Зигмунд Фрейд и его учение

1. В поисках динамической травмы

К 1881 году, когда 3. Фрейд, окончив Медицинскую школу в Вене, начал работать в Венской общей больнице, у него за плечами был пятилетний опыт исследовательской работы в физиологической лаборатории профессора Эрнста Брюкке — известного всему миру специалиста по нервной системе.

Это помогло ему вскоре стать опытным диагностом по нервным болезням.

И здесь Фрейд сразу же столкнулся с проблемой «неврозов», заболеваний, лишенных видимых органических причин (ранений, повреждений ткани и других поражений). Эти болезни были прямым вызовом для ученых. Люди болели, а причина их болезней была совершенно неизвестна. И Фрейд поставил своей задачей найти эту причину. С этой целью он добился заграничной командировки и поехал учиться к доктору Шарко в Париж.

Жан Мартен Шарко был одним из самых видных психиатров второй половины XIX века. Он был профессором патологической анатомии медицинского факультета Парижского университета и доктором знаменитой неврологической клиники Саль- петриер. К нему приезжали учиться студенты со всего мира.

В Сальпетриере Фрейд изучал истерию, особенно явления паралича, какими часто сопровождается эта болезнь. Он научился отличать органический паралич от его функциональной формы и вскоре мог почти с одного взгляда распознавать, органическим или истерическим параличом страдает больной. Причиной первого является физическая травма или ранение, но какого рода травма вызывает истерический паралич? Он обратился с этим вопросом к доктору Шарко и получил ответ, что это динамическая травма. Единственное, что он мог выяснить у своего учителя относительно значения этого понятия, было то, что эта травма невидима. Но какое же это повреждение, если его нельзя увидеть? Как можно доказать наличие травмы при отсутствии ее признаков или определенного травмированного места? А за этим возникал основной вопрос: как может возникнуть болезнь без физической на то причины? Динамическая травма — это звучало научно, но что это значило? Фрейд потратил все следующее десятилетие, с 1885 по 1895 год, пытаясь найти это невидимое повреждение, эту не существующую реально, зримо динамическую травму, которая, по словам его учителя, была причиной неврозов.

Поскольку, возвратившись в Вену, он занялся частной практикой как врач-невропатолог, эта проблема приобретала не только теоретический, но и чисто практический интерес.

В своих поисках Фрейд в 1888 году обратился к гипнозу (на это его натолкнула книга доктора И. Бернгейма «Внушение и его применение в терапии»). Первые же попытки лечения гипнозом дали поразительный результат, и по Вене быстро разнесся слух, что Фрейд — чудотворец.

Однако вскоре его энтузиазм по поводу метода гипноза стал уступать место скептицизму; хотя Фрейд и добивался иногда блестящих успехов, ему стало ясно, что даже в таких случаях исцеление бывает лишь кратковременным и гипнотическое внушение является фактически обманом пациентов. Он понял, и это еще более важно, что метод гипноза,— по существу, блуждание впотьмах, ибо единственным критерием является успех или неуспех, что он преграждает путь ко всякому подлинно научному исследованию неврозов и их причин. Он ничуть не помог Фрейду в обнаружении этой беспричинной болезни, этой динамической травмы, о которой говорил ему доктор Шарко и которая стала его подлинной научной страстью.

Как раз в момент, когда исследовательская мысль Фрейда зашла, казалось, в тупик, он вспомнил о разговоре со своим старым другом Иозефом Брейером, который они вели несколько лет тому назад. Доктор Брейер рассказал ему тогда о новом методе лечения истерии, о знаменитом случае Анны О. Суть этого метода в том, что Брейер приводил пациентку в состояние глубокого гипноза и заставлял рассказывать ему, что именно ее угнетает. Таким путем после долгого и трудного курса лечения он добился полного излечения больной.

По словам Брейера, симптомы болезни Анны О. восходили к событиям, связанным с болезнью ее отца, и являлись фактически реминисценциями вызванных ими эмоциональных состояний. В большинстве случаев эти реминисценции вращались вокруг какой-нибудь мысли или акта, которые больная должна была в тот момент подавлять в себе. Отсюда Брейер сделал вывод, что болезненные симптомы явились заменителями подавленных импульсов (например, если у больной был в тот момент импульс танцевать, результатом стал местный паралич и т. д.).

Открытие Брейера привело Фрейда в восторг. Он решил, что здесь лежит ключ к решению проблемы беспричинных болезней, обнаружению метода их лечения, что наконец-то найдена динамическая травма, которую Фрейд так долго искал.

Фрейд немедленно начал использовать открытый Брейером метод «катарзиса» для лечения своих пациентов и за два года смог добавить к «случаю Анны О.» еще четыре своих случая. Все они были описаны в книге «Исследования истерии», выпущенной в 1895 году Брейером и Фрейдом. В написанном ими совместно предисловии формулировалась теория происхождения истерических симптомов, которая основывалась на предположении, что у каждого человека есть запас так называемой «психической энергии», которая должна находить выход; в противном случае она превращается в патологический симптом. Это и было как раз тем семенем, которое впоследствии развилось в голове у Фрейда и выросло в конце концов в законченную теорию психоанализа.

Однако Фрейд в то время не был еще готов полностью забросить свои научные занятия в области нервной анатомии, физиологии и неврологии, чтобы подняться в заоблачные высоты чистой психологии. Через месяц после выхода «Исследований истерии» он сел за стол и начал лихорадочно трудиться над рукописью, известной сейчас просто под названием «Проект», которая явилась последней отчаянной попыткой Фрейда удержаться на почве естествознания (здесь и далее выделение курсивом — ред. РП), особенно физиологии головного мозга, в том виде, в каком она существовала тогда (эта рукопись увидела свет только в 1954 году).

В своем предисловии к «Проекту» Фрейд писал, что «цель этого труда в том, чтобы заложить основы психологии, как естественной науки; то есть, другими словами, представить психические процессы как количественно детерминированные состояния известных нам материальных частиц и таким образом сделать эти процессы понятными для нас и лишенными каких-либо противоречий». Он прибавлял к этому, что «указанными материальными частицами являются нейроны» («The origins of Psychoanalysis». New York, 1954, p. 255). Этот труд Фрейда был попыткой создать чисто умозрительным путем науку физиологии мозга на базе теории нейронов и их деятельности. В нашу задачу не входит проследить здесь во всех деталях ход его рассуждений, но интересно все же отметить, что Фрейд придавал главное значение процессам возбуждения и торможения. Процесс подавления он назвал еще «принципом нейротической инерции», а в доказательство своей теории ссылался только на то, что никакого учения о мозговой деятельности нельзя создать, если не допустить существования чего-то вроде такого процесса. Вся эта работа Фрейда была попыткой построить теорию физиологической деятельности мозга исключительно на догадках, без помощи экспериментальных данных. Но это была в высшей степени интересная попытка. Она в какой-то мере сходна с попыткой американского физиолога Джеймса Раша, который, идя таким же умозрительным путем, хотел разработать физиологическую теорию человеческого мозга. На основе того немногого, что было в то время известно о головном мозге человека, Фрейд, как и Раш до него, построил целое теоретическое здание в попытке дать материалистическое объяснение всем основным психическим явлениям, начиная с чувства и ощущения и кончая мышлением и эмоциями. Но, как ясно видно из самой этой рукописи Фрейда, он сам с болью сознавал, что его теоретические построения носят совершенно произвольный характер поэтому вскоре он отказался от этой задачи и никогда больше не возвращался к ней.

В 1863 году, когда Джеймс Раш писал свой трактат «Человеческий интеллект», теоретические догадки относительно физиологических процессов, лежащих в основе психической деятельности, были необходимым и неизбежным этапом в развитии науки о мозге. Анатомия, неврология и физиология еще не достигли к тому времени такого прогресса, при котором изучение мозговой деятельности могло бы быть целиком поставлено на экспериментальную основу. Но в 1895 году положение резко изменилось. К этому времени было уже накоплено вполне достаточно данных для того, чтобы двинуть вперед науку физиологии мозга. Фактически в то самое время, когда Фрейд разрабатывал свою спекулятивную физиологию, И. П. Павлов уже начинал те свои опыты, которые привели впоследствии к открытию физиологической основы психической жизни человека. Основываться на умозрительных догадках, когда физиологической науки, как таковой, еще не было и не могло быть, — дело одно; но заниматься спекулятивными теоретическими построениями, когда созрели уже все необходимые условия для создания подлинной науки, — дело совсем другое. Поэтому, если теоретические догадки Джеймса Раша или И. М. Сеченова в 1860-х годах надо признать важными вехами на пути развития науки о мозге, то «Проект» Фрейда, написанный в 1895 году, был фактически ненужным суррогатом, подменой экспериментальной исследовательской работы, какая требовалась в то время.

2. Открытие и разработка психоанализа

С 1895 года Фрейд неизбежно стал дуалистом в трактовке физического и психического, стал отрывать человеческое тело от сознания. С одной стороны, он считал, что головной мозг есть орган психической деятельности человека, что без него не может быть ни мыслей, ни ощущений. Но, с другой стороны, он с такой же настойчивостью утверждал, что, поскольку о деятельности головного мозга известно мало, психологию надо развивать, как если бы она была наукой, совершенно независимой от физиологии мозга.

Наиболее четко он выразил эту мысль в своей работе «Бессознательное», написанной уже в 1915 году. Говоря о зависимости психической деятельности от мозга, он писал: «Научными исследованиями неопровержимо доказано, что психические способности связаны с функцией головного мозга и никакого другого органа… Но все попытки установить на основания этого факта локализацию психических процессов, все старания доказать, что нервные клетки головного мозга являются вместилищами идей, а нервные ткани — проводниками раздражений, окончились полной неудачей… Здесь мы имеем пробел, который в настоящее время невозможно заполнить, и психология не должна ставить это своей задачей. Наша психическая топография в настоящее время не имеет ничего общего с анатомией; она имеет дело не с анатомическими участками, а с областями психического аппарата безотносительно к занимаемому ими положению в организме. В этом смысле наша работа свободна от препятствий и может продолжаться сообразно с ее собственными требованиями» («Collected Papers». Vol. IV. London, 1953, p. 107)_;

Эти соображения и послужили основой всей дальнейшей работы Фрейда, следующим важным этапом которой явилось создание «теории вытеснения».

