На подступах к большой войне. Часть 3

Часть 1,    часть 2

В общем стратегическом смысле война в Китае имела большое значение для выводов в области характера современной войны. В условиях больших пространств эта война протекала, в целом, как маневренная война, и в этом отношении была чрезвычайно интересна сходством географических условий с равнинными условиями Восточной Европы и западной части СССР. Несмотря на маневренный характер, эта война была затяжной, она приобрела все признаки войны на истощение, а значит, по стратегическим путям своего развития она мало чем отличалась от позиционной войны.

Это означало, что в китайской освободительной войне слились воедино противоречия двух основных типов войн и дали в результате такого слияния, с учётом большой партизанской войны, качественное своеобразие всем операциям этого театра военных действий. Отличие от классической позиционной войны состояло, прежде всего, в том, что китайские фронты не принимали вида сплошной и неподвижной оборонительной линии, врытой в землю, а во-вторых, в том, что при всё более возраставшей боевой активности китайской народной армии такой фронт постоянно колебался, причём эти колебания часто не были связаны с прорывом укреплённой полосы.

При этом по своим оперативно-стратегическим формам война в Китае имела сходство с отдельными операциями гражданской войны в Испании, хотя и предрешала совершенно иной исход. Большие ресурсы, глубокий тыл, оторванность агрессора от своей базы, можно сказать, «чистый» национально-освободительный характер войны и высокий подъём классового и национального сознания китайских трудящихся масс – всё это склоняло чашу весов на сторону Китая и предопределяло победу в войне.

Подведение стратегических итогов

Пролог новой большой войны, которая завязывалась и шла на полях Испании, Китая, Абиссинии, позднее Франции и Польши, давал советской военной науке обильную пищу для размышлений. Задача состояла в том, чтобы в огромной массе фактов выделить современные формы боя и операции, выявить роль современных приёмов и современных средств ведения войны, а затем, определив эту роль, связать воедино все оперативные факторы и определить, таким образом, вектор и закономерности развития военного искусства в ближайшей перспективе. Что же показали боевые действия периода 1936 – 1940 гг. в наиболее общем смысле?

Опыт войн в Испании и Китае опроверг мнение о том, что при современном уровне развития авиации невозможно создать мощную группировку для внезапного удара на широком фронте и в короткий срок. Элемент внезапности в испанских и китайских операциях достигался скрытностью подготовки, маскировкой и дезинформацией противника, и был необходимым условием успеха. Так, внезапным контрударом интернациональных бригад был разгромлен итальянский экспедиционный корпус под Гвадалахарой. Внезапно начатая республиканцами Теруэльская операция (1937 г.), а затем операция на реке Эбро (1938 г.) сорвали наступательные планы фашистов.

Как достигалась скрытность при подготовке наступления? Для обеспечения скрытности республиканское командование допускало к разработке плана операции строго ограниченный круг лиц, а оперативные распоряжения войскам часто отдавались не общим приказом, из которого следовал весь замысел операции, а отдельными распоряжениями. Перегруппировки войск производились по ночам. Это скрывало подготовку операции не только от воздушной разведки, но и в известной степени от местного населения и агентуры врага. С целью дезинформации противника распространялись ложные слухи, в частности, через специальных перебежчиков, так называемых «шпионов смерти»[1]. Штабами специально отдавались ложные распоряжения о рекогносцировках, подготовке путей на ложных направлениях, радиостанции вели обманные передачи информации и т.п. Штабы разрабатывали и обсуждали с командирами планы операций, которые на самом деле никто не собирался осуществлять. Производились демонстративные атаки на удалённых направлениях. Штабные офицеры, которых хорошо знала вражеская разведка, специально выезжали на участки, далеко отстоявшие от действительного места атаки, и тщательно изображали там съёмку местности и подыскивали здания якобы для размещения штабов. Одновременно усиливалась агентурная работа в тылах противника.

Сосредоточение ударных групп проводилось в укрытых местах, находящихся в 20-30 км от фронта, в стороне от дорог, по преимуществу, в самой дремучей и неприглядной местности. Этот приём лишал противника возможности определить направление удара, даже если такое сосредоточение и обнаруживалось его разведкой.  Республиканские войска перебрасывались на фронт на автомобилях с потушенными фарами. Колонны занимали в темноте исходное положение, которое было заблаговременно выбрано разведкой, а водители ориентировались по белым лентам, укреплённым на впереди идущей машине.

Большинство операций в Испании и Китае начиналось на рассвете. Но во многих случаях для достижения внезапности войска начинали наступление в ночное время. Ночные атаки исключали  необходимость артиллерийской подготовки, поэтому они применялись, в основном, той из сторон, которая была менее обеспечена припасами и техникой. Но были и такие случаи, когда наступление начиналось под вечер. Например, так был организован удар частей РККА по японцам у озера Хасан. В таких условиях наступающий, пользуясь ночной темнотой, закреплялся на захваченном рубеже, а обороняющийся был лишён возможности организовать контратаку. К рассвету наступающий успевал сильно закрепиться на занятых позициях и получал, таким образом, плацдарм для дальнейшего продвижения.

Для разработки новых боевых уставов были важны показатели темпа и глубины операций. Как уже говорилось, средние темпы в Испании и Китае находились в вилке от 0,5 до 20 км в сутки, в зависимости от условий местности, количества сил и техники. Последнюю цифру в 20 км советская военная наука определила, как приемлемую для фазы успешного развёртывания прорыва. Глубина операций на фронтах Испании достигала 160 км (Арагонская), а в Китае – 240-300 км (Сюйчьжоуская и Ханькоуская). При этом генштаб РККА учитывал, что армии республиканцев и китайцев были слабее своих противников. В противном случае цифры темпа и глубины могли быть намного больше.

Общей чертой всех рассматриваемых операций был их затяжной характер, медлительность, несмотря на количественный рост и совершенствование технических средств. Длительность операций в Испании колебалась от 7 до 38 суток, а в Китае выросла до 78 суток и даже 5 месяцев. Это означало, что сила современной обороны значительно возросла, особенно в тех случаях, когда противник использовал старую линейную тактику в первый период наступления. Благодаря тому, что в обороне не пробивалась (или не сразу пробивалась) глубокая брешь на узком участке, а все силы противника более-менее равномерно растекались по широкому фронту, обороняющаяся сторона успевала подтягивать свои резервы к местам неглубоких прорывов и ликвидировала их.

Этот факт подтверждал военным теоретикам их мысли о важности мощного удара на узком участке фронта на максимальную глубину. В самом деле, опыт испанской войны и особенно боевые действия на турецко-греческом фронте в 1922 году показывали, что длительность операции прямо зависела от силы ударной группировки наступающего, своевременного пополнения и питания её из глубины и от наличия средств (крупных кавалерийских, а лучше танко-механизированных частей) для развития прорыва и превращения его из тактического в оперативный.

Положительным примером использования подвижных соединений (помимо известного примера 1 Конной армии) для перерастания тактического успеха в оперативный являлись малоизвестные ныне действия турецкого кавалерийского корпуса под командованием Фахер-Ед-Дина в период 26-31 августа 1922 года в горно-лесной местности турецкой Анатолии. Корпус был грамотно введён в небольшой пролом в греческой линии обороны, вышел в оперативную глубину и ударил в тыл основной греческой группировки. Благодаря этому манёвру турки смогли провести операцию на окружение и разбить греческие силы в целом районе. Большую роль в подготовке рейда конного корпуса и всей операции сыграл М. В. Фрунзе, который часто бывал в 1921 — 1922 гг. в Турции в качестве главного военного советника турецкой национально-освободительной армии.

