А. Максимов. Ленин и кризис естествознания эпохи империализма.

Статья из журнала «Под знаменем марксизма» № 1-2, 1931 г. с комментариями РП (даны в скобках с пометкой РП)

Ленин и кризис естествознания эпохи империализма.

А. Максимов.

Ленин, как в области учения об империализме, как новейшем этапе капитализма, так и в области учения о пролетарской революции, теории и тактики диктатуры пролетариата и т. д., продолжал и развивал то, что было сделано Марксом и Энгельсом, и внес во всех этих областях нечто новое; так, им дано нечто новое, являющееся дальнейшим шагом в развитии марксизма и в области философии и естествознания. И здесь, как во всех прочих областях знания и борьбы рабочего класса за коммунизм, Ленин вскрыл основные про­тиворечия и движущие силы развития применительно к эпохе империализма и пролетарских революций и определил тактику пролетариата по вопросам естествознания.

Дальнейшие строки являются попыткой оценки того, что нового дал Ленин в отношении естествознания в переживаемую нами эпоху. В настоя­щей статье внимание будет сосредоточено лишь на одном вопросе: противо­речиях в развитии естествознания эпохи империализма и пролетарских ре­волюций.

I.

Ленин и в области естествознания продолжал дело Маркса и Энгельса. Каковы общие итоги того, что сделали Маркс и Энгельс в области естество­знания?

Маркс и Энгельс прежде всего вскрыли те условия, при которых раз­вивалось естествознание в период с XVI века по XVIII век. Они проана­лизировали развитие производительных сил и производственных отношений за этот период и влияние этих факторов на развитие естествознания. Рост техники в связи с ростом горного дела, мореплавания, применения водной энергии и гидротехнических сооружений, в связи с развитием ремесел и ману­фактуры и т. д., — все это сказалось на естествознании и вызвало тот быстрый рост его, который начинается с эпохи великих открытий.

Состояние производительных сил в эпоху торгового капитала, ремесла и мануфактуры, в эпоху, когда политическое господство сохраняется еще за классом феодалов, обусловило состояние развития естествознания и тот ме­тод, который характерен для этого периода. Необходимость разобраться в росте эмпирических данных, главным образом из области механики, астро­номии и основанной на механике техники, при неполноте и отрывочности этих данных, при односторонности методов исследования, сводившихся глав­ным образом к применению механики и математики, с одной стороны, систе­матизации, классификации и т. д., — с другой, — все это обусловило черты естественно-научного метода, который был назван Марксом и Энгельсом метафизическим методом[1]. Этот метод сводился в основном к ана­лизу, к расчленению явлений, к фиксированию различий, как неподвижных, абсолютных.

Марксом и особенно Энгельсом доказывается, что этот метафизиче­ский метод при наличном развитии производительных сил был исторически необходим и явился орудием открытий, начиная с Галилея, Кеплера, Гарвея, Бойля, Декарта и т. д., и кончая Кювье, Ньютоном и пр., т.-е. открытиями, которыми к концу XVIII и началу XIX веков завершается метафизический период развития естествознания. Без развития и применения метафизического метода, основанного на анализе, на индукции и формально-логической дедук­ции, невозможно было бы дальнейшее развитие естествознания. Основопо­ложниками марксизма исследуется теснейшая связь метода метафизического периода в развитии естествознания с формальной логикой и философскими школами этого периода.

Будучи исторически необходимым, метафизический метод был ограни­ченным методом. Сочетаясь с гипотезами, отражавшими естественно-науч­ное мировоззрение того времени, он в своем одностороннем применении при­вел к целому ряду представлений, которые в дальнейшем сделались тормозом в развитии естествознания (разрыв различных явлений природы, фиксирова­ние граней между этими явлениями, как абсолютных, абстрактное рассмо­трение материи, движения, пространства, времени, силы и т. д. и отрыв их друг от друга, учения о флогистоне, теплороде, световом веществе, силе инерции, жизненной силе и т. п.). Естественно-научное мировоззрение этого периода в различных его проявлениях является в то же время моментом клас­совой борьбы. Основоположники марксизма дали в этом отношении очень много для понимания связи борьбы за те или иные естественно-научные гипо­тезы с общей борьбой различных классов тогдашнего общества, за их клас­совые интересы.

В общем еще глубоко сидевшее в оковах теологии естествознание рас­сматриваемого периода претерпевает глубокую ломку как в области миро­воззрения, так и метода с переходом к эпохе промышленного капитализма.

Бурное развитие производительных сил на основе крупной машинной индустрии революционизировало все общественные отношения и привело, с одной стороны, к бурному росту естественно-научных эмпирических зна­ний (при чем развиваются и ранее слабо развивавшиеся физика, химия, биология), а с другой — к перевороту в области метода и мировоззрения.

Этот переворот, разрушивший метафизические представления естество­испытателей предшествующего периода и сделавший аналитический метод лишь подчиненным моментом более глубокого метода, охватывает последо­вательно одну отрасль естествознания за другой и падает в основном на период конца XVIII века —первая половина XIX века. Кант и Лаплас дают гипотезу образования солнечной вселенной. Вместо прежних вечных зако­нов движения планет и первого божественного толчка Ньютона космогония основывается на учении о развитии, материя рассматривается как нечто саморазвивающееся, и устраняется последнее убежище для теологии в области об’яснения происхождения вселенной. Ляйелль прилагает учение о развитии к геологии и ополчается против метафизики Кювье. Ламарк, Гёте и, затем, Дарвин учение о развитии прилагают к области животного и растительного мира. Дарвинизм в его последовательном развитии изгоняет окончательно теологию из учения о происхождении человека. Открытие Шлейденом и Шванном клетки обусловливает соответствующий переворот в области эм­бриологии и сравнительной анатомии. Учение о клетке вместе с успехами химии (открытие Вёлера и т. д.) и физики (закон сохранения и превращения энергии) создают новую основу для физиологии. Наконец, атомистика Даль­тона и закон сохранения и превращения энергии Майера, Грове, Гельм­гольца и др. вместо прежних метафизических сил и метафизики в химии периода флогистона и эпохи Лавуазье выдвигают на первый план всего есте­ственно-научного мировоззрения учение о смене форм вещества и форм движения материи.

На основе этих открытий происходит полная перестройка естество­знания. Естествознание делается, по утверждению Энгельса, «системой мате­риалистического познания природы». В то же время вместо прежних мета­физических категорий естествознание начинает оперировать «текучими» ка­тегориями, категориями, переходящими одна в другую, что отражает те пере­ходы и связь явлений природы, которые сделались основным предметом изучения естествознания XIX века после указанных выше открытий.

Если в метафизический период рост естествознания и его методологи­ческое обоснование идут рука об руку, и мы в лице Галилея, Декарта и др. имеем как крупнейших естествоиспытателей, так и философов, обосновы­вающих новый метод естествознания, то в конце XVIII и начале XIX веков мы не находим такого синтеза философии и естествознания. Если Кант был еще не только крупным философом, но и выдающимся естествоиспытателем, то уже Гегель в области собственно естествознания не является творцом новых теорий, гипотез и тем менее открывателем новых фактов. Возникновение и рост новой методологии в естествознании пошло в XIX веке стихийным путем без необходимого философского обоснования.

Историческая заслуга Маркса и, особенно, Энгельса, так как послед­ний при существовавшем у основоположников марксизма разделении труда специально сосредоточил свое внимание на естествознании, заключается именно в том, что они, и единственно они, поняли в полном об’еме истори­ческое значение переворота, происшедшего в естествознании конца XVIII и начала XIX веков. Они, и единственно они, поняли, что Гегель, непосред­ственно не давший эмпирическому естествознанию ничего, как раз и был тем, кто дал, правда в извращенной форме, обоснование того метода, кото­рый стихийно лежал в открытиях Канта, Лапласа, Ляйелля, Дарвина и др. Маркс и Энгельс спасли рациональное зерно гегелевского метода и, пере­работав его материалистически, превратили в метод диалектического мате­риализма.

Энгельс в своих работах, трактующих проблемы естествознания, центр тяжести этих работ посвящает разбору и оценке естествознания XIX века. Критика метафизического периода в развитии естествознания служит для него лишь необходимой ступенью к тому, чтобы показать, куда растет есте­ствознание, возникшее на работах Канта, Лапласа, Ляйелля, Дарвина и др. Он доказывает, что переворот, произведенный указанными открытиями, с исторической необходимостью ведет к обоснованию диалектико-материали­стического метода, что этот последний не есть измышление праздной головы, а продукт всего предшествующего развития философии и естествознания. (РП: А сейчас нам подают диамат как некую выдумку, искусственную концепцию двух субъектов, которым больше нечем было заняться, и они взяли и выдумали новую философию. Т.е. ныне всячески отрицается связь диамата со всем предшествующим развитием науки.) В то же время Энгельс доказывает, что стихийный характер развития есте­ствознания полон противоречий и что эта стихийность является его тормо­зом, что разрешение этих противоречий заключается в сознательном усвое­нии естествоиспытателями метода диалектического материализма. (РП: Очень важная мысль о сознательном усвоении учеными метода исследования, не стихийном, не как придется, а именно что ему специально учиться надо.)

Доказав, что, только метод диалектического материализма разрешает все противоречия, в которые впадает естествознание XIX века, что только этот метод обеспечивает действительное развитие естествознания и откры­вает ему еще невиданные перспективы, Энгельс на многие годы сам усажи­вается за изучение естествознания с целью переработки его на основе этого единственно научного метода. Подвергая критике все существующие есте­ственно-научные теории, производя коренной переворот во всем теоретиче­ском естествознании, Энгельс берется за дело, аналогичное тому, которое совершил Маркс в области политической экономии своим «Капиталом» и «Теориями прибавочной стоимости».

Энгельсу не удалось довести своего дела до конца, и его «Диалектика природы» осталась незаконченной. Тем не менее и в опубликованных при его жизни работах, и в особенности в «Анти-Дюринге», мы имеем общий итог того, что было сделано им к концу семидесятых годов прошлого столе­тия. Однако «Диалектика природы» ставила перед собой задами, несравненно более широкие и глубокие, чем те, какие стояли пред «Анти-Дюрингом». Колоссальная работа, проделанная Энгельсом в его «Диалектике природы», не превзойдена и до сих пор, и на ней долго будут воспитываться новые поко­ления марксистов-естественников. (РП: А сейчас может ли марксистская наука похвалиться тем, что ею сделано больше, чем Энгельсом?)

Работая над положительной разработкой диалектики природы, Энгельс ополчается не только против стихийности в развитии естествознания, против беззаботности естествоиспытателей в отношении философии, но борется про­тив враждебных марксизму философских течений.

Эта борьба идет прежде всего по линии борьбы с идеализмом. Подверг­нув критике все предыдущее развитие философии, Маркс и Энгельс подвергли уничтожающей критике идеализм, показали его классовые корни. Вместе с тем Энгельс подвергает критике идеалистические течении в естествознании, и особенно в математике, и показывает, что те противоречии, к которым приводит в проблемах учения о природе идеализм, правильно решаются только с точки зрении диалектического материализма.

Наряду с критикой идеализма Маркс и Энгельс подвергают критике материалистическое течение половины XIX века, теснейшим образом связан­ное с естествознанием и представленное — естествоиспытателями Фогтом, Бюхнером и Молешоттом.

Энгельс доказал, что естествознание половины XIX века уже доросло до того, что стало одной из основ для диалектического метода, что диалек­тический метод был единственно законным методом естествознания. Мате­риализм же Бюхнера, Фогта и К° не только не был диалектическим, он вообще был по отношению к естествознанию реакционным, так как ни в чем не шел далее метафизического материализма XVIII-века, не имея революцион­ных заслуг последнего. (РП: Сейчас даже хуже, чем тогда — сплошной реакционный идеализм в науке!)

«Люди, взявшие на себя в пятидесятых годах в Германии, — писал Эн­гельс в «Л. Фейербахе», — роль разносчиков дешевого материализма, ни на шаг не пошли дальше своих учителей. Все новые успехи естественных наук служили им лишь новыми доводами против существования творца вселенной. Да они и не имели никакого призвания к дальнейшей разработке теории. Идеализм, премудрость которого к тому времени уже окончательно исто­щилась и который был смертельно ранен революцией 1848 года, имел по крайней мере то утешение, что материализм пал еще ниже».

Критикуя этот плоский материализм, Маркс и Энгельс прекрасно знали, что поверхностность и трусливость этого материализма соответствовали той политической роли, которую играли «разносчики дешевого материализма» как идеологи буржуазии. (В «Диалектике природы» мы читаем следующую краткую характеристику позиции «либерального филистерства после революции 1848 года»: «Либеральный немецкий филистер 1848 года очутился внезапно и неожиданно IB 1849 г. против своей воли пред вопросом: либо возвращение к старой реакции в более свирепой форме, либо продолжение революции до республики, может быть, даже нераздельной республики, на социалистическом фоне. Он недолго раздумывал и приложил свою руку к созданию мантейфелевской реакции, как цвета немецкого либерализма. Точно так же французский буржуа оказался в 1851 г. пред несомненно неожиданной для него дилеммой: либо карикатура на империю, преторианство и эксплоатация Франции шайкой мошенников, либо социал-демократическая республика — и он склонился пред шайкой мошенников, чтобы продолжать под ее защитой эксплоатировать рабочих».[2]) В сочинениях Маркса и Энгельса мы находим блестящие страницы, бичующие предательскую роль Фогта и К⁰. Меринг так в кратких строках характеризует роль материализма половины XIX века. «Послемартовский материализм был модной игрушкой буржуазии, которая могла ее во всякое время сломать и действительно сломала, как только ока­залось, что ханжество прибыльнее вольнодумства»[3]. Таким образом как политическая роль буржуазии и ее идеологов в революции 1848 из револю­ционной, не успев расцвести, быстро превратилась в контрреволюционную, так и половинчатый, пошлый материализм Бюхнеров и К⁰ не только не решил противоречий, в которых находилось естествознание XIX века, но выродился в дальнейшем в позитивизм и должен был уступить философской контрре­волюции махизма, неокантианизма и прагматизма.

Если материализмом Бюхнера и К⁰ была представлена одна из форм идеологии буржуазии, то разновидность непоследовательного материализма в лице Дюринга была представительницей идеологии той части мелкой бур­жуазии, которая нашла себе поддержку в известной неустойчивой части ра­бочего движения.

Дюринг не только был членом социал-демократии, но имел в ней много­численных сторонников из числа «вождей», а также пользовался известным влиянием и на рабочих. (РП: Вот почему Энгельс тратит на него время, почти 3 года убивая на разбор того, что насочинял Дюринг!) Поэтому выступление Дюринга против марксизма как в области политической экономии, социализма, так и философии при­обрело определенное значение. Характер учений Дюринга обнаруживал себя не только в сущности его писаний, но и в том, что его учениками и сторонниками сделались такие социал-демократы, как Э. Бернштейн и подобные ему. (РП: Уже здесь начал светиться Бернштейн!) Оппортунистическое, по существу мелкобуржуазное, учение Дюринга нашло сторонников далеко за пределами немецких социал-демократов и пре­жде всего среди народнических течений в России. (РП: Это тоже интересно! В России любой оппортунизм « на ура» подхватывается. Так получается.)

Поэтому понятно, что Маркс и Энгельс, борясь за чистоту революцион­ной теории и за последовательное проведение ее на практике, не могли обойти своим вниманием Дюринга. Дюринг был крупнейшим представителем оппорту­низма в революционном движении, выступавшим и в области философии, после Прудона. Этим об’ясняется появление «Анти-Дюринга» Энгельса. (РП: Классики били по главным, не тратили время на мелочь. И это верно — на каждый роток не накинешь платок. А «ротков» у буржуазии много.)

