О фашистской «психологии» и «педагогике»

Сталин и другие большевики не раз говорили и писали о том, для чего империалистической буржуазии понадобилось политическое господство в форме фашистской диктатуры. Путём всестороннего государственного террора буржуазия пытается подавить революционное движение пролетариата, предотвратить свою гибель в ближней перспективе, или хотя бы отсрочить её. Фашизм, который проводится олигархической верхушкой класса капиталистов через свой государственный аппарат, необходим этой верхушке ещё и для того, чтобы основательнее подготовиться к драке за очередной передел мира с другими группами крупнейшей буржуазии, лучше «зачистить» свои тылы перед большой войной за рынки и источники прибыли.

Расправляясь с поднимающим голову пролетариатом, фашистская диктатура в то же время употребляет все имеющиеся в её распоряжении средства идеологического воздействия на массы — для оправдания и упрочения господства капитала. Это означает, прежде всего, что современный фашизм чрезвычайно многолик и может отравлять и уродовать массовое сознание рабочих под любой вывеской и в любой «накидке».

Нашим товарищам и всем передовым рабочим нужно помнить, что проводником фашистской идеологии (или её отдельных элементов) может быть (и всё чаще бывает) именно «левый» пропагандист, который учит «основам марксизма-ленинизма», а на самом деле и в конечном счёте проводит в массы и закрепляет там интересы буржуазии и оправдывает скрытый или открытый фашистский террор.

Сам государственный террор империалистической буржуазии не нужно понимать упрощённо-вульгарно, только как уличные облавы, разгул гестапо и концлагеря. Насилие над рабочими и другими трудящимися идёт явно и тайно, открыто и скрытно по всем направлениям и во всех сферах общественной жизни — в экономической, политической, идеологической, культурной и т.д. Само собой, это насилие и издевательство фашистская буржуазия ведёт и над наукой,  точнее, над её остатками. В недрах фашистской политики идёт усиленный и ускоренный процесс приспособления науки к теоретическому обоснованию «вечности и незыблемости» агонизирующего капитализма.

С другой стороны, если отбросить словесную шелуху буржуазных учёных или «учёных марксистов» типа Попова или Сёмина, то в остатке выйдет, что все они нагло и беззастенчиво врут, чтобы оправдать фашистское насилие. Они фактически заявляют о том, что им не нужна объективная общественная наука (как, впрочем, и естественная), а единственным критерием оценки «настоящей науки» у этих господ выступает её полезность для финансового капитала и его государства.

Нордический характер и унтерменши

А ведь очень похожая картина в истории уже была. О такой же «полезности» всякой науки в нацистской Германии неоднократно заявлял министр пропаганды Геббельс. Мысли рейхсминистра дополнял и развивал главный гитлеровский педагог, Ганс Шемм, комиссар баварского министерства культуры и образования, группенфюрер СА, а затем начальник Главного управления образования в Имперском управлении НСДАП. Так, говоря о марксизме, немецких коммунистах и русских большевиках, этот «педагог» заявлял: «Много раз удавалось преступникам добиться успеха у нас со своей, так называемой “объективной” наукой. Мы заявляем, что мы необъективны, ибо мы — немцы, немецкий народ. Для нас ложным является всё, что не полезно для немецкого народа. Для нас всё является преступлением, что вредит немецкому народу (читай — германскому монополистическому капиталу, Круппам, Стиннесам, Бокам, Зауэрам. — М.И.), хотя бы тысячи пришли и заявили, что это, с объективной точки зрения, правильно».

Если принять во внимание, что по инициативе Шемма в 1935 г. Гитлер издал декрет об образовании «Имперского союза учителей», без членства в котором педагогическая работа в школах Третьего рейха была запрещена, то можно себе представить, каким реакционным мусором фашисты забивали головы немецким детям, а через них и их родителям. Школа в руках геббельсов и шеммов стала одним из главных инструментов относительно быстрого превращения революционного и культурного германского пролетариата в озверевшее и изрядно поглупевшее стадо насильников и убийц. Этот факт сегодня мы не должны забывать, так как подобный процесс уже несколько лет идёт во всех республиках бывшего СССР.

В Германии 30-х гг. одной из таких «полезных для народа» теорий была объявлена расовая теория. Об этой «теории», оправдывавшей фашистскую империалистическую политику, сказано много, однако в рамках данной статьи будет не лишним коснуться её ещё раз, так как её отголоски, точнее, новые формы, мы видим сегодня и в РФ, и на Украине, и в Белоруссии и т.д.

Тогда, 90 лет назад заявления и фашистские измышления Геббельса, Розенберга, Шемма и др. послужили «методической базой» для реакционных групп «учёных» нацистской Германии. В отчаянной борьбе против марксистского учения о классах и классовой борьбе эти фашистские «учёные» развивали и пропагандировали реакционную теорию биологического неравенства отдельных групп и слоёв населения, противопоставляя понятию класса понятие человеческой расы.

Раса, согласно этим «учёным», есть основа всей совокупности неизменных, вечно существующих особенностей личности, обусловленных «кровью», т.е. самой расовой принадлежностью людей (масло масляное. — М.И.). Сущность этих «вечных свойств крови» и причины их своеобразия нацисты объявляли иррациональными, т.е. лежащими за пределами человеческого опыта и разума. Так, например, доктор расово-фашистских наук профессор биологии и штурмбанфюрер СС Х. Гюнтер писал: «Установлено, что власть крови почти недоступна анализирующим попыткам рассудка, что кровь, раса, народность — прирождённая сущность — сами определяют деятельность разума и научного познания… Установлено, что унаследованная кровь является наиболее интимным, определяющим всю судьбу человека фактором…»[1].

Вот так: не общественное материальное производство, не классовая борьба определяют исторический ход, а кровь и принадлежность к той или иной расе или национальной группе. Как тут не вспомнить одну из составляющих российской черносотенной «троицы» — народность («православие, самодержавие, народность»), прикрываясь которой царизм готовил и вёл захваты на востоке и на западе, и которой сегодня буржуазия и попы морочат голову трудящимся, внушая им, с одной стороны, необходимость «классового мира» и идею «единого народа русского», а с другой — подготавливая их к «отечественной войне» за новые рынки и прибыли «своих» «хороших» капиталистов.

В полном соответствии с той позицией, которую кратко сформулировал Гюнтер, гитлеровцы от науки, избравшие своей специальностью психологию, социологию и педагогику, спешно приспосабливали к новым политическим требованиям весь свой научный багаж, созидая «учение о своеобразии человеческих типов». Так, в 1934 г. на германской ниве психологии вспыхнула новая «звезда» — Эрих Иенш. Этот психиатр очень быстро освоил директивы министерства пропаганды рейха относительно дальнейшего «прогресса» психиатрии. Он начинает адаптировать типологию человеческих личностей к запросам и нуждам крупной германской буржуазии. Иенш прямо заявлял, что психология с её исследованиями должна помочь обосновать фашистский «порядок», навязанный германскому народу, и что нацистское движение, реорганизовав общественную жизнь, должно полностью реорганизовать и науку. Так, Иенш сделал «открытие», что существуют два основных человеческих типа, главным признаком которых является своеобразие их физиологических конституций. Это типы «базедовидный» и «тетановидный», а различие между ними выражается в так называемом «последовательном образе».

