Семантический идеализм — философия империалистической реакции

Из кн. «Против философствующих оруженосцев американо-английского империализма», Издательство Академии наук СССР, Москва, 1951 г., стр. 88-101.

СЕМАНТИЧЕСКИЙ ИДЕАЛИЗМ — ФИЛОСОФИЯ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕАКЦИИ

 М. Г. ЯРОШЕВСКИЙ

В гениальном труде И. В. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания» дано стройное учение о языке как общенародном средстве обмена мыслями, как о форме национальной культуры. Сталинское учение о языке вооружает народы в их борьбе со всякого рода ассимиляторами, пытающимися подорвать самобытность и уничтожить самостоятельность национальных культур. Труд И. В. Сталина наносит сокрушительный удар по лагерю империализма и войны. Он является действительным средством разоблачения новейших разновидностей буржуазной философии и лженауки, специализирующихся на фальсификации языка и мышления.

Среди философствующих гангстеров, одурманивающих народные массы всякого рода идеологическими наркотиками, одно из первых мест занимают так называемые «семантики».

Как известно, семантикой в науке о языке называется учение о смысловой стороне слов и выражений.

«Семантика (семасиология), — указывает И. В. Сталин, — является одной из важных частей языкознания. Смысловая сторона слов и выражений имеет серьёзное значение в деле изучения языка»[1].

Однако в капиталистических странах (прежде всего в США и Англии) термин «семантика» стал широко известным в ином значении. Этим термином окрестила себя модная разновидность идеалистической философии, родословная которой восходит к разоблаченным Лениным махистам. Различие между семантиками и махистами столь же несущественно, как, пользуясь сравнением Ленина, различие между чортом желтым и чортом синим. Если махисты занимались главным образом фальсификацией чувственного познания (ощущений), то семантики, целиком приняв махистское, субъективно-идеалистическое определение объективной реальности как совокупности ощущений, избрали в качестве основного объекта для своих спекуляций язык, вокруг проблем которого они подняли невероятный шум. Их книги и журналы полны проектами лингвистических реформ, требованиями критики языка, воплями о тех бедствиях, которые якобы влечет за собой пользование нормальной человеческой речью. Семантической премудростью пытаются затемнить сознание трудящихся не только казенные профессора, но и американо-английские делегаты в Организации Объединенных Наций.

Идеолог атомного разбоя Бертран Рассел обещает опровергнуть (который раз!) материализм с помощью своих самоновейших измышлений по поводу структуры языка. Настольной книжкой растлителей человеческой морали стало сочинение одного из главарей семантической «школки» Айера «Логика, язык и истина», в котором, как умильно отмечает буржуазная печать, «гносеологической картечью сотрясаются основы морали». Беглый польский граф Кожибский клянется, что если мир вызубрит рекомендуемые им правила пользования языком, то исчезнут голод, безработица, нищета, семейные скандалы и несварение желудка. Небезызвестный экономист Стюарт Чейз, безнадежно возившийся много лет с рецептами спасения капитализма от экономических кризисов, восторженно объявляет, что семантика раскрыла ему глаза на источники всех человеческих бедствий, которые, оказывается, коренятся… в «лингвистическом хаосе». С развязностью торговых зазывал они предлагают своим хозяевам рецепты по любым вопросам общественно-политической жизни, снабжая их «новыми» средствами идеологической борьбы против прогрессивных сил и идей. Это видно даже по одним только названиям многочисленных опусов семантиков: «Почему Дьюи потерпел поражение на президентских выборах?»; «Альфред Шефильд исследует „перемены» в значении слова „коммунист»»; «Антисемитизм как случай неправильного применения семантических отношений»; «Семантическая путаница в „международных делах»» и т. д.

В корне извращая действительную природу языка, семантики заявляют, что все бедствия социальной жизни коренятся в языке. Этими своими рассуждениями они рассчитывают отвлечь трудящихся от борьбы против капиталистического гнета. С этой же целью они пытаются «семантически» обосновать реакционную идеологию космополитизма, начисто отвергая национальное своеобразие языков. Семантики требуют замены народных, исторически сложившихся языков «сверхнациональным» языком, в качестве которого рекомендуется английский язык. По замыслам семантиков, народы должны отказаться не только от национального суверенитета и собственных экономических интересов в пользу американо-английских банкиров, но и от собственного языка и, следовательно, от неразрывно связанной с языком собственной национальной культуры.