Для нас здесь важно подчеркнуть, что «Анти-Дюринг» Энгельса являет­ся самым последовательным и образцовым произведением марксизма в борьбе против оппортунизма не только в области политэкономии и социализма, но и в области естествознания. Этот труд является образцовым и потому, что Энгельс в нем дал не только критику Дюринга, но и положительное изложение своих взглядов по всей сумме вопросов, какие стояли в связи с литературными выступлениями Дюринга. (РП: А вот это очень важно: не только критиковать, т.е. отрицать и ругать, показывая, где, что не так и почему не так, но еще указывать, как будет правильно! Очень важно, ибо сегодня многие этого не понимают. РП тоже совершал такие ошибки.)

Оппортунизм Дюринга в области вопросов естествознания заключался в том, что он делал уступки идеализму и тем оставлял лазейки для фидеизма, хотя сам он и был противником религии. (РП: Фидеизм (франц. fidéisme, от лат. fides – вера), утверждение приоритета веры над разумом, характерное для религиозных мировоззрений, опирающихся на откровение. Ограничивая сферу действия науки, фидеизм отрицает мировоззренческое значение научного познания, отводя решающую роль в понимании мира религиозной вере. Фидеизм присущ многим направлениям идеалистической философии; по характеристике В. И. Ленина, идеализм – это только «… утонченная, рафинированная форма фидеизма…» (ПСС, 5 изд., т. 18, с. 380).)  Но и там, где Дюринг говорил от лица материализма, он представлял собой уже пройденную ступень материа­лизма механического, метафизического. (Методологическая программа Дюринга может быть характеризована его собственными словами из его «Logik und Wissenschaftstheorie» (1878 г.). Там он пишет: «…Механическая стадия (науки — А. М.), если себе представить ее законченной, является в то же время и последней, какая вообще может быть достигнута для об’яснений природы». И если это механическое об’яснение в области жизненных явлений наталкивается на затруднения, то это ничуть не уменьшает принципиальной возможности сведения всех явлений к механике (стр. 297—298).) Поэтому Дюринг не только не вел естествознание вперед, не только не играл роль авангарда в решении теоре­тических проблем современного ему естествознания, но тянул естествознание назад, к уже пройденной им ступени.

«Анти-Дюрингом», «Л. Фейербахом», «Развитием социализма от уто­пии к науке» и лишь в наше время появившейся «Диалектикой природы» и перепиской Маркса и Энгельса исчерпываются опубликованные труды Эн­гельса, трактующие проблемы естествознания. (Многие рукописи Маркса (математические, по геологии и др.) еще до сих пор не опубликованы. Вероятно, кое-что новое мы узнаем по части естествознания и из неопубликованного литературного наследства Энгельса.) В них подведены итоги его борьбы за марксизм в области естествознания в эпоху промышленного капи­тализма. K сожалению мы до сих пор еще не разработали этой истории борьбы Энгельса за марксизм в естествознании и не научились понимать того, что именно на этой истории мы можем и должны воспитывать тепе­решнее поколение марксистов-естественников, впервые в СССР получивших возможность на деле осуществить возможность завоевания естествознания марксизмом.

После смерти Маркса Энгельс должен был все время уделять непосред­ственному руководству борьбой пролетариата и руководству строительством пролетарских партий и в то же время издавать литературное наследство Маркса. Последнее десятилетие своей жизни Энгельс уже не имел возмож­ности вплотную работать над естественно-научными проблемами. Это было тем более печально, что Дюринг был лишь одним из крупнейших представи­телей оппортунизма в области философии и естествознания. После него по­явилось сонмище других, более мелких и еще более пошлых. (РП: Вот уж да! Несть им числа.) Они наводняют своими статьями социал-демократические и социалистические журналы, из­дают монографии, в особенности по вопросам дарвинизма[4], и, ничего не дав естествознанию, выступая от лица партии пролетариата, образуют период полного господства оппортунизма в трактовке проблем теоретического есте­ствознания, период, отделяющий выступления Энгельса от выступлений Ле­нина в защиту революционной теории в трактовке проблем естествознания. Этот период господства оппортунизма закрывает подлинному марксизму доступ к естествознанию и является исторически шагом назад по сравнению с тем, что было достигнуто во времена Энгельса. (РП: То же, что и сегодня.)

Вот краткий итог того, что было сделано марксизмом в области есте­ствознания до Ленина.

Энгельс доказал, что естествознание созрело для обработки с точки зрения диалектического материализма, и сам дал гениальнейшую попытку такой обработки. Однако диалектический материализм остался неизвестным для масс естествоиспытателей, и в этом вина лежит в значительной мере на отмеченном выше оппортунизме, который закрыл путь марксизму в область естественно-научных проблем. Метафизика и идеализм не оказались преодо­ленными в естествознании. (РП: Не преодолены они и до сих пор.) В старом предисловии к «Анти-Дюрингу» Энгельс так оценивал состояние естествознания второй половины XIX века: «Вместе с гегельянством выбросили за борт и диалектику как раз в тот самый момент, когда диалектический характер процессов природы стал непреодолимо навя­зываться мысли, т.-е. тогда, когда только диалектика могла помочь естество­знанию выбраться из затруднений; благодаря этому естествоиспытатели снова оказались беспомощными жертвами старой метафизики. Среди публики стали с тех пор иметь успех, с одной стороны, приноровленные к духовному уровню филистера плоские размышления Шопенгауэра, впоследствии даже Гартмана, а с другой, — вульгарный, в стиле странствующих проповедников, материализм разных Фоггов и Бюхнеров. В университетах конкурировали между собой различнейшие сорта эклектизма, имевшие общим лишь то, что они состояли из одних лишь отбросов старых философских систем и были все одинаково метафизичны. Остатки классической философии сохранились только в виде неокантианства, последним словом которого была вечно непознаваемая вещь в себе, т.-е. та часть кантовского учения, которая меньше всего заслуживала сохранения. Конечным результатам были господствующие теперь путаница и бессвязность теоретического мышления. (РП: Сказано как будто о сегодняшнем состоянии общественных наук! Все в наличии — дичайшая эклектика и действительно полнейшие отбросы самых заплесневелых и устаревших и давно разоблаченных теорий.)

Нельзя теперь взять в руки почти ни одной теоретической книги по естествознанию, чтобы не убедиться, что сами естествоиспытатели понимают, как они страдают от этой путаницы и бессвязности, из которой им не дает абсолютно никакого выхода модная, с позволения сказать, философия. (РП: Даже студентам преподаватели рассказывают о кризисе науки, например здесь, но никакого выхода из него не предлагают — не видят!) И здесь нет, действительно, иного выхода, нет никакой возможности добиться ясности без возврата в той или иной форме от метафизического мышления к диалек­тическому»[5]. (РП: Совершенно верно! Выход из кризиса науки есть и он единственный — это возврат к диалектическому материализму!)

Если в период семидесятых годов XIX столетия рецидив распростра­нения метафизических воззрений среди части естествоиспытателей приводил к путанице, то в дальнейшем эта путаница разрешилась к началу XX века кризисом в естествознании. Этот кризис был своеобразным выражением того обстоятельства, что к моменту выступления Ленина с его «Материа­лизмом и эмпириокритицизмом» капитализм вступил в стадию империа­лизма, в стадию обострения всех противоречий. (РП: А сейчас тот же неизжитый кризис в науке есть не что иное, как отражение общего кризиса империализма, дошедшего до своего логического конца и в самом прямом смысле слова упершегося в тупик, из которого для капитализма выхода уже нет. Но он есть для человечества, для человеческого общества — это социализм.) Вместе с тем борьба рабочего класса за коммунизм вступила в такую стадию, когда победа социа­лизма стала практической задачей дня и в первой четверти XX века стада на деле осуществляться в одной стране за другой.

II.

В эпоху империализма капитализм вступает в стадию загнивания, в ста­дию чрезвычайного обострения всех противоречий. Производственные отно­шения капитализма окончательно изживают себя и являются оковами для дальнейшего развития производительных сил. Пролетариат переходит к на­ступлению за непосредственное завоевание политической власти. Буржуазия как класс делается носительницей реакции и для защиты своих позиций пускает в ход все орудия угнетения, какие удается открыть и усовершенство­вать на основе самоновейшей науки, а также и те, которые остались в на­следство от всех прежде существовавших эксплоататорских классов.

Переход капитализма в стадию империализма сказался поворотом в сторону реакции и в области идеологии, и в частности философии. Последние десятилетия XIX века ознаменовались отходом буржуазии от материалисти­ческой философии, очень распространенной в эпоху революций 1848 года. Неокантианизмом и неоюмизмом выбрасываются лозунги — «назад к Канту», «назад к Юму и Беркли». Появляется плеяда писателей — Ланге, Щах и пр., — которые в поте лица трудятся над оформлением идеологической реакции в об­ласти философии и естествознания. Их усилия подхватываются лагерем от­кровенного фидеизма, который делается все более и более агрессивным. (РП: Агрессивность фидеизма сегодня в России проявляется очень ярко. Поповщина лезет всюду, куда может дотянуться — не только в школы, но и в науку.)

Окончательное превращение некогда революционной буржуазии в реак­ционный класс сказывается и в области естествознания. Последнее играло очень большую роль в борьбе буржуазии с классом феодалов в период, когда она еще боролась за власть. Достаточно вспомнить роль врачей и естествен­ников в идеологической подготовке Великой французской революции. В эпоху революции 1848 пода материалистическая философия, уже далеко не столь последовательная и смелая, все же еще является орудием борьбы буржуазии за власть. И здесь в руках Бюхнера, Молешотта, Фогта естествознание яв­ляется оружием и за политическую и идеологическую эмансипацию.

Однако баррикады Парижской коммуны являются уже границей, позади которой осталось революционное прошлое буржуазии. Парижская коммуна — первая попытка пролетариата взять политическую власть в свои руки. Эта попытка раз и навсегда выветривает из буржуазии все остатки прошлых ре­волюционных традиций.

Материализм в естествознании делается «непопулярным». Даже непо­следовательные попытки защищать материализм в естествознании и проти­вопоставить его реакционной, поповской идеологии, какие мы имеем, напр., в лице Геккеля, встречают резкий отпор. Защита материализма в эпоху, когда власть буржуазии становится уже под непосредственную угрозу, при­нимается буржуазным обществом за тягчайшее оскорбление.  (РП: И тут то же самое! Против материализма — целая истерика.) Вокруг Геккеля подымается звериный вой, наиболее яркое свое выражение находящий в по­пытке покушения на личность дерзкого естествоиспытателя.

Переход к эпохе промышленного капитализма сопровождался невидан­ным развитием производительных сил и вызвал бурный рост естествознания. Этот рост продолжается на основе всех достижений развития техники и науки за предшествующий период и в эпоху империализма. Более того, обострение противоречий капитализма, обострение и новые формы конку­ренции ведут за собой перестройку и капиталистическую рационализацию техники. Особенная роль в этой перестройке принадлежит химии и электри­честву.

В то же время естествознание получает в руки такие средства иссле­дования, которые по возможностям проникать в глубину процессов природы оставляют далеко позади все то, что имелось в распоряжении естествоиспы­тателей первой половины и даже первых двух третей XIX века. Конец XIX века ознаменовывается рядом открытий. Радиоактивность открывает совер­шенно новую область. Крушится старое понятие о неизменных химических элементах. Создается представление об атоме, как о чем-то сложном, могу­щем разлагаться. Изучение явлений прохождения электрического тока в труб­ках с большим разрежением ведет к открытию и изучению каналовых и катодных лучей. Открываются явления движения электрических частиц со скоростями, совершенно несравнимыми с теми, которые изучала на обычных телах механика Ньютона. Перестраиваются учения об электромагнитных явлениях и выясняется принципиальная невозможность сведения их к меха­ническим явлениям. Крушится старое понятие массы, лежащее в основе нью­тоновой механики. Введение понятия электромагнитной массы вместе с явле­ниями радиоактивности ставят под пересмотр фундаментальные законы есте­ствознания: сохранения и превращения вещества и энергии и т. д. Одним словом — развитие производительных сил в эпоху империализма сопрово­ждается революцией естественно-научных представлений, особенно в физике

Эта революция в естествознании разрушает те метафизические пред­ставления, которые еще оказались неразрушенными переворотом конца XVIII—начала XIX веков. Тем самым, метафизика, теология, идеализм ли­шаются последних своих опорных пунктов. Диалектический характер про­цессов природы, выявленный открытиями Канта, Лапласа, Дарвина, Майера и др., еще более наглядно вскрывается открытиями конца XIX века. В то же время революция в естествознании этого последнего периода настойчиво толкает естествоиспытателей к признанию диалектического характера кате­горий естествознания. Весь об’ективный ход развития естествознания укреп­ляет позиции диалектического материализма. Тем не менее вопреки это­му об’ективному ходу развития естествознания среди группы естествоиспы­тателей распространяются идеалистические и метафизические взгляды. (РП: Это отражение их классовой позиции, зависимости занимаемого ими места в общественном производстве от воли и прихоти буржуазии — их госпожи. Они действительно холуи,  примитивные холуи…)

Крушение метафизики к началу XIX века выражалось в крушении взгля­дов на материю, движение и т. д. В противовес ньютоновскому представлению об инертности материи французские материалисты и Кант в его «Всеобщей естественной истории и теории неба» защищают учение об активности мате­рии и отбрасывают теологический привесок в ньютоновской механике в виде первичного божественного толчка. Французские материалисты защищают (а позже то же делают Фейербах, немецкие материалисты и Геккель) тезис о единстве материи и движения. Крушится учение о жизненной силе, о неиз­менности видов и большое количество других представлений, и тем не менее мы не видим кризиса в области естествознания.

Иначе происходит теперь, т.-е. в конце XIX века. Учение о радиоактив­ности, учение об электричестве и строении материи, — все это служит не для защиты и развития материалистической позиции естествознания, а является поводом для части естествоиспытателей к скатыванию в идеализм. (РП: Иначе потому, что капитализм другой — он теперь в стадии империализма, капитализма умирающего, а не поднимающегося.) Поды­мается крик о том, что «материя исчезла», что мыслимо «движение без ма­терии» и т. н. Ломка старых законов физики объявляется кризисом физики. На основе этой ломки вырастают одна за другой различные «фи­лософские школки», стремящиеся истолковать новейшую революцию в есте­ствознании в духе идеализма. (РП: Сколько же теперь у нас существует «школок» — просто тьма!)

Физики вместе с этим распадаются на два лагеря и ряд промежуточ­ных течений. В среде ученых начинается разброд. Реакционное течение среди естествоиспытателей и кризис физики тотчас же используются идеологиче­ской и политической реакцией.

Заслуга Ленина заключается именно в том, что он вскрыл явление кризиса в физике конца XIX—начала XX веков, подверг его марксистскому анализу и, применяя метод марксизма к новой конкретной обстановке, двинул далее развитие марксизма. Учение Ленина о кри­зисе в естествознании является дальнейшим разви­тием и применением марксизма к эпохе империализма и пролетарских революций.

В чем суть ленинского анализа кризиса естествознания?

Ленин прежде всего приводит данные в виде высказываний естествоиспы­тателей и философов, касающиеся физики конца XIX и начала XX веков и характеризующие тот переворот, ту революцию в физике, которая была вызвана открытием радиоактивности, рентгеновых лучей, электрона и элек­тронной теорией и т. д. Эта революция в физике приводит к ломке старых законов, к «всеобщему разгрому принципов».

