Правда и ложь о Великом Октябре. Окончание.

Начало,   продолжение

6. Миф об «эсеровской» аграрной программе большевиков.

Нередко от идеологов и пропагандистов буржуазии можно услышать о том, что после социалистической революции большевики «отказались» от собственной аграрной программы и «заменили» ее эсеровской программой социализации земли. Эту ложь повторяют и многие левые, плохо знакомые с историей СССР и партии большевиков и не особенно разбирающиеся в марксизме. Как на самом деле было дело?

Упрек этот довольно старый. Уже в тогда, когда В. И. Ленин с трибуны II съезда Советов делал доклад, посвященный Декрету о земле, из зала стали раздаваться реплики, будто декрет написан эсерами. И Ленин тут же ответил на них:

«Здесь раздаются голоса, что сам декрет и наказ составлен социалистами-революционерами. Пусть так. Не все ли равно, кем он составлен, но, как демократическое правительство, мы не можем обойти постановление народных низов, хотя бы мы с ним были несогласны. В огне жизни, применяя его на практике, проводя его на местах, крестьяне сами поймут, где правда» (ПСС, т. 35, с. 27).

С тех пор и до сего дня буржуазная и реформистская литература повторяет утверждение, будто большевики заимствовали свой декрет у эсеров.

Так, Мельвин Рен, например, писал: «Большевики заимствовали принципы декрета о земле у социалистов-революционеров, которые в свою очередь основали свою программу на практике, существующей в сельских общинах в течение столетий». Роберт Макнил утверждает, что сами большевики признали факт принятия ими земельной политики социалистов-революционеров. Даже такой видный советолог, как Э. Карр, считает, что, принимая Декрет о земле, большевики переняли эсеровскую аграрную программу.

Чтобы опровергнуть эти утверждения, достаточно внимательно прочесть Декрет о земле и сопоставить его с аграрными программами большевиков и эсеров.

Основная суть Декрета о земле может быть сведена к четырем положениям:

1) ликвидация помещичьего землевладения,

2) национализация земли,

3) передача земли в распоряжение крестьянских организаций,

4) уравнительное землепользование.

Три первые тезиса вполне соответствовали аграрной программе большевиков, изложенной В. И. Лениным на Апрельской конференции. Единственное положение, которое расходилось со взглядами большевиков,— это уравнительное землепользование. В. И. Ленин научно доказал его несостоятельность и утопичность. Вместе с тем он отмечал и необходимость того, чтобы крестьяне на собственном опыте убедились в его бессмысленности, и то, что при наличии диктатуры пролетариата, национализации земли, заводов, банков и т. п., уравнительное землепользование было бы одной из переходных мер к социализму.

«…Рабочие,— указывал В. И. Ленин,— обязаны согласиться на переходные меры, предлагаемые мелкими трудящимися и эксплуатируемыми крестьянами, если меры не вредят делу социализма».

«…Такие переходные меры пролетариату нелепо было бы навязывать; он обязан, в интересах победы социализма, уступить мелким трудящимся и эксплуатируемым крестьянам в выборе этих переходных мер, ибо вреда делу социализма они не принесли бы» (ПСС, т. 35, с. 103).

Таким образом, включение в Декрет о земле тезиса об уравнительном землепользовании было определенной уступкой, но не эсерам, а широким массам крестьянства России, в наказе которых эта идея была основной.

Все в итоге вышло так, как и предвидел Ленин. На первых порах развития социалистической революции в деревне тезис об уравнительном землепользовании сыграл определенную положительную роль, так как способствовал изъятию помещичьих земель, излишков земли у кулачества и перераспределению земельных угодий среди трудящегося крестьянства. Крестьянство получило, наконец, долгожданную землю.

Поэтому Декрет о земле никак нельзя считать «эсеровской программой», он соответствовал и букве и духу аграрной программы большевиков, так как создавал условия для укрепления диктатуры пролетариата и для последующего движения трудящегося крестьянства страны к социализму.

7. Миф о «разгоне» Учредительного собраниия.

Здесь основной вопрос следующий: почему было созвано и затем распущено Учредительное собрание, которое буржуазная пропаганда ныне выдает за истинную демократию, уничтоженную «варварами-большевиками»?

