П. Федосеев «Противоположность идеалистической диалектики Гегеля и марксистского диалектического метода»

Как известно, диалектический материализм является самым передовым мировоз­зрением современности, непримиримо враждебным всякому застою, вся­кой реакции. Диалектический материализм как мировоззрение марксист­ско-ленинской партии представляет прямую противоположность буржу­азной идеологии.

Марксистская философия возникла не в стороне от предшествую­щего развития человеческой мысли. Однако Маркс и Энгельс не могли просто заимствовать и механически включить в своё мировоззрение пере­довые идеи предшествующей общественной мысли, так как эти идеи были ограничены философскими предрассудками своей эпохи, рамками буржуазного миросозерцания. Известно, что Маркс и Энгельс взяли «рациональное зерно» из диалектики Гегеля, «основное зерно» из мате­риализма Фейербаха. Но это вовсе не значит, что Маркс и Энгельс остались на почве немецкой философии.

Определяя отношение марксистской диалектики к диалектике Ге­геля, товарищ Сталин писал: «Характеризуя свой диалектический метод, Маркс и Энгельс ссылаются обычно на Гегеля, как на философа, сфор­мулировавшего основные черты диалектики. Это, однако, не означает, что диалектика Маркса и Энгельса тождественна диалектике Гегеля. На самом деле Маркс и Энгельс взяли из диалектики Гегеля лишь её «рациональное зерно», отбросив гегелевскую идеалистическую шелуху и развив диалектику дальше, с тем, чтобы придать ей современный научный вид».

Марксистский диалектический метод прямо противоположен методу Гегеля. Маркс и Энгельс не могли перенять в готовом виде принципы немецкой философии. Создавая своё научное, революционное мировоз­зрение, Маркс и Энгельс вели неутомимую и беспощадную борьбу именно с немецкой идеологией, с немецкой философией.

Немецкая идеология того времени была главным врагом научного, марксистского мировоззрения. Об этом Маркс и Энгельс очень чётко сказали в известной своей работе «Святое семейство»: «Опаснейшим врагом реального гуманизма в Германии является спири­туализм, или спекулятивный идеализм, который на место действительного индивидуального человека ставит «самосознание», или же «дух», и вместе с евангелистом учит: «Дух животворящ, плоть же — немощна». Само собою разумеется, что этот бесплотный дух одарён умом лишь в своём воображении. То, с чем мы боремся в бауэровской критике, есть именно карикатурно воспроизводящее себя спекулятивное мышление. Мы видим в ней совершеннейшее выражение христианско-герман­ского принципа, в последний раз проявляющего себя в попытке пре­вратить самоё «критику» в трансцендентную силу»[1].

Маркс и Энгельс ясно видели, что без разгрома этой немецкой идеологии, без последовательного разоблачения немецкой философии невозможно было обосновать и развить научное пролетарское мировоз­зрение, немыслимо было добиться того, чтобы это научное мировоззре­ние победило в рабочем движении.

Не удивительно поэтому, что все ранние работы Маркса и Энгельса направлены своим остриём против немецкой идеологии и, в частности, против предрассудков немецкой философии, в том числе Гегеля и Фейербаха.

В годы 1841—1842 Энгельс написал три философских памфлета: «Шеллинг о Гегеле», «Шеллинг и откровение» и «Шеллинг — философ во Христе, или преображение мирской мудрости в мудрость божествен­ную». В этих памфлетах Энгельс подвергает уничтожающей критике реакционную философию Шеллинга и вместе с тем тогда уже отмечает ограниченность, умеренность, консервативность выводов гегелевской философии.

В 1843—1844 годах Маркс написал для «Немецко-французских ле­тописей» две статьи: «К критике гегелевской философии права» и «К еврейскому вопросу». Обе статьи целиком направлены против немец­кой идеологии того времени, против гегелевской философии. Маркс дал в них первые наброски своего материалистического миропонимания и разоблачил реакционные предрассудки гегельянства.

В период 1844—1846 годов Маркс и Энгельс подготовили две капи­тальные работы — «Святое семейство» и «Немецкая идеология», — по­свящённые критике немецкой идеологии и, в частности, критике тогдаш­ней немецкой философии. В этих работах Маркс и Энгельс показывают, что нельзя обосновать и двигать вперёд новое мировоззрение, не отбросив реакционных предрассудков немецкой философии.

Немецкая идеология перевернула все действительные отношения на голову. Основу всех явлений она видела в духовной стороне — то ли в абсолютном духе, то ли в субъекте, то ли в самосознании. Последова­тели философии Гегеля — младогегельянцы, изображавшие себя рево­люционерами и притом чуть ли не самыми крайними революционерами, — на самом деле были крайними реакционерами. Они распространяли иллю­зии, будто бы улучшение земных отношений зависит исключительно от критики этих отношений. Все изменения в общественной жизни своди­лись, по мнению младогегельянцев, только к изменениям в сфере идео­логии.

В предисловии к «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс говорили: «Первый том предлагаемой работы ставит себе целью разоблачить этих овец, считающих себя волками и принимаемых за таковых,— показать, что они своим блеянием лишь философски воспроизводят представления немецких буржуа, что хвастливые речи этих философских истолковате­лей только отражают убожество немецкой действительности»[2].