Он начал с объяснения психических процессов нормального, то есть здорового, человека, чтобы, отправляясь от них, «реконструировать» ход развития патологических процессов.

Фрейд считал, что нормальный психологический процесс развивается одним определенным путем: как только в сознании человека возникает импульс к действию, вызывающему в нем страх или стыд, этому импульсу начинают противодействовать другие сильные тенденции. По гипотезе Фрейда, обе эти силы, импульс и сопротивляющиеся ему тенденции, борются друг с другом «при полном свете сознания» до тех пор, пока импульс не отвергается и «заряд психической энергии» из него тем самым не выталкивается. Для нормально функционирующего сознания на этом все и кончается. Никаких болезненных последствий, никакого вытеснения не происходит, потому что «заряд психической энергии» полностью выталкивается из неприемлемого импульса.

Но исход борьбы между импульсом к постыдному действию и сопротивляющимися ему тенденциями может быть и совершенно другим. Вместо более или менее продолжительной сознательной борьбы между двумя силами импульс в этом случае почти сразу по возникновении лишается доступа к сознанию, прячется от него. «Заряд психической энергии» из него не выталкивается, вследствие чего этот, ставший теперь бессознательным импульс сохраняет всю свою силу. Такой психически заряженный бессознательный импульс останется, чтобы преследовать сознание, и раньше или позже обязательно найдет окольный способ разрядить часть своей «психической энергии». Эти окольные способы разрядки и проявляются, согласно Фрейду, в виде невротических симптомов. Он назвал этот процесс вытеснением.

Фрейд решил, что это и есть наконец найденная им динамическая травма, о которой говорил Шарко. Основа неврозов заключается не в физиологическом, а в чисто психологическом состоянии — вытеснении. Вытеснение является причиной, механизмом возникновения так называемых беспричинных болезней. Фрейд торжествовал. Его великий поиск увенчался полным успехом, он был убежден в этом. Оставалось только разработать детали теории.

Постыдные импульсы — термин, каким пользовался Фрейд в этой ранней стадии разработки своей теории, потом, когда эта теория приобрела законченный вид, — стали называться у него влечениями, среди которых самое важное место заняло половое влечение; другие сильные тенденции стали впоследствии рассматриваться им как составная часть так называемого сверх-Я — сознания, обусловливаемого существующими социальными, этическими и религиозными нормами. Прилагательное «бессознательный» уступило место существительному «бессознательное», пространственно расположенному где-то в мозгу. Так Фрейд после 1895 года закончил разработку своей теории вытеснения. Но его основная концепция, концепция «психической энергии», осталась без всяких изменений. Именно эта концепция давала, согласно Фрейду, объяснение механизма возникновения неврозов. По его мнению, неврозы возникают в тех случаях, когда сознание не способно вытолкнуть «заряд психической энергии» из отвергнутого им импульса.

В своем «Автобиографическом исследовании» Фрейд заявляет, что «теория вытеснения стала фундаментом для понимания неврозов» и что, «поставив вытеснение в центр, можно связать с ним все другие элементы психоаналитической теории» (Ibid., pp. 52—53). Теория вытеснения является одновременно краеугольным камнем и центральным стержнем психоанализа, а концепция «психической энергии» лежит в основе теории вытеснения. Но сколько потом ни писал Фрейд о вытеснении, он не сделал ни малейшей попытки доказать существование своей «психической энергии». Ни в одном из его объемистых трудов мы не найдем никаких таких доказательств, основанных на опытах или наблюдениях. «Психическая энергия» является, таким образом, чисто спекулятивным, умозрительно выведенным понятием, а поскольку психоанализ зиждется именно на этой «психической энергии», следовательно, и вся система носит такой же спекулятивный характер. Когда создают спекулятивные теории, самое важное — принять за истину основную гипотезу, а уж потом вся возвышающаяся над ней надстройка может приобрести логически более или менее связный характер. Но откажитесь от этой главной гипотезы, и вся логика рассыплется и станет иррациональностью. Точно так обстоит дело и с теорией вытеснения, этим краеугольным камнем и центральным стержнем психоанализа: отнимите у нее гипотезу «психической энергии», и она станет полной бессмыслицей. Без «заряда психической энергии» отвергнутый импульс станет совершенно безобидным, он не сможет выслеживать и преследовать сознание и уж, во всяком случае, не вызовет никаких симптомов. А отсюда и все другие элементы системы, все эти влечения — половое и прочие, бессознательное и сверх-Я потеряют значение постулатов и лишатся всякой доказательной силы. Однако сам Фрейд, кажется, никогда не ставил под сомнение свою концепцию «психической энергии». Приняв ее существование за аксиому, он начал развивать свою систему психоанализа.

Поскольку нейтрализация «заряда психической энергии» требует в первую очередь обнаружения вытесненного импульса, первой задачей на этом пути, естественно, является подробный анализ психики пациента. Такое интроспективное изучение психики больных Фрейд и назвал психоанализом.

Один за другим Фрейд нашел три метода интроспекции: свободная ассоциация, толкование снов и перенесение. Эти три метода представляли собой предположительно три способа, какими вытесненный материал может в замаскированной форме вернуться в сознание. Все вместе они и составляют ту специальную психоаналитическую технику, которая применяется до сего времени. Это, так сказать, важнейший реквизит психоанализа. Все три метода логически выводятся из теории вытеснения в ее первоначальной, «скелетной» форме, ибо они считаются средствами, с помощью которых так называемые психически заряженные вытесненные переживания могут, обманув бдительность сознания, перескочить границу бессознательного и ворваться в область сознательного.

Метод свободной ассоциации заключался в том, что Фрейд приглашал пациента улечься в удобной позе на кушетку, а сам садился в кресло позади, вне его поля зрения. После этого он просил пациента говорить все, что придет ему в голову, не стараясь придать своим мыслям какое-нибудь сознательное направление. Больному внушалось, что самое главное — быть совершенно откровенным. Фрейд считал это важнейшим правилом и первейшим условием эффективности всякого аналитического лечения.

Цель свободной ассоциации заключалась, по мысли Фрейда, в том, чтобы уловить те идеи, которыми обычно пренебрегают, потому что они склонны вторгаться и нарушать привычный ход мыслей и ассоциаций, найти доступ к тем невольно возникающим мыслям, которые всякий раз, когда они вторгаются в строй привычных мыслей, отводятся, оттесняются в сторону. Таким путем он рассчитывал «обойти» сопротивление и найти ключи к характеру и значению вытесненных бессознательных импульсов и переживаний. Эти ключи, по Фрейду, никогда не будут сигналами, ясно обозначающими вытесненный материал, а скорее лишь смутными и искаженными символами. Чтобы уметь пользоваться этими таинственными ключами, требовалось еще то, что Фрейд называл «искусством толкования, необходимым для того, чтобы извлечь чистый металл вытесненных мыслей из руды всех невольно возникающих мыслей» («Collected Papers». Vol. I, p. 268). Здесь, таким образом, нам становится ясно, что фрейдовский метод свободной ассоциации — это метод вовсе не анализа, а скорее подборки неких загадочных ключей, которые потом должны так или иначе «истолковываться». Само это толкование является, по словам Фрейда, «искусством». Никаких подробных указами о том, в чем заключается это «искусство», нигде в писаниях Фрейда не содержится. Новичок-аналитик не нашел бы в них, в качестве руководства для себя, даже простейших правил и приемов, подсказанных опытом. Только в описаниях историй болезни и в толкованиях снов мы находим это искусство «в действии», причем оказывается, что оно заключается главным образом в «чтении символов». «Таким образом, — пишет Фрейд, — психоанализ включает в себя искусство толкования, для успешного овладения которым требуются такт и практика, но которое в общем дается нетрудно» («An Auto-Biographical Study», p. 75). По-видимому, искусство это должно приобретаться путем изучения приводимых у Фрейда историй болезни, а особенно путем заимствования опыта других психоаналитиков. Фрейд лично подготовил многих аналитиков, а те, в свою очередь, обучили других. Напомним еще, что каждый аналитик, по Фрейду, должен сам для практики подвергаться психоанализу одним из своих коллег. Такие учебные, практические опыты психоанализа являются, кажется, главным средством овладения искусством интерпретации ключей-символов, добываемых с помощью свободной ассоциации. Фрейд, во всяком случае, считал, что он владел этим искусством вполне.

Таким образом, функция метода свободной ассоциации в том, чтобы давать символический материал для приложения к нему искусства толкования.

Аналогичную функцию, по Фрейду, могут выполнять сновидения. Подобно ассоциациям, включающим невольно рождающиеся мысли, сновидения дают как бы символические намеки, могущие служить материалом для толкования. Фрейд называл сновидения «видимой мечтой», а то, что оно собой символизирует, — «мыслью-видением». Надо истолковать символические образы «видимой мечты», и тогда можно уяснить себе «мысль-видение». А эта последняя, предполагал Фрейд, может выдать вытесненные бессознательные желания. Как свободная ассоциация предназначалась к тому, чтобы позволить невольно возникшей мысли проникнуть «врасплох» для сознания в его сферу, так и сновидения, по мнению Фрейда, могут, пользуясь относительным ослаблением бдительности сознания во время сна, проталкивать в его сферу символические ключи к вытесненному бессознательному материалу. Несколько дальше мы вернемся к фрейдовской теории сновидений и их толкования. Здесь же нам нужно только подчеркнуть, что сновидения были для Фрейда еще одним «источником» символического материала для последующей обработки его с помощью искусства толкования.

Третий разработанный Фрейдом метод психоанализа — это так называемое перенесение. Близость между аналитиком и пациентом, устанавливающаяся в результате полного «самораскрытия» последнего перед первым, ведет к возникновению интенсивных эмоций между пациентом и врачом, начинал, с чувственной любви и кончал ненавистью и злобой. Фрейд объяснял это явление таким образом, что пациент как бы перевоплощает эмоции, которые он испытывал прежде, в другой обстановке, память о которой теперь вытеснена. Эти перенесенные эмоции, по Фрейду, тоже служат ключами к подавленному бессознательному материалу. Эти ключи, в свою очередь, требуют искусства интерпретации.