Что же это за звери такие? Иенш отвечает: у первого типа людей есть тесное органическое единство всех психических функций (интегрированный тип), а у второго — разобщённость всех психических функций личности (дезинтегрированный тип). Первый тип — это носитель нордического характера и основа нации, второй тип — это недочеловек, унтерменш.

Между этими двумя полюсами Иенш располагает всякого рода промежуточные типы, одни из которых по характеру приближаются к нордическому типу (как Холтофф из к/ф «17 мгновений весны»), а вторые — к унтерменшу или обезьяне.

Особенным типом личности Иенш считал некий тип «С», у которого все психические функции подчинены фантазиям как «ядру интеграции». Этот тип якобы отличается неустойчивостью перед внешними влияниями, и его психическая жизнь имеет бессвязный характер. К этому типу Иенш относил евреев, актёров, некоторых учёных, художников, писателей, особенно тех, кто был не по вкусу нацистам.

Весной 1935 г. на 14 конгрессе немецких психологов Иенш даёт более развёрнутую характеристику этому типу «С». Этот тип, дескать, будучи склонен к растворению, распадению своих структур, является «противотипом немецкого движения». Первородный грех этого типа «С», по Иеншу, состоит в том, что его носители склонны к «образованию общественности», но не к образованию «германской органической общности». Душевные средние слои (инстинкты, чувства, на которых основано образование «национальной общности») у этого типа особенно склонны к «растворению».

Нетрудно догадаться, о чём поёт нацистский психиатр. Он заявляет о том, что те представители немецкого народа, которые стремятся к объединению и организации пролетарских масс в целях классовой борьбы с буржуазией, являются «врагами немецкой нации». Иначе говоря, в тип полулюдей–полуживотных Иенш заносил значительную часть германского рабочего класса, особенно его авангард — коммунистов.

Поскольку, продолжает Иенш, тип «С» склонен к растворению (то есть, опять же к общественной жизни, объединению, организации в партию. — М.И.), постольку в наиболее выраженном виде этот тип встречается при «полярном смешении рас» и в «асфальт-атмосфере городов»[2]. То есть, Иенш воспевает кулацкую бауэрскую деревню с её идиотизмом, эксплуатацией бедных крестьян и батраков, и объявляет многонациональный немецкий пролетариат «неарийским сбродом, в котором, в отличие от крестьян, нет немецкой идеи». И тут он был прав, так как «немецкая идея», т.е. классовые интересы крупнейшей буржуазии Германии действительно были чужды и враждебны рабочим.

Ниже типа «С», по Иеншу, находится только «дезинтегрированный тип». Это опять-таки и прежде всего коммунисты. Они, согласно нацистской психологической «теории», отличаются совершенной расщеплённостью внутренней психической жизни (т.е. борются и думают не о своей шкуре, а о свободе и счастье пролетариата и всех угнетённых тружеников. — М.И.), разрозненностью функций и затверделыми, окостеневшими моментами связи со средой  (это Иенш «разносит» марксизм, который он считал «набором застывших догм, неприемлемых для новой Германии». — М.И.). Коммунист, по Иеншу, полностью лишён жизненности и единства внутри себя самого. Как говорится, хоть стой, хоть падай.

Причём для утверждения всей этой «типологии» Иенш не приводит никаких экспериментальных данных или хотя бы непротиворечивых теоретических доказательств. Фашистская наука «не требует объективных доказательств», заявлял он, так как вполне достаточно «безошибочного голоса немецкой крови», т.е. классовых интересов крупного капитала Германии.

Ясно, что с учётом этого «голоса», Иенш строит всю свою «типологическую концепцию» на том фундаментальном утверждении, будто психология людей определяется не их классовым экономическим положением и не хозяйственным укладом общества, а только особенностями их крови. Отвергая классовый характер науки, идеологии и психологии, в частности, Иенш пропагандировал ту мысль, что разные психологические типы выражают различие неравноценных и враждующих между собой человеческих рас. Так, в ходе завершающей подготовки вермахта к нападению на Францию Иенш объявляет, что тип «С» — безудержные фантазёры и романтики — это французы, бельгийские и голландские евреи. Их Иенш считал лишёнными внутренней устойчивости, называл рабами своих капризов и внешних обстоятельств. И поскольку «интегрированным типом» он считал только «элиту» немецкого народа, постольку французы, по Иеншу, крайне нуждались в строгом руководстве со стороны «интегрированной нации».

При всём этом, говорил Иенш, национальные типы не выносят друг друга, и между высшими и низшими расами идёт беспрерывная борьба, в которой германская нация стремится к победе и разрушению «С-культуры», созданной французами и евреями.

Развивая свою «теорию» о «дезинтегрированном типе» людей, Иенш не ограничивается причислением к этому типу немецких коммунистов или евреев. Он заявлял, что «дезинтегрированными» могут быть и целые народы, которые склонны к «обобществлению собственности и всей социальной жизни». Такое клеймо приберегалось Иеншем для того момента, когда высшее нацистское руководство укажет, на кого собирается нападать в ближайшее время. Отнесение тех или иных народов к низшему типу должно, по Иеншу, «определиться в момент кровавой развязки войны».

В 1938 г. он снова заявил, что ещё не закончил всех своих «научных» изысканий на предмет «неполноценности рас», и поэтому собирается выяснять, где ещё есть «господствующие в отдельных народах основные структуры, являющиеся в течение столетий очагом беспокойства и угрозы мира в Европе». Главным «очагом беспокойства» для Иенша и его хозяев, конечно, был сталинский СССР, в котором, согласно его «теории», концентрация «дезинтегрированных» личностей, т.е. «большевистских недочеловеков», была самой высокой.

«Теория» Иенша о расовых типах была хорошо приспособлена к задачам германского империализма в отношении европейских соседей. Но и тут Иенш, словно флюгер, действовал избирательно. Так, в 1938–1939 гг., когда гитлеровское руководство кокетничало с французской буржуазией, Иенш на время умолкает насчёт того, что французский народ есть «сборище клоунов». В период заигрывания гитлеровцев с Англией, а особенно после того, как было принято решение отказаться от высадки вермахта на Британские острова, Иенш и его ученики издают целый ворох статей, в которых причисляют англичан к «интегрированному типу». Они подчёркивают близость английских и северогерманских «народных особенностей», говорят о «совпадении английской крови с немецкой» и т.д.

Утвердив «психическое сходство» немцев и англичан, Иенш давал «психиатрическое обоснование» желательности союза Германии и Англии против СССР, а именно: поскольку Германия собирается «разобраться с землями на востоке», постольку английские родственники по психотипу должны воздержаться от ударов по Германии на западе.

Но в целом «интегральная типология» Иенша бесконечно меняется и корректируется — в зависимости от текущей фашистской политики Германии, в зависимости от отношения реакционных и либеральных сил буржуазии в правительствах капиталистических стран и учитывая конкретные шаги гитлеровской агрессии в Европе. В соответствии со всем этим Иенш объявляет то более высоким, то более низким «психические структуры» итальянцев, испанцев, англичан, чехов и т.д. При этом он сохраняет все эти народы в рамках «интегрированного типа», перемещая их от верхней границы к нижней, а вот, например, поляков и русских он сразу же выносит за пределы «интеграции», размещая их ниже французов, которые до середины 1940 г. всё же «остаются» в пределах «интегрированных наций».

Этот усердный лакей фашизма здорово потрудился над тем, чтобы развить и утвердить в области психологии основной тезис фашистской общественной «науки» — тезис о кровном, органическом единстве арийско-германской расы (нет классов, нет борьбы между ними, а есть мир в промышленности и единая кровь, которая «покрывает все противоречия и объединяет всех». — М.И.) и о том, что эта раса стоит много выше других неполноценных рас.