Немецкие идеологи якобы подвергали беспощадной критике всё существующее и потому называли себя представителями «критической критики».

В действительности эта «критическая критика» ничего не критико­вала, а вращалась исключительно в сфере идеологических вопросов. Маркс и Энгельс резко и остроумно, едко и беспощадно бичуют «кри­тическую критику»:

«Критика только то и делает, что «образует формулы из категорий существующего», а именно — из существующей гегелевской фи­лософии и существующих социальных стремлений. Формулы — и ничего более, кроме формул. И несмотря на все её нападки на догматизм, она сама себя осуждает на догматизм, мало того — на догматизм женский. Она является и остаётся старой бабой; она — увядшая и вдов­ствующая гегелевская философия, которая подрумянивает и под­крашивает своё высохшее до отвратительнейшей абстракции тело и поглядывает на всю Германию в поисках за женихом».[3]

Давая такую убийственную характеристику немецкой философии, идеологии младогегельянцев, Маркс и Энгельс исходили из того, что без преодоления этой идеологии немыслимо было ни создавать револю­ционную партию, ни вооружать её передовым научным мировоззрением.

Немецкая идеология являлась не чем иным, как теоретическим оправданием тогдашней действительности (Прим РП. — Выд. жирным шрифтом здесь и далее РП). Это была идеология трусли­вой, консервативной немецкой буржуазии, которая робко помышляла о политической власти, но более всего боялась революции. Эта идеоло­гия грубого прусского национализма, шовинизма и являлась тем самым препятствием, которое надо было разбить на пути создания нового, научного мировоззрения.

Вне связи со всей этой немецкой идеологией нельзя понять диалек­тику Гегеля. «Рациональное зерно» диалектики Гегеля, его учение о раз­витии, втиснуто в узкие, уродливые рамки немецкой идеологии. Противо­речие между методом Гегеля, его диалектикой и между его консерва­тивной идеалистической системой находит своё объяснение в особенно­стях тогдашней немецкой обстановки, в особенностях немецкой идеоло­гии. Гегелевская идеалистическая система в целом была оправданием германской действительности того времени, оправданием существовав­ших тогда порядков и доказательством их совершенства, вечности и неизменности. Ясно отсюда, что метод Гегеля пришёл в резкое противо­речие с его идеалистической системой.

Метод Гегеля учил о развитии, об изменении, а весь смысл гегелев­ской системы сводился к тому, что развитие уже завершилось, прекратилось. Развитие относится только к прошлому. В прошлой истории совершались изменения, одни формы сменялись другими — более высо­кими, но, поскольку самые совершенные формы воплотились в немецкой действительности, дальнейшее движение приостанавливается. Отсюда видно, что диалектика Гегеля противоположна диалектике Маркса, что эта противоположность отражает в себе противоположность буржуаз­ного и пролетарского мировоззрений. Философия Гегеля отражает си­стему буржуазного мировоззрения, именно мировоззрения немецкого буржуа, трусливого, консервативного, шовинистически настроенного.

Фихте, Гегель в своих сочинениях нередко восторгаются француз­ской революцией, но было бы глубоко ошибочным на основании этих фраз считать Фихте и Гегеля сторонниками этой революции. И Фихте и Гегель, как и другие представители немецкой идеологии, восторгались французской революцией лишь теоретически, да и восторгались-то, соб­ственно, не самой революцией, а её идеями. На идеологию немецких философов того времени наложила свою печать гнусная прусская дей­ствительность. Их идеология, чуждая революционной практике, носила крайне отвлечённый характер. Германская буржуазия вполне примиря­лась с убогой и отсталой германской действительностью.

Гегель являлся идеологом растущей германской буржуазии, разви­тие которой, однако, тормозилось наличием феодальных порядков в стране. Германия была тогда экономически отсталой страной по сравне­нию с Францией и Англией. В то время как французская буржуазия утвердила революционным путём своё господство, а английская буржуа­зия революционизировала промышленность и завоевала себе ряд коло­ний, Германия оставалась раздробленной на ряд феодальных княжеств, а германская буржуазия могла лишь мечтать о том, чего добилась бур­жуазия во Франции и в Англии. Слабая в экономическом и политиче­ском отношениях, немецкая буржуазия пресмыкалась перед мелкими владетельными князьками, примиряясь с господствовавшей в стране фео­дальной реакцией. В Пруссии власть находилась в руках помещиков-юнкеров, которые проповедывали зоологический национализм, ненависть к прогрессивным общественным идеям, насаждали культ средневекового варварства. Их мировоззрение сводилось к утверждению того, что весь мир создан для немцев, что немцы достигли высшей ступени развития. (Прим. РП — Эти идеи нашли свое продолжение в крайней реакции, которую проявила впоследствии уже не феодальная аристократия, а буржуазия — в германском фашизме.)

