А. Максимов. Об отражении классовой борьбы в современном естествознании

Предисловие РП

Данная статья тов. А.Максимова, известного советского физика-марксиста, была опубликована в журнале «Под знаменем марксизма» № 5-6 за 1932 г. Это краткий текст лекции автора, прочитанной московскому партактиву 11 июня 1932 г.

В статье раскрывается суть кризиса в естествознании, поясняется, почему в начале XX века обострилась классовая борьба в науке и в чем она выражалась. Особая ценность статьи Максимова в том, что в ней просто и доступно разъясняются самые важные вопросы естествознания, по которым до сих пор идут споры.

Найти такого рода тексты сейчас практически невозможно. К примеру, в статье кратко и популярно рассказывается, как с новейшими открытиями в физике изменялось научное представление об окружающем мире, как изменялись понятия материи, пространства и времени, массы и ее взаимосвязи с энергией и т.п.; показывается, как и почему эти изменения затрагивали интересы эксплуататорского класса буржуазии и угрожали его господству, и как это отразилось на мировоззрении конкретных буржуазных ученых, в числе которых великие и всем известные физики А.Эйнштейн, Шредингер, Гейзенберг, Н.Бор, М. Планк и пр.

Все это понимать нам сегодня чрезвычайно важно.  Обострение антагонизмов капиталистического общества, о котором говорил тов. Максимов в начале 30-х гг. прошлого века, сегодня, в начале XXI  века, усилилось многократно. Основные противоречия капитализма дошли до крайнего предела, и даже защитникам капиталистического строя теперь очевидно, что разрешить эти противоречия капиталистическая система не способна. Единственное, что она еще в состоянии сделать, это из последних сил удерживать революционные силы от решительных действий по ее окончательному уничтожению.

Не последняя роль в выполнении этой задачи отведена буржуазной науке, которая теперь востребована только в той мере, в какой она способна обслуживать идеологию господствующего класса буржуазии.  Никакие иные научные исследования, кроме тех, что, так или иначе, помогают классу частных собственников сохранить свое доминирующее положение в обществе, сегодня невозможны — им не выделяются материальные ресурсы и не оказывается административной поддержки. «Чистая» наука, а вернее будет сказать, фундаментальная, в сегодняшнем капиталистическом обществе господствующему классу попросту не нужна, ибо она не способна дать быстро каких-то практических результатов в деле увековечения его права эксплуатации всех остальных общественных классов и слоев общества. Потому все сказанное тов. Максимовым в данной статье много десятилетий назад относительно борьбы материализма и идеализма в науке, применимо к нам сегодня втройне. Те явления, которые тогда только стали еще зарождаться в сфере идеологии, и в частности, в науке, мы ныне имеем возможность наблюдать и прочувствовать в их развитом виде.

Мы видим, что современная наука боится материализма как огня. Даже в естественных науках, не говоря уже об общественных, наиболее прогрессивно мыслящие ученые, действительно стремящиеся познать объективный мир, законы его изменения и развития, стараются завуалировать свой стихийный материализм идеалистическими оговорками. Умирающему классу буржуазии материализм стал страшен. Наука начала XXI века все глубже и глубже погружается в откровенную поповщину и мистику и все меньше имеется оснований считать ее наукой. Чтобы выполнить идеологический заказ господствующего класса, современная буржуазная наука вынуждена вытаскивать на свет божий такие анахронизмы, которые были отброшены ею самой 150, 200 и даже 300 лет тому назад!

Отсюда понятно, что борьба с капитализмом неотделима от борьбы за материализм в науке, ибо это единственный путь в будущее, путь действительно процветания и прогрессивного развития всего человечества.

Редакция РП выделила в тексте жирным шрифтом наиболее важные моменты, кое в каких местах, показавшихся нам важными, дала свои примечания (они размещены в скобках курсивом и выделены серым цветом). Выделения в тексте тонким курсивом — авторские.

Об отражении классовой борьбы в современном естествознании[1]

А. Максимов

Введение

Отражение классовой борьбы в современном теоретическом естествознании происходит, прежде всего, в форме философской борьбы двух основных лагерей — материализма и идеализма. Анализируя борьбу этих двух основных философских течений, мы должны показать, как в борьбе идеализма и материализма проявляется борьба классов современного общества.

Ленин подчеркивал это положение, когда говорил: «За гносеологической схоластикой эмпириокритицизма нельзя не видеть борьбы партий в философии, борьбы, которая в последнем счете выражает тенденции и идеологию враждебных классов современного общества. Новейшая философия так же партийна, как и две тысячи лет тому назад. Борющимися партиями по сути дела, прикрываемой гелертерски-шарлатански новыми кличками или скудоумной беспартийностью, являются материализм и идеализм»[2].

Деление естествоиспытателей на философские лагери, конечно, не исключает того, что естествоиспытатели выступают как члены определенных политических партий, не исключает того, что у них имеются определенные политические убеждения. В области же теоретических вопросов естествознания, в области решения ими определенных теоретических проблем классовая борьба выражается именно в виде борьбы основных философских течений — материализма и идеализма.

На данном этапе общественного развития до конца последовательный, т. е. диалектический, материализм есть идеология пролетариата. Идеализм же, поповщина являются орудием в руках контрреволюционной буржуазии и остатков феодальных классов. На данном этапе (а далее речь будет главным образом о современном периоде) мы имеем дело с чрезвычайным обострением всех антагонизмов капиталистического общества. Эти антагонизмы обостряются до невиданных размеров по сравнению со всеми предыдущими этапами развития капитализма, и нашли свое отражение и в области борьбы идеологий.

В этом отношении мы наблюдаем нечто новое, чего не было раньше, чего не было еще, например, в тот период, когда Ленин разбирал вопросы философской борьбы в «Материализме и эмпириокритицизме». Тогда для таких крупнейших, величайших людей, как Ленин, уже ясна была и была им блестяще вскрыта глубокая связь между философской, политической и современной экономической борьбой. Но эта связь не была так ярко ощутима, как сейчас. Сейчас происходит буквально генеральная размежевка на всех фронтах, уточнение всех позиций, какие мы имеем, в том числе и в области теоретического естествознания.

Чтобы показать насколько на данном этапе это смыкание философской и политической борьбы происходит действительно четко, мы приведем один пример. Недавно появилась книга одного очень ясно выраженного фашиста, графа Куденгове — Калерги. Эта книжечка называется «Прочь от материализма»[3]. Она призывает к решительному уходу от материализма. Культуре капиталистических стран, пишет автор, угрожает опасность. Эта опасность исходит от материализма. Анализируя формы борьбы за культуру, Куденгове приходит к выводу, что все эти формы борьбы сводятся к борьбе двух лагерей — материализма и идеализма. «Истинная борьбы за культуру,— пишет он, — есть борьба между идеализмом и материализмом» (стр. 19).

Особенное внимание Куденгове уделяет анализу современного соотношения сил материализма и идеализма. Материализм, пошатнувшийся было с начала XX века, по его мнению, в капиталистических странах, получил теперь поддержку на востоке. «Материализм, духовное могущество которого после краткого триумфа было в упадке, получило, — пишет он, — сильного союзника на границе Европы — Советскую Россию» (стр. 18).

И Куденгове предлагает объединить все силы буржуазии на борьбу с материализмом и призывает отказаться от всего материалистического, что было вызвано к жизни развитием капитализма. Это материалистическое содержание наш автор видит в развитии борьбы с религией, в упадке последней в капиталистических странах, в демократизме, в господстве масс, в материалистических выводах из естествознания и т. д. (Прим.РП —  По сути именно то, что мы сегодня и имеем в нашем «информационном» пространстве. Именно эти идеи два последних десятилетия интенсивно проводят наши российские буржуазные пропагандисты. Обратите внимание, что в начале 30-х гг. такую идеологию называли фашизмом.)

Самое неприемлемое для Куденгове в материализме — это то, что материализм опирается на массы, что он демократичен. (Прим. РП — Боязнь масс — это ярчайшая черта современных социал-фашистов. Сегодня она прослеживается не только у идеологов, не скрывающих своей апологетики капитализма, но и тех, кто выдает себя за левых и даже марксистов. Примером последних могут служить проповедники так называемого «научного централизма», о которых мы в свое время писали.)

Характерным для материализма наш автор считает лозунг Бентама: «Наивозможно большее счастье наивозможно большего числа людей». «Сила внушения этого требования,— добавляет он, — порою столь сильна, что она охватывает и тех, кто по сути дела не признает никакой морали» (стр. 40). (Прим. РП. — Вот этот момент — мораль «никакой морали» очень характерен для всех фашистских идеологий.)

Куденгове не останавливается перед тем, чтобы всячески очернить материализм и материалистов и изобразить последних (старый прием!) озверелыми животными. «Материалист,— пишет он, — не верит ни в какие догмы, ни в какой долг, ни в какие обязанности, ни в какую земную или небесную справедливость. Если все же он и поступает нравственно, то это непоследовательность. Последовательный материалист — имморалист. У него нет никакого побуждения поступать нравственно. У него закон о наказаниях заступает место нравственного закона. Там же, где он не может иначе обойтись, он ставит границы свободе своих действий. Последовательный материалист преследует лишь цель сделаться богатым и счастливым. Ему совершенно все равно, достигнет ли он этой цели нравственным или безнравственным путем. Но многие материалисты также знают, что общество нежизнеспособно без этики. Поэтому они не отказываются от того, чтобы проповедовать мораль, не признавая ее сами». (Прим. РП — Эта идеология — клон той, что нам выдавали в Перестройку либералы и демократы. Именно так они и подавали диалектических материалистов, большевиков. В этом ключе подавались, в частности, и пресловутые «сталинские репрессии» как «наказание вместо нравственного закона». Да только на деле это не что иное, как перекладывание с больной головы на здоровую. Именно класс буржуазии отбрасывает всякую нравственность и гуманизм, мораль и этику, когда речь идет о деньгах, о прибыли и обогащении.)

Как видим, Куденгове старается изобразить материалистов примерно как самых примитивных, ограниченных животных, которые только тем занимаются, чтобы наслаждаться жизнью или ради этого наслаждения лицемерно поступать. Здесь Куденгове хочет приписать материалистам и коммунистам те черты озверения, которые характеризуют современного капиталиста. Но это — старая попытка опорочить материализм, когда стараются изобразить его именно как погоню исключительно за жизненными благами, как безграничную жажду накопления богатства. (Прим. РП. — Вот здесь наши перестроечники — идеологи контрреволюционной буржуазии, оказались хитрее своих предшественников. Они несколько изменили последний тезис и вели речь уже не о «жажде накопления богатства», ибо это было бы явно надуманно и лживо, а о желании совков (они так именовали советских людей) жить припеваючи, ничего не делая, за что небезызвестный многим Ю.Пивоваров назвал советских людей «антропологической катастрофой». Но это в сути своей то же самое, только чуть изменена форма, содержание же сохранено.)

Цель, которую преследует Куденгове, ясна и заключается в том, чтобы изобразить пролетариат виновником всех тех чудовищных злодеяний, нищеты, одичания и т. д., которые несет с собою капитализм, и подготовить читателей к тем выводам, которые он делает. Эти выводы граф Куденгове особенно выпятил в своей книге «Сталин и К°», где он призывает к крестовому походу против СССР. Но и в рассматриваемой нами книге «Прочь от материализма!» уже сделаны все соответствующие выводы.

«Советский союз ближайшие годы слишком занят строительством своего государства, — пишет Куденгове, — чтобы мог осмелиться на военное нападение на Европу. Но вследствие той глубокой ненависти, в которой воспитываются его молодые поколения в отношении к западным странам, никто не может знать, что произойдет после этого периода. Этот промежуток времени европейский идеализм не может пропустить, не использовав его для основательного выяснения его позиции к европейскому материализму».

Но весь разговор об идеализме, о пацифизме и т. п. у Куденгове служит, в конце концов, лишь для того, чтобы призывать все европейские и даже американские страны к союзу и вооружению против Страны советов. Этому и посвящена его брошюра «Сталин и К°».

Эта брошюра показывает истинное лицо Куденгове. Он одновременно выступает как пацифист, как автор Пан-Европы. Это показывает, что за пацифистской физиономией кроется самый оголтелый фашист и милитарист. (Прим. РП. — Это давний прием волков, рядиться в овечьи шкуры. Очень широко он используется и теперь. Потому в событиях и явлениях важно видеть не столько форму, сколько содержание, чего, к сожалению, умеют делать немногие.)

Таким образом, Куденгове ясно понимает, что материализм есть знамя трудящихся масс, и борьбу против материализма он сочетает с борьбой политической. Мы видим, что сейчас связь между философской и политической борьбой достигла такой четкости и ясности, какой не наблюдалось ранее. (Прим. РП. — Крайне важная мысль, которую стоит запомнить: борьба трудящихся масс всегда идет (и не может не идти!) под знаменем материализма. Это указывает и направление работы коммунистам — борьба со всем и всяким проявлением идеализма в коммунистическом и рабочем движении. Хотя, конечно, одного только материализма для победы над буржуазией недостаточно. Еще важно какой этот материализм — метафизический или диалектический. Последовательный материализм — только материализм диалектический. Метафизический же материализм, в конечном счете, смыкается с идеализмом, и есть тоже мировоззрение буржуазии.) Результатом этого явилось, то, что мы имеем отчетливые полюсы размежёвки. Наши успехи в экономической области, в смысле создания кадров, в смысле завоевания науки, роста материализма — все это является центром притяжения всего живого, что только имеется среди ученых, не говоря уже о том, что пролетариат СССР является ударной бригадой мирового пролетариата и пользуется сочувствием и поддержкой трудящихся всех стран. СССР притягивает все живое, что имеется в капиталистическом обществе.

Другой полюс объединяет вокруг себя все, что вооружается сейчас для борьбы с пролетариатом, все, что выступает сейчас в форме самой открытой, самой оголтелой реакции. В этих именно условиях мы имеем дело с той философской борьбой, которая происходит на фронте естествознания.

Нельзя не подчеркнуть, что Советский союз делается все более и более предметом внимания заграничных ученых. Еще недавно — лет 10 — 8, даже 5 лет назад — нас еще не знали. В СССР приезжали, чтобы посмотреть диковинную страну. Теперь положение резко изменилось. Теперь у заграничных ученых имеется уже много сведений о том, что делается у нас. Они, конечно, знают нас еще недостаточно, но все же той изолированности, какая была раньше, уже нет. То, что происходит у нас, внутри СССР, — наша борьба за науку, за материализм, за пятилетний план — все это не сходит со страниц не только общеполитической, но и научной прессы.

Сейчас за границей сделалось почти невозможным написать сколько-нибудь общую статью по естествознанию, чтобы не коснуться вопроса о СССР, о большевизме. Редко встретишь такой заграничный журнал, где бы не шла речь о большевизме, о СССР, где бы не упоминалось о пятилетке и т. д. Мы имеем многочисленные отклики и о той философской борьбе, которая происходила и происходит у нас, и не только в общефилософской литературе, но и в естественнонаучной литературе. Я иллюстрирую это следующим примером. В  Праге   есть известный профессор  физик Филипп Франк. Он и сейчас много работает по физике. Этот Филипп Франк выпустил в 1932 г большую книгу: «Принцип причинности и его границы». Книга содержит более 300 страниц, и в ней мы находим целый ряд глав и параграфов, которые очень подробно разбирают то, что происходит у нас.