Сам термин «Учредительное собрание» ведет свое происхождение от Великой французской буржуазной революции. Под Учредительным собранием понималось выборное собрание народных представителей, призванное учредить буржуазное государственное устройство вместо феодальной монархии.

Русские революционные социал-демократы обратились к идее Учредительного собрания в конце XIX века, связав ее с лозунгом свержения самодержавия и установления демократической республики. Требование Учредительного собрания было записано в Программе РСДРП, принятой II съездом в 1903 году. Целью созыва Учредительного собрания в условиях победоносной демократической революции (буржуазной!) должна была стать реализация ближайших политических задач РСДРП, ее программы-минимум.

После свержения царизма отношение большевиков к Учредительному собранию изменилось. Почему? А потому что программа-минимум в этом отношении была выполнена – абсолютная монархия как форма феодального государства была уничтожена. Теперь целью рабочего класса была революция социалистическая, которая бы уничтожила и власть последнего эксплуататорского класса – буржуазии. Тем более, что на тот момент времени уже существовали Советы (возникшие впервые, как мы помним, еще в период первой русской революции 1905-1907 гг.). Большевики отлично понимали, что республика Советов является более высокой формой демократизма, чем буржуазная парламентарная республика с Учредительным собранием, и неоднократно разъясняли это широким массам.

Буржуазные и мелкобуржуазные партии, не желая двигаться в сторону социализма, всеми силами пытались сохранить в стране капитализм, и упрочить власть класса буржуазии. Они ухватились за лозунг Учредительного собрания и, прикрываясь им, призывали массы не «самовольничать» и терпеливо ждать созыва этого «хозяина земли русской», который-де и решит все наболевшие вопросы — аграрный, рабочий, национальный, о войне и мире и т. д. Наконец, говорили они, Учредительное собрание установит в стране новый конституционный порядок, основанный на началах свободы и равенства. Все это было обманом. Под «свободой» и «равенством» они понимали буржуазные свободы и буржуазное равенство, т.е. свободы и равенство только на бумаге. А в жизни – все то же неравенство и бесправие. С тем же Учредительным собранием Временное правительство, пообещав созвать его, на самом деле всячески оттягивало  созыв, назначая один срок за другим. Учредительное собрание в руках буржуазии и ее политических партий стало средством торможения и ликвидации революции.

Между тем широкие народные массы, захваченные мелкобуржуазными взглядами на политику, верили в эти несбыточные посулы (в свободу и равенство для них самих, а не для буржуазии!) и в Учредительное собрание как орган, способный удовлетворить народные чаяния. В этих обстоятельствах большевики не сняли требования Учредительного собрания, настаивали на скорейшем его созыве, разоблачая антинародные действия Временного правительства. Они разъясняли массам, что только переход власти к Советам может обеспечить созыв Учредительного собрания, с которым тянет буржуазное Временное правительство.

До Октябрьской революции Учредительное собрание так и не было созвано.

С победой социалистической революции и провозглашением Советской власти вопрос об Учредительном собрании приобрел новое звучание и особую остроту. Все контрреволюционные партии, те самые, которые на протяжении нескольких месяцев саботировали созыв Учредительного собрания, теперь выступили горячими его сторонниками. Они выдвинули лозунг «Вся власть Учредительному собранию!», прямо противопоставив его Советской власти. Буржуазная пропаганда изо всех сил старалась внушить массам, что большевики не допустят выборов и созыва Учредительного собрания, этого настоящего «народного представительства». Расчет строился на том, чтобы вызвать недовольство против Советского правительства со стороны тех слоев народных масс, которые еще оставались в плену «конституционных иллюзий».

Таким образом, лозунг «Вся власть Учредительному собранию!» стал на деле лозунгом кадетов, калединцев и их пособников.

Но расчет этот оказался несбыточным. Уже 27 октября, через 2 дня после вооруженного восстания в Петрограде, новое правительство — Совет Народных Комиссаров приняло постановление за подписью В. И. Ленина о назначении выборов в Учредительное собрание на 12 ноября 1917 года — т. е. в срок, определенный и обещанный еще Временным правительством.

