Памяти С.М. Кирова. Под знаменем генеральной линии партии…

От редакции РП: 1 декабря 1934 года в Ленинграде в Смольном предательским выстрелом в затылок был убит выдающийся большевик, партийный руководитель ленинградских коммунистов Сергей Миронович Киров.

Его называли пламенным трибуном, твердокаменным большевиком, не отступавшим ни на шаг от генеральной линии партии. Киров очень любил людей, улыбка не сходила с его лица, и он так и остался памяти тех, кто его знал, кто его видел и слышал, убежденным оптимистом, строителем великого коммунистического будущего.

Он был истинным выразителем воли рабочих масс, возможно, поэтому советские рабочие, узнав о подлом убийстве, возмущеннно писали о его убийцах, врагах народа — троцкистско-зиновьевских террористах, тесно связанных с Гестапо: «Они убили нашего Кирова!». Нашего — так скажут не о всяком, а только о том, кого любят искренне, от всей души, кому навсегда отдали свое сердце. Кирову — отдали. За что? За правду, за честность, за прямоту, за непримиромость к врагам рабочего класса и всего трудового народа страны.

У Кирова было очень нелегкое детство. И тем удивительнее его любовь к людям, от которых, казалось бы, в детстве он видел мало хорошего. Сережа родился в очень бедной семье, и вдобавок рано потерял своих родителей. Отец ушел на заработки и сгинул там без вести, мать, пытаясь поднять одна троих детей, надорвалась и умерла от чахотки — обычной болезни бедных в царской России. Маленький Сережа попал в приют, а эти «социальные учреждения не слишком хорошо финансировались царским правительством, приютские дети были плохо одеты и постоянно недоедали. Но уже тогда, в приюте, проявился его особый характер — он не столько думал о себе, сколько пытался помочь другим ребятишкам выжить.

Учился Киров очень хорошо, и его в награду за высокие достижения в учебе отправили сначала в церковно-приходскую школу, а затем — в техническое училище. Будучи студентом, он знакомиться с революционерами-большевиками и навечно отдает свою жизнь партии рабочего класса и ее делу — борьбе за социалистическое переустройство общества.

Враги ненавидели его и называли «тенью Сталина», а Киров и был таким — верным и преданным большевистской партии и советскому рабочему классу соратником великого вождя российского пролетариата И.В.Сталина, который твердо вел Советскую страну по пути построения социалистического общества.

Даже смерть Кирова фактически послужила делу борьбы за социализм. Раскручивая дело его подлых убийц, органами ОГПУ\НКВД были вскрыты опасные контрреволюционные замыслы объединившейся против партии и всего советского народа бывшей партийной оппозиции — троцкистов. зиновьевцев, правых, группы Ломинадзе-Шацкина, «рабочей оппозиции» и др., тесно сомнувшейся с остатками белогвардейцев, меньшевиков, кулачества и капиталистами зарубежных стран, прежде всего, с фашистской Германии.

Чтобы наши читатели поняли за что в СССР так любили Кирова, почему его убийство для всей страны стало настоящим шоком и почему его так стремились уничтожить враги, приводим один из докладов С.М.Кирова на Объединенном пленуме Закавказского краевого комитета и Закавказской краевой контрольной комиссии ВКП(б) и на собрании Тифлисского актива совместно с ЦК и ЦКК КП(б) Грузии 19—20 ноября 1930 года, из книги: С.М.Киров. Избранные статьи и речи. 1918-1934. ОГИЗ, 1944 г., стр. 117.

Под знаменем генеральной линии партии — к новым победам социализма!

 Наши достижения вызывают бешеное сопротивление классового врага

Товарищи, мы не должны упиваться нашими успехами и закрывать глаза на те трудности, которые проистекают и сопровождают нашу советскую стройку. Эти трудности идут с двух сторон: трудности, порожденные внутри нашей страны, и трудности, идущие извне. Особенно большую организацию сил, направленную против нашей советской социалистической стройки, мы встретили как раз в тот момент, когда наше социалистическое наступление развернулось широким фронтом не только в городе, но и в деревне.

Вспомните, товарищи, наши шаги, направленные к тому, чтобы на основе сплошной коллективизации перейти к ликвидации последнего оставшегося на нашей советской земле капиталистического класса — кулака. Как только мы взяли, что называется, за горло первый десяток кулаков, раздался неимоверный вопль, который стал слышен не только в нашей стране, но и за пределами нашего Союза. Кулацкий вой был услышан не только в деревне, волости, но он стал слышен кое-где на фабриках, заводах и, больше того, отразился эхом и в некоторых звеньях нашей коммунистической партии. К этому же моменту как раз созрели и те организации за пределами нашей страны, которые классовым инстинктом почуяли, к чему клонится дело, к чему клонят большевики на данном этапе развития Октябрьской революции. И отнюдь не случайно, что с нашим наступлением на кулачество совпало очень широкое распространение вредительства не только в нашей промышленности, но и в нашем сельском хозяйстве, во всей нашей государственной стройке. С этим нашим наступлением совпал отчаянный вопль контрреволюционных сил за пределами нашей страны, с ним совпал и вопль в отдельных звеньях нашей коммунистической партии. Мы подошли к последнему барьеру, стали брать последний, решающий барьер, стоящий на пути нашего социалистического строительства, — и каждый из наших врагов понял (для этого ведь не нужно быть особенно грамотным), что если упустить решающий момент, то дальше уже будет поздно.

С этим моментом, как я уже сказал вначале, совпал и решающий перелом в нашем социалистическом строительстве во втором году нашего пятилетнего плана.

Последние два года работы по пятилетнему плану являются блестящим доказательством нашей правоты. Внутри своей страны мы повели решительную борьбу против сопротивляющегося социалистическому наступлению кулачества, пытавшегося в обостренной классовой борьбе против пролетарской диктатуры повести за собой и середняка. Мы вскрыли широчайшую сеть вредительства верхов буржуазных специалистов — агентов буржуазии и интервентов, засевших буквально во всех отраслях нашего народного хозяйства — на транспорте, в сельском хозяйстве и даже в определяющих наше социалистическое строительство плановых и хозяйственных органах. Но никому не под силу оказалось не только опрокинуть нас, но даже и затормозить нашу социалистическую стройку. И вот, чтобы испытать последнее, решающее и единственное средство, о котором говорил товарищ Ленин, враги наши попытались создать смычку между силами, действующими внутри нас, и силами внешними. Отсюда — все то, о чем мы все на-днях читали в газетах.