Опыт последних войн говорил советским стратегам о том, что при преодолении оперативной глубины обороны врага наступающая сторона не имеет права снижать плотности своего боевого построения. В противном случае обороняющийся может организовать новый фронт или перейти в контрнаступление. Наступающий в этой связи должен постоянно наращивать свои силы, вводя оперативные резервы и подбрасывая воюющим частям пополнения для возмещения убыли в людях, технике и вооружении. Когда это условие не выполняется наступающей стороной, операция затухает. Так, например, «потухли» Харамская и Гвадалахарская операции – именно из-за отсутствия резервов для поддержки и развития удара.

Но наличие резервов – это полдела. Для их использования и своевременного ввода в прорыв на оперативную глубину необходимо обладать достаточным числом транспортных средств. С этой целью к концу 30-х годов, кроме традиционного железнодорожного транспорта, уже широко применялись автомобили и грузовая авиация.

В боевых действиях в Абиссинии, Испании и особенно в Китае впервые были широко применены массовые ВВС в качестве оперативных резервов, т.е. когда боевая авиация не только обеспечивает прорыв, но и выполняет миссию танков и артиллерии при развитии и углублении такого прорыва. Этот важнейший момент современной войны вошёл в боевые уставы советских ВВС и в своём развитии привёл к правильной тактике взаимодействия всей фронтовой авиации: бомбардировщики разбивали полосы обороны и тылы, штурмовики добивали всё, что уцелело, истребители прикрывали с воздуха первых и вторых, а затем цикл повторялся. Забегая наперёд надо сказать, что уже в завершающих операциях 1943 года советские ВВС часто прокладывали дорогу наземным войскам, разбивая оборону гитлеровцев на важных участках фронта.

Поскольку опыт войн 1936 — 1939 гг. поставил в порядок дня широкое использование при прорыве обороны всех средств подавления, постольку появлялась возможность организовать решительный манёвр во фланг и тыл, используя для этого маневренные силы армии: мотомеханизированные соединения, конницу, оснащённую артиллерией и лёгкими танками, ВВС и воздушные десанты.

Повышение уровня моторизации армий, рост скоростей и огневой мощи техники вызвали в штабах агрессивных капиталистических стран большое желание создавать особые «армии вторжения». Эти армии, согласно военным доктринам империалистов, должны были сыграть решающую роль в начальный период войны: по замыслам генеральных штабов Франции, Германии, Польши, Италии, Японии такие армии должны были скрытно сосредоточиться у границ страны-жертвы, по сигналу нанести несколько проникающих ударов и сразу же на полном ходу уйти на всю возможную глубину территории противника, по пути рассекая и уничтожая его вооружённые силы. После того, как в начальный период войны эти армии выполнят свою миссию, их предполагалось вывести в ближний тыл и превратить в оперативный резерв для развития успеха обычных армий. При этом действия «армий вторжения» должны были поддерживаться крупными авиационными соединениями, вплоть до воздушных флотов, а также десантами, которые планировалось высаживать впереди наступления, в тылах обороняющихся, для расстройства управления и обороны, захвата городов и районов, диверсий, вывода из строя промышленности, дорог и т.п.

Как видим, перед советскими военными специалистами, по существу, открывался характерный «почерк» гитлеровских армий, которые и были классическими «армиями вторжения».

Опыт боев показывал, что огромное значение в современной войне имеет не только наличие оперативных резервов, но и своевременный ввод их в бой. В сражении под Гвадалахарой главные силы итальянского корпуса вводились в бой медленно и в разное время. А республиканское командование очень быстро собрало свои резервы и бросило их в бой, и это дало республиканцам заметное преимущество. Вследствие недостатка артиллерии вся огневая подготовка наступления была проведена силами авиации. Быстрое сосредоточение резервов республиканцами в операциях на реке Харама и под Гвадалахарой, организованное использование их для фронтальных и фланговых ударов обеспечило успешный исход этих операций.

Современные наступательные операции настойчиво потребовали эффективной ПВО. В этом отношении показательна всё та же Гвадалахарская операция. Отсутствие у фашистов хорошей системы ПВО позволило республиканской авиации разгромить подходившие крупные резервы врага – пехотные дивизии итальянцев. Эти резервы перебрасывались на автомобилях (3685 машин) на расстояние в 28 км (на один пеший переход) до фронта. Колонны грузовиков шли по узким горным дорогам, не допускавшим манёвра, где и были атакованы самолётами республиканцев. При движении в таких условиях повышенной опасности итальянское командование должно было тщательно прикрыть автоколонны не только зенитной артиллерией, но и всей свободной авиацией. Этого фашисты не сделали, за что и были жестоко наказаны.

В этой переброске дивизий был ещё одни важный момент. 3685 автомобилей перевозили войска на расстояние, которое считалось дистанцией для пеших колонн. Какая острая нужда заставила итальянцев пренебречь элементарными правилами перемещения в прифронтовой полосе – сказать трудно. Но после разгрома колонн на марше стало ясно, что если в относительной близости к фронту у вас нет эффективной ПВО (в т.ч. авиации ПВО), то перебрасываемые к фронту войска не должны перевозиться автотранспортом. Они должны были подходить пешим порядком, избегая скопления на горных участках дорог.

В то же время успех наступления требует подавления всей системы ПВО противника, иначе весь эффект от использования своей авиации будет смазан и ничтожен.

Глубокая наступательная операция – а все опытные данные, как кирпичики, складывали общее «здание» именно такой операции – требовала точных расчётов, организации взаимодействия всех родов войск и непрерывного управления. Советские военные специалисты, анализируя завершающие этапы испанской войны, пришли к однозначному заключению о том, что за связь и управление в войсках должны отвечать вышестоящие штабы. У республиканцев часто выходило так, что штаб армии отдавал те или иные распоряжения и как бы забывал о них, не контролируя путь своих приказов сверху донизу, от инстанций к исполнителям. Иногда вся ответственность за невыполнение или неточное выполнение приказов перекладывалась штабом корпуса на штаб полка, штабом полка – на штабы батальонов и т.д.

Эта смертельно опасная  практика, приводившая к потере управления и безответственности, должна быть уничтожена на корню, и в новый полевой устав РККА в 1940 году вносится поправка, уточняющая, что за потерю связи и управления в бою будут судить, в первую очередь, вышестоящих операторов и командиров. Такое положение сильно пригодилось в тяжелейшем 1941 году, когда на отдельных участках фронта управление рушилось полностью.  В этой обстановке высшие штабы (если сами не были уничтожены) лезли из кожи вон, чтобы найти свои разрозненные части и наладить связь и управление ими. Не всегда это получалось, но старшие командиры и работники штабов всегда стремились к восстановлению нисходящей цепочки управления. По-другому было нельзя, так как потеря связи – это слепота армии, а потеря управления – её гибель.

Ко времени подготовки полноценных армейских операций (Брунете и т.д.) республиканское командование закручивает гайки своим штабам и  начинает уделять исключительное внимание управлению: фронтовое и армейское командование постоянно находится на направлении главного удара, имея вблизи себя на командном пункте старших начальников родов войск – авиации, артиллерии, ПВО, разведки и пр. Дистанционное управление в троцкистском стиле, когда высшие командиры и штаб присылают свои директивы из безопасного далека, было упразднено.