В I главе § 8 он разбирает вопрос борьбы в Советском союзе против старой идеалистической философии. В IV главе он пытается подробно разобрать вопрос об отношениях диалектического материализма и витализма. В главе IX он разбирает философские позиции Пуанкаре, Канта и Ленина. В своей книге Филипп Франк касается и постановления ЦК о журнале «Под знаменем марксизма» и выявляет свою позицию. Он считает, что это постановление — в пользу механистов, что оно якобы «ограничивает антимеханические тенденции деборинской школы». Это конечно неправильная трактовка, но любопытна та расстановка сил, которая наблюдается сейчас за границей, в частности в лице Франка. Он считает, что механический материализм более научен, чем диалектический. Последний же, по Франку, метафизичен. Таким образом, механисты получают известную поддержку и похвалу со стороны махистов. (Прим. РП. — «Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку» (с). С подобной концепцией частенько выступали против большевизма ревизионисты, доказывая, что, что вот они-то де и есть настоящие марксисты.)

Очень любопытно в книге Франка и то, что он хотел бы быть нашим другом, другом СССР, и поэтому он обижается на то, что мы относим его с его махизмом к враждебному лагерю.

Все сказанное показывает, что мы сейчас не живем за китайской стеной, наоборот, за нами следят; за границей теперь изучают самым тщательным образом все, что делается в СССР. Каждое наше постановление, резолюция получает тот или иной отклик. Любопытно отметить еще и то, что рецензия, посвященная Франку, и рецензия на учебник химии Смита, помещенные в «Под знаменем марксизма», тотчас получили свой отклик в книге Франка.

Между этими двумя полюсами — пролетариатом, коммунистическим полюсом, и диктатурой буржуазии — сейчас происходит движение. Мы имеем большие передвижки среди мелкой буржуазии. Имеется большое движение и среди естествоиспытателей. Это движение масс мелкой буржуазии, интеллигенции — очень важный момент. К нему мы и перейдем. Но прежде чем заняться этим, нужно сказать о наших задачах в отношении мелкой буржуазии.

Наши задачи по отношению к этому движению, происходящему в различных философских и политических лагерях, заключаются в том, чтобы содействовать объединению вокруг пролетариата всего живого. Этого мы можем достигнуть лишь при условии, если мы будем, исходя из основных положений, из программы Коминтерна, из программ компартий, из всего, что дали основоположники марксизма, строить правильную политику и тактику по отношению к этому движению естествоиспытателей, применительно к данному моменту.

Чем вызывается то большое движение, какое сейчас наблюдается? Ясно, что в основе лежит экономическая и политическая борьба. Экономическая и политическая борьба, происходящая в эпоху империализма и достигшая теперь особой остроты, является причиной того движения, которое мы имеем и на фронте естествознания. В конечном счете, философская борьба есть отражение борьбы классовой; философская борьба определяется экономической и политической. Это справедливо, когда мы берем класс в целом, в общем, но если брать отдельных естествоиспытателей, то здесь нужно еще больше конкретности в анализе. Мы не можем исходить только из общих, абстрактных положений.

Мы должны быть конкретными и разбирать каждый отдельный случай. Чтобы проиллюстрировать это, приведем пару примеров из среды современных немецких естествоиспытателей.

Известный крупный физик Ленар, которому сейчас исполнилось 70 лет, — материалист. Он решительно и неоднократно боролся против идеалистических высказываний Эйнштейна. С этой точки зрения мы должны были бы сказать, что Ленар, борясь за материализм, близок к нам. В то же время, однако, Ленар — ярый националист, притом настолько оголтелый националист, что не может простить, что Эйнштейну была дана нобелевская премия. Как это так: Эйнштейн — еврей по происхождению, и вдруг ему дается нобелевская премия! Он не считается с тем, что Эйнштейн — крупный ученый. Националистическая ориентация Ленара мутит его голову, и это из года в год. В последнее время мы имеем выступления Ленара в самом ярко фашистском стиле.

Как видим, от философской позиции до политической — очень большая дистанция, из одной нельзя механически умозаключить о другой. С другой стороны, если взять Франка, о котором уже говорилось выше, то он махист-идеалист в своей основной философской позиции. Но он выступает против религии. Он, как говорят, председатель Общества друзей Советского союза в Праге. Мы не можем этого игнорировать, как бы критически мы ни относились ко всем, кто называет себя друзьями СССР, тем не менее, налицо факт, что Франк пытается выступить под левой фразой, что он, несомненно, левее в политическом отношении, чем Ленар, и этот факт должен быть нами учтен.

То же самое можно было сказать о Дрише, биологе, яром виталисте, человеке, оправдывающем всякую мистику. В области политической, по сведениям, которые у нас имеются, он же принадлежит к левобуржуазному течению.

Таким образом, нельзя подходить абстрактно, с общей оценкой, с общей формулой к естествоиспытателям. Нужно конкретно анализировать позицию каждого из них и каждого течения в отдельности.

Глава I. Кризис современного естествознания

После всех этих предварительных замечаний перейдем к анализу отражения классовой борьбы на фронте естествознания. Основной момент, который играет решающую роль в распадении массы естествоиспытателей на философские лагери, — это кризис естествознания в эпоху империализма. Если не говорить об экономической и политической борьбе, от непосредственного участия в которой буржуазные естествоиспытатели зачастую стоят в стороне, оправдывая это тем, что наука якобы ничего общего с политикой не имеет, наиболее близким для них является то, что происходит в области естествознания.

В чем суть кризиса естествознания, который мы сейчас имеем? Суть этого кризиса заключается в ломке старых представлений, которая происходит в результате новейших открытий, и в скатывании части естествоиспытателей к идеализму, в неспособности правильно решать общие проблемы естествознания, которые выдвигаются этими новейшими открытиями.

Таким образом, мы в естествознании имеем противоречивость, антагонистичность. С одной стороны, революция в естествознании, целый ряд новейших открытий, и с другой стороны, отсутствие необходимого для этих революционных открытий мировоззрения, распространение реакционных взглядов. Если говорить об общих корнях этого кризиса в естествознании, то нужно сказать, что они заключаются в том загнивании капитализма, какой мы имеем в эпоху империализма, но здесь мы встаем перед принципиальной проблемой: отрицает ли это загнивание рост? У нас сейчас имеются тенденции рассматривать развитие естествознания, выдвигая только одну сторону, когда видят загнивание, но не видят роста. Поэтому является чрезвычайно важным привести место из «Вопросов ленинизма» Сталина, где он, касаясь общей характеристики империализма, отвечает на этот вопрос. Он говорит: «Неверно, что капитализм не может развиваться, что теория загнивания капитализма, выставленная Лениным в своем «Империализме», исключает будто бы развитие капитализма. Ленин вполне доказал в своей брошюре об «Империализме», что рост капитализма не отменяет, а предполагает и подготовляет факт прогрессивного загнивания капитализма» («Вопросы ленинизма», изд. 1926 г., стр. 211).

Такое положение своеобразно отражается и в естествознании. Мы имеем за последние 30—40 лет ряд важнейших открытий в области естествознания. Эти открытия отражают идеологическую борьбу классов современного капиталистического общества, вместе с тем также и рост производительных сил. Необходимо также подчеркнуть и то, что мы не можем при рассмотрении кризиса естествознания ограничиваться только тем, что имеется на сегодняшний день, потому что сегодняшний день отражает в известной форме и весь предыдущий этап. Если с этой точки зрения подойти к вопросу о кризисе в области физики, то мы не можем сказать, что он сводится только к загниванию науки в результате распространения идеализма, но мы действительно имеем ряд крупнейших исторического значения открытий, которые перевертывают все старое мировоззрение естествоиспытателей и укрепляют материализм.

Рассмотрим сначала те новейшие открытия, которые вызвали ломку старых воззрений.

Начнем с проблемы пространства и времени. В то время, когда устанавливались основные взгляды современного естествознания, во времена Ньютона, представляли себе пространство как нечто существующее вне вещей, вне материи. Как стены, которые вмещают нас вместе со всеми прочими предметами, но вне нас, так и пространство Ньютона вне материи, и в этом вместилище происходит движение материи. По отношению к нему мы изучали все, что происходит в мире материи; все перемены относили и изучали на фоне этого неизменного пространства и времени. Эта точка зрения была исторически обусловлена в том смысле, что имели дело с такими процессами, главным образом с механикой, где можно было с известной долей правоты считать пространство и время неизменными и независимыми от процессов движения материальных тел. Особенно наглядно ньютонова точка зрения выражалась в современной ему астрономии. Астрономы имели дело с мировым пространством, в котором двигались планеты. Движение планет относили, как казалось тогда, к пространству и времени, совершенно независимым и внешним движению этих планет.

Здесь нет возможности развить, как эта точка зрения выражается физически в смысле теоретических расчетов, в смысле построения экспериментов. Скажем лишь, что эта точка зрения в корне отброшена современной физикой.

Для современной физики нет нематериального вместилища в форме пространства и времени. Наоборот, теория относительности Эйнштейна показала, что пространство и время определяются материей, суть формы существования материи и неотделимы от материи. Метрические отношения пространства и времени определяются расположением материи. У Ньютона пространство и время быта абсолютными сущностями, разорванными между собой. С точки же зрения теории относительности пространство и время едины. Теория относительности показала, что эти две формы суть формы одной и той же материи и находятся между собой в самой теснейшей внутренней связи.

В этом смысле произошла коренная ломка взглядов на пространство и время. Эта ломка станет особенно наглядной, если сказать, что с точки зрения ньютоновой физики и механики считалось, что мы можем иметь такие масштабы времени и пространства, которые не зависят от того, что происходит в мире. Считалось, что есть такая пространственная и временная мерка, которую мы можем представить себе как неизменную и раз навсегда данную. С точки зрения теории относительности, нет такой мерки, нет такого масштаба, нет таких часов, которые неизменны. Наоборот, их ход, длина масштаба зависят от того конкретного движения, какое совершается в данной системе: солнечной системе, звездной и т. д.

Таким образом, произошла коренная ломка старых взглядов.

Если взять другую область вопросов — свет, излучение вообще, то опять-таки мы имеем здесь такую ломку, которая привела к прямо противоположным существовавшим ранее взглядам.

Во времена Ньютона (эта точка зрения была представлена противником взглядов Ньютона на природу света — Гюйгенсом) была установлена волновая теория света, которая объясняла явление света таким образом: имеется некоторая среда, в которой происходит волновое движение. Волновое движение этой материи — эфира — и есть то, что мы называем светом. Здесь для нас важно подчеркнуть, что самое явление света рассматривалось с точки зрения непрерывности, с точки зрения того, что мы имеем дело с некоторой средой, которая распространяется во все стороны так же, как непрерывная среда.

Электромагнитная теория света, созданная Фарадеем, Максвеллом и Герцем, дав иное объяснение природе колебательных явлений в эфире при распространении света, именно доказав не механическую, а электромагнитную природу этих колебаний, по существу дела мало изменила в смысле признания наличия светоносного эфира и непрерывности процессов, происходящих в нем.

В этих взглядах мы получили брешь лишь с появлением теории квант Планка. Эту теорию развивал дальше Эйнштейн в 1905 г. Еще более бурно она развивается в последующие годы. Физики пришли к убеждению, что свет не есть просто волнообразное движение, которое происходит в эфире непрерывно, а есть распространение световой энергии определенными квантами, определенными порциями.

Таким образом, вместо прежнего принципа непрерывности при трактовке явлений излучения пришли к взгляду, что световая энергия распространяется порциями, дискретно. Вместо старой теории, которая имела дело с непрерывным волнообразным процессом, физика пришла к мнению, что свет нужно трактовать с точки зрения атомистических представлений. Эта новая точка зрения, подтвердившаяся всеми последующими открытиями в физике — квантовая теория света, — не вытеснила, однако волнообразной теории света, а существовала параллельно с ней. И только последнее время происходит слияние этих двух точек зрения в одну единую теорию.

Третьей группой вопросов, к которой мы перейдем, является проблема строения вещества. Вещество, материю, тела во времена Ньютона рассматривали как нечто инертное, что приводится в движение извне, внешними силами. Таким образом, движение отрывали от материи.

В последние десятилетия и этому взгляду на материю нанесен сокрушительный удар.

Прежде всего, в этом отношении нужно сказать об открытии радиоактивности. Явление радиоактивности показало, что мы в лице химических элементов имеем дело не с чем-то пассивным, а мы имеем дело с чем-то таким, что способно к самоизменению, саморазвитию. Оказалось, что вещество все время само меняется, развивается. Необходимо при этом отметить, что вплоть до сегодняшнего дня мы не овладели, за исключением отдельных небольших попыток, этим процессом. Открытие радиоактивности потрясло старые взгляды и в другом отношении. Оно показало, что мы имеем дело со сложнейшим строением вещества.

Если ранее полагали, что в основе материи лежат однородные, далее неделимые, простые частицы, то теперь пришли к прямо противоположному выводу. Вот что пишет по этому поводу известный французский физик — Перрен.

«По классическому представлению, мы можем разложить всякий предмет на столь мелкие части, что они будут практически однородными. Другими словами, считается, что по мере постепенного сжатия контура, различия в свойствах материи внутри этого контура делаются все менее и менее резкими»[4].

Так смотрели ранее. Теперь же, пишет Перрен далее, «кусочек материи, который, как мы рассчитывали сначала, мог бы оказаться однородным, на самом деле оказывается «бесконечно губчатого» строения, и для нас не остается никакой надежды отыскать, в конце концов «однородный» или, по крайней мере, такой кусочек вещества, свойства которого изменялись бы от точки к точке в правильной последовательности»   (там же).

Если отвлечься от того, что Перрен, критикуя старые взгляды, сам скатывается в противоположную крайность (отрицание существования закономерной последовательности при переходе от одной части материи к другой), то смысл ломки старых взглядов им выражен правильно: вместо однородных и простых элементов материи современное естествознание признает бесконечную сложность того, что раньше считалось «атомом» — неделимым, простым. Если до открытия радиоактивности атом считался неразложимым и простым, то явление радиоактивности показало, что атомы более сложных веществ разлагаются, образуя атомы более простых элементов, испуская при этом поток электронов и излучая лучи определенной, очень короткой длины волны. Эти открытия вместе с электронной теорией в учении об электричестве в 1913 г. позволили построить теорию строения атома, теорию Бора. Она поставила в связь явления, о которых только что сказано (явление радиоактивности, явление сложного строения атомов и элементов), с явлениями излучения. За предыдущий период развития физикой был накоплен колоссальный материал о спектрах, которые получаются при свечении газов, при свечении раскаленных тел и т. д. Эти спектры, состоящие у газов из целого ряда линий, были в дальнейшем изучены и был установлен целый ряд эмпирических закономерностей. Эти закономерности однако не получали своего объяснения до тех пор, пока в 1913 г. Бор не дал теорию строения атома, которая показала, что сложное строение спектров и закономерности, связывающие отдельные линии этих спектров, объясняются сложным строением атома. Бор дал математическую теорию, которая вывела ранее найденные эмпирические закономерности из определенных теоретических представлений о строении атома.

Таким образом Бор объяснил, с одной стороны, строение атомов и, с другой стороны, сущность строения спектра. Но это удалось сделать с полной ясностью и математической отчетливостью только для самых простых случаев. В отношении же других явлений эта теория в своем дальнейшем развитии встретилась с затруднениями и привела к дальнейшим открытиям, о которых будет сказано несколько дальше.

Ломка старых взглядов коснулась и ряда других основных понятий физики и механики. Если взять, например понятие о массе, основное понятие, с которого начинается механика и физика, то здесь мы имеем дело опять-таки с ломкой старых взглядов.