Я имею в виду самую крупную, самую зверскую, самую организованную контрреволюцию из всех тех, какие мы имели за последний отрезок времени. Это — работа в нашей стране так называемой «промышленной партии». То, что опубликовано в газетах и что вы все читали, — это только часть того материала, которым мы располагаем в отношении деятельности «промпартии». Помимо задач «промпартии», изложенных в обвинительном акте, и тех, что будут вскрыты в судебном процессе, который начинается 25 ноября, существовала целая система борьбы против диктатуры рабочего класса в нашей стране. Но главное и основное в том, что изложено в опубликованном в газетах обвинительном акте.

Теперь и нашим врагам ясно, что на том этапе социалистического строительства, на котором мы ныне находимся, можно так или иначе затормозить наше развитие только при сочетании всех внутренних и внешних сил, борющихся против нас. Других средств, других способов — это осознала и отечественная контрреволюция — в их распоряжении не имеется и быть не может.

В этом смысле в последующих материалах мы прочли чрезвычайно много интересного. Все эти Рамзины, Осадчие и прочие, — кстати сказать, люди умные, образованные и в политике кое-что понимающие, — все они в один голос говорят о бессилии взорвать советскую систему изнутри. И не случайна поэтому их смычка с иностранной контрреволюцией и империалистами. Рамзины, Осадчие и иже с ними в своих переговорах с зарубежниками говорили, что мы, дескать, сделаем со своей стороны все, чтобы вам помочь, чтобы с тыла ударить, — и большевиков травить будем, где и кого удастся, и прочее, — но все это лишь вспомогательные средства. Решительного удара можно ожидать только извне.

Непримиримая борьба на два фронта
за большевистское единство партии

Если представить себе всю эту сеть наглядно, если представить себе четко все препятствия, что стоят на пути нашего развития, то каждому будет ясно, какие действительно огромные, хотя, пожалуй, не каждым еще осязаемые барьеры мы преодолеваем. Каждый наш шаг, каждое наше действие вызывает такое сопротивление, от которого — надо прямо сказать — вздрагивает время от времени то или иное звено, та или иная группа или ячейка внутри нашей партии. Это не случайно и вполне закономерно.

Если верно наше утверждение, — а оно безусловно верно, — что мы не можем строить социализм без того, чтобы внутри нашей партии не было отдельных колебаний в силу того, что стройка наша происходит в обстановке жесточайшей классовой борьбы, — то с неизбежной закономерностью будут повторяться и колебания внутри нашей партии. Едва мы только более или менее основательно надавим на наших врагов, как через невидимые нити это уже рикошетом отражается на отдельных звеньях нашей партии.

Вспомните, как возникла и развивалась у нас оппозиция в прошлом, и вы убедитесь, что возникновение и развитие каждой оппозиции сопровождало тот или иной поворот нашей политики внутри страны (выдел. — РП). Мы сделали решительный поворот, развернув широко реконструкцию нашего хозяйства, фабрик и заводов, мы перешли в социалистическое наступление развернутым фронтом в городе, а затем и в деревне, — и надо было ожидать, что где-нибудь, у кого-нибудь, на каком-нибудь месте да ёкнет еще и до этого крутого поворота. Выступили против партии Рыков, Томский, Бухарин. Но заикается и спотыкается значительно большее количество, чем мы видим и замечаем. Это надо явственно понять каждому из нас.

Право-«левые» оппортунисты — против линии партии,
против ленинского ЦК

Не случайно поэтому, так сказать, и рождение новой оппозиции, именуемой теперь право-«левым» блоком Сырцова — Ломинадзе. Это тоже не с неба свалилось. Сырцов «надломился» именно потому, что те огромные достижения, о которых я вам говорил, добыты нами путем преодоления очень больших и очень сложных трудностей, которым он противостоять не смог.

Вы знаете, что наша стройка идет вверх, идет вперед по очень сложному пути, который не пройти сплошь с пением «Интернационала». Наш путь затруднен большими перевалами и препятствиями, преодолевать которые не так легко, — и вот как раз на таких перевалах обычно случается так, что то или иное звено нашей партии начинает дрожать. Мне сдается, что именно на таком серьезном перевале — на нашей социалистической стройке в деревне — «споткнулась» и группа Ломинадзе — Сырцова, хотя оба они и отрицают это самым решительным образом.

Я приведу вам небольшие иллюстрации. Все вы знаете, с каким трудом даются нам наши новые фабрики, наши новые гиганты, наши новые заводы. Сталинградский тракторный завод мы выстроили по последнему слову европейско-американской техники — это завод, равного которому буквально нет в мире. Мы недостаточно искушены в технике, — в этом отношении мы еще малограмотны, — но мы пригласили в Сталинград знаменитых специалистов со всего света, и как это ни трудно было, а завод мы все же пустили. Далее, мы строим Магнитогорский гигант. Мы и для него выписали наилучших, достаточно искушенных американских инженеров, но Магнитострой и для них новое дело, и вместе с нами они ломают над ним головы. Сами понимаете, не такая уж это легкая и простая штука!

Я остановил ваше внимание всего лишь на двух пунктах нашего громадного строительства, но и по ним уже достаточно видно, что, с одной стороны, у нас как будто и достижения, а с другой — не все выходит так гладко, как хочется; завод мы выстроили, а полного пуска сразу не дали… И вот придет домой после «трудов праведных» председатель Совета народных комиссаров РСФСР, займется чтением материалов, полученных из ГПУ, о том, как Рамзины и Осадчие замышляли интервенцию, как уже закончились переговоры в этом направлении, как по западному берегу нашего Союза (я говорю о Румынии и Польше) создан единый фронт против нас, как все сорганизовано для того, чтобы взять головной штаб в свои руки, как подготовлен враг, — и плюс к этому… внутренние недочеты! Когда все это суммируешь, то действительно — как же не «надорваться» слабому человеку! (Смех.)

