О «теории предельной полезности»

Нынешняя «теория потребления как двигателя производства» кое в чём продолжает дело т. н. «австрийской школы» буржуазной политэкономии, которая создала «теорию предельной полезности». Откуда взялась эта «теория»?

В последнюю четверть XIX в. начинается новый период в истории буржуазной экономической мысли. После того, как Маркс и Энгельс проделали тот анализ, который был так страшен для буржуазии, и создали теорию, которая вскрывала всё неприглядное нутро капитализма, отворачиваться дальше от вопросов теории буржуазия уже не могла. Надо было повернуться лицом к врагу, а его правильной теории противопоставить другую, ложную теорию, которая замазывала бы порабощение пролетариата капиталистами.

Эту работу и взяли на себя теоретики «австрийской школы» (Менгер, Визер, Бем-Баверк и др.), создав теорию «предельной полезности». Эта теория вскоре завоевала капиталистический мир. В том или ином виде её признали все виднейшие буржуазные экономисты. Эта мещанская «теория» преподносилась студентам со всех экономических кафедр. Её сторонники подвергают теорию Маркса–Ленина–Сталина одинаково ожесточённой и одинаково бестолковой критике. Своей наибольшей «стройности и законченности» «теория предельной полезности» достигла у Бем-Баверка, который был австрийским профессором и министром финансов. В чём суть этой теории?

К стоимости Бем-Баверк подходит психологически. Для него это не вопрос общественный, не вопрос производственных отношений, а личный вопрос отдельного потребителя. Стоимость для него не отношение человека к человеку, овеществлённое в товаре, а отношение человека к вещи. Но этого мало. Это не отношение производителя к вещи, а отношение потребителя к вещи, притом такого потребителя, который сам не трудится, а получает всё в готовом виде. Откуда получает — значения не имеет, откуда берутся товары, вещи — неважно. Булки растут на деревьях, одежда падает готовая с неба. Рабочий класс, создатель всех материальных благ общества, исчезает из жизни. А вместе с ним исчезают эксплуатация рабочих, классовая борьба, противоречия капитализма, фашизм.

Для австрийской школы стоимость не имела отношения к товарному производству. Под стоимостью товара Бем-Баверк и его последователи понимали свойство человека дорожить вещами, будь то одежда, хлеб или машина. Ясно, что при этом стоимость жульнически подменяется потребительной стоимостью.

Однако Бем и другие жулики не могли просто заявить, что стоимость товара, которая лежит в основании цены товара, есть потребительная стоимость, т. е. способность вещи удовлетворять какую-то потребность человека. Ведь всякий ребёнок знает, что вода, воздух, солнечный свет, которые имеют колоссальную потребительную стоимость, не имеют никакой стоимости, даются даром. Тут вроде бы нельзя избежать вопроса о труде как источнике и мере стоимости. Ведь воздух или солнечный свет не имеют стоимости, поскольку на них не потрачено труда. Вода в речке не имеет стоимости, но водопроводная вода имеет, так как на неё затрачен труд. Но именно вопроса о трудовых затратах Бем и его нынешние последователи боятся, как огня. Они создают хитроумную теорию, которая совершенно обходит труд, как источник стоимости. Разновидностями этой вредной и ложной теории сегодня пичкают подрастающее поколение трудящихся.

Прежде всего, эта теория устанавливает два вида стоимости: стоимость субъективную и стоимость объективную. Под субъективной стоимостью Бем понимает значение, которое имеет то или иное материальное благо для благополучия человека, попросту говоря, потребительную стоимость. Под объективной стоимостью он понимает значение материального блага в сфере обмена, — попросту говоря, меновую стоимость. Но здесь нет ничего похожего на настоящую потребительную и меновую стоимость Маркса или даже буржуазных классиков Смита и Рикардо. Дело в том, что объективную стоимость Бем выводит прямо из субъективной! Что это значит?

Субъективная ценность какого-то материального блага зависит, по Бему, от нужности этого блага. Из этого следует, что величина стоимости зависит от степени нужности. Нужность, по Бему, бывает разных степеней. Например, нужность воды для утоления жажды в пустыне и нужность воды для мытья комнатной собачки. Вроде бы по-обывательски верно.