В то же время Ленин констатирует, что эта ломка старых физических законов сопровождается и не может не сопровождаться гносеологическими выводами из открытий физики указанного периода. (РП: Важно! Именно гносеологическими! Боязнь дальнейшего познания мира заставляет буржуазию идти назад, поворачивать к реакции в науке, по сути, отвергать науку и давать широкий простор антинауке. Отрицание возможности познания — агностицизм — для нее лучшее убежище.) Но характерным для этого периода является именно то, что из кризиса современной физики торо­пятся сделать скептические, агностические и прямо идеалистические выводы.

Глубокая революционная ломка в области физики, где эта ломка ска­зывается наиболее резко, а также и вообще в естествознании, сопровождается возникновением различных философских школок сре­ди естествоиспытателей, школок скептического, агностического и идеалистического направления. На эту связь между революционной ломкой естествознания и возникновением таких школок Ленин обращает особенное внимание. Всю проблему кризиса физики Ленин рассматривает именно под углом зрения этой связи и доказывает, что никакое иное рассмотрение проб­лемы кризиса невозможно, что только в этой связи и можно по­нять суть кризиса современного естествознания.

Ленин подробно и весьма основательно показывает, что такой наиболее распространенной «школкой» является махизм, и на основе анализа докумен­тального материала говорит, что «связь новой физики, или, вернее, опреде­ленной школы в новой физике с махизмом и другими разновидностями совре­менной идеалистической философии не подлежит ни малейшему сомнению»[6].

Махизм — это непоследовательная разновидность берклианства. Цен­тральным пунктом рассуждений махизма является понятие «опыта», и в этом смысле Ленин характеризует махизм как «извращение, путем незаметных нюансов, реального смысла «опыт»».

Ленин очень подробно разбирает гносеологию махизма и последова­тельно показывает родство махизма с берклианизмом.

Но в то время как берклианизм является последовательной формой суб’ективного идеализма, махизм характеризуется непоследовательностью, эклектичностью. Эта эклектичность в значительной мере об’ясняется необ­ходимостью трактовать физические явления, как нечто отличное от наших ощущений. В результате непоследовательности, эклектичности махизм как школа оказывается чем-то весьма бесформенным, неустойчивым, «жалкой кашицей», путаницей по каждому отдельному вопросу из материалистиче­ских и идеалистических направлений.

Однако Ленин, подчеркивая эклектицизм махизма, обращает особен­ное внимание на то, куда растет махизм. «Но эмпириокритицизм,— пишет он, — как всякое идейное течение, есть вещь живая, растущая, разви­вающаяся, и факт роста его в том или ином направлении лучше, чем длинные рассуждения, поможет решить основной вопрос о настоящей сути этой философии. О человеке судят не по тому, что он о себе говорит или думает, а по делам его. О философах надо судить не по тем вывескам, которые они сами на себя навешивают («позитивизм», философия «чистого опыта», «мо­низм», или «эмпириомонизм», «философия естествознания» и т. п.), а по тому, как они на деле решают основные теоретические вопросы, с кем они идут рука об руку, чему они учат и чему они научили своих учеников и последователей»[7].

Ответ на вопрос, куда растет эмпириокритицизм или махизм, заклю­чается в том, что он растет в идеализм. От естественно-научного материализма, от агностицизма Канта и Юма махизм развивается в сторону идеализма. Поэтому отношение махизма, как философского течения, к естествознанию заключается в том, что он с начала и до конца борется «с естественно-историческим материализмом, т.-е. стихийным, несознаваемым, неоформленным, философски бессознатель­ным убеждением подавляющего большинства естествоиспытателей в об’ективной реальности внешнего мира, отражаемого нашим сознанием»[8]. Махизм как определенное философское течение среди части естествоиспытателей представляет собой идеалистическое течение среди них.

Подвергнув разбору сущность философской позиции махизма, Ленин дает такое определение сути кризиса в физике. «…В философском отноше­нии суть «кризиса современной физики» состоит в том, что старая физика видела в своих теориях «реальное познание материального мира», т.-е. отра­жение об’ективной реальности. Новое течение в физике видит в теории только символы, знаки, отметки для практики, т.-е. отрицает существование об’ективной реальности, независимо от нашего сознания и отражаемой им»[9]. (РП: Это именно то, что мы и видим сегодня, только в многократно более усиленной  и широко распространенной форме, если не тотальной. Можно ли сегодня встретить материалиста в науке? Если и можно, не более чем стихийного, стыдящегося своего материализма. Но уж не диалектического точно.)

Таким образам кризис обуславливается тем, что, вместо дальнейшего развития материализма в связи с ломкой законов физики, в физике распростра­няется в лице одной из школ физиков идеалистическое течение. Суть кризиса именно в смене в период перестройки физики материалистической теории познания на идеалистическую и агностическую. (РП: Прекрасно сказано о сущности современного кризиса.)

В чем проявляется идеализм махизма в физике и каковы формы про­явления кризиса физики, представленные махизмом?

Прежде всего махизм использует изменение физических взглядов на строение материи. Старое представление о строении материи оказывается недостаточным, создается новое, значительно изменяющее прежнее. «Фокус» махизма заключается в утверждении, что крушилось учение о материи, как философской категории, обозначающей вне и независимо от нас существую­щий об’ективный мир. Вместо того, чтобы оказать, что прежнее ограничен­ное учение о строении материи заменяется новым и более совершенным, вместо этого махисты начинают кричать, что обанкротилось вообще учение о материи, как философское учение. (РП: Именно это мы и видим сегодня в современной философии науки. Кстати, тот же самый прием используется и для доказательства «невозможности построения социализма», что, мол, разрушение СССР это полностью доказало.) Воюя с метафизическим предста­влением о строении материи, махизм, не зная диалектического материализма, скатывается к идеализму. «Ошибка махизма вообще и махистской новой физики, — говорит Ленин, — состоит в том, что игнорируется эта основа фило­софского материализма и различие материализма метафизического от материализма диалектического»[10].

В связи с первой кардинальной проблемой материи махизм проделы­вает другой фокус, который сводится к утверждению, что есть движение, но нет материи. Особенную популярность такое утверждение, правда, в непо­следовательной форме, еще более непоследовательной, чем у Маха, приобрело в лице энергетики В. Оствальда. (РП: Оствальд — автор «энергетической» теории в натурфилософии, одной из разновидностей «физического» идеализма. Оствальд считал единственной реальностью энергию, рассматривал материю как форму проявления энергии.) Крушение метафизической трактовки поня­тия массы в духе Ньютона и установление взаимного перехода массы в энер­гию и обратно послужило школе махизма к утверждению, что можно мыслить движение без материи. Ленин и здесь с чрезвычайной четкостью вскрывает путаницу и «фокусы» махизма, сводящиеся к умолчанию об отношении мате­рии к мысли, к обходу вопроса о том, материальна ли энергия, т.-е. дана ли она нам, как вне нас существующая об’ективная реальность.

Ополчаясь против понятия материи вообще, махизм и энергетика Ост­вальда ополчаются против той формы материализма в физике и химии, кото­рые представлены атомистикой. Атомистика в основу своих представлений кладет убеждение в независимом от нас существовании атомов и молекул, как об’ективных реальностей. Махизм и энергетика, ополчаясь против мета­физики в атомистических представлениях, вообще выбрасывают атомистику, заменяя ее феноменологической точкой зрения «а физические и химические явления, т.-е. такой точкой зрения, которая рассматривает эти явления как нечто суб’ективное, т.-е. идеалистически. Ленин и здесь вскрывает пере­держку, допускаемую махизмом, и противопоставляет идеализму махистов материалистическую точку зрения на атомистику Больтцманна и др., в то же время указывая, что правильное решение проблемы атомистики дает лишь диалектический материализм.

Кроме проблемы материи и движения, для протаскивания идеалистической точки зрения для махизма служат также проблемы пространства и времени и причинности. И здесь махизм выступает против материалистиче­ского понимания этих категорий. Ленин подчеркивает, что и здесь нужно отличать ограниченные метафизические трактовки этих категорий в есте­ствознании от основной проблемы объективности этих категорий. В то же время им, напр., в. трактовке пространства и времени Ньютоном, вскры­вается наряду с ограниченным, временным, метафизическим, то, что в мате­риалистической трактовке этих проблем различными авторами остается верным, несмотря на метафизику, — это утверждение об’ективности про­странства, времени и причинности.

Все эти формы проявления кризиса физики — кризис учения о материи и движении, атомистике, пространстве, времени и причинности — находят себе опору в особенных чертах развития теоретической физики конца XIX и начала XX веков. (РП: И начала XXI века тоже, к сожалению.)

К ним относятся прежде всего — распространение в физике взглядов о том, что в основе всех явлений лежат однородные и простые элементы мате­рии — электроны, положительно заряженные части атомов, эфир, — и на основе этих представлений особенное развитие применения в физике математики. Наступает период математической, формальной физики. Формализация, ма­тематизация физики приводит к тому, что физики начинают видеть лишь одни уравнения, а материя, та об’ективность, которая выражается этими уравнениями, — исчезает. (РП: Не случайно идеализм в естествознании наиболее широко распространился именно в математике,  в сталинское время там шли непрерывные дискуссии. Это уже потом, при ревизионистах в КПСС почти перестали дискутировать, ибо буржуазная идеалистическая идеология была ревизионистам по душе.) Это дает возможность махизму утверждать, что математические законы суть не что иное, как «рабочая гипотеза», лишь фор­ма упорядочения отношения между произвольно принятыми в физике симво­лами, отметками, ничего общего с миром действительности не имеющими, — массы, скорости и т. д. Махизм таким образом и здесь старается протащить идеализм.

Ленин не только противопоставляет этой идеалистической трактовке математических законов и уравнений в физике — материалистическую, защи­щаемую Больтцманном и др., но сам указывает коренной пункт ошибки махистов по этому вопросу. Полемизируя с Богдановым, утверждавшим, что понятие материи в уравнениях математической физики сводится лишь к коэф­фициенту массы, а этот последний оказывается обратной величиной уско­рения двух тел, Ленин говорит: «Понятно, что если какое-нибудь тело взять за единицу, то движение (механическое) всех прочих тел можно выра­зить простым отношением ускорения. Но ведь «тела» (т.-е. материя), — под­черкивает Ленин, — от этого вовсе не исчезают, не перестают существовать независимо от нашего сознания. Когда весь мир сведут к движению электро­нов, из всех уравнений можно будет удалить электрон именно потому, что он везде будет подразумеваться, и соотношение групп или агрегатов элек­тронов сведется к взаимному ускорению их, — если бы формы движения были так же просты, как в механике»[11].

Эта аргументация Ленина против попытки устранить математическими уравнениями материю, об’ективный мир вещей, бьет по одному из основных пунктов, на которых подскальзываются в идеализм не только физики периода, рассматриваемого Лениным, но в еще большей степени периода наших дней, т.-е. второй четверти XX века. (РП: И нашего времени тоже!) Ленин в этой аргументации продолжает те рассуждения, которые даны Марксом в «Капитале»[12], и раз­вивает их применительно к новым проблемам. Здесь мы имеем один из блестящих примеров применения марксовой диалектики к новым пробле­мам в новых условиях. Не имея возможности в данной статье останавли­ваться далее на этой проблеме, мы отметим лишь, что как в этом вопросе, так и по всей прочей совокупности вопросов Ленин всюду развертывает аргументацию с точки зрения диалектического материализма и таким обра­зом является продолжателем дела Маркса и Энгельса в области естественно­научных проблем.

Ломка старых представлений в физике вызывается происходящей в ней революцией, чрезвычайно быстрым ростом новых открытий. Ленин подчер­кивает, что кризис физики не есть нечто внешне в нее привнесенное, что «реакционные поползновения порождаются самим прогрессом науки»[13].

Именно этот рост открытий и ломка старых представлений и служат главным лейтмотивом в устах махизма. Последний утверждает, что все физи­ческие истины относительны, условны, что не может быть речи о соответ­ствии этик истин об’ективной действительности. «Все старые истины физики, вплоть до считавшихся бесспорными и незыблемыми, оказываются относи­тельными истинами, — значит, никакой об’ективной истины, не завися­щей от человечества, быть не может. Так рассуждает не только весь махизм, но весь «физический» идеализм вообще», — резюмирует Ленин точку зрения идеалистов-физиков по вопросу об относительности нашего знания в физике. (РП: То же самое мы слышим и сегодня — относительность человеческого познания абсолютизируется философами до такой степени, что истине в ней места попросту не находится. Наука скатывается в пошлый агностицизм, проповедующий невозможность познания.)

По каждой из перечисленных выше проблем, в которых проявляется кризис физики, махисты выступают против старых представлений в физике. Они, видите ли, тоже за революцию в естествознании, за перестройку зако­нов и понятий физики! Но, борясь со старыми метафизическими понятиями, они борются не столько с метафизичностью этих понятий, как с материа­лизмом вообще. Вместо того, чтобы, показывая недостаточность предста­влений старого естественно-научного, механистического материализма, под­няться на высшую стадию материализма, махисты отрицают материализм вообще. «Новая физика свихнулась в идеализм главным образом именно потому, — пишет Ленин, — что физики не знали диалектики. Они боролись с метафизическим (в энгельсовском, а не в позитивистском, т.-е. юмистском, смысле этого слова) материализмом, с его односторонней «механичностью»,— и при этом выплескивали из ванны вместе с водой и ребенка»[14]. (РП: В то время это, возможно, было и так. Но применительно к нашему времени и нашей стране, отлично знающей силу диалектического материализма, только естественными причинами махистского, идеалистического поворота в физике не объяснить. Это явно результат классовой борьбы, сознательных действий по разгрому сначала передовой  советской науки, а затем и стремление господствующего класса контрреволюционной буржуазии удержать трудящиеся массы от революционных действий по восстановлению социалистического строя.)

В том, что новейшими открытиями доказывается непригодность застыв­ших категорий физики, в этом заключается величайшей важности положи­тельный момент, доказывающий правильность диалектического материализ­ма. Махисты, критикуя метафизические представления атомистически-механического представления природы, колеблются «в сущности между идеализ­мом и диалектическим материализмом»[15]. Ленин пишет: «Диалектика, как раз’яснял еще Гегель, — включает в себя момент релятивизма, отри­цания, скептицизма, но не сводится к релятивизму»[16]. Но махисты этого-то именно и не понимают. «Ибо положить релятивизм в основу теории познания, значит неизбежно осудить себя либо на абсолютный скептицизм, агностицизм и софистику, либо на суб’ективизм. Релятивизм, как основа теории познания, есть не только признание относительности наших знаний, но и отрицание какой бы то ни было об’ективной, независимо от челове­чества существующей, мерки или модели, к которой приближается наше относительное познание»[17].

Ленин и здесь, критикуя махистов, развивает в положительной форме диалектику относительной и абсолютной истины. Он показывает, что каждая относительная истина есть приближение к абсолютной истине, что совокуп­ность относительных истин в бесконечном процессе познания и дает нам абсолютную истину. Таким образом абсолютное и относительное оказы­ваются не внешними друг другу, а взаимопроникающими моментами единого познания, движущегося, развивающегося по закону единства противополож­ностей. (РП: Замечательно изложено!)

Вот те основные моменты, на которых сосредоточивает свое внимание Ленин, анализируя сущность и проявления кризиса физики конца XIX и начала XX веков. Кризис в физике вызывается на основе революционной ломки прежних метафизических понятий сменой материалистической гно­сеологии на идеалистическую и проявляется в борьбе материалистического течения среди физиков с идеалистическим по проблемам материи, движения, атомистики, пространства, времени, причинности, закономерности.

Отмечая, что реакционные поползновения порождаются самим прогрес­сом науки, Ленин в то же время подчеркивает, что было бы ошибочно думать, что этим хоть в какой-либо мере доказывается правота идеализма или нали­чие корней для идеализма в самом процессе познания наукой природы. «Использование философским идеализмом новой физики или идеалистические выводы из нее вызываются не тем, что открываются новые виды вещества и силы, материи и движения, а тем, что делается попытка мыслить движение без материи»[18],— говорит Ленин, анализируя скатывание махистов в идеа­лизм на проблеме материи и движения.