Немецкая буржуазия и её идеологи, как неоднократно указывали Маркс и Энгельс, более всего боялись революции, особенно с того пе­риода, когда во Франции революция вступила в решительную схватку с контрреволюцией. Даже мысли о возможности революции в Германии немецкая буржуазия не переносила. Характеризуя её отношение к фран­цузской революции, Энгельс писал:

«Но вдруг французская революция, точно громовая стрела, ударила в этот хаос, называемый Германией… Все средние классы и лучшая часть дворянства с радостным ликованием относились к Национальному собранию и к французскому народу. Все немецкие поэты воспевали славу французского народа. Но это был чисто немецкий энтузиазм, он имел только метафизический характер, он относился только к теории французских революционеров. Но когда теории были отодвинуты фак­тами на задний план… как только народ практически утвердил свою власть благодаря перевороту «10 августа», когда, кроме того, свержение жирондистов 31 мая 1793 г. заставило умолкнуть всякие теории,— тогда этот энтузиазм Германии сменился фанатической ненавистью к револю­ции»[4].

Умонастроения немецких буржуа не могли не отразиться на взгля­дах Гегеля. Недаром Гегель, превозносивший теоретически идеи фран­цузской революции, яростно доказывал невозможность и ненужность революции в Германии.

Именно потому, что немецкая буржуазия того времени и предста­вители её идеологии и не помышляли о движении вперёд, а лишь об утверждении существовавшей реакционной действительности, именно поэтому диалектика Гегеля обращена исключительно к прошлому, к прошлой истории. Когда Гегель рассматривает прошлое, историю фи­лософии, религии, эстетики, историю права, он показывает там движение вперёд, прогрессивное поступательное развитие, смену обстановки, сме­ну устаревших форм новыми, более высокими формами. Но как только Гегель доходит до своей эпохи, он изменяет диалектике и как закоре­нелый метафизик твердит, что дальнейшее развитие невозможно, улуч­шения в действительности все уже произведены. Гегель полагал, что вся предшествующая история общества, история права, философии, ре­лигии, эстетики подготовила то совершенное положение дел, которое сложилось в Германии, а дальнейшее развитие ненужно и невозможно.

Гегель считал, что революция, которая произошла во Франции, не может повториться в Германии, ибо в Германии процесс развития уже завершился, там уже всё достигло своего совершенства.

Отвергая возможность революции в Германии, Гегель в «Философии истории» писал: «…Формальному принципу философии в Германии про­тивостоят конкретный мир и действительность с внутренне удовлетво­рённою потребностью духа и с успокоившеюся совестью… В Германии просвещение стояло на стороне теологии; во Франции оно тотчас же приняло направление, враждебное церкви. В Германии всё в светских делах уже было улучшено благодаря реформации…»[5].

Заглядывать вперёд, применять диалектику к рассмотрению буду­щего развития общества Гегель отказывался, считая, что вообще тео­рия не может смотреть в будущее; её цель и назначение — понимать то, что есть. «Постичь то, что есть,— вот в чём задача философии, ибо то, что есть, — есть разум… Философия есть точно так же современ­ная ей эпоха, постигнутая в мышлении. Столь же глупо думать, что какая-либо философия может выйти за пределы современ­ного ей мира, сколь глупо думать, что отдельный индивидуум может перепрыгнуть через свою эпоху… Если же его теория в самом деле выхо­дит за её пределы, если он строит себе мир, каким он должен быть, то этот мир, хотя, правда, и существует, однако — только в его мнении…»[6]. (Прим. РП — Один в один наши буржуазные идеологи, с времен перестройки убеждавшие всех, что марксизм это всего лишь частное мнение Маркса и уверовавших в его непогрешимость его сторонников, что коммунизм это искусственная схема, желательная реальность  (см. у Гегеля — «каким он должен быть»), и не более того, что ничего научного в марксизме, мол, нет. Теперь ясно, откуда взялся этот ложный тезис, кто из философов прежних исторических эпох «идейно оплодотворил» наших буржуазных контрреволюционеров — Гегель!)

В немецкой идеологии наиболее ярко, наиболее явственно проявля­лась ограниченность буржуазного мировоззрения, и диалектика Гегеля страдает именно этой буржуазной ограниченностью.

В чём состоит связь диалектики Гегеля с буржуазным мировоззре­нием? Как случилось, что Гегель открыл диалектику и вместе с тем затемнил её?

Чтобы разобраться в этом вопросе, следует иметь в виду, что идеи, заключённые в диалектическом методе Гегеля, вовсе не являются исключительным достоянием немецкой философии, в частности Гегеля. В той или иной форме эти идеи были свойственны всей той эпохе. Ге­гель лишь логически систематизировал, обосновал, развил в философ­скую систему распространённые тогда идеи.

В чём состоит суть диалектического метода Гегеля, если брать его «рациональное зерно»?

В том, что явления не всегда были такими, какие они есть, что явления постоянно изменяются, развиваются, притом развитие их осу­ществляется через противоречия, путём борьбы противоположных сторон.

Были ли такого рода идеи в буржуазном мировоззрении той эпохи?

