокращения пособия голодающим. Прежде всего он требует, чтобы губернаторы обсудили, какие уезды являются «неблагополучными по урожаю» (окончательно решать этот вопрос будет само министерство: даже губернаторам нельзя доверить, смогут ли они избежать «преувеличений»!). И вот преподаются указания, когда не следует признавать уезда неблагополучным: 1) когда не более трети волостей пострадало; 2) когда недостаток хлеба обычен и хлеб прикупается из года в год путем заработка; 3) когда недостает местных средств для выдачи пособий. Мы видим уже здесь маленький образчик чиновничьего решения продовольственных вопросов: одну мерку на всех! Как велико население в одной трети волостей, как сильно они пострадали, не упали ли обычные «заработки» в год сильнейшего промышленного кризиса, — это все праздные вопросы после решительных «предписаний» министерства! Но это только цветики, а ягодки дальше будут. Вся суть в том, кого считать нуждающимся и по скольку выдавать пособия. Г-н Сипягин рекомендует следующий «приблизительный расчет», который «редко оказывается сколько-нибудь значительно преувеличенным» (мы больше всего боимся преувеличений; боимся преувеличенных надежд, боимся преувеличенных ссуд! И голод и безработица — все это одни «преувеличения»: таков ясный смысл всех министерских рассуждений). Во-первых, по пробному умолоту определяется «средний сбор с десятины в каждом селении» и затем величина всего посева у каждого хозяина. Почему бы не определить также величины урожаев у хозяев разного достатка? У крестьянской бедноты урожаи ниже, и определение «среднего» сбора именно нуждающимся-то и невыгодно. Во-вторых, считается не нуждающимся, у кого приходится не менее 48 пуд. хлеба в год на семью (считая по 12 пуд. на трех взрослых и по 6 пуд. на двух детей). Это расчет самого прижимистого кулака: в обыкновенный год даже беднейшие крестьяне потребляют хлеба не по 48, а по 80 пуд. в год на семью в 6—5 чел., как это известно из описаний крестьянского хозяйства; средний же крестьянин потребляет в обыкновенный год 110 пуд. хлеба на семью в 5 чел. Значит, царское правительство на половину понижает количество хлеба, необходимое в действительности на продовольствие. В-третьих, «это количество» (т. е. 48 пуд. на семью) — гласит циркуляр — «уменьшается на половину, ввиду того, что рабочий элемент составляет около 50% населения». Правительство неуклонно настаивает на своем правиле, что рабочее население не должно получить ссуду, ибо оно-де может заработать. Но ведь уже раз министр предписал не считать неблагополучными те уезды, где есть обычные заработки. Зачем же второй раз исключать из пособия рабочее население? Ведь всем известно, что в настоящий год не только нет особых заработков, но и обычные-то заработки все упали по случаю кризиса. Ведь само правительство повысылало из городов в деревни десятки тысяч безработных рабочих! Ведь опыт прежних голодовок доказал, что исключение рабочего населения ведет только к разделу недостаточной ссуды между детьми и взрослыми! Нет, поговорка: «с одного вола двух шкур не дерут» была бы еще слишком лестна для министерства внутренних дел, которое в два приема исключает из числа нуждающихся всех способных к работе! В-четвертых, и это вдвое уменьшенное количество совершенно недостаточного пособия уменьшается еще на 1/3— 1/5— 1/10 «во внимание к приблизительному числу состоятельных хозяев, имеющих запас от прошедшего года или же какой-либо материальный достаток»!! Это уже третья шкура с одного и того же вола! Какой еще «достаток» или «запас» могут быть у крестьянина, собравшего не более 48 пуд. хлеба на семью? Всякие остальные заработки сочтены уже дважды, а кроме того ведь одним хлебом не может просуществовать даже русский крестьянин при всем нищенстве, до которого его довела политика правительства, гнет капитала и помещиков. Необходим расход и на топливо, и на ремонт дома, и на одежду, и на пищу, кроме хлеба. В обыкновенный год даже беднейшие крестьяне, как это известно из научных описаний крестьянского хозяйства, расходуют более половины своего дохода на другие нужды, кроме хлеба. Если принять во внимание все это, то окажется, что министр определяет нужду в помощи в четыре или в пять раз меньше действительной надобности. Это не борьба с голодом, а борьба с теми, кто хочет действительно помочь голодающим.

