Политическое дело

4 мая Галицкий районный суд Львова признал уроженца Львова, студента 3-го курса Львовского национального университета им. Франко виновным в совершении преступления, предусмотренного ч.1 ст.436-1 УК Украины и осудил его на 2,5 года лишения свободы, но с отсрочкой исполнения приговора на 1 год и без конфискации имущества. С самого начала это дело было отнесено судом к категории уголовных, с уточняющей формулировкой, согласно которой бедный студент совершил преступление против мира, безопасности человечества и международного правопорядка.

Что же это за статья такая страшная, 436-1?

А вот что это за статья: «Изготовление, распространение коммунистической, нацистской символики и пропаганда коммунистического и национал-социалистического (нацистского) тоталитарных режимов». Согласно обвинительному  заключению этот львовский студент в течение года размещал на своей странице в Фейсбуке «…публикации, в которых присутствует пропаганда элементов коммунистической идеологии», которая заключается в

«распространении тенденциозной информации, направленной на идеализацию и популяризацию коммунистической идеологии и в публичном использовании продукции с символикой коммунистического режима, к каковой относятся:

— публикации, посвящённые В. Ленину, т.е. личности, которая занимала руководящую должность в высших органах власти СССР;

— его (т.е. В.Ленина) философско-политическая цитата;

— общеизвестные коммунистические лозунги: «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить», «План — закон, выполнение — долг, перевыполнение – честь» и т.п.».

Фашистская диктатура, принимая в 2014 году новый уголовный кодекс с 436 статьёй, намеренно свалила в одну кучу крайние противоположности. Она дрожит от страха перед идеями коммунизма, и весь смысл этой статьи сводится именно к борьбе с ним, а не с фашизмом, который прилепили туда для введения в обман широких масс украинцев. Отождествив общество свободы и процветания с нацистской тюрьмой, буржуазия старается убедить массы, что социализм – это страшный тупик, и что бороться за него (против существующего ныне порядка) глупо и бессмысленно. Однако же очевидно, что убедить в этом удаётся далеко не всех, да и в своей борьбе против революции буржуазия становится не только свирепой и беспощадной, но и жалкой и смешной.

Так, в резюмирующей части приговора львовский суд постановил уничтожить часть вещественных доказательств по этому делу, среди которых комсомольский билет ЛКСМУ и партийный билет ПСПУ на имя подсудимого, красная, георгиевская и жёлто-синяя ленты, флаги, диски, кепки, футболки с серпом и молотом, листовки, учётная комсомольская документация, а также 1 том «Капитала» Маркса. Все эти «орудия преступления» должны быть облиты горючей жидкостью и сожжены в присутствии особой комиссии, о чём составляется соответствующий акт.

Что это значит?

Это значит, что арсенал идеологических аргументов против социализма исчерпан, и фашистская диктатура переходит к ритуальным кострам, на которых она рассчитывает сжечь всю «ересь». Крыть своё историческое убожество и экономическое бессилие буржуазии нечем. И, видимо, сжигая «Капитал», она считает, что, тем самым, будет уничтожен и весь марксизм, и дни царствования капитала как-то сами собой продлятся.

Не продлятся.

Но при этом не нужно забывать, что это был первый в истории новейшей Украины судебный процесс непосредственно по политическому делу, так сказать, прецедент. В то же время в прокуратуре Львовской области открыто заявляли, что на подходе ещё два уголовных дела, фигуранты которых «разоблачены СБУ и обвиняются в пропаганде коммунизма через интернет и с помощью бумажных и иных материальных средств».

И действительно, в центральном аппарате и в областных управлениях СБУ созданы крупные отделы, в задачу которых, среди прочего, входит блокирование «опасных» сайтов и персональных страниц в соцсетях. Дело явно идёт к тому, что закрывать, хватать и затыкать рты будут не только за собственно коммунистическую агитацию и пропаганду, но и за одно только написание или произнесение вслух таких слов, как «Маркс», «Ленин», «большевизм», а больше всего – за слово «революция».