Но чтобы дать понятие субъективной стоимости Бем прибегает к двоякой изоляции человека (не может буржуазия без разделения трудящихся). У Бема, во-первых, все люди, которые оценивают нужность товара, — это Робинзоны, они живут в одиночку на островах или дальних хуторах. Человек вырван из общества, взят в условиях «самоизоляции». Во-вторых, Бем изолирует данные экземпляры товара от всего их вида и рода, от производства. Бем заявляет, что никакой вид материальных благ сам по себе не имеет стоимости. Железо «вообще», вода «вообще», земля «вообще», хлеб «вообще» и т. д. могут быть только полезны «вообще». А стоимость начинается только с нужностью. Если человеку нужна бутылка воды, и он сидит на берегу реки, то бутылка воды, по Бему, никакой субъективной стоимости не имеет, хотя вода не потеряла для этого человека своей полезности. Если человеку нужен килограмм масла, а у него есть вагон этого масла, то килограмм масла для него уже не обладает субъективной стоимостью. Субъективно ценно для этого человека лишь то, без чего какая-нибудь его потребность остаётся не удовлетворённой.

По Бему выходит, что субъективная стоимость данного материального блага тем больше, чем важнее та нужда, которая этим благом удовлетворяется. (Это должно означать «вообще», что кольцо с бриллиантом стоит дешевле булки хорошего белого хлеба. Вообще-то такие случаи бывали, например, в блокадном Ленинграде, когда мерзавцы выменивали у голодных трудящихся золотые кольца за 100 граммов хлеба. Но, во-первых, это было не «вообще», а в особых общественных условиях войны и блокады. Во-вторых, такой обмен есть вещь исключительная. А в-третьих, за обмен такого рода преступников ждала виселица от Советской власти). (Наконец, обмен товара по цене выше его стоимости, конечно, не противоречит экономической теории К. Маркса. — Прим. Ред.)

Для того чтобы похоронить трудовую основу стоимости и как-то обосновать «важность нужды», Бем делит потребности по разрядам, а затем в каждом разряде разделяет «степени важности потребности». Получается таблица из нескольких колонок и 11-ти строк. Первая колонка — потребность в пище, вторая — в одежде, третья — в жилище и т. д. Самая высокая «степень важности потребности» — в первой колонке, где пища. Там высшая степень важности обозначена цифрой 10. Потребность в одежде не может достигать такого напряжения, и потому высшая степень потребности во 2-й колонке равна 9. Ещё меньшего напряжения достигает потребность в жилище. Поэтому в 3-й колонке высшая степень равна 8. И т. д. Бем замечает, однако, что даже самая важная потребность может иметь слабую степень. Например, потребность в еде, когда она выражается в желании полакомиться мороженым после сытного обеда. Поэтому даже в первой колонке есть «степень важности» 1.

Но возникает вопрос: как же быть, когда какое-то количество материального блага необходимо для нужд различной степени важности? Чем тогда определить субъективную стоимость данного блага? Здесь австрийская школа преподносит «изюминку», от которой получила название вся теория.

Бем и его последователи берут поселенца, избушка которого одиноко стоит в первобытном лесу (без «самоизоляции» людей Бем не может). Этот отшельник собрал со своего поля 5 мешков хлеба, которым он должен прокормиться до следующего урожая. Один мешок ему необходим, чтобы не умереть с голоду. Второй мешок нужен для усиления своего хлебного питания зимой и весной. Третий мешок нужен для откармливания кур и уток, чтобы получить к хлебной пище мясной приварок. Четвёртый мешок должен пойти на приготовление самогона (ибо, по мнению Бема, трудящийся обязан употреблять дурман — вероятно, чтобы не думать о политике). Пятый мешок предполагается употребить на корм попугаям, так как поселенцу нравится слушать их болтовню.

Теперь Бем жульнически спрашивает, какова должна быть субъективная стоимость каждого мешка для этого Робинзона? Чтобы ответить, Бем тут же ставит другой вопрос: чего поселенец лишится, если один из мешков с хлебом исчезнет? Ответ ясен сам собой: он лишится удовольствия слушать попугаев. Отсюда Бем делает «гениальный по красоте» вывод. Поскольку все мешки хлеба равны и одинаковы, то сомнительное удовольствие слушать попугаев и определяет для поселенца субъективную стоимость каждого мешка. Ибо потеря любого мешка (безразлично какого) есть для поселенца потеря удовольствия слушать попугаев.

