Военно-троцкистский заговор 1937 г.

Предисловие

В цикле статей «На подступах к большой войне», опубликованных на сайте «Рабочий путь», довольно много места заняло цитирование документов, имеющих отношение к право-троцкистскому заговору в Красной Армии. Некоторые наши читатели и критики упрекнули автора в том, что обильное цитирование несколько перегрузило материал и затруднило чтение. Высказывались мысли о том, что можно было бы обойтись сжатым и тезисным указанием сути того или иного документа.

Однако главным замечанием было то, что в цикл, посвящённый «чисто» военным вопросам, были включены 2–3 длинных главы, посвящённых право-троцкистскому заговору в Красной Армии. Мол, эти материалы не имеют прямого отношения к теме статей.

Странно было слышать эти замечания. И, тем не менее, можно ли было в статьях по конкретным вопросам подготовки СССР к войне обойти стороной этот заговор и не тратить время и место на длинные цитирования протоколов, писем, телеграмм и других документов, изобличающих группу Тухачевского в преступлениях против социализма и советского государства?

Нет, при анализе военных доктрин, вопросов мобилизации, строительства и боевой подготовки Красной Армии в последние предвоенные годы обойти этот заговор было совершенно невозможно. Почему? Потому что без выяснения роли военно-троцкистов в подрыве обороноспособности нашей страны нельзя более-менее ясно понять истинные причины поражений Красной Армии в начальном периоде Великой Отечественной войны. А поскольку все заговоры, уклоны, антипартийные группы, все виды и линии вредительства есть формы жестокой классовой борьбы мировой буржуазии против первого государства трудящихся, постольку нельзя рассматривать военную агрессию империализма против СССР в отрыве от его предварительной подрывной работы внутри нашей страны в 20–30-е гг.

Нетрудно понять, что каждый антисоветский право-троцкистский заговор наносил социалистическому государству сильнейший удар. Враги старались так организовать свою работу, чтобы метастазы диверсий и вредительства скрытно расползались по самым важным политическим, хозяйственным и идеологическим органам Советского Союза.

Не могла остаться в стороне и вооружённая сила революции, разведка и армия. Особенностью этих важнейших государственных органов было то, что армия и разведка есть наиболее мощная и грозная часть государства, которая непосредственно стояла между социализмом и миром капитала.  Ослабь эту защиту, разложи её изнутри, сделай в ней щели и подкопы – и советская власть становится на грань физического уничтожения, государство и партия превращаются в туловище без мышц, рук и ног, открытое для любого насилия. Промпартия, объединённый центр троцкистско-зиновьевского блока, позже – «параллельный» антисоветский центр и  право-троцкистский блок, – все они действовали, в основном, по линии политической, организационно-хозяйственной и идеологической, действовали уголовными методами. При всём значении и опасности этих заговоров непосредственно в руках «гражданских» правых и троцкистов всё же не было такой колоссальной материальной силы, как армия.

В руках верхушки военно-троцкистского заговора такая сила была, и в этом состоит особенность и величайшая опасность военного направления фашистской право-троцкистской «работы» в СССР.

В самом деле, в относительно мирное время 20–30-х гг. рабочий класс СССР и его ВКП(б) смогли справиться со всеми уклонами, попытками подрыва и разложения партии и государства, провели индустриализацию и коллективизацию, успешно боролись с хозяйственным вредительством, идеологическими диверсиями.

Но так как СССР был всегда, по выражению Ленина, на волосок от войны, то все завоевания Октября, все победы и достижения советского государства могли бы пойти прахом – при том условии, если бы в случае войны на пути капиталистических армий стояла небоеспособная, заранее ослабленная, мелкобуржуазно распропагандированная Красная Армия с убеждёнными фашистскими агентами во главе её.

В этом смысле военно-троцкистский заговор, его раскрытие и разгром означали, что партия большевиков и социалистическое государство имели дело, во-первых, с самой могущественной (сильной, влиятельной, разветвлённой, организованной, финансово-материально-технически обеспеченной, имеющей прямые выходы за рубеж и связи с реакционно-милитаристскими верхушками многих буржуазных государств) право-троцкистской организацией в СССР.

Во-вторых, если в борьбе большевиков с «гражданскими» троцкистскими блоками у ВКП(б) всё же был, так сказать, небольшой запас времени, то в деле с военно-троцкистским заговором нужно было действовать молниеносно, так как всякая затяжка его ликвидации ставила на карту «физическое» существование СССР: по тем стратегическим «коридорам», которые старательно создавались Тухачевским, Уборевичем, Путной, Гамарником, Примаковым и другими контрреволюционерами на западе и востоке страны, армии империалистических государств могли в любой момент и очень быстро прорваться к важнейшим центрам Советского Союза, разрезать страну на куски, уничтожить по частям верные остатки Красной Армии и НКВД, захватить промышленные районы, столицы, крупные города, пути сообщения и т. д.

Всё это в совокупности и означало бы быстрый и полный военный разгром СССР, уничтожение советского социализма, реставрацию капитализма с установлением крайних форм капиталистического рабовладения, разрыв единого государства на национальные куски.

Такова была прямая и непосредственная цель военно-троцкистского заговора. Такова же была и степень его опасности для рабочего класса и всех трудящихся СССР.

Поэтому, не отделяя организацию военно-троцкистов от всех остальных контрреволюционных групп, блоков и заговоров против социализма, считаем нужным продолжить особую тему заговора в Красной Армии, начатую в цикле «На подступах к большой войне», с тем, однако, условием, что постараемся на этот раз рассмотреть тему более целенаправленно и в то же время более широко.

Масштаб и глубина военного заговора потребовали включить в книгу многие доступные материалы, имеющие отношение к этому делу. Это означает, что для правильного понимания ситуации, кроме протоколов допросов и судебных процессов, добросовестному читателю будет нужно ознакомиться и разобраться с некоторыми документами ЦК ВКП(б), с политическими и оперативными отчётами НКВД, с обширными стенограммами Военных советов при НКО СССР, с приказами и справками различных ведомств, письмами руководителей страны и армии и т. д. Словом, чтобы более-менее детально выяснить связи военно-троцкистского заговора внутри и вне страны, методы подрывной работы, структуру и организацию, будет нужно коснуться тех документов, которые удалось разыскать в ходе работы над «Подступами…» и уже после этой работы, когда стало окончательно ясно, что требуется не просто продолжение и дополнение военно-троцкистской темы, а её конкретизация по вновь обнаруженным материалам.

Что касается связей, отношений части и целого, т. е. классовой борьбы в СССР в 20–30-е гг. и её составной части – заговора военной верхушки, то следствием по делу военно-троцкистской организации были установлены самые тесные и разносторонние связи между группой Тухачевского и другими право-троцкистскими организациями, которые действовали в стране. Так, наиболее тесно «работа» военного заговора переплеталась с «параллельным» антисоветским троцкистским центром, которым руководили Пятаков, Радек, Сокольников и др. Не менее близкие отношения у «штаба» Тухачевского были и с право-троцкистским блоком  – Бухарин, Рыков, Ягода, Крестинский и другие фашисты и предатели.

По понятным и объективным причинам особенно близкие отношения военных заговорщиков сложились с изменниками в НКВД, МИДе, разведке, наркоматах оборонной промышленности. Поэтому в книгу будут включены некоторые материалы, показывающие эти «боковые» ответвления подрывной контрреволюционной работы врагов. Иногда эти документы лишь косвенно касаются военных вопросов, но, тем не менее, они необходимы для понимания общей подготовки право-троцкистского буржуазного переворота в СССР.

Глава 1

Краткая предыстория военного заговора

В первой половине 1936 г. НКВД СССР вёл следствие по делам объединённого троцкистско-зиновьевского террористического центра и московского «параллельного» антисоветского троцкистского центра. В показаниях арестованных зам. директора завода «Магнезит» Е. Дрейцера, начальника строительства железной дороги Караганда-Балхаш С. Мрачковского, начальника Южно-Казахстанского областного земельного управления И. Рейнгольда фигурировали данные о существовании военной организации, тесно связанной с обоими троцкистскими центрами. По словам Дрейцера и Мрачковского, в эту военную организацию входили заместитель командующего Ленинградским военным округом В. Примаков и военный атташе в Англии В. Путна.

В результате оперативных мероприятий была установлена связь Примакова с активными деятелями параллельного антисоветского центра Пятаковым, Мураловым и Ратайчаком. На основании результатов предварительного следствия прокуратурой была выдана санкция на арест, и 14.08.1936 г. Примаков был арестован. 20.08.1936 г. в Москве был арестован Путна. Им обоим было предъявлено обвинение в участии в военном крыле объединённой троцкистско-зиновьевской организации в СССР.

С августа 1936 г. до мая 1937 г. Примаков категорически отрицал своё участие в контрреволюционной деятельности. Но в то же время он признавал, что с 1925 по 1928 гг. он примыкал к троцкистской оппозиции, и назвал некоторых известных ему оппозиционеров. Пользуясь тем, что к осени 1936 г. у следствия ещё не было общей картины заговора в Красной Армии, Примаков пишет двурушническое письмо в Политбюро на имя Сталина, в котором пытается оправдаться, но при этом и разоблачает себя. Вот что он писал:

«Я не троцкист и не знал о существовании военной контрреволюционной организации троцкистов. Но я виновен в том, что, отойдя от троцкизма в 1928 г., я не до конца порвал личные связи с троцкистами – моими бывшими товарищами по Гражданской войне и при встречах с ними (с Кузьмичёвым, Дрейцером, Шмидтом, Зюком) вплоть до 1932 г. враждебно высказывался о тт. Будённом и Ворошилове…».

Далее Примаков начинает противоречить сам себе, изворачиваться и невольно приоткрывать правдивые детали заговора:

«Личные отношения с бывшими троцкистами после моего отхода от троцкистской оппозиции прервались, и со многими я совершенно перестал встречаться… Заявление об отходе от троцкизма я написал в Кабуле, в полной изоляции от троцкистов – написал честно, без двурушничества, без обмана. Когда осенью 1930 г. вернулся я из Японии и виделся с Пятаковым, меня поразила одна фраза в нашем разговоре: говоря о линии партии, Пятаков сказал: «Делается то, что надо, но мы, вероятно, сделали бы это лучше». Я ответил на это: «Как можно делить на «мы» и «не мы», раз делается то, что надо?»… Раньше я часто бывал у Пятакова, с этого времени перестал бывать – не было доверия к его честности… после возвращения из Японии я очень активно работал в партии и армии… Я не троцкист и не контрреволюционер, я преданный боец и буду счастлив, если мне дадут возможность на деле, работой доказать это»[1].

По факту этого письма Примакова Политбюро решило лично заслушать его показания. Сталин, Молотов, Ворошилов и другие члены ПБ считали, что всё же не исключена ошибка, и может пострадать честный советский командир.

В свою очередь В. Путна на первых допросах 24–25.08.1936 г. показал, что он в 1926–1927 гг. участвовал в «работе» троцкистско-зиновьевской оппозиции, но к 1928 г. полностью от неё отошёл и больше никакой контрреволюционной деятельностью не занимался. На следующем допросе, 31.08.1936 г., когда ему были предъявлены доказательства об антисоветской работе в Лондоне, Путна признался, что давно знал о существовании всесоюзного и «параллельного» центров троцкистского блока, а также в том, что вместе с Примаковым участвовал в работе военно-фашистской организации в Красной Армии.