В другом месте Ленин ту же мысль выражает следующим образом: «Физический» идеализм, т.-е. идеализм известной школы физиков в конце XIX и в начале XX века, так же мало «опровергает» материализм, так же мало доказывает связь идеализма (или эмпириокритицизма) с естествозна­нием, как мало доказательны были соответствующие потуги Ф. А. Ланге и «физиологических» идеалистов»[19].

Таким образом, физический идеализм, вырастая на основе новейшей революции в естествознании, не имеет в нем, как учении о природе, корней. Ленин констатирует и подчеркивает, что идеалистическая форма, которую старается ему придать одно из направлений среди физиков, находится в непримиримом противоречии с содержанием, с сущностью физических открытий. И Ленин особое внимание уделяет анализу действительной при­роды физических открытий. (РП: А у нас сейчас в этой области конь не валялся! Со сталинского времени этим, похоже, никто толком этой проблемой и не занимался. А ведь научного материала за это время — почти 70 лет — накопилось — море!)

Он неоднократно подчеркивает, что естествознание стихийно стоит на точке зрения материалистической теории познания и не может не стоять, поскольку вся деятельность естествоиспытателей направлена на познание природы, как вне и ранее нас существующей об’ективной действительности, а не на наши суб’ективные переживания. Поэтому «на стороне материализма неизменно стоит подавляющее большинство естествоиспытателей как вообще, так и в данной специальной отрасли, именно — в физике»[20].

Ленин вскрывает всю противоречивость махизма в применении к физи­ке, поскольку здесь махизм должен прямо и ясно отвечать на вопрос о том, есть ли мир физических явлений нечто вне и независимо от нас существую­щее, и неоднократно отмечает, что и Мах и Пуанкаре и иже с ними принуж­дены, когда они говорят как физики, говорить материалистическим языком в полном противоречии с их сознательно проповедуемой идеалистической гносеологией.

Цитируя работу американского писателя Снайдера, Ленин с особенным удовлетворением приводит одно место из работы последнего, где говорится, что «весь новейший прогресс наших представлений о мире основывался на посылках материализма»[21].

Естествознание опирается и не может не опираться на материалисти­ческую теорию познания. В то же время всякий дальнейший успех в его раз­витии лишь подтверждает и укрепляет материалистическую теорию познания в естествознании. Ленин подчеркивает, что этот устой, на котором зиждет­ся естествознание — естественно-исторический материа­лизм — становится все шире и крепче[22].

Материализм — неискоренимое убеждение естествоиспытателей. Махизм же — лишь кратковременное увлечение части естествоиспытателей. (РП: Верно!  Идеализм в науке — явление преходящее, оно изживет себя, и естествоиспытатели необходимо повернутся к материализму, как того требует сам процесс познания и законы общественного развития.)  Именно тем, что у махизма и идеализма вообще нет настоящих корней в естество­знании, объясняется, что его разновидности так быстро сменяют одна другую: сегодня увлекаются Авенариусом, завтра Махом или Оствальдом, после­завтра Пуанкаре, Дюгемом, Пирсоном, Кассирером и т. д. и т. п. Каждый из них выступает со своей системной, со своей терминологией. Каждый из них на свой манер старается приладиться к естествознанию и подкрасить свой идеализм под «реализм» естествоиспытателей. Общее у всех этих модных философских поденок лишь то, что все они на деле борются против естественно-научного материализма.

Но все усилия физического идеализма обречены на неудачу. «Проигра­но дело основателей новых философских школок, сочинителей новых гносео­логических «измов», — проиграно навсегда и безнадежно. Они могут барах­таться со своими «оригинальными» системками, могут стараться занять не­сколько поклонников интересным спором о том, сказал ли раньше «э!» эмпириокритический Бобчинский или эмпириомонистический Добчинский, мо­гут создавать даже обширную «специальную» литературу, подобно «имманентам», — ход развития естествознания, несмотря на все его шатания и колебании, несмотря на всю бессознательность материализма естественни­ков, несмотря на вчерашнее увлечение модным «физиологическим идеализ­мом» или сегодняшнее — модным «физическим идеализмом», отбрасывает прочь все системки и все ухищрения, выдвигая снова и снова «метафизику» естественно-исторического материализма»[23].

Победа материализма в естествознании неизбежна. Но для этого необ­ходимо, чтобы метафизический, механистический материализм был заменен — диалектическим. «Материалистический, основной дух физики, как и всего современного естествознания, — пишет Ленин, — победит все и всяческие кризисы, но только с непременной заменой материализма метафизического материализмом диалектическим»[24].

Естествоиспытатели являются и не могут не быть стихийными мате­риалистами. В тот период, который разбирает Ленин в «Материализме и эмпи­риокритицизме», хотя и непоследовательно, боясь назвать чорта — чортом, т.-е. материализм — материализмом, но большинство выступавших в печати по философским вопросам физиков — Больтцманн, Гельмгольтц, Томсон, Лоренц, Максвелль, Герц и ряд других — борется против идеализма махи­стов, находившихся тогда в меньшинстве. Однако эта борьба непоследова­тельна, а материализм этих физиков — очень примитивный и неспособный решить противоречий, вызванных новейшей революцией в естествознании.

Ленин подчеркивает, что этим профессорам, по существу борющимся за материализм, недостает знания диалектического материализма. Но, кроме незнания, в настроении этих профессоров играют большую роль «предрас­судки всего образованного мещанства против материализма»[25], а также «важные житейские соображения»[26]. «…Вся обстановка, — отмечает Ленин в другом месте, — в которой живут эти люди, отталкивает их от Маркса и Энгельса, бросает в об’ятия пошлой казенной философии»[27]. (РП: Вот они главные причины нашего российского идеализма в науке — предрассудки, оставшиеся от позднесоветского ревизионизма, и «житейские соображения»!)

Вот тот анализ, который дал Ленин кризису естествознания, поскольку дело касается области собственно естествознания, т.-е. поскольку мы отвле­каемся от дальнейшего анализа общественных отношений и классовой борь­бы, в условиях которых протекает этот кризис.

III.

Ленин не остановился в своем анализе сущности кризиса в современном естествознании на разборе лишь гносеологических проблем. Показав, что суть борьбы в новейшей физике сводится к борьбе материализма с идеа­лизмом и что кризис заключается в замене материалистической гносеологии в физике — идеалистической, Ленин стают вопрос о том, где корни борьбы материалистической и идеалистической школ в физике.

Разобрав проявления «физического» идеализма в различных странах, Ленин пишет: «Мы видели, что вопрос о гносеологических выводах из новей­шей физики поднят и с самых различных точек зрения обсуждается и в английской, и в немецкой, и во французской литературе[28]. He может подлежать никакому сомнению, что перед нами некоторое международное идейное течение, не зависящее от какой-нибудь одной философской системы, а вытекающее из некоторых общих причин, лежащих вне философии»[29].

Вот на эти-то общие, лежащие вне философии причины Ленин и обра­щает особое внимание.

Он прежде всего ставит вопрос о том — партийна ли философия, является ли борьба философских течений отражением, хотя бы и не непо­средственным, а преломленным через все общественные отношения, борьбы классов современного общества?

Вывод, к которому приходит Ленин, заключается в том, что «за гно­сеологической схоластикой эмпириокритицизма нельзя не видеть борьбы пар­тий в философии, борьбы, которая в последнем счете выражает тенденции и идеологию враждебных классов современного общества. Новейшая философия так же партийна, как и две тысячи лет тому назад. Борющимися партиями по сути дела, прикрываемой гелертерски-шарлатанскими новыми кличками или скудоумной беспартийностью, являются материализм и идеализм»[30].

Ленин в ряде экономических и исторических работ приложил Марксов метод к анализу классов и классовой борьбы общества эпохи империализма. В «Материализме и эмпириокритицизме» он обращает главное внимание на борьбу философских партий и тот сдвиг, который произошел в буржуазном обществе к концу XIX века. Если в эпоху Маркса и Энгельса, т.-е. в эпоху промышленного капитализма, в эпоху, когда буржуазия являлась классом, еще не завершившим своей революционной роли и опиравшимся в своей борьбе и на материалистическую философию, материализм проповедывался из уст апологетов самой буржуазии (французские материалисты, Фейербах, Фогт, Молешотт, Бюхнер и т. п.), то в конце XIX века дело меняется. «…Вражда к материализму, тучи клевет на материалистов, — все это в циви­лизованной и демократической Европе порядок дня», — отмечает Ленин. В этих условиях обострения классовых противоречий невозможно быть вне тех или иных партий,— «беспартийные люди в философии — такие же без­надежные тупицы, как и в политике». (РП: А ведь некоторые у нас даже среди марксистов и коммунистов искренне верят в возможность беспартийной науки!)

В борьбе основных философских партий махизм не остается нейтраль­ным, хотя мы и читаем у тех или иных махистов, что они поднялись выше материализма и идеализма. (РП: И это мы сейчас нередко слышим.)  В действительности махизм является непосле­довательной, более или менее завуалированной формой идеализма. Поэтому роль махизма в борьбе двух основных философских школ сводится к прислужничанию идеализму. В то время как последовательный, откровенный идеализм есть лишь рафинированная форма фидеизма, поповщины, «об’ективная, классовая роль эмпириокритицизма всецело, сводится к прислужни­честву фидеистам в их борьбе против материализма вообще и против истори­ческого материализма в частности», — характеризует махизм Ленин[31].

Махизм в ряду философских партий является партией середины, но такой партией, которая идет на поводу и прислуживает лишь одному крылу — партиям откровенной философской реакции. Если буржуазия является клас­сом, противостоящим пролетариату и использующим фидеизм, поповщину и профессорски обработанную форму последней — идеализм, как орудие идео­логической борьбы, то махизм есть идеология трусливого и в то же время реакционного мещанства. (РП: Очень хорошо сказано! И про идеализм, и про махизм!) Вскрыв всю фальшь сочувствия Э. Маха в «Познании и заблуждении» Геккелю и в то же самое время посвятившего всю книгу защитнику фидеизма, имманенту и явному реакционеру В. Шуппе, Ленин пишет о Махе: «Тут он обрисовался весь, этот идеолог реакцион­ного мещанства, идущий за черносотенным В. Шуппе и «сочувствующий» свободомыслию Геккеля. Таковы все они, гуманные филистеры в Европе, с их свободолюбивыми симпатиями и с их идейным (и политическим и экономи­ческим) пленением Вильгельмами Шуппе»[32].

Эта блестящая и четкая формулировка классовой сущности махизма является формулировкой чрезвычайной важности. Как мы теперь знаем, «черносотенство» на современном языке носит название фашизма, т.-е. яв­ляется орудием откровенной диктатуры финансового капитала, сбросившего всякие маски демократии, парламентаризма и проч. И, как мы увидим далее, роль махизма сводится не к чему иному, как к содействию своеобразной «фашизации» науки. (РП: Вот в чем корень проблемы! То явление, которое мы наблюдаем в нашей науке, этот ее кризис, есть не что иное, как фашизация науки! Фашизация, идущая и в научной сфере, так же, как и в остальных областях общественной жизни.)

Ленин особенно подчеркивает, что в писаниях махизма сплошь и рядом мы встречаем словесные заявления, что он против «фидеизма», против реак­ции и т. д. и т. п. Во всех этих случаях проявляется лишь предательская роль махизма. «Ho «укрывательство» отношений Маха и Авенариуса к фи­деизму ничему не поможет. Факты говорят за себя… Школка служит, кому надо. Школкой пользуются, как надо»[33]. (РП: Вот где корень проблемы! Прекраснодушные профессора, некоторые из которых полагают себя марксистами и коммунистами, могут и сами не понимать, какой подлой силе они на самом деле служат. Но это ничуть не умаляет их вины. Именно они и никто другой, прокладывают дорогу фашизму, дают ему то оружие, которым он опутывает трудящиеся массы.) В дальнейшем Ленин подчеркивает, что «для нас, марксистов, разница между г. Лопатиным и г. Вилли, Петцольдом, Махом и К° не более, чем разница между протестантскими и католи­ческими богословами»[34].

Прислужничество махизма фидеизму сказывается на кризисе физики тем, что это облегчает фидеизму его воздействие на естествознание, что махизм оказывается приводным ремнем от поповщины к естествознанию. Благодаря этому кризис естествознания еще более обостряется. (РП: Вот почему и появились факультеты и кафедры теологии в наших вузах.)

Указав расстановку сил в классовой борьбе в связи с вопросом кризиса естествознания, Левин одновременно вскрывает ту роль, которую играют в эпоху реакции после революции 1905 года «наши махисты», «марксисты», взявшиеся за соединение марксизма с махизмом: Базаров, Богданов, Юшке­вич, Суворов, Берман, Гельфонд и Луначарский.

Ленин подчеркивает, что «наши махисты» прежде всего не заметили реакционной сущности махизма, не поняли его классовой природы и в то же время стали выступать пропагандистами махизма. Тем самым они, идя за махизмом, сами стали проводниками поповщины и перешли в лагерь буржу­азных философов. «Несчастье русских махистов, вздумавших «примирять» махизм с марксизмом, в том и состоит, что они доверились раз реакционным профессорам философии и, доверившись, покатились по наклонной плоскости»[35].

Не поняв реакционной сущности махизма, «наши махисты» не поняли, даже не заметили связи махистской философии с кризисом естествозна­ния. Явление кризиса естествознания выпало вообще из их поля зрения и не могло не выпасть, поскольку они об’явили махизм «новейшей философией», «философией естествознания XX века», преодолевшей якобы ограниченности материалистической философии. «Наши махисты» поверили на слово Маху, Оствальду, Пуанкаре, Дюгему, Пирсону и им подобным, не рассмотрев клас­совой природы их философии, не поняв партийного характера их выступлений.

«В то время как Ленин подчеркивал: «Ни единому из этих профес­соров, способных давать самые ценные работы в специальных областях химии, истории, физики, нельзя верить ни в едином слове, раз речь заходит о философии»[36], у «наших махистов» полное доверие, полное отсут­ствие критического, революционного отношения к этим по существу партий­ным выступлениям профессоров-естественников. У «наших махистов» совер­шенно выпала проблема партийности философии и естествознания. (РП: И у нас в позднем СССР была та же проблема — в рот смотрели западным выдающимся ученым, напрочь забыв о партийности науки. Вот и докатились до уничтожения собственной страны, а сейчас идем еще дальше — усиленно взбиваем перинку фашизму.)

Махисты-«марксисты» желают быть марксистами, но на самом деле ничего общего с марксизмом не имеют. Ленин в статье «Марксизм и реви­зионизм»[37], в которой он впервые в печати в 1908 году выступил против махистов, имевших в своих рядах и большевиков, трактует наших неумерен­ных поклонников Маха как философских ревизионистов и противопоставляет им подлинную линию революционного марксизма. То же в «Материализме и эмпириокритицизме» и других сочинениях. Ленин подчеркивает, что марк­сизм создавался в борьбе и с буржуазными теориями в области политиче­ской экономии, истории, в области философии и с оппортунистическими те­чениями в среде социализма. Марксизм рос и закалялся в непримиримой борьбе со всеми враждебными течениями вне и внутри марксизма. Этой не­примиримости нет у Богдановых и К^о.