Все три метода психоанализа, согласно учению Фрейда, являются в первую очередь средствами получения материала для толкования. Этот материал он толкует и расшифровывает как некие иероглифические символы вытесненных переживаний, недоступных для уяснения никакими другими путями.

В основе этих методов психоанализа и искусства толкования лежит все та же фрейдовская теория неврозов. Невротические симптомы, хронические фобии, навязчивые идеи, явления паралича и т. п.— все это, по Фрейду, не что иное, как окольные пути, с помощью которых вытесненные мысли, импульсы и желания, сохраняющие свои неукротимые «заряды психической энергии», находят себе выход и получают психическую, или соматическую, или ту и другую сразу разрядку. Что касается терапии, то Фрейд заявляет: «Проблема сводится к тому, чтобы дать бессознательному выход в сознательное…» («Collected Papers». Vol. I, p. 269). Когда это достигается — с помощью трех методов и интерпретации полученных материалов, — невротические симптомы должны якобы исчезать, потому что когда вытесненные переживания выходят наконец в сферу сознательного, то тем самым, по теории Фрейда, «заряды психической энергии» из них выталкиваются.

Применяя эти три метода и искусство чтения символов, Фрейд пришел к выводу, что вытесненные импульсы и переживания образуют цепь, начальное звено которой восходит к какому-то переживанию, вытесненному в детстве, и что эти вытесненные переживания неизменно связаны с тем, что он назвал «детской сексуальностью». В доказательство этой теории Фрейдом были приведены восемнадцать случаев истерии, в которых все пациенты рассказывали именно о такого рода переживаниях в детстве.

Однако вскоре после того, как Фрейд сообщил об этих случаях, он был «вынужден признать, что в действительности эти сцены соблазна никогда не имели места, а были лишь фантастическими картинами, выдуманными моими пациентами или, может быть, внушенными им мною самим…» («An Auto-Biographical Study», p. 60—61). Это было серьезным ударом для Фрейда, но выход был скоро найден. «Поразмыслив, — писал он позднее, — я смог сделать правильное заключение из моего открытия, а именно: невротические симптомы связаны непосредственно не с действительными событиями, а с фантазиями, являющимися воплощением желаний, поэтому психическая реальность играет большую роль в возникновении неврозов, чем реальность материальная» (Ibid., р. 61). Истории, рассказанные Фрейду пациентами, повествовали не о действительных событиях, а о вытесненных бессознательных желаниях подвергнуться соблазну.

Вскоре после этого первого кризиса, наступившего в его работе над теорией психоанализа, Фрейд описал свой знаменитый патологический случай — историю болезни «Доры», хотя опубликована эта работа была только в 1905 году. Дора, молодая женщина, пришла к Фрейду с жалобой на хронический кашель и потерю голоса. Путем психоанализа Фрейд установил связь этих симптомов с такими событиями прошлой жизни пациентки, как ее вытесненная бессознательная любовь к мужу любовницы ее отца, к самой этой любовнице, к отцу и, наконец, с ее онанизмом в детстве. Фрейд ведет женщину через этот лабиринт главным образом с помощью некоторых символов, раскрываемых благодаря использованию свободной ассоциации и анализа снов. В числе символов, преимущественно сексуальных, имеются, с одной стороны, «ключи» и «монументы», а с другой — «дома», «коробки с драгоценностями» и «железнодорожные станции». В этой и других историях болезни Фрейд больше всего раскрывает характер своего мышления. Его искусство толкования — это самое настоящее чтение, расшифровывание символов.

Кульминационным моментом работы Фрейда в этот период его жизни была большая книга «Толкование сновидений», впервые опубликованная в 1900 году. В этой книге Фрейд дает подробнейший обзор всех существовавших до него теорий о происхождении и природе снов и делает вывод, что во всех этих теориях можно найти что-нибудь полезное, за исключением одной. Только физиологическая теория снов, гласящая, что сновидения являются продуктом частичного функционирования коры головного мозга во время восстановительного процесса, сна, и что поэтому напрасно искать в них какое-либо значение, Фрейдом категорически отвергается. Он вынужден отвергать физиологическую теорию, потому что только она одна превращает всю созданную им систему толкования снов в бессмыслицу. Все остальные теории, не исключая даже «теорий» из различных издававшихся в разное время для простонародья «сонников», Фрейд сводит в некую эклектическую «рациональную основу» для своей теории вытеснения. Ко времени написания этой книги относятся попытки Фрейда подвергнуть психоанализу самого себя, поэтому в ней полно описаний и толкований его собственных снов.

«Толкование снов, — заявляет Фрейд, — это via regia (прямая дорога) к познанию бессознательного элемента в нашей психической жизни» («The Interpretation of Dreams». London, 1951, p. 559). Он утверждает, что психоанализ может проникнуть сквозь мечту в том виде, как она снится, сквозь «видимую мечту», к ее реальному содержанию, к «мысли-видению», которая всегда является выражением подавленного желания. Значение мечты содержится, по Фрейду, в мысли-видении, которая в скрытой, замаскированной форме предстает нам как «видимая», явившаяся во сне мечта. «Видимую» мечту можно заставить раскрыть свои секреты путем истолкования ее символов. Фрейд говорит о «невозможности придти к истолкованию снов, если исключить символику снов» (Ibid., р. 341).

Поскольку, по его теории, подавляемые импульсы носят преимущественно сексуальный характер, таким же характером он наделяет и большинство символов, которые являются во сне: «Все удлиненные предметы, палки, стволы деревьев, зонтики, все острые и длинные орудия, ножи, кинжалы и пики изображают мужской член, — пишет он. — Коробки, ящики, шкафы и печи представляют женский орган, так же как всякие впадины, суда и всякого рода сосуды. Комната во сне обычно символизирует женщину; описание различных ее входов и выходов вряд ли позволяет нам сомневаться в такой интерпретации… Анфилада комнат означает дом терпимости или гарем… Крутые откосы, лестницы приставные и в домах и подъем или спуск по ним — суть символические изображения полового акта… Облысение, стрижка волос, потеря зуба или обезглавление обозначают кастрацию… Чемоданы пассажира — это гнетущее бремя греха», и т. д., и т. п. (Ibid., pp. 336—340).

«Сон, — писал Фрейд, — это замаскированное удовлетворение вытесненного желания… Сон — это компромисс между требованиями вытесненного импульса и сопротивлением «цензора», контролирующей силы, заключенной в «я» («An Auto-Biographical Study», p. 81). Он рассматривал сны как главные пути разрядки «психической энергии», сохраненной инстинктивными импульсами, которым был прегражден или воспрещен доступ в сознание.

Книга «Толкование сновидений» с трактуемым в ней искусством чтения символов показывает, как далеко Фрейд отошел уже к этому времени от научного метода, который он избрал было для себя в начале своей карьеры. Теперь он связал себя с чем-то вроде психологической френологии, почти исключительно базирующейся на стереотипной символике. Он отошел от науки и пошел в направлении мифотворчества.

Фрейд выдвигает в качестве постулата две психические системы и даже размещает их пространственно в человеческой психике, «психическом аппарате», если это вообще можно себе представить. Первая система, гораздо меньшая по размеру, чем вторая, — это сознание, включающее непосредственные восприятия, а также все те воспоминания, которые легко могут становиться осознаваемыми, сознательными. Вторая система, гораздо более обширная по объему, — это бессознательное, состоящее из так называемых врожденных инстинктов и эмоций и всех тех импульсов, идей, воспоминаний и желаний, которым вход в сознание был воспрещен, но которые сохранили свои «заряды психической энергии». Обе системы, согласно этой «пространственной концепции» Фрейда, отгорожены друг от друга ширмой или «цензором», функция которого в том, чтобы сторожить сознание. Собственно, этот цензор-страж имеет две задачи: во-первых, не позволять никаким предосудительным, отвратительным или болезненным импульсам проникнуть в сознание и, во-вторых, удерживать на своем месте, в системе бессознательного, ранее вытесненные импульсы.

Для Фрейда психическая жизнь индивида не связана с его отношениями с внешним миром, с его усилиями приспособиться к окружающей среде или подчинить ее себе; психика для него не аппарат для приема сигналов из внешнего мира в форме чувственных данных, ощущений и восприятий, а также сигналов об осмысленных первых сигналах, то есть слов, языка, как понимал две системы высшей нервной деятельности И. П. Павлов. Всю психическую жизнь человека Фрейд представлял себе как непрерывную внутреннюю борьбу между сознанием, с одной стороны, и инстинктами и вытесненными импульсами, с другой. По Фрейду, сознание людей формируется не их деятельностью в окружающем мире, а в зависимости и под влиянием того, как каждый из них научится, приспособится жить в условиях происходящей внутри его «я» борьбы между сознательным и бессознательным. Человек в психическом отношении есть противоречие между сознательным и бессознательным. Главная функция сознания — вытеснять неистребимую силу, какой являются заключенные в человеческой психике звериные инстинкты. Но, будучи вытеснены, они находят окольные пути для проникновения в сознание и как бы мстят за себя, проявляясь в форме неврозов, сновидений и т. п.

Впрочем, Фрейд не игнорирует внешний мир совершенно. Он возлагает на него функцию снабжать цензора-стража религиозными и моральными заповедями, общественными нормами и «табу», которые тот использует в качестве средств «удерживания» инстинктивных импульсов за пределами сознательного. Человек с детства подвергается всяким ограничениям своей инстинктивной жизни, которые, складываясь вместе, и образуют его сознание. Это сознание и является той «цензурой», что стоит между сознательным и бессознательным.

По Фрейду, следовательно, главной функцией общества является формирование в каждом индивиде сознания, которое бы потом служило для вытеснения его природных инстинктов. Но преодолеть, вытеснить эти инстинкты не так-то легко. Они заключают в себе такие мощные «заряды психической энергии», что все время прорываются в сферу сознательного, а то и воплощаются в действия, но в видоизмененной, искаженной форме. Роль общества заключалась в том, чтобы обуздать человека. Если бы человек остался в животном состоянии, без общества, ему не пришлось бы вытеснять свои инстинкты, и он мог бы давать им беспрепятственный выход. Но возникло общество, поставившее своей задачей укротить человека-зверя в его собственных интересах. Теперь, по Фрейду, в каждом человеке постоянно присутствует сформированное обществом «цензорское сознание», выполняющее задачу вытеснения и укрощения его первобытных инстинктов.