Среди материалов следствия, с которыми были ознакомлены Путна и Примаков, было заявление на имя наркома внутренних дел Ежова от одного из руководителей грузинского троцкистского центра С. Кавтарадзе, арестованного в октябре 1936 г. В этом документе, датированном 08.03.1937 г., сообщалось, в частности:

«В конце 1927 г. я был на квартире Белобородова (бывший зам. Наркома внутренних дел РСФСР), где тогда проживал Троцкий и где собирались главари троцкистской оппозиции. Застал там Белобородова, Троцкого, Сосновского, Раковского… После туда же пришли Муралов и Смирнов И. Н. Точно не помню, но один из последних сказал: «Я говорил с Тухачевским по вопросу о наших делах, борьбы с руководством партии, и Тухачевский заявил: «Вы дураки, раньше нужно было поговорить с нами, с военными, мы сила, мы всё можем, а вы действуете самостоятельно». Эту фразу я помню совершенно точно. Помню также, что это сообщение вызвало одобрение»[2].

06.05.1937 г. УНКВД по Московской области был арестован комбриг запаса М. Медведев, который до 1934 г. был начальником ПВО РККА. В тот же день, отвечая на вопросы следствия, Медведев сообщил данные на нескольких работников системы ПВО, которые, по словам Медведева «давно вызывали сомнения в их искренности и честности».

Несколько военных, указанных Медведевым, были вызваны в органы для дачи объяснений. По совокупности данных объяснений выяснилось, что сам Медведев давно и активно работает в троцкистской  военной организации Московского военного округа, которой руководит Б. Фельдман, в тот момент заместитель командующего МВО.

10.05.1937 г. получив для ознакомления дополнительные уличающие материалы, Медведев сообщает, что в РККА существует контрреволюционная организация, ставившая своей задачей «свержение Советской власти, установление военной диктатуры с реставрацией капитализма, чему должна была предшествовать вооружённая помощь интервентов»[3].

Медведев назвал и руководящий центр этой организации. В него входил Тухачевский – как основной кандидат в военные диктаторы, а также Якир, Путна, Примаков и Корк.

13.05.1937 г. московским управлением НКВД был арестован начальник Военной Академии им. Фрунзе А. Корк. В своём заявлении от 16.05.1937 г. на имя НКВД Ежова он признал себя виновным в том, что вместе с Тухачевским и Путной принадлежал к «штабу переворота военной организации правых».

Такая оперативность арестованного объяснялась, в том числе, и тем, что Корку было предъявлено заявление[4]  А. Белобородова в УНКВД Азово–Черноморского края от 23.04.1937 г. В этом заявлении Белобородов, среди прочего, сообщал:

«Когда троцкистско-зиновьевский блок к концу 1927 г. был разбит и поражение его уже ко времени XV партийного съезда, особенно после съезда, стало совершенно бесспорным, Троцкий начал постепенно составлять прогноз о развороте и формах троцкистской деятельности в более или менее близком будущем. Прогноз этот в общих чертах… выглядит следующим образом:

— социальные сдвиги в стране будут продолжаться, что, разумеется, будет давить на партийные ряды и тем самым создавать предпосылки для антипартийной борьбы и для привлечения к троцкизму, также как и к другим антипартийным фракциям, новых сторонников;

— борьба против партруководства, хотя и будет продолжать вестись политически, на основе прежних основных фракций (троцкисты, зиновьевцы и проч.), но с огромными изменениями по форме. Эти изменения в форме будут вызываться… новой фазой партийного режима, когда более или менее открытое складывание деятельности антипартийных групп: выступления, заявления, платформы, почти открытая вербовка сторонников – уже невозможна;

— изменения в форме деятельности коснутся как прежних кадров троцкистов, так и особенно вновь примыкающих к нему сторонников: отдельные группы их будут крайне дробными и будут складываться больше всего по «профессиональному» признаку (военные группируются с военными, литераторы с литераторами, наркомфиновцы с наркомфиновцами и т. п.), а затем это складывание пойдёт преимущественно вокруг отдельных лиц, более или менее выдающихся по своей роли в той или иной отрасли работы или в данной местности…

При очередном широком развороте событий отдельные группы, вновь возникшие за период преобладания указанных выше новых форм деятельности неизбежно бы сразу же объединились, и на этот раз уже открыто, вокруг основных троцкистских кадров».

Кто же, по мнению Троцкого, входил в эти «основные кадры»?

Белобородов пишет:

«По мере создания этого прогноза Троцкий прикидывал, вокруг каких лиц будут создаваться троцкистские группы из новых сторонников, т. е. из людей, хотя и не принимавших до сих пор открытого участия в борьбе с партруководством на стороне троцкистов, но известных Троцкому по их высказываниям, беседам с ними, настроениям и т. п. Назывались при этом не только те лица, которые в будущем возглавят группировки, но и те, которые примкнут к группам, если около них окажется подходящий «групповод» В качестве будущих «групповодов» были названы: Эйдеман… Дыбенко, Якир. В связи с этим же вопросом о будущих новых группировках в военной среде назывались фамилии Корка и Куйбышева (военного)…»[5].

15.05.1937 г. был взят под стражу Б. Фельдман, который 16–19 мая дал развёрнутые показания о контрреволюционной деятельности и персональном составе военно-троцкистского заговора.

22 мая 1937 г. были арестованы заместитель Наркома обороны СССР М. Тухачевский и председатель Центрального совета Осоавиахима Р. Эйдеман.

28 и 29 мая 1937 г. задерживаются на месте службы командующий Киевским военным округом И. Якир и командующий войсками Белорусского военного округа И. Уборевич. На первых допросах все эти генералы отрицали предъявленные обвинения, но через несколько дней под влиянием множества собранных улик и доказательств они стали давать признательные показания. Так, на допросе 26.05.1937 г. Тухачевский заявил:

«Я возглавлял контрреволюционный военный заговор, в чём полностью признаю себя виновным. Целью заговора являлось свержение существующей власти вооружённым путём и реставрация капитализма»[6].

В течение мая 1937 г. свою вину в контрреволюционной деятельности полностью признали ранее арестованные Примаков и Путна. Среди показаний этих заговорщиков стоит упомянуть заявление Примакова на имя Ежова от 27.05.1937 г. В нём Примаков, в частности, писал:

«…В течение девяти месяцев я запирался перед следствием по делу о троцкистской контрреволюционной организации и в этом запирательстве дошёл до такой наглости, что даже на Политбюро перед т. Сталиным продолжал запираться и всячески уменьшать свою вину. Тов. Сталин правильно сказал, что «Примаков – трус, запираться в таком деле – это трусость». Действительно, с мой стороны это была трусость и ложный стыд за обман. Настоящим заявляю, что, вернувшись из Японии в 1930 г., я связался с Дрейцером и Шмидтом, а через Дрейцера – с Путна и Мрачковским, и начал троцкистскую работу, о которой дам следствию полное показание – о деятельности троцкистской контрреволюционной организации и о всех известных мне троцкистах армии»[7].

Действительно, от Примакова были получены показания, изобличающие таких военных деятелей, как С. Каменев, Я. Гамарник, П. Дыбенко, С. Урицкий.

На заключительном этапе предварительного следствия Тухачевский, Якир и Путна подробно излагают свои планы военного поражения СССР, размах вредительства в Красной Армии, а также дают запоздалые рекомендации, направленные на «повышение мощи Красной Армии и укрепление обороноспособности страны»[8].

09.06.1937 г. все привлечённые по делу о военно-троцкистском заговоре были допрошены в Прокуратуре СССР при участии Прокурора СССР А. Я. Вышинского. Все обвиняемые в сжатой форме подтвердили показания, данные на предварительном следствии. В тот же день прокуратурой было сформулировано обвинительное заключение. Согласно Заключению подследственные обвинялись в том, что в целях свержения советского правительства, захвата власти и реставрации в СССР капитализма в 1932–1933 гг. по указанию германского генерального штаба и Троцкого создали антисоветскую военно-фашистскую организацию и руководили её деятельностью.

В обвинительном заключении, в частности, говорилось:

«Для достижения своих преступных изменнических целей военно-троцкистская организация систематически осуществляла вредительскую и подрывную работу в Красной Армии, установила антигосударственные связи с военными кругами Германии и систематически передавала германскому генеральному штабу, а также разведывательным органам Польши, шпионские сведения о состоянии вооружения и снабжения Красной Армии; разработала план поражения и разгрома Красной Армии на фронтах наступления германских и польских войск; подготовляла совершение террористических актов против руководителей ВКП(б) и Советского правительства и организовала ряд диверсионных групп, преимущественно на предприятиях оборонного значения»[9].

10.06.1937 г. чрезвычайный пленум Верховного Суда СССР образовал Специальное судебное присутствие для рассмотрения дела по обвинению Тухачевского, Корка, Якира, Уборевича, Путны, Эйдемана, Примакова и Фельдмана в преступлениях, предусмотренных статьями 58¹⁶, 58⁸ и 58¹¹ Уголовного кодекса РСФСР. В состав Специального судебного присутствия вошли: председатель Военной Коллегии Верховного Суда СССР В. Ульрих, зам. наркома обороны по ВВС Я. Алкснис, командующий ОКДВА В. Блюхер, командующий МВО С. Будённый, начальник Генерального штаба РККА Б. Шапошников, командующий Белорусским ВО И. Белов, командующий Ленинградским ВО П. Дыбенко, командующий Северокавказским ВО Н. Каширин.

11.06.1937 г. в Москве Специальное судебное присутствие ВС СССР рассмотрело дело по обвинению подследственных лиц в измене родине, шпионаже и подготовке террористических актов. Все обвиняемые признали себя виновными в предъявленных преступлениях и приговорены к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведён в исполнение 12.06.1937 г.

Но точка в деле военно-троцкистского заговора поставлена не была. За годы своего существования он пустил «корешки» практически во все сферы жизни Красной Армии и военной промышленности СССР. Поэтому следствию пришлось ещё более года выявлять связи руководящей верхушки военно-троцкистов, находить запасные руководящие группы, отслеживать их связи с иностранными военными и разведывательными органами. Всего по делу о военно-троцкистском заговоре было разоблачено 408 человек из высшего руководства РККА, ВМФ, НКИД, разведки и Осоавиахима, из них 386 человек были членами ВКП(б).

Так в самых общих чертах выглядела хронология заговора в Красной Армии. Настало время разобрать его детали.

Военный совет

24 мая 1937 г., после рассмотрения в ЦК объёмной докладной записки НКВД, был поставлен вопрос о пребывании в ВКП(б) Рудзутака и Тухачевского и передаче их личных партийных дел в НКВД. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «О Я. Э. Рудзутаке и М. Н. Тухачевском» гласило:

«ЦК ВКП(б) получил данные, изобличающие члена ЦК ВКП Рудзутака и кандидата ЦК ВКП Тухачевского  в участии в антисоветском троцкистско–правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии.

В связи с этим Политбюро ЦК ВКП(б) ставит на голосование членов и кандидатов ЦК ВКП предложение об исключении из партии Рудзутака и Тухачевского и передаче их дела в Наркомвнудел»[10].

25–26 мая 1937 г. Пленум ЦК ВКП(б) принимает постановление «О Рудзутаке и Тухачевском»[11]. Вот его текст:

«На основании данных, изобличающих члена ЦК ВКП(б) Рудзутака и кандидата в члены ЦК ВКП(б) Тухачевского в участии в антисоветском троцкистско-правом заговорщическом блоке и шпионской работе против СССР в пользу фашистской Германии, исключить из партии Рудзутака и Тухачевского и передать их дела в Наркомвнудел».

Через неделю, 1 июня, был созван и начал работу Военный совет при Народном комиссаре обороны СССР[12]. На повестке дня стоял один основной вопрос: о раскрытии органами НКВД контрреволюционной фашистской правотроцкистской организации в Красной Армии, обстоятельства «работы» этой организации и её последствия.

Первое заседание Военного совета открыл Ворошилов, который объявил, что «органами Наркомвнудела раскрыта  в армии долго существовавшая и безнаказанно орудовавшая, строго законспирированная, контрреволюционная фашистская организация, возглавлявшаяся людьми, которые стояли во главе армии»[13], и дал общий обзор этого заговора.