Да, были, и не только в немецкой философии. В политической эко­номии, в исторической науке и в художественной литературе Европы того времени идея о том, что мир развивается, что в нём существуют противоречия, распространена была довольно широко. Это и понятно. Буржуазная эпоха настолько обнажила и упростила все социальные противоречия, что их нельзя было уже не замечать. Поэтому буржуаз­ные экономисты, историки, философы подмечали и описывали противо­речивое развитие общества. Буржуазные экономисты раскрыли экономи­ческую основу существования классов. Так например Рикардо писал: «Продукт земли, — всё, что получается с её поверхности путём соеди­нённого приложения труда, машин и капитала — делится между тремя классами общества, а именно: землевладельцами, собственниками денег или капитала и рабочими, трудом которых она обрабатывается»[7].

Буржуазные экономисты, раскрывая противоположность между классами, считали эту противоположность вечной и незыблемой. Выяс­няя историческое значение и вместе с тем ограниченность воззрений экономистов-классиков, Маркс писал: «Последний великий представи­тель английской классической экономии, Рикардо, в конце концов созна­тельно берёт исходным пунктом своего исследования противоположность классовых интересов, заработной платы и прибыли, прибыли и земельной ренты, наивно рассматривая эту противоположность как естественный закон общественной жизни»[8].

Французские историки времён Реставрации изобразили достаточно ярко историческое развитие классовой борьбы. В сочинениях Гизо, Тьерри и Минье борьба классов рассматривается как основа всех поли­тических событий. Так, Гизо писал: «Борьба различных классов нашего общества наполняет собою нашу историю». Деление общества на клас­сы Гизо связывал с имущественными отношениями: «Чтобы понять поли­тические учреждения, надо изучить различные слои, существующие в обществе, и их взаимные отношения. Чтобы понять эти различные обще­ственные слои, надо знать природу поземельных отношений». Огюстен Тьерри не менее ясно сознавал классовую подоплёку исторических со­бытий. Так, историю английской революции он изображает как борьбу буржуазии против аристократии. Даже религиозные движения той эпохи он рассматривает как проявление этой борьбы классов. «С обеих сторон война велась за положительные интересы. Всё остальное было внешно­стью или предлогом».

В философии Гегеля учение о противоречивом характере развития сформулировано в качестве всеобщего теоретического принципа. Гегель учил, что все вещи противоречивы в самих себе, что противоречие не есть что-то случайное, наоборот, оно есть принцип всякого самодвиже­ния: «Противоречие же есть корень всякого движения и жизненности, лишь поскольку нечто имеет в самом себе противоречие, оно движется, обладает импульсом и деятельностью».

Но это учение о развитии через противоречие Гегель повернул толь­ко к прошлому и ударение делал не на том, что противоречия развёрты­ваются и развиваются, а наоборот, он утверждал, что противоречия в ходе развития сглаживаются, нейтрализуются, уравновешиваются. (Прим. РП — Точно также и современные гегельянцы, не отрицая противоречий общественной жизни, стремятся их сгладить, примирить между собой.) К то­му же Гегель, как идеалист, применил диалектику не к реальной жизни, а лишь к развитию понятий, к развитию так называемого абсолютного духа. (Прим. РП — Это принципиальнейший момент! Гегель не исследовал окружающую действительность, он жонглировал понятиями, причем понятия для него были первичными элементами, абсолютным духом, а материя — всего лишь их производной, в которой он воплощен. У Гегеля — диалектика понятий, а не диалектика природы.) Весь ход мирового развития приобрёл у Гегеля мистический харак­тер. Реальный мир в гегелевской философии является производным от понятия, от идеи. Поэтому само развитие логических категорий получи­ло у Гегеля превратную, фантастическую форму. Ленин указывал, что логику Гегеля нельзя применять в данном виде, нельзя брать как данное; из неё надо выбрать логические оттенки, очистив их от мистики идей. (Прим. РП — Это то, о чем напрочь забывают неофиты, уверовавшие в то, что марксизм можно изучить, изучая Гегеля, в чем им усердно убеждают некоторые бывшие советские профессора, закостеневшие в своем оппортунизме.)

Хотя диалектика Гегеля и содержала в себе «рациональное зерно», которое можно было использовать, но эта диалектика вплетена органи­чески в буржуазное мировоззрение, в немецкую идеологию. Недаром Маркс отметил, что мистифицированная диалектика Гегеля стала модой в Германии, ибо в таком виде она прославляла и освящала существую­щие порядки.

Реакционные буржуазные философы ненавидят и отвергают револю­ционную диалектику. Многие из них цепляются за диалектику в её ми­стифицированном виде, ибо такая диалектика всегда оправдывает гнёт и эксплуатацию, бесправие народов, всю гнусность и мерзость эксплуататорского строя. Мистифицированная диалектика Гегеля обосновывала превосходство немцев над другими народами, оправдывала войны, освя­щала и восхваляла прусско-монархическое государство и т. д. В фило­софской системе Гегеля развитие приводит к тому, что прусское госу­дарство оказывается вершиной прогресса, а германский народ — един­ственным в своём роде, избранным народом, который призван господ­ствовать над всеми нациями. Мистифицированная диалектика Гегеля утверждает, что войны ведут к оздоровлению нравов, что без войны народ — это стоячее болото. Вот почему, отвергая революционную диа­лектику, идеологи империалистической буржуазии подхватывали и раз­дували мистифицирующую сторону в гегелевском учении. (Прим. РП — Не случайно учение Гегеля явилось одним философских корней человеконенавистнического германского фашизма. В нем исходно было то, что позарез требовалось империалистической реакции для удушения революционного движения пролетариата.)