С точки зрения Ньютона масса есть неизменная величина, независимая от скорости. Новейшее развитие физики показало, что масса не только не есть нечто неизменное, но что она как раз зависит от скорости, что она по отношению к электрону сводится к электромагнитной массе. Оказалось таким образом, что масса обычных тел не только не неизменна, но более того, что сама энергия, то — есть то, что считалось «чистым» движением, чем-то невесомым, также обладает массой. Квант энергии также обладает массой, как и атом, как и электрон.

Таким образом было установлено, что материя и энергия не есть нечто оторванное друг от друга, — было установлено их единство. Это в корне меняет те взгляды, которые сохранялись до конца XIX века в физике.

Еще более радикальное изменение претерпела физика за последние 10 лет, вернее за последние 7—8 лет. То, что происходило за эти годы, чрезвычайно знаменательно и никогда не выступало с такой остротой, так характерно, как сейчас.

Выше было сказано, что теория квант сосуществовала с волновой теорией света. Та и другая в области своих явлений оказывалась правильной. Но одна не годилась для объяснения одних явлений, другая не годилась для объяснения других явлений, и каждая из них объясняла свою группу явлений.

Так как развитие теории строения атома Бора привело к целому ряду трудностей, так как не удалось объяснить до конца целый ряд явлений и дать объяснение строения более сложных атомов, чем атомов водорода, то некоторым ученым, как например де-Бройлю, пришла важная мысль о том, в чем суть этих трудностей и как их решить. Он опубликовал целый ряд работ, сейчас эти работы им объединены и систематически изложены в большой книге «Введение в волновую механику»[5]. Он следующим образом поясняет исходный пункт своей теории: «Исходным пунктом волновой механики было установить связь между мыслью о корпускуле и мыслью о периодичности и таким образом соединить нераздельно понятие о движении корпускулы с понятием распространения волны» (стр. 34).

Теория Бора, объясняя строение спектров, исходя из строения атома, представляла себе это строение как некоторую уменьшенную копию солнечной системы. В центре атома имелось ядро, и вокруг него кружились по определенным  орбитам электроны,  причем  допускалось для  сложных  атомов, что имеется целый ряд слоев этих электронов.

Здесь в этих взглядах было еще много старого, что возникло еще на основе той механики, которая имела место в начале нового времени, и еще не было устранено противоречие, заключающееся в том, что, с одной стороны, мы имеем дело с отдельными телами, а с другой стороны, — с непрерывной средой, окружающей эти тела.

Де-Бройль поставил вопрос таким образом: если ранее было установлено, что свет не только волновой процесс, но и процесс, состоящий из отдельных корпускул, то не является ли материя чем-то таким, что, состоя из отдельных корпускул, в основе является некоторым волновым процессом. Мысли де-Бройля были подхвачены немецким ученым Шрёдингером, который пришел к такому понятию, что мы имеем материю, в которой происходит бесконечно сложный волнообразный процесс. Эти волны материи в отдельных случаях складываются и происходят гребни волн, которые и представляются нам в виде электронов, атомов и т. д. Этот гребень волн двигается, и этому движению соответствует движение отдельной частицы. Но этот гребень складывается из многих волн, а эти волны существуют сами по себе и тоже распространяются в пространстве. Они и ложатся в основу структуры материи. Таким образом было установлено, что можно представить себе материю как нечто, имеющее в своей основе волновые процессы и, исходя из этого, оказалось возможным объяснить сущность того, что происходит в атоме. Была дана математическая теория, которая не только объясняла те явления, которые были необъяснимы раньше, но и разрешила целый ряд новых вопросов.

Самое важное здесь заключалось в том, что эта теория была не только математически построена, но и получила блестящее подтверждение на опыте. Пытались поставить вопрос экспериментально. Если обычная материя не есть просто нечто, состоящее из отдельных неизменных частиц, а нечто в основе своей волнообразное, то не справедливо ли и по отношению к электрону то же самое, что справедливо и по отношению к свету? Свет обнаруживает явление дифракции. Не может ли и материя обнаружить такое же явление дифракции? Действительно, целым рядом экспериментов было доказано, что имеет место и дифракция электрона. Пучок электронов, проходя через тонкую металлическую пластинку рассеивается, при этом происходит интерференция, и мы на фотографической пластинке получаем явление колец, т. е. явление аналогичное с интерференцией света. Но при этом было доказано, что это не просто интерференция световых волн, а интерференция электронных волн. Таким образом от старого представления о материи, как состоящей из отдельных частиц, современная физика дошла до очень сложного представления о материи, в основе которой лежат волнообразные процессы. В лице этих теорий получился некоторый синтез старых корпускулярных представлений и представлений о волновом движении. (Прим. РП. — Это теперь называется «корпускулярно-волновой дуализм».)

Вот краткая характеристика тех открытий, которые потрясли физику за последние 30—40 лет. Мы имеем при этом такой рост теоретических представлений, который не наблюдался никогда в течение такого короткого времени. Если взять 2 года, прошедшие после установления волновой теории материи, то мы имеем не менее 400 работ, посвященных волновой теории материи. И эти 400 работ появились только за 2 года после возникновения этой теории! Это такие темпы, которых не было никогда раньше. Все это говорит о том, что мы имеем дело совсем не с застоем, но с большим ростом. И этот рост привел к полной ломке, к полной перестройке старых представлений.

Итак, в чем заключается эта полная ломка старых представлений? Изменились старые взгляды о пространстве, времени, движении, веществе, массе, элементе и т. д. Больше того, — создалась новая картина мира, отличная от той, которую мы имели во времена Ньютона и Декарта. Новое мы имеем не только по линии механики и физики, но и по линии теорий строения вселенной. Здесь мы имеем также чрезвычайно много нового, такого, что в корне меняет старые взгляды.

Из изложенного краткого обзора сути новейших физических открытий ясно также и то, что эти открытия являются дальнейшим укреплением как материалистического устоя естествознания, так и доказательством верности материалистической диалектики, знаменуя собой дальнейший шаг вперед в познании действительности и в овладении происходящими в ней процессами.

Теперь постараемся установить то, вокруг каких теоретических проблем сосредотачивались все эти открытия, вокруг чего шла и идет борьба среди современных физиков. Уже из предшествующего краткого обзора видно, что физики, прежде всего, столкнулись в вопросе о строении материи с проблемой прерывности и непрерывности. Свет, — с одной стороны, процесс непрерывный, с другой стороны, было доказано, что свет есть распространение квантов энергии. Другим выражением этой большой проблемы, которая привела и приводит к чрезвычайно большим последствиям, является проблема динамической и статистической закономерности.

Суть этой проблемы следующая. Пусть мы имеем движение отдельного тела, скажем биллиардного шара. Этот шар ударяет в другой шар; получается передача движения. Мы совершенно ясно видим, что один шар передал движение другому шару. Простая, ясная причина зависимости. Казалось бы, что за этим не кроется ничего непонятного. Это простое представление изменилось, однако, с развитием атомистической теории. В действительности простой, круглый биллиардный шар состоит из множества атомов и результат удара одного шара в другой — это не только непосредственное воздействие одного шара на другой шар, но за этим явлением кроется очень сложная картина взаимодействия атомов одного шара с множеством атомов другого. В дальнейшем и многие другие законы физики стали рассматривать как законы, за которыми кроются молекулярные и атомные явления.

Так, когда мы сжимаем газ, то мы имеем такое явление, которое чрезвычайно просто выражается законом Бойля-Мариотта. Однако за этим простым законом кроются гораздо более сложные отношения.

Если взять этот последний пример с законом Бойля-Мариотта, то кинетическая теория материи показала, что простые отношения, выражаемые этим законом, являются результатом бесчисленного множества столкновений атомов или молекул между собой и со стенкой сосуда, содержащего газ. Эта теория показала также, что для конечного результата не существенно, как каждая отдельная молекула столкнулась с другой молекулой или стенкой сосуда (с какой скоростью, под каким углом и пр.). Поэтому кинетическая теория материи берет в основу своих теоретических расчетов лишь средние, вероятные распределения скоростей, углов, столкновений и пр. Каждое отдельное столкновение молекулы по своему характеру с точки зрения кинетической теории несущественно и поэтому подсчитывается лишь средний результат, определяемый с точки зрения теории вероятности. Результат же вычислений таков, что мы получаем, в конце концов, тот же закон Бойля-Мариотта, но полученный уже не эмпирически, а на основе определенных теоретических расчетов.

Таким образом, с точки зрения кинетической теории материи за простыми отношениями, выражаемыми законом Бойля — Мариотта, кроется множество отдельных, случайных движений отдельных молекул. Простая, как говорят однозначная, зависимость (определенному давлению соответствует определенный объем газа), динамическая закономерность, скрывает за собой весьма сложные, в основе своей случайные отношения, определяемые лишь статистически, как некоторые средние.

Кинетическая теория материи, рассматривая каждое отдельное столкновение молекул или атомов как случайное, все же полагала, что и эти отдельные столкновения могли бы быть изучены с точки зрения классической механики, отрицающей объективность случайного, если бы мы располагали более совершенными средствами исследования. Поэтому применение статистических методов исследования рассматривали лишь как практическую необходимость ввиду практической, а не принципиальной невозможности проследить в конечной форме каждое отдельное столкновение молекул или атомов. В тесной связи с этим представлением стояло и механическое понимание случайности, и понятие необходимости в ее метафизической трактовке.

Таким образом кинетическая теория материи в основе своих теоретических посылок имела допущение сведения статистической закономерности к динамической.

В силу тех же указанных практических соображений пришли к необходимости отличать закономерности статистические от динамических. Можно было бы думать, что статистические закономерности относятся к коллективам, а динамические — к единичному явлению. Однако физики открыли в дальнейшем, что нет ни одного физического явления, в основе которого нельзя было бы видеть вероятностных отношений и для трактовки которого нельзя было бы применить статистический метод. Таким образом оказалось, что нет ни одного процесса, который нельзя было бы не трактовать с точки зрения статистической.

Эта проблема динамического и статистического является одной из коренных проблем современной физики, и эта проблема связывается с основной проблемой материалистического мировоззрения. Если кинетическая теория в ее классическом выражении допускала возможность познания каждого отдельного столкновения, в чем заключалась ее сильная сторона, затемненная метафизической трактовкой проблемы, то теперь в квантовой механике ставится под сомнение вопрос о возможности изучения того, как движется отдельный электрон. По отношению ко всем группам явлений распространилась такая точка зрения, что в основе всех физических явлений лежат исключительно статистические явления, что только с точки зрения теории вероятности, с точки зрения среднего, массового подсчета отдельных движений мы можем определить то, что происходит в материи. С точки же зрения определения того, как движется отдельный электрон, мы бессильны. Этот вопрос мы разрешить не можем, так как движение отдельного электрона совершенно случайно, т. е. ничем не обусловлено.

Этот вывод в связи с современными физическими теориями, вывод агностического и скептического характера, получил свое теоретическое выражение в лице одного из продуктов современной квантовой механики. В этом отношении очень большую роль сыграл и играет один из основоположников волновой теории — Гейзенберг. Он в основу своих исчислений положил так называемый принцип неопределенности. Согласно этому принципу мы не можем до конца с полной точностью определить поведение движения отдельных частиц или отдельных моментов движения. Если мы хотим определить скорость и положение электрона, то мы можем определить только скорость или только положение, но не обе величины сразу. Если мы, например, определим положение электрона, тогда не будет вполне точно определена скорость. Это положение он клал в основу всех своих теоретических расчетов. Невозможность полного познания скорости, положения электрона и т. д. возведена им в принцип, теоретически выраженный в принципе неопределенности.

Таким образом создалась возможность утверждать, что по отношению к самым глубочайшим основам явлений, которые происходят в материи, мы не можем продвигаться до конца. Там есть нечто непознаваемое, и раз мы не можем проследить и изучить движение отдельной частицы, то мы не можем применить там принцип причинности.

Действительно, нет ни одной современной физической книги, касающейся общих вопросов, где не стоял бы вопрос о причинности. Подавляющее большинство крупнейших физиков ставит вопрос таким образом, что мы не можем, пользуясь старым представлением причинности, разрешать современные проблемы в области физики. Так например известный физик П. Иордан пишет в статье «Причинность и статистика в современной физике»[6]: «Причинность не есть априорная необходимость мышления», «определение причинности должно прогрессивно изменяться в связи с успехами наших воззрений, познаний и экспериментальных средств», «для целей биологии принцип причинности и проблема причинности должны быть формулированы существенно иным и значительно более сложным образом, нежели для физики». И Иордан и прочие физики были бы правы, если бы они только так ставили вопрос. Старое представление о причинности, которое создалось во времена Декарта и Ньютона, когда имели дело с явлениями движения простых машин, биллиардных шаров, планет и т. д., это представление о причинности действительно оказывается недостаточным при рассмотрении новых областей явлений. Представление о конечных простых элементах материи, из которых построены все тела, представление об инертности материи в смысле Ньютона — все это вело к такому представлению о процессах природы, согласно которому достаточно знать некоторое конечное число начальных условий движения какой-либо системы, чтобы знать движение этой системы для всего прошлого и всего будущего. Действительно, казалось, что астрономия подтверждает такое представление всеми теми блестящими открытиями и предсказаниями о движении планет, о затмениях и пр., которые на известном этапе развития были триумфом механического материализма. На основе этих представлений сложилось и механическое и метафизическое представление о причинности, исключающей понятие случайности, как чего-то объективного. Но нельзя согласиться с тем выводом, который делают современные ученые, в том числе П. Иордан, из недостаточности старого представления о причинности, именно, что принцип детерминизма, обусловленности явлений опровергнут. Ряд современных физиков полагает, что имеются такие явления, которые не обусловлены ничем, что они совершенно произвольны, случайны, и отсюда делает все идеалистические выводы. В этом отношении важно привести высказывания крупнейших ученых.

Возьмем, прежде всего, творца теории строения атома Бора. Он так характеризует те трудности философского порядка, которые стали пред физиками в связи с указанными выше проблемами: «Желая проследить пространственно-временное распространение световых действий, мы обречены, согласно квантовому постулату, на статистическое рассмотрение. С другой стороны, настаивая на требовании причинности в отдельном световом процессе, характеризуемом квантом действия, мы вынуждены отказаться от пространственно-временных отношений»[7]. Бор, как видим, приходит к выводу: или пожертвовать причинностью, или пространственно-временным пониманием явлений природы.

Бор, отказываясь от классических представлений о пространстве, времени и причинности, не видит того, что в этих старых представлениях наряду с элементами метафизики было и здоровое, материалистическое ядро. Это здоровое ядро заключалось в возможности познания природы до конца, т. е. в признании постижения абсолютной истины, в отрицании агностицизма и скептицизма, в убеждении в объективности пространства и времени. Не зная диалектического материализма, отрицая старые представления целиком, без глубокого философского анализа старых представлений, Бор впадет в другую метафизическую крайность и скатывается к идеализму. К идеализму ведет его и другой вывод, к которому он приходит: «По классическим теориям, — пишет он в той же работе, — каждое последующее наблюдение позволяет предвидеть дальнейшее течение явлений с все большей достоверностью, так как при каждом новом наблюдении приобретается все более точное знание начального состояния системы. По теории квантов, однако, при каждом новом наблюдении привходит совершенно новый, не поддающийся контролю элемент, вследствие взаимодействия с измерительным средством при каждом наблюдении…»[8]. Отсюда недалеко до вывода, что в отличие от классических теорий новейшие теории отрицают возможность познания абсолютной истины. К этому выводу склоняется и Бор, несмотря на то, что задачей своего выступления он ставил «примирение взглядов, резко расходящихся в данной области» (т. е. в области физики)[9].