Ворошилов был вынужден признать, что недооценивал количество и «качество» скрытых врагов в армии. Незадолго до Военного совета, на Февральско–мартовском 1937 г. пленуме ЦК ВКП(б)[14] Ворошилов и Гамарник выступали как раз по вопросу о положении с кадрами в армии. Тогда, по оценке Ворошилова, политико-моральное состояние личного состава Красной Армии не вызывало особой тревоги.

«У нас, – говорил  Ворошилов, – в рабоче-крестьянской Красной Армии к настоящему моменту… к великому счастью, пока что вскрыто не особенно много врагов народа. И они несколько иное место занимают в рядах всех врагов, которые вскрылись органами НКВД в других наркоматах. Это во-первых. Во-вторых, эти господа, которые сейчас открыты как враги, как представители фашистских японо-немецких троцкистских групп, они располагались в командных кадрах. Среди наших инженерных, технических кадров, пока что, за исключением отдельных небольших, малозаметных, пока что представители вредительства не вскрыты…

К настоящему моменту армия представляет собой боеспособную, верную партии и государству вооружённую силу… отбор в армии исключительный. Нам страна даёт лучших людей»[15].

Теперь же, на Военном совете, Ворошилов говорит о том, что размах и опасность заговора в Красной Армии превзошли все его предположения:

«Ещё три месяца тому назад то, что сейчас мы знаем, ни для ЦК, ни для всех нас — отдельных работников — не было ведано. Здесь, на пленуме Центрального Комитета, было вскрыто много всяких мерзавцев, продажных шпионов, вредителей, диверсантов, убийц. Были они вскрыты и в наших рядах, но ничего похожего на то, что теперь стало известно, тогда ещё не было видно…

Я тогда здесь с гордостью заявлял, что у нас мало контрреволюционеров, а у него — Кагановича — их много. Я радовался тому, что все эти контрреволюционеры были вскрыты. Правда, я поправился тогда и сказал, что думаю, что не все ещё мерзавцы у нас раскрыты; надо было думать, что и в рядах нашей армии эти господчики, эта погань должна была существовать. Враг не настолько прост, враг не настолько глуп, чтобы не запустить свои подлые щупальца в этот наиболее деликатный, наиболее действенный, наиболее важный, нужный всякому государству аппарат, каким является Рабоче-крестьянская Красная Армия. Но повторяю, товарищи, я не допускал, не мог поверить, чтобы столько и таких подлецов мы могли раскрыть, мы могли обнаружить в рядах высшего командного состава, в рядах нашей славной, нашей доблестной Рабоче-крестьянской Красной Армии»[16].

Далее Ворошилов кратко рассказывает о политическом единстве, целях, связях и конкретных действиях военных и «гражданских» контрреволюционных организаций:

«Эта шайка, возглавляемая Рыковым, Бухариным, Томским… Углановым и целым рядом других подлецов, эта шайка смыкалась и с контрреволюционной бандой троцкистов и зиновьевцев, с контрреволюционной бандой, которая была для специальных целей создана в Кремле, с так называемой кремлёвской организацией и с контрреволюционерами нашими, военными сволочами, которая заодно вместе со всеми этими господами действовала.

…Все эти контрреволюционные элементы и группы, озлобленные против нашего государства, против нашей партии, пылающие злобой против социализма, они нащупали друг друга, своевременно контактировали свою работу и затем уже выступали как единое целое. Выступали на всех поприщах своей злостной подрывной, подлой контрреволюционной работы. Они все одинаковы — и «правые», и так называемые в своё время «левые» троцкистско-зиновьевские банды, и все иные прочие, включительно до правых и левых эсеров, до анархистов и социалистов-революционеров. Все они объединились на одном — уничтожить всеми путями и средствами рабоче-крестьянскую страну, уничтожить власть, советскую власть, привести страну к положению, когда капитализм, как неизбежная, с их точки зрения, форма, должен воцариться в нашей стране, прийти к реставрации капитализма.

И в этом направлении работали все эти господа, не гнушавшиеся, повторяю, никакими средствами в своих действиях — ни подготовкой убийств и убийством там, где это можно было, руководителей партии и правительства. И убивали рабочих-стахановцев, ударников устройством катастроф на железных дорогах, на рудниках, заводах, фабриках, организацией вредительства во всех областях нашего народного хозяйства, во всех частях, во всех порах нашей социалистической жизни. Всюду буквально, в том числе и в рядах Рабоче-крестьянской Красной Армии, во всех областях, не только материального оснащения, не только материальной подготовки к обороне нашей страны, но и в области боевой подготовки, в области политической подготовки и т. д. Всё было принято во внимание врагом, всё было сделано для того, чтобы вредить, чтобы срывать, чтобы готовить гибель нашему государству».

Ворошилов конкретизирует роль военного крыла право-троцкистской организации:

«Эти господа все до одного… в конечном счёте готовились к тому, чтобы нашу армию, если так все они — и «правые», и «левые», вся эта дрянь — заявляли, если им не удастся свергнуть, покончить с нынешним правительством, с нынешним режимом, как они говорят, социалистическим, если им не удастся покончить до войны, то на войне уж обязательно они должны были ликвидировать, угробить сперва армию, нанеся ей удар всеми заранее строго обдуманными путями, а потом совершить переворот внутри страны. Для этого привлекались, разумеется, и те хозяева, люди, ради которых и во имя интересов которых эти господчики работали — и немцы, и японцы, и поляки, и ещё неизвестно кто. Одним словом, весь международный капиталистический сволочной мир — все они были хозяевами этих продажных шкур, все они должны были действовать заодно».

Кто курировал и политически руководил заговором в Красной Армии?

На этот вопрос Ворошилов отвечает так:

«Во главе всей этой работы, как и должно быть, разумеется, стоял Троцкий. К нему тянутся все нити. Он является душой, вдохновителем и тем идейным, если можно говорить об идейности в отношении этих господ, тем идейным стержнем, вокруг которого завязался весь этот комплот всех этих господ…».

Были ли конкретные факты, которые подтверждали бы давнюю связь группы Тухачевского с Троцким и его фашистскими кураторами?

Да, такие факты были. Они были установлены следствием, зафиксированы и предоставлены в НКО в конце мая 1937 г. как раз для подготовки Военного совета. Эти выписки из протоколов допроса арестованных военных троцкистов Ворошилов и цитировал в своей вечерней речи 01.06.1937 г.

О чём же рассказывали арестованные?

Один из самых законспирированных троцкистов, И. Батис, бывший военно-морской атташе посольства СССР в Турции, показывал, что ещё в конце 20–х гг. Путна, Фельдман, Тухачевский и другие военные заговорщики установили целую систему связи с Троцким: время и места контактов, способы увязки всей контрреволюционной деятельности, каналы передачи информации, места въезда и выезда нужных людей из СССР и т. д. Батис показал, что в 1930 г., будучи послан в Турцию в качестве военно-морского атташе, он связался там с Троцким, лично увиделся с ним и получил первые необходимые установки и указания для передачи руководству военного заговора.

О своей второй встрече с Троцким Батис показывал так. Он увиделся с Троцким в Стамбуле. Батис передал Троцкому информацию о Белорусском военном округе, которую тот запрашивал в конце 1929 г. при первом «свидании». После передачи информации Троцкий дал Батису очередные директивы для «военных», а потом они условились встретиться ещё раз.

Когда новая встреча произошла, Троцкий задал Батису прямой вопрос о том, желает ли тот быть  полезным Троцкому в его борьбе со Сталиным?

На вопрос следователя, каков был ответ, Батис заявил:

«Я сказал, что я считал его (Троцкого) всегда вождём, никогда не изменял ему и не изменю ему»[17].

После этих слов Троцкий предложил Батису рассказать, что предпринимают работники ГПУ при полпредстве СССР в Турции против Троцкого и его «товарищей». Батис ответил, что о действиях ГПУ в этом отношении ему ничего не известно, но сообщил, что думают о Троцком посольские работники.

На очередной встрече Троцкий снова дал Батису конкретные установки для военной организации в РККА, запросил данные о Киевском военном округе  и, кроме того, заметил Батису, что

«легальная борьба со Сталиным невозможна… Наступило время других методов борьбы… во всех звеньях советского аппарата»[18].

Речь шла о терроре, широком применении вооружённого насилия против руководства ВКП(б), советского государства и тех его органов, которые наиболее опасны для внутренней контрреволюции. Батис с такой постановкой вопроса согласился и сообщил Троцкому, что так же думают и многие военные на Украине и в Москве.

Все встречи Батиса  с Троцким состоялись в конце 1929—1930 гг. Это важный факт, который показывает, что, во-первых, к тому времени верхушка военного заговора в целом сложилась, а во-вторых, что этот «штаб» уже в 1930 г. наладил через разведку и Народный комиссариат иностранных дел интенсивную связь с Троцким и его заграничными группами.

О дальнейших контактах между верхушкой военного заговора и Троцким говорил Путна:

«Узнав о том, что я вызываюсь в последних числах сентября 1935 г. в Москву — это происходит уже через 5 лет (пребывания в Лондоне) — я сообщил об этом Седову, сыну Троцкого…».

Седов в тот момент был в Лондоне, где Путна служил военным атташе советского полпредства. Путна, будучи военным атташе в Англии, много лет получал от Троцкого указания и директивы для передачи их Тухачевскому в СССР по каналам дипломатической почты, но, кроме того, он регулярно отчитывался перед Троцким обо всех событиях в посольстве, докладывал секретную переписку с Москвой, а также согласовывал с ним все свои поездки и рабочие планы. По сути, с 1930 г. настоящим и непосредственным начальником Путны стал Троцкий.

На вопрос следователя о том, были ли Путне даны директивы Тухачевского о дальнейшей связи с Троцким, Путна отвечал так:

«Это было в первых числах октября 1935 г. Тухачевский, получив письмо (от Троцкого) и ознакомившись с ним, спросил меня, знаком ли я с содержанием… и добавил, что Троцкий может на него (на Тухачевского) рассчитывать».

О тесной и прямой связи Тухачевского с Троцким говорил в своих показаниях и Фельдман. Его спросили, сообщал ли ему Тухачевский о том, что имеет связь с Троцким? Фельдман ответил утвердительно, добавив, что Путна являлся основным «передатчиком» писем. Это также подтверждает, что начало связи Тухачевского с Троцким относится не к 1932—1933 гг., а к более раннему периоду, когда Путна был командирован в Лондон.

О связи с Троцким рассказывал и сам Тухачевский. На вопрос следствия: «Когда вы установили связь с Троцким и какие получали от него директивы?» последовал ответ:

«Связь с Троцким я установил через Ромма… в 1929 г.».

Далее Ворошилов отмечает этапы, по которым развивался военный заговор:

«Вы видите, что эти господа, связавшись с Троцким, вели работу по расстановке сил, вербовали людей и консолидировали, как они сами об этом говорят, все контрреволюционные элементы на работу против нашего государства, против нашей партии.

Цели и задачи этих господ на разных этапах были разные. Первое время они связывались с Троцким, Троцкий связывал их с контрреволюционными всякого рода элементами разведок. Затем они начинают собирание сил и создание крупной, по всем правилам организационного искусства созданной, военной организации»[19].

Из материалов, приведённых ранее в цикле «На подступах к большой войне», внимательный читатель понял, что в военно-троцкистском заговоре особую роль играл «несгибаемый» Примаков. В своём выступлении на Совете Ворошилов отдельно и подробно останавливается на его показаниях, называя детали, которых не было в первых сводках НКВД о военном заговоре.