Маркс и Энгельс подвергли беспощадной критике реакционную сторону философии Гегеля, отбросили гегелевскую мистику идей.

Основоположники марксизма-ленинизма создали и развили материа­листическую диалектику и применили диалектический метод к анализу развития действительного, материального мира, притом применили не только к прошлой истории, но к настоящему и будущему развитию общества.

Маркс и Энгельс отвергли учение Гегеля о том, что развитие будто бы прекратилось и что все противоречия разрешились путём их прими­рения.

Коренное отличие метода Маркса и Энгельса от воззрений буржуазных философов, экономистов и историков заключалось в учении о преодолении противоречий через борьбу противоположностей. Маркс и Энгельс резко критиковали буржуазные учения о примирении и мирном гармоническом сосуществовании противоположностей. Самый существенный недостаток гегелевской диалектики Энгельс видел в том, что она не уделяет должного внимания преодолению противоречий. Кри­тикуя Бентама, пытавшегося примирить общий интерес и частный интерес на почве частной собственности, Энгельс писал: «Бентам делает здесь в своей эмпирии ту же ошибку, какую Гегель сделал в теории; он не посвящает достаточно внимания преодолению противоречий, подчи­няет субъект предикату, целое — части и этим опрокидывает всё вниз головой»[9].

Правда, Гегель учил, что противоречия разрешаются. Но гегелев­ское разрешение противоречий сводится к их примирению, слиянию. Гегель говорит, что самостоятельные противоположности снимают себя и превращают себя в своё другое. Они погружаются в основание и в этом погружении сливаются с самими собой.

Маркс блестяще показал, как у Гегеля происходит примирение, уравновешивание противоположностей. «…Мысль, противополагаясь сама себе, разделяется на две мысли, противоречащие одна другой, — на положение и отрицание, на да и нет. Борьба этих двух заключаю­щихся в антитезе противоположных элементов образует диалектическое движение. Да превращается в нет, нет превращается в да, да становится одновременно и да и нет, нет становится одновременно и нет и да. Таким путём противоположности взаимно уравновешива­ются, нейтрализуются и парализуются. Слияние этих двух мыслей, про­тиворечащих одна другой, образует новую мысль — их синтезис. Эта новая мысль опять разделяется на две противоположные мысли, кото­рые, в свою очередь, сливаются в новом синтезисе»[10]. (Прим. РП — Это то, о чем часто забывают те, кто пытается овладеть диалектикой Маркса, изучая Гегеля. Разрешение противоречий в марксизме, как известно,  происходит принципиально по другому.)

Учение о примирении, уравновешивании противоречий, которое Ге­гель проводил в области философии, буржуазные экономисты и истори­ки настойчиво применяли к общественной жизни. (Прим. РП. — И применяют до сих пор! Это, кстати, основной догмат не только прямо буржуазных идеологов, но и оппортунистов, проводников буржуазных идей в рабочем движении, в последнее время все чаще выдающих себя за марксистов.) Историки времён Ре­ставрации признавали факт разделения общества на классы и в борьбе классов видели основу всей политической истории. Но они и не помыш­ляли о возможности уничтожения классов. Разделение общества на классы они считали нормальным и неизменным состоянием. Буржуазные историки уверяли, что с победой буржуазии над аристократией классо­вые противоположности разрешаются и наступает социальный мир.

Великий мастер реалистического изображения жизни Бальзак с исключительной силой и живостью отобразил социальные противоречия своей эпохи. Он доказывал, что эти противоречия вырастают с логиче­ской закономерностью. Но Бальзак сделал отсюда совершенно ошибоч­ный вывод, будто никакие силы не могут уничтожить эти противоречия. Примирение противоречий, проповедь политической гармонии — таков, по мнению Бальзака, залог благоденствия общества. «Всюду, где бы вы ни собрали на определённом пространстве несколько семей различного достатка, вы будете наблюдать, как образуются высшие круги, патри­ции, первый, второй и третий классы общества. Равенство, может быть, станет когда-нибудь правом, но никакая власть человеческая не сможет обратить его в факт. Было бы очень полезно для благоденствия Фран­ции популяризировать в ней эту идею. Для наименее сознательных масс откроются тогда все блага политической гармонии. Гармония есть по­эзия порядка, а народы имеют живую потребность в порядке»[11].  (Прим. РП — Очень откровенно, верно? Просто певец буржуазии! Что-то у нас в России о нем забыли. Хотя действуют прямо по указке Бальзака — усиленно распространяют среди трудящихся масс ложную веру в то, что при буржуазном порядке, в условиях разделения общества на классы возможна общественная гармония.)