Этому объективно способствовала скоротечность наземного и воздушного боя, которая во многом изменила методы управления боем по сравнению с первой империалистической войной. При достигнутой к концу 30-х годов подвижности войск оперативная обстановка менялась не только по нескольку раз в сутки, но и по нескольку раз в 2-3 часа. Так, например, за 2,5 часа боя у Брунете обе стороны успели подтянуть свои резервы из районов, находившихся в 90-100 км от фронта. Этот темп и определил постоянное место начальника тыла, начальника инженерных войск и всех других начальников на КП возле командующего, а также самые драконовские меры за обрыв или потерю связи с фронтовыми или тыловыми частями. Приказы запаздывать не должны – этот принцип был возведён в первейший закон войны.

Любопытно, что в ходе войны республиканцы нашли несколько необычных форм передачи приказов и распоряжений. Так, в процессе боя для предупреждения своих войск об авианалёте зенитная артиллерия начинала стрелять сигнально-шумовыми снарядами в ту сторону, откуда ожидался налёт. Войска видели облака цветного дыма и перестраивали свою тактику и свои порядки.

В испанской войне инженерные войска республиканцев, вынужденных вести подвижную оборону, применили технологию быстрого строительства командных пунктов из железобетона на основе морского быстротвердеющего цемента. Благодаря такой технологии высшее командование и штабы могли длительно время находиться возле передовой даже в тех условиях, когда франкисты обнаруживали КП и били по нему своей артиллерией. Морской цемент и стальные плиты могли выдерживать несколько суток непрерывного обстрела 100-мм снарядами.

Справка: финны при строительстве «линии Маннергейма» широко использовали цемент, который применялся на флоте для быстрой заделки пробоин. От бетона, приготовленного на базе такого цемента, снаряды советских 76-мм пушек Ф-22 отскакивали, как горох. Выход был найден во взрыве укреплений мощными зарядами (штурмовые группы) или же в обстреле ДОТов из орудий калибра 152 мм и выше (гаубицы и пушки МЛ-20 (152 мм), Бр-2 (152 мм) и Б-4 (203 мм)).

В условиях горной местности для целей управления войсками обе стороны использовали современную германскую оптику фирмы «Цейсс» и приборы звукометрии – также немецкого производства. При помощи этих приборов удавалось обнаруживать вражескую авиацию за 20-25 км от своих позиций, что обеспечивало войскам 3-4 минуты времени на маскировку и укрытие. В СССР попали образцы этих оптических и звуковых приборов. Их рассмотрение показало, что военно-техническая мысль Германии усиленно работает над проблемой визуальной и звуковой разведки больших открытых пространств. Конструкция приборов показывала, что ими будет пользоваться не столько ПВО, сколько полевая разведка и командиры боевых частей, ведущих действия в равнинной местности.

Широкие равнинные местности были не только во Франции или в Северной Африке. С учётом того, что империалисты, как говорил Сталин, очень хотели поправить свои кризисные дела за счёт грабежа и порабощения СССР, новые приборы и новые принципы технической разведки и наблюдения, опробованные фашистами в Испании, довольно точно указывали, для какого именно театра военных действий создаётся вся эта техника.

Споры в советских штабах и академиях вызвала «контрольно-проверочная» практика республиканцев, когда для контроля за передачей и исполнением тех или иных приказов применялась отправка делегатов (на мотоциклах, автомобилях или танкетках), ознакомленных с решением командования и проводивших его в жизнь на месте. Такими делегатами часто были не штабные офицеры-операторы, а представители гражданской власти, партийные комиссары или же младшие полевые командиры, которые иногда путались в замыслах командования, могли неправильно их понимать или же не могли реализовать эти замыслы на местах.

Ясно, что такой подход к обратной связи и управлению был введён республиканцами не от хорошей жизни, а от слабости. Но он сразу же показал советским специалистам, что в будущей войне, во-первых, военно-политические руководители всех уровней должны хорошо разбираться в военных вопросах – чтобы при необходимости полноценно могли взять командование на себя. А во-вторых, стало ясно, что оперативные отделы штабов должны быть расширены, все офицеры-операторы должны периодически выезжать на передовую, и при этом их квалификация должна позволять не только поправлять полевых командиров, но также принимать всё командование на участке на себя[2]. Эти поправки и уточнения были включены в Оперативный план сосредоточения и развёртывания вооружённых сил СССР, доложенный на заседании Политбюро 05.10.1940 г.

Технические средства обороны, применявшиеся сторонами в Испании и Китае, были значительно более разнообразными и сложными, чем средства обороны 1914-1918 гг. Выросло качество и количество таких средств. Тем не менее, опыт двух упомянутых войн показал, а опыт Финской и Польской кампаний подтвердил, что наступающий, имея на направлении главного удара превосходящие силы и средства подавления, способен вторгаться в оперативную глубину обороны и уничтожать или сковывать её резервы. Внедряясь в оперативную глубину, наступающий обычно стремился действовать на фланги и тыл обороняющегося. Это заставляло обороняющегося использовать подвижные резервы и создавать тыловые и отсечные позиции. Арагонская и Каталонская операции в Испании  показали, что неглубокая линейная оборона, не опирающаяся на ряд подготовленных рубежей и не имеющая резервов, сравнительно легко поддаётся прорыву.

Такое положение подтверждалось и ранее, например, во время уличных боёв декабря 1905 года на Пресне в Москве. Тогда артиллерия Семёновского полка сравнительно легко пробивала даже мощные баррикады, состоящие из одной стены. Но там, где поперёк улицы было 2-3 баррикадных вала с промежутками из мусора между ними (в районе Прохоровской мануфактуры и мебельной фабрики Н. П. Шмидта), там карателям приходилось переносить огонь на соседние здания и переулки, т.е. на запасные узлы обороны рабочих и долго разрушать эти узлы. Рабочие дружины успевали перейти в другие здания, фабричные корпуса и на баррикады в переулках, откуда открывали огонь по флангам штурмовых групп полковника Мина. Лишь чудовищное превосходство в силах, когда против Пресни были брошены армейский корпус с артиллерийской бригадой, позволило подавить основные очаги сопротивления рабочих дружин. Сами же действия отряда Мина (без поддержки тяжёлой артиллерии) «дружин не напугали»[3], т.е. глубокая эшелонированная оборона московских рабочих показала себя с наилучшей стороны.

В 1938 году на одном из участков фронта к северу от Мадрида немецкий «добровольческий корпус» бросил в прорыв 4 танковые роты, вооружённые лёгкими танками фирмы Круппа[4]. Для остановки этого наступления республиканцам пришлось срочно «изобретать» артиллерийские заслоны с обычными полевыми орудиями. Танки были остановлены и частью перебиты, однако этот прорыв показал, что в тылу армии крайне необходима целая система противотанковой обороны со специальными пушками и снарядами, предназначенными для поражения бронированных целей. С учётом испанского опыта такая система ПТО была создана в СССР до войны, опробована на манёврах лета 1940 года в Киевском и Западном военных округах и существенно модернизирована в плане тактики в первые же недели войны. Со временем части ПТО выделились в отдельный вид артиллерии и сыграли огромную роль во всех операциях Красной Армии, начиная от битвы за Москву и кончая уничтожением пражской группировки войск СС в мае 1945 года.