Бор один из тех, кто хотел бы видеть в физике мир и тишину и готов идти на компромисс. Для нас, однако, интереснее в его взглядах не эта его непоследовательность, а те тенденции, которые можно у него уловить. Куда клонится развитие Бора в философском отношении? Цитируемую статью он кончает рассмотрением «затруднений образования человеческих понятий, основанных на разделении субъекта и объекта». Смысл этой заключительной фразы в том, что Бор считает неправильным старый, по его мнению, способ образования понятий, когда понятиям приписывают объективное значение, когда допускают принципиально возможным исключить момент субъективного в нашем познании.

Брошенная лишь как намек в цитированной статье фраза о субъекте и объекте развивается Бором далее в других его статьях. В статье «Квант действия и описание природы»[10] он уже делает значительные шаги в сторону развертывания субъективно-идеалистической точки зрения. Наконец в статье «Атомная теория и принципы описания природы»[11] он приходит к следующему выводу: «Отказ от наглядности и причинности, к которому мы принуждены при описании атомных явлений, мог бы быть воспринят как разочарование в надеждах, которые составляли исходный пункт атомных представлений. Тем не менее, мы должны с точки зрения современного состояния атомной теории этот самый отказ приветствовать, как значительный шаг вперед в нашем познании»… И далее: «В то время как теория относительности нам напоминает о субъективном, существенно от точки зрения наблюдателя зависимом характере всех физических явлений, обнаруженная квантовой теорией связь атомных явлений и их наблюдений, применяя наш способ выражения, принуждает нас к подобной же предосторожности, как при физиологических проблемах, где мы постоянно встречаемся с трудностью отграничения объективного содержания».

Если в прежних статьях Бор выдвигал только проблему объекта и субъекта и пошатнулся в сторону ошибочного утверждения зависимости всего объективного от субъективного, то в последней из цитируемых статей к проблеме объекта-субъекта присоединилась проблема причинности и свободы воли.

Куда при этом клонит Бор, достаточно можно пояснить на следующей цитате: «Мы здесь (в новой физике. — А. М.) так далеки от причинного описания, что должны приписать атому в стационарном состоянии в общем свободный выбор между различными возможностями перехода к другим стационарным состояниям» (стр. 75). Итак, и у атома свободная воля! — Вот до чего договорился физик Бор!

Такой же шаткой, но с определенным уклоном в сторону субъективного идеализма, позиции придерживаются и оба основателя волновой теории материи де-Бройль и Шрёдингер, причем у Шрёдингера шатание в сторону субъективного идеализма выражено более сильно.

Не останавливаясь на характеристике философских воззрений де-Бройля, отметим одно характерное замечание в его «Введении в волновую механику». Подчеркивая, что опыт подтвердил необходимость в физике одновременного применения как корпускулярных, так и волновых воззрений, он в то же время отмечает неопределенность того, как может быть физически истолкован этот экспериментально доказанный факт единства волны и корпускулы. Де-Бройль приводит четыре решения, которые были даны по этому вопросу. Весьма характерно, как он определяет два из этих решений. Согласно одному решению (самого де-Бройля) волны суть «действительный процесс некоторой области пространства» и корпускулы — «материальная точка в некотором месте этой области» (стр. 6). Согласно другому решению (Гейзенберг, Бор) «волна вообще не есть какой-либо физический процесс, который разыгрывается в некоторой области, но скорее является только символическим изображением того, что мы знаем о частичке. Эксперимент или наблюдение никогда не может (согласно этой точке зрения. — А. М.) точно сказать: частичка имеет это положение в пространстве и такую-то по величине скорость в этом направлении» (стр. 7).

Из этих цитат мы можем убедиться, что вокруг факта о единстве корпускулы и волны разыгрывается борьба материалистических и идеалистических воззрений. Однако, как отмечает де-Бройль, именно гейзенберговская точка зрения имеет за собой большинство руководящих физиков. Поэтому и сам де-Бройль, не имея мужества идти материалистическим путем, поддается давлению идеалистически настроенных физиков.

Позицию Шрёдингера можно характеризовать следующей цитатой из его статьи «Что такое закон природы»[12]: «Откуда проистекает общераспространенная вера, — спрашивает он, — в абсолютную, причинную детерминированность молекулярных процессов и убеждение в невозможности противоположного. Просто-напросто из приобретенной в течение тысячелетий привычки мыслить причинно, которая позволяет нам представлять недетерминированные события, как абсолютную, первичную случайность, как совершенный нонсенс, как логически бессмысленное. Откуда, однако, проистекает эта привычка мышления? — Из столетних и тысячелетних наблюдений как раз тех естественных закономерностей, о которых мы сегодня с достоверностью знаем, что они, во всяком случае, не непосредственно причинно-обусловленные, но суть непосредственно статистические закономерности. Но вместе с этим отнята у той привычки мышления рациональная почва. Для практики, правда, мы будем ее без сомнений сохранять, так как она обеспечивает правильный успех. Но считать себя этим принужденными постулировать существование позади наблюдаемых, статистических абсолютно каузальных законов было бы очевидно ведущим к ошибкам заколдованным кругом. Однако не только ничто не принуждает нас к этому допущению, но мы должны себе ясно представлять, что такая двойственность законов природы является прямо невероятной».

Как видим, и Шрёдингер — против тысячелетиями вырабатывавшегося материалистического мировоззрения, подтверждающегося практикой, против причинности, за «акаузальное понимание происходящего в мире». Однако, как и по отношению к де-Бройлю, Бору и многим другим махиствующим физикам, так и по отношению к Шрёдингеру, можно было бы показать, что в специальных своих физических работах он не может не стоять на материалистической точке зрения. Так, он пытался материалистически, хотя и не без упрощенчества, объяснить отношение волн к корпускулам, когда рассматривал корпускулы как «пакет волн», как, так сказать, гребень волн материи.

Наиболее принципиальным в своих махистских воззрениях и поэтому наиболее видным представителем махиствующих физиков является Гейзенберг, основатель другого течения в новейшей квантовой механике. Ему принадлежит попытка наиболее последовательно провести махизм в физическом исследовании. Для этого он использовал не только свой «принцип неопределенности», но и развернул определенную философскую аргументацию. О чем идет речь в философии Гейзенберга и какова его философская программа, можно видеть из следующего.

Трудности и пути разрешения их в квантовой механике Гейзенберг видит в следующем: «хотя формализм квантовой механики не допускает никакой пространственно-временной причинной связи физических феноменов, и напротив того, развертывается в многомерных математических пространствах, все же некритически применяли для описания фактов понятия, перенятые из нашего наглядного пространственно-временного мира, и тем самым естественно запутывались в противоречиях. С другой стороны, казалось безнадежным попытаться найти язык, т. е. мир понятий, который был бы адекватен этим изображенным математическим связям; ибо все наше мышление нераздельно связано с наглядным пространственно-временным представлением; мы всегда описываем результат наших экспериментов словами, которые взяты из этого наглядного пространственно-временного мира. Единственно возможное разрешение этих трудностей заключалось, следовательно, в том, чтобы, хотя и сохраняя существовавшие до сих пор наглядные представления, все же ограничить, насколько это необходимо, область их применения»[13].

Как и в каком направлении сам Гейзенберг «ограничил» наши обычные пространственно-временные представления, можно видеть из следующих двух отрывков из его работы «Квантовая механика»[14]. «В силу… непосредственной экспериментальной очевидности атомистических представлений естественно было приписать основным частицам материи, т. е. в конечном счете, положительному и отрицательному электронам, одинаковую степень реальности, как и предметам окружающего нас обихода. Эти частицы стали представлять себе в виде чрезвычайно малых телец определенной (и всегда одной и той же) массы и заряда с неизвестным пока внутренним строением. Эти тельца движутся по некоторым подлежащим дальнейшему изучению законам в пространстве и времени, в известном непрерывном пространственно-временном мире, соответствующем нашему воззрению. С течением времени такое представление оказалось неверным, чему не приходится удивляться, если учесть принципиальную невозможность наглядности у названного прерывного элемента. Электроны или атомы не обладают той степенью непосредственной реальности, как предметы ежедневного опыта. Исследование типа физической реальности, соответствующей атомам и электронам, и есть предмет атомной физики и вместе с тем квантовой механики».

Итак, из приведенной цитаты ясно, что решение трудностей квантовой механики Гейзенберг видит в ограничении реальности атомов и электронов, т. е. в отказе от материализма в пользу идеализма. При этом Гейзенберг не скупится на изображение в самых черных красках наших обычных пространственно-временных представлений, утверждая, что эти представления исключительно связаны с понятием непрерывности и т. п., что совершенно неверно.

В соответствии с изображенной выше общей программой Гейзенберг формулирует и собственно физическую задачу. «Если вообще корпускулярное представление должно быть сохранено, — пишет он далее, — то избежать затруднения можно только отказавшись приписывать электрону, или атому определенную точку в пространстве, как функцию времени. Для оправдания этого нужно предположить, что такая точка не может быть непосредственно наблюдаема. Такой отказ означает первое решающее ограничение при рассмотрении вопроса о реальности корпускул. Вместо отброшенного понятия «места электрона» квантовая механика пытается ввести совокупность физически хорошо определенных величин, которые в классической теории математически эквивалентны месту электрона»[15].

На примере Гейзенберга можно наглядно убедиться, как приходят современные физики в идеалистическое болото, если они в вопросах теории познания становятся на позиции махизма. Несмотря на всю претенциозность своих утверждений, Гейзенберг, однако далеко не глубок, как и все современные эпигоны субъективного идеализма, и ничему не научился из предшествующей истории атомистики. Ему очень и очень следовало бы, когда он говорит об ограничении реальности электронов, вспомнить историю с В. Оствальдом, отказывавшем в реальности атому и молекулам. Последнему под давлением фактов и успехов атомистики пришлось признать свою ошибку и неправоту махизма в отрицании реальности атомов. Гейзенберг, вместо того чтобы сказать, что современные средства исследования и те методы, которые применяют при этом физики, недостаточны, чтобы при их посредстве определять и место и скорость электронов с безусловной достоверностью, вместо этого он это временное (как ранее с атомами) затруднение возводит в принцип и утверждает принципиальную непознаваемость пространственно-временных и причинных отношений в атоме. (Прим. РП. — Методология ошибки, показано как он к ней пришел и в чем ошибся!)

Гейзенберг, как и другие физики, за исключением профессионалов-махистов Ф. Франка и еще более Райхенбаха, Шлика и т. д., переходящих уже из физиков в профессионалов-философов, не имеет развитой философской концепции. Свои философские взгляды он развивает на почве квантовой механики и за этими пределами не отваживается на философствование. Поэтому у него нельзя найти развернутых взглядов по ряду вопросов, которые непосредственно вытекают из его же собственных рассуждений. Так, судя по всему, он не отказывается признавать, что обычные тела находятся в пространстве и во времени. По отношению же к атомам и особенно к электронам, из которых эти тела состоят, он «ограничивает» приложимость понятий пространства и времени, и вообще приписывает меньшую реальность электронам, чем обычным телам. Получается вопиющая непоследовательность, и несомненно, что если Гейзенберг продумает свою позицию до конца, то он и обычным телам «откажет» в реальности. Но тогда будет непонятно, зачем он занимается с таким усердием исследованием нереальных вещей. В противном же случае ему придется рано или поздно признать, а это несомненно случится если не с самим Гейзенбергом, то с современными физиками, что вся махистская философия есть не что иное, как продукт таких общественных отношений, когда талантливый физик принужден проповедовать бесталанную и, безусловно, вредную для естествознания философию. (Прим. РП. — Это именно то, что сегодня, к сожалению, повсеместно наблюдается в нашей российской науке. И это цена отказа от диалектического материализма — годы и десятилетия пустейших усилий лично талантливых людей.)

Таковы философские взгляды значительной части руководящих физиков в связи с вопросами строения материи. Эта часть физиков склоняется к тому, чтобы отказаться от старого, метафизического представления о причинности. Критикуя это метафизическое понятие причинности, они, не зная диалектического материализма, не только не дают положительного решения проблемы в философском отношении, но впадают в другую метафизическую крайность — в отрицание причинности вообще и скатываются тем самым в идеализм, т. е. выступают, хотят они того или не хотят, против науки.

Другой группой вопросов, где происходит скатывание в идеализм современных физиков, являются вопросы, выдвинутые теорией относительности. Не останавливаясь подробнее на характеристике взглядов различных физиков по этому вопросу, мы охарактеризуем лишь философскую позицию самого творца теории относительности А. Эйнштейна.

С Эйнштейном в теории относительности получается то же примерно, что и с Гейзенбергом в квантовой механике: он отдельный, подчиненный момент возводит во всеобщий принцип. У Эйнштейна таким принципом является принцип относительности. Как философский принцип — принцип относительности приводит и не может не приводить к отрицанию объективности движения, и если у Эйнштейна в его физических работах отрицание движения не проведено последовательно и до конца, то это происходит, как и у всех физиков-идеалистов, в результате противоречивости и непоследовательности их воззрений при трактовке собственно физических проблем. Эта непоследовательность и противоречивость и обуславливают то, что теория относительности, несмотря на общий идеалистический подход к решению проблем со стороны Эйнштейна, содержит в себе рациональное зерно весьма большого значения и приводит Эйнштейна временами к отдельным материалистическим положениям.

Где корни идеалистических шатаний Эйнштейна, он показывает сам. В статье в журнале «Физикалише цайтшрифт» № 7 за 1916 г. Эйнштейн по поводу смерти Маха писал: «…о себе самом я, по крайней мере, знаю, что на меня оказали особенное прямое или косвенное влияние Юм и Мах»[16].

То, что Эйнштейн в общефилософских вопросах стоит на позиции махизма, можно иллюстрировать на отрывке из его лекций в престонском университете[17]. Там он пишет: «Пользуясь языком, различные люди получают некоторую возможность сравнивать свои переживания. При этом оказывается, что некоторые переживания отдельных людей находятся в соответствии, тогда как для других переживаний это соответствие установить невозможно. С переживаниями первого рода, оказывающимися в известном смысле внеличными, мысленно связывается нечто вне нас существующее — реальность. Эту-то реальность, следовательно, передающую ее совокупность наших переживаний, и изучают науки о природе и простейшая из них — физика. Относительно неизменному комплексу переживаний этого рода соответствует понятие физического тела, в частности твердого тела… Понятия и системы понятий ценны для нас лишь постольку, поскольку они облегчают нам обозрение комплексов наших переживаний, другого оправдания они не имеют».

Как видим, и по форме и по содержанию здесь типичная махистская философия: первичное — не реальность, не тела, а наши переживания; понятия — лишь удобные способы для обозрения комплексов наших переживаний и т. д. Естественно, что при такой философской позиции, Эйнштейн не только не вскрыл материалистических моментов в его собственном учении о пространстве, времени, тяготении и т. д., но услужил идеализму по этим вопросам. Теория относительности с ее махистскими философскими рассуждениями служила и служит для субъективно-идеалистических выводов о пространстве, времени, материи.

То, чего до конца не договорил в философском отношении сам Эйнштейн, договаривают его более последовательные коллеги по махизму. Так проф. физики пражского университета Ф. Франк в статье о «характере современных физических теорий» прямо призывает к изгнанию из обихода естествоиспытателей «таинственной троицы» — пространства, времени и материи[18].