Мелкобуржуазные социалисты не выходили за рамки буржуазного мировоззрения. Например, Прудон, негодуя по поводу противоречий буржуазной жизни, и не помышлял, однако, об уничтожении самого источника всех этих противоречий — эксплуататорского строя. Прудон, как говорил Маркс, стремился открыть правильное равновесие, синтез двух буржуазных мыслей. Прудон осуждал противоречия, но не с тем, чтобы их уничтожить, а с тем, чтобы их примирить. Критикуя эти при­миренческие тенденции, Маркс писал: «Желая примирить противоречия, Прудон даже не задаёт себе вопроса — а не надо ли преобразовать са­мую основу этих противоречий?»[12].

Маркс и Энгельс, применяя диалектику к анализу живой действи­тельности, выявили противоречивость в развитии самой экономической основы общества. Они подметили, что производительные силы и произ­водственные отношения развиваются неравномерно. В то время как про­изводительные силы непрерывно растут, изменяются, производственные отношения в течение более или менее длительного времени остаются неизменными. На известной ступени развития производительные силы приходят в столкновение с производственными отношениями, внутри которых они ранее развивались. Противоречие между производительны­ми силами и производственными отношениями составляет самый глубо­кий корень всех социальных антагонизмов, конфликтов и столкновений: Маркс резко критиковал Прудона за то, что он подменил анализ дей­ствительных противоречий изложением противоречий в своей собствен­ной голове.

«На место великого исторического движения, рождающегося из конфликта между уже приобретёнными производительными силами лю­дей и их общественными отношениями, которые не соответствуют боль­ше этим производительным силам, на место страшных войн, которые готовятся между различными классами одной нации и между различ­ными нациями, на место практической и насильственной деятельности масс, которая одна будет в силах разрешить эти столкновения, на место этого обширного, продолжительного и сложного движения Прудон ста­вит причудливые движения своей головы»[13].

В этом полемическом замечании Маркса следует особенно подчерк­нуть три момента: 1) коренным противоречием в развитии общественной жизни является противоречие между производительными силами и не соответствующими им производственными отношениями; 2) это коренное противоречие лежит в основе конфликтов и столкновений между раз­личными общественными классами одной нации и между различными нациями; 3) социальные противоречия могут быть разрешены только практической и насильственной деятельностью масс. Маркс и Энгельс показали, что противоречия, свойственные буржуазному обществу, не являются вечными и неодолимыми, как это считали буржуазные идео­логи. Маркс и Энгельс восстали против учения о нейтрализации и при­мирении противоположностей, которое преобладало в философии, поли­тической экономии и в исторической науке того времени. Они впервые провозгласили, что только непримиримой борьбой можно устранить противоположности.

В применении к обществу преодоление самых резких и самых ост­рых противоречий означает уничтожение классов. Борьбу за уничто­жение классов Маркс и Энгельс считали задачей всей своей деятельно­сти, главной целью рабочего движения. Как беспощадно Маркс и Эн­гельс бичевали лозунг «уравнения классов», который проповедывали всякого рода буржуазные реформисты! Критикуя программу анархистов, Маркс показал, что лозунг «политического, экономического и социаль­ного уравнения классов» противоречит полному освобождению рабочего класса. «Уравнение классов, понимаемое буквально, сводится к гармонии капитала и труда, столь назойливо проповедуемой буржуазными социалистами. Не уравнение классов (бессмыс­лица, на деле неосуществимая), а, наоборот, уничтожение клас­сов — вот подлинная тайна пролетарского движения, являющаяся ве­ликой целью Международного Товарищества Рабочих»[14].

В учении об уничтожении классов путём доведения классовой борь­бы до диктатуры пролетариата Маркс видел главное отличие своей теории классовой борьбы от всех предшествующих теорий. Яснее всего это отличие сформулировал сам Маркс в известном письме Вейдемейеру 5 марта 1852 года. Маркс там указывает, что ему не принадлежит ни заслуга открытия классов в современном обществе, ни заслуга открытия борьбы классов. Задолго до него буржуазные историки изло­жили историческое развитие борьбы между классами, а буржуазные эко­номисты — экономическую анатомию классов. И далее Маркс с предель­ной ясностью и чёткостью подчеркнул то новое, что он внёс в понимание исторического процесса: «То, что я сделал нового, состояло в до­казательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определёнными историческими формами развития производства; 2) что классовая борьба необходимо ведёт к диктатуре пролетариата; 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к бесклассовому обществу».

В этих положениях Маркса об особенностях марксистского понима­ния классовой борьбы даётся ключ к пониманию всей противоположно­сти марксистского диалектического метода и идеалистической диалекти­ки Гегеля. В отличие от гегелевского учения о примирении противоречий основоположники марксизма-ленинизма главное ударение делают на борьбу противоположностей, на их преодоление и уничтожение в ходе этой борьбы.

Вот почему нельзя не видеть той резкой грани, того резкого проти­воречия, которое существует между диалектикой марксистской и диа­лектикой Гегеля. Стереть эту грань, сблизить марксистскую диалектику с диалектикой Гегеля, — это значит ничего не понять в противополож­ности между пролетарским и буржуазным мировоззрениями.