Мы отдаем все до последнего, сплошь и рядом отказываем себе в самом необходимом, чтобы наш, к примеру, Магнитогорск как следует закончить, — но ежели ты от сопутствующих великой стройке трудностей смущаешься, приходишь в смятение, то уж запутаться можно в два счета! Это нетрудно.

Оно, собственно говоря, так и произошло. Человек, глядя на всю эту обстановку, да еще при таком окружении (а вы знаете, в каком окружении мы иногда находимся, особенно в наших советских органах, когда на партийную ячейку, на рабочее собрание раз в полгода попадешь, да и то по какому-нибудь весьма торжественному случаю, а тут тебе Осадчие да Рамзины подготовляют изо дня в день всякие материалы и доклады, отравленные вредительским ядом), поистине должен иметь даже не железные, а вольфрамовы нервы, чтобы выдержать, всю эту музыку, чтобы сохранить необходимую стойкость. Ведь иной раз кажется, что вот только перешагнуть порог — и дело готово, но не у каждого, оказывается, хватает для этого ног. И Сырцов, хотя он человек и высокий, оказалось, не сумел перешагнуть такой порог — дрогнул, не выдержал! (Смех.)

Что касается Ломинадзе, то пожалуйте — в момент, когда мы вступили в полосу социализма в нашей стране, когда мы не на словах, а на деле осуществляем бесклассовое общество, и только бы дело делать, он вдруг — извольте радоваться!..

Отчего это произошло? Да не иначе, как оттого, что не сумел человек переварить всей сложности того переплета, той обстановки, в которой мы сейчас находимся. А в этой обстановке есть как будто очень страшное внутреннее противоречие: с одной стороны, гигантские размахи, величайшее и усиленное движение вперед, а с другой — угроза, которая может показаться смертельной. Это нужно уметь сочетать, а если ты этого сочетать не сможешь, то обязательно скажется та «болезнь», которой и «заболели» Сырцов, Ломинадзе и их единомышленники. Правда, «заболели» они по разным линиям: Сырцов — тот сразу на правую ногу захромал, Ломинадзе же казалось (кстати, ему так казалось не сегодня, он и раньше «задумывался» над проблемой нашего социалистического строительства), ему казалось, что крен надо больше брать «влево», заходить «полевее» — тогда лучше будет, скорее победишь, скорее построишь и скорее выйдешь из всех трудностей.

Вы, товарищи, достаточно, конечно, разбираетесь во всех тонкостях оппозиционной политики, и мне не придется доказывать вам, что в правом лагере в конце концов обязательно окажется каждый, кто пойдет вправо или «влево» — все равно, — кто вообще вступит на путь оппозиции в отношении политики нашей партии. Этим я хочу сказать, что не от глупости простой происходит оппозиционное заболевание того или иного товарища, но, конечно, и не от очень большого ума. (Смех.)

Но объективно, как все же обстоит дело? Объективно, внутри нашей страны, в нашей стройке есть такая почва, на которую если вступить без большевистских калош, обязательно, как пить дать, заболеешь. Так вышло с Ломинадзе и Сырцовым. «Заболели» они, с первого взгляда, на очень скромных вопросах. Например, Ломинадзе в ЦК партии нам доказывал: если вам по совести сказать, я давно болею таким недостатком, который иначе как фрондированием перед ЦК я назвать не могу.

Задача нашего ЦК и Политбюро заключается не в том, чтобы быть «приятными» для членов партии, для рабочего класса, для трудящегося крестьянства. Не для того там сидят люди, чтобы произносить лойяльные фразы в отношении членов партии и прочее. Там политика! Там ничего другого нет, быть не может и быть не должно. Для того туда и посылаются люди. И если ты заявляешь, что фрондируешь перед этими организациями, то не забывай, что ты фрондируешь перед той генеральной линией, которую мы так тщательно, с таким упорством и с такой настойчивостью проводим. Фрондировать около этого дела — шуточки весьма скверные. Ломинадзе такие шуточки откалывал и раньше вместе с Стэном и другими, но мы лечили его, исправляли, потому что дело не заходило далеко и мы приписывали это грехам молодости. Молодость ведь такое дело, что человек попадается в самых разных вещах — может он допустить некоторую несдержанность и в политике. Но на нынешней стадии дело у него пошло значительно дальше, и то, что мы могли раньше излечить у Ломинадзе, теперь пошло гораздо глубже.

Двурушнический блок на платформе правых

Группа Сырцова, взявшая свою идеологию, главным образом, из арсенала правых, и группа Ломинадзе и Шацкина, как будто питаемая из арсенала «слева», как известно, сблокировались. Потому ли это произошло, что обе группы были не особенно многочисленны, потому ли, что возглавлялись они людьми не шибко авторитетными в нашей партии, но факт тот, что природа возникновения и той и другой группы совершенно неизбежно продиктовала им необходимость организации единого блока для наступления на генеральную линию нашей партии и на ее руководство — ЦК.

Надо сказать, что, получив первые весточки о том, что случилось с Ломинадзе — Сырцовым, мы даже не подозревали, как далеко зашло дело. Но когда нами были получены дальнейшие подтверждения и мы сопоставили их с прошлой деятельностью и того и другого, когда, наконец, они сами более подробно порассказали о своих делах, то оказалось, что, в основном первые вести оказались верными. Оба они — и Сырцов и Ломинадзе — действительно заболели самой настоящей оппозиционной проказой, притом весьма злокачественной ее формой. И тот и другой взяли под обстрел самые основные вопросы нашей политики.

Возьмем хотя бы одно из основных положений, выдвинутых Ломинадзе в его разговоре в ЦК и ЦКК нашей партии. В своих показаниях о том, как дошел он «до жизни такой», Ломинадзе говорил, что он видел всяческие затруднения и отягощения культурно-материального бюджета нашего рабочего класса, он поведал нам, как это его тревожило и как он «вычитал в каком-то партийном документе» о том, что ЦК партии якобы стал на путь «сужения фронта капитального строительства». Тогда он, Ломинадзе, успокоился, увидев, по его словам, что партия поняла, что нужно делать. Он хотел об этом подсказать ЦК, но не успел, так как ЦК сам догадался перейти на линию «сужения капитального строительства» в нашей стране, и это его вполне удовлетворило.