Маркс, «обосновывая и разрабатывая марксизм, подверг, например, в политической экономии, переработке все наследие буржуазной науки. Ленин подчеркивает, что задачей марксистов и в области естествознания является не только борьба с идеалистической гносеологией, а, поскольку таковая сказывается и не может не сказываться и на методологии, усвоение и переработка «тех завоеваний, «которые делаются этими «приказчи­ками» (т.-е. буржуазными профессорами. — А. М.) и уметь отсечь их реак­ционную тенденцию, уметь вести свою линию и бороться со всей ли­нией враждебных нам сил и классов. Вот этого-то и не сумели сделать наши махисты,—добавляет Ленин, — рабски следующие за реакционной профессорской философией. «Может быть мы заблуждаемся, но мы ищем»,— писал от имени авторов «Очерков…» Луначарский. «Не вы ищете, а вас ищут, вот в чем беда! Не вы подходите с вашей, т.-е. марксистской (ибо вы желаете быть марксистами), точки зрения к «каждому повороту буржуазно-философской моды, а к вам подходит эта мода, вам навязывает она свои новые подделки во вкусе идеализма, сегодня а ля Оствальд, завтра а ля Мах, послезавтра а ля Пуанкаре»[38].

И в «Материализме и эмпириокритицизме» и в своей повседневной непримиримой войне с махистами, которую вел Ленин в годы реакции, он подчеркивал, что махистская ревизия марксизма — явление отнюдь-таки не местное, не национально-российское, а интернациональное. «В одном из своих многочисленных писем к Горькому, касающихся философской борьбы внутри и вне большевистской фракции после революции 1905 года[39], он пи­сал: «Neue Zeit» —самый выдержанный и знающий орган, равнодушен к фи­лософии, никогда не был ярым сторонником философского материализма, а в последнее время печатал, без единой оговорки, эмпириокритиков». То же делал Ф. Адлер в журнале «Der Kampf» и т. д.

Общественно-политическое значение этой пропаганды махизма и все предательство махистов-ревизионистов заключаются в том, что, как писал Ленин, «через махизм протаскивают в учителя рабочих прямых философских реакционеров и проповедников фидеизма!»[40]. С этой проповедью среди рус­ских рабочих и посредством писаний махистов и посредством создавшейся тогда школы на Капри Ленину пришлось жестоко бороться, пока, наконец, к 1910 году философские разногласия не достигли такого значения, что были осуждены постановлением расширенной редакции большевистской газеты «Пролетарий»[41].

Положение в борьбе Ленина с философскими ревизионистами усложня­лось тем, что философская борьба переплеталась с общеполитической. За большевизм приходилось бороться не только и не столько по линии фило­софии, сколько по линии борьбы политической, по линии защиты большевист­ской линии и от нападок меньшевиков-ликвидаторов и по линии борьбы внутри самой большевистской фракции против ультиматистов и отзовистов. Сложность борьбы обуславливалась тем, что Плеханов, сделавшийся центром т. н. меньшевиков-партийцев, нападал на большевиков и по линии политиче­ской (а для этого Богданов и др. давали достаточно материала, не говоря уже о всех прочих разногласиях Плеханова с большевизмом в целом), и по линии философской, стараясь по тактическим соображениям обвинить всю большевистскую фракцию в махизме[42]. В то же время махисты-ревизио­нисты избрали Плеханова об’ектом для нападок по линии философии и, кри­тикуя Плеханова, по существу воевали с философскими основами марксизма вообще.

Поэтому Ленину приходится развертывать борьбу на два фронта: и против махистской ревизии (внутри и вне большевистской фракции) за орто­доксальный марксизм, защищавшийся в области философии Плехановым, и против Плеханова, поскольку, как мы сейчас увидим, исходившая из положе­ний Mapкca и Энгельса защита Плехановым марксизма от философской ревизии, страдала формализмом и содержала в себе элементы, отражавшие меньшевистскую позицию Плеханова. Но на том этапе махистская ревизия была главной опасностью и на ней было сосредоточено главное внимание Ленина.

Плеханов своевременно заметил ошибочность философской линии Богданова и К°. Ленин в письме к Горькому от 25 февраля 1908 г. вспоми­нал: «С Плехановым, когда мы работали вместе, мы не раз беседовали о Богда­нове. Плеханов раз’яснял мне ошибочность взглядов Богданова, но считал это уклонение отнюдь не отчаянно большим»[43]. Несмотря на то, однако, что Плеханов с махизмом и махистской ревизией был знаком издавна и в доста­точной степени, он не повял всего исторического значения махизма и не раз­вернул должной критики махизма и махистской ревизии.

Плеханов выступил против махизма и его подголосков в среде маркси­стов в  «Письмах к Богданову» (1908 г.), в статье «Трусливый идеализм» (1910 г.) и некоторых других сочинениях. Плеханов, как неоднократно отме­чал Ленин, защищал философские основы марксизма от ревизионизма, и в этом его заслуга. Изучение всего написанного Плехановым по философии Ленин вменял в обязанность каждому революционному марксисту. Однако меньшевизм Плеханова сказался и в его постановке философских вопросов. Поэтому Ленин наряду с непримиримой борьбой против махистов-ревизионистов, как главной опасности, вскрывает и ошибки Плеханова. В чем эти ошибки по линии проблем, связанных с кризисом естествознания?

Эти ошибки идут по двум линиям. С одной стороны, Плеханов недоста­точно четко боролся с проявлениями агностических и идеалистических шата­ний среди естествоиспытателей. С другой стороны, Плеханов подошел к про­блеме махизма формально, неисторично, прилагая «букву» марксизма без учета исторической обстановки и той связи, которую махизм имел с совре­менным естествознанием. Поэтому Плеханов просмотрел вообще проблему кризиса естествознания.

В виду того, что на данном этапе революции в СССP в лице некоторых из учеников Плеханова его ошибки по всем этим вопросам воскресают снова, хотя и в новой форме, мы на этой стороне дела остановимся несколько под­робнее.

Ошибку агностического порядка, тесно связанную с другими отсту­плениями Плеханова от гносеологии диалектического материализма по ряду вопросов, он совершил в примечаниях к первому изданию Энгельсова «Л. Фейербаха» на русском языке (1892 г.). Разбирая здесь[44] взгляды кан­тианства no вопросу о познаваемости вещей в себе, да в качестве довода привел аргументацию из одной работы физиолога Сеченова ((«Предметная мысль и действительность»)[45]), где последний об’являл наши впечатления от внешних предметов «лишь условными знаками». Вместо того, чтобы попра­вить Сеченова в духе материализма, Плеханов сам писал: «Наши ощущения— это своего (рода иероглифы, доводящие до нашего сведения то, что происхо­дит в действительности. Иероглифы не похожи на те события, которые ими передаются». (РП: Это знаменитая «теория иероглифов» Плеханова, за которую его немало критиковал Ленин.)

Таким образом вместо критики кантианизма у Плеханова получи­лась уступка ему. Правда, во втором издании «Л. Фейербаха» Плеханов ис­правил терминологически приведенное место, но это далеко-таки не устра­нило ошибочности установок Плеханова в ряде других вопросов гносеологии, а в данном вопросе не исчерпывало всего существа сделанной ошибки.

Для нас в данном случае важно подчеркнуть, что Плеханов, следуя Сеченову, некритически воспринял выводы естествознания в области фило­софии. У Плеханова был большой пиэтет пред буржуазными естествоис­пытателями, и его позиция резко отличается от ленинской («ни единому из этих профессоров нельзя верить ни в едином слове, раз (речь заходит о фи­лософии»).

Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме» не только вскрывает ошибку Плеханова по вопросу об иероглифах, но на примере разбора агностических утверждений Гельмгольтца показывает, как должен был бы последовательный марксист подходить к ошибкам естествоиспытателей, по­добных Сеченову.

Другая ошибка, также вскрытая Лениным в «Материализме и эмпирио­критицизме» и тесно связанная с указанной выше, касается гносеологии махизма, именно того коренного пункта всех злоключений махистов, кото­рый заключается в понимании ими «опыта». Уже во втором издании «Л. Фей­ербаха» Энгельса (1905 г.) Плеханов, разбирая взгляды махистов на теорию познания, по поводу утверждения ученика Авенариуса Карстаньена, «что для «Критики чистого опыта» опыт есть не средство познания, а только пред­мет исследования»[46], сделал примечание: «Один немецкий писатель замечает, что для эмпириокритицизма опыт есть только предмет исследования, а во­все не средство познания. Если это так, то противопоставление эмпирио­критицизма материализму лишается смысла, и рассуждения на тему о том, что эмпириокритицизм призван собою сменить материализм, оказываются совершенно пустыми и праздными»[47].

И здесь у Плеханова, несмотря на его давнее знакомство с махистской литературой, проявилось примиренческое отношение к враждебному материализму определению понятия «опыт».

Но наиболее ярко некритическое и неисторическое отношение Пле­ханова к махизму сказалось в его разборе всего махизма в целом, как оп­ределенного течения, возникшего в определенных исторических условиях. Плеханов, несмотря на большое число страниц его сочинений, посвященных махизму, совершенно просмотрел связь махизма с новейшей физикой, вер­нее с определенной школой среди физиков конца XIX и начала XX века. Поэтому его критика махизма, несмотря на то, что на словах она была повторением положений, развитых основоположниками марксизма, и осо­бенно Энгельсом, на деле была издевкой над марксизмом. Марксизм учит разбирать каждое явление конкретно, в его исторической обусловленности. Плеханов же приложил формулы марксизма механически, без учета кон­кретной исторической обстановки. Поэтому-то он и просмотрел про­блему кризиса естествознания, вскрытую Лениным.

Последний писал: «Разбирать махизм, игнорируя эту связь (связь ма­хизма с определенной школой в новой физике. — А. М.), — как делает Плеха­нов, — значит издеваться над духом диалектического материализма, т.-е. жертвовать методом Энгельса ради той или иной буквы Энгельса»[48].

Таким образом, мы видим, что в руках Плеханова метод марксизма омертвляется формальным его применением. Он отрывает философский анализ махизма от анализа состояния естествознания конца XIX и начала XX века. И это в то время, когда к естествознанию возникал в связи с но­вейшими теориями интерес среди рабочего актива.

В статье «Об изучении философии», опубликованной в июне 1910 года в «Дневнике социал-демократа»[49], Плеханов отвечает на одно интересное письмо, где один товарищ писал: «Необходимо «введение в философию» на основе научного марксизма и естественных наук, систематически… если не излагающее, то, по крайней мере, ставящее все наиболее существенные во­просы этой дисциплины».

Плеханов в цитированной статье в ответ на письмо пишет: «Вот уже более двух лет у меня лежит «Введение в философию диалектического ма­териализма», написанное одним очень компетентным товарищем». Автор этого «Введения…» есть не кто иной, как тов. Деборин, участвовавший в ту пору вместе с Плехановым во фракционных нападках на Ленина.

И во «Введении», вышедшем в печати лишь в 1916 году, и в предисло­вии к нему Плеханова снова разбирается философия махизма и цитируются авторы-естественники — Оствальд и др. При этом затрагиваются неизбежно и естественно-научные вопросы, послужившие махистам для развертывания их идеалистической гносеологии, как строение материи, энергетика и т. д.

Но ни в предисловии Плеханова, где последний обсуждает проблему строения материи[50], ни в книге тов. Деборина нет ни слова о кризисе есте­ствознания.

Формальный подход к проблемам естествознания у тов. Деборина Ле­нин отметил еще в 1909 году, когда вышла в сборнике «На рубеже», во­шедшая затем во «Введение», его статья «Диалектический материализм». В ней т. Деборин, затрагивая вопрос об отношении диалектического материа­лизма к новейшим учениям о строении материи, ставит вопрос и о «сущ­ности нового течения в области естествознания». Однако его ответ на этот вопрос односторонен и недостаточен. Ленин, читая это место статьи, сделал заметку: «Ага! Плеханов молчит об этом «новом течении». Деборин не­ясно его представляет»[51].

Итак, и Плеханов, и его ученик Деборин не заметили проблемы кри­зиса естествознания, вскрытой и проанализированной Лениным, подошли к ма­хизму формально, неисторично, вне его связи с естествознанием.

Эта ошибка, как мы сейчас увидим, коренится в понимании Плеха­новым метода марксизма — материалистической диалектики.

Плеханов очень много писал и боролся против идеализма. Но в этой борьбе он отрывал гносеологию от логики или методологии, упускал из виду, что идеализм — не поверхностный налет на тех или иных научных поло­жениях, а тесно связан с трактовкой проблем, в связи с которыми проя­вляется идеализм. Поэтому борьба против идеализма могла быть лишь тогда вполне плодотворной, когда она не только опровергала идеализм с точки зрения общих положений материализма, т.-е. абстрактно, а конкретно, пу­тем положительного решения избранной идеализмом, как об’ект, проблемы. Так делали Маркс и Энгельс. Они не только вообще критиковали идеа­листов, но, критикуя, перерабатывали самую науку, по-марксистски решая спорные проблемы и на этом решении доказывая правоту марксизма.

Ленину видна была эта слабая сторона плехановской концепции марк­сизма. В своих философских тетрадях при проработке истории философии он писал: «Плеханов написал о философии (диалектике), вероятно, до 1000 страниц (Бельтов+против Богданова+против кантианцев+основные вопросы и т. д.). Из них по большой логике, по поводу нее, ее мысли (т.-е. собственно диалектика, как философская наука) ничего»[52].

Это пренебрежение диалектикой обусловливалась именно абстрактным пониманием гносеологии, т.-е. непониманием органической связи ее с мето­дологией, непониманием тождества гносеологии и логики. «Диалектика и есть теория познания (Гегеля и) марксизма: вот на какую «сторону» дела (это не «сторона-» дела, а суть дела) не обратил внимания Плеханов, не говоря уже о других марксистах»[53].

Естественно, что Плеханов, ставя проблему гносеологии абстрактно, т.-е. вне разбора по существу соответствующих проблем или теорий науки, не только не имел надобности в диалектике, но не понимал, в чем суть, «душа» этой диалектики. Ленин, подчеркивая в «К вопросу о диалектике» роль закона единства или тождества противоположностей в диалектике, писал: «На эту сторону диалектики обычно (например, у Плеханова) обра­щают недостаточно внимания; тождество противоположностей берется как сумма примеров («например, зерно», «например, первобытный комму­низм»)[54].

Именно в недостатке внимания к диалектике видел Ленин слабую сто­рону и той критики идеализма, которую дал Плеханов. В «философских тетрадях», посвященных логике Гегеля, Ленин писал: «Плеханов критикует кантианство (и агностицизм вообще) более с вульгарно-материалистической, чем с диалектически-материалистической точки зрения, посколь­ку он лишь a limine отвергает их рассуждения, а не исправляет (как Гегель исправлял Канта) эти рассуждения, углубляя, обобщая, расши­ряя их, показывая связь и переходы всех и всяких понятий».

В свете этих ошибок Плеханова и К° для нас истинный смысл при­обретает место в его письме в редакцию газеты «Пролетарий» и в речи Плеханова на Лондонском с’езде РСДРП в 1907 году. В речи «Об отноше­нии к буржуазным партиям» он обвинял Ленина в «беззаботности насчет философии»[55]. Мы видим, что история решила этот упрек прямо в обрат­ном отношении: «беззаботным» проявил себя именно Плеханов и его уче­ники, несмотря на тысячу страниц, посвященных ими философии. Ленин, учась непосредственно у Маркса и Энгельса и прилагая их метод к конкретной ис­торической обстановке, двинул дело развития марксизма далее и решил ряд новых проблем, выдвинутых историческим развитием капитализма. Это спра­ведливо и по отношению к такой области, как естествознание.

———————

Вскрыв сущность кризиса естествознания, указав путь преодоления этою кризиса, Ленин, борясь с махизмом и ревизионизмом, указал и те задачи, которые стоят перед марксистами в области естествознания.