В таком объеме фрейдизм как система взглядов сформировался окончательно к 1902 году. Никакой научно-адекватной физиологии высшей нервной деятельности, которая могла бы разбить эту систему, в то время не существовало, поэтому фрейдизм продолжал развиваться, не встречая на своем пути достойного соперника.

Однако как раз в это время начала уже складываться наука, которая потом подымется во весь рост, чтобы разгромить все и всякие спекуляции насчет головного мозга человека и его деятельности. Павлов и его сотрудники начали в эти годы свои опыты, результаты которых через пятьдесят лет получат широкое признание, как заложенная прочная база для того, чтобы разгадать тайну психических явлений и положить раз навсегда конец всем надуманным, спекулятивным психологическим теориям, так же, как некогда астрономия вдребезги разбила и уничтожила астрологию.

В 1903 году Фрейд начал постепенно выходить из изоляции, какая окружала его в предшествующий период; он стал собирать вокруг себя некоторых молодых врачей я дилетантов, в числе которых был Альфред Адлер, посещавший Фрейда регулярно каждую среду по вечерам. Так возник зародыш окончательно оформившегося в 1908 году Венского психоаналитического общества, первого из целой сети таких же обществ, созданных потом по всему миру. У Фрейда был теперь кружок внимательных слушателей и последователей.

В 1904 году вышла новая книга Фрейда, «Психопатология повседневной жизни» («Psychopathology of Everyday Life»), которую все считают самой популярной из его работ. В ней он применил свою теорию вытеснения для объяснения таких явлений, как забывание имен, оговорки и описки, всякие промахи и просчеты. Все эти вещи наряду с неврозами и сновидениями Фрейд тоже считает «окольными путями», какими пробиваются в сознание вытесненные импульсы, мысли и желания. Он утверждает, что если в физическом мире могут быть случайности, то в психическом мире ничего случайного нет. Все психические явления внутренне строго детерминированы бессознательными вытеснениями. Так, например, если у вас выпало из памяти чье-то имя, то это может означать, что человек, носящий это имя, вам в действительности не нравится или что вы не хотите, чтобы он попадался на вашем пути. Эмоции или желания, прежде вытесненные из сознания как предосудительные, возвращаются обратно в форме явлений забывчивости.

Итак, Фрейд обнаружил пять явлений, служащих, по его мнению, путями выхода в замаскированной форме бессознательных вытесненных влечений, импульсов, мыслей и желаний в сферу сознательного: свободные ассоциации, трансференция перенесения эмоций, сновидения, невротические симптомы и явления забывчивости вместе со всякого рода ошибками, промахами, обмолвками и описками. В 1905 году к этим пяти явлениям Фрейд добавил шестое — шутки. Это новое «открытие» он сделал в своей книге «Остроумие и его связь с бессознательным» («Wit and its Relation to the Unconscious», см. «The Basic Writings of Sigmund Freud». New York. 1938). Фрейд решил, что шутки, каламбуры и острые словечки всякого рода, как и прочие пять явлений, служат лазейками, через которые вытесненный материал старается пробраться в сферу сознательного. Согласно этой новой теории, «цензорское» сознание, стоящее стражем у ворот сознательного, к шуткам проявляет меньшую бдительность, чем в отношении всего остального, вследствие чего замаскированный таким образом вытесненный материал может легче просочиться в эти ворота. Подоплекой шутки, утверждал Фрейд, является преимущественно сексуальное обольщение или агрессия, и вытесненные импульсы и желания совершить нападение или обольстить имеют возможность проникнуть в сферу сознательного под маской шутки. Культура, религия и мораль, отраженные в сознании индивида, ведут к вытеснению похотливых и агрессивных импульсов, но последние сохраняют сильные «заряды психической энергии» и поэтому способны «форсировать» границу сознательного в форме шуток и острот.

Согласно учению Фрейда, между здоровой психикой и функциональными психическими заболеваниями нет четкой разграничительной линии. Как в здоровых, так и в больных психически людях происходит непрерывная борьба между бессознательным и сознательным, и от последствий этой борьбы в меньшей или большей степени страдает каждый. Те, кто страдает больше, — невротики, страдающие меньше — люди, которые «умеют» избежать неврозов или просто приспособиться к своим невротическим симптомам. До сих пор, до 1905 года, Фрейд ограничивался только этими гипотетическими констатациями, но еще не развил на основе своей теории вытеснения «всеобъемлющих» принципов своего учения. Последние 34 года своей жизни Фрейд посвятил главным образом разработке этого «философского обрамления» своей теории вытеснения и шести способов его обхода. Он назвал свою философию «метапсихологией».

3. Метапсихология

Создавая свою метапсихологию, Фрейд еще более отчетливо, чем раньше, сознавал ненаучный характер своего мышления. Так, в один из полетов своей фантазии он вдруг останавливается, чтобы сказать: «Неопределенность всех наших рассуждений о том, что мы называем метапсихологией, объясняется, конечно, тем фактом, что мы ничего не знаем о возбудительном процессе, который происходит в составных элементах психических систем, и не считаем себя вправе выдвигать какие-либо гипотезы по этому вопросу. Мы, следовательно, оперируем все время с большой неизвестной величиной, которую мы вынуждены переносить в каждую нашу новую формулу» («Beyond the Pleasure Principle». New York, 1950, p. 37). Но и выдав самому себе «свидетельство о бедности», расписавшись в собственной некомпетентности, Фрейд, тем не менее, не отказался от попыток создать свою всеохватывающую систему психологии.

Фрейд различает три аспекта психологического процесса: топографический, динамический и экономический. Под топографией Фрейд понимает карту двух психических систем и описание их составных элементов; под динамикой — движение психических процессов между обеими системами; и под экономикой — распределение и обмен «зарядов психической энергии».

Понятие психической топографии, то есть деления психики на две сферы, сознательного и бессознательного, с находящимся в промежутке между ними цензором-стражем, сознанием, Фрейд ввел в психоаналитический обиход еще в своей книге «Толкование сновидений». Теперь он делает попытку подкрепить эту графическую схему аналогией с анатомическим строением головного мозга. Подобно тому, как кора покрывает мозг, сознательное охватывает собой бессознательное. И также, подобно коре, сознательное отгорожено от внешнего мира толстым костяным черепом, но между корой, или сознательным, и внутренней частью мозга, или бессознательны», такой перегородки нет. Таким образом, сознательное и кора гораздо больше подвержены внутренним, чем внешним раздражениям. По сути дела, внутренние стимулы, идущие от бессознательного, во всех отношениях главенствуют и играют решающую роль в формировании сознательного. Органы чувств являются для сознательного и коры лишь маленькими отверстиями или щелями, выходящими во внешний мир и пропускающими внутрь лишь крохотные его фрагменты. Органы чувств, говорит Фрейд, «можно сравнить с усиками насекомого, которое все время высовывает их, пытаясь осторожно ощупать внешний мир, и потом пугливо прячет обратно». Больше того, по Фрейду, органы чувств вообще служат не средствами восприятия внешнего мира, а еще одним щитом, ограждающим от него кору и сознательное и занимающим в этом отношений второе место после черепа по своему значению. Фрейд утверждает, что в то время, как череп и эти усики — органы чувств — защищают кору и, по аналогии, сознательное от внешнего мира, «глубинная часть не может отгораживаться от сознательного никакими подобными щитами; раздражения, возникающие в более глубоких слоях (то есть в бессознательном), поступают в другую систему (то есть в сознательное) непосредственно и в количественно неизменном виде».

Из всего этого Фрейд делает вывод, что сознание человека формируется не чувственным опытом, полученным в процессе его социальной жизни, а влечениями и вытесненными импульсами бессознательного. Это самое важное в учении Фрейда, поэтому предоставим слово ему самому: «В результате того, что воспринимающий стимулы слой коры не имеет никакой защитной перегородки от раздражений, поступающих изнутри, эти последние стимулы имеют, должно быть, преобладающее значение… Самым обильным источником этих внутренних раздражений является то, что мы называем «влечениями» организма — представителями всех сил, рождающихся в человеческом организме и передающихся в психический аппарат» (Ibid., pp. 27, 43). Что касается восприятия внешнего мира, то Фрейд зачеркивает миллионы лет эволюции животного мира и человечества и низводит человека до уровня насекомого с усиками вместо органов чувств. Итак, построенная на совершенно ложной концепции аналогия с корой головного мозга и органами чувств  — вот что является для Фрейда решающим «доказательством» того, что сознание формируется врожденными влечениями.

Фрейдовская «топография психических процессов» — это, следовательно, схема, согласно которой сознательное отгорожено от внешнего мира и не отгорожено от глубинной сферы, или бессознательного, вследствие чего инстинкты, приходящие из этой сферы, играют в психике главную роль. По описанию Фрейда, бессознательное состоит из влечений и вытесненных импульсов, мыслей, эмоций и желаний, рожденных этими влечениями. Фрейд разделяет влечения на две группы: группу «эго», иначе агрессивных инстинктов, или инстинктов смерти, и группу «эрос», то есть половых инстинктов, или инстинктов жизни. Первая включает все бессознательные побуждения и тенденции, толкающие человеческий организм к возврату в состояние неорганической материи. Ко второй относятся все бессознательные побуждения и тенденции, ведущие к возобновлению жизни. В качестве примеров инстинкта смерти Фрейд называет садизм и мазохизм, то есть агрессивные, насильственные действия индивида над другими или самим собой. Эротическая любовь является, конечно, примером инстинкта жизни.

Бессознательное состоит, следовательно, из инстинктов этих двух типов и из их вытесненных проявлений. В бессознательном нет ничего рационального; оно совершенно иррационально. Единственным принципом является принцип наслаждения и боли, не стоящий ни в какой связи с внешней реальностью. Фрейд утверждает, что этот иррациональный, поставленный вверх ногами сказочный мир и есть «психическая реальность», а доводить ее до сознания является функцией системы сознательного. Следовательно, тем, что формирует сознание, доминирует над ним и составляет его содержание, является не внешний мир, не объективная реальность, а только психическая реальность.