В прямую противоположность диалектике Гегеля основоположники марксизма-ленинизма развивали идеи материалистической диалектики, которая выражает собой пролетарские мировоззрение. Марксистский диалектический метод является подлинно научным отражением законов развития материального мира, обобщением исторического опыта борьбы народных масс за своё освобождение от эксплуатации и гнёта.

Основоположники марксизма-ленинизма впервые обосновали то положение, что противоречия в развитии общества можно и нужно пре­одолевать путём борьбы. В применении к обществу уничтожение проти­воречий есть уничтожение классов, уничтожение эксплуатации человека человеком. Классики марксизма-ленинизма указали путь, как уничто­жить в обществе антагонизм классов, эксплуатацию одного класса другим.

Учение о противоречивом характере развития, о борьбе противопо­ложностей получило особенно яркое подтверждение в эпоху империа­лизма. Никогда социальные противоречия не достигали такой остроты, никогда столкновения и конфликты не были такими ожесточёнными, как при империализме. Марксистское учение о преодолении противоречий путём борьбы противоположностей приобрело поэтому особо важное значение. Не случайно, что именно в эпоху империализма, в разгар пер­вой мировой империалистической войны, выступая против врагов марк­сизма, Ленин неоднократно подчёркивал марксистское учение о борьбе противоположностей в наиболее резких формулировках. Характеризуя диалектическое понимание развития, Ленин писал: «Развитие есть «борь­ба» противоположностей». В противовес метафизике, прикрывающей ре­формистскую теорию притупления классовых противоречий, теорию сотрудничества классов, Ленин подчёркивает непримиримость взаимо­исключающих противоположностей: «Единство (совпадение, тождество, равноденствие) противоположно­стей условно, временно, преходяще, релятивно. Борьба взаимоисключаю­щих противоположностей абсолютна, как абсолютно развитие, дви­жение».

Особенности марксистской диалектики с необычайной ясностью раскрыты в работе товарища Сталина «О диалектическом и историче­ском материализме». Характеризуя противоположность метафизики и диалектики, товарищ Сталин вскрывает основные черты марксистского диалектического метода. В противоположность метафизике диалектика рассматривает вещи и явления не в их изолированном состоянии, а в их взаимосвязи и обусловленности, не как неизменные, а как постоянно раз­вивающиеся, где количественные незаметные изменения приводят в ко­нечном счёте к коренным качественным изменениям. Качественное изме­нение наступает не постепенно, а быстро, внезапно, в виде скачкообраз­ного перехода от одного состояния к другому. При этом товарищ Сталин подчёркивает, что развитие осуществляется путём противоречий. Борьба противоположностей, борьба старого и нового составляет содер­жание процесса развития.

Эти черты, отличающие марксистскую диалектику от метафизики, вместе с тем отличают марксистско-ленинскую диалектику и от диа­лектики Гегеля. О марксистском понимании общественного развития товарищ Сталин пишет:

«Если мир находится в непрерывном движении и развитии, если отмирание старого и нарастание нового является законом развития, то ясно, что нет больше «незыблемых» общественных порядков, «вечных принципов» частной собственности и эксплуатации, «вечных идей» под­чинения крестьян помещикам, рабочих капиталистам.

Значит, капиталистический строй можно заменить социалистическим строем, так же, как капиталистический строй заменил в своё время фео­дальный строй.

Значит, надо ориентироваться не на те слои общества, которые не развиваются больше, хотя и представляют в настоящий момент преоб­ладающую силу, а на те слои, которые развиваются, имеют будущность, хотя и не представляют в настоящий момент преобладающей силы»[15].

Отмечая эту особенность в применении диалектики к практической деятельности партии, товарищ Сталин говорит: «Значит, чтобы не ошибиться в политике, надо смотреть вперёд, а не назад».

Понятно, эта черта марксистской диалектики прямо противоположна духу и устремлениям диалектики Гегеля.

О противоречивом характере развития товарищ Сталин пишет: «Если развитие происходит в порядке раскрытия внутренних проти­воречий, в порядке столкновений противоположных сил на базе этих противоречий с тем, чтобы преодолеть эти противоречия, то ясно, что классовая борьба пролетариата является совершенно естественным и не­избежным явлением.

Значит, нужно не замазывать противоречия капиталистических по­рядков, а вскрывать их и разматывать, не тушить классовую борьбу, а доводить её до конца.

Значит, чтобы не ошибиться в политике, надо проводить неприми­римую классовую пролетарскую политику, а не реформистскую политику гармонии интересов пролетариата и буржуазии, а не соглашательскую политику «врастания» капитализма в социализм»[16].

Понятно, что эта особенность, эта черта марксистской диалектики составляет прямую противоположность духу и смыслу диалектики Ге­геля.

Партия большевиков, основатели и вожди её Ленин и Сталин раз­рабатывают именно такую, революционную диалектику. Марксистско-ленинское понимание диалектики, для которой нет ничего раз и навсегда данного, установленного, вечного, непреодолимого,— это понимание лежит в основе мировоззрения марксизма-ленинизма. Во всей своей дея­тельности по руководству рабочим движением, в перестройке общест­венной жизни наша партия осуществляла и осуществляет основные прин­ципы марксистско-ленинской диалектики: не примирять противоречия, не прятать их, а распутывать их до конца и преодолевать, уничтожать их путём открытой борьбы. Революция никогда бы не победила, если бы революционеры действовали по принципу социал-демократической тео­рии примирения противоречий, теории врастания капитализма в со­циализм.