В этом примере использование хлеба для кормления попугаев является последним по очерёдности и по степени важности, предельным. И вот это предельное, наименее важное применение хлеба и определяет у Бема субъективную стоимость каждого из мешков хлеба для поселенца. Бем формулирует это так: «Ценность вещи измеряется величиной предельной (наименьшей) пользы этой вещи». Отсюда вся эта теория получила своё название «теории предельной полезности».

Что касается объективной стоимости, то она у Бема имеет целый ряд дополнений. Важнейшие из них таковы.

1. О замещении высшей ценности низшей. У человека украли зимнее пальто. Он может получить новое взамен скрипки (здесь Бем пытается говорить о деньгах, но он не имеет на это права, т. к. в его «теорию» деньги вообще не укладываются). Но субъективная стоимость пальто уже определяется не потребностью в тёплой одежде, а потребностью в музыке — точно так, как стоимость мешка хлеба определялась потребностью слушать попугаев. Ибо когда пострадавшего припечёт мороз, он пожертвует скрипкой и возьмёт пальто, чтобы не умереть. И в конечном счёте этот человек лишился не тёплой одежды, а только музыки. Примерно так сегодня и рассуждает «мудрый» обыватель.

Здесь стоимость пальто замещается у Бема стоимостью скрипки. Он заявляет, что в практической жизни почти всегда так и бывает: никто не ценит хлеба по его собственному разряду, а только по разряду тех благ, которые отдаются взамен хлеба.

2. Ценность тех благ, которые поодиночке не применимы. Пример: какая будет стоимость карандаша, который может принести пользу только в компании с бумагой и ластиком? Такие «компанейские» блага, к разряду которых, кстати, относятся все средства производства, Бем называет комплементарными, т. е. взаимно друг друга дополняющими. Если такие блага не заменимы и бесполезны в отдельности (например, струны и скрипка, шина и автомобиль и т. п.), то каждая вещь в отдельности имеет ту же стоимость, что и вся совокупность вещей. Иначе говоря, шина за 10 000 рублей так же ценна, как и автомобиль «Мерседес», для которого шину купили, а струна за 300 рублей имеет ту же стоимость, что и скрипка Бергонци, на которой надо заменить струну. Для других случаев Бем изобретает сложнейший способ «вменения» каждой отдельной вещи той части стоимости, которая этой вещи причитается в составе целого. Так буржуазия «хоронит» трудовую теорию стоимости Маркса.

3. Ценность «производительных благ». Берётся ткацкий станок. Непосредственно станок потреблён быть не может, он — средство производства. Потреблено может быть платье, сшитое из ткани, сотканной на этом станке. Лишиться станка для крестьянки — значит, лишиться платья. Из этих рассуждений Бем делает вывод, что субъективная стоимость станка определяется субъективной стоимостью платья. Говоря по-человечески, Бем определяет стоимость средств производства потребительной стоимостью продуктов, что производятся с их помощью. А поскольку к «производительным благам» Бем относит и рабочую силу, то у него выходит, что стоимость рабочей силы должна быть не менее стоимости продуктов труда рабочих. Рабочие у Бема получаются не продавцами рабочей силы, а ремесленниками, продающими капиталистам свой труд, свои товары. Так буржуазия пытается спрятать присвоение капиталистами прибавочного труда рабочих, спрятать эксплуатацию рабочих капиталистами.

Все эти рассуждения Бема имели бы смысл для Робинзона как заменитель болтовни попугаев. Однако Бем и его последователи с помощью своей «субъективной ценности» пытаются найти ключ к явлениям рынка, пытаются доказать, что причина кризисов не капитализм, а отдельные «неправильности» в товарном хозяйстве. Но это бемам не удаётся. Что же они делают?

Прежде всего, они устанавливают, что обмен на рынке возможен лишь в том случае, когда обе стороны оценивают товар не одинаково. Пусть человек А имеет стол, а человек Б — сапоги. Они, по Бему, могут обменяться своими благами, если только А ценит сапоги выше, чем стол, а Б — стол выше сапог. Если бы для А было всё равно, что стол, что сапоги, он не стал бы меняться. А Б только потому пошёл на обмен, что для него стол важнее сапог.