Кроме того, охранкой организованы и широко внедряются так называемые «службы постоянного присутствия», проще говоря, полчища шпиков, которые обязаны вертеться возле любых скоплений граждан, присутствовать внутри любых собраний, втираться во все «подозрительные» общества, словом, реагировать на любую общественную активность – а вдруг там марксистская крамола? Это означает, что фашистская диктатура намерена размахивать 436-1 статьёй, как саблей, раздавая направо и налево большие тюремные сроки.

Усилившийся мандраж украинской олигархии, жестокие судороги СБУ, суда и прокуратуры, безусловно, свидетельствуют о слабости буржуазии, силы ее на исходе. Именно поэтому она и переходит к фашизму, что кроме прямого насилия ей больше нечем поддержать свою власть. Но это не значит, что рабочему классу надо расслабляться. Наоборот, нужно ожидать, что в своей борьбе с революцией реакция будет усиливаться, объединяясь против рабочего класса с фашистскими режимами других стран. Не исключено, что уже идут тайные переговоры между СБУ и ФСБ, в которых противостояние этих служб, в том числе, «горячее», с трупами агентов, и противостояние в Донбассе, отводятся на задний план перед угрозой со стороны рабочего движения. (Собственно, и сама война на Донбассе одной из важнейших своих причин имеет стремление капиталистов остановить нарастание на Украине и в России революционного движения.) Такое сотрудничество тем более возможно и необходимо охранкам, если учитывать, что самой близкой и родной для украинской части рабочего класса является российская и белорусская части мирового пролетариата. На Лубянке, как и на ул. Коцюбинского в Киеве, хорошо понимают, что если сегодня начнет полыхать в Кривом Роге или Харькове, то завтра заполыхает Ленинград и Свердловск.

Нужно сказать и о том, что шутки и игры в коммунистическую активность подошли к концу. Те, кто уже прикоснулся к величайшему делу нашей эпохи, должны хорошо понимать, что этому делу нужно принадлежать серьёзно, полностью, до конца. А значит, и всерьёз относиться к врагу, не давая ему собственноручно ни единой лишней зацепки, ни единого слова против себя.

В этом отношении поведение подсудимого оставляет желать лучшего. Он видел всю шаткость обвинения, имел неплохого адвоката, но отказался от презумпции невиновности, собственно, от борьбы и пошёл на сделку с прокуратурой, полностью признав свою вину до суда. Конечно, все обстоятельства этого дела пока не известны, однако, ясно одно: тем, кто ещё будет осуждён по этой статье, на сделки со следствием идти нельзя. А в данном конкретном случае тем более этот шаг подсудимого ничем не оправдан. Фашиствующей украинской буржуазии был нужен показательный процесс, по сути дела, устрашающий балаган, в ходе которого требовалось создать видимость всемогущества охранки, видимость полного контроля над обществом и интернетом, запугать всех левых и всякого протестующего против беспредела тем, что государство отслеживает каждый их шаг.

А ведь это блеф. Ясное дело, никто не говорит о том, что конспирация и осторожность при работе не нужна, но при этом нельзя абсолютизировать свою безопасность и осторожность до такой степени, что не делать из-за этого ничего «крамольного», так как это означало бы, что фашисты добились своей цели и запугали левых, сделали их пассивными даже в «заочной» агитационной и пропагандистской работе.

Дело в том, что по самой природе своей интернет ушёл в будущий общественный  строй, он уже есть обобществлённое, общественное средство производства, которое ни одна охранка на свете контролировать не может. Буржуазные государства могут пыжиться и пугать пользователей сети «громкими» процессами над отдельными жертвами фашистского террора, но запретить или отменить марксистскую работу в сети они не способны, так как это означало бы, что отменять нужно и весь интернет, со всеми электронными платежами, связью, телевидением и т.п., а значит и безумной прибылью самой буржуазии. Как буржуазия пойдёт на то, чтобы рубить сук, на котором сидит, который есть весь смысл ее существования? Безусловно, в агонии буржуазная власть будет ещё не раз пытаться блокировать сайты, ставить запреты и рогатки для информации рабочего и коммунистического движения. Но при этом на каждый запрет или фильтр у рабочего класса тут же найдётся обходной канал, отмычка, запасной сервер и т.п.