Свой поход против языка и мышления семантики начинают с заявления о необходимости трактовать язык не как общественное явление, а как «естественный процесс», как естественное отправление биологической особи. Это не значит, конечно, что семантики заняты исследованием физиологических основ речи. Их меньше всего интересуют реальные механизмы речевой деятельности. Они преследуют совершенно иные цели.

Человеческие отношения, утверждают семантики, обусловлены способом употребления слов; структура общественной жизни зависит от структуры языка, а структура языка, в свою очередь, — от двигательно-секреторных проявлений организма. Таким образом, избитая идеалистическая идейка о том, что движущей пружиной общественного бытия являются «биологические глубины» индивида, подается семантиками под новым соусом: организм-де порождает язык, а язык определяет характер общественных отношений.

Вместе с тем, семантическая концепция, согласно которой слова это — звуки, обозначающие изменения в теле, отрывает язык не только от жизни народа, от общества, но и от объективной реальности, отображаемой мышлением.

Семантики проповедуют широко распространенную в Америке вульгарную, идеалистическую теорию, согласно которой речь есть связь между реакциями гортани (звуками) и другими телодвижениями. Вместо того, чтобы производить реальные движения руками, ногами и т. п. человек якобы начинает произносить звуки, заменяющие эти реакции.

Самые большие неприятности ждут людей, пугает семантик Джонсон — автор нашумевшей в философском болоте США книги «Человечество в затруднении» — если они не прекратят думать, что язык есть выработанное обществом орудие обмена мыслями. Слово, уверяет Джонсон, указывает не на реальные предметы, их свойства и отношения, а на состояния организма. Если нормальные люди считают, что, обращаясь друг к другу с речью, они обмениваются мыслями о существующей независимо от них действительности, то, по Джонсону, это убеждение нормальных людей — «иллюзия». Подобно тому, пишет он, как душевнобольные выдают плод своего воспаленного мозга за нечто объективно существующее, так пользующиеся языком люди выносят свои органические состояния во вне и, признавая их имеющими реальное значение, становятся рабами языка.

Этот семантический бред, представляющий на первый взгляд чисто клинический интерес, служит вполне реальным политическим целям. Семантики превращают язык, являющийся орудием борьбы и развития общества, в физиологическое отправление организма. Они надеются убедить простаков, что «агрессия», «империализм», «колониальное рабство», это только звуки, «семантические бланки», за которыми нет ни бессмысленной гибели миллионов во имя империи доллара, ни нещадной эксплуатации народов, что это только знаки, обозначающие «некоторое напряжение в мышцах и железах». Они надеются, что им поверят, будто «мир», «свобода», «демократия» — пустые призраки, возникшие в результате вибраций голосовых связок.

Выступая с подобными, с позволения сказать, «теориями», идеологи американского империализма даже не пытаются загримировать свою звериную физиономию. Они вытравляют из языка все богатство его духовного содержания, чтобы низвести человеческую деятельность до уровня животных реакций; они стремятся предельно обесценить роль мышления, так как рост сознания миллионных масс в капиталистических странах становится все более и более серьезной угрозой для поджигателей войны и душителей свободы.

Пропагандируя свой идеалистический бред, семантики надеются отвлечь народные массы от понимания действительных движущих сил исторического процесса, переложить на язык ответственность за все пороки и ужасы капиталистического строя.

Для избавления от этих ужасов прописывается одно средство: реформа языка. Трудящимся США, Англии и других капиталистических стран обещают спасение от войн и нищеты, массовой безработицы и расовой дискриминации путем организации «курсов семантики» и изменения обычного способа употребления слов.

Нетрудно понять, что одна из главнейших политических целей семантики состоит в том, чтобы перенести все острейшие социальные проблемы, встающие ныне перед народами, из сферы действительной борьбы в сферу лингвистических вымыслов, уводящих трудящихся как можно дальше от реального мира и реальной борьбы.