Так думал и думает Ломинадзе. Я уже приводил вам последние данные о том, как на самом деле разворачивается наше капитальное строительство. Если бы ЦК ВКП(б) действительно вступил на путь «сужения фронта капитального строительства», то я первый поднял бы тарарам против такого ЦК, ибо вступить на такой путь — значит нечего больше разговаривать о социализме, значит пойти по тем рельсам, которые старался проложить, но неудачно, Бухарин, проповедывавший философию, что без кирпича здания не построишь и т. д.

С первого взгляда это как будто и бесспорная истина. Конечно, без кирпича не построишь здания, ничего не сделаешь также и без металла, но ведь не это имел в виду Бухарин, а то, что для дальнейшей социалистической стройки нам надо сначала сто раз примерить, десять раз все взвесить, а потом уже по одежке протягивать ножки. Есть, мол, столько-то кирпича, значит дальше нечего залезать. А мы ведем работу в обстановке так называемых напряженных планов. Мы каждому хозяйственному органу, каждому тресту, коммунальному отделу совершенно умышленно, сознательно и правильно даем такие планы, которые они, пусть пыхтя, напрягаясь, нажимая, но должны выполнить! Если же мы будем строить так, как рекомендовал Бухарин, то мы и с кирпичами и без кирпичей все равно никакого социализма не построим.

То же самое рекомендовал нам и Ломинадзе. Он где-то «вычитал», что у нас взят курс «на сужение капитального строительства», а мы говорим, что оно у нас увеличилось на 84 процента. Это прирост суммы капитальных вложений за прошлый год. И если нам в дальнейшем средств не хватит, то нужно будет пересмотреть все наши советские закрома и вытащить оттуда все, что найдется, и как можно больше.

Вы все знаете, что XVI съезд нашей партии в своих решениях совершенно определенно указал на то, что наряду с успехами социалистической стройки у нас растет и культурно-материальное благосостояние рабочего класса. Совершенно объективными выкладками это положение доказано полностью. Цифры о состоянии зарплаты мы проверили по всем каналам, по которым только можно было проверить, и такой, например, канал, как ВЦСПС, призванный бдительно следить за состоянием зарплаты также подтвердил, что зарплата у нас растет, растет во всем Союзе. Это, конечно, не значит, что где-нибудь в далеком местечке не может быть какой-нибудь заминки. Но если мы возьмем положение рабочего класса в целом, то надо быть слепым, чтобы не видеть, — как бы парадоксально это ни было на первый взгляд, — что зарплата у нас растет на самом деле. (С места:  «Правильно!»)

Я должен сказать по чистой совести, что каждый из вас, бывающий на фабриках и заводах, особенно в обстановке, выражаясь не совсем литературным языком, «бузотерской», знает, как подчас нам бывает там трудно. Случается, когда мы говорим там о росте зарплаты, рабочие нас спрашивают: а сколько раз в месяц даете вы нам мясо? Как известно, мясо мы даем не все 30 раз в месяц, а иногда и 20 и 15 раз. Но когда на этой основе кое-кто пытается утверждать, что зарплата у нас падает, то это только изобличает весьма примитивный подход к такому сложному вопросу.

Почему я останавливаюсь на этом вопросе? Да потому, что знаю, и надо прямо сказать об этом, что в вопросе о зарплате группа Ломинадзе — Сырцова имеет гораздо больше сторонников, чем это установлено контрольными и всякими другими органами нашей партии. Вне всякого сомнения, что на этом вопросе легче всего и чаще всего можно споткнуться.

Если достаточно того перечня вопросов, о которых я говорю, то каждый из вас легко может догадаться, из какого арсенала все это взято оппозицией. Тут есть и от троцкизма, и от того, что в свое время выдвигали Зиновьев и Каменев, например, по вопросу о зарплате, тут есть и от Бухарина, и от Рыкова, приложил свою руку ко всему этому и Томский.

Разоблачить меньшевистско-троцкистскую клевету на партию,
на социалистическое строительство

Все мы знаем, какую роль в нашей работе играет такое звено, как советский аппарат, Советы. Всем ясно, что это орган диктатуры рабочего класса в нашей стране, это орган наш, коммунистический, если не поголовно, то по крайней мере в своем руководстве. За весь советский аппарат, за это наше звено в первую голову целиком отвечает соответствующая группа коммунистов, его возглавляющая и им руководящая.

А как расценивает Ломинадзе этот наш советский аппарат? Он говорит, что в нем господствует «барско-феодальное отношение к нуждам рабочих и крестьян». Ну, знаете ли, надо же уметь договориться до такой ереси, причем, договориться вслух, всерьез, по-настоящему! Ведь так отзываются о нашем государственном аппарате только наши злейшие враги. Почитайте Керенского, почитайте «Социалистический вестник», — ведь это они изображают дело так. Все эти взгляды и Ломинадзе и Шацкин и другие позаимствовали из арсенала правых.

Сырцову все кажется в необычайно мрачном свете. Всюду для него тьма непроглядная. Ему мерещится, что все становится вверх ногами, что нет никакой возможности это исправить, что не сегодня, так завтра разразится страшнейший кризис и мы попадем в преисподнюю, если нас не спасут вовремя они, Сырцов и Ломинадзе. И он думал, что когда все задрожит и мы полетим в эту преисподнюю, то он вместе с Нусиновым и другими снизойдет к печальной судьбе партии и вытащит ее из беды.

Сырцов пробовал кое с кем об этом поговорить, но у него ничего не вышло. Он мечется по Совнаркому, не спит по ночам, а Политбюро его волнений не понимает, потому что, видите ли, оно замкнулось в своей скорлупе и там высасывает из пальца коммунистическую политику. Поэтому-то не сегодня-завтра все должно погибнуть. И вот Сырцов начинает собирать вокруг себя своих сибирских однокашников, чтобы вместе с ними попытаться спасти положение.