Например, он сообщает о том, что под тяжестью предъявленных улик Примаков был вынужден признать роль Тухачевского в заговоре:

«Из всего изложенного со слов Пятакова, Фельдмана, Корка мне стало известно, что в 1934 г. Тухачевский являлся организатором и руководителем антисоветского заговора»[20].

Тут нужно сказать, что долгое время Примаков и некоторые другие арестованные старательно выгораживали Тухачевского, не называли его вообще. А Примаков, как было показано выше, до последнего вообще отрицал свою виновность, так как признание им своей вины неизбежно приводило к раскрытию Тухачевского, а упоминание Тухачевского вело к признанию Примаковым своей вины. Вот что об этом докладывал Ворошилов:

«Он отрицал это в течение 8-ми с лишним месяцев, заявлял, бия себя в грудь, что он честный большевик. Он не постыдился, глядя в глаза всему Политбюро, на очной ставке его, Примакова с Гарькавым, заявить, что он честный большевик и ни в чем не повинен. А через 3—4 дня он не только рассказал о всей своей подлой деятельности, не только рассказал о том, что ему было дано специальное указание законспирироваться и держаться до конца, наживать себе капитал в армии, готовиться к большой роли на случай войны, на случай необходимости ударить нашу армию в спину, но он раскрыл всех своих сообщников, в том числе и своего «вождя» Тухачевского»[21].

Кроме того, припёртый уликами, Примаков открыл некоторые наиболее ранние обстоятельства заговора в РККА:

«Связавшись с участниками заговора, я узнал, что основной, деловой, практической установкой на ближайшее время является собирание сил и их расстановка внутри армии… Основные директивы, полученные за это время из-за границы, мне известны со слов Дрейцера и Путны. Они заключались в том, что Троцкий требовал создания военной организации, усиления её в армии, пользуясь обострением классовой борьбы… В соответствии с этими директивами и шла работа, вплоть до 1933 г.»[22].

Слова Примакова подтверждает Эйдеман:

«Основная ставка делалась на организацию при соответствующих условиях вооружённого восстания в стране во время войны…»[23].

Видим, что вполне закономерным было то, что с 1931 г., оформившись и укрепившись, военно-троцкистский заговор сросся и начал совместно действовать со всеми центральными контрреволюционными организациями, особенно с правыми. Об этом как раз и показывал Примаков, говоря о директивах Троцкого и упоминая в этой связи гражданского троцкиста Дрейцера, которым непосредственно руководил Пятаков.

А вот что по этому поводу писал сам Тухачевский:

«Антисоветская военная организация в армии была связана с троцкистско-зиновьевским центром и правыми заговорщиками и в своём плане намечала захват власти путём дворцового переворота, т. е. захват правительства и ЦК в Кремле…».

Между «линиями» внутренней контрреволюции были свои связующие звенья. Основным   связующим звеном между военными троцкистами и правыми был Корк. Он входил сразу в обе организации и смыкал, таким образом, военную контрреволюционную организацию со «штабом» Бухарина и Рыкова, а также с Горбачёвым и Петерсоном из «организации Кремля», из той самой «организации», которая непосредственно отвечала за «дворцовый переворот», т. е. за арест или убийство членов Политбюро. Член «организации Кремля» Петерсон показывал, что  часто

«на одном совещании присутствовали Корк, Путна и Горбачёв».

Военная организация ставила своей главной задачей подготовку разгрома Красной Армии во время войны. Контрреволюционеры открыто говорили об этом. Так, Ефимов, бывший начальник Главного артиллерийского управления рассказывал следователю, что в 1935 г., во время многочисленных бесед с Тухачевским, тот постоянно указывал на необходимость всестороннего подрыва обороноспособности страны, а конкретно, по линии артиллерийского управления. По установке Тухачевского Ефимов должен был «заваливать» приёмку на вооружение новых и качественных образцов артиллерийской техники, затягивать и волокитить испытания орудий, проталкивать, где возможно, негодные и морально устаревшие образцы полевых и гаубичных орудий.

«Интересы» Главного артиллерийского управления тесно сплетались с подрывной работой в военной промышленности, в которой как раз орудовала группировка Пятакова. По поводу срыва производства современного артиллерийского оружия для Красной Армии кое-что сообщил Примаков:

«С ними (с Тухачевским и  Ефимовым) был связан Пятаков. Пятаков был в курсе всех этих дел, помогал им всемерно не только словом, но и чёрным, подлым делом»[24].

Само собой, вредительство и подрыв шли не только по линии артиллерийского управления. Тот же Корк, отвечая на вопрос: «Расскажите, что именно правотроцкистская контрреволюционная организация… делала в направлении контрреволюции?», показывал:

«Основная задача, которую наша… организация ставила перед собой в этом направлении, заключалась в том, чтобы вся наша деятельность в целом, в комплексе… обеспечила бы противнику одержание победы»[25].

Но всё же артиллерийское «направление» вредительства было у группы Тухачевского—Пятакова на особом счету. То, что по артиллерии — главной ударной силе армии — заговорщики били всерьёз, подтверждал в своих показаниях и Фельдман:

«Тухачевский мне говорил, что берётся ставка на снижение темпов разворота вооружений в армии, главным образом артиллерии… на которую они налегали и действовали вовсю»[26].

Поскольку правые и троцкисты отлично понимали, что кадры решают всё не только у большевиков, постольку вопросу о подборе и расстановке людей уделялось огромное внимание.   Фельдман, который в «штабе» военного заговора отвечал за кадры, писал в своих объяснениях:

«Практически передо мной Тухачевский ставил задачу вербовки новых участников заговора и их соответствующую расстановку… В мою работу входил поиск и подготовка повстанческих кадров».

Так что дело вредительства у военных троцкистов было поставлено по всем правилам государственного управления — с разделением функций и «ведомств».

Показания Лапина

Прервём ненадолго доклад Ворошилова и оценим обстановку, которая сложилась в связи с военно-троцкистским заговором в Дальневосточной армии.

Это был особый район: важнейший в стратегическом и экономическом отношении, с колоссальными природными богатствами, Дальний Восток был в военном отношении слабее, чем запад СССР. Именно там существенную роль во вредительской и кадровой «политике» военно-троцкистов сыграл А. Лапин, одна из ключевых фигур заговора на Дальнем Востоке, комкор и начальник ВВС ОКДВА. Хотя дело Лапина не рассматривалось на одном процессе с делом группы Тухачевского, всё же на его «подвигах» стоит остановиться отдельно.

Будучи арестован, Лапин сразу же рассказал, что

«Путна поставил передо мной следующую задачу: вербовать новых участников в контрреволюционную организацию… а также осуществлять вредительство в оборонном строительстве»[27].

Почему Путна поручает два важнейших вредительских участка именно Лапину?

Дело в том, что Лапин был особо опасен, так как одно время фактически руководил всей системой боевой подготовки и военного строительства в Особой Дальневосточной армии.

Развернув подрывную и вредительскую работу, он и его подручные маскировали дело так, что факт высокой аварийности в ВВС, вредительство в укрепрайонах, факты низкой боевой и мобилизационной готовности войск со стороны выглядели, как цепь случайных событий. В своих докладах в НКО Лапин утверждал, например, что одной из главных причин высокой аварийности является боязнь лётчиков летать на скоростных машинах, а причиной плохого качества аэродромных полос — сдвиги дальневосточных тектонических плит и т. д.

Размах вербовочной деятельности Лапина также был значительным. В 1934—1936 гг. он вовлёк в дальневосточную военно-троцкистскую организацию многих высших командиров ОКДВА: помощника командующего армией Дзызу, командира 18-го стрелкового корпуса Пашковского, начальника ВВС Приморской группы ОКДВА Флоровского, а также нескольких командиров бригад, эскадрилий, многих ведущих работников главных штабов.

Вербовка шла по всем правилам разведывательного дела. Ей предшествовала «глубокая биографическая разработка» кандидата. Путна или Лапин, наметив подходящего командира высокого ранга, поручали своим наиболее доверенным лицам проверить его биографию и послужной список. Если выяснялось, что человек ранее был троцкистом, или находился в приятельских отношениях с ведущими военными заговорщиками, или высказывал недовольство коллективизацией, советской властью и т. п. — то его тут же брали «в оборот».

Как именно это происходило, можно показать на примере вербовки Флоровского, занимавшего важнейшую должность в ВВС Приморья. Эту вербовку сам Лапин называл «классическим случаем», который использовался троцкистами довольно часто:

«Зная, что Флоровский в 1924 г. и в более поздние годы стоял на троцкистских позициях и что он в прошлом находился в приятельских отношениях с Примаковым… я решил это использовать и завербовать его в контрреволюционную троцкистскую организацию…

Бывая по роду своей службы в Никольск-Уссурийске, я стал обрабатывать Флоровского… в троцкистском направлении… я заявил ему, что им интересуются некоторые троцкисты, которые хотят установить с ним связь.

Вначале он ответил неопределённо. Я обработку Флоровского усилил. В одну из наших… бесед Флоровский мне сказал, что он стоит на старых троцкистских позициях и готов возобновить борьбу с ВКП(б). После этого он мною был завербован в… организацию».

Тут к словам Лапина надо добавить, что таким путём, по признаку старой принадлежности к троцкистской оппозиции, были завербованы командиры ОКДВА, которые занимали посты на самых важных и ответственных участках. Так были завербованы коменданты Полтавского и Благовещенского укреплённых районов Петрушин и Круглов, старший инженер-строитель капитан Ударцев, начальник отдела боевой подготовки штаба ОКДВА Сухомлин и другие лица.

«При вербовке, — продолжает свои показания Лапин, —  я заявил Флоровскому, что в ОКДВА существует… организация, которая вовлекает… старых троцкистов, готовых принять практическое участие в борьбе за свержение советской власти.

В разговоре с Флоровским о положении в Южном Приморье, я нарисовал, в соответствии с установками Путна, ему такую картину, из которой видно было, что в будущей войне перевес на стороне японской армии и что хозяевами положения будут японцы.

Флоровский с моими пораженческими доводами согласился, после чего я ему заявил, что если он понимает обстановку, то надо сделать из этого определённые выводы, и добавил, что троцкистская организация нашла выход из этого положения, и что если поражение нависло, то надо идти навстречу этому поражению и вести работу по подготовке свержения советской власти…

Получив согласие Флоровского на участие в военном заговоре, я рассказал ему об основных установках нашей контрреволюционной организации, которые сводятся к следующему:

— вести работу по ослаблению военной мощи армии с тем, чтобы в период войны добиться поражения сов. власти;

— организация диверсий и вредительства;

— осуществление террористических актов над руководителями ВКП(б) и советского правительства;

— шпионаж в пользу иностранных разведывательных органов.

Эти установки Флоровский одобрил и принял. Исходя из общих установок контрреволюционной троцкистской организации, я перед Флоровским поставил следующие задачи:

— готовить кадры… для организации, для чего он должен вовлекать в организацию новых участников, и

— организовать вредительство и диверсии в частях ВВС ОКДВА»[28].

После того, как в организацию завербовывался тот или иной высший командир, троцкисты приступали к «кадровому ветвлению». Так, после своего согласия на работу в заговоре, Флоровский приступает к вербовке новых членов – уже из своего окружения. В 1935—1936 гг. он привлёк к вредительской «работе» более 12 командиров разных рангов, в том числе, командиров авиаэскадрилий, авиаотрядов, штабных офицеров, а также инженерных работников, которым организация отводила особую роль.

Вредительство в ВВС ОКДВА обычно проводилось путём срыва боевой подготовки и технических диверсий в обслуживании самолётов и военном строительстве. Лапин свидетельствует об этом так:

«Показателем того, что Флоровский точно проводил в жизнь установки организации, может являться то, что в 1935 и 1936 гг. в Приморской группе катастроф и аварий было в 2–3 раза больше, чем в других соединениях и частях ОКДВА. Кроме того, Флоровским было сорвано аэродромное строительство, так, например, он сорвал строительство… аэродромов: Бильмановского, Кремовского и Даубихинского, которые, вместо того, чтобы быть готовыми к осени 1936 г., не закончены и в данное время. В Спасске Флоровский затянул строительство авиамастерских больше чем на один год»[29].