Китайские операции второго периода войны показали, что современные мото-механизированные части противника могут проникать далеко вглубь обороны. В связи с этим все важные объекты в ближнем тылу необходимо защищать отрядами заграждения, имеющими опыт боевых действий на передовой. У китайцев такими отрядами стали батальоны революционной милиции, которые умели и воевать, как армейские части, и поддерживать порядок в тылу. В СССР на роли заграждения штабов, городов, электростанций, заводов, линий связи, железнодорожных узлов лучше всего подошли части НКВД (общие и пограничные), отличавшиеся высокой боевой подготовкой (НКВД перешёл на полное военное положение и усиленные тренировки с осени 1939 года по инициативе Л. Берии) и получившие суровый опыт оборонительных боёв летом-осенью 1941 года.[5]

Война в Испании доказала, что с усилением фронтовой авиации увеличилась вероятность поражения главных объектов обороны и тыла. Что делать обороняющемуся? Мнение в советских штабах на этот раз было единым: ограничиваться артиллерийскими средствами фронтовой и объектовой ПВО нельзя. Нужно, вместе с развитием наземной ПВО, завоёвывать господство в воздухе. Это тяжело, но другого пути нет. Такой подход особенно наглядно был доказан после Кубанской «битвы за небо» весной 1943 года, когда советские ВВС впервые в ходе войны получили полное господство в воздухе над целым Северо-Кавказским фронтом, сразу же исключив угрозы фронтовому тылу, портам и объектам нефтяной промышленности со стороны люфтваффе.

Опыт испанских операций приводил к необходимости своеобразного расположения резервов. Оперативные резервы должны находиться примерно в одном пешем переходе от фронта и располагаться в противотанковых районах тылового оборонительного рубежа, обязательно вне досягаемости дальнобойной артиллерии противника. Однако при наличии достаточных средств автотранспорта часть армейских резервов можно укрыть в глубине обороны на расстоянии до 100 км от фронта. Такое расположение резервов у республиканцев давало возможность маневрировать ими на широком фронте и перебрасывать их к местам прорывов в течение одних суток. Например, в район Гвадалахары из армейского резерва под Мадридом за одну ночь было переброшено несколько бригад пехоты.

Надо сказать, что по итогам Гвадалахарской операции Генеральным штабом РККА были внесены поправки в план больших манёвров 1940 года в части перевозки больших масс войск на автомобилях. Баграмян вспоминал[6], что штабам дивизий и корпусов Киевского особого военного округа перед войной почти еженедельно ставились задачи скрытной и скоростной переброски того или иного количества войск на 30, 50 и 100 км, пользуясь исключительно автотранспортом.

Гвадалахарская операция подчеркнула исключительную важность моторизации артиллерии. Автомобильная и тракторная тяга позволяла быстро создавать мощные артиллерийские группы на нужных участках фронта. Но при этом снова и снова перед командованием вставал вопрос подготовки тыловых дорог. Настоятельно «просилось» создание дорожной службы в составе инженерных войск. Республиканцам удалось решить эту проблему лишь частично, с помощью гражданского населения, дворников, строителей и прочих ремонтных групп. А в генштабе РККА решили идти по пути организации кадровых ремонтно-дорожных батальонов в составе инженерных войск.

Ход войны в Испании и Китае свидетельствовал о том, что для достижения внезапности при вводе в бой оперативных резервов манёвр нужно начинать во второй половине ночи. Это придавало неожиданность действиям наступающего и отчасти гарантировало резервы от атак ВВС противника. А сами маневрирующие резервы, опираясь на заранее созданные тыловые оборонительные позиции и противотанковые районы, должны были стремиться наносить врагу фланговые удары, брать его в «клещи». Примерно такая картина сложилась во второй фазе Орловско-Курской оборонительной операции, когда отдельные удары гитлеровских танковых корпусов, пробившие первые 2-3 полосы советских укреплений, советские части атаковали с флангов, отсекали от основных сил и  уничтожали в окружении.

В маневренных оборонительных боях Испании хорошо показали себя оборонительные рубежи, устроенные в глубине обороны и имеющие неприятные сюрпризы для противника. Тыловые оборонительные полосы было желательно располагать под углом к основной позиции. В этом случае наступающие войска попадали под удар сбоку или даже под перекрёстный огонь. Контрудар, в свою очередь, следовало прикрывать зенитной артиллерией и истребителями.

Основной вывод, который был сделан советскими военными теоретиками из оборонительных операций новейших войн, подтверждал, в целом, те идеи, которые были высказаны отечественной военной наукой ещё в начале 30-х годов: наступлению любой современной армии необходимо противопоставлять глубокую и сильную оборону, особенно, противотанковую, противовоздушную и противохимическую. Пренебрежение каким-либо одним видом обороны, равно как и перекос в сторону какого-либо одного её вида, могли привести к обрушению линий и прорыву врага в глубину.

Ряд советских военспецов в конце 20-х — середине 30- х годов выступал за явное преимущество стратегического наступления перед обороной, причём ставка делалась на глубокий прорыв и охват вооружённых сил противника большими массами танков. Обороне отводилась роль завесы на вспомогательных участках. Однако война в Испании и Китае показала, что при безусловной и приоритетной роли наступления, пренебрежение обороной часто приводит к поражению в операции и даже в целом этапе войны. Иначе говоря, никто не собирался – по опыту войны в Испании и Китае – отказываться от планов глубокой операции в будущем, но и делать ставку на огромные массы танков, которые «всё решат сами», было нельзя. К 1939 году «очарование» вюнсдорфско-цоссенской[7] бронетанковой школы было, в общем, преодолено: танк в советских оперативных планах занял положенное место основной силы развития наступления в совокупности с другими средствами боя.

Вообще, наряду с уточнением роли танковых войск, войны 1936 – 1939 гг. подтвердили правильные диалектико-материалистические теоретические положения о современной операции и бое и опровергли реакционно-идеалистические. Было доказано, что пехота, умеющая хорошо действовать в рукопашном и ближнем бою, штыком и гранатой, оснащённая сильными средствами подавления (до мортир включительно), по-прежнему играет решающую роль во всех боевых операциях. Тем самым были опровергнуты фашистские теории (Гудериан, Фуллер, Мартель, Дуо и пр.) о возможности ведения современной войны лишь воздушными или механизированными армиями.

Это означало, что для повышения обороноспособности СССР в РККА было необходимо продолжать усиление стрелковых дивизий артиллерией и лёгкой бронетехникой, повышать уровень обучения личного состава, улучшать связь и управление. И в то же время с повестки дня нельзя было снимать вопросы формирования крупных танковых соединений – дивизий и корпусов, но при этом такие дивизии и корпуса должны были научиться самому плотному взаимодействию с пехотой и артиллерией, без которых танковые войска действовали бы, как однорукий боксёр.

Артиллерия республиканской армии Испании насчитывала до 70 различных калибров. Вся артиллерия, кроме горной, была моторизована. Этому положению благоприятствовала широкая сеть шоссейных дорог. Моторизация обеспечивала высокую оперативную подвижность артиллерии: скорость передвижения артиллерийских частей по шоссе достигала 30 км/час, а суточные пробеги – 350 км. Большое значение приобрела артиллерия резерва главного командования, которая применялась на направлениях главного удара. На этих направлениях её удельный вес составлял 50-60% к общему количеству артиллерии прорыва.