В противовес семантическим бредням марксизм раскрывает глубоко социальную природу языка. Язык, как отмечают Маркс и Энгельс, подобно сознанию возникает лишь из настоятельной нужды в общении между людьми.

«Язык, — пишет И. В. Сталин, — относится к числу общественных явлений, действующих за всё время существования общества. Он рождается и развивается с рождением и развитием общества… Вне общества нет языка. Поэтому язык и законы его развития можно понять лишь в том случае, если он изучается в неразрывной связи с историей общества, с историей народа, которому принадлежит изучаемый язык и который является творцом и носителем этого языка»[2].

В труде И. В. Сталина дано глубокое и всестороннее освещение связи языка и мышления. Язык выступает и как орудие обмена мыслями и взаимного понимания, и как опора мышления, и как важнейший фактор его развития.

Сталинское учение о связи языка и мышления вооружает передовых ученых всего мира на непримиримую борьбу против идеалистической философии и идеалистической лингвистики, извращающих подлинный характер взаимоотношений между языком и мышлением.

В работе товарища Сталина по вопросам языкознания дана развернутая критика идеализма, который отрывает мысль не только от ее мозгового субстрата, но и от ее языковых форм, от «природной материи» языка. Гениальный труд И. В. Сталина, в котором дан глубокий анализ связи языка и мышления, раскрыты законы развития языков и их значение как формы национальной культуры, камня на камне не оставляет от идеалистических построений так называемой семантической философии.

Свойственный всей буржуазной философии и лингвистике разрыв между языком и мышлением семантики довели до крайнего предела.

Извратив общественную сущность языка путем превращения его в совокупность звуковых реакций организма, семантические идеалисты начисто отсекли язык от его смыслового содержания, оставив на долю языка одни знаки — фонетические или графические комплексы.

Этим знакам, заявляют семантики, нельзя придавать никакого реального значения. А так как обобщение осуществляется с помощью слов, то, следовательно, уверяют семантические мракобесы, общим понятиям в действительности ничего не соответствует.

Всякое слово, которое не выражает непосредственного субъективного впечатления, есть, по утверждению семантиков, пустой звук. Таким образом, огромную область человеческих общих понятий семантики объявляют сплошной фикцией.

Эти реакционные утверждения, в которых современные мракобесы повторяют вымыслы мракобеса XVIII в. попа Беркли, направлены против материализма, против науки и научного мышления, которое все зиждется на той предпосылке, что правильно образованные общие понятия представляют собою отражение объективной действительности. Домыслы семантиков направлены против борьбы народов за мир, подлинную демократию, социализм. Семантические изуверы стремятся обессмыслить эту борьбу. Их болтовня о том, что все общие понятия это только фикция, имеет целью «доказать», что мир, свобода, прогресс тоже якобы только фикции, которым ничто в реальной действительности не соответствует и за которые, дескать, незачем бороться.

Политическое назначение всех семантических проповедей состоит в обессмысливании борьбы народов за демократию против империалистического гнета, в отрицании общественного прогресса, означающего неизбежную гибель прогнившего буржуазного строя, в стремлении затормозить победное шествие передового материалистического мировоззрения. Именно для этого семантики выдают общие понятия за бессмысленные звуки.

Труд И. В. Сталина по языкознанию, обогащая ленинскую теорию отражения, раскрывает огромную роль языка в процессе познания, показывает роль языка как могучего фактора познания и значение речи в развитии мышления.

В свете сталинских идей ярко обнаруживается реакционность и убожество тех представлений о языке и мышлении, которые распространяют ныне холопы американского империализма — семантические идеалисты.