На чём же троцкисты «ловили» командиров младшего и среднего звена?

Лапин, в общих чертах, рассказал и об этом – на примерах флаг-штурмана ВВС ОКДВА капитана Богданова и командира бомбардировочной эскадрильи майора Копчёнова:

«Бывая в Бочкарёвской бригаде, где… работал Богданов, я узнал, что он боится увольнения из РККА и исключения из рядов ВКП(б) в связи с тем, что он командованием и парторганизацией разоблачён как кулак, скрывавший своё социальное происхождение. Я решил использовать это в целях вовлечения его в организацию. Тогда же я обратился к Богданову и сказал, что хочу иметь в его лице преданного мне человека и что намерен перевести его для работы в штаб ВВС ОКДВА.

В целях создания определённого настроения у Богданова, я ему сказал, что хотя и стоит вопрос о его увольнении из рядов РККА, всё же, как это мне ни трудно будет, я добьюсь его перевода к себе в аппарат. После того, как Богданов мне заявил о своей преданности, я ему сказал, что в дальнейшем он мною будет использован для контрреволюционной работы. Богданов согласился, заявив, что даже если ему придётся путём борьбы с советской властью доказать свою преданность мне, он готов и на это…

Никаких конкретных заданий Богданову я не давал. Богданова я имел в виду в последующем спарить с одним из членов нашей контрреволюционной организации – лётчиком, для того, чтобы иметь на боевой машине лётчика и штурмана – обоих членов организации, тогда такой самолёт можно было бы всегда использовать в целях организации»[30].

Самолёты с такими «верными» экипажами Путна, Лапин и другие дальневосточные троцкисты намеревались использовать для связи с резидентурами японской разведки в Манчьжурии, для срочной переброски нужных людей и грузов в СССР и за границу. Не исключалась и тактика нанесения точечных ударов по своим войскам, железнодорожным станциям, аэродромам и т. п. объектам в нужный момент, когда на то будет получена команда Троцкого или японского штаба.

Что касается майора Копчёнова, то он был завербован Лапиным при таких обстоятельствах:

«Изучая работу 3-й легкобомбардировочной эскадрильи, я обратил внимание на наличие в эскадрильи большого количества аварий. В 1935 г., в одну из… бесед с Копчёновым на аэродроме его эскадрильи… я ему прямо заявил: «Аварии у вас не случайны и происходят они потому, что вы троцкист и проводите на практике контрреволюционную работу».

Копчёнов стал отнекиваться и объяснять аварии объективными обстоятельствами. Я на него «нажал» и сказал, что если он будет со мной искренним, этот вопрос можно уладить, на что со стороны Копчёнова последовал следующий ответ: «Я Вас понимаю и готов идти Вам навстречу». Тогда я прямо поставил перед Копчёновым вопрос о его участии в… организации, существующей на ДВ. Он согласился.

…Когда я Копчёнову говорил, что путём пораженчества наша организация намерена повести работу по свержению советской власти, то Копчёнов мне заметил, что это единственно правильный путь и что других способов к свержению советской власти он не видит.

Я поставил перед Копчёновым две практические задачи:

— продолжение аварий;

— вербовка в организацию новых участников.

Как выполнена Копчёновым моя установка о вербовке новых участников в контрреволюционную троцкистскую организацию, мне неизвестно, количество же аварий в эскадрильи после его вербовки в организацию возросло»[31].

На вопрос следствия о том, кто осуществлял общее руководство военной троцкистской организацией на Дальнем Востоке, Лапин показал:

«До отъезда с ДВ руководил… организацией ОКДВА Путна. Путна входил во всесоюзный военный троцкистский центр и был представителем этого центра на ДВ.

После отъезда Путна с ДВ руководство… перешло к Сангурскому[32]. С 1935 г. Сангурский осуществлял общее руководство организацией, давал установки по… работе и был связан с японскими разведывательными органами… В военный центр организации в ОКДВА входили: Сангурский – общее руководство; Балакирев – руководил контрреволюционной работой на территории Южного Приморья; я, Лапин – осуществлял руководство… работой по ВВС и частям 18-го стрелкового корпуса; Дзыза и Кащеев – руководили вредительской и другой контрреволюционной работой в области военного строительства в ОКДВА.

Кроме того, со слов Сангурского мне известно, что кроме него связь с японской разведкой поддерживал и Балакирев»[33].

Какие сведения передавались заговорщиками в японский генштаб?

Лапин отвечает:

«Как Путна, так и Сангурский мне говорили, что японскому командованию они передали достаточно полные сведения о Дальне-Восточной Красной Армии. Какие конкретно переданы японцам шпионские сведения – мне неизвестно»[34].

Такое положение, когда одна из ведущих фигур дальневосточного военного заговора не знала всей конкретной шпионской информации, передаваемой японцам по тайным каналам, не должно удивлять. Путна, Сангурский, Балакирев – опытные конспираторы, все они слушали курс разведывательного дела в военных академиях и годами закрепляли эти знания на практике. Троцкистская «работа», как уже говорилось, была разделена на направления и «кусты». Если тот или иной троцкист не имел прямого оперативного отношения к данному направлению или «кусту», то он мог и не знать деталей текущей работы по этому направлению.

Из показаний Лапина мы видели, что дальневосточные военные заговорщики готовили своё выступление против советской власти к моменту японской агрессии в Приморье и Забайкалье. Какова была непосредственная подготовка к такому выступлению и его, так сказать, тактика?

Вот что сообщает Лапин:

«Наша… организация в ОКДВА основной расчёт делала на решительные выступления против советской власти во время войны. До начала войны… организация должны была накапливать силы путём расширения состава организации, широко развернуть вредительскую и диверсионную деятельность на стройках, железнодорожном транспорте, органах связи, складах горючего и боеприпасов с целью их уничтожения.

…Состав организации мы должны были расширить за счёт новых вербовок начсостава ОКДВА, занимающего, главным образом, руководящее положение в армии. Как Путна, так и Сангурский указывали, что при вовлечении в организацию новых участников достаточно ограничиться 1–2 поручениями в целях их приковывания к организации.

В период войны… военная организация должна была расстраивать управление Дальневосточными войсками, участники организации должны были отдавать такие приказы и так направлять подчинённые им части и войска, чтобы идти навстречу поражению. Как Путна, так и Сангурский мне говорили о том, что во время войны, в соответствующий момент, который наметит руководство организации, участники организации должны будут физически уничтожить (расстрелять) руководителей войсковых и армейских соединений, преданных советской власти.

…Кроме того, наша военная троцкистская организация должна была возглавить контрреволюционное восстание в тылу, в целях чего часть участников организации должна быть направлена в места скопления антисоветского элемента (кулаков, бывших белогвардейцев, полицейских и т.д.)»[35].

Таковы были основные задачи военного заговора на Дальнем Востоке.

К этому нужно добавить, что с повестки дня дальневосточных троцкистов не снимался и вопрос индивидуального террора против руководителей ВКП(б) и Красной Армии. Так, Путной, Сангурским, Балакиревым и Кащеевым разрабатывались планы убийства Наркома обороны Ворошилова и командующего ОКДВА Блюхера. Убить Ворошилова по его приезде в Хабаровск было предложено Лапину, однако тот отказался. Что касается теракта против Блюхера, то его смерти требовала вся верхушка дальневосточного заговора, а Кащеев даже брал на себя всю практическую сторону этого «дела».

Стенограмма

Вернёмся на июньский Военный совет. Свой доклад[36] Ворошилов продолжает показаниями Ефимова, бывшего начальника Главного артиллерийского управления РККА. Ефимов показывал следствию, что Тухачевский в 1935 г. давал задание троцкисту Ольшевскому об организации ряда диверсий и взрывов на артиллерийских складах. Эту информацию подтвердил и Тухачевский:

«В 1935 г. мною была поставлена задача перед Ольшевским о производстве диверсионных актов на различных артиллерийских складах…»[37].

То есть как раз к тому моменту, когда Красная армия больше всего нуждалась в артиллерийских припасах, троцкисты собирались сжечь и взорвать ряд арсеналов в Московском и Белорусском военных округах.

Далее есть смысл не пересказывать материалы Военного совета, а привести их полностью, с небольшими купюрами, в форме стенограммы. Содержание того стоит.

«Ворошилов: Ефимов… это человек, который сидел у нас на артиллерии, который должен был болеть душой, работать для вооружения артиллерией нашей армии. Ему задаётся вопрос: «Вы выше показали, что по заданию Тухачевского вами проводилось вредительство в системе Артиллерийского управления. Расскажите подробно обо всей проведённой вами вредительской работе».

Ответ: «Моя вредительская работа в системе Артиллерийского управления…  отразилась на работе всей промышленности». Он перечисляет очень много всякого рода актов этого подлого вредительства, которое задерживало, тормозило и срывало артиллерийское вооружение нашей… Красной армии. Ефимов дальше говорит то же самое, продолжение тех же показаний. Они очень объёмисты и мерзки…

Вот Преображенский, инженер Остехбюро[38], арестованный по делу этой контрреволюционной военной организации, также даёт показания о том, что он давал различные указания, всё делал для того, чтобы вредить по линии своей работы: «В первую очередь я систематически допускал производство брака и некондиции… срыв новых разработок» и т. д. Это по части изобретательства[39] и тех мероприятий, которые нас наиболее интересовали по части связи, по части всякой новой техники.

Ольшевский даёт свои показания по складам: «Большая часть денежных средств, отпускаемых на складское хозяйство… тратилась впустую». И опять-таки приводит факты, как это всё было ими сделано и т. д.

Не было ни одного участка, я уже говорил об этом, ни одного участка оборонной работы, где бы эти господа не орудовали самым безнаказанным, подлым образом. В частности, они вели свою подрывную работу в противовоздушной обороне. Тухачевский показывает: «Борьба и вредительство в ПВО… проводились Каменевым, Лавровым, Щегловым…».

Мы думали, что это так нужно, всё это обсуждалось, принималось, а на деле получилось, что контрреволюционеры делали свое гнусное дело, а мы как дураки подписывали всякие бумажки. Из показаний одного из политработников ПВО, г. Москва. Он примерно говорит то же самое: «Благодаря неувязке можно было творить какую угодно контрреволюцию, какое угодно безобразие, они не могли быть замечены, потому что в этом хаосе всё покрывалось, в этом хаосе нельзя было ничего разобрать».

Очень большое безобразие контрреволюционного характера было проделано в нашем гражданском строительстве и больше всего этих безобразий проделано у вас, т. Блюхер (на Дальнем Востоке, в ОКДВА). Там не только срывали строительство, не только затягивали, не только уродовали самым подлым образом, делали из сырого леса, творили всякие невероятные вещи…

Блюхер: Лесом не снабжали, поэтому приходилось сырой лес выпускать.

Ворошилов: Не будем здесь пикироваться. Мы должны иначе работать. Там сделали сознательно такие печки, что эти печки не могли не давать пожаров. Как только их начали топить, они сейчас же дали колоссальнейшее количество пожаров. Причём при пожарах получались человеческие жертвы. Я отсюда при всей своей близорукости и слепоте понял, что там творятся безобразия, начали искать и действительно открыли, что печки были построены так, что обязательно должны быть пожары. Как тут пожару не быть, когда с одной стороны — печка, а с другой стороны — лигроин[40]…»

В 1930—1935 гг. на металлических заводах и в мастерских в Благовещенске и Хабаровске изготовлялись отопительные печи по вредительскому проекту, по которому топочная камера и расходный топливный бак были разделены тонкой перегородкой из листовой стали толщиной 3–4 мм. Такое решение конструкторы мотивировали необходимостью постоянного подогрева топлива ввиду низких температур дальневосточной зимы. Но через 1–2 зимних сезона лист прогорал и происходил сильнейший пожар.