И тут Бем сам вышибает основу из-под своей теории. Первая забота обменивающих — это узнать, стоит ли то, что они получают, того, что от них хотят взамен. Иначе говоря, существует ли хотя бы приблизительное равенство между стоимостью обмениваемых вещей. Ведь известно, что такое равенство не может быть основано на потребительных стоимостях разных вещей, между которыми равенство вообще невозможно. Стол не заменит сапоги, хлеб не заменит гвозди и т. д. Поэтому от этой основы, от стремления обмена к некоторому равенству стоимостей Бем вынужден отказаться, поскольку его цель — вывести свою «объективную стоимость» из субъективной, т. е. как-то высосать меновую стоимость вещей из их полезности для человека.

И Бем заявляет, что объективная стоимость материальных благ есть не что иное, как «равнодействующая всех отдельных субъективных оценок». Иначе говоря, Бем «открыл», что стоимость товара определяется не количеством труда, потраченного на его производство, а мнением общества о том, насколько полезен этот товар при употреблении. Если идти до конца по этой дорожке, то выходит, что стоимость атомной бомбы, которая не нужна 99% людей, должна стремиться к нулю. Но в жизни такая бомба стоит многие миллионы.

И Бем вынужден свою объективную стоимость свести к цене. Но как у него образуется цена? Покупателей и продавцов на рынке он сортирует по степени обменоспособности. Покупатель тем обменоспособнее, чем выше он ценит товар, который желает купить. Например, покупатель А готов заплатить за телефон 10 000 рублей, а покупатель Б готов заплатить за телефон только 8 000 рублей, значит, А более обменоспособен, чем Б. Иначе говоря, миллионер, которому нужен дешёвый кнопочный телефон за 3 000 руб., менее обменоспособен, чем рабочий, который год копил 10 000 руб., чтобы купить ребёнку т. н. «смартфон».

При этом Бем утверждает, что для покупателя А субъективная стоимость телефона выше, чем субъективная стоимость 10 000 рублей, т. е. потребность в телефоне такова, что покупатель А мог бы заплатить и больше. Между тем, в жизни обычно происходит обратное, когда, имея на руках эти 10 000 руб., всё же стараются купить товар дешевле.

А продавцы тем обменоспособнее, чем ниже ценят свой товар, чем дешевле могут отдать. Но если идти до конца по этой дорожке, то выходит, что крупнейшие монополии — самые неспособные к обмену, а это не так. Но Бем идёт дальше. Он делит людей, которые идут на рынок, на победителей и побеждённых. Победитель тот, кому удалось совершить сделку, купить или продать, а побеждённый тот, кто побит конкурентами и возвращается с рынка, не солоно хлебавши.

Как же, по Бему, образуется цена товаров? Он приводит 4 случая.

1. На рынке один покупатель и один продавец. Конкуренции нет, и цена товара должна установиться между оценкой покупателя (минимум) и оценкой продавца (максимум). Покупатель готов дать за продукт не более 400. Продавец готов продать не ниже, чем за 300. Торгуясь, они установят цену между 300 и 400.

2. На один товар много покупателей, они конкурируют друг с другом. Победителем выйдет только один покупатель, который даст наивысшую цену. Продавец готов отдать товар за 300. А покупатели А, Б, В и Г готовы купить: А — за 400, Б — за 380, В — за 360, Г — за 350. Товар достанется А. По какой цене? Она не может быть выше 400, ибо больше никто из покупателей платить не намерен. Но цена не может упасть ниже 380, так как первый побитый покупатель Б не позволит цене упасть ниже 380. Он тут же заплатит 380, лишь бы заполучить товар.

Отсюда Бем делает вывод: при односторонней конкуренции покупателей цена должна колебаться между оценкой победителя и первого из побитых покупателей. Конечно, при том условии, что цена продавца не выше высшей оценки покупателей, ибо в этом случае купля-продажа вообще не состоится.

3. Односторонняя конкуренция продавцов. На рынке один покупатель, готовый заплатить за товар 400, и четыре продавца, А, Б, В и Г. А готов отдать товар за 300, Б — за 320, В — за 340, Г — за 360. Товары одинаковые и примерно одного качества. Победителем выйдет продавец А. Он продаст свой товар. По какой цене? Не дешевле 300, но и не дороже 320. Поднять цену выше 320 ему не позволит продавец Б, который продаст свой товар за эту цену, лишь бы не везти его домой.

Отсюда Бем делает вывод, что при односторонней конкуренции продавцов цена колеблется между крайней оценкой победителя и первого из побеждённых продавцов. Конечно, при том условии, что оценка товара покупателем не ниже всех оценок продавцов.