Да, фашизм пытается запретить опасные идеи. Но он борется с ними ровно так, как католическая церковь в своё время боролась с прогрессом науки и культуры, не как здоровый политический организм, т.е. в открытой дискуссии и с помощью веских научных аргументов, а с помощью консервации невежества, лжи, страха, пыток и костров. Ведь и тогда, и сейчас на кону стоит вопрос о сохранении материального и политического могущества сгнившей эксплуататорской «фирмы». Да, можно запугать одного, десять, сто человек, но можно ли отменить законы общественного развития с помощью костров или тюрем? Можно ли запретить миллионные массы, которые являются физическими носителями и исполнителями этих законов? Ясно, что нельзя.

Сам переход буржуазии к фашистской диктатуре, к тотальным запретам и кромешному террору означает не силу её, а политическое и экономическое бессилие перед грядущей революцией: в политике господствующего класса тупая сила и тупой запрет пускаются в ход тогда, когда больной и обречённый строй никакими другими способами удержать и защитить уже нельзя. Поэтому охота на красных «ведьм» в интернете и суд над одним львовским левым – это не победы фашизма, а знаки отчаяния, признание того, что «господа» не в состоянии остановить общественное и движение истории. У олигархии есть материальные богатства, оружие и гестапо, но практически нет опоры в обществе, нет такого общественного класса или прослойки, на которые она могла бы полностью и смело опереться в своей борьбе против рабочего класса. И потому олигархия опирается не на социальную группы, а на временное идейно-политическое состояние этих групп: сила фашизма состоит в неорганизованности и дезориентированности рабочего класса и трудящихся масс.

Это означает, что если часть (десятки, сотни тысяч, миллионы человек) рабочей и трудящейся массы осознает свои классовые интересы и станет коммунистическими агитаторами и пропагандистами, то никакое государство со всем карательным аппаратом ничего сделать не сможет, так как ротков будет столько, что никаких платков на них не хватит. И к тому же сам карательный аппарат государства, который олигархия вербует не на Луне, а в рабочем классе, среди трудящихся, среди мелкой буржуазии и мелкобуржуазных слоев населения, в такой обстановке тоже не останется застывшей скульптурой, а будет неизбежно подвергнут «эрозии» со стороны сознательной части рабочего класса и со стороны самой общественной практики, которая показывает вооружённым людям государства, что они, служа кучке негодяев, неизбежно становятся преступниками и врагами всего народа. А это дело очень опасное, так как ставит основную массу вооружённых слуг буржуазии между двух огней. В острой ситуации хозяева их неизбежно бросят и предадут (как они предали, например, в украинском майдане 2014 года печально известный «Беркут», на который и свалили потом все грехи за пролитую кровь), а с другой стороны, те, кто замазан в карательных акциях или долго колеблется и не переходит на сторону революции, могут быть и неизбежно будут уничтожены вооружённым многомиллионным рабочим классом. А идти единицам против миллионов — это чистое самоубийство.

Поскольку выше речь коснулась поведения подсудимого на следствии, постольку возникает нужда сказать несколько слов о том, каким может быть (и должно быть!) поведение левых и коммунистов, попади они в лапы фашистского государства.

Готовых инструкций и указаний на каждый случай тут нет и быть не может, но есть общие указания, основанные на большом опыте русских революционеров, от народовольцев до большевиков. Этот опыт показывает, что всякое сотрудничество арестованного революционера с полицией неизбежно означало конец его как революционера, фактически его предательство дела революции и своих товарищей.

Когда условия складывались так, что говорить по сути вопросов было вообще нельзя, не перед кем было выступать с обличительной агитационной речью, и при этом «просто» открывать свои политические убеждения также было нельзя, революционеры обычно отказывались от показаний.  В протоколах царских судов, проводивших слушания по делам большевиков, в графе «Показания подсудимого» часто писали: «От показаний отказался». В закрытых судах нет возможности изложить свои взгляды так, чтобы они стали достоянием широких рабочих масс. В этой обстановке коммунисты отказывались как от показаний на предварительном следствии, так и от каких-либо выступлений на «своих» процессах. Так, в частности, Ленин, арестованный в 1895 году по делу «Петербургского Союза борьбы за освобождение рабочего класса», не имел возможности выступить на суде, и отказался от всяких показаний, прекрасно понимая, что любое его слово может быть использовано против его товарищей.