Передовые рабочие к этому времени давно не верили в Учредительное собрание. Но многомиллионная крестьянская масса продолжала еще слепо верить в него, и не учитывать этих настроений было нельзя: отказ от созыва Учредительного собрания создавал угрозу отрыва партии от большинства народа и создать для контрреволюции удобные условия для борьбы с Советской властью под флагом Учредительного собрания. Надо было сделать так, чтобы народные массы на деле, на практике сами убедились в том, что решить в их пользу вопросы о мире и земле может только Советская власть, только они сами, а не пробуржуазное Учредительное собрание.

Судьба Учредительного собрания зависела теперь от него самого — какую политическую позицию оно займет, признает ли оно исторические завоевания Октября и будет ли вместе с народом строить новую жизнь или пойдет против него, против Советской власти, неминуемо обрекая себя на политическую смерть.

Выборы в Учредительное собрание показали, что за большевиками идет промышленный пролетариат и наиболее сознательная часть крестьянства в лице солдат. Большевики имели решающий перевес над другими партиями в Петрограде и в Москве, в ряде губернских городов, во многих тыловых гарнизонах, на Северном и Западном фронтах и на Балтийском флоте. В целом же по стране большевики получили 25 % голосов, партии мелкобуржуазной демократии (эсеры и меньшевики), щедрые на демагогию, — 62 % и помещичье-буржуазные партии — 13 %.

Большинство в Учредительном собрании получили правые эсеры. Объяснялось это тем, что выборы происходили по партийным спискам, составленным еще до победы Советской власти. Эсеры в них тогда выступали как единая партия, хотя к моменту выборов на самом деле таковой уже не существовало в результате раскола и выделения левых эсеров в самостоятельную партию, поддерживавшую Советскую власть. В списки были включены преимущественно правые эсеры, что и обеспечило за ними большинство в Учредительном собрании. В. И. Ленин по этому поводу писал, что, составляя списки и на выборах

«крестьянство не могло еще знать правды о земле и о мире, не могло отличить своих друзей от врагов, от волков, одетых в овечьи шкуры» (ПСС, т. 35, с. 154).

Избранный главным образом голосами крестьян, еще не знакомых с декретами Советской  власти (интернета и телевидения ведь тогда еще не было, а радио хотя и было изобретено к тому времени, но широкого распространения в стране не получило) состав Учредительного собрания не соответствовал действительным потребностям и настроениям этой мелкобуржуазной массы, которая хорошо знала, чего она хочет (земли и мира!), и уже начинала понимать, кто ее действительные друзья, а кто враги.

Открывшееся 5 января 1918 года Учредительное собрание, как и предполагали большевики, отказалось обсуждать «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», которую огласил Я. М. Свердлов, и одобрить декреты II съезда Советов. Это было открытое выступление против Советской власти, Учредительное собрание ярко показало на стороне какого класса оно стоит – класса буржуазии и обуржуазившихся помещиков. Правоэсеровское большинство Учредительного собрания полностью обнажило свою контрреволюционную сущность, разоблачило себя в глазах народа.

После перерыва, объявленного по требованию большевиков и левых эсеров, большевистская фракция выступила с декларацией, в которой говорилось:

«Не желая ни минуты прикрывать преступления врагов народа, мы заявляем, что покидаем Учредительное собрание с тем, чтобы передать Советской власти окончательное решение вопроса об отношении к контрреволюционной части Учредительного собрания» (ПСС, т. 35, с. 228).

Вслед за большевиками после некоторых колебаний покинули зал и левые эсеры. После их ухода заседание еще некоторое время продолжалось, спешно принимая один за другим заранее подготовленные, не выражающие никаких коренных нужд народа проекты. В 5 часу утра к председательствующему эсеру В. М. Чернову подошел начальник караула матрос А. Г. Железняков. «Караул устал!» — заявил он Чернову. Оторопевший председатель объявил о перенесении заседания на следующий день. Но больше Учредительному собранию заседать было не суждено. Первое его заседание оказалось и последним.