Доказывая полную условность и субъективность общих понятий, обесценивая тем самым теоретическое мышление, пользующееся этими понятиями, семантики стремятся таким путем протащить гнилую идейку о невозможности познания реальных закономерностей объективного мира, в том числе познания закономерностей общественной жизни, осуществляемого с помощью абстрактных понятий. Ленинская теория отражения, враждебная всякому идеализму, раскрывает подлинный путь познания, идущий от живого созерцания к абстрактному мышлению и от него к практике. Она показывает, что абстрактное мышление есть своеобразная форма отражения реального мира в человеческой голове. В понятиях человека, — указывает Ленин, — своеобразно и диалектически отражается природа[3]. Это своеобразие состоит в том. что абстрактное мышление, опираясь на живое созерцание и практику, выходит далеко за пределы того, что непосредственно воспринимается органами чувств. Оно дает возможность раскрыть сущность, закон явлений, неизмеримо расширяет познавательную мощь человека.

Борясь против науки и материализма, семантики пытаются доказать, что с каждым новым обобщением реальность удаляется от человека, что мышление не только не проникает в глубь явлений, но, напротив, вконец искажает тот смутный намек на них, который содержится в чувственных «знаках» — человеческих восприятиях.

Семантики, таким образом, отрицают, что человеческое мышление способно проникать в сущность исторических явлений. Они предлагают говорить об истории таким языком, который принципиально исключает всякую возможность какого бы то ни было объяснения причин и закономерностей общественных явлений. Семантики утверждают, что осмыслить действительность невозможно, а поэтому следует довольствоваться одной лишь констатацией чувственных восприятий как чисто субъективных состояний.

Реакционные идеи семантического идеализма о субъективности и условности общих понятий используются американскими буржуазными идеологами и политиками. Вполне в духе «семантизма» выступила весною этого года газета «Нью-Йорк геральд трибюн», объявившая нечто вроде конкурса на изобретение нового термина взамен «устаревшего» по ее мнению слова «капитализм». Газета сокрушается по поводу того, что США называют капиталистической страной. Не лучше ли, предлагает газета, назвать американский капитализм, например, «демократическим капитализмом», «экономической демократией» или даже «взаимопомощью»… Эти жалкие писаки надеются новым словечком заслонить кровавый оскал империализма доллара. Тщетные надежды!

Труд И. В. Сталина дает руководящие указания также и для разоблачения реакционных попыток семантических идеалистов протащить антиисторические и космополитические идейки под предлогом поисков общих закономерностей (правил) построения языков.

Семантические схоласты наперебой занимаются составлением правил «конструирования и анализа языковых систем». Они стряпают «законы» языка вообще, не считаясь ни с какой исторической реальностью, исходя только из своих собственных субъективно-идеалистических соображений.

Так, например, семантик Карнап смастерил «чистый» логический синтаксис и такую же «чистую» семантику. Он уверяет, что по предлагаемым им схемам создавались все языки, когда-либо употреблявшиеся людьми. Более того, он заявляет, что способен заранее вывести структуру всех языков, могущих возникнуть в будущем. Подобно тому, как платонизм считает материальные вещи несовершенным отображением неземных идей, семантизм изображает конкретные действительно существующие языки изменчивыми и преходящими отблесками вечных языковых правил.

Антиисторические построения Карнапа и компании теснейшим образом связаны с антинародными космополитическими установками. Начисто отрывая язык от народной почвы, семантики тем самым лишают его исторического бытия.

Семантики отвергают существование внутренних законов, по которым развиваются языки. Они изощряются в проектировании семантических чудищ (логический синтаксис, «чистая» семантика и т. д.), чтобы ликвидировать специфические черты отдельных национальных языков.

Сталинское учение о языке наносит сокрушительный удар по всем этим схоластическим и ретроградным упражнениям семантиков. Как показывает И. В. Сталин, язык развивается по своим внутренним законам, но эти внутренние законы — не продукт спонтанного творчества духа, не эманация мистического сверхиндивидуального субъекта. Законы развития языка, говорит товарищ Сталин, можно понять лишь в том случае, если они изучаются в неразрывной связи с историей народа, которому принадлежит данный язык. Во внутренних законах развития языков проявляется национальное своеобразие языков, их национальная самобытность.