Словом, каждому оппозиционеру, как только он начинает формулировать свою оппозицию, как только он замыкается в свою оппозиционную скорлупу, тотчас же все начинает казаться наоборот: что замкнулось руководство, что ничего не видит и не слышит руководство и что только он, оппозиционер, находясь в своей оппозиционной скорлупе, все видит и все чувствует. О замкнутом руководстве, вы знаете, говорил еще Зиновьев, говорил о нем и Бухарин.

Насколько я сумел, я сказал вам уже о наших достижениях. Но я умышленно не говорил о тех достижениях, которые характеризуют новые формы труда в нашем Союзе. Я уверен, что каждый из вас знает, какие новые устремления проявляются у нас путем социалистического соревнования, встречного промфинплана и разного рода новых форм работы. Мы ведь теперь даже в партию начинаем принимать по-иному; сегодня при приеме в партию мы уже подходим к рабочему не так, как вчера. Если раньше при приеме рабочего в партию мы интересовались производственным его стажем, его политической выдержанностью и т. д., то сейчас всего этого уже недостаточно. Помимо всего указанного, теперь мы спрашиваем у рабочего: состоит ли он в ударной группе или бригаде, какое место он занимал во время проработки встречного промфинплана, какое участие принимает в борьбе за его выполнение на том участке, где он работает, и т. д. И лишь после положительного на эти вопросы ответа мы ему говорим: да, ты можешь и должен быть в рядах коммунистической партии.

На заводах и фабриках у нас большие достижения, большие успехи, но, конечно, и очень много трудностей; однако при наших новых формах и методах работы мы эти трудности преодолеваем и преодолеем окончательно. И всего существеннее то, что не только на заводах и фабриках, но, как я уже отмечал, эти новые формы труда мы мало-помалу внедряем сейчас и в деревне.

Наше строительство, гордость нашей работы, чем мы восторгаемся и что привлекает теперь величайшее внимание рабочих всего мира, — это наши новые гиганты, новые, буквально, перлы современной техники. Как же к ним относятся представители новоявленной оппозиции и тот же самый Сырцов?

Я уже говорил мельком о Сталинградском заводе, — там были неполадки, как и на всяком новом заводе, но разве это умаляет по существу наши достижения, разве это умаляет огромные размеры наших успехов, которых мы добиваемся по линии производства тракторов, чтобы освободить себя от иностранной зависимости, когда Сталинградский завод пойдет полным ходом? Сырцов этого не видит. Для Сталинградского завода он не находит иной аналогии, как с потемкинскими деревнями; дескать, как тогда, так и теперь очки втирают. Сталинградские коммунисты — выходит по Сырцову — хотят лишь выслужиться тракторным заводом и обманывают общественное мнение нашей партии и рабочего класса.

Наконец, еще одной достопримечательной особенностью новой оппозиции является то, что она с первых же дней своего существования приняла строго конспиративный характер. Это, в полном смысле слова, подпольная организация, имеющая свою чрезвычайно жесткую дисциплину, дисциплину — молчать, друг друга не выдавать, правду ЦК не говорить.

Двурушничество, фракционность тактика право-«левого» блока

Здесь мне особо хочется остановиться на поведении Ломинадзе. О нем принято думать, что у него душа нараспашку, что он откровенен со всяким и каждым. Ну, кажется, с кем уж тогда и быть откровенным и искренним, как не с ЦК партии? Однако Ломинадзе — «душа-парень» — с ЦК откровенничал меньше всего. Наоборот, все свои сомнения, все вопросы, которые рождались у него в голове, он тщательнейшим образом скрывал от ЦК и культивировал их в своем замкнутом фракционном кружке. Они разговаривали на самые животрепещущие для них темы о социалистическом строительстве только с Каврайскими, Нусиновыми и им подобными, а для разговоров с ЦК у них язык не поворачивался.

Это отличительная особенность новой оппозиции. Назвать ее «двурушничеством» будет слишком мягко. Гораздо правильнее охарактеризовать эту оппозицию как организацию, действительно с первых же шагов принявшую совершенно предательские формы и методы работы против нашей партии. (Голоса: «Правильно!») Если ты член партии, — к тому же еще и член ЦК, — если ты руководишь огромнейшей организацией, руководишь коммунистами всего Закавказья, если ты действительно увидел, что партия берет крен в какую-то преисподнюю, и если ты обладаешь рецептом гораздо более действенным, нежели все постановления съездов и директивы ЦК, то ты должен быть последним мерзавцем и негодяем, если этого рецепта, в который ты так искренно веришь, не покажешь ЦК! Что это? Это совершенно небывалое кощунство над ленинскими заветами партии. Каврайскому и Нусинову показать свою платформу можно, Шацкину — тоже можно, поехать в Гагры и там на панихиде над умершим Костровым развертывать эту свою, спасающую революцию, платформу тоже можно, а вот в ЦК и ЦКК об этой платформе, в которую ты веришь, можно молчать!

Если верно то, что перед нами перспективы, снижающие материальное благосостояние рабочего класса, если это объективно совершенно точно установлено, то надо об этом сейчас же ставить в известность ЦК нашей партии. Ведь каждый из нас, когда бывает заминка с зарплатой или предвидятся временные колебания в сторону понижения ее уровня, в первую голову кричит об этом ЦК. Это абсолютно оправдано всей историей нашей работы. Только в этом огромном коллективе, при общей, дружной, единой работе мы сумеем нести ту ответственную ношу, которая возложена на нас историей. А тут Сырцов — председатель Совнаркома, кандидат Политбюро, в руках которого все пружины нашего государственного и партийного управления, от которого не скрывается ничего, что делается в нашей партии, оказывается, только тем и занят, что целые ночи лежит, рыдает в подушку, стонет — «болеет» за судьбы революции и партии. Ему кажется, что кризис, надвигающийся на нашу социалистическую стройку, разразится даже не через несколько месяцев, а через несколько недель, и он, словно кисейная барышня, или сидит у себя в предсовнаркомовском кресле и «плачет» о судьбах революции, или, в лучшем случае, собирает Нусинова, Каврайского и прочих и с ними справляет тризну и «намечает пути», как выйти из положения. Но от ЦК партии эти вопросы им скрываются. Если бы, товарищи, завтра каждый из нас — я прямо говорю о совершенно немыслимом, чудовищном явлении — хотя бы на один-два дня заразился такой болезнью, то что бы это получилось? Получился бы сумасшедший дом, и мы действительно угробили бы наше социалистическое строительство.