Чем больше революционеров попадало в руки полиции, тем чаще перед партией вставал вопрос о том, как вести себя на предварительном следствии и какую тактику проводить на суде. К началу 1905 года среди большевиков-заключённых существовало общее правило, предписывающее воздерживаться на следствии от дачи показаний, так как, несмотря на царский закон от 07.06.1904 г. «О некоторых изменениях в порядке производства по делам о преступных деятелях государственных и о применении к оным постановлений нового уголовного уложения», предусматривающий разбор политических «преступлений» в открытом суде, предварительное следствие велось теми же жандармами, хотя и в присутствии прокурора. Это означало, что подследственным стали реже выламывать руки, однако, фальсифицировать протоколы допросов никто не перестал. Поэтому лучше всего было держаться так, чтобы протоколы допросов были пустыми.

А вот по поводу тактики на суде вопрос долгое время оставался открытым. В декабре 1904 года Е. Стасова по поручению товарищей пишет по этому вопросу Ленину. Ленинский ответ стоит привести в его главной части, так как он может быть использован именно как основа для выработки конкретной тактики поведения теми из коммунистических агитаторов, которые попадут в полицию и в суд. Ленин пишет:

«…Получил Ваш запрос насчёт тактики в суде…  в записке говорится о трёх группах, — может быть, имеются в виду три следующие оттенка, которые я пытаюсь восстановить:

1) Отрицать суд и прямо бойкотировать его.

2) Отрицать суд и не принимать участия в судебном следствии. Адвоката приглашать лишь на условии, чтобы он говорил исключительно о несостоятельности суда с точки зрения отвлечённого права. В заключительной речи изложить profession de foi (политическую программу, своё мировоззрение) и требовать суда присяжных.

3) Насчёт заключительного слова тоже. Судом пользоваться, как агитационным средством и для этого принимать участие в судебном следствии при помощи адвоката. Показывать беззаконность суда и даже вызывать свидетелей (доказывать своё алиби и т.п.).

Далее вопрос: говорить ли только о том, что по убеждениям социал-демократ, или признавать себя членом РСДРП? …Лично я не составил ещё себе определённого мнения и предпочёл бы, раньше чем высказываться решительно, побеседовать пообстоятельнее с товарищами, сидящими или бывавшими на суде. Для почина такой беседы я изложу свои соображения. Многое зависит, по-моему, от того, какой будет суд? Т.е. есть ли возможность воспользоваться им для агитации или никакой нет возможности? Если первое, тогда тактика № 1 (отрицание суда и его бойкот) негодна; если второе, тогда она уместна, но и то лишь после открытого, определённого, энергичного протеста и заявления. Если же есть возможность воспользоваться судом для агитации, тогда желательна тактика № 3 (пользоваться судом как агитационным средством). Речь с изложением profession de foi вообще очень желательна, очень полезна, по-моему, и в большинстве случаев имела бы шансы сыграть агитационную роль. Особенно в начале употребления правительством судов следовало бы социал-демократам выступать с речью о социал-демократической программе и тактике. Говорят: неудобно признавать себя членом партии, особенно организации, лучше ограничиваться заявлением, что я социал-демократ по убеждению. Мне кажется, организационные отношения надо прямо отвести в речи, т.е. сказать, что-де по понятным причинам я о своих организационных отношениях говорить не буду, но я социал-демократ и я буду говорить о нашей партии. Такая постановка имела бы две выгоды: прямо и точно оговорено, что об организационных отношениях говорить нельзя (т.е. принадлежал ли к организации, к какой именно и т.п.) и в то же время говорится о партии нашей. Это необходимо, чтобы социал-демократические речи на суде стали речами и заявлениями партийными, чтобы агитация шла в пользу партии. Другими словами: формально-организационные отношения мои я оставляю без рассмотрения, умолчу о них, формально от имени какой бы то ни было организации говорить не буду, но, как социал-демократ, я вам буду говорить о нашей партии и прошу брать мои заявления как опыт изложения именно тех социал-демократических взглядов, которые проводились во всей нашей социал-демократической литературе, в таких-то наших брошюрах, листках, газетах.