И. В. Сталин указывает, что «история отмечает большую устойчивость и колоссальную сопротивляемость языка насильственной ассимиляции. Некоторые историки, вместо того, чтобы объяснить это явление, ограничиваются удивлением. Но для удивления нет здесь каких-либо оснований. Устойчивость языка объясняется устойчивостью его грамматического строя и основного словарного фонда. Сотни лет турецкие ассимиляторы старались искалечить, разрушить и уничтожить языки балканских народов… однако балканские языки выстояли и выжили»[4]. Эти положения И. В. Сталина имеют прямое отношение не только к ассимиляторам прошлых веков, но и к современным ассимиляторам — янычарам Уолл-стрита, которые по прямой директиве монополистов («заставьте каждого говорить по английски», — заявил Форд) развернули активную деятельность по распространению и пропаганде «сверхнацио- нального» языка, в качестве которого рекламируется специально обработанный, превращенный в своеобразный жаргон английский язык (так называемый «бейсик-инглиш»).

Проекты реформы языков, предложенные семантиками, преследуют цель преобразования последних в инструмент лжи путем ликвидации устойчивого и определенного значения слов.

Неважно, проходили ли Трумэн и Эттли семантические курсы, но способ употребления слов, который отличает их речи, точь-в-точь соответствует рецептам семантической кухни. Чтобы обмануть народ, они вкладывают в слова не то значение, которое за ними исторически закреплено, а прямо противоположное. Бешеную гонку вооружений они называют стремлением к миру, а последовательную мирную политику Советского Союза клеветнически обзывают «агрессией», «…нужно потерять последние остатки совести, — указывает И. В. Сталин в беседе с корреспондентом «Правды», — чтобы утверждать, что Соединённые Штаты Америки, захватившие китайскую территорию, остров Тайван и вторгшиеся в Корею к границам Китая, — являются обороняющейся стороной, а Китайская Народная Республика, защищающая свой границы и старающаяся вернуть себе захваченный американцами остров Тайван, — является агрессором»[5].

Впрочем, само Слово «совесть», успокаивает английских студентов семантик Айер, — псевдопонятие, так же как и все другие моральные понятия и суждения; они суть фикции, возникшие в результате того, что люди «принимают слова за вещи».

Так, начав с рассуждений о функциях языка, семантики заканчивают тем, что провозглашают моральные устои пустым звуком. Не у гитлеровских ли молодчиков они позаимствовали этот семантический перл?

В столь же извращенном свете, как и словарь языка, предстает в изображении семантиков его грамматический строй. В труде И. В. Сталина по языкознанию раскрыто значение грамматики как показателя огромных успехов мышления, как результата длительной абстрагирующей работы человеческой мысли.

Грамматика, учит товарищ Сталин, изменяется еще более медленно, чем основной словарный фонд. «Выработанный в течение эпох и вошедший в плоть и кровь языка, грамматический строй изменяется ещё медленнее, чем основной словарный фонд»[6], — указывает товарищ Сталин.

Изменения грамматического строя, идущие в направлении превращения языка во все более совершенное орудие взаимного понимания и передачи мысли, осуществляются народом, который веками и тысячелетиями в процессе своей жизнедеятельности вырабатывает грамматические законы.

Будучи заклятыми врагами интеллектуального прогресса, семантики требуют уничтожения грамматической структуры языков. Писания таких мракобесов, как Уайтхед, Кожибский и других, полны истерическими призывами истребить части речи. Уайтхед начисто отвергает все смысловые категории, лежащие в основе языка. Не должно быть больше существительных, прилагательных, глаголов, заявляет сей мракобес; взамен их он предлагает пользоваться новыми категориями, им изобретенными.

Не вдаваясь в сколько-нибудь подробную характеристику нелепых вымыслов, при помощи которых новоявленные языкотворцы совершают неслыханное насилие над живым языком, необходимо, однако, раскрыть основной идейный мотив их лингвистических махинаций.

Вред частей речи, уверяет Уайтхед, заключается в том, что они якобы ведут к «ложному» пониманию мира. Например, употребление существительных дает основание думать, что существуют вещи как некие устойчивые образования, имеющие определенные пространственно-временные координаты, обладающие определенными свойствами (выражаемыми прилагательными) и т. д.