6 января ВЦИК принял декрет о роспуске Учредительного собрания. В речи на этом заседании В. И. Ленин говорил:

«Народ хотел созвать Учредительное собрание — и мы созвали его. Но он сейчас же почувствовал, что из себя представляет это пресловутое Учредительное собрание. И теперь мы исполнили волю народа, волю, которая гласит: вся власть Советам… Учредительное собрание распускается, и Советская революционная республика восторжествует во что бы то ни стало» (ПСС, т. 35, с. 241—242).

Так, бесславно прозаседав всего 12 часов, закончила свое существование контрреволюционная «учредилка». Народ своими революционными делами проголосовал за власть Советов.

8. Миф об однопартийной системе в СССР как результате террора большевиков против «инакомыслящих».

Антисоветчики всех мастей с первых лет Советской власти изображали существовавшую в СССР однопартийную систему как результат насильственной ликвидации всех непролетарских партий. Они обвиняли и обвиняют большевиков в сектантстве, в нежелании и неспособности коммунистов идти на компромиссы с другими политическими течениями, представляющими демократические слои. И сегодня буржуазные пропагандисты продолжают твердить о «нарушении принципов демократии», якобы имевшем место сразу после победы Октября, о «непримиримости» большевиков к другим партиям. Все эти утверждения в корне противоречат историческим фактам.

Блокирование большевиков с революционно-демократическими организациями и группами было одним из основных принципов их партийной деятельности. Это вытекало из учения классиков марксизма. Еще в «Манифесте Коммунистической партии» К. Маркс и Ф. Энгельс писали:

«…коммунисты повсюду добиваются объединения и соглашения между демократическими партиями всех стран».

После победы Февральской революции такая линия применительно к новым условиям была зафиксирована в резолюции Апрельской конференции большевиков «Об объединении интернационалистов против мелкобуржуазного оборонческого блока». Конференция постановляет, указывалось в резолюции,

«признать сближение и объединение с группами и течениями, на деле стоящими на почве интернационализма, необходимым на основе разрыва с политикой мелкобуржуазной измены социализму».

Руководствуясь этой резолюцией, большевики в борьбе против империалистической войны и соглашательства с буржуазией добивались совместных действий с меньшевиками- интернационалистами, левыми эсерами, с эсерами-максималистами и близкими им группировками — естественно, постольку, поскольку они выступали против буржуазного Временного правительства и его империалистической политики.

После июльских дней, а особенно после VI съезда партии, когда в порядок дня было поставлено вооруженное свержение власти буржуазии, борьба за реальных союзников пролетариата приобрела новое содержание. Ведь речь теперь шла не просто об общих революционных выступлениях, а о совместной вооруженной борьбе за власть Советов. Поэтому в резолюции VI съезда «О политическом положении» специально указывалось, что партия должна сплачивать вокруг себя

«все элементы, переходящие на точку зрения последовательной борьбы с контрреволюцией».

И важнейшим из этих «элементов» были левые эсеры, силы которых после июля росли.

Разочарование крестьянства в эсеровских вожаках, отказавшихся ради союза с буржуазией проводить в жизнь свою собственную аграрную программу, привело к тому, что наиболее сознательная часть крестьянства, особенно солдаты, переходила к большевикам, а менее сознательная, опасавшаяся лозунга диктатуры пролетариата, шла к левым эсерам, которые в аграрном вопросе обещали как будто то же, что и большевики, — немедленную ликвидацию помещичьего землевладения и передачу земли крестьянам. В этих условиях блок с левыми эсерами должен был стать блоком не столько с партией (которой формально в то время еще и не существовало), сколько с многомиллионными массами трудового крестьянства, поднимавшегося на борьбу против помещиков. Практически этот блок и сложился прежде всего на местах, там, где левые эсеры были сильны, политически активны, где за ними шло крестьянство.

В письме И. Т. Смилге (председателю Областного комитета армии, флота и рабочих Финляндии, в который входило 37 большевиков и 26 левых эсеров) от 27 сентября 1917 года В. И. Ленин указывал:

«Ваше положение исключительно хорошее, ибо Вы можете начать сразу осуществлять тот блок с левыми эсерами, который один может нам дать прочную власть в России и большинство в Учредительном собрании».