Но, несмотря на усиленное и тотальное расовое оболванивание, «единый немецкий народ» у гитлеровцев не укладывался в рамки «социальной однородности». В стране, несмотря на аресты, казни и густую сеть концлагерей, было постоянное «внутринародное напряжение» — так гитлеровцы от социологии и психологии называли деятельность подполья, брожение и протесты в рабочем классе Германии. Это «напряжение» постоянно беспокоило высших руководителей рейха, оно же обусловило (несмотря на сотни заявлений Геббельса о единой крови и «органическом целом нации») необходимость в «теоретическом» обосновании существования враждебных «психических структур», которые, по мнению фашистов, культивируются «чуждыми влияниями дезинтегрированных рас», а особенно влиянием «пагубного марксизма» внутри самой Германии. Таким образом, расовые лозунги и проповедь психической исключительности немцев использовались фашистами в политике террора против рабочего класса и его организаций.

О «градоначальническом» веществе

Если первыми «основами» фашистской общественной «науки» были тезисы о неравноценности человеческих рас, пропаганда «органического единства», общности внутри одной «избранной» нации, раздувание звериного шовинизма по отношению ко всему чужому, не немецкому, как низшему и неполноценному, то другим, не менее реакционным фашистским положением было утверждение о том, что «интегрированные» расовые качества наилучшим образом выражены у высших классов общества.

Так, ведущий расовед 3-го рейха «профессор» О. Ленц открыто писал по этому поводу: «Высшие классы (Ленц даже не побрезговал термином «класс». — М.И.) отличаются от низших, примитивных классов. Для низших классов характерно отсутствие воли и чёткого умения предвосхищать будущее. Эти особенности не могут изменяться под влиянием воспитания: эти люди всегда снова становятся предметом эксплуатации»[3].

Эта лживая буржуазная «теория» вечных рабов и вечных господ показывала и показывает рабочих безвольными и глупыми, «от природы» не способными к самостоятельному управлению производством и государством. Фашистские «теоретики» напрочь отрицали и отрицают общественное развитие: всё общество у них — это застывший монолит, в котором одни, т.е. господа, всегда и при всех обстоятельствах умные и хорошо способные к управлению этим обществом, а вторые — пролетариат — поголовно «дезинтегрированные» глупцы, на которых никак не влияют объективные условия их материальной жизни. Отсюда — эксплуататорский вывод о том, что все классы должны знать свои места: наверху общества должны вечно находиться «эффективные собственники», а внизу, соответственно, вечные рабы — рабочие.

Проверка немецких детей на расовую «чистоту», Германия, 30-е гг.

На 14 конгрессе нацистских психологов и психиатров Иенш выступил с программной речью. Излагая свою «типологию», он разворачивает борьбу за «национальное единство» и против «беспокойных и вредных С-структур». Основной формой национального немецкого единства, по Иеншу, является не производственно-общественная деятельность людей, а «органическая», т.е. «инстинктивно-биологическая» общность народа.

Но к такому «биологическому» единству не склонен беспокойный тип С, т.е. рабочий класс и некоторые другие трудящиеся Германии, но зато к такому единству склонны «высшие интегрированные типы», т.е. буржуазия и верхние слои фашистского государственного аппарата.

Из этого Иенш заключает, что «всё немецкое национальное движение» стремится к замене культуры «С» «интегрированной» культурой. Что же касается самых активных носителей культуры «С», то, по мнению Иенша, все они подлежат обязательным «врачебно-культурным мероприятиям», т.е. стерилизации и заключению в психушки. Эти мероприятия должны «выключить болезненные С-структуры в немецком народе» и создать «здоровую государственную жизнь» на базе «интегрированных слоёв».

Думается, что расшифровка этих заявлений не нужна.

Разумеется, коммунисты и передовые представители трудящихся масс, которые находились в фашистских тюрьмах и концлагерях, были заранее отнесены гитлеровскими психологами к низшей части типа «С», которая подлежала «утилизации». Тем самым фашистская психологическая «наука» и вся «типология» Иенша показывали, что являются орудиями нацистской диктатуры, направленной против пролетариата и всех передовых, прогрессивных сил общества.

Делом «уничтожения классов» в Немецком психиатрическом обществе занималась целая плеяда учеников и последователей Иенша. Среди них особо выделялся психолог А. Буземан, «специалист по марксизму и социальным слоям». В одном из ведущих журналов[4] по педагогике и психологии этот «интегрированный» доктор писал: «Национал-социалистское движение хочет в высшем единстве народа уничтожить классовые противоречия, возникшие на почве разделения труда, профессионального расчленения и расслоения по благосостоянию, и превратить внутреннее напряжение в полезную энергию».

На деле призыв Буземана «уничтожить классовые противоречия» означал вовсе не революцию рабочего класса и не строительство социализма в Германии, а подавление всех и всяких проявлений классовой борьбы пролетариата против капитализма и фашизма, стремление превратить немецких рабочих в безропотный и бессловесный скот, в «вечный» объект эксплуатации капитала. При этом «марксист» Буземан жульнически манипулирует категориями диалектики: он рассуждает о «благе целого», которому должны быть подчинены интересы части. При этом благом целого он открыто называет интересы «скрепляющей и интегрированной части общества», т.е. буржуазии, а под интересами части он понимает классовые интересы «неспособных и неорганизованных» рабочих и трудящихся, т.е. интересы 90% немецкого населения.

«Отдельные лица, группы, сословия и классы, — пишет далее Буземан, — должны снова стать членами национального целого. Перед этим исторически необходимым требованием должны отступить претензии индивидуалистической этики, которая хотела бы обеспечить каждому отдельному ребёнку возможность свободного развития его особых способностей. Не совершенство отдельного, а выгода целого — есть главная задача общественного воспитания».

Как видим, фашистский психолог Буземан также проповедует классовый мир и ставит вопрос об отношении части и целого с ног на голову. Он заявляет о необходимости подавлять личность и её материальные и культурные запросы, чтобы сохранить «выгоду для целого», т.е. для империалистической буржуазии и её реакционного государственного режима. Буземан замазывает вопиющее противоречие, которое существует в капиталистическом обществе между «благом нации», т.е. между классовыми интересами буржуазии, и свободным развитием каждой человеческой личности.

Макаренки от фашизма

При этом, что интересно, Буземан выхватывает, как наши нынешние «профессора марксизма», цитаты из классиков и выворачивает их наизнанку, так, как это выгодно фашистской буржуазии. Например, указанное противоречие между «благом целого» и свободным развитием способностей каждого человека является одним из главных зол капитализма, неустранимым никакими реформами. Буземан это, видимо, понимает, поэтому он берёт выдержку из «Манифеста коммунистической партии», где речь идёт о том, что при социализме и коммунизме «…место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями занимает ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех», и передёргивает его так, что свободное и всестороннее развитие личности — дело хорошее, но оно предусмотрено только для представителей высших, «интегрированных» слоёв общества, для «ответственных и умных людей» из имущего класса. И именно внутри этого класса таковое развитие каждого его члена является условием свободного и полноценного развития всего этого класса.