Вопрос об адвокате. Адвокатов надо брать в ежовые рукавицы и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает. Заранее им объявлять: если ты, сукин сын, позволишь себе хоть самомалейшее неприличие или политический оппортунизм… то я, подсудимый, тебя оборву тут же публично, назову подлецом, заявлю, что отказываюсь от такой защиты и т.д. И приводить эти угрозы в исполнение. Брать адвокатов только умных, других не надо. Заранее объявлять им: исключительно критиковать и «ловить» свидетелей и прокурора на вопросе проверки фактов и подстроенности обвинения, исключительно дискредитировать шемякинские стороны суда… Будь только юристом, высмеивай свидетелей обвинения и прокурора, самое большее противопоставляй этакий суд и суд присяжных в свободной стране, но убеждений подсудимого не касайся, об оценке тобой его убеждений и его действий не смей и заикаться. Ибо ты, либералишко, до того этих убеждений не понимаешь, что даже хваля их не сумеешь обойтись без пошлостей…

Вопрос об участии в судебном следствии решается, мне кажется, вопросом об адвокате. Приглашать адвоката и значит участвовать в судебном следствии. Отчего же не участвовать — для ловли свидетелей и агитации против суда.  Конечно, надо быть очень осторожным, чтобы не впасть в тон неуместного оправдывания, это что и говорить! Лучше всего сразу, до судебного следствия, на первые вопросы председателя суда заявить, что я социал-демократ и в своей речи скажу вам, что это значит.

Конкретно решение вопроса об участии в судебном следствии зависит всецело от обстоятельств: допустим, что вы изобличены вполне, что свидетели говорят правду, что вся суть обвинения в несомненных документах. Тогда, может быть, не к чему и участвовать в судебном следствии, а всё внимание обратить на принципиальную речь.

Если же факты шатки, агентурные свидетели путают и врут, тогда едва ли расчёт отнимать у себя агитационный материал для изобличения подстроенности суда. Зависит также дело и от подсудимых: если они очень утомлены, больны, устали, нет привычных к «судоговорению» и к словесным схваткам цепких людей, тогда будет, может быть, рациональнее отказаться от участия в судебном следствии, заявить это и всё внимание отдать принципиальной речи, которую желательно подготовить заранее. Во всяком случае, речь о принципах, программе и тактике социал-демократии, о рабочем движении, о социалистических целях, о восстании – самое важное.

Повторяю в заключение ещё раз: это мои предварительные соображения, которые менее всего следует рассматривать как попытку решать вопрос. Надо дождаться некоторых указаний опыта. А при выработке этого опыта товарищам придётся в массе случаев руководиться взвешиванием конкретных обстоятельств и инстинктом революционера».

Правильность этих генеральных ленинских указаний подтвердилась самым широким опытом, и поэтому они легли в основу поведения многих большевиков на следствии и в судебных процессах. И вчера и сегодня центральная идея в тактике коммунистов на суде заключается в твёрдости, партийной принципиальности, в наступательном, обличительном характере речей. Но при этом, как учит Ленин, не стоит метать бисер перед свиньями, оказавшись в наглухо запечатанном фашистском судилище. Нужно помнить, что в такой ситуации речь идёт не о защите своей жизни, а о защите своей организации от провала, о защите своей партии, своих взглядов, самого дела коммунизма. И тут ситуация может принять такой оборот, когда «говорить придётся, при этом ничего не сказав». В этом отношении очень полезно будет агитатору знать кое-что из юриспруденции и вникать во все детали процесса, чтобы при случае превратиться в «крючкотвора» (в хорошем смысле), т.е. из обвиняемого в обвинителя и шаг за шагом доказывать нарушение процедуры, полную несостоятельность обвинения и т.п.

Конечно, и конспиративный опыт, и опыт «судоговорения», и инстинкт революционера не падают с неба, а вырабатываются в практической работе, в борьбе, в постоянной марксистской учёбе. Борьба с фашистским следствием и судом – дело сложное, но вполне возможное. Для примера стоит привести Лейпцигский процесс 1933 года по делу о поджоге рейхстага, в результате которого нацистский суд был вынужден оправдать всех обвиняемых коммунистов. Димитров тогда не испугался суда, а превратил его в суд над самим фашизмом. Так что у нас есть, у кого брать практические уроки большевистского «судопроизводства».

М.Золин, М. Иванов