4. На рынке одновременно конкурируют и покупатели и продавцы. Бем размещает покупателей и продавцов по порядку их обменоспособности: продавцов — начиная с наименьших крайних цен, покупателей — начиная с наибольших цен. Для одинаковых товаров на рынке покупатели размещаются так: А готов купить за 400, Б — за 380, В — за 360, Г — за 330, Д — за 320, Е — за 310, Ж — за 300. При этом продавцы разместятся так: З готов продать за 300, И — за 320, К — за 340, Л — за 360, М — за 380, Н — за 400, О — за 410.

Речь идёт о едином рынке с единой ценой. Это значит, что сколько бы одинакового товара ни было продано, товар будет продаваться приблизительно по одной и той же цене. Как сложится эта единая цена? Какая цена превратится в рыночную? Оценка своего товара самым сговорчивым продавцом — 300. По этой цене у него готовы купить все покупатели. Такая цена подходит только для одного продавца, но он на неё не пойдёт. Он видит, что покупатели конкурируют между собой, и будет выжидать, пока цена вырастет как можно выше.

Однако возрастание цены имеет для этого продавца нежелательные последствия. Почему? Потому, во-первых, что с ростом цены в торг включаются всё новые продавцы, и конкуренция между ними растёт. Потому, во-вторых, что с ростом цены из рынка выпадают всё новые и новые покупатели, которым выросшая цена не по карману.

Если по рынку объявили, что цена на товар — 300, то со стороны покупателей поднимется 7 рук желающих купить, со стороны продавцов — 1 рука желающего продать.

Если объявить цену 320, то 2 покупателя, Ж и Е опустят руки и выйдут из торгов. Зато прибавится один продавец, И. Итого останется на рынке 5 покупателей и 2 продавца.

Объявлена цена 340. Среди продавцов добавляется К, но среди покупателей выбывают Д и Г. Итого остаётся 3 покупателя и 3 продавца.

Объявлена цена 360. Прибавляется 1 продавец. Итого остаётся на рынке 3 покупателя и 4 продавца. Начинается неравенство.

Выходит, что на таком рынке только та цена реальна, при которой число покупателей и продавцов совпадает. Если продолжать торг дальше, то неравенство будет расти, продавцы будут прибывать, а покупатели убывать. Рынок потерпит крах. Приходится вернуться к цене 340, при которой на каждого продавца есть покупатель, и наоборот.

Из семи пар, которые пришли на рынок, победили в конкуренции 3 пары, а 4 пары потерпели поражение. Покупатели Г, Д, Е и Ж ушли с пустыми руками, а продавцы Л, М, Н, О с непроданным товаром уехали домой.

Почему так вышло? У покупателей А, Б и В оценки товара не ниже (даже выше) чем у продавцов З, И, К. Эти пары Бем называет «нормальными». А со следующей пары покупатель Г — продавец Л начинается «ненормальность» — оценки покупателей ниже оценок продавцов. Отсюда лишь три первые пары сторговались на рынке.

Бем приводит другие примеры такого рода, но результат всегда один и тот же: сколько «нормальных» оценок (оценки покупателей не ниже оценок продавцов), столько и удачных пар. Бем делает вывод: при одновременной конкуренции покупателей и продавцов цена должна колебаться между оценками последней победившей пары (предельной пары) и оценками первой побитой пары. Иначе сказать: максимум цены колеблется между оценкой предельного покупателя В и первого побитого продавца Л. Минимум цены колеблется между оценкой предельного продавца К и оценкой первого побитого покупателя Г.

Вот так у Бема из субъективных оценок людей будто бы получается рыночная цена товара, которая и определяет объективную ценность этого товара. Ясно, что это мещанская иллюзия.

Возникает вопрос: а как быть с деньгами? Допустим, что субъективная оценка какого-то товара, например, хлеба, создаётся каждым потребителем на том необитаемом острове, куда его поместил Бем. Но насчёт субъективной оценки денег такого сказать нельзя. Ведь деньги есть орудие обращения, они берутся на рынок для того, чтобы их передать дальше. Субъективная оценка денег есть оценка человеком того, что можно за них получить. Вот упрямый продавец О, не желавший продать свой товар за 340, исходил из того, что он мог получить взамен за эти 340. Например, в это время он строил дом и был поглощён мыслью о покупке стройматериалов. Если бы на рынке были такие цены, при которых он за 340 мог бы купить все нужные ему материалы и козу вдобавок, то субъективная стоимость всего этого добра перевесила бы для продавца О субъективную стоимость товара, и он с удовольствием бы продал этот товар за 340.