По Буземану, по-другому и быть не может: поскольку только тот класс, который имеет «значительную собственность и имущество», является ответственным за судьбы страны, постольку этот класс больше всех остальных нуждается в высоком уровне культурных благ. Тип «С», т.е. пролетариат, в силу своей примитивной психической организации и «низких врождённых потребностей в культуре» не может претендовать на полноценное развитие личности. Отсюда Буземан, как и Иенш, заключает, что рабочие не могут быть способны «выражать государственные интересы» и не должны стремиться к этому, а что касается школьного воспитания детей трудящихся, то оно должно содержать «курс патриотических наук о Германии», а также те знания и навыки, которые необходимы для дальнейшего труда. Всякое углублённое и более широкое изучение естественных наук и мировой истории в школе для рабочих детей должно быть сведено к минимуму или же исключено вовсе.

Иначе говоря, Буземан и его коллеги, по сути, пытались «психологически» оправдать невозможность полноценного и свободного развития трудящихся при капитализме. Буземан требовал от рабочих отказаться от культурных стремлений (а это значит, прежде всего, — и от материальных) и призывал довольствоваться тем угнетённым и приниженным состоянием, в котором их держит фашизм. Что касалось конкретного вопроса о школьном обучении пролетарских детей, то Буземан ставил его так: стоит или не стоит развивать и продвигать одарённых детей из низших слоёв общества? Не создаст ли такое продвижения угрозы «ответственному классу»?

В своё время Буземан защищал ту педагогическую позицию, которая утверждала доминирующую роль общественной среды в развитии и воспитании ребёнка. К 1935 г. он разворачивается от этой позиции на 180 градусов и начинает утверждать, что решающую роль здесь играют наследственные, биологические данные, которые имеет конкретная раса или народность. Исходя из этого, Буземан выдвигал «двойную гипотезу», суть которой такова:

а) дети рабочих не способны к культурному развитию;

б) когда же явные таланты и способности пролетарских детей пробивают себе путь через рогатки капитализма, тогда наступает «угроза дезинтеграции общества». Иначе говоря, Буземан прямо утверждал, что переход детей пролетариата в «высшие слои общества», т.е. в интеллигенцию, офицерство, чиновничество и т.д., является пагубным и опасным для Германии.

Классовый смысл этой «гипотезы» понятен: фашистам нужно лишить рабочих возможности культурного развития, лишить их возможности получить правильное классовое сознание и полностью отодвинуть их от какого-либо участия в государственной службе или управлении хозяйством.

Для этого и нужно держать рабочих и их детей в темноте и невежестве. Рост культурности рабочего класса связан с ростом его революционного сознания, поскольку научный взгляд на вещи и явления естественной природы способствует в известной мере и политическому «отрезвлению» рабочих, заставляет их искать правильные ответы на исторические, общественные вопросы. А правильные ответы на эти вопросы может дать только марксизм-ленинизм, с которым фашисты вели и ведут самую отчаянную борьбу.

Практическим выводом из «гипотезы» Буземана было предложение — отменить все бесплатные места в школах и институтах, которые до этого предназначались для одарённых пролетарских детей, а также отказаться от продвижения таких детей вверх по лестнице учебных заведений.

Как исключение, Буземан предлагал учить и развивать одарённых детей из низших классов — но только тех «конституциональных» типов, которые умеют «плыть по течению» и «примитивно утверждать жизнь», т.е. тех детей, кого гитлеровцы гарантированно могли превратить в своих послушных и верных слуг. Остальные пролетарские дети, будь они хоть трижды талантливы, относились Буземаном к «сложным шизотипным натурам», т.е. к таким детям, которые могут иметь свою особую точку зрения на фашистские порядки.

Эта «гипотеза» Буземана хорошо вскрывала фашистскую ложь о «едином народе», о «попечении о всех немецких детях», которым фашизм якобы открывал все горизонты жизни и развития.

Кроме «теоретического» обоснования эксплуатации трудящихся как представителей низших, смешанных и подверженных влиянию «чуждых немецкому духу психических структур», фашисты широко использовали всякие расовые «теории», в частности, антисемитизм. По утверждениям гитлеровских «специалистов-расовиков» евреи и их дети являлись «вечным очагом большевизма в Европе». Евреи не заслуживали названия народа, а были, согласно фашистским «теориям», низкопробной расовой помесью, впитавшей в себя «все элементы, разрушающие европейскую культуру».

Из этого следовало, что марксизм и большевизм трактовались этими «профессорами» как еврейские выдумки, генетически враждебные арийцу, чистокровному северогерманцу. Причём, когда речь заходила о такой «враждебности», то фашистские идеологи мгновенно «забывали» о том, что ими же рабочий класс Германии был объявлен «низшей психической категорией, не соответствующей нордическому типу»: когда шли нападки на большевизм, немецких рабочих обратно «включали» в состав нордической расы и внушали им, что как представители высшей расы они не должны изучать или же следовать «марксистским выдумкам еврейских недочеловеков».

Причём фашистские «профессора» считали, что идеи большевизма впитываются еврейским детьми, что называется, с материнским молоком. Отсюда — всякого рода предложения об исключении всех учащихся-евреев из школ и университетов. Они, мол, портят всё немецкое воспитание и науку, а степень одарённости этих детей в науках говорит лишь о том, насколько они, эти дети, в будущем будут опасны для немецкого народа.

Интересно, как фашизм изворачивался и маскировался, прикрываясь кусками, вырванными из контекста материалистической философии. В одной из своих брошюр гитлеровский профессор-расовед Штарх заявлял о том, что наука имеет яркий расовый отпечаток. «Концепция мира, — писал он, — разная у немцев и евреев. Немцы видят вещи такими, какими они являются в действительности… А евреи, прежде всего, последователи Маркса, морально и умственно ограничены и предаются нереальному теоретизированию. Они заглушили подлинно немецкую науку».

Смысл этого перекладывания с больной головы на здоровую также понятен: революционная теория рабочего класса — наука и искусство уничтожения последнего эксплуататорского строя на земле — фашистами объявляется «нереальным теоретизированием». Капитализм вечен, заявляют эти профессора, и не может быть в мире другого строя, кроме него. А Маркс и Ленин, говорят они рабочим, — это всего лишь пустые и безответственные фантазёры, сбивающие вас с единственно правильно пути труда и служения отечеству. (Как много в российской буржуазной пропаганде от гитлеровской идеологии, не правда ли? – прим. ред. РП)

Возвращаясь к фашистской педагогике, отметим, что в № 1 профильного немецкого журнала «Zeitschrift fur padagogische Psychologie» за 1935 г. было опубликовано «исследование» некого учителя Быховского, которое касалось оценки интеллектуального уровня арийских и еврейских детей. В своём «исследовании» Быховский, вопреки тысячам фактов, изображал еврейских детей как поголовно бездарных и, главное, разлагающе влияющих на детей арийцев. По его словам, от длительного общения с евреями немецкие дети не только начинали хуже учиться, но и приносили домой всякие крамольные идеи насчёт общественного устройства. Тут Быховский фактически объявлял немецких детей слепыми идиотами, которых никак не касались плохие условия материальной жизни и тотальный фашистский террор, в условиях которого жили они и их родители. Нужда, недоедание и постоянный страх действовали на арийских детей гораздо сильнее, чем все возможные «влияния» евреев, но признать это для фашистских «педагогов» было совершенно невозможно.