Однако насколько трудна, более того, безнадежна попытка махистов изгнать материализм из естествознания, показывает бесплодность всех их потуг сколько-нибудь последовательно провести их точку зрения при трактовке физических проблем. И Гейзенберг, как мы цитировали выше, и Бор[19], и Ф. Франк в только что отмеченной статье признают, что весь человеческий язык построен на признании существования объективного, независимого от нас мира действительности, отражаемого нашим сознанием. И сами эти физики не придумали и не придумают другого языка, где о предметах внешнего мира ничего бы не говорилось, где все — физические приборы и исследуемые процессы — были бы лишь «комплексами переживаний». Придерживаясь и сами материалистического языка, на котором говорит все человечество, эти физики готовы, однако приветствовать всякую попытку превратить физические книги в нечто скорее бредовое, чем научное.

В последнем отношении характерна «похвала», которую выразил Ф. Франк в упомянутой выше статье, опубликованной в итальянском журнале «Scientia», нашему советскому ленинградскому физику Я. Френкелю. Последний в учебнике по электричеству, напечатанном на немецком языке, из соображений махистского порядка не только ничего не говорит об эфире как материальном «носителе» электромагнитных процессов, но не удостаивает внимания и соответствующие теории. Ф. Франк по этому поводу пишет: «Проф. Френкель из Ленинграда, пожалуй, первый, кто в своем учебнике по электричеству исключил не только теорию эфира, но даже совершенно последовательно способ выражения, который применяет слово эфир».

Из приведенного выше ясно, что значительная часть руководящих физиков скатилась при трактовке проблем современной физики в идеализм. Но можно ли то же сказать о всей массе физиков и можно ли сказать, что пропаганда идеализма в физике не встречает сопротивления? Сказать этого ни в коем случае нельзя. Большинство рядовых физиков несомненно остается, и не может не оставаться, в области своей специальности стихийными материалистами. В основном материалистический, как и ранее, дух современной физики, лишь более скрытый, завуалированный, сказывается при всякой дискуссии по общим вопросам физики, и этого не могут не признавать махисты и вообще идеалисты-физики. Можно было бы привести много отрывков из различных печатных документов, из которых следует, что махисты-физики все время встречают   хотя и глухое, но неизменное сопротивление массы физиков. Махистам не удается переломить настроения большинства физиков в пользу идеализма. Но зато им удается, опираясь на общественную идеологию капиталистических стран, заставить насколько можно замолчать и не выступать материалистически настроенных естествоиспытателей. (Прим. РП — Примерно такое же положение дел имеем мы сейчас в нашей российской науке. Стихийный материализм и вынужденное молчание в профессиональной области и  искренний идеализм в сфере общественных отношений.)

За материализм сейчас в капиталистических странах осмеливаются, и притом весьма непоследовательно, без называния чёрта чёртом, т. е. при словесной отмежёвке от материализма, выступать лишь старые естествоиспытатели типа Планка, Ленара, Лоренца (пока последний был жив) и пр. Но эта «защита» сплошь и рядом дает прямо противоположный результат по той простой причине, что указанные физики при своей «защите» лишь обороняются, а не наступают на идеализм, более того — делают последнему ряд уступок. В отношении же материализма такие материалисты-естествоиспытатели, как Планк, придерживаются устарелых форм материализма и не способны по существу решить философские проблемы, выдвинутые современной физикой.

Поэтому материалисты типа Планка не в состоянии поддержать и защитить материалистические позиции естествознания и не способны возглавить тот протест, который имеется против идеализма среди массы естествоиспытателей и которого никто не может отрицать. Как пример попытки развить тот протест, который имеется против идеализма среди массы естествоиспытателями, можно было бы привести речь Планка, произнесенную им при избрании в члены прусской академии наук Шрёдингера. В этой речи, опубликованной и на русском языке в журнале «Под знаменем марксизма» № 1 за 1930 г., можно найти пару правильных аргументов, как например указание на то, что специальные работы Шрёдингера находятся в противоречии с его махистским отрицанием причинности и на то, что отрицание причинности явлений ведет к более глубоким, чем чисто физические, последствиям. (Прим. РП. — Вот этого-то ученые частенько и не понимают, что их идеализм рано или поздно крайне печально отразится на всем обществе в целом. Но то, что это именно так, доказывает история советского социализма.)

Однако материалистическая аргументация у Планка не развернута, не заострена, более того — она притуплена уступками идеализму. Так, в той же речи он соглашается со Шрёдингером в том, что вопрос о закономерности в естествознании не есть вопрос об отношении нашего мышления к бытию, об отражении мышлением бытия, а вопрос целесообразности, удобства в пределах субъективного понимания нами закономерностей природы. Получается скатывание на позиции махизма, с которым Планк хочет воевать в других вопросах. Получается непоследовательность, и вся аргументация ослабляется.

В действительности же дело с Планком обстоит гораздо хуже. Возражая махистам по некоторым пунктам, он в целом защищает самую махровую форму идеализма — религию. Он защищает религию в речи «Закон причинности и свобода воли»[20], в пользу религии он выступает, например, в рождественском номере газеты «Берлинер тагеблатт» от 25 декабря 1930 г., наконец он договаривается до прямо идеалистических формулировок по основному вопросу философии в газете «Нью-Йорк таймс» от 8 февраля 1931 г., где он прямо заявляет: «Я рассматриваю сознание, как основу. Материя есть производное от сознания».

Если ко всему сказанному о философской позиции Планка добавить, что политически он представляет собой даже в буржуазном понимании реакционную фигуру, то мы поймем, почему материализм Планка не решает основных вопросов естествознания, почему он не возглавляет антиидеалистических тенденций в естествознании и почему не ведет за собой молодежи.

Теперь подытожим то, что изложено выше в отношении кризиса физики. Мы видим, что причины кризиса кроются в основном, с одной стороны, в бурном росте открытий и исследований, в корне меняющих старые метафизические взгляды и толкающих естествоиспытателей к признанию диалектического характера процессов природы (единство прерывности и непрерывности, корпускулы и волны, случайности и необходимости и т. д.), с другой стороны, мы имеем отсутствие у буржуазных естествоиспытателей соответствующего современному состоянию естествознания материалистического мировоззрения, более того, наличие упадочного мировоззрения, отказ от материалистического мировоззрения, скатывание части естествоиспытателей в идеализм.

Идеализм в естествознании не есть нечто привнесенное только со стороны. Самый характер построения современной физики, та своеобразная методология, которая господствует в ней, дают повод протаскивать идеализм. (Прим. РП. — Интересная и важная мысль!) Это наглядно видно на том, каким образом создалась и развивается современная волновая теория материи. Основоположники волновой теории, когда создавали ее, исходили из математической точки зрения. Они говорили примерно таким образом. Имеются старые законы механики, которые имеют дело с отдельными телами, имеется оптика, которая имеет дело с распространением лучей. Доказано, что между геометрической оптикой и основными законами классической механики имеется сходство. То, что луч идет по кратчайшему пути — это же выражает в механике целый ряд законов. Если математически преобразовать законы геометрической оптики, то они оказываются тождественны законам классической механики.

Если принять во внимание, что это лучеобразное распространение света в основе своей имеет еще волнообразное движение, то законы механики можно математически связать с законами волновой оптики. Этим математическим путем пошли основоположники волновой теории материи и пришли к некоторым математическим уравнениям, в которых имеется целый ряд величин, причем каков смысл этих величин, — этого зачастую не могут сказать сами основоположники. — Это можно проиллюстрировать на величине. В уравнении, которое получил Шрёдингер, есть величина. Относительно этой величины известно лишь одно, — что она выражает некоторый колебательный процесс, нечто периодически изменяющееся. Но что это такое физически, в этом сами основоположники этой теории расходятся. Одни говорят, что величина есть плотность электрического заряда. Другие говорят, что это есть вероятность нахождения частицы на данном месте и т. д. Объяснение этой разноголосицы заключается в том, что физики подошли к разрешению проблем формально — математически, не исходили из материалистического понимания величин, а из формально — математической трактовки их. Таким образом они получили математическим путем целый ряд выводов, с которыми сами не могут справиться. Еще больше математического формализма в теории Гейзенберга.

Этот математический формализм — также одна из причин, которая приводит физиков к идеалистическим выводам. Здесь виновата не математика, а та ограниченная точка зрения, которую применяют современные естествоиспытатели, что и приводит к скатыванию в идеализм. Таким образом скатывание в идеализм в результате незнания диалектического материализма и неумения дать материалистическое толкование новейшим понятиям в физике — вот что также характеризует современный кризис в физике.

Вот тот сложный путь, каким выводы из новейших открытий делаются предметом ожесточенной борьбы. Эта борьба по философским вопросам современного естествознания отражает борьбу классов современного общества, Однако, как мы видели и как увидим еще дальше, это отражение не прямое, не непосредственное, а опосредованное тысячей различных привходящих обстоятельств, всем тем своеобразием отношений, какие имеются и отражаются в области физики и естествознания вообще.

Проникновение и распространение идеализма среди естествоиспытателей есть результат враждебной материализму и естествознанию идеологии. В процессе философской борьбы естествоиспытатели распадаются на определенные лагери. Однако приверженность того или иного естествоиспытателя к определенному лагерю и отношение к другим лагерям далеко не определяются только тем, как решаются им те или иные философские вопросы, выдвинутые современным естествознанием. На данном этапе общественного развития философская борьба более чем когда-либо тесно сплетена с общеполитической и экономической борьбой и, в конечном счете, подчинена последней.

Поэтому, анализируя одну только философскую позицию данного естествоиспытателя, мы многого не поймем, если не возьмем всей его позиции в целом. Более того, как бы ни были далеки от непосредственной политической борьбы многие из естествоиспытателей, как бы они ни были наивны в этом отношении, все же именно их классовая принадлежность и политическая ориентация являются решающим моментом в той размежёвке, которая сейчас более чем когда-либо отчетливо и резко происходит в массе естествоиспытателей.

В дальнейшем мы попытаемся характеризовать главнейшие течения — материалистические и идеалистические — среди современных естествоиспытателей, отмечая и политическую ориентацию определенной группы их.

Глава II. Характеристика различных течений среди современных естествоиспытателей

Начнем с лагеря материализма. Сейчас за границей, если не говорить о стихийных материалистах, имеются материалисты такого типа, как Планк, Ленар, о которых выше уже было упомянуто. Сюда же принадлежит и такой материалист, как физик Густав Ми. В свое время был издан курс электричества Густава Ми и на русском языке.

Как эти материалисты, старые физики, старые естествоиспытатели решают вопрос? Какова их позиция в целом, а не только в области отдельных физических проблем? Нужно сказать прямо: нет больших противоречий, чем у этих материалистов. Несомненно, что они наиболее тесно связаны с буржуазией, с финансовыми кругами, и они хорошо видят, что сейчас капиталистическое хозяйство и буржуазная культура разваливаются. Это настолько ощутимо, что этого нельзя не видеть. И вот в этот момент для них очень характерен крен в сторону религии. (Прим. РП. — Аналогичный процесс наблюдается и у российских естественников, их тоже «сносит» в религию.) Если 10—20 лет назад Планк выступал с речами против Маха, защищая материализм, то сейчас материализм Планка — уже вырождающийся материализм. Все такого рода материалисты, исходя из общеполитической обстановки, готовы отказаться от материализма лишь бы сохранить господствующее положение буржуазии, лишь бы сохранить то, что разваливается. Все они особенное внимание обращают сейчас на закрепление религии и оправдание ее. Это конечно отказ от материализма, это самое резкое противоречие по отношению к материалистической позиции по линии естественнонаучных проблем.

Если взять опять того же Планка, то он за последние годы сделал целый ряд высказываний, которые характеризуют его крен в правую сторону. Мы уже сказали, что по поводу рождественских праздников в 1931 г. он в одной из известных газет («Berliner Tageblatt») помещает статью под названием «Наука и вера». В этой статье он прямо говорит, что наука бел веры жить не может. Для того, чтобы экспериментировать, нужно верить, что у тебя что-то получится. Без веры нельзя построить никакой теории, и религия для естествоиспытателей это стержень мировоззрения. Вместо старой хоть и непоследовательной, но более или менее решительной борьбы против идеализма мы видим здесь прямо противоположное — проповедь религии, призыв к признанию религии.

То же, что и у Планка, но в еще более наивной форме, мы находим у Густава Ми. Он в 1932 г. выпустил брошюру под названием «Естествознание и теология»[21]. В первой части брошюры он пишет, что естествознание последовательно и до конца познает мир, что для естествознания не может быть речи о чем-то непознаваемом. Он дает материалистическое определение естествознания: «мы можем охарактеризовать естествознание его целью,— пишет он, — которая заключается в том, чтобы достигнуть совершенно объективного изображения реального, независимого от наблюдающего субъекта, существующего мира». В соответствии с этим материалистическим определением Ми говорит, что естествознание, если его взять само по себе, чуждо всяких мистических выводов, может существовать без религии, и у естествоиспытателей всегда имеется стремление освободиться от религии, противопоставить последней естествознание.

В брошюре Ми имеются хорошие аргументы в пользу материализма. Так, по поводу света и чувства зрения, еще со времен Иоганна Мюллера служивших коньком для идеалистических наездников, он приводит достаточно доказательств объективного существования света и объективности методов исследования его (оптические приборы, фотографическая пластинка и т. п.). И, тем не менее, вся брошюра Ми посвящена тому, чтобы утверждать, что естествознание не может существовать без религии. Уже самое начало брошюры, где говорится, что наш индивидуальный дух есть лишь часть мирового духа, характерно в этом отношении.

Где корень такой кричащей непоследовательности? Это поясняет сам Ми, когда он дает оценку того, к чему пришел капитализм в результате его развития. «Собственно говоря, было нормальным, как это было в прежние времена, — пишет он, — что люди, которые чувствовали в себе призвание быть вождями духовной жизни своего времени, посвящали себя теологии. Но последние сто или сто пятьдесят лет ситуация изменилась. Наш западноевропейский мир постепенно все более забывал значение теологии для его духовной жизни. Видели как раз, особенно ценный шаг, вперед в том, что духовная культура, куда нужно отнести нравственность и искусство всякого рода, стремилась освободиться от церкви и завоевать самостоятельное существование. Сегодня видят с ужасающей ясностью, что получилось из этого: каждый благоразумный человек знает в полной мере спутанность и неустойчивость нравственных понятий и разброд в искусстве в настоящее время».

Итак, Ми заставляет шарахаться в сторону религии тот печальный результат, к которому пришло на данной последней стадии своего развития капиталистическое общество. Стараясь спасти это общество, он не как профессор физики, а как самый настоящий поп, вещает «горе культурному сообществу, если в нем общая религиозность не дозрела до сознательной ясности»… (Прим. РП. — Увы, наше российское общество докатилось до того, что на полном серьезе внимает подобным речам попов, ну а те, разумеется, как и буржуазия, не способны придумать ничего нового…)

Таким образом, в лице Ми, Планка, Ленара и т. д. мы имеем такую форму материализма в естествознании, которая является вырождающейся. Отсюда понятно, почему они не могут решать те проблемы в физике, которые перед ними встают и почему они не ведут за собою молодежь. Это — одна группа материалистов.

Но имеется и другая группа естествоиспытателей, которая выступает не за, а против религии. Эти естествоиспытатели — атеисты. Но это тоже течение буржуазное.