Надо заметить, что в период с 1914 по 1940 гг. в ходе войн и вооружённых конфликтов техника артиллерийского вооружения шагнула далеко вперёд – вопреки утверждениям некоторых буржуазных военных теоретиков о том, что она остановилась в своём развитии, что ствольная артиллерия слишком консервативна и исчерпала свою историческую роль (вспомним «ответвления» этой реакционной теории в СССР – двукратные вредительские попытки свести на нет традиционную артиллерию: первый раз в 1931-1936 гг. Тухачевским и его группой «ракетчиков-безоткатчиков»; вторично – в 1958-1963 гг. Хрущёвым, Козловым, Малиновским, Москаленко и пр.).

Такой метафизический подход, застывший во времени 1 мировой войны, был отвергнут, прежде всего, фактом роста дальнобойности орудий, в том числе, и полевых. Так, основная германская полевая пушка образца 1916/1937 гг. FK-16 7,5 cm имела дальность стрельбы до 10 км, а тяжёлая  пушка sK 18 10 cm била на дальность до 20 км. Это давало командирам большие возможности маневрирования огнём на значительную глубину. Можно ли было отказываться от таких возможностей традиционных пушек в современном бою?

Что касалось артиллерии РГК, то в СССР было известно, что военная промышленность империалистических государств работала над созданием орудий калибром до 380 мм с дальностью стрельбы до 70 км и массой снаряда до 400 кг. Ясно, что речь шла о сухопутном применении переделанных корабельных орудий, которых не может быть много. Однако советская военная разведка регулярно докладывала в центр, что во всех первоклассных империалистических армиях, в первую очередь, в вермахте, большое внимание уделяется тяжёлой полевой артиллерии калибром от 120 до 220 мм. Именно эта артиллерия на ударных участках фронтов в Китае и Испании составляла более 50% всего парка орудий. Это означало, что, сколько бы буржуазные военные чины и теоретики ни говорили о снижении роли такой артиллерии, отказываться от неё они были не намерены. Наоборот, характер действий тяжёлых артиллерийских батарей и полков в Испании и Китае показывал, что проламывать современную оборону германские и японские генералы рассчитывают именно массированным и концентрированным огнём тяжёлой артиллерии. Все разговоры об отмирании такой артиллерии были дезинформацией для врага.

Руководство СССР и РККА, изучавшее многочисленные доклады о войне в Испании и Китае, обратило внимание на исключительную важность механической тяги для полевой, тяжёлой, противотанковой и зенитной артиллерии[8]. Мощная гусеничная тяга была необходима для манёвра на полях сражений с лунным ландшафтом, т.е. на местности, изрытой воронками от снарядов и мин. Именно такова была панорама местности во время боевых действий у озера Хасан, где советская авиация и артиллерия перепахала высоты на пути будущего наступления частей Особой Дальневосточной армии.

При всём этом нельзя было бездумно отказываться и от конной тяги. На войне возникают тысячи ситуаций, когда по конкретным условиям наиболее подходящей тягой становятся именно лошади. Такие ситуации часто возникали на тактическом уровне (отделение-взвод-рота) особенно тогда, когда нужно было тихо переместить орудия, когда кончалось топливо или же выходили из строя машины. Или когда бездорожье переходило все мыслимые границы, например, в горах. С. Будённый был прав, когда говорил в этом отношении, что лошадь на войне ещё себя покажет. Во время Великой отечественной войны, особенно в первый её период, конная тяга на фронте и в тылу использовалась самым широким образом, причём обеими сторонами. Так, хорошо моторизованная группа армий «Центр» к концу ноября 1941 года сама столкнулась с дефицитом моторных тягачей и была вынуждена частично переходить на лошадей. Начальник штаба ОКХ Ф. Гальдер в 3 томе своего знаменитого «Дневника» неоднократно сетует на острый недостаток машинной тяги в войсках вермахта: «Состояние автопарка: очень тяжёлое. Создание штабов моторизации в сухопутных войсках»[9] и прямо признаёт, что без лошадей тактический и оперативный манёвр становится невозможным.

Что касается непосредственно боевого применения, то советская кавалерия в маневренных боях под Москвой превратилась в своеобразную мобильную пехоту. Её части, имея возможность перевозить на лошадях гораздо больше оружия и запасов, чем авиадесант или обычная пехота, на конном ходу быстро и оперативно заходили в тыл и фланг фашистам, где кавалеристы спешивались и вели традиционный пехотный стрелково-артиллерийский бой. Именно такая «летучая» пехота с пушками на конной тяге сыграла большую роль в оборонительных боях на Истре (корпус Белова, в частности). Именно кавалерия могла в специфических условиях зимнего подмосковного бездорожья быстро передвигаться по фашистским тылам, оказывая помощь окружённым частям Красной Армии и уничтожая немецкие гарнизоны. Гальдер сокрушался по поводу «этих гусарских отрядов», которые «сильно отвлекают от наступления»[10]. В то же время исходя из опыта боёв под Москвой и на Ржевском выступе, немцы в 1942 г. увеличивают число собственных кавалерийских дивизий и применяют их, копируя тактику кавалерийских корпусов РККА того периода.

Все эти будущие события показали, что в период разработки оперативных планов РККА в 1939 – 1940 гг. наиболее правильной и выдержанной была точка зрения Генерального штаба о том, что, наряду с самой широкой моторизацией войск, кавалерийские части не должны быть механически расформированы и забыты – на том лишь основании, что они воевали в прошлых войнах: на новом витке технического развития у кавалерии явно появлялись новые возможности. Поэтому подход к кавалерии был следующим: число кавчастей должно быть сокращено за счёт формирования нескольких крупных оперативных соединений – кавалерийских корпусов; эти корпуса должны получить свою артиллерию, броневики и лёгкие танки; корпуса должны обладать как высокой подвижностью, так и высокой «проницаемостью» — способностью проникать в тылы врага на самых непроходимых участках фронта, например, по болотам, там, где не пройдёт ничего, кроме человека и лошади, и где оборона противника слаба. Фактически кавалерийский корпус превращался в высокомобильный и усиленный пехотно-артиллерийский корпус. Такое необычное сочетание разнородных свойств придавало кавалерийским корпусам новое боевое качество. Главной задачей корпусов были рейды по тылам и коммуникациям врага, их уничтожение и перехват дорог. Надо сказать, что с этой задачей советские кавалерийские корпуса справились хорошо.

Что показали новейшие операции в плане развития специальных видов артиллерии? В Испании применялись зенитные орудия калибром 90-105 мм, стреляющие новыми для того времени термитно-электронными зажигательными гранатами, создающими вокруг самолёта целые облака осколков и капель горючей смеси. Потолок орудий достиг 10 км. Испанский опыт показывал, что для эффективной борьбы со скоростными самолётами требуются новые приборы автоматического управления огнём, иначе говоря, системы наведения, состоящие из мощной оптики, системы дальнего звукового обнаружения и электронно-математического вычислителя, определяющего углы наводки и упреждения. Отсутствие таких приборов приводило к тому, что средний расход снарядов на 1 сбитый самолёт в испанских операциях составил 1600 снарядов, т.е. стоимость совокупного зенитного залпа иногда превышала стоимость устаревшего истребителя.

Условия горной ПВО показали, что условия стрельбы в горах резко меняются в зависимости от высоты расположения орудия. Скорость снаряда с увеличением высоты позиции растёт из-за разреженности воздуха, а вот горение дистанционной трубки, подрывающей заряд, замедляется из-за недостатка кислорода, что приводило к запаздыванию взрыва: самолёт уже улетел, а снаряд только-только взорвался. Эти обстоятельства опять-таки приводили к необходимости электромеханических «компьютеров», в программу которых можно было бы закладывать множество начальных параметров стрельбы, в т. ч. высоту места батареи, атмосферное давление, плотность воздуха, его влажность и т. д.