«Динамический» и «экономический» аспекты фрейдовского «психического процесса» связаны с вытеснением. Согласно теории вытеснения, между системами бессознательного и сознательного находится бдительный цензор. Фрейд не смог найти в анатомии головного мозга чего-либо похожего на этого цензора и потому решил в этом случае обойтись без аналогии. В своих позднейших работах он называет этого цензора «сверх-Я» («супер-эго»), а бессознательное переименовывает в «оно» («ид»). «Супер-эго» есть идеал, созданный сознающим «эго» («Я») из юридических, этических, моральных и религиозных требований и запретов, налагаемых обществом. В ранних работах Фрейда это называлось просто «сознанием». В свете требований «сверх-Я» просто «Я» вытесняет инстинктивные импульсы, могущие угрожать идеалу.

Просто «Я», или сфера сознательного, представляет разум и свет в противоположность «оно», или сфере бессознательного, представляющим иррациональность и тьму, непознанное и в основном непознаваемое. Я-сознательиое находится под впечатлением, будто оно реагирует на внешний мир соответственно тому, что называется «принципом реальности», но, утверждает Фрейд, это иллюзия и самообман. Я-сознательное, при всем его рассудке и знаниях, в действительности лишь выполняет замаскированные приказания оно-бессознательного. «Нашей жизнью двигают невидимые и не поддающиеся контролю силы», — писал Фрейд, указывая также, что Я-сознательное «находится в таком же отношении к оно-бессозна- тельному, как всадник к лошади, поскольку он вынужден все время сдерживать и укрощать ее превосходящую силу» («The Ego and the Id», London, 1950, pp. 27—30).

Главная роль человеческого сознания только по видимости заключается в познании внешнего мира, по существу же, учит Фрейд, она сводится к непрерывной и всегда кончающейся поражением сознания борьбе с влечениями и возникающими на их основе вытесненными импульсами и эмоциями. Ценой цивилизации с ее предписаниями, которые запрещают удовлетворение сексуальных и человекоубий- ственных влечений и тем самым неизбежно создают вытесненные влечения, сохраняющие свои «заряды психической энергии», является невроз. В результате люди, живущие в цивилизованном обществе, все в большей или меньшей степени невротики.

Главной функцией общества является вызвать с помощью цензорского аппарата «сверх-Я» вытеснение живущих в человеке звериных влечений убивать и насиловать. Только таким путем общество и может существовать. Но, с точки зрения Фрейда, существование общества всегда является злом для человека, в нем живущего, и чем более развитым и усовершенствованным является это общество, тем больше зла несет оно человеку. Чем цивилизованней общество, тем большего подавления влечений оно требует, а чем больше подавляются влечения, тем больше кошмарных сновидений, грубых шуток, неприятных обмолвок и болезненных неврозов. Отсюда подразумеваемый вывод: человек должен примириться с пороками капиталистической социальной системы, поскольку всякое более цивилизованное общество лишь потребовало бы еще большего вытеснения и потому сделало бы участь людей еще более горькой. Единственное, на что остается надеяться, — это на полное уничтожение общества, когда над человеком перестали бы висеть всякие заповеди и законы, когда бы не было больше недремлющего цензора «сверх-Я», а следовательно, и вытеснения. Тогда открылся бы широкий простор для ничем не сдерживаемого удовлетворения сексуальных и агрессивных влечений человека.

Динамический фактор «психического процесса» в понимании Фрейда, то есть вытеснение, ведет к цинично-безнадежному взгляду на человека. Чем более общественным становится это животное, тем больше страдает оно от вытеснения и различных реакций, им вызываемых. Правда, у Фрейда есть про запас одна возможность и компенсация. Некоторым редким индивидам удается «сублимировать» вытесненные влечения в форме искусства и наук. Явление сублимации связано с «экономическим» аспектом фрейдовского «психического процесса». Под сублимацией он понимает способность передавать «заряды психической энергии», вложенные в инстинкты и в их вытесненные импульсы, другим импульсам, мыслям и желаниям, с зарядами которых они соединяются. Фрейд представлял себе «психическую энергию» как чисто количественную силу, которая может передаваться любому элементу бессознательного и даже элементам сознательного, поскольку они являются выражением вытесненных бессознательных импульсов или желаний. Так, если человек подавил в себе эротическую любовь к своей матери и если психическая энергия, заключенная в этом вытесненном чувстве, сможет быть передана и соединена, например, с бессознательным, вытесненным в детстве интересом к сексуальным вопросам, а обе эти энергии в силу случайного сцепления жизненных обстоятельств, в свою очередь, смогут переключиться на интерес к исследованию природы, то из такого человека может выйти ученый. Более сложный вариант такого процесса сублимации, или переключения отвергаемой инстинктивной энергии на социально приемлемую и полезную деятельность, был описан Фрейдом в своем психоанализе личности Леонардо да Винчи.

Фрейд никогда фактически не пытался объяснить, что он понимает под «психической энергией», этим основным стержнем всей его системы, являющейся, как мы видели, чисто логическим построением. Эта «психическая энергия» так до конца и осталась, следовательно, простой гипотезой, выведенной Фрейдом, может быть, по аналогии с физической энергией или же с мистической «жизненной силой» псевдонаучного виталистического учения в биологии. Другим источником для Фрейда была философия Шопенгауэра, а также философия Фехнера. Но без этой гипотезы о существовании «психической энергии» как чисто количественной силы, вложенной в инстинкты и в их подавленные проявления, психоанализ Фрейда лишился бы всякого динамического элемента. «Мы не сможем продвинуться вперед, не предположив существования способной перемещаться энергии такого рода», — писал Фрейд (Ibid., р. 62). Только основываясь на предположении, что все, что выталкивается из сферы сознательного, сохраняет свои «заряды психической энергии», Фрейд пришел к другому предположению, а именно, что сновидения, неврозы, обмолвки, перенесение эмоций, шутки и свободные ассоциации являются «посыльными» бессознательного. Без «психической энергии» нельзя было бы вывести и гипотезу о существовании самого этого бессознательного, поскольку, по Фрейду, оно является вместилищем всех тех импульсов, мыслей и желаний, которые, будучи изгнаны из сферы сознательного, как предосудительные в глазах «сверх-Я», сохраняют свои психические заряды и поэтому могут пробиваться обратно в сферу сознательного в форме сновидений, неврозов и т. п.

Под влиянием мифотворчества, которым он увлекся, разрабатывая свой психоанализ и особенно свою метапсихологию, Фрейд и сам стал циником. Он дошел в конце концов до того, что мог сказать следующее: «Во всяком случае, я могу, не обижаясь, выслушивать тех критиков, которые утверждают, что, если вдуматься в цели цивилизации и посмотреть, какими средствами она пользуется, то нельзя будет не придти к выводу, что вся эта штука не стоит затрачиваемых на нее усилий и что она может лишь породить в конце концов такое положение вещей, которое для любого человека станет невыносимым… Поэтому стоит мне вообразить себя в роли пророка перед моими собратьями-людьми, как мужество мне изменяет, и я заранее готов просить у них извинения в том, что не могу им сообщить ничего для них утешительного» («Civilization and Its Discontents», pp. 142—143).

Так былая вера Фрейда-ученого в силу человеческого знания выродилась в откровенный цинизм фрейда-мифотворца.

4. «Прикладной психоанализ»

Между тем семинар, которым руководил Фрейд, вырос в Венское психоаналитическое общество, а в Цюрихе (Швейцария) возникло такое же общество под руководством К. Г. Юнга. «После того, как психоанализ был предан официальной анафеме, — писал Фрейд, — аналитики начали объединяться («An Auto-Biographical Study», p. 91). Поскольку научные и медицинские круги с презрением и насмешкой относились к фрейдистам, они решили организовать свои ассоциации.

В 1908 году Венское и Цюрихское психоаналитические общества, вместе с последователями Фрейда из других стран, в числе которых был А. А. Брилл из Соединенных Штатов, собрались в Зальцбурге на собрание, которое если не по названию, то фактически явилось первым международным психоаналитическим конгрессом; с тех пор такие конгрессы стали созываться ежегодно и созываются вплоть до настоящего времени. На первом конгрессе в Зальцбурге было положено начало изданию «Психоаналитического ежегодника», печатного органа, который до 1941 года всегда был к услугам Фрейда.

Около этого времени Брилл начал переводить произведения Фрейда на английский язык и таким образом занес психоанализ в Соединенные Штаты. В 1909 году Фрейд сам посетил Америку по приглашению президента университета Кларка, Стэнли Холла, и прочел там цикл из пяти лекций для ведущих американских физиологов, клинических врачей и неврологов. Впервые за все время психоанализ приобрел респектабельность, которую он я тому времени еще не сумел завоевать в Европе. Видный профессор Гарвардского университета Дж. Дж. Путнэм взял учение Фрейда под свою горячую защиту и тем самым положил многообещающее начало карьере Фрейда в Америке. Так с самого начала психоанализ нашел в Соединенных Штатах «вторую родину». Психология инстинктов Уильяма Джемса, можно сказать, заранее проложила путь для триумфального вступления фрейдизма на американскую почву.

После первой мировой войны увлечение фрейдизмом охватило весь мир. На книжный рынок хлынул настоящий поток фрейдистской литературы. Учение Фрейда вышло теперь далеко за рамки психологии и психопатологии и стало претендовать на роль всеобщей «жизненной философии». Психоанализ стал получать приложение почти ко всем областям, включая литературу и искусство, экономику, политику, антропологию, рабочий, национальный, расовый и женский вопросы, религию и т. д. В последние годы своей жизни Фрейд и сам посвятил немало времени тому, что он назвал «прикладным психоанализом».