Если о первой группе нельзя сказать, как о чем-то организованном, о чем-то едином, а лишь как о некотором течении, то здесь мы имеем дело с известной организацией. В Германии есть естественнонаучный союз монистов, основанный Геккелем. Геккель был крупнейшим естествоиспытателем и стоял на атеистической точке зрения. Свой материализм он не хотел называть материализмом, а называл монизмом. Этот союз монистов существует и по сию пору и имеет даже свой печатный орган. В течение 16 лет этот орган носил название «Монистического ежемесячника». На 17-м году он переменил название, стал называться «Голос разума»[22]. В чем дело? Почему эта организация, которая объединяет довольно много естествоиспытателей и является выражением взглядов определенной прослойки среди естествоиспытателей, стала говорить о разуме на 17-м году существования их журнала. Почему в 1932 г. потребовалось поднять голос разума? Они отвечают на этот вопрос ясно и определенно. Буржуазный строй стал неразумен, нужно поднять голос на защиту разума, нужно бороться за разумное устройство жизни, за научное мировоззрение. Всему этому сейчас угрожает опасность. Они тоже, как и Ми, исходят из того положения, что капиталистическому обществу угрожает опасность, но их позиция другая. Но прежде чем охарактеризовать их позицию в целом, скажем пару слов об их философской позиции.

Члены союза монистов — атеисты. Быть, как увидим далее, атеистом, а условиях теперешней Германии трудно. Нужно много мужества и смелости, чтобы идти против течения, против гинденбурговско-гитлеровской общественности, против властей. Монисты пытаются разоблачать религию и религиозное движение в Германии, и в их журнальчике можно найти интересные данные. В одной из статеек указывается, например, что в результате союза государства с церковью, налог в пользу церкви достиг 5 марок на душу населения, что вместе с другими поборами церкви означает весьма ощутительное ограбление трудящихся Германии. Там же много данных о том, как законодательство защищает церковь, превращает школы из светских в церковные и т. п. Между прочим, отмечается, что марксово положение «религия — опиум для народа», безнаказанно раздававшееся даже во времена Вильгельма, теперь наказуется тюрьмой как богохульство.

Для нас интересно отметить, что «Голос разума» борется с поповщиной и по линии науки. Так в № 1 за 1932 г. довольно остроумно высмеивается автор  появившейся в 1931 г. брошюры, защищающей витализм, бременский профессор Шауинслянд. В № 4 за нынешний год помещена статья против поповской  проповеди известного английского ученого Джинса, книги которого известны и на немецком языке.

Не останавливаясь более подробно на характеристике философской позиции монистов, мы можем сказать, что они не просто абстрактно защищают материализм, называя его монизмом, но борются за материализм по линии антирелигиозной, по линии борьбы с витализмом, с идеалистическими высказываниями современных естествоиспытателей. Монистами в целях антирелигиозных издаются листовки и брошюры, читаются лекции и т. д.

Самым важным с точки зрения переживаемого сейчас момента в отношении союза монистов является, однако не столько их позиция на данный момент, как то, куда они двигаются и двинутся в ближайшее время. В этом отношении интересны те   уроки, которые дает современная   политическая жизнь монистам.

Монисты — непоследовательные материалисты. Они рассматривают свой монизм как нечто якобы более высокое, чем материализм: материализм плюс рационализм. На деле же их монизм не что иное, как попытка возрождения на данном этапе некоторых традиций французских просветителей XVIII века и немецких просветителей XIX века. Поэтому их материализм является скорее реставрированным материализмом и похож на настоящий материализм, как ископаемое животное на современных животных. Однако современное положение Германии таково, что перетряхивает все окаменелости и заставляет придти в движение то, что еще вчера дремало в мещанской дремоте. Движение заметно и у монистов.

Если судить по статьям некоторых из руководителей союза монистов, то этот союз очень близок по позиции к социал-демократии. Руководство союза — за Лигу наций, за мирное решение социальных вопросов, против диктатуры пролетариата, за Веймарскую конституцию. Борясь против религии в лице католической церкви, некоторые из монистов уже мягче смотрят на лютеранских попов.

Однако основное в линии монистов — это их атеизм, хотя бы и в духе просветителей. Вот это обстоятельство и создает противоречия в пределах самого союза, противоречия между официальной политикой союза и действительно атеистическим движением объединяемых союзом масс.

На данном этапе развития Германии выступать против церкви — это значит выступать против государственности. Этого нельзя не понять, и тот, кто не захочет этого понимать, будет получать жестокие уроки. Это сейчас и происходит с союзом монистов.

Очень характерны два документа: в № 2 журнала «Голос разума» опубликовано воззвание четырех союзов свободомыслящих Германии, в том числе и союза монистов. В этом воззвании говорится о тех преследованиях, которым подвергаются эти союзы в гинденбурговской Германии. Мы, пишут они, стоим на почве Веймарской конституции, мы соблюдаем все законы Германской республики и выполняем все распоряжения полицейских властей; не было доказано ни одного случая каких-либо наших противогосударственных выступлений. И что же? Наши листовки конфискуются, передачи по радио запрещаются, в наших помещениях производятся обыски. «Все средства, — пишут они, — государственного аппарата применяются для того, чтобы распространить презрительное отношение к нашему мировоззрению и воспрепятствовать его распространению».

Однако монисты не могут понять, в чем суть их злоключений, не понимают того, что сегодняшние их преследования суть лишь следствие развития той самой Веймарской конституции, за которую они готовы далее бороться. Но жизнь их учит, и об этом говорит второй документ.

Еще в № 5 (май 1932 г.) в передовой статье «Голос разума», посвященной выборам райхспрезидента, один автор, скрывающийся за псевдонимом, пояснял, почему он голосовал за Гинденбурга. За Гитлера он не голосовал потому, что победа его означает гражданскую войну внутри, и просто войну во-вне Германии. За Тельмана он не голосовал потому, что это означает диктатуру, которую автор не может признать разумной, хотя абстрактно и не против диктатуры.

И вот не позже чем в следующем номере (№ 6) журнала появляется на первой странице воззвание против Гинденбурга — «Воззвание ко всем нашим членам и друзьям». «Чрезвычайное положение, которое распускает коммунистические организации безбожников и грозит другим подобным же организациям также роспуском, — пишется в этом воззвании, — обозначает следовательно шаг назад к той ступени культурного развития, когда господствовало преследование веры — подавление духовной свободы. Но мы не хотим, чтобы человечество шло назад. Наоборот, мы употребим всю нашу силу для борьбы за дальнейшее развитие человеческого рода в направлении к свободному самоопределению под руководством разума».

Из всего, что приведено выше, следует, что движение монистов находится на перепутье. Если монисты хотят сохранить Веймарскую конституцию, они должны будут испытать и ее плоды и отказаться от своей атеистической борьбы, или, борясь за атеизм, они должны будут пойти за знаменем, которое несет в своих руках коммунистическая партия Германии. У них другого выхода нет, и с полной ясностью для них встает вопрос «или — или». Или они должны в полной мере испробовать на своих спинах дух Веймарской конституции или они должны последовательно, до конца защищать материалистическую точку зрения, быть до конца атеистами, бороться с церковью, с религией.  Но тогда они должны идти вместе с теми, кто идет во главе широчайших масс трудящихся против церкви, против религии.

Поэтому мы, несомненно, будем иметь среди этой группы материалистов-естественников расслоение[23].

Это вторая группа материалистов, борющихся на фронте естествознания. Кроме этих групп имеются еще последовательные материалисты-коммунисты естественники, которых в капиталистических странах еще пока мало и влияние которых еще недостаточно, и стихийные материалисты — рядовые естествоиспытатели.

Последние уже потому не могут быть точно определены и изучены, что они не организованы, что они стихийны. Но они — основная масса рядовых естествоиспытателей и из них рекрутируют себе приверженцев различные определенные философские, борющиеся между собой, школы естествоиспытателей. Для нас здесь важно поставить в отношении этой группы естествоиспытателей лишь один вопрос: почему они, будучи стихийными материалистами, не примыкают к лагерю материалистов, скажем монистов или коммунистов?

Причина этого заключается в их классовой природе и в тех общественных условиях, в которых они находятся. По природе своей подавляющее большинство естествоиспытателей буржуазны и мелкобуржуазны. Поэтому ожидать того, что они в основной массе решатся открыто и сознательно пойти именно в области философии за коммунистами до установления диктатуры пролетариата, не приходится. Это не значит, конечно, что не нужно сделать в отношении этих естествоиспытателей всего, чтобы сделать им понятным диалектический материализм, его задачи в области естествознания и т. д., чтобы привлечь их на сторону пролетариата. Однако классовая природа отталкивает этих естествоиспытателей от диалектического материализма. (Прим. РП. — Вот и ответ тем нашим левым и левоватым, которые пытаются выставить научно-технических работников и вообще интеллигенцию авангардом борьбы за социализм.)

Но почему, спрашивается, они не идут за таким буржуазным материалистическим течением, как монистическое. Чтобы идти и за этим движением нужно, как мы уже выше видели, обладать немалым мужеством и не побояться пойти против общественного мнения, против власть имущих, против зачастую своего ближайшего естественно-научного начальства. Этого мужества у многих рядовых естествоиспытателей нет, как нет у них опыта борьбы за материализм в естествознании, как нет у них организованности.

О том, как давит общественное мнение на физиков и заставляет их молчать о своей позиции, в свое время хорошо и откровенно сказал физик-махист Ф. Франк. В одной из своих статей 1928 г.[24]  он писал: «Как добросовестные специалисты в области физики они считают за свой долг не мешать философам в их области и принимают преподающиеся в наших университетах идеалистические системы, как доказанные факты, с которыми нужно остерегаться «попадать в конфликт». Вот эти «факты», которых нужно «остерегаться» и принимать «как доказанные», и затыкают рот рядовым естествоиспытателям! (Прим. РП. — Аналогична картина! Сказано будто про наших сегодняшних представителей науки.)

Но раз дело обстоит так, то мы с достаточным основанием должны ожидать, что и под идеалистической формой могут скрываться весьма разнородные элементы из числа естествоиспытателей. Это действительно так и есть.

Самым мощным по влиянию, по организованности, но самым пестрым по составу является махистское течение среди естествоиспытателей. Выше мы видели, что часть крупнейших естествоиспытателей высказывает в связи с основными проблемами естествознания махистские взгляды. Махистское течение среди естествоиспытателей располагает сейчас и философскими кадрами, специализировавшимися на проблемах естествознания и являющимися по своей квалификации естествоиспытателями. Этим философам-физикам удается подчинять своему влиянию философскую подготовку студентов-физиков и родственных специальностей в ряде немецких университетов и технических вузов. Так, такими махистами, специализировавшимися на проблемах естествознания и читающими курсы философии естествознания, являются: в Берлине проф. Райхенбах, в Вене — Мориц Шлик, в Праге — известный нам физик проф. Ф. Франк, в Мюнхене — проф. Г. Динглер, в высшей технической школе в Берлине — Дубислав, и т. д.

Часть махистского течения, к которому близко примыкает, сливаясь с ним, неокантианизм, организована в особую группу, имеющую свой орган-журнал «Эркеннтнис» («Познание»). Имеется ряд махистских обществ, как например общество имени Э. Маха в Вене, Общество научной (ранее — эмпирической) философии в Берлине, которые являются организациями махистов. Кроме Берлина и вообще Германии, кроме Вены и Праги, махисты имеют свои группы в Польше и некоторых смежных странах. В Англии, Америке и других странах также имеются махистские течения. Наиболее видные представители махистского течения выступают со своими докладами в различных странах и, пользуясь определенной известностью, получают для докладов приглашения от различных университетов и обществ (Шлик в 1932 г. — в Америку, Райхенбах — в Амстердам, Лейден и Утрехт и т. д.).

Какова расстановка сил в этом махистском лагере? Между крайними крыльями махистского течения имеется очень большое различие и в самом течении большие противоречия. С одной стороны мы имеем таких махистов, которые в ряде вопросов подкрашиваются под материализм и служит выразителями настроений стыдливо прикрытых агностической фразой материалистов, не имеющих смелости открыто выступать под флагом материализма. Среди этих представителей махизма мы имеем атеистов, как ни покажется это на первый взгляд парадоксальным. На другом крыле махистов мы имеем таких представителей этого течения, которые целиком сливаются с поповщиной, проповедуют религию и являются заклятыми врагами материализма.

Иллюстрируем это на паре примеров.

К числу «левых» махистов принадлежит берлинский проф. Райхенбах. Кроме прочих его многочисленных работ, посвященных главным образом проблемам физики, им в 1931 г. выпущена брошюра «Цели и пути современной натурфилософии», воспроизводящая его доклады в технической школе в Ганновере и естественнонаучных обществах Гамбурга и Бремена. В этой брошюре Райхенбах выступает против апроризма вообще и кантовского в особенности, против телеологии и витализма и персонально против Дриша, против конвенционализма. Вот что можно читать по вопросу о пространстве и времени в этой брошюре: «Пространство и время не являются, как думала старая философия, формами упорядочивания, которые вносит познающий субъект в реальность, но они суть свойства порядка самой действительности и взяты познающим человеком из действительности»[25].

Как видим из этой цитаты, Райхенбах дает такую формулировку по вопросу пространства и времени, которая по существу является материалистической, и только опытный читатель может из всего содержания брошюры увидеть, что он имеет дело с махистом. Для многих же рядовых естествоиспытателей такие высказывания, как приведенное выше, служат рупором для их стихийно-материалистических настроений. Поэтому для известной части естествоиспытателей махизм в его наиболее замаскированном и противоречивом виде служит для прикрытия их материалистических убеждений. Под махистской оболочкой мы можем иногда ожидать открыть «стыдливо прикрытых материалистов».

Очень интересным в позиции Райхенбаха является указание на пути, какими можно придти к разрешению вопросов философии естествознания и связанных с ними вопросов мировоззрения. Он решительно выступает против кабинетной философии, против присяжных философов (хотя и сам профессор берлинского университета), против книжного решения проблем. «При некоторых обстоятельствах, — пишет он, — деятельность есть лучший путь к уразумению, чем мышление, по крайней мере, в том случае, когда мышление запутывается в сетях ложной теоретико-познавательной системы. Тот, кто сегодня хочет что-либо сказать о смысле бытия, пусть охранит себя от анализа понятий; пусть он пойдет в качестве служащего или рабочего на фабрику, или в качестве учителя в школу, или в качестве врача к больным, или в качестве бойца в социальное движение, — тогда он будет иметь, что сказать по вопросу об образовании ценностей нашего века»[26]. «Как раз отчуждение, от преобразующих социологических процессов нашего времени,— пишет он в другом месте, — есть основание того, почему столь многое из того, что говорится об этих вещах (общие вопросы мировоззрения. — А. М.) с академической стороны, является  столь  особенно тощим и далеким от жизни»[27].

Критика устарелых понятий, выступления за новейшие открытия, борьба с наиболее реакционными тенденциями в науке, «левая» фраза по общим вопросам мировоззрения, умение найти путь к массе через лекции, общества, популярные брошюры и т. д. — все это делает махистское течение привлекательным для широких кругов ученых и для молодежи. Мы должны изучать и вскрывать действительное лицо представителя махизма. Это особенно необходимо сделать по отношению к наиболее замаскированным, а потом и наиболее опасным и вредным, махистам. К таким как раз и относится Райхенбах. (Прим. РП. — Перечислены все те факторы, которые позволяют субъективному идеализму легко одерживать победу среди умов, «не отягощенных» пониманием диалектического материализма. По сути, это объяснение того, каким образом позитивизм стал доминировать в мировоззрении подавляющего большинства ученых сначала позднего СССР, а затем и России.)

Несмотря на все «левые» фразы, на порой материалистические формулировки, на стремление поменьше давать схоластических рассуждений, он является самым настоящим махистом. Это делается вполне ясным, если взять его многочисленные работы и особенно если принять во внимание его организующую и пропагандирующую роль в рядах махистов. А в этом отношении ему принадлежит довольно видная роль.