Между тем, никаких вещей, пребывающих во времени и расположенных в пространстве, по утверждениям Уайтхеда, не существует, так же как не существует у этих вещей качеств, нет действий, этими вещами совершаемых и т. д. В соответствии с этим отрицается истинность всех других категорий (причинности, закономерности и т. д.), поскольку они предполагают наличие вещей и их признаков. Таким образом, смысл уайтхедовских рассуждений ясен: он заключается в еще одной попытке опровергнуть материализм и обосновать идеализм. Уайтхед истребляет существительные, прилагательные, глаголы для того, чтобы изничтожить обозначаемые ими реальные предметы, свойства и процессы объективной действительности.

Высокочтимый современными семантиками американский банкир Джонсон, занимавшийся наряду с финансовыми спекуляциями также и философскими, рекомендовал обучать детей языку по такой методе, которая вышибла бы из них склонность рассматривать окружающий мир как реально существующий.

«Объясняя ребенку, что такое роза, — пишет Джонсон, — необходимо ему сказать, что роза это слово (не реальный предмет! — М. Я.), объединяющее различные обонятельные, зрительные, осязательные ощущения».

Страх перед материализмом у мракобесов столь велик, что они уже с малых лет засоряют головы детей всевозможными идеалистическими вымыслами, борясь, таким образом, против материалистического взгляда на действительность.

Семантики начисто лишают язык его истинного значения как важнейшего фактора прогресса человеческого мышления. Тот язык, о котором они шумят, — это не настоящий человеческий язык, а их собственное ублюдочное создание, оторванное от реального мышления, от творящей язык общественной жизни, от поступательного движения познания. Никогда еще в истории философской мысли не было такого нагло пренебрежительного, издевательского отношения к подлинному языку, его изумительным сокровищам, его величественной истории, как в семантической философии, без конца болтающей о языке.

В семантической концепции раскрывается истинный смысл очень популярного в настоящее время в английской и американской философии требования «критики» языка.

Когда-то, на заре своей истории, теоретическая мысль восходящей буржуазии выдвигала внешне аналогичное, но прямо противоположное по своему смыслу требование. Ф. Бэкон в «Новом органоне» считает тягостней всех других обманов те, которые «проникали в разум вследствие помощи слов и имен»[7]. Для Бэкона искоренение «призраков рынка» — заблуждений, порожденных языком, — важнейшее условие познания природы. Бэкону, так же как и другим передовым философам XVII в., акцентирование на «обмане слов» нужно было для того, чтобы освободить мышление от оков схоластики и расчистить путь научному знанию. Современная буржуазная философия, являющаяся тормозом научного прогресса, критикует язык, исходя из совершенно противоположных соображений. Нападки на язык и требования его реформы у современных идеалистов направлены на то, чтобы преградить путь к познанию мира.

Средствами своего семантического шарлатанства американо-английские семантики разжигают антикоммунистическую истерию, содействуя одурманиванию сознания американского народа. Так, например, в одном из последних выпусков желтого журнальчика семантиков опубликована в качестве передовой статьи семантическая «разработка» под заголовком «Не коммунист ли он?». Автор объявляет, что с помощью семантической премудрости жители Соединенных Штатов могут с абсолютной точностью опознать человека с опасными мыслями. Манипулируя семантической схемой, они-де легко отличат «красного» от «благонадежного». Такова эта «философия» полицейских шпиков.

Немало усилий прилагают семантики для распространения идеологии человеконенавистничества. Их на первый взгляд совершенно отвлеченные рассуждения о природе языка и мышления имеют самое непосредственное отношение к планам подготовки новой мировой войны.

В № 1 журнала «ЕТС» за 1949 г. опубликована с претензией на сенсацию статья об общей семантике и математической биофизике. В статье широковещательно рекламируется очередная разновидность семантики, выступающая под именем «кибернетики». В основе этой «кибернетики» лежит излюбленное утверждение семантических мракобесов о том, что мышление представляет собой не что иное, как оперирование знаками, причем в качестве идеальной формы такого оперирования выдвигается математическое исчисление. Изобретатель «кибернетики» Винер рекомендует рассматривать мозг как совершающую арифметические и алгебраические операции счетную машину. Развитие современной техники приборостроения, указывает Винер, свидетельствует о том, что эти операции достигают все большей и большей степени сложности и почему же в таком случае не предположить, что в самое ближайшее время приборы заменят людей?