В ряде своих книг и статей Фрейд «путем смелого обобщения», по его собственным словам, распространил свою теорию вытеснения «на весь человеческий род в целом» («Collected Papers». Vol. V, p. 302). Главными из этих книг были: «Леонардо да Винчи. Опыт изучения психосексуальности» (1910); «Тотем и табу» (1913) и «Моисей и монотеизм» (1939). В этих книгах и в ряде более мелких работ он попробовал распространить принципы психоаналитического учения на многие другие отрасли человеческого знания. С позиций своей доктрины он рассуждает на такие темы, как происхождение общества, морали и религии, развивает свои собственные теории истории, национального вопроса, женского вопроса, искусства, трактует вопрос о происхождении и причинах войн и многие другие проблемы. В рамках настоящей статьи мы можем лишь коротко охарактеризовать его взгляды по некоторым из этих вопросов.

В двух своих книгах, «Тотем и табу» и «Моисей и монотеизм», Фрейд развил психоаналитическую теорию происхождения общества, морали и религии. В основу своих взглядов он кладет любые этнологические теории, которые кажутся ему подходящими для его целей, даже если некоторые из них уже потеряли кредит среди самих этнологов. В оправдание такого «Метода» он пишет: «Однако самое главное, что я не этнолог, а психоаналитик. И я считаю, что имею полное право выбирать из данных этнологии то, что годится для моей аналитической работы» («Moses and Monotheism», New York, 1949, pp. 207—208). И вот, заимствуя лишь то, что ему годилось, Фрейд построил свою теорию происхождения общества, морали и религии.

Он сам характеризует свою теорию как «гипотетический взгляд, который может показаться фантазией, но который имеет то преимущество, что он устанавливает несомненную взаимосвязь между группами явлений, которые до сих пор считались разобщенными» («Totem and Taboo», New York, 1952, p. 141). Фрейд начинает с утверждения, что доисторический человек жил первобытной ордой, организованной на началах патриархата. «Порядок там был такой, что жестокий и ревнивый отец держал всех женщин для себя, а сыновей, когда они вырастали, прогонял… И вот однажды изгнанные из орды братья объединились, увили  и съели своего отца и таким образом положили конец патриархальной орде… Они были дикари и людоеды, поэтому нет ничего удивительного, что они не только убили, но и съели свою жертву… Тотемическое пиршество, которое, возможно, является коллективным пиршеством древнейшего происхождения я истории человечества, можно рассматривать поэтому как сценическое воплощение и «юбилейное» празднество в память этого преступного деяния, которое явилось началом столь многих вещей — социальной организации, моральных запретов и религии» (Ibid., pp. 141—142).

«В начале было дело», — цитирует Фрейд Гете, но оказывается, что этим делом было подлое и отвратительное отцеубийство. Убийство патриарха-отца повело, по Фрейду, к созданию общества на основе социального контракта: сыновья, все сводные братья, поняли, что судьба отца неизбежно постигнет и сыновей, если они не заключат взаимный пакт, запрещающий убийство и брак в пределах клана. Таким образом, утверждает Фрейд, фундаментом, на котором возникла общественная организация, были два моральных запрета, принятые после совершения отцеубийства. Итак, мораль и общество явились, по учению Фрейда, плодом отцеубийства.

В основе этой «теории» лежит фрейдовская гипотеза о развитии индивида мужского пола. Согласно этой гипотезе, мальчики, достигая определенного возраста, «влюбляются» в своих матерей и начинают ненавидеть, хотя в то же время и почитать, своих отцов. Отец становится соперником сына, и тот ревнует его к своей матеря. Это все тот же пресловутый «Эдипов комплекс» Фрейда. В результате сын хочет смерти отца, но вытесняет это свое желание, которое после этого уходит в сферу бессознательного, полностью сохраняя свой «заряд психической энергии». Будущее мальчика зависит в большой мере от того, удастся ли ему отвести энергию этого бессознательного желания отцовской смерти в сторону социально дозволенных целей. Но во всех случаях это вытесненное желание пробивает себе путь в сферу сознательного как более или менее замаскированное чувство вины, проявляющееся в сновидениях или неврозах.

Религию Фрейд трактует как массовое чувство вины, обусловленное совершенным в доисторические времена преступлением отцеубийства. Убитого родоначального отца люди перевоплощают потом в бога, а «первородный грех» есть запечатленное воспоминание об убийстве бога-отца. Тотемическое пиршество и христианское причастие одинаково являются ритуальным сценическим воплощением убийства и съедения родоначальника. Фрейд называет это «научным мифом об отце первобытной орды».

«Современное общество, — писал Фрейд, — основано на том, что люди сознают себя соучастниками общего преступления; религия основана на их чувстве вины и раскаянии в содеянном; мораль же основана частью на требованиях этого общества, частью на покаянии, какого требует чувство вины» (Ibid., р. 146).

«Эдипов комплекс», отношения мужского индивида к своему отцу, является, по Фрейду, тем первоисточником, из которого возникли общество, мораль и религия. Итак, их происхождение и развитие ни в коей мере не связаны ни с процессом труда, ни с теми взаимоотношениями, в какие люди вступают между собой на основе того или иного способа добывания пищи, одежды и крова. Нет, настаивает Фрейд, «религия, мораль и общество все берут начало в Эдиповом комплексе» (Ibid., р. 156).

Прилагая свой психоанализ к «человеческому роду в целом», Фрейд предполагает существование «коллективной психики, в которой психические процессы развиваются точно так же, как в психике индивида» (Ibid., р. 157). Таким образом, чувство вины, возникшее из факта убийства родоначального отца, сохранялось в течение многих тысячелетий как вытесненная «память человечества», заряженная мощным «психическим зарядом». Это чувство вины существует и в каждом индивиде каждого поколения как наследственное вытесненное воспоминание, таящееся в глубинах бессознательного. В любом человеке, следовательно, с незапамятных времен и вплоть до сего дня сидит врожденный от природы «Эдипов комплекс», вытесненная память о первородном грехе отцеубийства и людоедства.

Таким образом, согласно учению Фрейда, характер как всего человеческого рода, так и отдельного индивида, ее представителя, в большой мере определился как результат «Эдипова комплекса». Этот комплекс не только вызвал к жизни общество, мораль и религию, но и двигает всей историей. Движущая сила истории, по Фрейду,— это «Эдипов комплекс».

Исторический процесс является в основном результатом влияния великих личностей, утверждает Фрейд, а они потому могут приобретать столь огромный вес и влияние, что у масс есть потребность подчиняться авторитету отца-заместителя. «У нас нет абсолютно никаких сомнений в отношении причин, почему великие люди добиваются власти над людьми. Мы знаем, что огромное большинство людей испытывает жгучую потребность в авторитетах, перед которыми они могли бы преклоняться, которым могли бы подчиняться и которые, являясь, действительно подчиняют их своей власти я подчас даже дурно обращаются с ними. Мы знаем из психологии индивида, откуда идет эта потребность масс. Она идет от тоски по отцу, которая живет в каждом из нас с детских лет, по тому самому отцу, в победе над которым хвастается герой легенды. А теперь нам начинает становиться ясно, что все черты характера, которыми мы наделяем великую личность, являются отцовскими чертами и что в этом отцеподобии и заключается до сих пор ускользавшая от нас сущность великой личности… Им следует восхищаться, в него можно верить, но его нельзя также и не побаиваться» («Moses and Monotheism», pp. 172—173).

Отвергая и отбрасывая прочь все достижения исторической науки, Фрейд хочет восстановить в правах изжившую себя теорию великих личностей и толпы, изображая дело так, будто культ «великих личностей» является исторической неизбежностью, предопределенной «Эдиповым комплексом», сидящим в психике человечества и каждого отдельного индивида. От этой «теории истории», по Фрейду, никуда не уйти, ибо она заложена в самой структуре врожденного психического аппарата человека.

В открытом письме Альберту Эйнштейну, написанном в 1932 году, в ответ на его предложение высказаться в защиту мира Фрейд говорит о войне следующее: «Кажется, что это вещь вполне естественная; несомненно, она имеет под собой здоровую биологическую основу и фактически се вряд ли можно избежать» («Collected Papers». Vol. V, p. 285). А далее он подводит под войну еще и другую, психологическую основу в виде врожденного агрессивного инстинкта, инстинкта к разрушению и человекоистреблению. Именно этот инстинкт породил войны, инквизицию и т. п. в прошлом, и он лее является причиной, по которой войны будет «вряд ли можно избежать» в будущем. Фрейд говорит об «инстинкте ненависти и разрушения, который дополняет усилия поджигателей войны» (Ibid., р. 280).

Фрейд коротко изложил Эйнштейну свою теорию инстинктов: «Согласно нашей гипотезе, есть только два рода человеческих инстинктов: те, которые направлены к предохранению и соединению… и те, которые направлены к разрушению и человекоистреблению; эти последние мы объединяем под общим названием агрессивного, или разрушительного, инстинкта. Чисто умозрительным путем мы пришли к предположению, что этот (последний) инстинкт работает в каждом живом существе и старается толкать его к разрушению и приведению всего живущего в его первоначальное состояние неодушевленной материи. Таким образом, он вполне серьезно заслуживает названия инстинкта смерти…» (Ibid., pp. 280—282). Но, изложив эту фантастическую теорию или, как он сам называет ее, «нашу мифологическую теорию инстинктов» (Ibid., р. 283), он спешит оправдаться перед Эйнштейном: «Вам покажется, может быть, что наши теории являются чем-то вроде мифологии, притом, как это имеет место в данном случае, даже отнюдь не привлекательной мифологии? Но разве не становится в конечном счете чем-то вроде мифологии, такой же, как эта, всякая наука? Разве нельзя в настоящее время сказать то же самое о вашей собственной науке, физике?» (Ibid., р. 283). Итак, поскольку, по мнению Фрейда, все науки — это мифология, он находит и для себя простительным то, что он построил мифологическую психологию, оправдывающую войну. Не общественный строй на некоторых стадиях его развития и при наличии некоторых условий повинен в войнах, нет, их виной скорее человеческие влечения, особенно влечения «некультурных» масс.