Сангурский, Лапин, Кащеев знали об опасности этих печек, однако настояли на том, чтобы дома военных городков, лесосушилки, отопители складов ОКДВА при строительстве и ремонте оборудовались бы именно этими печами.

Что же касается жалоб Блюхера на поставки сырого леса для строительства, то не кто иной, как Сагнурский и Лапин организовали дело поставки леса так, что местные леса, вполне пригодные для военного строительства, не использовались, а вместо этого с большим опозданием привозились целые эшелоны сырых брёвен из Забайкалья и Восточной Сибири. И этот сырой сибирский лес по причине «умно» организованных затяжек строительства сразу же шёл в ход.

«Ворошилов: …Отсутствие организованности и бдительности у людей создавало такое положение. Блюхер на протяжении полутора месяцев горел. И сгорело много живых людей — детей, женщин, командиров, красноармейцев. Теперь вся эта сволочь признаётся, они рассказывают, как всё это дело строили, как они это дело организовывали.

Даже боевая подготовка, которую мы все, казалось, так держим под своим личным наблюдением, которую мы все так восхваляем и любим, даже боевая подготовка велась в значительной части, в значительной мере вредительски. Даже боевая подготовка!

Об этом рассказывает и Фельдман, и Лапин, и Корк, и целый ряд других мерзавцев, приложивших руку к этому делу. «Тухачевский говорил, — сообщал Фельдман, — что он усиленно добивался протаскивания сокращённой структуры дивизии…».

К слову сказать, не по боевой подготовке, а по организации армии, в этом деле контрреволюционеры также приложили свою руку: они пытались, и не без удачи, пытались навязать, и часть навязали нам, такие формы организации дивизий, артиллерии и других родов войск, которые, конечно, ничего серьёзного в боевом смысле сейчас представлять не могут. В частности, Тухачевский на протяжении ряда лет добивался и одно время сбивал очень многих с панталыка, он добивался организации дивизии в 7–8 тысяч человек.

Голос: И без полков и батальонов.»

Реплика «Без полков и батальонов» означает, что Тухачевский, Фельдман, Уборевич и другие «проектировали» стрелковую дивизию Красной Армии без специальных родов войск — без артиллерийского полка, без 1–2 танковых батальонов, без автомобильного и инженерного батальонов, без роты связи и т. п. Дивизия, таким образом, оказывалась «голой», лишалась большей части своей ударной силы, теряла мобильность, управляемость, проходимость и превращалась, по сути, в стрелецкие полки времён Алексея Михайловича, или в ослабленную егерскую дивизию, которой нечем воевать против полноценной пехотной дивизии, не говоря уже о танковой или моторизованной.

«Ворошилов: Всем вам известно, одновременно он усиленно проповедовал организацию двухорудийных батарей; считал, мне лично доказывал, что идеальная батарея — это одно орудие, с одной пушкой, тогда можно действовать и легко, и просто, и с небольшим количеством людей. С этой своей 7–8–тысячной дивизией он носился настолько упорно и нагло, что об этом знало Политбюро, знал т. Сталин. Тов. Сталин неоднократно обрывал Тухачевского, задавал ему вопрос, как он себе представляет эту дивизию в бою, как она будет справляться с артиллерией, со всей многочисленной техникой и т. д. И он нахально бормотал, что такая дивизия наиболее подвижна, наиболее нужна.

Он, например, проповедовал необходимость обучения и командного, и начальствующего состава, и бойцов таким образом, чтобы в бою целые части — полк, дивизия — двигались такими темпами: 4,5–5 километров в час. Когда ему говорили, что человек пешком с трудом проходит 5 километров в час, он настаивал на своём.

Голос: 5 километров ходьбы и последний бросок был на 10 километров.»

Ворошилов и Щаденко говорят не о марш-броске как таковом, т. е. не о перемещении войск без боя, а о тех темпах боевого наступления, которые предлагал ввести Тухачевский.

«Ворошилов: Тухачевский хотел в прошлом году доказать свою правоту и прошёл 1,5 километра в час, причём искусственно, ходил 2 часа. У нас люди некоторые делают 14 километров. 14 километров бегом красноармеец может сделать. Но не об этом речь шла, а о среднем темпе боевого наступления, когда противник сбит.

Но если противника сбивать, как настоящий военный опыт показывает, то не только 1,5 километра, но и 100 метров в такой обстановке красноармеец может не сделать. Противника нужно выковыривать. Кулик говорит, что мало его выковыривать, его надо выжигать. Это было прямое, самое настоящее вредительство.

Лапин рассказывает, да и Тухачевский об этом говорит, что они давали специальные задания форсировать боевую подготовку и по линии авиации, и по линии танковых частей, и по другим родам войск. Но как? Форсировать, не закрепляя итог за итогом, а форсировать, с одной стороны, чтобы показать, что всё блестяще обстоит, а с другой стороны, срывать боевую подготовку, коверкать всё и иметь войска ни к чёрту негодные.

Проводилась большая вредительская работа и по линии Осоавиахима. Поскольку господин Эйдеман… там сидел, он принимал все указания Тухачевского по части вредительства как в области подготовки населения, так и в области снабжения оружием, в области снабжения противохимическими всякими приборами, одеждой и прочее, и прочее. Всё это проводилось довольно успешно на протяжении долгого времени.

Не оставили своим вниманием эти господа и нашу оборонную промышленность, в особенности артиллерийскую. По этому вопросу Тухачевский довольно много говорит. Я зачитаю только короткий перечень тех вредительских актов, о которых он здесь повествует. «Расскажите подробно, какая вредительская и диверсионная работа была вами проведена», — спрашивает у него следователь. Тухачевский отвечает: «…Была необеспеченность заводов необходимыми подъездными путями. Было замедление строительства оптических заводов… выход материальной части из строя… Вели вредительскую работу по линии Химического управления…» и т. д.

Я в двух словах хочу остановиться на показаниях не военного, а бывшего военного, бывшего зам. начальника Артиллерийского управления Наркомата оборонной промышленности Артамонова. Он вместе с Тухачевским, вместе с работниками Тухачевского, когда он был начальником вооружений, проделал очень большую вредительскую работу. Очень большую! Я думаю, нет надобности зачитывать вам вот этот большой том показаний, потому что, кроме тяжестей и кроме неприятностей, ничего другого они у вас не могут вызвать. Я думаю, что вы мне поверите на слово, что этот мерзавец был приказчиком своих хозяев—контрреволюционеров. Делали они всё, чтобы срывать заказы по артиллерии, делали всё, чтобы наши заказы готовить из недоброкачественной стали и тем самым ослаблять артиллерийскую мощь нашей Красной армии.

И, наконец… эти господа были, помимо всего прочего, ещё и прямыми шпионами. Они были связаны, как я уже говорил, с иностранными разведками и генеральными штабами. Тухачевский, Лапин, Василенко об этом говорят совершенно недвусмысленно и прямо. Вот что они показывают. Вопрос: «Когда вы установили связь с германской разведкой?» Вопрос задаётся Тухачевскому. Тухачевский отвечает: «Когда я находился на учении и на манёврах в Германии в 1925 г.». В 1925 г. этот человек уже был связан с контрреволюционной сволочью.

Сталин: С какой?

Ворошилов: С германской…

Сталин: Имел связь со шпионами, завербовался шпионом.

Ворошилов: Вот что он говорит: «Меня тогда всё время на этих маневрах сопровождал капитан фон Цюлов… через него я передал немецкой разведке материалы о Красной армии. В 1936 г., когда я с ним встретился, я передал ему дислокацию войск… и данные о сроках сосредоточения». Дальше он показывает следующее: «Примерно к 1925 г. относится и моё знакомство с польским шпионом Домбалем…».

Сталин: И у поляков работал.

Ворошилов: Чтобы не обижались ближние соседи, он и им служил.»

Ниже мы более подробно коснёмся деятельности полькой разведки на территории Белорусского и Киевского военных округов, а также связей верхушки военно-троцкистского заговора со 2-м отделом польского генерального штаба.

«Будённый: Он всем служил.

Ворошилов: Затем он показывает дальше, как он себе представлял оказание непосредственной помощи тем хозяевам, которым он служил:

«…Между тем на Украинском фронте картина должна сложиться совершенно обратная. Армия вторжения, прорвавшись до Львова, следует далее по удобному, заранее подготовленному коридору… В этих условиях, — говорит Тухачевский, — вредительская сдача участниками заговора Летичевского укреплённого района создала бы положение, наиболее выгодное для нападающей стороны».

А вот что показывает по части шпионажа Лапин:

«Как мне рассказал Путна, шпионские связи с японцами были установлены в бытность его военным атташе в Германии в 1927—28 г…».

И, наконец, для того чтобы показать вам, насколько люди могут пасть, я хочу зачитать показания Карахана. Можно здесь зачитать эти показания?

Сталин: Почему нельзя?

Ворошилов: Карахан являлся участником группы, которая была организована бывшим главой Народного комиссариата внутренних дел Ягодой. Он о своём шпионаже даёт развёрнутые, если можно так выразиться, показания: «При каких обстоятельствах вы были завербованы в германскую разведку и какую вы вели шпионскую работу?» — задаёт следователь вопрос этому подлецу. Вот что он отвечает:

«В 1927 г. я в Москве был завербован негласным германским военным атташе в СССР (резидентом разведки) Нидермайером, и с тех пор являюсь агентом разведки рейхсвера».

Далее он сообщает: «Программой контрреволюционного заговора являлся захват власти любыми средствами. Поэтому установление контакта с германскими правительственными кругами имело своей целью выяснить, на какую помощь со стороны Германии могут рассчитывать заговорщики…».

Далее следователь спрашивает: «С кем из представителей правительственных кругов Германии вы связаны как участник заговора?»

Ответ: «Генерал Мильх является весьма близким к Герингу лицом и, как он мне заявил, вёл свои переговоры от имени Геринга и Гитлера по их прямому поручению…».

Сталин: Это все Карахан?

Ворошилов: Карахан с Ягодой.

Сталин: Здорово!

Ворошилов: На этом первая беседа была закончена. Затем состоялась вторая встреча Карахана с Мильхом в том же 1936 г… в Будапеште. Разговор шёл о вооружённом выступлении военной организации троцкистов. То есть, другими словами, речь шла о том, чтобы пойти по проторенной дорожке, чтобы этот опыт, который весьма удачно проходит в Испании, применить и в отношении нашей страны.

Карахан показывал: «При переговорах поднимался вопрос перед Мильхом о финансовой поддержке заговора со стороны Германии… особенно о поставке истребителей»[41].

Конечно… Мильх был полностью осведомлён о том, что делается в нашей Рабоче-крестьянской Красной Армии и, так сказать, очень хорошо оперировал этими данными, в противном случае он, может быть, не стал бы разговаривать с этим дураком.

Эти господа, как видите, мечтали об очень многом. Многое выглядит тут смешным, — и этот «дворцовый переворот», о котором они здесь болтали, и организация восстания, и быстрая победа в этом восстании, и затем смычка с контрреволюционными силами фашистской Германии, — всё это кажется как будто бы смешным, абсурдным и диким.