«В недалеком будущем, — пишет Винер, — думающие машины сделают ненужным использование людей и так как общество (капиталисты. — М. Я.) смотрит на человеческий труд, как на товар, продаваемый и покупаемый, то скоро мы достигнем такой стадии, когда большинству людей нечего будет продавать».

Из этого фантастического положения семантики-людоеды делают вывод о необходимости истребления большей части человечества.

Активную борьбу против гнусных проповедей семантиков ведут прогрессивные зарубежные философы — сторонники мира и социализма. Так, Барроуз Дэнхем справедливо подчеркивает антигуманистическую направленность семантической философии. Семантизм, пишет он, заранее обессмысливает всякую попытку переустройства общественной жизни на справедливых, подлинно человеческих началах, так как считает, что это переустройство должно состоять не в изменении условий жизни обездоленных и угнетенных тружеников, лишенных в условиях капиталистического строя элементарных жизненных благ, а в реформе языка.

Острую критику различных вариантов семантического идеализма дает также английский философ — коммунист Морис Корнфорт. Отметая наглые предложения явных и скрытых врагов марксизма улучшить диалектический материализм путем включения в него семантической доктрины, Корнфорт показывает идеалистическую и метафизическую сущность семантизма. Семантики заверяют, что «критика языка» избавит человечество от сбивающих с толку абстракций. Но то, что они предлагают, указывает Корнфорт, есть способ создания новых фантастических абстракций. Они — подобно прочим идеалистам — постулируют метафизическую схему, считая, что действительность должна определяться и управляться ею. Корнфорт разоблачает реакционную суть утверждений семантиков о том, что люди якобы ложно воспринимают вещи вследствие неправильного пользования языком. В действительности же, иллюзорные представления и идеи есть искаженное отражение в сознании объективных явлений, а само это искаженное отражение возникает в силу реальных социально-экономических причин.

Эксплуататорские классы стремятся увековечить ложные представления о мире, чтобы оправдать и укрепить свое господство. Семантическая доктрина также есть не что иное, как искаженное в интересах определенных классов представление о реальности. Она стремится затемнить действительные вопросы общественной жизни, выдать борьбу против капитализма за порождение словесной путаницы, подменить критику реального положения вещей критикой языка.

В обстановке жесточайшего террора и преследований, в обстановке оголтелой пропаганды новой войны прогрессивные мыслители за рубежом мужественно выступают против растленной идеологии империалистической реакции, и в этой борьбе они получают все более широкую поддержку народных масс.

Черный лагерь империализма и войны мобилизует все силы для противодействия непреодолимо крепнущему лагерю мира, народной демократии и социализма. В борьбе против сил прогресса и науки американо-английские империалисты используют все средства идеологического обмана масс, все способы их духовного закабаления. Современная реакционная философия в США и Великобритании предстает в своем отвратительном естестве. Она является служанкой американо-английского империализма.

Одним из ярких свидетельств предельного падения современной буржуазной философии может служить семантическая философия.

Но как бы отчаянно ни боролись идеологи империализма за сохранение строя наемного рабства, к каким бы ухищрениям они ни прибегали, трудящиеся всех стран сплачиваются под знаменем революционной материалистической теории, вооружающей свободолюбивые народы на борьбу за науку против мракобесия, за мир против войны, за демократию против фашизма, за социализм против империализма и его растленной идеологии.

[1] И. Сталин. Марксизм и вопросы языкознания. Госполитиздат, 1950. стр. 37—38.

[2] И. Сталин. Марксизм и вопросы языкознания, стр. 22.

[3] См. В. И. Ленин. Философские тетради. 1947, стр. 266.

[4] И. Сталин. Марксизм и вопросы языкознания, стр. 26.

[5] И. В. Сталин. Беседа с корреспондентом «Правды». Госполитиздат, 1951, стр. 10.

[6] И. Сталин. Марксизм и вопросы языкознания, стр. 25.

[7] Ф. Бэкон. Новый органон. М., 1935, стр. 124.