Сам Фрейд был противником войны и считал себя пацифистом. Вся беда в том, говорит он, что среди людей слишком мало пацифистов, и не без вполне основательной на это причины. Пацифист, утверждал Фрейд в этом же письме Эйнштейну, — это человек, который отказался от удовлетворения своих влечений, подавил в себе их импульсы и заменил их культурными целями. Но массы остаются некультурными и по-прежнему действуют так, как подсказывают им их влечения, помогая тем самым сознательным поджигателям войны. «Идеальным положением вещей, — пишет Фрейд, — было бы сообщество людей, подчинивших свою инстинктивную жизнь диктатуре разума… Но, по всей вероятности, это утопическая надежда… В сознании вырисовывается безрадостная картина мельниц, которые мелют зерно так медленно, что люди могут умереть с голода прежде, чем дождутся муки» (Ibid., pp. 284—285).

Рядом с этими заявлениями можно поставить только фрейдовские доводы в поддержку доктрины биологической неполноценности женщины и превосходства мужчины. Вместо того, чтобы искать объяснений приниженного положения женщины в тех условиях, которые возникают на определенных этапах развития общества, в факте их угнетения и эксплуатации меньшинством, правящими классами собственников, Фрейд объясняет его анатомическим «недостатком», якобы имеющимся у женщин и якобы признаваемом обоими полами. Молодые девушки, говорит он, объясняют отсутствие у них мужских органов кастрацией в наказание за грехи, и если они хотят нормального развития в них «женственности», они должны примириться со своим приниженным и пассивным положением. Фрейд рассуждает о «психологических последствиях анатомического различия между полами» и перечисляет отрицательные «черты характера, которые во все времена критики находили в женщинах, а именно, что у них меньше, чем у мужчин, развито чувство справедливости, что они с меньшей охотой покоряются великим жизненным необходимостям, что в своих суждениях они чаще поддаются влиянию чувства симпатии или враждебности» («Collected Papers». Vol. V, pp. 196—197). Здесь Фрейд опять чувствует себя несколько неловко и потому спешит прибавить: «Мы не можем позволить себе воздержаться от такого вывода только потому, что с ним не согласны феминисты, которым хочется заставить нас считать оба пола совершенно равными по своему положению и ценности» (Ibid., р. 197).

Искусство, наука, культура вообще — все это, по Фрейду, результат вытеснения влечений и последующего успешного переключения сексуальной энергии на интеллектуальную творческую деятельность. Единственная объективная оценка и критика искусства должна, по его мнению, сводиться только к такому патографиче- скому анализу, какой он сам произвел над Леонардо да Винчи.

Фрейд до конца своей жизни продолжал заниматься этим мифотворчеством. В 1939 году, когда ему было 83 года, он опубликовал свою последнюю книгу «Моисей и монотеизм». В ней он выступил с утверждением, что Моисей был египтянин, а не еврей и что он был воплощением первобытного отца, убитым израильтянами. Покаявшись потом, евреи сделали его своим богом. Таково, по Фрейду, происхождение монотеизма.

Фрейд, которому было 40 лет, когда он «открыл» психоанализ, отдал все остальные 43 года своей жизни дальнейшей разработке своего учения и «приложению» его «к человеческому роду в целом». За эти годы он сумел привлечь на свою сторону многих последователей, хотя отступников, изменивших его учению, было тоже немало. В числе этих последних оказались Альфред Адлер и Карл Г. Юнг, которые отошли от Фрейда и создали собственные варианты его теории. Но в последние годы жизни Фрейда лагерь последователей психоаналитического учения стал, можно сказать, всемирным, и Фрейд руководил им с усердием догматика.

В 1938 году, когда Фрейд был уже близок к смерти, в Австрию вторглись нацисты, конфисковавшие вскоре все имущество Фрейда, включая собственное издательство, библиотеку и все состояние. Но, что было важнее всего, его лишили права выезда за границу, отобрав у него паспорт. Теперь он жил в гетто как пленник Гитлера. Международная психоаналитическая организация стала добиваться для него свободы.

Нацисты потребовали выкупа, и тогда одна из пациенток и поклонниц Фрейда, принцесса Мария Бонапарт, уплатила четверть миллиона шиллингов за его освобождение. Фрейд выехал с семьей в Лондон, где и провел последний год своей жизни. Четыре его сестры, оставшиеся в Вене, были умерщвлены нацистами в газовых камерах. 23 сентября 1939 года Фрейд умер.

5. Заключение

Фрейд дал две разные оценки своей жизни и деятельности. В первой из них он ставил себя очень высоко, проводя прямую линию: Коперник — Дарвин — Фрейд. Во второй же он открыто называл себя не ученым, а авантюристом.

Там, где он причислял себя к гениям человечества, он развивал тезис, что наука нанесла три серьезные раны самолюбию человечества. Первая рана, «космологическая», была нанесена Коперником, доказавшим, что Земля, а следовательно, и человек, не есть центр Вселенной. Вторую, «биологическую», рану причинил Дарвин, показавший, что человек не есть что-то совершенно исключительное, сотворенное волей божией, а просто высшее животное. И, наконец, третью, «психологическую», рану нанес Фрейд, «доказавший», что сознательное не является хозяином в собственном доме, а подчиняется бессознательному с его влечениями, особенно сексуальным и агрессивным, и их вытесненными проявлениями (см. Ibid. Vol. IV. Paper XX, pp. 350—355).

Для «доказательства» своего положения, что сознательное определяется бессознательным, Фрейд ссылается на некоторые явления, которым психология, оперирующая только сознанием, как таковым, не может дать объяснения. Главные из этих явлений — это гипноз, сновидения и невроз. Теперь является доказанным фактом, что подобные явления психической жизни недоступны пониманию в рамках «чистой психологии». Только физиология высшей нервной деятельности может раскрыть внутреннюю природу гипноза, сновидений и неврозов. Павлов заложил экспериментальную основу для понимания нервного механизма, обусловливающего каждое из этих явлений и сводящегося к основным процессам раздражения и торможения. Физиология головного мозга доказала, что первые два явления, гипноз и сновидения, тесно связаны со сном, иррадиацией торможения через кору и в низшие отделы головного мозга. Павлов показал, что гипноз есть частичное торможение или частичный сон, во время которого отдельные области коры захватываются торможением, а другие нет, в зависимости от типа гипноза. Он проделал огромную работу по изучению этого явления путем проведения опытов, которые теперь вполне можно повторить, собрал множество фактов и сформулировал ряд законов, касающихся функционирования мозгового аппарата в состоянии гипноза. Что касается сновидений, то учение о высшей нервной деятельности рассматривает их как явление, зависящее от различных могущих возникнуть условий в коре и других областях головного мозга во время сна. Сон есть торможение, и когда торможение иррадиирует через кору, позади могут остаться ограниченные зоны раздражения, или же такие зоны могут возникнуть позже как результат действия стимулов (раздражителей), идущих из внешней среды или от органов тела, таких, как желудок, мочевой пузырь, кишки, сердце, легкие. Возбуждающая деятельность органов чувств во время сна может приводить к ассоциированным раздражениям. Часто сновидения связаны с памятью о событиях, которые спящий видел или о которых он слышал или читал. Они могут быть даже связаны с прежними раздражениями, которые в свое время вообще не достигли сознания. Последнее объясняется тем фактом, что следы, как их называл Павлов, всех импульсов, идущих от органов чувств, сохраняются на некоторое время в клетках коры головного мозга. Павлов продемонстрировал этот факт, искусственно вызвав условные рефлексы на такие следы. Хаотический и фантастический зачастую характер сновидений, когда ассоциируются воспоминания, которые в бодрствующем состоянии никогда бы не были поставлены в связь между собой, объясняется тем, что зоны частичного раздражения рассеяны во время сна по самым различным областям головного мозга. Перескакивание с одного предмета на другой, столь характерное для сновидений, объясняется той же причиной. Часто имеющая место яркая образность сновидений объясняется тем, что высшая область мозга, абстрактная, языковая система высшей нервной деятельности, первой захватывается иррадиирующим сонным торможением и последней растормаживается, вследствие чего в начале сна и перед пробуждением, когда является большинство сновидений, «главным конструктором» их служит находящийся за верхним отделом полушарий нижний отдел, относящийся непосредственно к впечатлениям. Многое еще остается выяснить в отношении механизма возникновения сновидений, но прочная база уже заложена, и ее достаточно для того, чтобы навсегда развенчать любую спекулятивную систему, построенную на толковании снов как символов каких-то импульсов, заложенных в бессознательном.

По какому пути шел Фрейд, мы уже знаем. Он взял сновидения, как таковые, всерьез вообразил, что они являются продуктом психической деятельности, независимой от сознания, и с помощью так называемого искусства толкования принялся интерпретировать характер и смысл этой психической деятельности. Всю разницу между этими двумя концепциями о происхождении сновидений можно продемонстрировать хотя бы на таком примере. Согласно филологическому учению Павлова, если во время сна нос вдруг освобождается от слизи, то дыхание становится легче и спящему может присниться, что он свободно летит по воздуху. По Фрейду же, всякие воздушные полеты во сне — это символы, означающие только одно: «стремление совершить половой акт» («Leonadro da Vinci», p. 106).

Механизм возникновения неврозов павловское физиологическое учение также ставит в связь с процессами раздражения и торможения. Павлов характеризует неврозы как хронические перенапряжения высшей нервной деятельности и нарушения нормальных взаимосвязей между первой и второй сигнальными системами. Был открыт и описан целый ряд частных явлений, как, например, хронический частичный сон при разлитии торможения на кору головного мозга, изолированные патологические пункты в коре и т. п. Уже проделана работа, вполне достаточная для установления истины, что все формы неврозов и психозов имеют под собой патофизиологическую основу. Терапевтические методы, включая различные формы лечения сном, тоже основаны в первую очередь на данных физиологического учения. В этой области также остается еще многое сделать, но опять-таки имеется уже вполне достаточно проверенных данных, чтобы можно было смело сказать, что физиологическая причина неврозов, наконец найдена. Таким образом, диагностика и терапия неврозов теперь полностью возвратились в сферу компетенции медицинской науки.

Мы знаем также, по какому пути шел Фрейд и в этой области. Он взял, как таковые, признаки психических заболеваний, фантазии, мании, навязчивые идеи и т. п. и начал строить чисто психологические теории в объяснение этих явлений. Павлов жe добрался до физиологической сути дела, установив, что все эти признаки, или симптомы, психических болезней являются результатом хронических расстройств корковых процессов.