Эти задачи заключаются, во-первых, в изучении философской борьбы за выводы из современного естествознания с тем, чтобы отчетливо себе представлять, в чем суть расхождения различных направлений среди есте­ствоиспытателей и в каком отношении они стоят к основным линиям в фи­лософии. На основе этого изучения, во-вторых, марксисты должны вести не­примиримую борьбу как с идеализмом вообще, так и с его проявлениями в естествознании. При этом особенно внимание должно быть обращаемо на раз­личные завуалированные формы идеализма, прикрывающиеся различными модными названиями, подделывающиеся под стихийный материализм есте­ствоиспытателей. В этой борьбе с идеализмом должно вскрывать классовую природу философских группировок и отражение ими идеологий враждебных пролетариату классов.

Борясь с идеологическим влиянием на естествознание враждебных про­летариату классов, бороться, в-третьих, за чистоту марксистской теории в области философии и естествознания и противопоставлять партийности буржуазной философии и ее подголосков среди неустойчивой части марк­систов большевистскую партийность в философии и естествознании. Борьба против оппортунистических тенденций и групп должна вестись и против механистических упрощений материализма и против -примиренчества к идеализму.

Наконец, в-четвертых, борясь против идеалистических течений в со­временном естествознании, отсекая реакционные тенденции естествоиспы­тателей, перерабатывать достижения буржуазного естествознания на основе диалектического материализма. В то же время, пропагандируя диа­лектический материализм, указывать стихийным материалистам-естественникам, как найти путь и сознательно усвоить диалектический материализм, который единственно и обеспечивает выход естествознания из кризиса.  (РП: Это все задачи и сегодняшнего дня тоже!)

Вот те задачи, которые выставлялись Лениным в «Материализме и эмпириокритицизме».

Иначе эти задачи встали перед марксистами после завоевания власти пролетариатом СССР. Впервые в истории марксизм стал мировоззрением господствующего класса. Естественно, что перед марксизмом встали новые задачи, а старые задачи стали по-новому. Об этом и говорит Ленин в про­граммной статье «О значении воинствующего материализма», написанной для журнала «Под знаменем марксизма» (1922 г.).

Победа пролетариата в СССР была сделана под руководством больше­вистской партии. Крушение буржуазии было и крушением ее агентуры в среде рабочего класса в лице оппортунизма-меньшевизма. (РП: Отсюда вывод — до победы социалистической революции полностью вычистить от оппортунизма революционное движение рабочего класса будет невозможно, ибо подпитывающие его корни сохраняются. Но это не значит, что с ним не надо бороться. Важно добиться подавляющего  влиянии на рабочий класс истинно большевистского направления.) Успехи проле­тариата в СССP тесно связаны с ростом и усилением партии коммунистов. Перед авангардом рабочего класса встали новые задачи и в области естество­знания.

Ленин в указанной статье в качестве задачи марксистов-коммунистов ставит прежде всего организацию масс. «Авангард лишь тогда выполняет задачи авангарда, когда он умеет не отрываться от руководимой им массы, а действительно вести вперед всю массу». Для этого нужно уметь осущест­вить союз коммунистов с некоммунистами-материалистами, последователь­но защищающими материализм. Лишь при этом условии может быть успеш­ной «борьба с философской реакцией и с философскими предрассудками так называемого «образованного общества»», только так может быть ор­ганизован должный отпор профессорам философии — «дипломированным лакеям поповщины» — и самой поповщине. (РП: Вот важнейший момент! Задача коммунистов организовывать массы, а не «самоорганизация» масс. )

«Союз с представителями современного естествознании, которые скло­няются к материализму и не боятся отстаивать и проповедыватъ его против господствующих в так называемом «образованном обществе» модных фи­лософских шатаний в сторону идеализма и скептицизма», — вот первая за­дача, которую поставил Ленин пред коммунистами.

Следя за новейшей революцией в естествознании и философскими вы­годами из нее, организовывать, при поддержке союзников из числа некоммунистов, отпор «натиску буржуазных идей» и попыткам «восстановления буржуазного миросозерцания», — вот вторая задача, которую ставит Ленин перед марксизмом в области естествознания. (РП: Задачи у нас сейчас те же! Союз с материалистами-некоммунистами нам важен и сейчас.)

Эта задача не может быть осуществлена без конкретного применения метода диалектического материализма к проблемам естествознании. Для этой цели марксисты должны изучать философию диалектического материализма. Большую роль в этом изучении Ленин отводит изучению Гегеля с материа­листической точки зрения. (РП: С этим немалая проблема, учитывая как ловко сейчас изучение Гегеля используется оппортунистами вовсе не для овладения диалектическим методом на материалистической основе, а ровно наоборот — для укрепления и усиления влияния идеализма. Вероятно, рекомендовать стихийным материалистам изучение Гегеля в настоящих условиях все же не стоит.)  «Естествоиспытатели найдут, — писал он, — в ма­териалистически истолкованной диалектике Гегеля ряд ответов на те фило­софские вопросы, которые ставятся революцией в естествознании и на ко­торых «сбиваются» в реакцию интеллигентские поклонники буржуазной моды».

Без изучения диалектического материализма и без применения его к естествознанию — без этого, подчеркивает Ленин, «естествоиспытатели так же часто, как и до сих пор, будут беспомощны в своих философских выводах и обобщениях». Поэтому третьей задачей, стоящей перед марксиз­мом в области естествознании, является, по Ленину, обеспечение правильных выводов из новейших открытий с помощью метода диалектического мате­риализма. (РП: Это очень важно! Иное дело, что сделать такие выводы способны только очень грамотные марксисты, действительно хорошо усвоившие и освоившие метод диалектического материализма. А таковых у нас сейчас единицы. Это значит, что мы опять-таки должны уделить первостепенное внимание подготовлению таких людей.)

Все эти задачи встают в условиях совершенно отличных от тех, при которых Ленин писал «Материализм и эмпириокритицизм». Работа комму­нистов в области естествознании в смысле его преобразовании, перестройки после победы пролетариата, опирается на всю мощь пролетарского государ­ства. Ленин неоднократно в своих сочинениях подчеркивает, что культура, которую должен создать пролетариат, не идет ни в какое сравнение с жалкой культурой (нами еще не превзойденной во многих отношениях) капита­лизма. Условия существовании сов. власти обеспечивают быстрый и прочный рост культуры.

Все эта ленинские предсказания блестяще оправдываются в данное время, в том числе и по отношению к области естествознания. Но если про­летарская диктатура—предпосылка невиданного роста культуры, то и борьба против некультурности, против мракобесия всех сортов, в том числе и идеа­лизма получает в лице диктатуры пролетариата могучее орудие. Поэтому и борьба против идеологической реакции может вестись не только средствами убеждения, но и средствами принуждения, средствами органов защиты про­летарской диктатуры. (РП: Вот этого права господствующего пролетариата как раз и не понимают механицисты-оппортунисты, не говоря уже об откровенных и неприкрытых идеологах буржуазии, ноющих о притеснениях в СССР «свободной мысли».) По поводу статьи П. Сорокина, явившегося апологетом буржуазных идей и крепостничества в одном советском журнале, Ленин пи­сал: «…придется вести войну и против подобных современных «образован­ных» крепостников». «Вероятно, — добавляет он, — немалая их часть получает у нас даже государственные деньги и состоит на государственной службе для просвещения юношества, хотя для этой цели они годятся не более чем за­ведомые растлители годились бы для роли надзирателей в учебных заведе­ниях для младшего возраста»[56].

В качестве меры ограждения нашей молодежи от таких воспитателей и членов учебных обществ Ленин рекомендовал вежливенькое препровож­дение их в страны буржуазной демократии. (РП: Совершенно справедливо — не желаешь жить так, как хочет трудовой народ, езжай в свою Европу или куда-нибудь еще, где живут так, как тебе нравится — остальные вовсе не обязаны жить по-твоему. И не надо свою эмиграцию из Советской страны выставлять за собственный гордый отъезд из страны. Вышвырнул тебя народ, как негодную дрянь, мешающую ему жить — вот правда!)  Хотя П. Сорокин и не был есте­ственником, но ясно, что метод действий, рекомендованный Лениным по от­ношению к подобным «ученым», целиком приложим и к «крепостникам» и растлителям и из числа естествоиспытателей.

Вот те задачи, которые ставил Ленин пред марксистами в области естествознания.

—————————

Теперь мы можем подвести итога тому, что сделал Ленин в смысле дальнейшего развития марксизма применительно к естествознанию.

Ленин продолжил дело Маркса и Энгельса и применил марксистский метод к анализу естествознания эпохи империализма, дав и здесь новое по сравнению с тем, что было дано основоположниками марксизма.

Он вскрыл противоречия и суть кризиса естествознания в эпоху импе­риализма и указал пути преодоления этого кризиса.

Дал классический пример того, как нужно бороться с идеализмом в естествознании, как выражением идеологии враждебных пролетариату классов.

Продолжил дело Маркса и Энгельса в борьбе с оппортунизмом в новой обстановке и поставил во весь рост проблему борьбы за большевистскую партийность в философии и естествознании.

Своей разработкой проблем диалектического материализма и решением ряда проблем из области философий естествознания указал путь дальней­шим поколениям марксистов, как положительно решать проблемы, стоящие пред марксизмом в области философии и естествознания.

Наконец, сформулировал те задачи, которые стоят пред марксизмом в области естествознании.

Во всех этих вопросах, по всем этим линиям Ленин представляет со­бой новый этап в развитии марксизма в эпоху империализма и пролетарских революций.

 IV.

Анализ кризиса естествознания, данный Лениным, относится к концу XIX и началу XX века. С той поры прошло уже более четверти века. Что изменилось с тех пор и насколько ленинский анализ сохраняет свое значе­ние и до настоящего времени?

В современном положении капитализма, в том, то он является уми­рающим капитализмом, b обострении противоречий между состоянием раз­вития производительных сил и экономическими отношениями капитализма, в усилении кризиса естествознания, — во всем этом мы имеем блестящее подтверждение ленинского анализа империализма, как последней стадии, стадии разложения капитализма.

Капитализм быстрыми шагами идет к концу. В данное время он пере­живает невиданный кризис производства как в области промышленности, так и сельского хозяйства. В то же время классовые противоречии достигли невиданной остроты. Буржуазия все более от методов «демократии» пере­ходит к методам открытой диктатуры. Парламентаризм разрешается в фа­шизацию всей государственной машины. Гражданский мир все более пере­ходит в открытую гражданскую войну. (РП: То же мы видим и теперь, только в еще более яркой форме.)

Наряду с этим распадом капитализма мы видим рост рабочего дви­жения, успехи компартий, распространение на широчайшие массы влияния марксистско-ленинского учения. (РП: А вот здесь существенное отличие. Если рост рабочего движения в мире налицо, то в странах бывшего СССР он не столь заметен — он тоже имеется, конечно, но развит в значительно меньшей степени. И самое главное — сегодня мы никак не можем говорить о значительном влиянии на широчайшие массы марксистко-ленинских партий. К сожалению, в результате гибели СССР их практически в мире не осталось, а там где они имеются, влияние их на рабочий класс ничтожно. Повсюду безраздельно царствует оппортунизм, который сплошь и рядом выдает себя за марксизм-ленинизм и нередко даже большевизм. Кардинально изменить эту ситуация — и есть сегодня главная наша задача.)

Во всем этом процессе огромнейшая роль принадлежит пролетариату СССР — «ударной бригаде мирового пролетариата». Успехи социалистиче­ского строительства СССР, наступления на остатки капитализма по всему фронту — все это делает СССР, с одной стороны, об’ектом надежд и симпа­тий мирового пролетариата, а с другой — ненависти и нападений империа­листов. В мировом масштабе практически решается в данное время проблема «кто кого». (РП: Последняя схватка была решена не в пользу пролетариата. Но новые схватки пролетариата и буржуазии уже на подходе.)

Все это создает еще значительно более глубокие корни для обостре­ния кризиса в естествознании, чем четверть века тому назад. (РП: Как показала история, временное поражение рабочего класса еще более усилило и углубило кризис в естествознании. Теперь там осознанных материалистов встретить сложно. По сути, и прогрессивно мыслящих естественно-испытателей почти не осталось — сплошные фашиствующие лакеи буржуазии.)

Кризис производства, который имеется в странах капитализма, оказы­вается и на науке, усиливая ее кризис. Все более и более часто встречаемся мы с фактами, что новейшие открытия науки не находят себе приложения в условиях капиталистического хозяйства, что нередко такие открытия ску­паются капиталистическими трестами для того, чтобы устранить возмож­ность введения в жизнь новейших открытий и тем устранить конкуренцию новых способов производства. На этих примерах мы видим, как загнивание капитализма ведет к загниванию науки. (РП: Именно так, это действительно загнивание, можно сказать, полное разложение. Господствующей буржуазии наука как таковая уже не нужна. Не требуется ей и философия как наука, познающая мир. Ей философия нужна только как служанка, и не более того. Так что сетования некоторых наших российских философов, что философы «сегодня в загоне», что это безобразие, что «власть абсолютно безразлична к вопросам теории как таковой», что «философов не стало, а все стали политологами», что «пора в администрации президента создать подразделение, которое бы занималось теоретическими вопросами» (журнал «Альтернативы», № 1, 2012 г.), это, по сути, не что иное, как признание философов в собственной ненужности и никчемности их «работы». А ведь этим гражданам так хотелось буржуазной «свободы», которой у них не было в СССР!)

Обострение классовой борьбы ведет за собой и обострение идеологиче­ской борьбы. (РП: Сегодня идеологическая борьба стала, по сути, самым главным и самым важным направлением классовой борьбы. Фактически дело обстоит так: кто победит в этой борьбе, тому и достанется победа во всех остальных областях жизни.) В то же время обнажение всех противоречий ставит пред интел­лигенцией Запада и Америки необходимость большей точности в политиче­ской и идеологической ориентации. «Крестовый поход» против СССР не только в области экономики и политики, но и в области идеологии, возглав­ляемый «его святейшеством» папой римским, ведет к все большему и боль­шему расслоению интеллигенции в странах капитализма. (РП: Про «крестовый поход» папы римского не преувеличение. В 1936 году мракобесами была основана Папская академия наук, задача которой доказать силами современной науки существование бога. Членами ее являются куча самых известных ученых с мировым именем, многие из которых — лауреаты Нобелевской премии. Причём, некоторые из них стали членами Академии ещё до того, как получили Нобелевскую премию. Среди них, например, были такие всемирно известные ученые, как Маркони, Планк, Бор, Дирак, Шредингер, Флеминг и пр.)

Все, что не нахо­дится на откупе у финансового капитала, что сознает его гнет на себе, — вce более и более встает на сторону СССР. Среди этой части интеллигенции нет громких (за редким исключением) имен, но успехи распространении идей коммунизма среди этой прослойки интеллигенции несомненны. (РП: В том-то и дело, что значительная часть советской интеллигенции, к сожалению, ориентировалась именно на громкие имена, на регалии и звания, не понимая, что громкое имя больше прикармливается буржуазией и более, чем иные слои интеллигенции, заинтересовано в сохранении  эксплуататорского строя.)

С другой стороны мы имеем магнатов науки, сросшихся всем своим существом со строем капитализма. Они вместе с остальными отрядами бур­жуазии участвуют в походе против СССР. Фидеизм и мистицизм пожинают теперь плоды среди этой части интеллигенции и берут реванш за когда-то имевшую место борьбу науки за эмансипацию, за революцию против рели­гии, бывшей тогда идеологическим оружием феодализма. (РП: Действительно, глядя на то, что происходит в России сейчас, можно говорить о периоде реванша фидеизма, только страдает здесь не буржуазия, которая ранее вела с ним борьбу, а новый революционный класс — пролетариат.)