Менее замаскированным в смысле своей позиции является уже известный нам Ф. Франк. Последний вводит в заблуждение наивного читателя своей якобы борьбой с религией и религиозным мировоззрением, своей симпатией к «левым» настроениям и течениям. Однако по части философии Франк гораздо более откровенный махист, чем Райхенбах, что мы выше уже иллюстрировали на его взглядах на пространство, время и материю.

С кем смыкается махизм, когда он прикрывается «левой» фразой, можно видеть как из самой аргументации махистов, так и из тех персональных связей, которые имеются у махистов, рассматриваемого нами в данном случае типа. По аргументации, как это мы будем видеть далее, где скажем и о взглядах социал-демократии в связи с вопросами естествознания, махисты в целом ряде случаев стоят на тех же позициях, что и социал-фашисты. Это же подтверждается и по линии персональной. Так, докладчиком в обществе им. Маха в Вене выступает также и Отто Бауэр. Таким образом, махизм в его «предательстве естествознания идеализму», смыкается с социал-предательством, осуществляющим предательство по всей линии, как практической, так и теоретической.

Махизм — разновидность буржуазной идеалистической философии, ее левое крыло. Поэтому махизм не только не противостоит откровенной поповщине, но неизбежно ведет к ней, сотрудничает с ней, выполняя особую функцию обмана тех масс, которые не идут за открытой поповщиной. Смыкание махизма с другими ветвями буржуазной философии происходит не только по линии гносеологической, где махизм проповедует субъективный идеализм, но и по линии организационной. Представители организованных в упомянутые выше общества махистов сотрудничают в кантианских и других журналах, участвуют в общих конгрессах по философии наряду с прочими буржуазными течениями и т. д.

Куда растет махизм, когда он начинает последовательно проводить свою философскую линию, можно видеть на мюнхенском профессоре Гуго Динглере. Г. Диглер — тоже махист конвенционалистского толка, т. е. исходящий из взглядов Пуанкаре, хотя и не принадлежит к рассмотренной выше группировке махистов. Он, в отличие от прочих махистов, о которых мы говорили выше, решил быть более последовательным с точки зрения основных субъективно — идеалистических посылок и избегнуть тех вопиющих противоречий, которые имеются у его более «левых» собратий. Результат — полное и откровенное смыкание с поповщиной.

В своей книге «Крушение науки и примат философии»[28] Динглер все формы мышления трактует как субъективные, как результат «чистого синтеза». Рассмотрев со своей точки зрения все основные проблемы физики, Динглер заканчивает книгу «чистым синтезом» понятия бога. Так находит себе пристань у откровенной поповщины пошедший путем махизма философ естествознаний Г. Динглер!

Итак, махизм — очень разнородное течение. Оно включает в себя самые пестрые элементы от самых замаскированных и прикрывающих стыдливых материалистов до самой махрово-поповской разновидности.

Однако основная черта махизма — непоследовательность, колебания, приспособление и подлаживания под настроения естествоиспытателей. Кроме этой формы непоследовательного идеализма мы имеем среди естествоиспытателей и совершенно откровенных идеалистов. В этом отношении особенно проявляют себя английские ученые. Англия — одна из самых реакционных современных буржуазных стран и одна из самых отсталых. Мировоззрение ее ученых соответствует положению этой страны. Поэтому там больше всего можно встретить поповских проповедей. И действительно, у английских буржуазных ученых мы встречаем совершенно откровенные идеалистические высказывания. К числу таких принадлежит, например Джинс — известный физик и астроном. Он выпустил целый ряд книг, посвященных проблемам астрономии, где касается и общих вопросов философии. Вот что он пишет в своей книге «Таинственная вселенная», переведенной и на немецкий язык: «Поток знания в последние годы сделал резкий поворот. Тридцать лет тому назад мы думали или принимали, что мы держали курс на познание последнего фундамента действительности механического рода. Она (действительность. — А. М.), казалось, состояла из случайного хаоса атомов, предназначением которого было в течение некоторого времени совершать под действием слепых случайных сил бессмысленные танцы, чтобы затем крушиться и образовать мертвый мир. В этот насквозь механический мир была случайно игрой тех же слепых сил внесена жизнь. Маленький уголочек или может быть несколько маленьких уголков этой вселенной из атомов достигли случайно на некоторое время сознания, но, в конце концов, они были снова под действием слепых механических сил осуждены на то, чтобы вернуться к мертвенному покою и оставить сзади себя снова безжизненный мир.

Сегодня довольно единодушно, а на физической стороне почти совершенно единодушно признают, что поток знания течет не к механической действительности; вселенная постепенно вырисовывается скорее как большая мысль, чем как большая машина. Дух обнаруживается в царстве материк уже не как случайный пришелец; мы начинаем предчувствовать, что мы должны его приветствовать скорее как творца и властителя царства материи — конечно, не нашего индивидуального духа, в котором атомы, из каковых произошел наш индивидуальный дух, существуют как мысли.»[29]

Это уже чистая стопроцентная поповщина. Мы имеем здесь дело с такого рода естествоиспытателем, который по основному вопросу отношения мышления и бытия — целиком и полностью отказывается от материалистической точки зрения. Конечно, Джинсу в его книгах не удается провести эту точку зрения до конца. Нельзя говорить о вселенной только как о нашей мысли. Нельзя не употреблять материалистических положений. Но там, где он приходит к выводам, там он скатывается целиком на идеалистическую позицию.

Джинс в своих чисто поповских выводах из своих физических и астрономических исследований далеко не одинок. Но он еще остается физиком и астрономом, еще не порвал с наукой. Имеется, однако, и такая разновидность квази-естествоиспытателей в капиталистических странах, и довольно многочисленная, которая на деле целиком себя противопоставила науке. Это разнообразные мистики, спириты, астрологи, знахари и т. д. Существуют даже общества, как например Кеплеровский союз в Германии, которые ставят целью пропаганду прикрывающегося именем науки суеверия и мракобесия.

Не останавливаясь здесь на дальнейшей характеристике этих течений среди выродков науки и отребья современного капиталистического общества, мы укажем лишь на то, с кем смыкается крайний идеалистический лагерь в политическом отношении.

Одним из руководящих общих естественнонаучных журналов в Германии является журнал «Ди натурвиссеншафтен» («Естественные науки»), орган общества немецких естествоиспытателей и врачей и орган общества содействия наукам им. кайзера Вильгельма. В этом органе помещают время от времени свои статьи крупнейшие естествоиспытатели. И вот в № 19 от 6 мая 1932 г. мы имеем здесь две любопытных и характерных статьи. Одна посвящена памяти одного из крупнейших химиков — В. Оствальда, умершего 4 апреля этого года. Другая, гораздо большая, посвящена памяти Маргариты Врангель, княгини Андронниковой, умершей в Германии 31 марта этого же года.

В то время как Оствальду посвящается 3/4 страницы, и притом биография Оствальда, бывшего атеистом и председателем союза монистов, выступавшего против вильгельмовского режима, подкрашивается под ориентацию журнала, в то же время реакционер в науке и политике Адольф Майер воспевает Маргариту фон-Врангель, княгиню Андронникову, пострадавшую от «жестокого убийцы» — большевизма.

Возмутительная статья Майера, являющаяся в то же время и апологетикой вечного рабства женщины, как от природы предназначенного для семейной жизни существа и апологетикой синей крови старых дворянских фамилий, показывает, кому служат в философском и политическом отношении и Райхенбах, и Шрёдингер, и Мизес, и Бор и многие другие, которые сотрудничают в журнале «Ди натурвиссеншафтен».

Что касается всяких мистических, магических, спиритических и прочих мракобесных течений, прикрывающихся именем естествознания, то их политическая роль ясна сама собой. Мы все же приведем справку из уже цитировавшегося фашистского документа — книги графа Куденгове — Калерги «Прочь от материализма». Сей граф, зарабатывающий на писании черносотенных погромных трудов, так живописует тот переворот в науке, который обещает произвести фашизм: «С началом идеалистического века, — пишет он, — поднимется новая наука, которая высмеивалась и над которой издевался материализм: «Магия». «Скоро телепатия, — пишет далее этот дегенерат, — будет признана наукой, которая освободится от материалистической предубежденности, таким же естественным феноменом, как и беспроволочная телеграфия»[30]. (Прим. РП. — Увы, этот идеолог фашизма оказался почти прав — сегодня в нашем капиталистическом мире  телепатию, если и не считают пока полноценной наукой, то относятся к ней более чем серьезно. Немалое число известных ученых полагает, что реализованная научными средствами «телепатия» в будущем может стать важной формой человеческого общения. К таковым, например, относится ведущий российский нейробиолог, профессор, член-корреспондент РАН и РАМН, руководитель отдела нейронаук НИЦ «Курчатовский институт» Константин Анохин, убежденный в том, что с помощью высоких технологий, и в частности, компьютеров и сети интернет, можно передавать мысли на расстоянии. В интернете есть его лекция «Коды мозга», посвященная «исследованиях по расшифровке механизмов мышления, включая регистрацию мыслительных процессов в мозге человека и животных и создание устройств, способных декодировать мысли и передавать их как сигналы»[31]. А ряд западных лабораторий не тратит времени даром и уже занят разработкой технологий «телепатического общения». К примеру, американское агентство DARPA проводит работу над технологией, которая бы «позволяла просматривать в режиме реального времени визуальную картину мыслей»[32]. К сожалению, все это не шутка, а печальная реальность начала XXI века.)

Мы видим здесь, таким образом, то духовное родство, которое объединяет таких теоретиков фашизма, как Куденгове с самым отъявленным мракобесием. И вся эта свора, размахивая антинаучным знаменем, собирается в поход против СССР!

Выше мы показали, что во всех лагерях естествоиспытателей происходит на данном этапе большое движение. Такие естествоиспытатели, как Планк, Ми и др., идут назад от материализма к поповщине. Монисты переживают тяжелые дни раздумий и потрясений. У махистов — большое оживление, но еще большие противоречия. Откровенная поповщина призывает к крестовому походу против материализма и СССР.

В этих условиях очень интересно и важно выяснить, какова позиция социал-демократии по вопросам философии естествознания, каково ее отношение к тем процессам, которые происходят среди естествоиспытателей.

Среди социал-демократии имеется некоторая прослойка, которая выступает, хотя и непоследовательно, под знаменем атеизма. Однако основное в позиции социал-демократии по вопросам философии заключается в полном отказе от материализма, в переходе на сторону идеализма, в пропаганде идеализма. (Прим. РП. — И сегодня та же картина. Социал-демократы, в том числе и те из них, которые прикрываются марксистским фразами, на деле проводят чисто идеалистические взгляды, стоят на классовой позиции буржуазии.) Основные теоретические журналы социал-фашистов, как например «Кампф» и «Социалистические ежемесячники», защищают идеалистическую точку зрения и враждебны материализму. Этой общей позицией в области философии и определяется позиция социал-фашизма по отношению к. естествознанию.

У социал-демократии имеется некоторое число «теоретиков», которые «специализировались» на вопросах естествознания. К таковым относится, например ученик Маха — Фридрих Адлер. Чтобы показать, какова философская позиция такого рода теоретиков, мы приведем пару выдержек из работы Ф. Адлера «Преодоление механического материализма Э. Махом»

Изображая развитие философских воззрений Маркса и Энгельса, Ф. Адлер видит суть перемены в их мировоззрении к моменту обоснования ими марксизма в «приспособлении идеалистических мыслей (взятых у Гегеля. — А. М.) к опыту, который выступил пред ними в лице фактов политической экономии. Эту вновь приобретенную точку зрения они назвали материализмом»[33]. По Адлеру, как видим, выходит, что Маркс и Энгельс взяли, с одной стороны эмпиризм, а с другой — идеализм Гегеля, соединили их вместе и получилось, то, что называется марксизмом!

В соответствии со столь глубокомысленным разъяснением истории происхождения марксизма Ф. Адлер дает и определение того, что такое диалектический материализм. Он пишет: «Мы можем, следовательно, констатировать, что обозначения «материализм» и «диалектика» у Маркса и Энгельса целиком совпадают с понятиями современного естествознания — «опыт» и «развитие»»[34]. Беря же определение понятий развития и опыта у Маха, Ф. Адлер ухитряется на глазах у публики произвести превращение марксизма в махизм!

Понятно, если диалектику приравнять к понятию развития, а материализм — к понятию опыта, трактуя при этом опыт в махистском смысле, то сколько угодно можно протаскивать махизм под видом марксизма. Все это нужно Адлеру для того, чтобы, на словах выдавая себя за марксиста, подменить марксизм махизмом.

То, что социал-фашизмом проделывается по отношению к основам учения Маркса и Энгельса, то же им проделывается и в отношении естественнонаучных воззрений основоположников марксизма. Так, аналогичную операцию с той, которую мы видели в отношении всего марксизма в целом, Ф. Адлер проделывает и в отношении естественнонаучных взглядов Ф. Энгельса в статье «Ф. Энгельс и естествознание». Эта статья, напечатанная в свое время в журнале «Ди нойе цайт», была перепечатана в 1925 г. в «память» 30-летия со дня смерти Энгельса в особом сборнике «Марксизм и естествознание». Проводимая сборником точка зрения видна как из факта помещения статьи Адлера, так и из всей установки его. В предисловии к сборнику редактор сборника Отто Иенсен пишет: «Целью этого сборника не является гальванизирование мумий, с тем, чтобы заниматься культом Энгельса. Наоборот, выбор статей происходил с точки зрения мысли о развитии, которая, исходя из Энгельса, идет далее через Энгельса. Эту последовательность в развитии мыслей можно метким образом обозначить: от механического материализма — к позитивизму Маха и от дарвинизма — к неоламаркизму»[35].

Если Ф. Адлер заменяет диалектический материализм махизмом, то Каутский то же проделывает при посредстве неокантианизма в своем обширном труде «Материалистическое понимание истории» и в других, более ранних заботах.

Таким образом в области философских вопросов социал-фашизм является таким же предателем, каким является в области политической. Он не только не защищает материализм, но сознательно фальсифицирует марксизм, подменяя его идеализмом махистской или неокантианской разновидности. Понятно, что и в области естествознания от социал-фашизма ничего нельзя ждать, кроме содействия враждебным естествознанию течениям. Это можно наглядно видеть на тех статьях, которые помещаются по сей день в журналах «Дер кампф» и «Социалистические ежемесячники».

Чтобы закончить наш обзор расположения сил на естественнонаучном я философском фронте в капиталистических странах, добавим еще краткое указание на то, в каких условиях приходится работать подлинным материалистам-коммунистам в этих странах.

Выше было наказано, что среди буржуазных естествоиспытателей в лице монистов есть стремление бороться за атеизм вопреки полицейскому террору Цергибелей, Гржезинских и Ко. Это движение за материализм, против религии будет тем успешнее, чем яснее будут пути, по которым для этого нужно идти. Эти пути может указать лишь компартия. То, что компартия ведет за собой не только пролетариат, но может вести и могущие пойти за пролетариатом слои мелкой буржуазии, прекрасно понимают современные правители Германии. Поэтому вся сила полицейского террора обрушивается на пролетарское движение. Как это сказывается в области философии, можно иллюстрировать на следующей маленькой заметке, взятой нами из майского номера органа монистов «Голос разума».

Заметка гласит: «Гёте с точки зрения марксизма, — об этом собирались говорить в связи с празднованием памяти Гёте пред слушателями марксистской рабочей школы, в Берлине д-р Виттфогель и д-р Лукач. Полицейпрезидент запретил устройство лекции со следующим обоснованием: тем-де будет подвергнут опасности гражданский мир». Пояснять не требуется!