Ещё одной особенностью применения зенитной артиллерии в Испании стала её выкатка на прямую наводку против танков и пехоты противника. Эту испанскую тактику широко применят немцы в 1942 – 1945 гг. против советских танков Т-34, КВ и ИС-2, поскольку снаряды германских «штатных» противотанковых пушек не всегда могли поразить эти типы машин, а выстрелы мощной зенитки 8,8-cm Flak 18, обкатанной в испанских условиях, не только пробивали отверстия в броне советских машин, но и срывали башни и проламывали броневые плиты.

Маневренная война выводила на передовые позиции обороны противотанковую артиллерию. В Испании на практике стороны пришли к необходимости иметь 1 противотанковую пушку на каждые 100 метров фронта. В некоторых случаях республиканцам приходилось выкатывать до 150 таких орудий на участке одной дивизии. Для фашистов испанские операции были опытным полем, где испытывались различные виды орудий. Наиболее эффективными в борьбе против лёгких танков оказались 25-мм автоматы, дающие 180 выстрелов в минуту. Лёгкий танк, попавший под огонь таких пушек, за минуту превращался в рваное решето.

Успех малокалиберных автоматов в противотанковой борьбе едва не сыграл злую шутку с развитием специальной артиллерии в СССР. В Главном артиллерийском управлении РККА испанский опыт кое-кто понял так, что вероятный противник – немцы – при прорыве советской обороны  также сделают ставку на лёгкие быстроходные танки, для борьбы с которыми будет достаточно пушек калибра 37-45 мм. Действительно, на какой-то период длинноствольные пушки Грабина Ф-31 (будущие ЗИС-2) калибром 57 мм даже сняли с производства «в связи с отсутствием подходящих целей»[11], так как снаряд этого орудия прошивал насквозь немецкие танки Т-3 и Т-4. Но когда в 1942 году немцы защиту Т-4 усилили, тогда появились «подходящие цели», и пушку ЗИС-2 быстро поставили в производство и, кроме того, приступили к дальнейшей разработке и опытному производству более мощных противотанковых пушек, которые очень пригодились в операциях 1943 года в боях против тяжёлых танков Т-6 «Тигр» и «Пантера»[12].

Особенностью танковых операций в Испании и Китае было то, что они не использовались ни одной из сторон как самостоятельный фактор оперативного воздействия. Танки применялись преимущественно для поддержки пехоты, именно как средство усиления.

Боевые действия в районе Гвадалахары показали превосходство республиканских танков, закупленных у английской фирмы «Виккерс», над немецкими и итальянскими лёгкими танками. Танки фашистов имели на вооружение только пулемёты, в то время как «Виккерсы» были вооружены  орудиями. Это позволило республиканцам при необходимости использовать свои танки как подвижные орудия в засадах и т. д. Так были использованы танки, хорошо замаскированные в садах, при переправе через реку Эбро: они простреливали весь противоположный берег реки, занятый франкистами, и позволили республиканцам занять несколько плацдармов под носом у врага.  Примерно так же применяли танки и японцы при переправе через р. Сучжоу в районе Шанхая. Они выдвинули свои танки на берег реки под прикрытием дымовой завесы, поставленной авиацией, и расстреляли позиции китайской обороны на участке. Эта же тактика легла в основу советских танковых засад начального периода войны, а также во время проведения завершающего этапа Сталинградской операции, когда танки, замаскированные в снегу, сорвали попытку деблокирующего наступления войск Манштейна с юго-запада на Сталинград.

В Испании очень разнообразно применялась  авиация. Она задерживала подход оперативных резервов противника, действуя по дорогам и теснинам. При операциях на Арагонском фронте авиация фашистов активно действовала по тылам республиканцев, подвергая атаке даже отдельные грузовые и легковые машины, парализуя, таким образом, перевозки и управление войсками.

Авиация с обеих сторон успешно препятствовала воздушной разведке и разрушала аэродромы, расположенные в тылу фронта. Она уничтожала центральные узлы связи, командные пункты, склады, порты и т. п. В горах Абиссинии итальянская авиация создавала на путях отхода абиссинцев «пробки», поливая дороги отравляющими веществами и на десятки километров зажигая степь и лесостепь на пути отступления. Фашистские интервенты в Испании пошли дальше и, как уже говорилось, имели специальные отряды авиации, базировавшиеся на острове Майорка, которые действовали исключительно по городам и другим населённым пунктам.

Наиболее существенную роль авиация сыграла в непосредственном тактическом и оперативном взаимодействии с наземными войсками. При налётах авиации войска, находившиеся на марше, несли большие потери. Поэтому во многих прифронтовых зонах Испании, особенно при недостатке средств ПВО, вдоль открытых участков дорог сооружались длинные узкие линии окопов – щели для убежища.

Этот приём пригодился летом-осенью 1941 года при организованном отходе частей Красной Армии на восток.

Благодаря возросшей к концу 30-х годов мощи ПВО бомбардировка большинства объектов (мостов, узлов, дорог и пр.) проводилась с больших высот – 7 км и выше. Однако такая бомбардировка редко имела успех и приводила к огромному расходу бомб. Для бомбардирования же со средних и малых высот авиация должна была сначала завоевать господство в воздухе. Об эффективности бомбардировок, проведённых фашистской авиацией, говорил следующий факт. Стремясь ликвидировать наступление республиканцев на р. Эбро, фашисты совершали в день до 200 самолёто-вылетов. Им удавалось разрушать все мосты и дороги в районе прорыва. В общем, с 25 июля по 15 сентября 1938 г. фашисты 24 раза повреждали тяжёлые и 17 раз лёгкие мосты. Для этого ими было сброшено до 40 тысяч бомб, что давало в среднем 1 тысячу бомб на разрушение одного моста.

Было ясно, что срочно требовалась эффективная штурмовая и бомбардировочная авиация, способная пикировать на цель с малых высот[13].

Бои крупных истребительных групп в испанском небе проходили, в основном, на высотах 7 км и выше. Это наводило теоретиков на мысль о том, что будущая воздушная война будет проходить именно на больших высотах, и о необходимости, следовательно, создания высотных истребителей. Такая концепция оказалась ошибочной, так как основная масса воздушных боёв в годы Великой отечественной войны проходила на высотах до 3 км, но всё же работы по созданию высотных истребителей в СССР не прошли даром и способствовали быстрому росту авиационной техники.

В Испании определились и основные тенденции развития боевых самолётов на ближайшие 3-4 года. Скорость лучших образцов истребителей к концу испанской кампании достигла 550-600 км в час. Практический потолок составил 7-9 км, дальность колебалась от 1,5 до 5 тысяч км – в зависимости от типа самолёта. Американская резидентура Главного разведывательного управления РККА докладывала в центр, что фирмы «Боинг» и «Локхид» уже испытывают опытные модели бомбардировщиков с дальностью полёта до 10 тысяч км. В то же время в Китае японские ВВС также экспериментировали со своими истребителями в плане увеличения дальности полёта, для чего устанавливали на них дополнительные баки, в том числе и новинку того периода – подвесные баки в виде сигар. Ход развития боевых самолётов подвёл в конце 30-х годов к тому, что их грузоподъёмность достигла 100% собственного веса, что позволило увеличить боевую нагрузку или же брать больше топлива для увеличения дальности полёта.