«…В деревне «фирма» эсеров пока царит, и надо пользоваться вашим счастьем (у вас левые эсеры), чтобы во имя этой фирмы провести в деревне блок большевиков с левыми эсерами, крестьян с рабочими, а не с капиталистами» (ПСС, т. 34, с. 266).

Хотя до Октябрьской революции межпартийный блок большевиков с левыми эсерами не был как-либо оформлен, он тем не менее сыграл свою роль в ее победе. Левые эсеры входили в Петроградский ВРК. В военно-революционных комитетах Поволжья, Урала и Центрального промышленного района, т. е. регионов, являвшихся важной базой социалистической революции, левые эсеры составляли 20 % их членов. Особенно велика была роль блока большевиков с левыми эсерами в победе социалистической революции на фронте. Если на Северном и Западном фронтах к Октябрю за большевиками шла основная масса солдат, то на Юго-Западном, Румынском и Кавказском фронтах только блок большевиков с левыми эсерами обеспечил перевес сторонникам перехода власти к Советам.

29 октября 1917 года, выступая на совещании полковых представителей Петроградского гарнизона, В. И. Ленин говорил:

«К участию в правительстве мы приглашали всех».

В ноябре в обращении ко всем членам партии и ко всем трудящимся классам России, написанном Лениным, ЦК партии большевиков вновь повторил ту же мысль:

«…мы были согласны и остаемся согласны разделить власть с меньшинством Советов, при условии лояльного, честного обязательства этого меньшинства подчиняться большинству и проводить программу, одобренную всем Всероссийским Вторым съездом Советов и состоящую в постепенных, но твердых и неуклонных шагах к социализму» (ПСС, т. 35, с. 76). (Выделение – В.К.)

И это были не просто декларации. В ходе II съезда Советов большевики обратились к левым эсерам с предложением войти в состав Совнаркома. Такое же предложение было обращено и к меньшевикам-интернационалистам, но и те и другие отклонили его. Только в конце ноября — начале декабря 1917 года левые эсеры, и до того заявлявшие о поддержке декретов II съезда, пошли на правительственный блок с большевиками, вошли в состав Совнаркома.  (Ниже мы поясним, почему этот блок потом распался.)

Что же касается меньшевиков и правых эсеров, то, отказываясь признать Советскую власть, выступая против нее, они сами окончательно подрывали свое влияние в массах. В 1919 году лидер левых эсеров М. А. Спиридонова писала:

«Правые эсеры и меньшевики были разбиты наголову не редкими репрессиями и стыдливым нажимом, а своей предыдущей соглашательской политикой. Массы действительно отвернулись от них. Губернские и уездные съезды собирались стихийно, там не было ни разгонов, ни арестов, была свободная борьба мнений, спор партий, и результаты выборов обнаруживали всюду полное презрение масс к соглашательским партиям правых эсеров и меньшевиков. Они погасли в пустоте».

Большевики принимали необходимые меры для пресечения контрреволюционной деятельности меньшевиков и правых эсеров. Еще в конце марта 1918 года в первоначальном варианте статьи «Очередные задачи Советской власти» В. И. Ленин подчеркивал необходимость решительного подавления антибольшевистских контрреволюционных выступлений этих партий. Говоря о меньшевиках и правых эсерах, В. И. Ленин указывал, что они выступают

«как наиболее подвижные, иногда даже как наиболее наглые, деятели контрреволюции, ведя против Советской власти борьбу гораздо более резко, чем они позволяли себе вести ее против реакционных и помещичьих правительств, и полагаясь на защиту ярлыком или названием своей партии. Понятно, что Советская власть никогда не остановится в исполнении своей задачи подавления сопротивления эксплуататоров, какими бы партийными знаменами или какою бы популярною и благовидною кличкой такое сопротивление ни прикрывалось» (ПСС, т. 36, с. 129).