Действительно, в соответствии с общим обострением кризиса капи­тализма мы имеем и обострение кризиса в естествознании.

С начала XX века естествознание вообще и физика в особенности сде­лали крупные успехи. Квантовая теория света, теория относительности, тео­рия строения атома, учение о спектрах, новое понимание периодической системы Менделеева, дальнейшее изучение радиоактивности и учение об изо­топах, открытие космических лучей и возникновение теорий о процессах, происходящих в мировом пространстве, дальнейшее развитие та основе но­вейших успехов физики и химии космогонических теорий, квантовая меха­ника и волновая теория материи, — вот неполный перечень главнейших до­стижений физических наук за последние двадцать пять лет. Никогда еще физика не развивалась такими темпами, так за это время: невиданный рост науки, быстрая смена теорий и буквально потрясение всех теоретических устоев, на которых строилась прежняя физика. (РП: Увы, сейчас мы такого развития не видим. Столь кардинальными открытиями, как век назад, современная наука уже похвалиться не может. Ее революционность осталась в прошлом — господство идеализма сделало свое дело, загнав современную науку в идейный тупик.)

Если в начале XX века почвой дли распространения идеалистических теорий послужила главным образом ломка старых представлений о мате­рии в физике, то теперь[57] теория относительности потрясла старые представ­ления о пространстве и времени, о массе, энергии, тяготении, теории квант выдвинула во главу угла проблему прерывности процессов, ранее считавшихся непрерывными, учение о строении атома перестроило физическое понятие материи и в дальнейшем развитии привело к волновой теории материи, про­изводящей новую революцию в представлениях о физическом понимании ма­терии и движения. В связи с развитием и применением квантовой теории в учении о строении материи, развивается применение статистических мето­дов исследования и наряду с прежними «динамическими» закономерно­стями выдвигаются на передний план «статистические» закономерности, В связи с этим рушится старое понимание причинности в физике.

Усилился также и тот фактор, облегчающий к скатыванию в идеализм и обуславливающий кризис физики, который Ленин констатировал в лице математики. Если в начале XX века этот фактор приводил к формализации физики, к тому, что оставались уравнения, а материя исчезала, то теперь роль этого фактора усилилась во много раз. Математика в ее понима­нии и применении буржуазными учеными является в данное время самой наиболее глубоко пронизанной идеализмом дисциплиной. (РП: То же самое и теперь, только опять-таки в глобальном размере.) Зах­ват математикой целых разделов физики, притом тех, которые связаны с но­вейшими открытиями, ведет к чрезвычайному обострению всех противоре­чий и кризиса физики.

Вот как живописует роль математики в физике один из буржуазных ученых — О. Хвольсон. «Математика, — пишет он[58], — играет в новом учении (о волновой теории материи. — А. М.) совершенно исключительную, не вспомогательную, но главенствующую, роль. Ничего подобного мы не встречаем в других отделах физики. С небольшой натяжкой можно сказать, что в новом учении почти никакой физики не осталось. И, что самое ужас­ное, это не та высшая математика, которая обычно преподается в универ­ситетах, с которой справляются и которой умеют пользоваться вое фи­зики. Нет, тут на первом плане оказываются такие отделы математики, о которых ни один физик никогда ничего не слыхал. А еще хуже то, что число этих отделов непрерывно растет, так что только немногие заядлые физики-теоретики могут следить за этой математической вакханалией, в ко­торой для физики, для физического мышления, отчасти руководимого «фи­зическим чутьем» (! Стихийным материализмом! — А. М.), остается кро­шечное, непрерывно уменьшающееся место».

Все эти теории, устанавливая диалектику физических категорий, и в то же время являясь дальнейшим торжеством познания об’ективного мира, по существу лишь далее доказывают правоту диалектического материализма. Однако вместо усвоения диалектического материализма, мы видим среди физиков на основе ломки всех физических представлений новейшими от­крытиями распространение идеализма. Новое по сравнению с тем вре­менем, которое рассматривал Ленин, здесь то, что меняется соотношение между материалистическим крылом и идеалистическим крылом в физике. (РП: Та тенденция, которую мы отметили выше, уже наблюдалась и в конце 20-х-начале 30-х годов. Интересно, что именно в это время в политике возникает и начинает активно развиваться фашизм. Эти явления, безусловно, связаны между собой: с одной стороны, они оба  есть проявления общего загнивания капитализма и свидетельство близости исторической смерти буржуазии, а с другой стороны — фашизм использует кризис в естествознании для своих политических целей. Взаимосвязь между ними — как кровное родство двух братьев.)

Если ранее, как приводит Ленин, Маху, Дюгему, Пуанкаре, Пирсону, Оствальду противостояли Максвелл, Больтцманн, Лоренц, Гельмгольтц, Том­сон, Герц, Кирхгофф и ряд других физиков, если именно последней группе физиков принадлежала ведущая роль в создании новых теорий и в открытии новых фактов, то теперь дело обстоит иначе.

А. Эйнштейн, творец теории относительности, Гайзенберг (РП: Имеется в виду Гейзенберг) и Шрёдингер — авторы волновой теории материи, — Бор, Мизес, Иордан, Ф. Франк, Гааз, Вейль и присяжные проповедники махизма среди физиков — Райхенбах в Бер­лине, М. Шлик — в Вене, Г. Динглер — в Мюнхене и ряд других, им подоб­ных, — все они являются идеалистами махистской разновидности. Они ныне господствуют над умами физиков, поднятый ими шум создает иллюзию, что материализм исчез из физики окончательно.

Действительно, из физиков, которые осмеливаются защищать, хотя бы и непоследовательно, материализм, могут быть названы в настоящее время лишь немногие (Планк, Ленар и некоторые другие), притом из числа при­надлежащих к старому поколению ученых. Но и у этих физиков защита материализма в данное время на каждом шагу сочетается с поповской про­поведью[59] и представляет из себя лишь жалкие отребья даже того, что можно было бы когда-то найти, например, у Геккеля, не говоря уже о немец­ких материалистах XIX века, или еще менее говоря о французских мате­риалистах XVIII века.

Поэтому на данном этапе развития буржуазной физики — идеализм беспрепятственно господствует среди физиков, не встречая открытого сопро­тивления. Но тем большее противоречие создается в самой физике. (РП: Вот когда это еще началось! О полном господстве в науке идеализма говорилось еще чуть ли не 100 лет назад!)

Физика есть учение об об’ективной действительности и, хотят того или не хотят махистские звонари, она заставляет физиков говорить материали­стическим языком. Как бы ни трудились физики-махисты, для них нет на­дежды перестроить физику на суб’ективно-идеалистических началах. Мате­риализм, как стихия, остается неискоренимым. Но тем большее противо­речие создается между стихийно существующей в физике системой мате­риализма и стихийным признанием его физиками во всем их словоупотреб­лении, во всей их практической деятельности, и господствующими теперь философскими течениями. Это кричащее противоречие —буквально вопль сов­ременной физики. (РП: Очень верно сказано! Действительно вопль! Только кто им поможет, кроме них самих? Люди не глупые, и вполне в состоянии увидеть тот единственный выход, который есть. Было бы желание.)

Другой новой чертой переживаемого физикой настоящего времени кри­зиса является то, что материализм перед физиками все более предстает в форме диалектического материализма. В то время, как среди буржуазных ученых материализм окончательно выродился, материализм в лице марк­сизма делает вое большие и большие успехи. В СССР диалектический мате­риализм — ведущая форма идеологии, окончательно вытесняющая и идеализм и старые, ограниченные формы материализма. Но и за границей СССР диа­лектический материализм делает все большие и большие успехи. «Материа­лизм и эмпириокритицизм» Ленина переведен на европейские языки, как и некоторые его другие философские работы. Общение между научными ра­ботниками буржуазных стран и СССР приводит ко все большему ознаком­лению первых с той ролью, которую играет марксизм в области естество­знания в СССР. (РП: Увы, наш этап имеет здесь отличия. СССР нет и не факт, что мы сейчас сможем найти примеры применения диамата в естествознании. Он совершенно отброшен учеными. То направление, которое еще себя так называет в официальной науке, не имеет к настоящему диамату никакого отношения.)

В результате этих успехов пропаганды диалектического материализма теперь уже иначе стоит вопрос о роли незнания диалектического материа­лизма буржуазными профессорами в их скатывании к идеализму. Теперь все большее число буржуазных физиков скатываются и будут скатываться в идеализм не потому, что они не знают диалектического материализма, а несмотря на то, что им известно существование такового. (РП: Именно так! Ученые отлично знают о существовании диамата Маркса и Энгельса, Ленина и Сталина, но не желают применять его по принципиальным, классовым соображениям. Ну и в связи с личной материальной выгодой тоже.) Одним из пер­вых физиков, которые, зная, например, «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина, выступают все же с проповедью махизма, является пражский проф. Ф. Франк[60]. Именно то, что диалектический материализм — философия побе­дившего в СССР пролетариата и идущего к победам пролетариата Запада и Америки, именно это заставляет буржуазных ученых сознательно отша­тываться от него. (РП: Вот корень проблемы — ученые лакеи буржуазии не желают иметь ничего общего с пролетариатом.) Мы несомненно будем все чаще встречаться с фактами попыток прямой фашизации науки, как это имело место в связи с «обезь­яньим процессом» в Америке (попытка организации университета на основе библии)[61]. (РП: К 1925 г. в 15 штатах США был введен закон, запрещавшего преподавать теорию эволюции Дарвина. Действовал он аж до 1967 года! Самая передовая страна капитализма может похвалиться «великими» достижениями. Это вам не советская индустриализация-коллективизация!  Подробнее об «обезьяньем процессе» см. в ближайшее время отдельный материал на сайте РП.)

Наряду с усилением идеализма среди буржуазных магнатов науки, уси­ливаются позиции диалектического материализма среди ученых СССР и дру­гих стран. Методология диалектического материализма делается в настоящее время единственной формой развития науки. Лозунг т. Сталина — «больше­вики должны овладеть техникой и наукой», подхваченный тысячами проле­тариев, кончающих вузы и втузы (прежде всего так называемыми «тысячни­ками» и рабфаковцами), явился призывом к коренной перестройке всего есте­ствознания на основе диалектического материализма. На основе постанов­ления ЦК ВКП(б) о перестройке Комакадемии и институтов красной про­фессуры делаются необходимые к этому организационные шаги.

Все это ведет к тому, что между диалектическим материализмом и идеализмом в физике начинается «последний и решительный бой». Борьба марксизма за овладение естествознанием будет втягивать все большие слои западноевропейской и американской интеллигенции и раскалывать ее. Все, что имеется живого среди этой интеллигенции, пойдет под руководством пролетариата на штурм капитализма и в этой специальной области. (РП: К сожалению, оказалось, что живого среди нашей интеллигенции очень мало…)

Материализм в физике победит, но победит как диалектический мате­риализм. На данном этапе борьбы пролетариата за коммунизм это озна­чает, что физика преодолеет кризис лишь под руководством пролетариата. (РП: А вот это совершенно бесспорно! Особенно хорошо это прочувстствовали бывшие советские ученые, оказавшиеся сейчас, в том числе и благодаря своим собственным стараниям, в условиях капитализма и во власти буржуазии. До многих из них дошло, что истинную свободу науке дает именно социализм, а не капитализм.) Отсюда вытекает с необходимостью, что борьба коммунистов—естественни­ков и философов за овладение естествознанием и философией неотделимы от общей борьбы пролетариата за победу над капитализмом. (РП: Важная мысль! Если бы ее только поняли наши ученые!) Но отсюда же вытекает и то, чтобы оружие борьбы — диалектический материализм был применен по-ленински, т.-е. конкретно, применительно к данной историче­ской обстановке, неискаженный никаким упрощенством или не оскоплен­ный никаким ревизионизмом. (РП: Воссоздать такой диалектический материализм в современных условиях тотального торжества ревизионизма это немалая задача.)

В период после революции 1905 года, среди неустойчивой части марк­систов распространилось махистское поветрие. Выше мы видели, как кри­тиковал Ленин ревизионизм махистов. Это течение тогда же было признано агентурой классового врага пролетариата и как антимарксистское было осуждено. Какова судьба махистской ревизии в наше время?

Дав оценку махистам-ревизионистам, Ленин в «Материализме и эмпи­риокритицизме» писал: «Поживем — увидим, долго ли еще будет расти ки­тайская коса махистского идеализма»[62]. (РП: История показала, что «китайская коса махистского идеализма» может расти довольно долго, и она даже способна победить диалектический материализм, особенно если не препятствовать ее росту, а помогать ему, как помогли позднесоветские ревизионисты.) Там же по поводу махистских ошибок Дауге Ленин писал: «Путь от Маркса к «дицгенизму» и «махизму» есть путь в болото, не для лиц, конечно, не для Ивана, Сидора, Павла, а для направления»[63]. Наконец, в том же «Материализме и эмпириокрити­цизме» Ленин давал еще более определенный прогноз для судьбы махистов-ревизионистов: «Копоток увяз — всей птичке пропасть. А наши махисты все увязли в идеализме»…[64].

То, что махизм в его «чистом» виде и в там виде, в котором он пре­поднесен ревизионистами, не найдет почвы среди рабочих, для Ленина было всегда ясно. В письме к Вилонову от 7/IV—1910 г. он писал: «Очень рад, что знакомство с прагматизмом начало отталкивать вас от махизма. Те­перь в России усиленно переводят всю эту «новейшую» философскую сво­лочь: Петцольда и К°, прагматистов и т. д. Это хорошо: когда русская пуб­лика и особенно русские рабочие посмотрят в натуре на учителей на­ших Богданова и К°, — они быстро отвернутся и от учителей и от уче­ников»[65]. (РП: А вот здесь Ленин не ошибся (собственно, он и ранее не ошибался — поражение диамата временное) — рабочие на дух не принимают махизма.)

В данное время путь махистов-ревизионистов в болото закончен. Они навеки сгинули в болоте небытия. Последней литературной, ни на кого не произведшей (кроме неустойчивых элементов из интеллигенции) никакого впечатления, судорожной попыткой проявить жизнь был выпуск сборника: «Теория относительности и ее философское истолкование». Статьи Морица Шлика, В. Базарова, А. А. Богданова и П. С. Юшкевича, 1923 г. На этом сборнике, еще раз продемонстрировавшем верность «наших махистов» линии на смыкание с мелкобуржуазными идеалистическими течениями на Западе (М. Шлик), закончилась их философская литературная деятельность. После этого для некоторых из них осталась лишь вредительская работа (В. База­ров), итог которой был подведен недавно имевшими место процессами «Промпартии» и меньшевиков.  (РП: А вот это любопытная информация. Отражение философии (мировоззрения) в конкретных действиях. Классово-вредительская философия неизбежно выливается в итоге в классово-вредительские действия. Марксистская истина, что как люди думают, так они и действуют —  подтверждается постоянно.)

Но если у нас в СССР дело махистского ревизионизма покончено, то он еще процветает в среде апологетов II интернационала. Махизм и неокантианизм, — вот что заменило диалектический материализм у социал-предателей. Став бесповоротно на сторону идеализма, они по мере сил содействуют фашизации науки. (РП: А ведь наши марксисты 30-х гг. нисколько не ошиблись в своих оценках! В становлении и укреплении фашизма II Интернационал сыграл просто-таки выдающуюся роль. По тому же пути идут и его аналоги сегодня в бывших советских республиках — КПРФ, КПУ, РКРП и пр. партии и партийки с «коммунистическими» названиями. Все они, пропагандируя идеализм и ревизионизм в разных его формах, в том числе в форме махизма,  усиленно торят дорогу фашизму.) Наша задача разоблачать на основе опыта пролетариата ВОСР (РП:  ВОСР — Великая Октябрьская социалистическая революция, сокращение, используемое иногда в СССР.) предательскую роль этой философской контрреволю­ции, еще осмеливающейся прикрываться именем социализма.