Поэтому Быховский выступал за проведение полицейских мер по изгнанию детей евреев из всех учебных заведений Германии. Однако разжигание погромных настроений и усиление террора против евреев, имевшее целью борьбу с революционными настроениями трудящихся масс, нисколько не мешало «теоретикам» фашизма поддерживать и защищать идеологию крупной еврейской буржуазии. При том, что банковский капитал был официально объявлен, в отличие от промышленного, «плохим, не германским» (на словах), идеи сионизма вызывали в нацистских «научных» кругах одобрение и сочувствие, лишний раз подтверждая классовую солидарность эксплуататоров.

«Зоопарк»

Биологическое истолкование законов общественного развития и основ человеческой личности имели место в буржуазной науке задолго до фашистских переворотов. Однако именно фашизация науки в завершающий период развития империализма внесла в эту биологизацию истории свою специфику.

При подготовке решительного наступления на рабочий класс и при подготовке новой империалистической войны фашистские «специалисты» по психологии брали и берут на себя задачу «открыть глубинные корни» контрреволюционного террора и внешней агрессии в свойствах самой человеческой натуры. Выполняя заказ «своей» или международной олигархии, эти «психологи» разжигали и разжигают шовинистическую ненависть к народам других стран, внедряли и внедряют в сознание «своих» трудящихся дух звериной готовности вцепиться в глотку любому, кого фашистское государство объявит «врагом нации» или «врагом отечества».

Германскому империализму 90 лет назад, как и сегодня, любому «национальному» империализму, были не нужны рассуждающие, думающие и сознательные рабочие массы (это, как мы помним, привилегия «сильных, героических и интегрированных личностей»). Империализму нужно тупое, дрессированное, одержимое шовинизмом стадо, иначе говоря, озверелое и одуревшее от пропаганды пушечное мясо.

Отсюда — прогрессирующая зоологизация всего понимания личности. При этом многие фашистские психологи, в общем, признавали решающее значение материального в сфере общественной жизни. Это так, но они, по существу, полностью снимали вопрос о развитии личности, о развитии человека общественного, производственного. Она заявляли и заявляют по сей день, что всё наперёд обусловлено особенностями крови как носительницы расовых свойств. По их мнению, наследственность роковым образом определяет всю судьбу человека — как в отношении его хозяйственного, экономического положения, так и в отношении политических взглядов. Это очень удобная и старая эксплуататорская теория, суть которой можно выразить коротко: если человек родился в рабочей семье, ему не стоит принимать никаких попыток к тому, чтобы вырваться из рабства и несправедливости. Раз «на роду написано» быть рабом, значит, такова неисправимая судьба, с которой нельзя бороться, а можно только смириться. Ясно, что под «судьбой» надо понимать капитализм и его носителя, буржуазию, которой «судьбой» даны все материальные и культурные блага для наслаждения жизнью.

В своём «научном» труде «Наследственность как судьба» гитлеровский профессор-характеролог Пфаллер продолжал реакционную линию Иенша. Пфаллер усиленно навязывал читателям ту мысль, что «унаследованное благо крови» имеет огромное значение в развитии личности. В качестве прирождённых и неизменных качеств человека у Пфаллера выступают особенности конкретного характера, например, склонность к сосредоточенности, выдержка, степень эмоциональности и т.д. Характер и уровень этих свойств личности, по Пфаллеру, якобы даны «раз и навсегда» и остаются неизменными в течение всей жизни человека, независимо от тех общественных отношений, в рамках которых живёт и развивается человек. «Между наследственным характером с твёрдыми основами, — писал этот мракобес от психологии, — и северогерманской душой существуют самые тесные отношения».

Пфаллер и его продолжатели и слышать не хотели о миллиардах фактов действительной истории, в которой не сознание определяло бытие, а материальное бытие определяло сознательную деятельность людей. Пфаллеры категорически отрицали, что психологические качества и побуждения людей зависят, прежде всего и наибольшим образом, от их экономического, классового положения в обществе. Жульнически передергивая и извращая марксистское положение о том, что и сознание обратно воздействует на материальное бытие человека, Пфаллер, с одной стороны, ставит сознание над бытием (залезая в дремучий идеализм, он как бы говорит рабочим: вот, это ваш Маркс сказал), а с другой, — всячески обходит вопрос о том, почему экономические, политические и идеологические «побуждения» пролетариата противоположны и непримиримы с «побуждениями» буржуазии.

Ещё более решительно «идеи политической наследственности» выразил в своём докладе на 14 психологическом конгрессе коллега Пфаллера профессор Освальд Кро. Кро уже не устраивают «гороховые» законы генетика-идеалиста Менделя, так как эти «законы хотя и правильны, но говорят об элементаризме наследственности», а Кро нужно было доказать наследственность не физических, а именно духовных свойств личности, таких как любовь к фюреру, к фатерланду, к войне и т.д. Поэтому, говорил Кро, этот «гороховый» элементаризм Менделя должен уступить место «более целостному и глубокому рассмотрению зачаточного фонда индивидуальной личности. Ни один общественный задаток не может быть мыслим как недоступный влиянию всей структуры генетически-наследственного фонда. Каждый политический задаток уже в половой клетке является частью целого высшего германского порядка».

Так Кро «снимает» все вопросы о движущих силах развития общества и личности, он «снимает» и вопрос о развитии как таковом. Вся жизнь человека, по Кро, наперёд обусловлена  его биологической наследственностью. Все законы развития личности вычёркивались из круга научных проблем. Прогрессивная материалистическая педагогика и все накопленные ею факты о формировании и воспитании ребёнка объявлялись «либеральными» и вредными для немецкого народа. Ребёнок, согласно, «теориям» Пфаллера и Кро, превращается в «настоящего арийца» только в том случае, если имеет генетически чистую нордическую кровь.

Но если в своих теориях фашистские психологи и педагоги заявляли, что все социальные черты личности заранее обусловлены наследственностью и «кровью», то на практике фашисты брали детей в очень жёсткий оборот нацистского воспитания и муштры. Детей буквально зажимали в тиски казарменного режима, душа в них всё живое и разумное. Такое воспитание, непрерывная пропаганда и муштра детей и молодёжи уже сама по себе опровергала фашистский бред о расовой наследственности социально-политических качеств человека и блестяще подтверждала правоту марксистского учения об определяющей роли производственных отношений,  классового положения и политики в формировании личности.

По мнению Кро и других гитлеровских «педагогов» отношения ребёнка и среды «внеинтеллектуальны» и несоциальны. Они «органичны», как «органична вся жизнь, вся природа». Чтобы понять суть этой фашистской демагогии об «органических отношениях» личности и среды, нужно рассмотреть, как понималась фашистами сама личность человека и что скрыто, по их мнению, в её «глубинных, природных слоях».

«Великое движение национал-социализма, — писал Иенш, — берёт свои истоки, несомненно, не из интеллекта, а из более глубоких слоёв, и в данном случае — из верных инстинктов здоровой, не заблудившейся жизни». Ему вторит коллега Хиллебрандт, который трактует вопрос об активности, действенности человека и её движущих силах таким образом: «Национал-социалистское движение в отличие от либерализма или марксизма исходит не из интеллекта, а из влечений как основы народности…  Неправильно считать, что отличие человека от животного состоит в том, что у животного господствует инстинкт, а у человека — интеллект… На самом деле человеческие инстинкты совпадают с животными, и именно они раскрываются нам как источники силы и человеческого существа. Влечения же могут быть рассмотрены как врождённые силы инстинктов».