Партия большевиков с самого начала своего зарождения отбросила эти догмы социал-демократии, ориентировала трудящиеся массы на уни­чтожение противоречий путём борьбы, а не на то, чтобы их замазывать и примирять. Этим путём партия привела народ к победе, к созданию советского строя. Сама партия развивалась и укреплялась путём пре­одоления противоречий. Товарищ Сталин указывает, что преодоление внутрипартийных противоречий путём борьбы является законом развития партии. Те партии, которые замазывали, прикрывали внутрипартийные противоречия, подвергались разложению и погибали. (Прим. РП — Погибла и КПСС, когда стала замазывать внутрипартийные противоречия, которые были ничем иным как противоречиями классовыми, противоречиями между революцией и контрреволюцией.)

Только партия большевиков, смело и беспощадно вскрывавшая про­тиворечия в развитии общества, разбившая все оппортунистические груп­пировки, закалилась и окрепла в ходе борьбы и стоит ныне во главе могущественнейшего в мире государства.

В прошлом не было примеров, чтобы история шла и жизнь строи­лась в соответствии с предначертаниями теоретиков и политических дея­телей. Политические теории не выдерживали испытания жизни, ибо не имели под собой научной базы. Марксизм-ленинизм выдержал историче­скую проверку и показал необычайную силу и жизненность в ходе обще­ственного развития. Около сотни лет прошло со времени зарождения марксизма. За это время предначертания Маркса и Энгельса о грядущем, о путях развития общества осуществлялись и претворялись в жизнь. Марксистско-ленинская партия является силой, направляющей общест­венное развитие. История нашей страны шла тем путём, который был указан Лениным и Сталиным. И уже более четверти века трудящиеся нашей страны, взявшие судьбы государства в свои руки, строят свою жизнь в точном соответствии с предначертаниями Ленина и Сталина.

Марксистская диалектика была для нас руководством к действию в мирное время. Она является таким руководством и теперь, в условиях войны. Великая отечественная война ещё и ещё раз показала дально­видность и жизненность тех выводов, которые строятся на базе марк­систско-ленинского диалектического метода.

«Для диалектического метода,— говорит товарищ Сталин,— важно прежде всего не то, что кажется в данный момент прочным, но начи­нает уже отмирать, а то, что возникает и развивается; если даже выгля­дит оно в данный момент непрочным, ибо для него неодолимо только то, что возникает и развивается»[17].

Отечественная война подтвердила, что непобедимо только то, что растёт и крепнет. Побеждает то государство, силы которого растут в ходе борьбы. Наоборот, то государство, силы которого слабеют в ходе войны, неизбежно терпит поражение. Изменение в соотношении сил, ко­торое произошло на советско-германском фронте, как нельзя более ярко и убедительно свидетельствует о правоте этого вывода марксистско-ленинской диалектики.

Вскрывая причины поражения немецких войск на советско-герман­ском фронте, товарищ Сталин говорил: «Изменилось соотношение сил на советско-германском фронте. Дело в том, что фашистская Германия всё более и более истощается и становится слабее, а Советский Союз всё более и более развёртывает свои резервы и становится сильнее».

В этом источник побед Красной Армии и причина поражений немец­ко-фашистских войск.

Наиболее острым противоречием в наше время является противоре­чие между силами прогресса, объединёнными в антигитлеровской коали­ции, и силами реакции, которые воплощает фашистская Германия.

Есть, конечно, такие политиканы, которые помышляют о том, нель­зя ли как-нибудь примирить эти два лагеря, смертельно враждебные друг другу. Наше мировоззрение не признаёт никакого примирения, ни­какого уравновешивания, никакого мирного сожительства этих враж­дебных сил. (Прим. РП — Хрущев впоследствии признал — см. его «политика мирного сосуществования». Вот и досуществовали, пока не оказались полностью разоруженными перед мировым империализмом, и идейно, и организационно!) Борьба до полного разгрома, до полного уничтожения гит­леровского государства, гитлеровской армии, гитлеровского «нового по­рядка» в Европе — таковы интересы прогрессивного человечества, таков вывод нашего марксистско-ленинского мировоззрения.

«Немецкие войска,— говорит товарищ Сталин,— напоминают теперь раненого зверя, который вынужден уползать к границам своей берло­ги — Германии для того, чтобы залечить раны. Но раненый зверь, ушед­ший в свою берлогу, не перестаёт быть опасным зверем. Чтобы избавить нашу страну и союзные с нами страны от опасности порабощения, нужно преследовать раненого немецкого зверя по пятам и добить его в его соб­ственной берлоге».

Советский народ, воспитанный партией большевиков в духе марк­систско-ленинского мировоззрения, преисполнен решимости ускорить разгром врага, приблизить победу прогрессивного человечества над ре­акционными силами фашизма, обеспечить всем народам мир и свободу.

Журнал «Большевик», 1944 г., № 9, стр. 8-19