В наших условиях махизм имеет место по преимуществу как буржуаз­ное течение. Ревизионизм же теперь представлен иными течениями.

Среди них первое место принадлежит механистической ревизии марк­сизма. Это течение, призывая заменить диалектический материализм поло­винчатым материализмом Бюхнеров и K°, отождествляя выводы современ­ного естествознания с философским материализмом, по существу становится на сторону буржуазной науки. Механистическая ревизия является право­оппортунистической не только в области политики и экономики, где она служит теоретической основой правого уклона, но она правооппортунистична и в ее практической программе в области естествознания. Механический ма­териализм разоружает марксизм, отрицает наличие кризиса в естествозна­нии и тем самым правооппортунистически подходит к оценке сущности борьбы в современном естествознании, становясь на одну из сторон борю­щихся в буржуазном естествознании партий. Механистический материализм хочет решить проблему науки не с точки зрения диалектического материа­лизма, не с точки зрения мировоззрения пролетариата, а с точки зрения одной из борющихся буржуазных группировок, отрицая тем самым гегемо­нию диалектического материализма.

В этом смысле механистическая ревизия в области естествознания и философии является отражением буржуазных идеологических влияний в среде марксистов и должна рассматриваться как главная опасность на данном этапе.

О механистах в свое время писалось много и их философские взгляды довольно подробно охарактеризованы в целом ряде документов. Здесь для нас важно подчеркнуть, что оппортунизм механистов сказывается и в их отношении к Ленину и к проблеме кризиса в естествознании.

Тов. Тимирязев, являющийся лидером механистов, в своем сборнике статей «Естествознание и диалектический материализм» совсем просмотрел, как и другие механисты, проблему кризиса в естествознании. Более того, вся его концепция сводится к тому, что идеализм лишь механическая «накипь» на здоровом теле —естествознании[66]. Наиболее своеобразным в позиции тов. Тимирязева все же пожалуй является утверждение, что, если какая наука больна, то это наша, советская!

В статье «Поход современной буржуазной науки против материализма в области естествознания» он подчеркивает, что между походом против ма­териализма на Западе и у нас в СССР огромная разница. Эта разница за­ключается в том, что «на Западе все, что можно использовать для указанной цели и в области естествознания, добросовестно используется в статьях и книжках по философии и общественным наукам, все это проповедуется с ка­федр философии — словом, это дело строго обособленных органов буржуаз­ного общества, задача которых обрабатывать надлежащим образом так на­зываемое общественное мнение. Самую же научную литературу по естество­знанию и преподавание — может быть, только до поры, до времени — остав­ляют в покое»[67]. «Не то у нас, — продолжает т. Тимирязев, — у нас появляется целый ряд книжек по естественным наукам, где в очень искус­ной, но, правда, беззастенчивой форме, опровергается материализм».

Вот суть тимирязевского анализа современного состояния на Западе и у нас: на Западе естествознание свободно от идеализма, там идеализм про­поведуют вопреки естествоиспытателям философы, а вот у нас с идеализ­мом в естествознании положение много, много хуже! Тов. Тимирязев не понимает того, что идеализм в естествознании в СССР находится в непо­средственнейшей связи с идеализмом естественников на Западе.  (РП: Очень верно сказано! Именно в теснейшей связи.) Более того, тов. Тимирязев является апологетом буржуазной науки о природе, защит­ником некритического усвоения естественно-научного наследства буржуазии. Естественно, что его точка зрения прямо противоположна в этом вопросе ленинской установке.

Наряду с механистической ревизией последние годы сформировалась новая разновидность ревизионизма — «меньшевиствующий идеализм», как метко ее окрестил тов. Сталин, имеющая свои корни в плехановской уста­новке в решении философских проблем. (РП: «Меньшевиствующий идеализм» — выражение Сталина.)

Возглавил это течение тов. Деборин, всем своим прошлым тесно свя­занный, как мы это видели выше, с Плехановым. К нему примкнули из есте­ственников тт. Атол, Левит, Левин, Гессен и некоторые другие.

Сущность этого течения охарактеризована в философском отношении в опубликованных резолюциях, статьях и других материалах.

По линии разбираемой здесь проблемы кризиса естествознания мы имеем в лице течения «меньшевиствующий идеализм» недооценку Ленина и его «Материализма и эмпириокритицизма» и неправильное понимание или полное забвение существа кризиса в естествознании.

Деборин в брошюре «Ленин, как мыслитель» не только неправильно изображает дело, когда говорит, что Ленин был учеником Плеханова в об­ласти философии (мы видели, что Ленин ведет свою линию непосредственно от Маркса и Энгельса), но совершенно искажает дело, преувеличивая зна­чение Плеханова и уменьшая роль Ленина, когда говорит, что «оба эти мыслителя в известном смысле дополняют друг друга. Плеханов прежде всего теоретик, Ленин же прежде всего практик, вождь».[68].

Недооценку Ленина мы имеем и в резолюции II конференции марк­систско-ленинских учреждений, где было оказано: «B естествознании марк­сизм… после Энгельса почти не разрабатывался, и только у Ленина мы имеем сравнительно немного, правда, гениальных, страниц». То, что здесь непо­нятыми оказались и «гениальные страницы», следует из того, что конфе­ренция в резолюции по докладу т. О. Ю. Шмидта совершенно упустила из виду коренной факт кризиса естествознания, т.-е. тот факт, анализу которого и посвящен «Материализм и эмпириокрити­цизм».

Не исправила дела в этом отношении и речь тов. Деборина, прочитан­ная в торжественном годовом собрании Академии наук в начале 1930 года и посвященная проблеме «Ленин и кризис новейшей физики». Несмотря на формальное совпадение там и сям формулировок тов. Деборина с формули­ровками Ленина и Энгельса, они заключают в себе элементы ревизионизма.

В этой речи анализ кризиса естествознания ведется абстрактно, без учета конкретного состояния в данный момент классовой борьбы. Фор­мулы марксизма-ленинизма прикладываются механически, не исторично, а по­тому неправильно, схоластически. Не говоря ничего о расстановке классо­вых сил теперь (в СССР и капиталистических странах), т. Деборин не смог дать ленинского определения сути кризиса в естествознании. Вместе с тем, имеется налицо переоценка Гегеля и недооценка Ленина. Современные есте­ствоиспытатели причесываются под Ленина, а Ленин снижается до уровня Планка, Эйнштейна и др. — Одним словом мы в этой речи имеем все эле­менты «меньшевиствующето идеализма». Последний и есть второй фронт, против которого приходится бороться в данное время за чистоту марксиз­ма-ленинизма.

Борьба с этими формами ревизионизма, с механицизмом и «меньшевиствующим «идеализмом» — залог победы марксизма-ленинизма в борьбе за завоевание естествознания и за преодоление в нем кризиса. Однако и здесь мы имеем особенность, которой ранее не было. Если ранее ревизионизм, хотя и трусливо, хотя в форме «бунта на коленях», но выступал против диалек­тического материализма, то успехи социалистического строительства, рост рабочих марксистских кадров, твердая линия партии в защиту марксизма-ленинизма от каких бы то ни было извращений,—все это делает невозмож­ными прежние формы ревизионизма.

Если в 1908 и последующих годах философский ревизионизм кутался в тогу «новейшей философии», «философии современного естествознания» и т. д., то теперь ревизионизм выступает под флагом «разработки диалектического материализма», облачается в тогу марксизма-ленинизма, подкра­шивается всеми способами под марксизм-ленинизм. И иначе поступать для ревизионизма в условиях диктатуры пролетариата и страны строящегося социализма невозможно. И чем более преуспевает диктатура рабочего класса, чем большие успехи делает социалистическое строительство, тем более тонкую форму приспособления применяют враги марксизма. Внешне, словесно как будто все марксистски, а на деле извращение марксизма. (РП: Очень важный момент о форме и способах приспособляемости ревизионизма. На этом и попалось советское обществоведение, не разглядевшее буржуазной идеологической диверсии. Результат известен — гибель СССР и реставрация капитализма на всей территории СССР и в странах социализма. Это важнейший урок и важнейший вывод из того поражения, которое понес мировой рабочий класс.)

Могущественнейшим фактором в преодолении кризиса в естествозна­нии и основой для полной перестройки науки являются успехи социалисти­ческого строительства СССP. У нас нет перепроизводства, нет безработицы. Для неограниченного роста производительных сил нет никаких препятствий.

Это означает, что и для науки открываются новые, еще невиданные воз­можности. Вместо загнивающей науки в условиях загнивающего капита­лизма мы имеем условия, в которых естествознание получает мощный тол­чок к дальнейшему развитию. В условиях строящегося социализма уничто­жаются корни идеализма в естествознании и тем самым создаются все пред­посылки для преодоления кризиса в нем.

Однако преодоление идеализма, а также и оппортунистических тече­ний, не может произойти самотеком, механически, без борьбы. Более того, на данном этапе развернутого социалистического наступления на остатки капитализма в СССР происходит обострение классовой борьбы не только в области экономической и политической, но и в области философии и есте­ствознания. (РП: Обострение классовой борьбы при успехах социалистического строительства — еще одна важнейшая мысль и важнейший урок рабочему классу! Сталин об этом говорил, не слушали.) В последнем мы имеем как вредительство, так и усиление борьбы материализма и идеализма. Непримиримая борьба за марксистско-ленинскую теорию, разоблачение всех самых прикрытых форм идеализма — необходимое условие преодоления как откровенного идеализма, так и оппортунистических течений.

Ленин, как мы видели выше, выдвинул на переднее место проблему партийности науки. Борьба за овладение диалектическим материализмом естествознанием есть борьба за большевизацию науки. (РП: Верный и единственно правильный путь, единственный выход из кризиса.) В области естество­знания это не значит только изгнание идеализма и механическое насаж­дение материализма в естествознании. Ленин в своих философских работах показал, что гносеология и есть логика. Это в применении к естествозна­нию значит, что идеализм проявляется в естествознании не только в форме отрицания примата бытия по отношению к мышлению, но и в форме опре­деленного понимания идеалистами-естественниками самого метода естество­знания, в форме постановки и решения ими современных проблем естество­знания. (РП: Вот именно! Сама постановка научных проблем должна быть другие, и проблемы могут быть несколько иными!) Поэтому борьба за большевизм в науке есть в то же время борьба за коренную перестройку ее, за пересмотр всех решений проблем, какие давались в естествознании идеалиствующими естествоиспытателями.

Но в то время как буржуазная партийность естествознания была тор­мозом в его развитии, большевизация науки несет ее расцвет. Это вытекает из существа большевистской партийности, являющейся орудием борьбы за уничтожение классов. Социализм есть научная организация общества (РП: Увы, сейчас это мало кто понимает, наивно полагая, что социализм построить — это проще пареной репы.) и борьба за большевистскую партийность есть борьба за выявление всех собственных потенций науки.

Успехи социалистического строительства доказывают правильность ленинизма. Но эти же успехи доказывают и правильность ленинского ана­лиза сущности и путей преодоления кризиса в естествознании.

[1] О характеристике метафизического метода см. подробнее: А. Максимов — «Метафизич. период в развитии ест-ния». «Бюллетень заочно-конс. отд. ИКП», 1930 г., № 5—6.
[2] «Архив», т. II, стр. 63.
[3] Меринг. «История германской социал-демократии», т. II, стр. 212, изд. 1922 г.
[4] Краткая библиография этой оппортунистической литературы опублико­вана в сборнике «Исторический материализм», составленном С. Семковским, и в сборнике «Дарвинизм и марксизм», под редакцией Равич-Черкасского. Часть моно­графической литературы также была издана по-русски. См., напр., Вольтманн — «Теория Дарвина и социализм», книги Унтерманна и др.
[5] «Архив», т. II, стр. 129.
[6] См. «Материализм и эмпириокритицизм», т. X первого издания собр. со­чинений Ленина, стр. 210. В дальнейшем все цитаты даны по этому изданию.
[7] Т. X, стр. 180.
[8] Т. X, стр. 293.
[9] Т. X, стр. 214.
[10] Том 10, стр. 218.
[11] Т. X, стр. 242.
[12] См. Максимов,— Методология измерения и диалектический материализм, «Под зн. маркс, № 7—8 за 1929 г.
[13] Т. X, стр. 259.
[14] Т. X, стр. 219.
[15] Т. X, стр. 261.
[16] Т. X, стр. 110.
[17] Т. X, стр. 109—110.
[18] Т. X, стр. 223.
[19] Т. X, стр. 257.
[20] Т. X, стр. 302.
[21] Т. X, стр. 299.
[22] Т. X, стр. 297.
[23] Т. X, стр. 297.
[24] Т. X, стр. 258.
[25] Т. X, стр. 222.
[26] Т. X, стр. 232.
[27] Т. X, стр. 221.
[28] На стр. 289 десятого тома Ленин дает оценку и американского прагма­тизма.
[29]  Т. X, стр. 255.
[30] Т. X, стр. 303.
[31] Т. X, стр. 303.
[32] Т. X, стр. 301.
[33] Т. X, стр. 292.
[34] Т. X, стр. 299.
[35] Т. X, стр. 290.
[36] Т. X, стр. 290.
[37] Т. XI, ч. I, стр. 53.
[38] Т. X, стр. 290.
[39] Ленинский сборник, 1, стр. 89.
[40] Т. X, стр. 182.
[41] См. Ленинск, сборн., 1, -стр. 104, и «Российская коммунистическая партия (б) в резолюциях ее с’ездов и конференций (1898—1921 г-г.)». Гиз., 1922 г., стр. 104—106.
[42] См., напр., т. X, стр. 301, а также Ленинский сборник № 1, и др.
[43] Ленинский сборник, I, стр. 91.
[44] См. Собр. сочинений Плеханова, т. VIII, стр. 408.
[45] См. Собрание сочинений Сеченова, т. II, стр. 247, 257.
[46] Т. X, стр. 122.
[47] Предисловие Плеханова к 2-му изданию «Л. Фейербаха» Энгельса.
[48] Т. X, стр. 210.
[49] Собр. соч. Плеханова, т. XIX, стр. 202.
[50] См. Собр. соч. Плеханова, т. XVIII, стр. 318—320.
[51] Ленинский сборник, ХИ, стр. 357.
[52] Там же, стр. 223—224.
[53] Там же, стр. 325.
[54] Там же, стр. 323.
[55] Собр. сочин. Плеханова, т. XIII, стр. 274, и т. XV, стр. 392. См. об этой оценке Плехановым Ленина у Сталина в «Вопросах ленинизма», Гиз., 1930 г., стр. 20.
[56] Собр. соч., т. XX, ч. 2-я, «О значении воинствующего материализма».
[57] Подробный разбор кризиса современной физики и определение задач, стоящих пред нами, будут даны в особой статье. Здесь же за недостатком места дается лишь общая характеристика черт современного кризиса в физике.
[58] О. Xвольсон, Физика наших дней. Гиз. 1928 г., стр. 319.
[59] См., напр., статью Планка в рождественском номере газеты «Berliner Таgeblatt» от 25 декабря 1930 г.
[60] См. «Под знам. марксизма» за 1930 г., № 2—3, стр. 252—255. Рецензия на статью Ф. Франка.
[61] См. Полетика, Обезьяний процесс в Америке, Гиз, 1926 г.
[62] Т. X, стр. 193.
[63] Т. X, стр. 208.
[64] Т. X, стр. 293.
[65] Ленинский сборник, XIII, стр. 177.
[66] Статья «Ленин и современное естествознание», стр. 218 указанного сборника.
[67] Там же, стр. 97.
[68] Стр. 15 второго издания.