Поправки, которые решительно вносились в боевые уставы советских ВВС на основе опыта последних войн, предусматривали, что лётчики или экипажи самолётов, не овладевшие искусством полётов на высоте 7-9 км и выше, не могут справиться с задачами современного воздушного боя. Это требование относилось ко всем родам авиации, поскольку считалось, во-первых, что все лётчики обязаны овладеть навыками воздушной разведки и фотографирования, а во-вторых, для того, чтобы преодолевать вражескую ПВО. И первое, и второе по уставам необходимо было проводить на высотах свыше 7 км.

Появление и боевое применение штурмовиков внесло коррективы в высотные требования уставов. Было доказано, что сильную ПВО противника можно преодолевать как на очень больших, так и на очень малых высотах.

В испанских, а позднее – в финских и французских операциях, ночные действия ВВС приобрели не менее важное значение, чем дневные. Бомбардировочная авиация большинство налётов производила именно ночью, когда экипажи вели машины по приборам, т. е. вслепую. Голованов был абсолютно прав[14], когда на всех уровнях настаивал на том, чтобы большинство пилотов советских бомбардировщиков умело летать по-полярному, без всяких наземных ориентиров, исключительно по приборам, радионавигации, солнцу, луне и звёздам.

В связи с массированным применением авиации на ударных направлениях маневрирование авиационными силами поставило более высокие требования к устройству аэродромов и их обслуживанию. Для многих сотен самолётов, действовавших в Испании, были необходимы основные, ложные и запасные  полевые аэродромы. Практика показала, что самолёты следовало располагать небольшими группами – по 10-12 машин на каждом аэродроме. Лишь такое рассредоточение обеспечивало относительную сохранность основного парка машин в случае внезапного удара по аэродромам. Не менее 25 % самолётов, переброшенных республиканским командованием на Северный фронт, было уничтожено фашистами именно на крупных аэродромах. Эти потери были следствием того, что у республиканцев был крайне узкий выбор территорий для строительства полевых аэродромов (ограниченный тыл), да и возможности для строительства достаточного числа таких аэродромов у них отсутствовали, особенно в районе Кантабрийских гор. Правда, республиканцы начали было строить подземные ангары, но не успели закончить эти работы.

Поскольку СССР к весне 1941 г. располагал как готовой сетью полевых аэродромов в тыловых районах страны, вне 200-километровой зоны вдоль западных границ, так и возможностями быстрого строительства аэродромов в таких местах, до которых не могли добраться штурмовики и бомбардировщики люфтваффе (имеется в виду, с истребительным прикрытием), постольку до сих пор возникают вопросы к командованию Западного и Киевского особых военных округов по поводу сосредоточения почти всей авиации этих округов на нескольких аэродромах неподалёку от западных границ. На некоторых аэродромах в Белоруссии было собрано по 40-50 самолётов, тогда как все авиационные генералы, в том числе «невинные» Рычагов и Смушкевич, изучали печальный испанский опыт и не могли не знать о необходимости рассредоточения самолётов небольшими группами по многим, пусть и малооборудованным аэродромам. Тем более что с 10 июня 1941 в войска ушёл целый ряд приказов НКО и Генерального штаба, из которых только последний идиот (или враг) не мог понять, что войну следует ждать в любой момент, а стало быть, необходимо рассредоточивать и маскировать самолёты.[15] (Ниже в сноске представлены лишь некоторые документы, где сплошь и рядом командованию округов указывается, что распределение и маскировка самолётов ведутся из рук вон плохо.) А «Директива б/№ от 21.06.1941 г. военным советам приграничных округов о приведении войск в полную боевую готовность в связи с возможным нападением фашистской Германии» в п.3 пп. б) прямо приказывает, чтобы в ночь с 21.06 на 22.06 1941 г. та авиация, что всё ещё сконцентрирована на нескольких больших аэродромах у границы, должна быть рассредоточена по мелким полевым аэродромам.

Все эти меры были в большей или меньшей степени выполнены до вечера 21.06.1941 г. в Ленинградском военном округе, в Одесском ВО и частично в Прибалтийском ОВО. А вот в Западном ОВО у генерала Павлова и в Киевском ОВО у Кирпоноса люфтваффе в течение суток перебили почти всю авиацию, стоявшую часто, как для парада, длинными рядами, на больших аэродромах, в полосе 200 км от западной границы и по 30-50 машин на одном поле.

Конечно, в таком разгроме ВВС двух округов виноват Сталин, кто же ещё?

Однако вернёмся в Испанию. Опыт показывал, что бомбы массой в 1 тонну уже не были предельным боеприпасом для авиации. При бомбардировке Мадрида фашисты применяли бомбы массой до 1,5 тонны, содержавшие внутри баллон с жидким кислородом. Взрыв такой бомбы был сопоставим со взрывом целого грузовика с тротилом. Это означало, что вскоре появятся бомбы массой в 2 – 2,5 тонны, попадание которых в городскую застройку приведёт к уничтожению целых районов. Отсюда – ещё раз возрастала роль ПВО городов, а конкретно, её авиационно-истребительная часть.

Потери ВВС в испанских операциях оказались значительными. Характерно, что в первый период войны, когда применялась тихоходная авиация, соотношение самолётов, сбитых наземным огнём, к сбитым в воздушных боях составило 5:1, а во второй период войны, с появлением немецких скоростных самолётов типа Bf-109, He-112 и Do-17F-1, это соотношение стало обратным. Здесь можно напомнить, что в завершающий период первой империалистической войны это соотношение составляло 1:7 в пользу воздушных боёв – сказывалась всеобщая слабость наземной ПВО. Опыт воздушной войны в Испании дал основание для объективного расчёта потерь ВВС: к 1940 году в СССР и Германии считалось, что потери авиации на 100 часов полёта будут составлять примерно 3 самолёта, из которых один – безвозвратно, а два – на ремонт. Конечно, будущая война заставит радикально пересмотреть этот расчёт.

Что касается химического оружия, то наиболее широко империалисты использовали его в Абиссинии. Там итальянские фашисты применяли авиахимические бомбы с сильными ОВ, зажигательные бомбы, авиационные выливные приборы, огнемёты, огнемётные танки и артиллерийские химические снаряды. Решающее значение в ходе войны имело разбрызгивание самолётами иприта с высоты около 2 км. Самолёты с распыляющими аппаратами появлялись группами по 9, 15 и 18 машин. Дистанция между ними была рассчитана так, что узкое облако, распыляемое каждым самолётом, соединялось с облаками ОВ от других самолётов и опускалось на землю, как одна огромная туча яда.

Потери абиссинцев от отравляющих веществ к концу войны составили более 50 тысяч человек.

Опыт применения итальянцами химического оружия в Абиссинии широко обсуждался в буржуазной военной печати. При этом немецкие, французские и британские военные журналы[16] делали вывод о том, что это страшное оружие будет широко использоваться в предстоящей большой войне. Применение ОВ авиацией методом разбрызгивания, по мнению западных специалистов, получит наибольшее развитие. Рекомендовалось в оборонительных боях сначала ослепить наступающего дымом, чтобы лишить возможности вести прицельный огонь, а затем сверху сквозь дым полить его войска дождём из иприта или другого подходящего яда. При этом распыление ядов должно производиться с больших высот, чтобы самолёт не был не то что сбит, но и не опознан. Стремительно развивались идеи о распылении иприта над районами стратегического развёртывания противника, над городами, дорогами и эвакуационными путями. Империалистические круги Франции и Британии, чьё мнение выражали многочисленные военные теоретики на страницах журналов, считали, что найдено, наконец, «идеальное средство» для замедления работы глубокого тыла и для «освобождения значительных территорий от населения». При этом все основные материальные богатства этих территорий оставались бы в полной сохранности и доставались победителю.