Но если принять во внимание, что эти господа имели свою агентуру во всех порах нашего государственного аппарата, когда у них сидел в своё время на посту народного комиссара внутренних дел Ягода, когда на посту зам. народного комиссара иностранных дел сидел господин Карахан, в армии сидели не только рядом со мной люди, но и в округах, — управлявшие округами, связанные между собой едиными контрреволюционными целями и задачами, — приходится, товарищи, думать, что положение было всё-таки довольно неприятным. И если всё это сейчас вскрыто, если вся эта контрреволюционная гидра была вовремя поймана и задушена, то только благодаря тому, что мощь, сила нашей партии, нашего великого народа, рабочего класса так велики, что эта сволочь только между собой болтала, разговаривала, шушукалась и готовилась к чему-то, не смея по-настоящему двинуться.

Она двинулась один раз, в 1934 г.: 1 декабря они убили члена Политбюро и секретаря Центрального Комитета, секретаря Ленинградского областного комитета партии товарища Кирова.

Они бросили пробный шар, они думали на этом прощупать силу сопротивляемости партии и силу ненависти народа к себе. Они знали, что народ такую сволочь будет уничтожать, они знали, что рабоче-крестьянские массы не могут им сочувствовать, не пойдут никогда. Они, тем не менее, хотели прощупать кровью, и прощупали, получив очень основательный удар по рукам.

Собственно говоря, кровью нашего замечательного товарища, чудесного человека Сергея Мироновича Кирова мы купили эту возможность, получили возможность обнаружить всю эту гадость. Если бы они не просчитались, мы могли бы в войну въехать со всей этой сволочью, мы могли бы прийти к войне со всеми этими господами, и тогда было бы очень трудно. Но вот этот ложный шаг врага, он дал возможность нам сперва распутать весь тот узел мерзости, гадости, преступлений, которые царили в самом Наркомате внутренних дел.

Только благодаря этому Политбюро и т. Сталин вмешались, стали распутывать. Послали туда одного из лучших наших работников, т. Ежова, который начал распутывать дело по преступлениям, совершённым в Ленинграде, и, ниточка за ниточкой, добрались до господчиков, которые сидели и организовывали эти преступления, а затем через них уже — и до других господ, до этих самых субъектов, о которых здесь мы ведём речь.

Товарищи, как могло все это произойти? Как могло случиться, что мы — работники Рабоче-крестьянской Красной Армии — проморгали у себя такое огромное количество врагов? Как могло случиться, что мы, — большевики, честные революционеры, люди, которые призваны были, держа в руках глаза, смотреть кругом себя по-настоящему, по-большевистски, — проморгали все эти мерзости?

Как это всё произошло? Вот вчера, вы знаете, застрелился мой первый заместитель (Я. Гамарник). Почему он застрелился, он не сказал. Его отстранили от должности за тесную и чрезмерно близкую связь с группой Якира. Когда Якир был арестован и когда он был изобличён в своих подлых преступлениях, нельзя было больше терпеть такого положения, что человек, облечённый таким огромным доверием, как должность начальника Политического управления и зам. народного комиссара обороны, нельзя было терпеть. Его сняли с должности. Он, получив приказ, тут же, не задумываясь, застрелился. Что это значит? Это наводит — у нас нет пока данных, — но это наводит на очень печальные размышления.

Сталин: Осепян показывает, что его завербовал в 1932 г. Гамарник. У нас показания есть.

Ворошилов: Ну, я этого ещё не знаю. Вы теперь можете себе представить положение, когда у меня один и другой зам. — враги народа, когда у нас в армии один, другой, третий, четвёртый — без конца, их очень трудно даже сосчитать: командующие, помощники командующих, — враги, враги народа.

Голос: Трудно было через них брешь пробить.

Сталин: А какой же был третий?

Голос: А Каменев[42]?

Ворошилов: Люди так замаскировались, что я должен здесь по-честному признаться, что я не только ничего не видел контрреволюционного в действиях этих людей, но просто мне никогда и в голову не приходило. Я Тухачевского, вы это отлично знаете, не особенно жаловал, не особенно любил. У меня с ним были натянутые отношения. Я Тухачевского не высоко ценил как работника, я знал, что Тухачевский больше болтает, треплет.

Голос: А Якира выдвигали.

Сталин: Выдвигали, выдвигали, факт.

Ворошилов: Вы знаете, Якир на Украине. Вот здесь сидит начальник штаба, пусть скажет, масса людей знают, пусть они скажут: выдвигал? Сказал о Якире кто-нибудь? Никогда ничего не говорили.

Дыбенко: В 1930 г. говорили вам и т. Сталину о Якире и Тухачевском. Точным именем называл и Якира, и Уборевича, и Тухачевского.

Сталин: Что у них группа была?

Дыбенко: Нет, не группа. Я тогда называл Тухачевского сволочью. Лично ему в глаза говорил.

Сталин: Настроение было веселое?

Дыбенко: Нет, я покажу, что было достаточно фактов, чтобы его изобличить.

Ворошилов: Относительно группы, о том, что эти люди Тухачевский, Якир…

Голос: Уборевич…

Ворошилов: …Уборевич и ряд других людей были между собою близки. Это мы знали, это не было секретом. Но от близости, от такой групповой близости до контрреволюции очень далеко.

Голос: Этого никто не знал.

Ворошилов: Мы не так давно, когда было совещание Политбюро…

Голос: В ноябре или декабре.

Ворошилов: …Совещание, когда мы Тухачевского поставили…

Голос: 7 мая.

Ворошилов: Нет, в прошлом году, 8 месяцев тому назад. Это было после 1 мая, примерно, в июле—августе месяце. В мае месяце у меня на квартире Тухачевский в присутствии большого количества людей бросил обвинение мне и Будённому в присутствии тт. Сталина, Молотова и других, бросил мне и другим обвинение в том, что я группирую вокруг себя небольшую кучку людей, с ними веду, направляю всю политику, неправильно эту политику веду и т. д.

Потом, на второй день, он отказался, сказал, что был пьян и т. д. Тов. Сталин сказал, что вы здесь перестаньте препираться, давайте устроим заседание, и на заседании вы расскажете, в чём дело. И вот там мы разбирали эти вопросы и опять-таки пришли к такому выводу. Там был я, Егоров.

Сталин: Они отказались.

Ворошилов: Да, отказались, хотя группа Якира, Уборевича, она вела себя в отношении меня довольно агрессивно. Уборевич ещё молчал, а Гамарник и Якир вели себя в отношении меня очень скверно. Но всё это было в рамках обычной склоки и неприятных столкновений людей, которые долго друг с другом работали, могли надоесть. Никто из нас не допускал, что такая вещь есть.

Я, конечно, не могу с себя снимать ответственность. Я знаю, Вячеслав Михайлович, ты всё время мне говорил: смотри. Я смотрел, глаза таращил, приходил, видел, что человек работает честно, также возмущается неполадками, как и я, также работает, чтобы эти неполадки ликвидировать, также предпринимает шаги и меры, чтобы это изжить, и думал, что это так и нужно делать. Тут, конечно, нужно было, чтобы кто-то сигнализировал.

Сталин: На работе надо проверять.

Ворошилов: Это правильно. На работе Тухачевского я проверял, на работе он всякий раз проваливался и не нужен был на работе. И мы его, и ты его невысоко ценил как практического работника. Но мы считали, что он дело знает, делом интересуется, и он может быть хорошим советчиком. А возьмите Якира, Уборевича. Там был командный состав высшего сорта и второго сорта, невзирая на то, что те, на которых смотрели сверху вниз, они работали как будто неплохо.

Голос: Очковтирательством занимались.

Ворошилов: Теперь выяснилось, что очковтирательством занимались.

Будённый: Они нас называли фельдфебелями, унтер-офицерами.

Ворошилов: Одним словом, факт остаётся фактом. Мы все, я в первую голову, проморгали, прошляпили, оказались малоспособными видеть врага, если он по-настоящему, по-вражески замаскировался. Но, с другой стороны, я должен прямо ещё раз заявить, что от вас, от сидящих здесь, я ни разу не слышал ни одного сигнала. Склоки, недоразумения, недовольства — это я разбирал, улаживал. Но никто из вас не подсказал, а между тем было огромное количество людей, которые вместе с ними работали, не только работали, но и были в близких отношениях.

Но я здесь ничего сказать не могу. Такой человек, как Смирнов, он дрался с Уборевичем, и я мирил его с Уборевичем. Он приходил и говорил, что это подлец, что это сволочь, что он не большевик. Я сказал: «Я знаю, что он не большевик, что ему нельзя ни на грош верить, но никто ни разу не сказал, что он — контрреволюционер».

Смирнов принадлежал к разряду людей, которые очень внимательно смотрели на него. Он видел в нём каждый сучок и задоринку, а что он — контрреволюционер, никто мне ни разу не сказал, потому что всё, что мне становится известным по этой линии, я немедленно докладываю Политбюро. Но это, конечно, не оправдание. На будущее время мы обязаны построить свою работу таким образом, чтобы никаких оправданий не было. Мы не имеем права позволять повторений, хотя бы в самой маленькой степени, чтобы что-либо было похожее на то, что у нас произошло.

Как это нужно сделать? Я думаю, что у нас все возможности налицо. Нужно немедленно сейчас очистить окончательно, железной метлой вымести не только всю эту сволочь, но всё, что напоминает подобную мерзость, как бы высоко эти господа ни забрались. Нужно вычистить армию буквально до самых последних щёлочек, армия должна быть чистая, армия должна быть здоровая.

Голоса: Правильно.

Ворошилов: Это будет урон количественно большой, но качественно будет великое оздоровление.

Голос: Молодые подойдут.

Ворошилов: Молодые подойдут, пойдут новые поросли, и в ближайший год мы, безусловно, выйдем оздоровлёнными.

Я думаю, товарищи, мы сделали в своё время большую ошибку, и командиров я должен на будущее время предупредить, что не только командиры, но и политработники неправильно поняли проведённую реформу о введении единоначалия…

Одни думали: я — командир-единоначальник, я — всё, а ты — ничего. Другие думали: ты — единоначальник, ты — командир, ты и делай, а я буду смотреть тебе в рот.

Это было неправильное понятие, неправильная расценка положения, и это, к сожалению, притупило работу политработников. Это положение не дало возможности на работе в процессе самого дела друг за другом следить. Политработники самоустранились, присмирели и стали смотреть снизу вверх: командир — это всё, а я — маленький человек. В том числе неплохие большевики совершенно забросили партийную и политическую работу, стали пренебрегать этим делом, поэтому перестали сами расти по-настоящему, и одновременно не стали работать над подчинёнными людьми.

Это… способствовало тому, что эти господа контрреволюционеры под шумок начали своё чёрное дело и вели его с большим успехом, с большой интенсивностью.

Тов. Сталин на последнем пленуме предупредил членов ЦК о том, что мы все, вся партия и ЦК, в особенности мы, упоённые громадными успехами от побед на всех участках, на всех фронтах, несколько самоуспокоились, начали почивать на лаврах, решили, что основное и главное сделано, теперь можно передохнуть. «Забыли, — говорил Сталин, — о том, что мы победили только всё-таки на одной шестой части земли. На одной шестой части! Пять шестых ещё не завоёваны».

От себя должен прибавить, что и на этой одной шестой части земли мы ещё многого не завоевали, и главное, что всё еще не завоевано — это душа человека. Вы видите, сколько мрази, сколько сволочи существует и не только у врагов, но и у нас у самих, сколько существует капиталистической мерзости, и у нас самих она ещё живёт. Нужно завоевать душу организатора социализма, нужно выбить из своей собственной психики, из своего сознания всю гадость капиталистического прошлого.

Этого, товарищи, что мы ещё не сделали. А принимая во внимание, что эти пять шестых живут, действуют и больше, чем когда бы то ни было, заняты тем, как бы нас уничтожить, и думают они каждый день не о том, чтобы мы жили и действовали, а о том, чтобы мы скорее окочурились.