И когда, потеряв надежду вернуть доверие масс в рамках советской легальности, правые эсеры и меньшевики выступили в роли организаторов и участников вооруженной борьбы за свержение Советской власти, ответные действия Советского государства были быстрыми и энергичными. 14 июня 1918 года ВЦИК принял постановление исключить из своего состава и из состава местных Советов представителей контрреволюционных партий эсеров (правых и центра) и меньшевиков. Мотивировалось это тем, что

«присутствие в советских организациях представителей партий, явно стремящихся дискредитировать и низвергнуть власть Советов, является совершенно недопустимым».

При всей своей решительности это постановление только закрепило уже существовавшее положение: представительство меньшевиков и правых эсеров в Советах к этому времени было настолько ничтожно, что их исключение из Советов прошло почти незамеченным массами.

Что касается левых эсеров, то они повторили судьбу правых эсеров и меньшевиков через несколько недель. Они выступили с оружием в руках против Советской власти и  противопоставили себя трудящимся.

Первые шаги к созданию правительственного блока с левыми эсерами партия большевиков сделала уже днем 25 октября, когда им предложили участвовать в правительстве. Хотя левые эсеры тогда отказались, переговоры об их вхождении в Совнарком продолжались и после закрытия II съезда Советов. Какое-то время эти переговоры не давали результатов. Сначала из-за того, что левые эсеры продолжали колебаться между большевиками и ушедшими со съезда меньшевиками и правыми эсерами, затем из-за попыток левых эсеров получить большинство мест во ВЦИК. Положение изменилось во второй половине ноября.

К этому времени Советская власть окрепла, ее авторитет в стране быстро рос. Особенно бурный восторг у солдат и крестьян вызывали Декреты о мире и земле. И тот факт, что левые эсеры на II съезде Советов поддержали оба декрета, привел к тому, что наряду с ростом влияния большевиков росло и влияние левых эсеров. Это, в частности, проявилось сначала в ходе Чрезвычайного крестьянского съезда, а затем II Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов. На обоих съездах левые эсеры имели большинство: на первом — абсолютное, на втором — относительное. В такой ситуации им нужно было выбирать: либо переходить от поддержки политики большевиков к правительственному блоку с ними, и тогда можно было рассчитывать на дальнейший рост влияния в крестьянстве; либо продолжать прежнюю политику колебаний, и тогда неизбежен был постепенный отход крестьян от левых эсеров и переход на сторону большевиков.

Переговоры о правительственном блоке вступили в решающую стадию. 17 ноября ВЦИК принял решение о том, что Наркомат земледелия передается левым эсерам, в коллегии всех остальных наркоматов левые эсеры вводят своих представителей, а большевики в коллегию Наркомзема — своих.

25 ноября СНК утвердил левого эсера А. Л. Колегаева народным комиссаром земледелия, а 9 декабря Совнарком, указав, что народные комиссары в своей деятельности проводят общую политику Совета Народных Комиссаров, согласился включить в свой состав еще шесть левых эсеров. В последующие дни они были определены персонально. В состав Совнаркома вошли: И. 3. Штейнберг — нарком юстиции, В. Е. Трутовский — нарком по местному самоуправлению, П. П. Прошьян — нарком почт и телеграфов, А. А. Измайлович — нарком только что созданного Комиссариата дворцов республики, В. А. Алгасов и Михайлов (Карел) — наркомы без портфеля. Так был оформлен правительственный блок большевиков и левых эсеров.

В статьях и выступлениях В. И. Ленина содержится развернутая характеристика этого блока. Так, выступая 18 ноября на Чрезвычайном Всероссийском съезде Советов крестьянских депутатов, В. И. Ленин указывал, что

«союз крестьян и рабочих есть основа для соглашения левых эсеров с большевиками» (ПСС, т. 35, с. 100).

Затем, в тот же день, Ленин писал, что союз большевиков с левыми эсерами может быть

««честной коалицией», честным союзом, ибо коренного расхождения интересов наемных рабочих с интересами трудящихся и эксплуатируемых крестьян нет» (там же, с. 102).

Таким образом, имелись все основания надеяться на прочность этого союза. Однако он оказался непродолжительным.