Инстинкты и влечения, которые Хиллебрандт понимал в самом примитивном и вульгарном смысле, по его мнению, и обусловливают всю жизненную активность и действенность человека. Это и есть те «глубинные слои личности», о которых говорил Иенш и другие фашистские психологи и педагоги. Инстинкты и влечения — это тот фундамент, который человек якобы получает в виде национального и генетически-наследственного фонда и который определяет всю его дальнейшую жизнь и деятельность. Признание этих слоёв личности важнейшими и решающими, при полном игнорировании общественных отношений и их влияния на интеллект, давало гитлеровским «психологам» возможность оправдывать любые преступления нацизма, любой террор против трудящихся, любую внешнюю агрессию. Всё это оправдывалось «естественной психологической природой человека».

«Органическая педагогика»

Биологизация нацистами общественных отношений и человеческой личности была тесно связана с фашистским пониманием задач воспитания детей и служила основой так называемой «органической педагогики».

В чём сущность этой «педагогики»? Главный психиатр 3 рейха уже знакомый нам О. Кро официально заявлял, что вся прежняя буржуазно-демократическая система образования в Германии страдала «интеллектуально-психологической гипертрофией». «Новая школа», по мнению Кро, настоятельно требовала отмены всей сложной и многовековой науки о воспитании и обучении детей, так как знания, культура и интеллект, все эти ценности с точки зрения фашистской политики являются отрицательными ценностями. А «органическая педагогика новой школы» заключалась, в первую очередь, в том, что ребёнок «органически сливается с жизнью нации и её ценностями». И поскольку все воздействия на ребёнка в рамках этой «педагогики» идут не через интеллект ребёнка, то основным моментом воспитания становится восприятие «национальных ценностей через инстинктивное подражание лучшим людям и лучшим символам нации». Это означало, что вместо науки и необходимых книг школы должны были постепенно заполняться национальными, политическими и религиозными символами фашистской буржуазии.

Гитлеровский плакат 1930-х гг.

Многочисленными единомышленниками Кро состояние классического образования в Германии конца 20-х — начала 30-х гг. признавалось критическим и требующим решительного пересмотра. Но этих господ тревожил вовсе не падающий уровень естественнонаучных и исторических знаний у детей. Так, в одном из журналов[5] «педагог» Г. Вайншток выступает с разгромной статьёй, в которой объявляет, что народное образование — это псевдопотребность. «Наше время, — пишет этот «учитель», — проникнуто недоверием к образованию, этому высокому, но и очень опасному наследству немецкого духа». Поэтому, заключает, Вайншток, для рабочих детей нужно оставить только начальные три класса с грамотой и арифметикой, а всё дальнейшее обучение следует свести к «урокам напильника и молотка», которые должны проводиться на заводе или фабрике. Так, по мнению Вайнштока, можно будет «с детства приучить немцев к труду» и заодно «выбить из голов еврейский дух большевизма».

Ещё откровеннее выражался и действовал министр просвещения в правительстве Пруссии Й. Гартнакке. Он не раз официально заявлял, что «безумие образования есть смерть для народа» и что Германия погибнет, если «станет и дальше обучать свою чернь».

За словом — фашистское дело. В конце 1935 — начале 1936 гг. гитлеровцами была проведена «школьная реформа», по которой для трудящихся был введён целый ряд ограничений на получение образования. С того момента почти вся высшая школа Германии использовалась исключительно для подготовки «аристократов духа», т.е. выдержанных фашистских «вождей», молодых эсэсовцев и детей буржуазии. Широким массам рабочего класса авторы этой «реформы» объявили о том, что в «новой Германии высшее образование нужно считать варварством, уродующим сознание честных немцев». По этой же «реформе» было закрыто около 130 средних школ, несколько училищ и два института, в том числе один педагогический. Отдельным пунктом программы «реформы» значилось уничтожение «вредной и опасной школьной литературы». Этот пункт был перевыполнен нацистами: только в 1936–1937 гг. на кострах было сожжено более 1 миллиона 200 000 книг из школьных, училищных и университетских библиотек, в том числе сотни тысяч томов произведений классиков мировой литературы.

Оставшиеся после «реформы» средние школы были, по сути дела, превращены в казармы с фашистской муштрой. В таких школах приобретение знаний было отодвинуто на задний план или же вовсе сведено к минимуму. Овладение естественнонаучными знаниями (что уж говорить об общественных науках) было объявлено «односторонним интеллектуализмом, вредным для немецкого народа и чуждым арийскому духу».

Такое положение средней школы в фашистской Германии хорошо показывало как варварскую идеологию нацизма, так и внутренний распад и гниение породившего её общественного строя.

В марте 1935 г. министерство народного просвещения Германии выпустило обширный приказ. В нём рейхсминистр Руст определял, в частности, задачи так называемой «повышенной школы» — старших классов обычной средней школы, средних профессиональных училищ и технических школ. Согласно этому приказу главной целью такой школы является «телесное, характерологическое и духовное воспитание той части юношества, которая обладает хорошими задатками»[6]. Далее в приказе был опубликован длинный список признаков тех детей, которые «не обладают хорошими задатками», и поэтому должны быть в течение года исключены из повышенной школы. Исключению подлежали «наследственно отягощённые», т.е. дети не арийских родителей, дети, склонные к умственному труду, но не показывающие хороших результатов в спорте, имеющие «неудачи при телесных упражнениях». Изгнанию из школы должны были подвергнуться те юноши и девушки, у которых, по словам Руста, «наблюдалось отсутствие должной воли, закалки, нордического характера», а главное, — «готовности к включению в борьбу нации». На особый учёт в школе ставились те дети, которые «нарушали национал-социалистское приличие и нравы, дисциплину и порядок», т.е. все те, кто так или иначе пытался защищать свою свободу, честь и личное достоинство от фашистских унижений и издевательств.

Список «признаков неполноценности» в приказе Руста был очень обширным. Это позволяло школьным нацистам исключать всякого, кто, по их мнению, был «не способен к включению» в фашистский «учебный» режим. Из буквы и духа этого приказа следовало, что для гитлеровцев не важны знания и успехи в их приобретении: Руст прямо заявлял, что решающим критерием оценки школьного образования являются не знания, а «германская духовная зрелость». А «духовно зрелыми» считались только те, кто разделял и поддерживал реакционные фашистские идеи и порядки.

Приказ Руста ещё раз «снимал» проблему школьного воспитания и обучения. Ни развитие детского интеллекта, ни знания, ни общая культура, ни наука гитлеровцам были не нужны. Геббельс, Руст и им подобные часто говорили о том, что для широких масс всё это очень вредно, так как затрудняет «приобщение к доброму духу Германии», т.е. затрудняет угнетение и эксплуатацию рабочего класса и остальных трудящихся финансовым капиталом. Взамен и в противовес науке, образованию и культурному развитию детей гитлеровцы выводили на первый план проблему воспитания у подрастающего поколения «нордического», т.е. звериного характера, соответствующего «немецкому духу».

Осуществляя и защищая интересы крупного капитала, фашизм всеми силами стремился отучить германский рабочий класс от привычки думать, анализировать, изучать историю, стараться понимать то, что происходило в действительности. Отсюда – постоянные походы и атаки на образование и культуру, отсюда – борьба фашистов за одурманивание и притупление классового сознания пролетарских масс. Этой борьбе соответствовала и другая задача фашизма — создание такого «национального» характера, в рамках которого основной доблестью человека являлась бы безрассудная «готовность к жертве» за национал-социализм, т.е. готовность трудящихся воевать и умирать за интересы немецкого финансового капитала.