И циркуляр заканчивается прямым походом против частных благотворителей. Нередко обнаруживалось — гремит г. Сипягин — что иные благотворители стараются возбудить в населении «недовольство существующими порядками и ничем не оправдываемую требовательность по отношению к правительству», ведут «противуправительственную агитацию» и проч. Это — обвинения, в сущности, прямо лживые. Известно, что в 1891 г, были рассылаемы прокламации «крестьянских доброхотов»115, прокламации, справедливо указывавшие народу на его настоящего врага; были, вероятно, и другие попытки агитации на почве голода! Но не было ни одного факта, чтобы, прикрываясь благотворительностью, вели агитацию революционеры. Масса благотворителей — это несомненный факт — были только благотворителями, и если г. Сипягин ссылается на то, что из них многие — «лица с небезупречным политическим прошлым», то ведь кто у нас теперь с «безупречным прошлым»? Даже «высокопоставленные лица» отдавали очень часто в юности дань общедемократическому движению! Мы, конечно, не хотим сказать, чтобы агитация против правительства на почве голода была недозволительна или хотя бы даже нежелательна. Наоборот, агитация необходима всегда и во время голода в особенности. Мы хотим сказать только, что г. Сипягин выдумывает небылицы, стараясь выставить свои страхи и опасения результатом опыта. Мы хотим сказать, что слова г. Сипягина доказывают только одну старую истину: полицейское правительство боится всякого соприкосновения с народом сколько-нибудь независимой и честной интеллигенции, боится всякого правдивого и смелого слова, прямо обращенного к народу, подозревает — и подозревает совершенно справедливо, — что одна уже забота о действительном (а не мнимом) удовлетворении нужды будет равносильна агитации против правительства, ибо народ видит, что частные благотворители искренне хотят ему помочь, а чиновники царя мешают этому, урезывают помощь, уменьшают размеры нужды, затрудняют устройство столовых и т. д. Теперь новый циркуляр требует прямо «подчинить контролю властей» все пожертвования и приглашения к пожертвованиям, всякие устройства столовых; требует, чтобы все приезжающие «представлялись» губернатору, выбирали себе помощников не иначе, как с его разрешения, давали ему же отчет в своей деятельности!! Кто хочет помогать, подчиняйся полицейским чинам и полицейской системе всяческих урезок помощи и бессовестных сокращений пособий! Кто не хочет подчиняться этой гнусности, — тот не смеет помогать: в этом вся суть политики правительства.

Г-н Сипягин кричит, что голодом «охотно пользуются неблагонадежные в политическом смысле лица для своих преступных целей под личиной помощи ближнему», а вслед за ним вся реакционная печать повторяет этот крик. Какой ужас! Пользоваться народной нуждой для «политики»! На самом деле ужасно, наоборот, то, что в России всякая деятельность, далее самая далекая от политики, филантропическая (благотворительная) деятельность неизбежно ведет к столкновению независимых людей с полицейским произволом и с мерами «пресечения», «запрещения», «ограничения» и проч. и проч. Ужасно то, что правительство прикрывает соображениями высшей политики свое иудушкиио стремление — отнять кусок у голодающего, урезать впятеро размер пособий, запретить всем, кроме полицейских чинов, подступаться к умирающим от голода! И мы повторяем еще раз призыв, сделанный уже «Искрой»: открыть обличительную кампанию против продовольственной кампании полицейского правительства, разоблачать в бесцензурной свободной печати все безобразия местных сатрапов, всю корыстную тактику урезывания пособий, всю мизерность и недостаточность помощи, жалкое преуменьшение голода и позорную борьбу против тех, кто хочет помогать голодающим! Мы советуем всем, у кого есть хоть капля искреннего сочувствия к народному бедствию, позаботиться о распространении в народе знакомства с истинным смыслом и значением министерского циркуляра. Ведь только бесконечной темнотой народа и можно объяснить себе, что подобные циркуляры не вызывают тотчас всеобщего возмущения. И пусть сознательные рабочие, которые всего ближе стоят и к крестьянству и к неразвитым городским массам, возьмут на себя почин в деле разоблачения правительства!

«Искра» № 9, октябрь 1901 г. 

ЛИСТОВКА

ПЕТЕРБУРГСКОГО КОМИТЕТА РСДРП ПО ПОВОДУ РЕЧИ НИКОЛАЯ II К ВОЛОСТНЫМ СТАРШИНАМ И СЕЛЬСКИМ СТАРОСТАМ ХАРЬКОВСКОЙ, ПОЛТАВСКОЙ, ЧЕРНИГОВСКОЙ, ОРЛОВСКОЙ И ВОРОНЕЖСКОЙ ГУБЕРНИЙ,

СЕНТЯБРЬ 1902 г.

ЦАРЬ В КУРСКЕ.

Товарищи!

Вам памятны крестьянские волнения, происходившие весной в Полтавской, Харьковской губерниях. Доведенные до полного разорения непосильным бременем податей, испытав подряд несколько лет самых тяжелых неурожаев, крестьяне были предоставлены всем ужасам смерти. Помощи ждать было неоткуда.

Скудная продовольственная помощь или вовсе не выдавалась, или выдавалась не во-время. Продовольственное дело из рук земства было передано администрации. Частная благотворительность была запрещена особыми циркулярами.

Крестьяне голодали, а бок о бок с ними находились экономии, в которых закромы ломились от избытка хлеба. Терпение крестьян истощилось, и они решились силою взять помещичий хлеб.

Вам памятна также та жестокая расправа, которую правительство учинило над нарушителями священной собственности кулаков-мироедов. Правительство горячо приняло к сердцу их интересы.

Посланы были войска против «бунтарей-грабителей». Ради восстановления поруганных прав собственности не остановились перед расстрелянием десятков людей, не остановились перед поголовной поркой ВСЕГО взрослого населения.