Вот та ситуация, которая сейчас имеется в капиталистических странах, взятых на примере Германии, в отношении философского фронта. Мы видим, что философия и естествознание являются ареной ожесточенной борьбы. Эта борьба выражается в форме борьбы философских течений, философских партий. Философская борьба является, как это видно и из всего изложенного выше, отражением классовой борьбы современного общества. Это отражение не является простым зеркальным отражением, а опосредствовано тысячами различных обстоятельств. Без конкретного анализа всей совокупности этих обстоятельств мы не можем провести правильной линии в отношении той борьбы, которая происходит на фронте естествознания и философии. Анализируя конкретную обстановку борьбы, как она дана на данный момент, мы не можем в то же время не видеть, что за всей сложной картиной борьбы различных групп кроется борьба двух основных течений — материализма и идеализма, отражающих борьбу двух основных классов современного капиталистического общества.

Заключение

В качестве заключения нашего рассмотрения отражения классовой борьбы в современном естествознании проведем несколько параллелей между тем, что имеется в отношении естествознания у нас в СССР и в капиталистических странах.

Если в капиталистических странах имеется такое положение, когда даже левобуржуазные течения самым решительным образом подавляются, когда против них применяются полицейские меры, то у нас в СССР мы видим совершенно иную обстановку, совершенно иные условия для развития науки. Мы имеем в СССР очень большой расцвет науки как в смысле количества наших исследовательских институтов, как в смысле той работы, которая ведется, имея при этом в виду тематику, так и в смысле тех кадров, которые создаются, и, наконец, в смысле масштабов и темпов работы в области научно-исследовательской. Если там, на данном этапе наука в известной степени замирает, заходит в тупик, то мы в СССР имеем совершенно другие условия, которые открывают совершенно новые перспективы.

То, что сейчас произошло и происходит в СССР, прежде всего в области экономической — полное построение фундамента социалистической экономики, выкорчевывание корней капитализма, невиданные темпы хозяйственного развития, энтузиазм многомиллионных масс рабочих и колхозников — всё это залог того, что и в области научной мы будем в ближайшее время иметь такие достижения, которые и по содержанию и по темпам оставят далеко позади все те успехи, которые имело естествознание в условиях капиталистического общества. Революционная ломка старых понятий и теорий, которая сейчас наблюдается в естествознании в условиях капиталистического общества, есть лишь прелюдия к дальнейшему, неизмеримо более мощному развитию науки, для которой впервые в условиях социалистического общества создаются условия беспрепятственного дальнейшего развития.

Мы имеем большие достижения в смысле создания новых путей развития науки. Возьмем, к примеру, одно издание, которое является таким изданием, какого никто никогда не видел в условиях капиталистического общества, да и не мог видеть,— это издание Электрозавода. Электрозавод из года в год издает ряд темников для рабочей смекалки, для рабочего изобретательства. (Прим. РП. — Это вам не те темники, которые получает каждое утро все российские буржуазные СМИ. Темники Электрозавода направляли творческую активность трудящихся масс, стараясь заинтересовать наукой, знанием, изобретательством самые широкие слои рабочего класса СССР. А нынешние буржуазные темники это, по сути, строжайшая цензура, — это распоряжение буржуазной власти, ее указание как вести пропагандистскую работу и что именно давать российскому населению под видом новостей. Это строгие рамки, коридор «свободы», за которые не может выйти ни один журналист, и ни одно издание, ни один телеканал. «Почувствуйте разницу»…).  Кроме того, Электрозавод издает ежемесячный журнал «Догоним и перегоним», посвященный вопросам техники и производства на Электрозаводе[36]. Что мы имеем в лице этих изданий и в лице той работы, которая ведется на Электрозаводе? Мы имеем то, чего не было и никогда не может быть в условиях капиталистического общества. Мы привлекаем всю  массу рабочих к участию в изобретательстве, мы издаем для этого темники, где подробно формулируем темы, даем иллюстрации, которые помогают рабочим разбираться в поставленных задачах, и т. д. Мы имеем освещение в журнале вопросов производства и научно-исследовательской работы завода. Если вы пойдете на Электрозавод и посмотрите, каковы там лаборатории, а их там полтора десятка, то вы увидите, что таких лабораторий, какие имеет Электрозавод, не имеют очень многие учебные заведения. Мы должны учитывать этот факт как новую показательную форму работы и развития науки. И Электрозавод — не исключение, а правило. Все наши крупные производства строятся таким образом, что мы обеспечиваем их в смысле исследовательских лабораторий, в смысле постановки всего производства на высоту современной науки. Мы поднимаем и привлекаем всю массу рабочих к участию в изобретательстве и в научных работах.

Точно так же чрезвычайно интересно, откуда берутся те кадры, которые имеются в лабораториях наших заводов. Оказывается, что это зачастую свои, заводские, выросшие на заводе кадры. Сначала на заводе в качестве лаборантов, переходя затем со ступени на ступень, образуются из своих заводских работников кадры, которые мы имеем в своих заводских лабораториях. Таким образом мы можем сказать, что в то время, когда в капиталистических странах наука в известном отношении попадает в тупик, у нас — рост новой науки, у нас совершенно новая обстановка для ее развития. И все это сказывается на том положении, которое мы имеем в области теоретических вопросов. Если в капиталистических странах имеется кризис науки, который характеризуется тем, что параллельно с ростом новейших открытий есть скатывание части ученых в идеализм, то мы знаем, что перед нами в СССР стоит задача в течение второй пятилетки изжить пережитки капитализма и устранить их до конца в области идеологии. Мы в СССР имеем мировоззрение, которое не может развернуться в условиях капиталистического общества, не организуя масс против этого общества, но которое в условиях СССР сказывается на умонастроении наших ученых в сторону объединения их с пролетариатом и привлечения их к участию в социалистическом строительстве. Одновременно с этим, чем дальше, тем больше мы имеем у наших естествоиспытателей отказ от идеалистических позиций. Мы имеем определенный поворот в этом отношении. Этот поворот особенно стал сказываться после разгрома вредителей. Мы имеем целый ряд документов, которые характеризуют этот поворот. Достаточно сослаться на два документа: на письмо математика Богомолова и химика Раковского[37]. Первый пишет в своем письме: «Желая включиться в социалистическое строительство, я отмежёвываюсь от идеалистических позиций».

Мы видим, что старый профессор, включившись в социалистическое строительство, отказывается от своих прежних идеалистических позиций.

Проф. Раковский тоже отказывается от своих идеалистических шатаний и борется за овладение марксистской теорией.

Таким образом, если в капиталистических странах, за исключением небольшой группы сознательных материалистов, в основном господствует идеалистическая идеология, то у нас господствует последовательная материалистическая идеология и мы имеем отказ от идеализма тех, которые сохранили еще идеалистические позиции.

Это движение сказывается не только внутри СССР. Наше влияние выходит и далеко за эти пределы. То, что мы имели за последнее время, за последние 1—1,5 года, принесло нам целый ряд чрезвычайно важных фактов. В свое время было опубликовано в «Под знаменем марксизма» письмо известного биолога Меллера, который приветствует Советский союз. Этот Меллер воспользовался одним чисто биологическим вопросом, который был поднят «Под знаменем марксизма». Он ответил на этот вопрос и воспользовался этим, чтобы сказать публично, что он хочет идти вместе с пролетариатом, что он готов присоединиться к пролетариату.

То же с французским ученым Ляи, который был у нас примерно год тому назад на конгрессе по психотехнике. Этот Ляи выступал на международном съезде в пользу диалектического материализма. Он до сих пор поддерживает с нами связь, присылает свои статьи и т. д.

Эти примеры не единичны. Они все больше и больше увеличиваются, особенно в отношении молодежи, которая приезжает к нам, которая принадлежит к числу научных работников и на которую очень сильное впечатление производит все то, что происходит у нас. Точно так же выступления наших делегатов на международных съездах показывают усиление нашего влияния на заграничных ученых.

Все это показывает, что мы становимся ведущим центром, что мы являемся действительно наследниками всего того лучшего, что имеется в культуре капиталистических стран.

Последнее довольно наглядно выступило последнее время по поводу празднований годовщин Дарвина, Фарадея (его открытия электромагнитной индукции), Гёте. Эти юбилеи праздновались как за границей, так и у нас в СССР. Но какая большая разница в этих празднованиях! Дарвин — крупнейший ученый, основоположник учения о развитии животных и растений, определивший развитие биологии на целую эпоху. Гёте — крупнейший ученый, мыслитель, поэт. Фарадей — основоположник современного учения об электричестве, один из тех, кто очень рано сформулировал закон сохранения и превращения энергии. И что же пишется обо всех этих открытиях и их творцах за границей?

По поводу Фарадея[38] например такой ведущий, общий журнал, как «Динатурвиссеншафтен» перепечатал статью Гельмгольца от 1881 года, снабдив эту статью эпилогом Нернста в 3/4 страницы. По поводу Гёте[39] тот же журнал опять-таки поместил статью Гельмгольца от 1892 г. и статью об естественнонаучных образах, которые рассеяны в произведениях Гёте. Еще хуже обстоит дело с Дарвином. Годовщину смерти Дарвина замолчали или даже сделали поводом нападок на дарвинизм. Вообще по поводу годовщин великих открытий в лучшем случае в буржуазных журналах мы прочтем несколько биографических фактов, изложенных в выспреннем духе и подлаженных под ориентацию данного журнала, и изложение некоторых специальных вопросов или моментов в учении соответствующего ученого. Но нет совершенно исторической оценки, нет действительного освещения значения открытий, нет интереса к тем действительно историческим переворотам, которые были произведены Дарвином, Фарадеем  и в известном смысле и Гёте и др.

Все это происходит потому, что в капиталистических странах нет перспектив для оценки науки. Наука там все более и более встает в противоречие с существующим строем.

У нас картина иная. Собрания, посвященные юбилеям, переполнены желающими их посетить. В связи с юбилеями пишутся статьи, выпускаются сборники, издаются собрания сочинений и т. п. Мы ценим прошлое науки, так как мы знаем, для чего мы воспользуемся этим прошлым в нашем настоящем и в будущем.

Итак, на примере с юбилеями мы можем уже видеть, что мы продолжаем в новых условиях усваивать и развивать то, что было создано крупнейшими учеными в эпоху капитализма, перерабатывая это наследие на основе диалектического материализма.

То, что наука в капиталистических странах при данных условиях все более встает в противоречие с существующим строем, можно иллюстрировать на следующем примере. На этом же примере можно показать и то, что толкает и будет толкать часть буржуазных ученых влево.

Всем известно развитие фашизма в Германии. Каково отношение фашистов к науке? Об этом некоторые сведения дает нам дискуссия, которая имела место между представителем государственной партии — Шульце-Пфельцером и представителями национал — социалистического движения — Штрассером, майором Бухрукером и Г. Бланком.

Вот что читаем мы здесь: «Пред науками снова должен быть поставлен вопрос об их основах и об их оправдании, — говорит Бланк.— Конечно, действительно крупные ученые совершенно ясно себе представляли границы их царства духа. Их величие покоится зачастую как раз на познании этой ограниченности нашего знания. Но либеральствующие ученые en bloc — это та гнилая компания от Дарвина через Вирхова, Дюбуа Раймона, Геккеля, вплоть до Планка и Эйнштейна — ведь они, по крайней мере, в результате их хлопот, убили душу при посредстве духа и бога при посредстве материи. Мы признаем, конечно, при этом небольшие нюансы у отдельных ученых. Но после того, как это профессорство похозяйствовало в течение столетия, выяснилось то, что может быть ясно определено словом «материалистическое мировоззрение». И это мировоззрение идет к краху в наши дни». Вот как далее живописует этот крах фашистский оратор: «Каждый ягненок знает, что естествознание исключительно лишь констатирует процессы, но что оно не дает никаких объяснений этих процессов. Эти господа получат тотчас шах и мат, если при вспыхивании искр в индукционном аппарате их спросила бы наивная душа: «а почему собственно образуются здесь искры? — Почему не вода?»[40].

Мы видим, что фашизму не только нет дела до науки, но он враждебен науке в ее лучших достижениях! И об этом не смущаются сказать сами фашистские трубадуры. Вот, что вещает тот же фашист в другом месте: «Мне бросается в глаза забавность эйнштейновской трескотни. Но пусть там внизу на цветистом лугу науки г. Эйнштейн с дюжиной коллег бодро вытанцовывают теорию поля — немецкая нация, которая наверху, на жестком опасном гребне горной цепи видит обуреваемый непогодой и градом путь в новое столетие, нимало не будет печалиться об этом. Конечно, — добавляет этот фашист, — нас будут за этот взгляд ругать, как варваров, но при этом нужно лишь отметить, что мы считаем боевой клич: «назад к варварству!», за один из лучших, какие были возглашены за эти годы»[41]. (Прим. РП. — А чем принципиальным отличается клич «назад в капитализм!» от «назад к варварству!»? Мы, живущие в странах бывшего СССР, убедились, что практически ничем…)

Приведем в заключение характеристики фашистских взглядов в отношении естествознания еще одну цитату из пахучих стенограмм фашистских ораторов, характеризующую отношение их к Планку и вопросам философии, о которых была у нас речь в предыдущем изложении. Тот же Планк говорит далее: «Последней причиной происходящего в природе, выражаясь парадоксально, является также как раз судьба. На вопрос о том, кто вдохнул жизненную силу в его протоплазму, мистер Дарвин не смог бы однако никогда ответить. Ведь мы сочувствующие души и поэтому понимаем боязнь господина тайного советника Планка, который в прошлом году на одном из конгрессов заклинающим голосом восклицал: «Не потрясайте принципа причинности! Иначе вы потрясаете самую основу мира». Этот крик мало поможет господину тайному советнику… Разум получил сегодня свой удар за то, что он осмелился противоречить душе, вере. Вся наука может лишь подтвердить веру, но никогда не сможет ее преодолеть. Идея судьбы стоит над принципом причинности. И господин Планк не получит более памятника!»

Мы видим, что фашисты таким образом относят всех ученых от Дарвина и до Планка и Эйнштейна включительно к той разновидности человеческого рода, которая им не только не нужна, но мешает им в их стремлении к «варварству», т. е. окончательно оголтелой и озверелой форме диктатуры буржуазии. Несомненно, для сегодняшней ситуации в капиталистических странах характерно то, что наука осталась в стороне от того пути, по которому все скорее и скорее начинает под гору катиться буржуазное общество. Естествознание, отражая в себе не только идеологии господствующих классов, но и прогрессивные тенденции развития производительных сил, находится сейчас на распутье. Но именно в силу того, что лишь в условиях диктатуры пролетариата обеспечено беспрепятственное и невиданное до сих пор развитие производительных сил, часть естествоиспытателей неизбежно будет ходом вещей толкаться в сторону приближения к пролетариату. И это мы уже видим на тех сотнях иностранных ученых и инженеров, которые уже работают в СССР и число которых все более и более будет расти.

Но для того чтобы обеспечить этот переход на сторону пролетариата всего живого из числа ученых капиталистических стран, необходимо, чтобы мы сами ясно себе представляли все то, что происходит в среде техников и ученых капиталистических стран, чтобы марксисты-естественники последовательно и до конца применяли на деле учение Маркса — Энгельса — Ленина как в борьбе за общую генеральную линию Коминтерна и ВКП(б), так и в области собственно естествознания и техники, по большевистски овладев на основе диалектического материализма специальными областями знания. Лишь решительно борясь как с извращениями марксизма по линии механического материализма и меньшевиствующего идеализма, так и со всякого рода упрощениями и вульгаризациями марксизма-ленинизма, последовательно применяя диалектический материализм к решению философских проблем, выдвинутых современным естествознанием, — мы обеспечим победу большевизма и на этом участке борьбы пролетариата.