Идеалом фашистского воспитания «нового человека» и воплощением «национального характера» становился солдат. Со всех кафедр детям и молодёжи внушалось, что именно солдат является «настоящим немцем и человеком», который проявляет в борьбе все «высокие качества». Об этих «качествах» в своих статьях и лекциях часто рассуждал профессор педагогики и «поэт крови» Циглер. Вот что этот «поэт мясорубки» внушал своим студентам: «Когда начинается бой… чувство ужаса сменяется влечением к нападению, наступлению… которое вызывается как бы из самых глубин человека… Это захлёстывает бойца красной волной, появляется опьянение, жажда крови, жажда развязать себя в борьбе полностью… В битве животное выступает как таинственное чудовище из глубин души. Это свирепое и дикое животное, конечно, сгладилось в своих ярких красках, отшлифовалось и поблекло в течение тысячелетий так называемой «культуры», в течение которых трусливое общество взнуздало влечения и страсти.

Но всё же животное лежит в основе бытия человека. Если кривая волна жизни доходит до красной линии примитива — маскировка падает, и тогда более голо, чем когда-либо, прорывается настоящая сущность человека — в полной необузданности развязанных влечений. И только в войне истинный человек вознаграждает себя в пьяной оргии за всё упущенное. Здесь его влечения становятся опять единственным, святым и последним разумом»[7].

Ясно, что такое прославление войны, звериных чувств и все дикие рассуждения о доминирующей роли животных инстинктов и влечений, — всё это идеологически оправдывало и обслуживало империалистическую политику германского капитала, готовило молодёжь к превращению в «сознательных зверей», способных на любые военные преступления «во славу Германии и фюрера».

Высшее нацистское руководство постоянно требовало от министерства образования, чтобы все эти зоологические качества и звериные чувства воспитывались в каждом немецком ребёнке. Но самая высокая «накачка» в этом смысле проводилась в детских секциях «друзей СС». Когда к 1939–1940 гг. на службу в общие и специальные СС пришли молодые люди – воспитанники таких «секций», «качество» этих специальных войск резко выросло: фанатизм и кровожадность эсэсовцев во время польской и французской кампаний вермахта превзошли самые смелые ожидания Гитлера и Гиммлера. По опыту этих кампаний было принято окончательное решение по поводу айнзатцгрупп, которые должны были «зачищать» захваченные территории от местного населения и вести массовый террор, не останавливаясь перед убийствами женщин, детей и стариков.

Наиболее подходящими условиями для воспитания «молодых зверей» гитлеровские педагоги считали казарму. Эти казармы для детворы создавались под названием «Марширующие колонны». Эти «колонны» были одной из многочисленных организационных форм гитлерюгенда, которые комплектовались не столько из добровольцев, сколько путём насильного загона под угрозой исключения из школы и репрессий против родителей. Насильственность формирования «колонн» объяснялась тем, что, несмотря на террористическую «школьную реформу», приведшую к примитивизму учебной программы и насыщению школы шовинистическим и военным духом, у гитлеровцев не было полной уверенности в том, что вся работа школы и учительства даст желаемые результаты, т.е. «продукт» в виде бездумных фанатиков-убийц.

Наиболее полное «философское» обоснование «марширующей колонне» дал нацистский обер-педагог А. Кнауэр. В одной из своих статей он называет эту «колонну» «сверхиндивидуальным объединением, пронизанным духом солдатской выправки».  В самом деле, основным занятием в «колоннах» была шагистика, бездумный марш, помноженный на слепое подчинение фашистскому начальству. Основным условием вступления ребёнка в «колонну» Кнауэр считал его «маршеспособность»: «Колонна только тогда обеспечена, когда каждый член её без всяких рассуждений включит в себя ритм движения целого как формообразующий принцип, как душевно-духовные условия». «Каждый марширующий ребёнок, — продолжает этот обер-педагог, — должен перестать переживать своё «я» и, потеряв всякое индивидуальное своеобразие через способность исполнять приказ, сменить переживаемое «я» переживанием «мы» и включиться, таким образом, в массовую душу колонны… Марш должен быть основным методом воспитания, потому что за пределами марша или даже во время отдыха группа находится в меньшем единстве, чем марширующая группа. А в марше звонкий звук шагов колонны, получающийся от одновременного стука сапог, маршевая песня, общее обмундирование и т.д. — всё это образующие единство факторы».

Ясно, к чему стремились фашисты, проводя эту «маршевую» педагогику. Взамен учёбы и приобретения знаний, вместо всестороннего развития личности детей муштровали шагистикой и бесконечными манёврами до полного изнеможения, лишая времени на размышления и внедряя в их сознание необходимость безоговорочного и полного подчинения приказам «свыше». Фашистские фельдфебели от образования старались превратить личность в тупое, бездушное, но хорошо дрессированное существо.

Нацистские «вожди» колонны должны были постоянно следить за тем, чтобы никто из её членов не мог сделать «ложного шага», например, задать вопрос о том, почему он или она и их родители — рабочие живут в постоянной нужде и страхе. Или о том, почему вместо математики, физики или биологии его или её с утра до вечера пичкают строевой подготовкой и заставляют по несколько часов петь военные песни и кричать лозунги. Маршевая колонна, по Кнауэру, должна быть максимально «механизирована и автоматизирована» — в том смысле, что дети не должны рассуждать, зачем, для чего они делают то или другое.

На почве этой «механизации» вырабатывалась своеобразная мораль, которая заключалась в «умении подчиняться даже тогда, когда ты прав, а другие виноваты». Иначе говоря, от детей требовалось, чтобы они были готовы исполнять всё, что скажет начальник, даже если его приказ явно преступен и противоречит всем убеждениям и человеческим чувствам ребёнка.

Ещё одним методом нацистской «органической педагогики» было «трудовое деревенское воспитание детей». Фашисты в массовом порядке отправляли школьников и студентов в лапы бауэров — сельской буржуазии для бесплатного труда на этот германский вариант класса кулаков. Бауэры были самой широкой социальной базой нацистского государства, оплотом реакции, который эксплуатировал массы среднего, бедного и беднейшего немецкого крестьянства.

Отправляя детей на батрацкий труд к кулакам, фашистское руководство преследовало две цели. Во-первых, экономически труд детей за скудную еду и ночлег на сеновале или конюшне позволял бауэрам доводить их эксплуатацию до самого высокого предела. При этом у самого кулака практически отпадала забота о надзоре за маленькими работниками и необходимость содержать надсмотрщиков: эти функции принимали на себя партия и государство в лице всякого рода «вождей», «группенфюреров», «партайгеноссе», «бетрибсштурмбаннфюрерин» и т.д.

Во-вторых, работа детей в селе на кулака помещала их на длительные сроки в ту среду, которую Маркс называл «идиотизмом деревенской жизни». Именно эта среда, по мнению ведущих гитлеровских «педагогов», самым лучшим образом «выправляла интеллектуальные болезни  нации», такие как демократизм, стремление к свободе, знаниям и культуре, рост и развитие классового пролетарского сознания в массах юношей и девушек.

Так, по мнению «профессора педагогики» М. Вейкерта, деревенский труд и быт, работа на бауэра (который является «живой основой германского духа»), как ничто другое, связаны с «органическими потребностями и с органической жизнью детей». Вейкерт и другие демагогически превозносили «прелесть крестьянского труда» в фашистской деревне, они, по сути, создавали «культ земли и хлебного колоса», в котором, если отбросить шелуху, читается всё та же империалистическая идея о «недостатке жизненного пространства для немецкого народа» и призыв идти на завоевание «германским мечом новой земли для германского плуга», т.е. чужих рынков и богатств для «своего» финансового капитала.