Большевистская партия, в отличие от других партий, тем и сильна, что в своей политике, в своей линии поведения она должна быть совершенно откровенной, у нас не должно быть никакой конспирации. Ежели ты начинаешь заблуждаться, ошибаться, — партия сделает все, чтобы помочь тебе разобраться, одуматься, опомниться, чтобы вылечить тебя как только можно и где это можно, вплоть до… заграничного курорта. Но если и это не помогает, то тогда мы уже говорим: уйдите ко всем чертям и не оскверняйте наших рядов.

Сырцов, оказывается, «заболел» настолько, что стал поручать подбирать ему материалы, цифры и пр. тем самым «специалистам», процесс которых мы будем слушать 25 числа сего месяца! Это абсолютный факт. Сырцов и иже с ним готовы скорее прислушаться к голосу этих людей, нежели к голосу партии, к голосу ЦК. Среди этих людей они откровенны, им они могут говорить свою «правду», а вот с ЦК партии, даже тогда, когда их взяли за грудки, когда привели с поличным, когда все на очной ставке уже было засвидетельствовано, они и тогда разговаривать отказывались. Внутренняя фракционность не позволяла им сразу раскрыть свои оппозиционные взгляды, и понадобилось исключить из партии — после того как была установлена принадлежность их к оппозиции — Нусинова, Каврайского и других, чтобы все эти приверженцы Сырцова — Ломинадзе рассказали нам, как, что и к чему.

Что это за нравы?! Дальше уж итти некуда! А если будет так, если такое положение будет культивироваться в том или ином звене нашей партии, то можно разложиться вконец. Со стороны и Сырцова и Ломинадзе мы видим лишь замкнутость, нежелание говорить и, больше того, клевету на партию, на ее руководство. Ломинадзе, не только не всегда и далеко не везде говорил правду, но даже умышленно, сознательно подкапывался под руководство, организовывал силы против ЦК ВКП(б) и все это скрывал. Я считаю это самым большим и самым главным преступлением, которое совершила группа Сырцова — Ломинадзе.

Оппозиционной лихорадкой они были одержимы в достаточной степени уже на XVI съезде партии. Сырцов о своих сомнениях на съезде откровенно не говорил, больше того — он уверял, что он за линию ЦК ВКП(б). Ломинадзе всюду, и в Москве, во всех резолюциях с треском, с барабанным боем кричал и клялся, что он за генеральную линию партии, за ЦК ВКП(б) и прочее и прочее, а на деле ушел в подполье, где проводил свои оппозиционные взгляды и делал свою двурушническую политику.

Ярче всего эта двурушническая, предательская работа у Ломинадзе сказалась в известном обращении Заккрайкома, выпущенном после сентябрьского обращения ЦК, а у Сырцова — в его брошюре, в докладе, сделанном в Государственной плановой комиссии.

Я не буду долго останавливаться на обращении Заккрайкома. Вы все его читали, и думаю, что теперь все достаточно поняли его и разобрались в нем. Бакинцы, как вам известно, протестовали против этого обращения. Теперь, в свете событий, которые развертываются перед нами, не подлежит никакому сомнению, что, двурушнически прикрываясь генеральной линией партии, Ломинадзе проводил в Закавказье свои фракционные взгляды и что, в частности, он провел их через этот документ, через обращение Заккрайкома.

Надо вам сказать, товарищи, что в этом деле не без греха и наши лидеры правых. Кой от кого вам, вероятно, приходится слышать такой вопрос: ну, вот, Ломинадзе «свихнулся», Сырцов «заболел», но при чем здесь Рыков, Томский и другие? Не чрезмерную ли внутрипартийную нетерпимость проявляет к ним ЦК? Но фабрики и заводы, один за другим, клеймят совершенно определенно этих лидеров правых в связи с новоявленной оппозицией Сырцова — Ломинадзе. И это не случайно. Я старался вам доказать, что весь материал, все положения, которые выдвигают Сырцов и Ломинадзе, — все это преимущественно из арсенала правых. Но не надо забывать, что в отношении правых на XVI съезде мы вынесли весьма категорическое решение — о несовместимости правых взглядов с пребыванием в рядах нашей партии. Мы обязали — отчетливо обязали — Рыкова, Томского и Бухарина повести решительную борьбу с оппортунизмом вообще и с правым в особенности, как с главной опасностью внутри нашей партии. Но прошли месяцы, а они и до сегодняшнего дня, как в рот воды набрали, — помалкивают, очень мало выступают или, вернее, просто молчат по тем животрепещущим темам, которыми живет вся наша партия, которыми занимался XVI съезд. Они молчат. Если они действительно решительно, твердо и бесповоротно порвали с оппозицией и раскаялись в своих заблуждениях, тогда надо не только открыто и членораздельно об этом заявить, но и повести вместе с партией борьбу против уклонов. И это молчание — в то время, когда партия оберегает генеральную линию от наскоков «слева» и справа, в то время, когда все вредители, один за другим, документально свидетельствуют о том, как они обрабатывали отдельных представителей нашей партии, находящихся в том или ином советском плановом органе.

Надо понять, товарищи (сейчас это полностью установлено), что нашими врагами, заговорщиками и контрреволюционерами, оказались такие люди, как Осадчий, являвшийся не кем иным, как заместителем председателя Госплана СССР, членом Центрального Исполнительного Комитета, человеком, который был вхож во все наши советские учреждения, который участвовал в составлении пятилетки. Ведь все эти Осадчие и Рамзины в один голос признаются, что у них была несомненная надежда на победу правых на XVI съезде. Вредители не сомневались, что победит правое крыло, и потому, мол, заявляют они, мы всячески старались помочь правым, вплоть до того, чтобы, если бы на съезде правым изменило мужество, пойти на физическое уничтожение вождя коммунистической партии и его ближайших помощников, лишь бы организационно закрепить торжество правых.