В. И. Ленин указывал, что отход левых эсеров от большевиков — явление в общем закономерное, вызванное условиями революции: мелкий буржуа идет с ней, пока она решает демократические задачи. Но когда революция углубляется в сторону осуществления социалистических задач, сталкивается с трудностями, он начинает колебаться. Проявлением такого колебания стал курс левых эсеров, направленный против Брестского мира, курс на «революционную войну» с империалистической Германией. Принять этот курс значило ввергнуть Советскую республику в войну, для которой у нее не было сил, значило обречь революцию и Советскую власть на поражение. Большевики не могли идти на это, и левые эсеры вышли из Совнаркома, заявив, правда, что будут поддерживать его постольку, поскольку он будет «проводить в жизнь программу Октябрьской революции». Но в этом «условии» содержалась заведомая фальшь: ведь борьба за мир и была важнейшей составной частью программы Октябрьской революции.

Весной и летом 1918 года к разногласиям левых эсеров с большевиками по вопросу о Брестском мире добавились их выступления против ленинского плана социалистического строительства, конкретно — против продовольственной диктатуры, против комитетов бедноты и борьбы с кулачеством. Согласиться с левыми эсерами, отменить продовольственную диктатуру, осуществлявшуюся продотрядами и комбедами, значило прекратить борьбу с голодом в городах, значило нанести тяжелейший удар по основной социальной базе социалистической революции — рабочему классу, который на тот момент времени в силу колоссальной разрухи промышленности в стране не мог предложить крестьянам в обмен нужные им промышленные товары.

Раскол между большевиками и левыми эсерами углублялся. Прикрываясь ультрареволюционными лозунгами, левые эсеры от оппозиции большевикам в органах Советской власти перешли к подготовке вооруженного выступления против диктатуры пролетариата.

6-7 июля 1918 года левые эсеры подняли в Москве мятеж, имевший целью свержение Советского правительства и захват власти. Начало мятежу было положено провокационным убийством двумя левыми эсерами германского посла в Москве графа Мирбаха. Левые эсеры рассчитывали, что за этим последует возобновление военных действий с Германией.

Однако мятеж был быстро подавлен, войну с Германией удалось предотвратить.

«Авантюра левых эсеров привела к чрезвычайному ухудшению положения Советской власти, но, с другой стороны, она привела к тому, что самая лучшая часть ее — трудящийся элемент — отказывается от левых эсеров» (В. И. Ленин, ПСС, т. 36, с. 527).

После разгрома левоэсеровского мятежа в начале июля 1918 года у большевиков были все основания запретить левоэсеровскую партию. Однако V Всероссийский съезд Советов постановил исключить из Советов лишь те левоэсеровские организации, которые солидаризировались с авантюристической политикой своего ЦК. При этом большевики учитывали, что многие члены партии левых эсеров не разделяли авантюризма своих вождей. Поэтому за такими левыми эсерами признавалось право участия в работе Советов.

Таким образом, ответственность за разрыв большевистско-левоэсеровского блока лежит на партии левых эсеров, на их ЦК, который в коренных вопросах — в борьбе за мир и аграрном вопросе — выступил против социалистической революции и последовательно выражавшей ее интересы партии большевиков.

Мятеж левых эсеров вызвал глубокий внутренний кризис и раскол в их партии. С июля по октябрь 1918 года ее численность сократилась с 80 тысяч до 30 тысяч человек. Часть бывших членов партии левых эсеров, разочаровавшаяся в своих вождях, порвала с эсеровской идеологией и перешла к большевикам, другая — вступила в партии «народников-коммунистов» и «революционных коммунистов», находившихся в блоке с большевиками, и только третья, оставшаяся на позициях левоэсеровского авантюризма, поставила себя вне Советов и с каждым месяцем все более лишалась остатков доверия у народа. Партии, которые вместе с большевиками стремились бороться за упрочение Советской власти (партии «народников-коммунистов» и «революционных коммунистов»), позднее они влились в ряды партии большевиков.