В довершение всего царское правительство для большей острастки «бунтовщиков» отдало все женское население в распоряжение дикарей-казаков, которые дали полный простор своим грубым страстям. В деревнях разыгралась отвратительная картина невиданного насилия и разврата. Масса женщин, в том числе беременные и подростки, были изнасилованы. Некоторые не переживали позора — кончали с собой.

Точно орда дикарей-завоевателей ворвалась в покоренную страну и творит свою расправу над беззащитным населением. И как бы в довершение полного сходства с образом действий завоевателей, царское правительство, в наказание за бунт, наложило на население дань, в десятки раз превосходившую тот урон, который понесли помещики.

Мы уже не говорим о том, что весь хлеб взятый крестьянами у помещиков, полностью был возвращен. Мало того, во многих случаях отнимали те немногие запасы, которые составляли заведомую крестьянскую собственность. Однако все эти меры устрашения показались самодержавному правительству недостаточными.

Крестьяне, правда, были усмирены. Но как знать, надолго ли? Как бы крамола не перекинулась на новые места? И вот во всех губерниях, где крестьянское население было не совсем спокойно, целый ряд губернаторов объезжает уезды, всюду сзывая сельские сходы и призывая население к покорности и послушанию предержащим властям. С бесстыдной откровенностью гг.губернаторы указывают, в назидание крестьянам, на расправу, учиненную над их харьковскими и полтавскими собратьями, не двусмысленно и многократно давая понимать, что в случае чего правительство не прочь повторить полтавские избиения и зверства.

Некоторые из них стараются лживо уверить крестьян, что государь-батюшка родной им отец, что для него нет ни бедных, ни богатых, что он одинаково обо всех заботится и болеет своим любвеобильным сердцем. Но речи губернаторов недостаточно действуют, и население кой-где продолжает волноваться. Тогда правительство решается потревожить покой самого его величества.

Во время курских маневров сзываются сельские старосты и волостные старшины Харьковской, Полтавской, Черниговской, Орловской и Воронежской губерний, и государь-батюшка обращается к ним со следующей милостивой речью: «Весною крестьяне разгромили соседние экономии—виновные понесут заслуженное наказание—начальство сумеет, я уверен, на будущее время не допустить подобных беспорядков. Напомню Вам слова моего покойного батюшки: Слушайтесь ваших предводителей дворянства и не верьте вздорным слухам. Богатеют не захватом чужого добра, а от честного труда, бережливости и жизни по заповедям божьим. Передайте вашим односельчанам все, что я вам сказал, а также и то, что действительные их нужды я не оставлю своим попечением».

Итак, крестьяне в глазах царя — грабители. Они не хотят заниматься честным трудом, а захотели разжиться на чужой счет.

Им напоминают заповеди божьи, советуют не увлекаться вздорными слухами, обещают попечение о действительных нуждах. Ни слова об убийственном, дошедшем до полного отчаяния положении крестьян, ни слова о жестокостях и насилиях начальства. Крестьян упрекают в грабеже и желании разжиться чужим богатством, как будто они искали богатств, а не желали спасти себя от голодной смерти. Голодные крестьяне объявлены грабителями, живущими «нечестным трудом», а кулаки-мироеды и помещики-тунеядцы выставляются честными тружениками.

Царь напоминает крестьянам заповеди божьи. А унизительная порка тысяч людей, расстреливание, изнасилование женщин—все это по заповедям божьим? По заповедям божьим, как видно, и непомерная дань с голодных неимущих крестьян. По заповедям божьим, царь бросает крестьянам вместо хлеба камень, а на просьбу о прирезке земли дает бессмысленный приказ слушаться предводителей дворянства?

Каждое слово, каждая строчка этой речи навсегда должна запечатлеться в памяти наших крестьян. В ней резко и ярко обрисовывались все бессердечие царя, вся ложь и лицемерие, с которым царское правительство старается одурачить и опутать легковерное население. Царь, доведший народ до края Гибели, до голода, до нищеты и разорения, является в роли судьи, читает назидательное поучение о честной трудовой жизни, о заповедях божьих, дает заманчивые обещания не оставить без попечения истинные нужды народа.

Кому не ясна прямая цель речи: отвести глаза, опутать лживыми уверениями, разыграть роль народного печальника? Царь будет пещись о нас.

Быть может, крестьянство еще долго будет верить в царские попечения, — но пролетариат уже потерял эту веру. Русский рабочий прочными нитями связан со своим деревенским собратом, и ему предстоит не легкая задача — вытравить эту тупую веру в царя.

Русский рабочий может и должен выяснить крестьянину, что у нас может итти речь не о помощи от царя, а о борьбе с царем. Рабочий должен это делать потому, что рабская вера деревни в царя служит сильнейшим оплотом для царской власти. Если крестьянин поймет эту простую мысль и перестанет питать надежду на царя и его правительство, тогда он своею поддержкою удвоит, утроит силы пролетариата, а перед напором этих соединенных сил не устоит и всесильная царская власть.

Петербургский Комитет Российской Социал-Демократической [Рабочей] Партии.