Если Рыков, Томский и другие на словах признают и как будто разделяют все решения нашей партии, а на деле этого ничем не доказывают, то у нас невольно возникают сомнения: чего тут больше — неискренности или двурушничества? Такое поведение лидеров оппозиции порождает и культивирует подобное же поведение у Ломинадзе, Сырцова и людей несколько меньшего масштаба.

В партии создается совершенно небывалое явление, явление, какого не бывало ни при какой оппозиции, явление, представляющее собою опасность на данном отрезке времени. Это — двурушничество, это — формальное признание генеральной линии партии, а на деле — подпольная работа против нее, против партии (выдел. — РП).

Вы знаете, в чем это проявилось здесь, у нас. Надо вам сказать, что, конечно, там, во всем Союзе, оппозиция Ломинадзе и Сырцова особого потрясения не произвела. Но здесь, в Закавказье, являвшемся ареной деятельности Ломинадзе, где он возглавлял Закавказскую организацию, вы знаете, что случилось, вы знаете, что сейчас переживает Закавказская организация, которая ему верила — верила гораздо больше, чем это нужно было, шла за ним в полной уверенности, что он совершенно беззаветно осуществляет генеральную линию партии, поддерживала его как только могла.

И что же получилось в результате именно этого двурушничества Ломинадзе? Получилось то, что в частности в Грузинской организации не было никаких подозрений в отношении Ломинадзе до самого последнего времени. Закавказское руководство, надо прямо сказать, с того момента, как было установлено двурушничество, предательство Ломинадзе, растерялось настолько, что до самых последних дней мы, в сущности говоря, пребываем без закавказской партийной верхушки. Это положение неизбежным рикошетом прежде всего и в первую очередь отразилось на Грузинской партийной организации, затем в достаточной степени на Армянской, и лишь Бакинская организация, к чести ее надо сказать, вовремя сигнализировала опасность «знаменитого» обращения. Рабочий нюх Бакинской организации подсказал ей, что в обращении Заккрайкома что-то не все благополучно, но этого было недостаточно в частности для Грузинской организации и общего Закавказского руководства. До самых последних дней в Закавказском руководстве все еще проявлялась такая растерянность, такая нерешительность и расхлябанность, что мы только сегодня, на только что закончившемся объединенном пленуме ЗКК и ЗККК, организовали новую партийную власть для Закавказья. А до этого прошло немало времени, немало дней, играющих решающую роль в нашем строительстве.

Мы здесь, в особых условиях закавказской жизни, воспитаны так, что взаимное доверие, панибратство, дружба, землячество имеют чрезмерно большое значение. А это и послужило благодатной почвой для Ломинадзе и в значительной мере облегчило его предательскую работу. Многие, сами того не замечая, являлись орудием в его руках. Зная его чуть не с детства, сызмальства, веря ему, считая его стопроцентным большевиком, некоторые товарищи облегчили ему протаскивание установок, которые далеко не соответствовали генеральной линии нашей партии. В частности драка с бакинцами по вопросу Закфедерации. Я только здесь, на месте, сумел досконально разобраться в этом. Ломинадзе построил все очень хитро и изворотливо. Для того чтобы иметь свою арену в Баку, для того чтобы иметь на своей стороне Азербайджанский и Бакинский комитеты, — он понимал, что в лоб ему итти нельзя, — он решил обвинить бакинцев в том, что они якобы препятствуют укреплению Закфедерации, что они якобы делают все, чтобы отмежеваться от Закавказского руководства, от других республик, входящих в Закфедерацию, и хотят обособиться на своем Апшеронском полуострове. На этом можно поймать, и очень легко. И не подлежит никакому сомнению, что многие на это поддались, и драка, которую вел Ломинадзе с Бакинским комитетом (это тоже установлено), поддерживалась очень многими именно под флагом защиты и спасения Закфедерации. Если бы это дело продолжалось дальше, то, несомненно, назрела бы угроза федерации, но только с другого конца, а не со стороны Баку. Ломинадзе насадил бы в Баку таких людей, которые если бы и не были его полными единомышленниками, то во всяком случае беспрекословно делали бы все, что он им предлагал бы.

Вот какими методами и способами завоевывались Ломинадзе и другими отдельные звенья, связывающие Закфедерацию. (Эффективный, надо сказать, способ. Не раз применялся контрреволюцией в борьбе с большевиками. — прим. РП)

Я должен сказать, — и как будто на сегодняшнем объединенном пленуме ЗКК и ЗККК это никем не оспаривалось, — что и до самого последнего времени многие и многие все еще не поняли полностью, досконально, до дна всего того, что происходит. Многие еще не понимают, что борьба происходит вокруг решающих, принципиальных вопросов нашей партийной политики и что Ломинадзе запутался в этом деле как безнадежный оппозиционер, что он дошел до такого градуса фракционного состояния, когда помимо всех прочих средств к нему надо применить и самые решительные организационные меры.

Таково единодушное мнение пленума Заккрайкома, и я думаю, что перед самыми крайними организационными мерами в отношении группы Ломинадзе не остановится и настоящая аудитория. Мне думается, что только это заставит его опомниться, передумать, изменить и проревизовать свои взгляды.

Слишком уж далеко зашло дело, а мы в Закавказье не полностью отдаем себе в этом отчет. Для того чтобы теперь помочь Ломинадзе, — раз уж дело пошло на то, — надо шарахнуть его как следует, шарахнуть так, чтобы он, наконец, очухался, опомнился, если вообще он еще способен когда-нибудь опомниться.

Сегодня на объединенном пленуме ЗКК и ЗККК — не помню кто — очень хорошо сказал, что нам препятствуют в усвоении всей глубины принципиальной борьбы с Ломинадзе наши земляческие, товарищеские и всякие групповые чувства, доводящие нас временами до политического бесчувствия. Это абсолютно верно. А в политике должно быть как раз наоборот, и в особенности в данный, весьма ответственный и сложный период.

В этом отношении Закавказское руководство и в частности Грузинское, несомненно, проявили совершенно исключительную растерянность. Вместо того чтобы — как только в их руках оказались совершенно непреложные материалы ЦК ВКП(б) — выйти на нашу большевистскую площадь и кликнуть клич — что, как и почему случилось, вместо того чтобы немедленно взять бразды правления в свои руки и начать решительную расчистку всего того, что облепляло Ломинадзе, вместо того чтобы поставить все и всех на свои места и потребовать от всех и каждого из нас выполнения генеральной линии не за страх, а за совесть, — руководство растерялось и только машет руками.

