Недавно вышел отчет Центра социально-трудовых прав о трудовых протестах в России за последние пять лет. Он свидетельствует — 2012 год оказался самым конфликтным и по числу забастовок, и по количеству участников. 2013-й тоже сулит серьезные неприятности нашей стране и даже возможные социальные потрясения. Рассказывает руководитель социально-экономических программ Центра Петр Бизюков:
— Многократно подтвержденная закономерность: больше всего забастовок случается в апреле и сентябре, однако причины и характер недовольства наемных работников год от года меняются. Никогда не удается с точностью предсказать, где и когда градус социального раздражения приведет к взрыву. Я изучаю трудовые конфликты с 1989 года, когда забастовали шахтеры, и точно помню: еще 10 июля никто и не подозревал, что через день начнется столь масштабная акция. А через неделю по всей стране бастовали уже 600 тысяч шахтеров.
В прошлом году увеличилось количество протестов в бюджетной сфере. Разумеется, промышленность по-прежнему передовой фронт борьбы — 43 процента всех забастовок в 2012 году были на предприятиях, однако если смотреть на то же здравоохранение, то очевидно, что врачи стали активнее отстаивать свои права. В 2009 году, например, на долю медицины приходилось всего 3 процента от общего числа протестов, а в 2012-м — уже 10 процентов.
Проходящей ныне акции ижевских медиков стоило ждать. Однако во что она выльется — пока неочевидно. Большое значение имеет поддержка этой акции другими городами, и здесь мы наблюдаем интересное явление: например, врачи из Ржева объявили акцию солидарности с ижевскими педиатрами. Однако это не классическая акция солидарности, поскольку у ржевцев появились свои требования к местным властям. Получается, что конфликт расползается, распространяется и рискует вылиться в системное недовольство всех работников медицины всеми чиновниками как таковыми.
Многое зависит от резонансности той или иной акции. Когда бастовало Пикалево, все смотрели на происходящее с изумлением, ожидая, появится ли прецедент массовых трудовых протестов в России. Тогда ситуацию, по счастью, удалось нормализовать. Однако когда забастовал Междуреченск после аварии на шахе «Распадская», к его протестам подключились другие города — мы зафиксировали около 60 акций солидарности с горняками. А в прошлом году незаслуженно незамеченной прошла межрегиональная забастовка адвокатов. Несколько адвокатских палат выступило против низких ставок оплаты на тех процессах, где защиту подсудимому обеспечивает государство. И они добились впечатляющих результатов: протест заставил власть повысить ставки. Они, собственно, создали прецедент действенных забастовок «белых воротничков» в России.
Забастовки пока остаются преимущественно «промышленными», хотя бы потому что производственные профсоюзы в России наиболее зрелые. Например, Межрегиональный профсоюз работников автопрома (МПРА), пройдя путь от разовых акций на отдельных заводах, дорос сейчас до взаимодействия и координации акций по всей стране и даже с западными профсоюзами. У бюджетников и работников интеллектуальных профессий профсоюзы только начали формироваться. Недавно заявил о себе профсоюз «Учитель», стали организовываться преподаватели высшей школы, теперь, видимо, очередь дошла до врачей. Но их акции пока все-таки пробные. Хотя протесты не всегда организуются профсоюзами. Например, в прошлом году 22 процента трудовых протестов инициировали городские перевозчики: как правило, их акции были стихийными.
У всех на устах моногорода, промышленные области, пострадавшие от кризиса. Но я бы обратил внимание на другое явление: протестная активность не всегда развивается там, где локализованы причины ее появления. В последние годы растет число так называемых акций-демонстраций: бастующие не прерывают работу, а пытаются докричаться до власти, разрешить конфликт, не доводя его до забастовки. И поэтому митингуют в крупных городах, стремятся в «центры принятия решений», хотя само их место работы может быть весьма далеко от таких центров. Показательный случай был в прошлом году, когда рабочие одного уральского завода приехали митинговать перед зданием главного офиса их компании в Москве. Людям надоело, что местные начальники говорят: «сами люди подневольные», и они решили воздействовать напрямую. Поэтому по статистике выходит, что Москва — центр не только политических и социальных, но и трудовых протестов. То же справедливо и относительно многих других благополучных городов.
Если сравнивать цифры Росстата с нашими наблюдениями, законных акций в России — не более 10 процентов. Но значит ли это, что работники не хотят протестовать по закону? Конечно, нет. Просто закон уже давно перестал регулировать взрывоопасную сферу трудовых отношений, так как легальные способы провести забастовку сводятся на нет сложной и забюрократизированной процедурой. Фактически власть сама выводит протестантов за рамки правового поля, радикализует их акции. Трудовые проблемы в России практически не решаются: мы видим, что после кризиса в трудовых отношениях никаких положительных изменений не произошло, люди вернулись на свои прежние малоэффективные рабочие места, по-прежнему остаются зависимыми от воли и капризов начальства. Вторая волна кризиса опять несет угрозу увольнений и снижения заработка, поэтому недовольство условиями труда — некое фоновое знание для многих россиян. Если на него накладывается какой-то дополнительный раздражающий фактор, как было в Пикалево, где коммунальщики прекратили подачу горячей воды, или в Междуреченске, где произошла трагедия на шахте, это фоновое недовольство выливается в масштабные акции. Власть поступает недальновидно, когда держит трудовые конфликты под спудом: этим она только увеличивает их непредсказуемость и разрушительность, урезая возможности нормального социального диалога.
Журнал «Огонёк», №15 (5275), 22.04.2013