Фрейд сам не раз говорил, что его психоанализ — только «временный заместитель», роль которого ограничивается периодом, пока не будет открыта физиологическая основа функциональных психических расстройств, поэтому теперь, когда это открытие сделано, мифические теории Фрейда, даже согласно его собственным заявлениям, заслуживают только того, чтобы их окончательно сдать на слом. В этой связи уместно напомнить еще раз о второй, «самокритичной», оценке, какую Фрейд себе давал. Так, он писал одному из своих друзей: «Вы часто возносите меня слишком высоко. Потому что фактически я не ученый, не наблюдатель, не экспериментатор и не мыслитель. По своему темпераменту я не кто иной, как конкистадор, — авантюрист, если вам угодно перевести это слово, — обладающий любознательностью, смелостью и упорством в достижении цели, какие отличают этот тип людей. Такие люди в случае удачи, если они действительно сумеют открыть что-нибудь, могут добиться славы; в противном случав их выкидывают на свалку. И это не совсем несправедливо» (Письмо Фрейда Вильгельму Флиссу от 1 февраля 1900 г. Цит. по книге «Ernest Jones. The Life and Work of Sigmund Freud». Vol. I. New York, 1953, p. 384). Фрейд начал как ученый, но сделался авантюристом в науке. Всю свою авантюру в области психологии и психопатологии он основал, исключительно пользуясь незнанием тогдашней наукой физиологической природы трех явлений: гипноза, сновидений и неврозов. Однако уже в то время, когда Фрейд строил свои спекулятивные теории, Павлов и его сотрудники, работая в лабораториях и клиниках, постепенно открывали все больше и больше фактов и законов высшей нервной деятельности, обнимавших и указанные три явления психической жизни. Наука о деятельности мозга наконец создана, и теперь не осталось больше места ни для новых спекуляций, ни для серьезного отношения к мифическим теориям, разработанным Фрейдом для объяснения психических явлений.

Биография Фрейда — это рассказ о формировании псевдоученого. Из подававшего надежды молодого анатома нервной системы, которому антисемитизм преградил путь к научной деятельности, а потом из способного врача-невролога, работавшего в неврологической клинике, Фрейд превратился в конечном счете в «толкователя снов» и в сочинителя мифов. Применяя свои теории ко многим другим областям, он, по существу, объективно преграждал путь к знанию, которое только и может сделать человека свободным.

Все это он делал, блуждая мыслью в сферах, где фактически никакой научный прогресс не был возможен до того, как были заложены основы физиологии головного мозга. Вначале спекуляции Фрейда ограничивались областями, непознанность которых наукой была объективным фактом, однако впоследствии Фрейд стал пользоваться своей мифической психологией для «ниспровержения» установленных научных истин во многих других областях человеческого знания.

Американский психолог Уильям Джемс, также создавший теорию инстинктов как теорию о неизменной природе человека, сказал Фрейду в 1909 году, когда тот прибыл с визитом в Америку: «Будущее психологии — в ваших руках» (цит. по той же книге Эрнеста Джонса. Vol.II, р. 57).

Джемс, можно сказать, проложил фрейдовской психологии влечений дорогу в Америку.

Павлов правильно отозвался о психологах типа Джемса или Фрейда: «Несомненно, это особенная порода людей, это особенная область, где мысль настоящая не имеет хода, а постоянно закапывается черт знает во что… Эти господа никогда не проверяют реальный смысл слов, они не умеют конкретно охватывать слова… Это действительно есть особенная склонность играть словами, не сообразуясь с действительностью» («Избранные произведения». Госполитиздат. 1951, стр. 539). А играть словами, не сообразуясь с действительностью, — это и есть мифотворчество, составляющее суть всякой идеалистической философии.

Фрейд создал свою систему на эклектическом философском материале, заимствованном у Фехнера, Шопенгауэра, гедонистов, виталистов, телеологов и прочих. Однако его общая философская концепция может быть охарактеризована как неокантианство. Эммануил Кант всегда был его любимым философом, и в трудах Фрейда можно найти много ссылок на этого прославленного немецкого агностика. Но даже и без этих ссылок мы легко распознали бы во Фрейде вульгарного кантианца.

Если Кант занимался формами восприятия и мышления, создающими, по его философии, мир чувственного опыта, то Фрейд посвятил себя так называемым инстинктивным формам бессознательной психической жизни, которые, по его мнению, играют гораздо более важную роль в формировании субъективного мира человека. Человек, по теории Фрейда, не знает внешнего мира, каким он является в объективной действительности, он знает только свои собственные реакции на этот мир. А реагирует он на него проявлениями своих влечений и их вытесненных импульсов, а также ощущениями наслаждения и боли. Таким образом, настоящим создателем мира для каждого человека является, по Фрейду, бессознательное. Вместе с Кантом он согласен допустить существование «вещи в себе», но считает, что она никогда не может быть познана. Фрейд писал, например: «Задачи науки можно считать ясно ограниченными, если не требовать от нее большего, чем показа, как мир может представляться нам, в зависимости от специфического характера нашей организации… Проблема, что представляет собой мир безотносительно от нашего аппарата психических восприятий,— это пустая абстракция, не имеющая никакого практического интереса» («The Future of an Illusion», New York, 1953, pp. 98—99). А это самый настоящий субъективный идеализм. Человек создает свой мир из собственных впечатлений о нем, а наука есть только описание и систематизация этих впечатлений. Фрейд сводит всю науку, все человеческие знания к чистой феноменологии. В этом смысле весьма показательно цитированное выше место из письма Фрейда Эйнштейну, где он говорит, что физика, как и психология, в конечном счете есть не что иное, как мифология — сумма предположений для объяснения человеческих представлений.

В ряде случаев Фрейд прямо связывает психоанализ с философией Канта. В одном месте он пишет, например: «Психоаналитическая гипотеза бессознательной психической деятельности представляется нам, с одной стороны, дальнейшим развитием того первобытного анимизма, согласно которому люди переносили, отражали свое собственное сознание на все, что они видели вокруг себя, а с другой — продолжением начатого Кантом корректирования наших взглядов на внешние восприятия. Как Кант предупреждал нас не забывать, что наше восприятие субъективно и не должно считаться идентичным воспринимаемому, но фактически навсегда остающемуся недоступным для раскрытия, непознаваемому явлению, точно так же и психоанализ требует от нас не ставить сознательные восприятия на место бессознательного психического процесса, который является объектом его изучения» («Collected Papers». Vol. IV, p. 104).

Основной философский тезис Фрейда, проходящий через все его работы, заключается в том, что психическая жизнь детерминирует реальность, а бессознательное с его влечениями и их вытесненными проявлениями детерминирует психическую жизнь. По сути дела, это новейший вариант берклианского идеализма, основанный на неокантианской теории инстинктов. Сходство фрейдизма с психологической философией Уильяма Джемса бросается в глаза. Неважно, что один из них называет вместилище инстинктов «черным ходом», а другой «бессознательным», важно то, что у обоих, у Джемса и у Фрейда, инстинкты детерминируют психическую деятельность и последняя играет главную роль в формировании мира субъекта. Фрейд для усложнения дела добавляет лишь «психодинамику» вытеснения. Но, как подчеркивал Ленин, все подобные философские системы представляют собой в основе не что иное, как субъективный идеализм, доведенный до солипсизма, а все подобные философы являются лакеями поповщины. Правда, Фрейд был атеистом, и его философия привела его скорее к мифологии, чем к теологии.

Фрейд не собирался, конечно, стать псевдоученым, но как только он повернулся спиной к тому, что Павлов называл «господин Факт», вся логика его жизни неотвратимо повела его все дальше и дальше в дебри диких фантазий и спекуляций. И то мифотворчество, каким он занимался, было на пользу лишь капиталистическому классу, который на нынешнем этапе в огромной степени заинтересован в сохранении и дальнейшем укоренении всякого мракобесия, всякого невежества и предрассудков в области социальных наук.

Нет никакого противоречия в том факте, что центром психоанализа стали сейчас Соединенные Штаты, страна, являющаяся также центром капиталистического мира. Как отмечал главный пропагандист учения Фрейда в Америке, А. А. Брилл, в этой стране, «с появлением на сцене психоанализа были заново переписаны чуть не все дисциплины, относящиеся к области духовного» (см. Предисловие Брилла к книге Freud. «Leonardo da Vinci», New York, 1947, p. 4). Бесспорно, психоанализ завоевал господствующее место в американской психологии и психиатрии и играет также очень важную роль во всей идеологической надстройке американского империализма. Однако и в США он встречает противников. Экспериментальная психология и научная психиатрия имеют и в США прочные традиции и в настоящее время активно сражаются с фрейдизмом.

В этой борьбе важную роль играют работы Павлова. Он заложил основу, необходимую для того, чтобы разгадать наконец загадку человеческого мозга как органа психической деятельности. Многое еще остается сделать, но тайны больше не существует. Открыт путь для дальнейшей объективной экспериментальной работы, в результате которой выяснится во всех деталях, каким образом стимулы из внешней среды могут превращаться в сознательные акты. Прошло время, когда психология только описывала явления и выводила чисто спекулятивные теории. Наука больше не бессильна перед проблемой деятельности мозга. Ученые вооружены теперь теорией, методом и знанием многих законов и накопленных фактов, а это позволяет им идти все время вперед, к исчерпывающему пониманию самого сложного органа из всей живой материи. Учение о высшей нервной деятельности выбивает всякую почву из-под ног лженаучного психологизирования.

Но психоанализ в США и борьба, которая там ведется против него, — это другая большая и важная тема, нуждающаяся в специальном рассмотрении.

Гарри К. Уэллс [1] (США)

Журнал «Вопросы философии», 1956, № 6, стр. 107-124

[1] Г. Уэллс, видный американский прогрессивный философ, бывший лектор Колумбийского университета, в настоящее время преподаватель школы общественных наук имени Джефферсона в Нью-Йорке, известен советскому читателю как автор интересной книги о прагматизме, вышедшей недавно в переводе на русский язык. Публикуемая статья написана им для нашего журнала.