Многие органы западной печати в 1936 – 1938 гг. сообщали, что итальянские фашисты, покоряя Абиссинию, делали попытки распыления воспламеняющейся смеси в воздухе с последующим поджиганием её специальной гранатой. Это вызывало «огненный дождь», который выжигал целые гектары поверхности. В 1938 году на Шанхайском направлении японцы применили воздушное обливание земли газолином с последующим сбросом зажигательных бомб.

В последний период войны, наряду с зажигательными смесями, японцы применяли нервно-паралитические газы, которые также распыляли с самолётов. В Испании фашистские самолёты часто вылетали на позиции республиканской армии, имея на борту тысячи так называемых «электронных зажигательных бомб». Эти бомбочки рассеивались по большой площади и зажигали леса, селения, сухую траву, хлеба, высохшие торфяники и т. п. Такие бомбардировки часто принуждали республиканцев покидать занятые ими районы.

Инженерные средства широко применялись, как в Испании, так и в Китае. Эти средства, как уже говорилось, позволяли довольно быстро создавать укреплённые рубежи при помощи стали и быстротвердеющего бетона. Для уменьшения потерь бойцы-республиканцы широко пользовались длинными и узкими щелями – окопами. Отдельные ямы – ячейки на войне не прижились, так как при таком виде окапывания подразделение как бы распадалось на атомы и теряло связность и связь. Благодаря системе щелевых окопов живые потери в некоторых случаях снижались с 33 до 1 %. К траншейным окопам постепенно переходила и Красная Армия, отказываясь от порочной практики отдельных «персональных» ям.

Быстротвердеющий «морской» бетон позволял в короткое время (бои на фронте Леванта в Испании) стабилизировать фронт. В районе Теруэля и Сагунто республиканцы часто сооружали пулемётные точки, которые представляли собой «коробки», едва возвышавшиеся над поверхностью земли и находившиеся в огневой и радиосвязи с другими такими же точками.

И в Испании, и в Китае встречались крупные населённые пункты со своеобразными каменными зданиями и прочными городскими стенами, которые можно было легко приспособить к обороне. Некоторые города, такие как Мадрид или Теруэль, приобретали в ходе войны огромное оперативное значение. Опыт борьбы за такие населённые пункты показал, что их не следует брать лобовыми атаками – во избежание неудач, больших потерь и затягивания боя. Такие объекты брались специальными штурмовыми частями, а затем «зачищались» от противника всеми средствами до мощных мин включительно.

Большого внимания потребовала служба заграждения и восстановления. Для быстрой ликвидации разрушений на линии обороны и в тылах понадобилась максимальная механизация строительных работ и круглосуточный режим восстановления. Из-за острой необходимости общестроительных и дорожно-строительных работ численность инженерных войск разных видов и специальностей в испанской республиканской армии достигла 15%, а в итальянском экспедиционном корпусе в Абиссинии – 10 % от общей численности войск. Тот же опыт показал, что все инженерные части должны быть максимально механизированы, так как в противном случае производительность их труда резко падает и не поспевает за изменением обстановки.

На войне в Испании и Китае прошли боевую проверку радио новейших образцов, оптические телефоны, все виды проволочной связи, а также приборы инфракрасной сигнализации. Горький опыт разбитых узлов связи и аэродромов показал, что радиостанция может безопасно работать 20-30 секунд, после чего она засекается и часто уничтожается. Отсюда – необходимость в аппаратуре кодированной связи, выпускающей информацию в эфир залпом, в 3-4 секунды.

Так, в целом, выглядел тот боевой опыт, с учётом которого строились оперативные планы развития и применения Красной Армии в 1939 – 1940 годах.

А. Яновский, военно-историческая секция РП

Продолжение

[1] Сунь-цзы. Искусство войны, стр. 69.

[2] С. Штеменко. Генеральный штаб в годы войны.т. 1, стр. 11-13, 30. М.: Воениздат, 1985.

[3] Рапорт начальника артиллерийского корпуса командиру гренадерского корпуса от 27.12.1905 г. № 4028 и Дополнение к рапорту № 4049 от 28.12.1905 г. Архив революции и внешней политики Музея Революции СССР. КА, № 11-12, 1925 г., стр. 387-399.

[4] Г. Гудериан. «Танки-вперёд!», стр. 7.

[5] Вот в чем было истинное предназначение заградотрядов, о которых так много рассуждала буржуазная контра в Перестройку!

[6] И. Баграмян. «Так начиналась война», стр. 41. М.: Воениздат, 1971 г.

[7] Вюнсдорфская бронетанковая школа № 1 – танковая школа с полигоном в Цоссене. По сути, главный центр теории и практики германских танковых войск в период их становления в  1934 – 1938 гг. Вся деятельность школы была непосредственно связана с работой двух «энтузиастов» танковой войны 3 Рейха  — генерала Лутца, первого начальника управления бронетанковых войск, и полковника генерального штаба Г. Гудериана, который считался главным теоретиком и практиком танковых операций. Гудериан долгое время считал танки самодостаточным родом войск, который в одиночку способен решить судьбу крупной операции.

[8] См.: Постановление КО при СНК СССР № 443 СС от 19.12.1940 г. «О принятии на вооружение РККА танков, бронемашин, арттягачей и о производстве их в 1940 г.».

[9] Ф. Гальдер. Военный дневник, т. 3, Ноябрь-декабрь 1941 г.

[10] Там же, т. 3, декабрь 1941 г.

[11] В. Грабин. Оружие Победы., гл. «Снаряд против брони», 1 – 2 ч., «История одной ошибки», ч. 1-2.

[12] Постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) № 1335-537 СС «О танковой и противотанковой артиллерии большой мощности» от 14.05.1941.

[13] См.: Докладная записка начальника ВВС КА Наркому обороны СССР о необходимости создания специального типа самолёта-штурмовика от 25.03.1940 г.; Доклад ГШ РККА «Основные выводы и предложения по моторам М-25 и М-100 на основании опыта войны в Испании» от 15.01.1939 г.; Постановление КО при СНК СССР № 51 СС «О развитии бомбардировочной авиации» от 11.04.1938 г.

[14] А. Голованов. «Дальная бомбардировочная», гл. «Первая встреча со Сталиным», «Формирование Отдельного 212-го». М.: ООО  «Дельта НБ», 2004.

[15] Приказ НКО и ГШ КА № 0035 от 10.06.1941 г. «О факте беспрепятственного пропуска через границу самолёта Ю-52  15 мая 1941 г.»; Приказ НКО и ГШ № 0039 от 18.06.1941 г. «О развёртывании строительства оперативных аэродромов»;  Приказ НКО и ГШ КА № 0042 от 19.06.1941 г. «О маскировке аэродромов, войсковых частей и важных военных объектов округов»; Приказ НКО и ГШ № 0043 от 20.06.1941 г. «О маскировке самолётов, взлётных полос, аэродромных сооружений»; «Директива б/№ от 21.06.1941 г. военным советам приграничных округов о приведении войск в полную боевую готовность в связи с возможным нападением фашистской Германии».

[16] См.: «Militarvissencshaftliche rundcshau» № 9 за 1936 г., «The Economist», 3 june 1937.