Дело не только в том, чтобы во-время дать политическую оценку положению, а и в том, чтобы во-время и немедленно развернуть работу. Этого у нас не было, и это самый основной наш недостаток.

В борьбе на два фронта, под руководством ленинского ЦК, за пятилетку, за большевистскую стройку, за построение социализма в СССР

Какие практические задачи стоят сейчас перед Закавказской организацией? У республик Закавказья имеется целый ряд недоимок в отношении выполнения плановых заданий. Республики Закавказья имеют долг перед ЦК ВКП(б), а нам приходится две недели заниматься убеждением друг друга, ходить с одного собрания на другое, кочевать из одной республики в другую, прорабатывать, вырабатывать все эти резолюции и т. д. Надо сказать, что наша работа в Закавказье вообще проходит не с той быстротой, не с той напористостью, какая сейчас нужна. Объясняется это теми самыми отношениями, которые все еще царят здесь.

Я должен указать, что наряду с борьбой со всякого рода оппозиционными уклонами нам надо по возможности быстрее устранить те традиции, которые у нас еще не изжиты, — это в отношении «дружбы» и т. д. Я за дружбу, но политика — прежде всего. Когда дружат люди, находящиеся на разных полюсах, и когда из-за дружбы они не желают прямо ставить друг перед другом отдельные политические вопросы, то это — вред для партии, и с этим злом мы будем все чаще сталкиваться, если мы вовремя не сумеем устранить примат дружбы.

Пусть нам не кажется, что все вопросы ясны и т. д. Нам надо все материалы, которых вполне достаточно в нашем распоряжении, самым тщательным образом проработать во всех ячейках, вплоть до самых низовых, чтобы каждый член партии совершенно отчетливо понял, в чем дело. Когда он это поймет, тогда легче ему будет выкорчевывать остатки ломинадзевщины, которые безусловно здесь имеются, да и не может их не быть. Тогда он совершенно твердо и сознательно будет выравнивать то положение, в котором мы оказались, это даст нам лишнюю энергию и большую напористость для того, чтобы крепче навалиться на разрешение текущих практических задач, стоящих перед нами.

Важнейшая для Закавказья задача — это поставленная ЦК ВКП(б) задача укрепления Закфедерации. Эта директива дана была ЦК год тому назад. Кое-что в этом направлении уже сделано, но я должен сказать, что пока сделано больше формально, чем по существу. Работы еще непочатый край.

Постановление ЦК совершенно четко формулирует задачи, стоящие перед Закфедерацией. В этом постановлении говорится, что органы Закфедерации, игравшие в первый период по преимуществу политическую роль, обеспечившие успешное развитие закавказских национальных республик, укрепление диктатуры пролетариата и упрочение национального мира, должны в нынешний период сосредоточить свои усилия на хозяйственном социалистическом строительстве в национальных республиках, их индустриализации, технической и социальной перестройке сельского хозяйства.

Текущие наши вопросы в Закавказье — нефть и хлопок. Особенно по хлопку Закавказская организация имеет большой долг перед ЦК ВКП(б).

В начале доклада я говорил о перестройке на социалистических началах нашей деревни, в том числе и закавказской, правда, не в такой степени, как делается это в решающих зерновых районах. В этом отношении национальные районы отодвинуты, так сказать, на вторую очередь, но и то, что им полагается разрешить в эту вторую очередь, — позвольте вам засвидетельствовать, — для этого почва еще не подготовлена. Да не только коллективизации ждет закавказская деревня. Разрешите вам прямо сказать, что в некоторых районах, например в Ганджинском и Шамхорском, деревни ждут организации Советской власти. И это после тринадцати лет существования Советской власти! Там ждут и тоскуют по Советской власти, — а уж при таких обстоятельствах нечего говорить о действительных успехах коллективизации, о колхозном строительстве. С этим надо возможно скорее покончить, а для этого в первую очередь надо восстановить во всех звеньях Закавказской организации генеральную линию нашей партии, трудами Ломинадзе и его приспешников поколебленную, опороченную, а местами даже оскверненную.

Вот как обстоит дело.

Товарищи! Начиная от ячейковых собраний, вплоть до последнего объединенного пленума, закавказские партийные организации давали очень много твердых обещаний бороться за генеральную линию партии. Но борьба эта должна заключаться не только в том, чтобы послать соответствующую телеграмму или дать соответствующее обещание. Она заключается в том, чтобы выполнять все наши хозяйственные задачи. Я говорил и еще раз говорю: Закавказская партийная организация работает у южных дверей Советской страны. В эти двери империалисты стучатся самым настойчивым образом, и чем быстрее мы будем выполнять задачи, выдвинутые ЦК ВКП(б) перед Закфедерацией, тем скорее мы усилим мощь и обороноспособность нашего великого Союза в целом. Каждый процент недовыполнения промфинплана, каждый недобор хлопка, чая, табака, нефти и пр. есть не что иное, как подрыв общей мощи, подрыв обороноспособности нашей страны.

Само собой разумеется, что успехи нашей борьбы тем больше будут облегчены, чем скорее мы изживем передряги, заострим внимание на решающих участках нашего социалистического строительства и не покладая рук — и в печати, и на собраниях, и в ячейках широко развернем нашу работу.

Всяческие двурушнические действия необходимо разъяснить каждому рабочему, каждому члену партии, колхознику, бедняку, батраку. Каждый должен понять, что только один путь есть у нас для преодоления всех затруднений — это путь генеральной линии нашей партии, и никакой иной.

Чтобы обеспечить исход этого боя в нашу пользу, нам необходимо в оставшиеся два года пятилетки работать буквально не покладая рук.

Товарищи, помните, что осуществление пятилетки — это победа идеи коммунизма не только внутри, но и за пределами нашей страны. Победим пятилеткой не только остатки наших внутренних врагов, но победим всю капиталистическую систему.

За работу, за пятилетку, за мировую революцию! (Бурные аплодисменты, переходящие в овацию.)