Однако было бы ошибкой думать, что уже в 1918 году в нашей стране окончательно сложилась однопартийная система. Падение влияния мелкобуржуазных партий еще не означало их ликвидации. В годы гражданской войны все они, отражая настроения крестьян и городской мелкой буржуазии, продолжали колебаться, то сближаясь с пролетариатом, с Советской властью, то вновь отходя от нее. К концу 1918 — началу 1919 года Советская республика одержала ряд побед над силами внутренней и внешней контрреволюции: был аннулирован Брестский мир и шло освобождение территорий, ранее оккупированных германскими и австро-венгерскими войсками; свершились буржуазно-демократические революции в Германии и Австро-Венгрии, революционный подъем охватил многие страны Европы.

В этих условиях сначала ЦК меньшевиков, а затем целый ряд эсеровских организаций заявили о разрыве союза с буржуазией, об отказе от борьбы против Советской власти и, более того, о готовности активно участвовать в отпоре иностранным империалистам. Учитывая все эти факты, ВЦИК 30 ноября 1918 года отменил свое постановление об исключении из Советов сначала меньшевиков, а затем, 26 февраля 1919 года, тех групп правых эсеров, которые отказались от борьбы против Советской власти.

При этом большевики превосходно понимали, что колебания мелкобуржуазных партий в дальнейшем не только возможны, но и в какой-то степени неизбежны. Не случайно уже в ноябре 1918 года В. И. Ленин писал:

«Разумеется, нельзя ни на минуту забывать, что и теперь — достаточно будет частичных успехов, скажем, англо-американо-красновских белогвардейцев, и колебания начнутся в другую сторону, усилится паника, умножатся случаи распространения паники, случаи измен и перелетов на сторону империалистов…» (ПСС, т. 37, с. 197).

Ту же мысль В. И. Ленин высказывал и в декабре:

«Средняя, мелкобуржуазная демократия будет колебаться всегда».

«…И если она, как маятник, качнулась в нашу сторону, ее надо поддержать» (там же, с. 381).

И действительно, мелкобуржуазные партии проявляли колебания и в дальнейшем, но эти колебания, эти «зигзаги» в тактике лишь увеличивали разброд в их рядах. И с каждым поворотом в сторону контрреволюции эти партии все более лишались поддержки масс. Левые элементы во время таких поворотов постепенно уходили все дальше от своих руководителей. Как правило, это был путь, по которому они в конце концов приходили к большевикам.

К концу гражданской войны численность мелкобуржуазных партий резко сократилась. «Остаются лидеры без какой бы то ни было массы»,— отмечалось в отчете ЦК РКП (б), опубликованном 7 марта 1921 года. Правда, с переходом к нэпу эти партии попытались оживить свою деятельность, надеясь на возрождение капитализма. Однако этой надежде не суждено было сбыться, и к середине 20-х годов, окончательно утратив доверие трудящихся, все эти партии фактически прекратили свое существование. Их судьбы еще раз подтверждают ленинское положение о том, что

«исторически побеждает тот класс, который может вести за собой массу населения» (ПСС, т. 39, с. 351).

А ведущая роль рабочего класса и его коммунистической партии была уже неоспоримой. И это вынуждены были признать и реалистически мыслившие деятели контрреволюционного лагеря.

Один из наиболее ярых ее врагов, правый эсер Савинков, признавал:

«Мы все побеждены Советской властью.

Побеждены и белые, и зеленые, и беспартийные, и эсеры, и кадеты, и меньшевики. Побеждены и в Москве, и в Белоруссии, и на Кавказе, и на Украине, и в Сибири. Побеждены в боях, в подпольной работе, в тайных заговорах и открытых восстаниях… Прошло семь лет. Мы распылены. Мы — живые трупы. А Советская власть крепнет с часу на час».

Таким образом, главной причиной установления в нашей стране однопартийной системы была утрата непролетарскими партиями доверия масс. Только партия большевиков доказала трудящимся, что отстаивает их интересы и имеет право на руководство страной.

Это, естественно, не значит, что социализм может существовать и развиваться лишь в условиях однопартийной системы. В Народной республике Болгария, в Германской демократической республике и Польской народной республике на политической арене действовали несколько партий. Поэтому решение вопроса, будет ли в социалистической стране однопартийная или многопартийная система, зависит от того, примут ли другие партии курс народа на последовательные социалистические преобразования.

Подготовил В. Кожевников.