Вейкерт по этому поводу сочиняет целую кулацкую оду[8]. Крестьянин у него — «хозяин и супруг земли, и его делом является привести мать-землю к смыслу её жизни через мужское действие». Впрочем, все эти оды не мешали гитлеровскому правительству массово сгонять средних и бедных «хозяев и супругов» с их земли, вынуждая идти на военные заводы или рудники.

По мнению Вейкерта особая педагогическая ценность деревенского воспитания состоит в том, что в деревне «превалирует органическая общность над опасной общественностью». Иначе говоря, частное кулацкое хозяйство и вся махровая мелкобуржуазная атмосфера, в которую попадали маленькие батраки, способствовала тому, что дети тупели, заражались отвратительными мещанскими и мелкособственническими настроениями, приобретали черты беспрекословных и слепых исполнителей буржуазно-фашистской воли. Всё это как нельзя лучше соответствовало задачам нацистской педагогики.

Другой стороной фашистского «органического воспитания» был отбор и подготовка слоя «вождей». Если по отношению к детям рабочих и других угнетённых трудящихся «органическая педагогика» имела задачу формирования покорных слуг капитала и подготовку пушечного мяса для текущих и будущих войн, то подход к воспитанию «вождей» был иным. Отбор «элиты» вёлся, в основном, среди сыновей капиталистов, которые были классово едины с высшим фашистским руководством. К 1939 г. вся Германия снизу доверху была поставлена под контроль и управление больших и маленьких «вождей», начиная от детского сада и заканчивая правительством. Но для такой практики фашистам нужна была и своя педагогическая «теория». Этой «теорией» стало «воспитание носителей идеи».

Согласно такой «теории» вся жизнь группы избранных подростков должна быть организована  «через идею национал-социализма», при этом каждый вожак-подросток является «особенным и персональным носителем этой идеи», т.е. фашистом-фанатиком. Но способность быть «носителем идеи» дана только избранным, а именно тем детям, которые вышли из «чистых по крови и духу семейств, имеющих интегрированную внутреннюю организацию». Как мы помним, этим двум условиям «избранности», по фашистской классификации, соответствовали представители класса буржуазии и государственной верхушки. Что касается именно образования, получения знаний представителями «элиты», то здесь яснее всех выразился «педагог» Г. Вайншток. Он, полностью следуя реакционным положениям Ницше, убеждал всех, что «аристократы духа и сверхчеловеки»  нуждаются в самом высоком образовании. У этих избранных «не только воспитание, но и образование должно быть иным, чем у масс»[9].

Особенность такой системы подготовки «элиты» была также в том, что и в ней идеалом оставался солдат, но солдат «высшего порядка». Вождь, по Циглеру, должен отвечать требованиям идеального солдата. Это уже не рядовая «серая скотинка», а жестокий вахмистр, который должен муштровать других солдат, вколачивать в их головы идеи фашизма, «военной чести», «верности отечеству» и пр. хлам, действуя словом, палкой и пулями. Именно такое государство, в котором «вахмистры», расставленные капиталом на все посты, силой обеспечивали полное господство монополий и банков, и было той формой диктатуры германской буржуазии, в которой она ещё как-то могла управлять.

Итог

Та жестокая, но непрочная власть финансового капитала была сметена в 1945 г. Но сегодня перед нами снова фашизм, захвативший все сферы общественной жизни и скрывающийся под сотнями масок. Было бы ошибкой проводить полные параллели между конкретными формами террористической диктатуры в гитлеровской Германии и в современной России или Украине, но при этом нельзя отрицать и то, что некоторые приёмы и методы, которые применялись нацистами 90 лет назад, вполне живучи и применяются нынешними «вождями» и их хозяевами — олигархами.

«Реформы», т.е. деградация российской школы и всей системы образования, хотя и проводятся современными государственными фашистами в иных формах, нежели нацистские, но классовое содержание и цели этих «реформ» те же, что и в довоенной Германии: школа — это инструмент буржуазного государства, заточенный против трудящихся, это один из фронтов классовой борьбы буржуазии против пролетариата, на котором она всеми силами оглупляет и одурачивает рабочий класс, навязывая ему свою идеологию, сбивая его с правильного пути к освобождению из рабства, искажая трезвый материалистический взгляд на мир, подменяя его иллюзиями и поповщиной и выдавая свои классовые интересы за «общенародные».

Поэтому краткий очерк положения в психологической науке и педагогике гитлеровской Германии должен помочь нашим товарищам и всем передовым рабочим лучше разобраться с положением дел в современной российской или украинской школе. И важным моментом здесь, как нам кажется, является то, чтобы наши рабочие как можно скорее перестали бы считать нынешнюю школу «внеклассовым» общественным институтом и полностью отдали бы себе отчёт в том, что главные задачи буржуазной школы, остались теми же, что и много лет назад у гитлеровцев: охрана частной собственности и буржуазного строя, борьба с пролетарской революцией, подготовка пушечного мяса для разбойничьих войн.

Но отдать отчёт — это только часть дела. Поскольку рабочий класс в рамках буржуазного строя не может уничтожить фашистскую школьную систему и не может радикально переломить подготовку будущих манкуртов, полностью взяв обучение и воспитание своих детей на себя, постольку вопрос о борьбе с фашизмом по линии школы неизбежно приводит пролетариат к более общему вопросу об уничтожении фашистского государства и о взятии всей полноты политической власти в свои руки, т.е. к вопросу о революции.

Это вовсе не значит, что рабочим и другим трудящимся, чьи дети учатся в буржуазной школе, нужно «ждать революции» и не заниматься домашним обучением и воспитанием своих детей. Это очень нужно и очень важно, так как в случае правильного большевистского подхода к этому делу мы получим гораздо больше настоящих революционеров — продолжателей дела Ленина и Сталина. Это значит, что с фашистским и церковно-приходским уродством буржуазной школы мы обязаны бороться на всех уровнях, и сверху, в рамках политической борьбы, и снизу, в рамках конкретной рабочей семьи, при приготовлении уроков, разъяснении материала и т.д. Но для этого нужно самим родителям настойчиво овладевать большевизмом и применять свои революционные знания на деле. Таково требование момента, таковы реальные практические шаги к социалистической революции, которые сегодня обязан сделать каждый сознательный рабочий и каждый передовой трудящийся.

Подготовил М. Иванов

[1] «Zeitschrift fur padagogische Psychologie», № 9/10, 1933 г., стр. 47–50.

[2] «Zeitschrift fur padagogische Psychologie», № 12, 1933 г., стр. 8.

[3] «Die Erziehung», № 3, 1935 г., стр. 115.

[4] «Zeitschrift fur padagogische Psychologie», № 7/8, 1933 г., стр. 15-18.

[5] «Die Erziehung», № 10–11, 1935 г., стр. 8.

[6] «Zeitschrift fur padagogische Psyhologie», № 4, 1935 г., стр. 4-5.

[7] «Die Erziehung», № 10/11, 1935 г., стр. 17.

[8] «Zeitschrift fur padagogische Psyhologie», № 4, 1935 г., стр. 21.

[9] «Die Erziehung» № 10/11, 1935 г., стр. 72.