Иначе сказать, субъективная ценность денег зависит от существующих на рынке цен. А Бем и его нынешние последователи, наоборот, хотят вывести существующие на рынке цены из субъективной стоимости денег. Когда-то алхимики-шарлатаны тайком добавляли в расплавленный свинец золото, которое они брались добыть из свинца. Так и Бем кладёт в основу своих рассуждений рыночные цены, возникновение которых он берётся объяснить. Это первое жульничество «теории предельной полезности».

У Бема продавцы — это не те продавцы, которые составляют основную рыночную публику. Чтобы найти «своих» продавцов, Бем вынужден искать в углах деревенских ярмарок каких-то мужичков, которые колеблются — продавать им свой товар или оставить себе. Это второе жульничество «теории предельной полезности».

Между тем, известно, что типичный продавец на рынке — это продавец, для которого субъективная стоимость его товара равна нулю. Хозяин автомобильного завода обыкновенно обеспечен автомобилями для своей потребности в полной мере. Назначая цены для своих машин, он считается с обстоятельствами рынка, а не со степенью нужности автомобиля для него самого. Если взять хлеб или другой массовый товар, то нелепость «теории предельной полезности» ещё резче бросается в глаза. Что сказал бы на рынке торговец хлебом или овощами, носками или трусами, если бы узнал, что учёные экономисты, получившие Нобелевские премии за «предельную полезность», выводят цены на его товары из степени нужности этих товаров для него самого!

Итак, вся «теория» Бема трещит по швам. Выводить объективную стоимость товара из субъективной нельзя. Рыночная стихия не подчиняется воле покупателей и продавцов, а подчиняет эту волю себе. В свою очередь эта стихия подчиняется только объективным условиям производства. И только в условиях производства следует искать основной регулятор цен.

Какие основные дефекты обывательской «теории предельной полезности»?

1. Вместо объективного общественного подхода — субъективный, индивидуальный подход самоизолированного Робинзона. Человек берётся не во всесторонней своей зависимости от общества и общественного производства, а как нечто самостоятельное, самодостаточное, живущее в пустоте. Но даже легендарный Робинзон Крузо не погиб только потому, что у него были орудия производства, созданные обществом, спасённые им с погибшего корабля. А хозяйствующие субъекты Бема живут в полной изоляции от общества.

То, что так существовать люди не могут, кажется понятным и очевидным. Но поговорите с обывателями, и вы услышите от них элементы «теории» Бема: «каждый за себя», «в обществе не нуждаюсь», «деньги важнее какого-то там производства», «важно лишь моё личное мнение» и т. п.

2. Неисторический подход. Обмен и капиталистические отношения рассматриваются как нечто вечное и неизменное. Поэтому стоимость товара вытекает не из конкретных производственных отношений, а из естественных свойств товара. Мол, хлеб тысячи лет не меняется, значит, не меняется и его стоимость.

3. Вместо производственной и воспроизводственной точки зрения, необходимой для понимания экономических явлений, — чисто потребительская точка зрения. У Бема не условия производства, а условия потребления диктуют условия обмена. «Теория предельной полезности» рассматривает все продукты как упавшие с неба готовыми, а владельцы этих продуктов размышляют — расстаться им со своей собственностью или самим потребить её.

Поэтому теория Бема есть «политическая экономия рантье», т. е. такого капиталиста, который живёт только %% на свой капитал и которому одинаково чуждо как производство, так и обращение. Неудивительно, что австрийская или психологическая школа политэкономии развилась именно тогда, когда рантье стал наиболее типичной фигурой загнивания капитализма и когда ведущие капиталистические страны (Англия, Франция, Бельгия и др.) становились в положение рантье по отношению к другим странам (20-30 гг. XX века).

О положении рантье мечтает и нынешний обыватель, которому буржуазия внушает, что такая жизнь возможна. Надо только «хорошо поработать», положить деньги в банк и жить на %%, не имея отношения к труду и производству. Поэтому сегодня доходит до таких нелепостей, что многим трудящимся приходится доказывать, что булки, ботинки, штаны не зарождаются в магазинах, а возникают в общественном производстве в результате труда рабочего класса.

Подготовили: И. Белый, А. Файзалиев.