Если вы примите всё это во внимание, то получится, что действует подходящая среда психическая и всякая прочая…  Враг вербует себе кадры и делает их подлецами, ставит их себе на службу. Методы для сколачивания рядов врага самые разнообразные, самые причудливые, но все они, с точки зрения врага, оправданны. Если мы будем шляпами, мы и после очистки армии снова будем иметь неприятности, снова появится всякая мразь. Необходимо на будущее время по-настоящему взяться за дело, за ум, выкорчевать из нашего сознания, из нашей психики в первую очередь все самые мерзкие пережитки прошлого. Когда теперь вспоминаешь всех этих Уборевичей и Тухачевских, то стыдно становится, как они себя вели с точки зрения того, что они собой представляли — это были очень грязные, подлые люди.

Будённый: Правильно, низкие люди были.

Ворошилов: И они свои мерзкие дела творили на глазах у всех. Они творили такие дела, которые не только для коммуниста, а просто для всякого честного человека были делами, с которыми мириться нельзя. Мы с такими вещами мириться не должны и не можем, И если это будет наказуемо не по гражданскому кодексу, а вот именно в нашем представлении, тогда мы от многого можем избавиться, тогда мы избавимся от таких фактов…

Товарищи, я делаю выводы из того, что у нас произошло в Рабоче-крестьянской Красной Армии. В нашей Рабоче-крестьянской Красной армии были обнаружены на самых высоких и ответственных постах многочисленные и злостные враги народа. На протяжении ряда лет в центре и на местах они маскировались под честных коммунистов и беспартийных большевиков, скрывались под масками партийцев и большевиков, прикрываясь высокими чинами и званиями, они орудовали безнаказанно долгое время, будучи шпионами, предателями, фашистами. Эта продажная шайка преступников подготовляла убийство руководителей партии и правительства, насаждала шпионаж и вредительство во всей оборонной работе, организовывала заговоры, чтобы в момент нападения внешнего врага путём чудовищной измены нанести удар в спину нашей страны, в спину Рабоче-крестьянской Красной Армии.

…Наше государство не жалеет средств на оборону страны. Нам, всем здесь сидящим, и всем работникам Рабоче-крестьянской Красной армии поручена самая важнейшая и самая почётная работа — оборона социализма, защита от врагов государства Советов. Мы должны были свято выполнять эти свои обязанности, как зеницу ока должны были блюсти чистоту нашей армии. Мы обязаны были уничтожать всех и всяческих врагов, откуда бы они ни появлялись и откуда бы они ни прибывали в нашу армию, разоблачая их и вскрывая их преступные деяния. Всё это мы, большевики—коммунисты, обязаны были делать. Но, к сожалению, этого мы не делали, а если и делали, то делали мало, а если и делали, то делали это не так, как нужно. Классовый враг учуял наше слабое место и развернул свою мерзкую работу.

Я, как народный комиссар, повинен в том, что на протяжении ряда лет не заметил, что классовый враг ведёт свою черную работу. Откровенно должен сказать, что я не только не замечал работу классового врага, но даже тогда, когда некоторых из них — таких, как Горбачёва и Фельдмана — поймали с поличным, когда их ухватили за руку, то я не хотел этому верить, я не мог допустить измены с их стороны и я их защищал. Я прямо говорил, что это ошибка, что этого не может быть, что всё это скоро выяснится, и эти люди будут скоро освобождены, ибо не может быть, чтобы они были предателями. Я в этом повинен.

Но я должен сказать, дорогие товарищи, что я ни одного случая, ни одного сигнала не видел с вашей стороны, ни одного сигнала, повторяю. Я не снимаю этим с себя никакой вины, но, как говорится, беру и вас по делу. Вы вместе со мною были поставлены партией и правительством на свои посты. Я знаю случаи ряда жалоб отдельных работников, когда у них друг с другом была склока, но, повторяю, никто ни разу не сигнализировал ни мне, ни Центральному Комитету о том, что в Рабоче-крестьянской Красной Армии существуют контрреволюционные группы, что в… армии существует конспирация или что-нибудь другое.

Этим я не хочу переложить свою вину на ваши плечи, но я хочу предупредить вас о том, чтобы вы были в сто раз более бдительными, чтобы вы смотрели вокруг себя зорче, чтобы вы политически острее ставили вопросы.

Враг разоблачён, пойман с поличным и будет уничтожен… Но классовая борьба между двумя мирами — капиталистическим и социалистическим — не прекращается. По мере того как наша страна и международный социализм будут продвигаться вперёд, классовая борьба будет принимать всё новые и самые разнообразные формы, будет принимать наиболее острый характер. Поэтому мы обязаны всю нашу работу построить так, чтобы забронировать этой работой на будущее время нашу армию от проникновения в неё не только классового врага, но и того хлама, среди которого враг находит для себя пищу, откуда зарождаются преступные элементы, откуда выходят злостные враги социализма.

Классовому врагу удалось нанести Рабоче-крестьянской Красной Армии сильный удар, но она, невзирая на все многочисленные ошибки в нашей работе, невзирая на наши промахи… в своей основе крепка и могущественна. Я утверждаю, товарищи, члены Политбюро, что если бы пришлось сегодня взяться за оружие, то, невзирая на то, что среди нас, наверно, найдётся немало людей, которых нужно изъять из армии, тем не менее, армия боеспособна, армия отстоит нашу Родину от всяческого нападения, откуда бы оно ни шло.

Голоса с мест: Правильно.

Ворошилов: …Тяжело, товарищи, пережить всё, что произошло за последние месяцы в стране, в армии. Но хорошо и то, что всё это вскрыто теперь, сегодня, а не тогда, когда враг пошёл бы на нас войной. Если бы врагу удалось продержать свою многочисленную и гнусную агентуру в нашей армии до момента войны, нам пришлось бы с первого дня боевой страды вести борьбу и против внешнего, и против внутреннего врага. Задача чрезвычайно тяжёлая и сугубо серьёзная своими последствиями.

Товарищи, Красную армию любил весь народ, гордился ею и верил в её мощь, доблесть и преданность своей социалистической родине, преданность делу Ленина—Сталина. Сегодня эта вера народа в свою армию будет несколько поколеблена. Это прямо нужно сказать. Тяжело об этом говорить, но это правда. Только честной, неустанной большевистской работой всего коллектива начсостава мы сможем вернуть себе уважение и любовь народа, доверие и веру партии…»

А. Яновский

Продолжение следует

[1] ЦА ФСБ РФ, ф. К–1–ос, оп. 9, пор. 65, л. 99.

[2] Военный совет при Народном комиссаре обороны СССР. 1–4 июня 1937 г. Документы и материалы. М.: РОССПЭН, 2008, стр. 552–553.

[3] ЦА ФСБ РФ, ф. К-1-ос, оп. 9, пор. 65, л. 100.

[4] АПРФ, ф. 3, оп. 24, д. 305, л. 107.

[5] Там же, л. 108.

[6] Военный совет при Народном комиссаре обороны СССР. 1–4 июня 1937 г. Документы и материалы. М.: РОССПЭН, 2008, стр. 553

[7]Там же, стр. 553-554.

[8] См.: ЦА ФСБ РФ, д. 9000, т. 12, л. 171–200. Там же, д. Р–9000, т. 8, л. 75–79; там же, т. 1, л. 277–316.

[9] ЦА ФСБ РФ, ф. К–1–ос, оп. 9, пор. 65, л. 102–103.

[10] ЦА ФСБ РФ, ф. К–1–ос, оп. 2, д. 615, л. 1–77.

[11] АП РФ, ф. 3, оп. 24, д. 304, л. 112.

[12] РГАСПИ, ф.17, оп. 165, д. 158, л. 1–134.

[13] Там же, л. 2.

[14] Февральско-мартовский Пленум ЦК проходил с 23.02 по 05.03.1937 г. Рассматривались вопросы: «Дело тт. Бухарина и Рыкова», «Подготовка партийных организаций к выборам в ВС СССР по новой избирательной системе и соответствующая перестройка партийно-политической работы», «Доклад комиссии Пленума ЦК ВКП(б) по выработке проекта резолюции  по делу Бухарина и Рыкова», «Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-германских троцкистских агентов по народным комиссариатам тяжёлой промышленности и путей сообщения», «Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-германских троцкистских агентов по НКВД», «О политическом воспитании партийных кадров и мерах борьбы с троцкистскими и иными двурушниками в парторганизациях».

[15] РГАСПИ, ф.17, оп. 165, д. 158, л. 3.

[16] Там же, л. 2.

[17] РГАСПИ, ф. 17, оп. 165, д. 158, л. 4.

[18] Там же.

[19] РГАСПИ, ф. 17, оп. 165, д. 158, л. 4.

[20] Там же.

[21] РГАСПИ, ф. 17, оп. 165, д. 158, л. 5.

[22] Там же, л. 6.

[23] Там же.

[24] Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. 1–4 июня 1937 г.: Документы и материалы. М.: РОССПЭН, 2008, стр. 66.

[25] Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. 1–4 июня 1937 г.: Документы и материалы. М.: РОССПЭН, 2008, стр. 67.

[26] РГАСПИ, ф. 17, оп. 165, д. 158, л. 5.

[27] Там же.

[28] АП РФ, ф.3, оп. 24, д. 306, л. 79.

[29] Там же, л. 80.

[30] АП РФ, ф.3, оп. 24, д. 306, л. 79.

[31] Там же, л. 81.

[32] Сангурский М. В. (1894—1938) — троцкист, активный участник военно-троцкистского заговора в РККА. В 1930—1934 гг. начальник штаба, в 1934—1937 гг. — заместитель командующего Особой дальневосточной армии. Осуждён за измену родине и шпионаж и расстрелян.

[33] АП РФ, ф.3, оп. 24, д. 306, л. 81.

[34] Там же.

[35] Там же.

[36] РГАСПИ, ф. 17, оп. 165, д. 158, л. 1–16.

[37] Военный совет при народном комиссаре обороны СССР. 1–4 июня 1937 г.: Документы и материалы. М.: РОССПЭН, 2008, стр. 68.

[38]  Особое техническое бюро по военным изобретениям специального назначения — научно-исследовательская и опытно-конструкторская организация по разработке перспективной военной техники. Остехбюро было создано постановлением Совета Труда и Обороны от 18.01.1921 г. на базе двух отделов Государственного научно-технического института (в 1914—1920 гг. Центральная научно-техническая лаборатория военного ведомства). До 1930 г. Остехбюро находилось в системе ВСНХ, а затем было передано в ведение Наркомата по военным и морским делам СССР (с 1934 г. НКО СССР). После передачи в 1937 г. Наркомату оборонной промышленности Остехбюро было переименовано в Остехуправление. В 1920—1930-е гг. в этой научно-исследовательской и опытно-конструкторской организации был разработан ряд новых образцов торпед, морских мин и авиационных бомб, а также радиоуправляемого вооружения (фугасов, огнемётов, торпедных катеров и др.). В 1939 г. Остехуправление Наркомата оборонной промышленности было ликвидировано, а функции были переданы особым и заводским КБ.

[39] См., например, «Докладная записка начальника оборонного сектора ЦС Всесоюзного общества изобретателей Я. Терентьева НКО СССР К. Ворошилову о проблемах внедрения изобретательства и рационализации в оборонную промышленность» от 21.05.1936 г. (РГАЭ, ф. 7515, оп. 1, д. 5, л. 369—382).

[40] Лигроин — фракция нефти, смесь углеводородов, получаемая дистилляцией нефти или газовых конденсатов. Лигроин использовался в качестве моторного топлива для тракторов. В связи с переходом тракторного парка на дизельные двигатели лигроин как моторное топливо утратил своё значение и применяется в основном в приборостроении в качестве наполнителя жидкостных приборов и в некоторых случаях как растворитель. Крайне пожароопасен.

[41] Полная стенограмма допроса Карахана будет приведена ниже.

[42] Имеется в виду С.С. Каменев, командующий ПВО РККА.