Как начиналась партия. Часть 5

← Часть 4

Как только налаживалась работа среди пролетариата, пропагандисты уходили от остальной интеллигенции. На работу среди студенчества и интеллигентов стали смотреть, как на пустую трату времени. Но и широкие слои интеллигенции были настроены против марксистов, не верили в возможность широкого рабочего движения в России, называли марксистов «грубыми материалистами», «идеологами желудочных интересов». Большая часть молодёжи безразлично относилась к политике. Однако часть молодёжи под влиянием голодовок 1891–92 гг. потянулась к политике. Но идеи и средства борьбы она перенимала у народников, а новые идеи и средства искать не хотела.

В 1893–95 гг. казалось, что «Народная Воля» возрождается в лице новой организации, которая в 1894 г. оформилась как партия «Народного Права». Эта партия выдвигает призыв объединения всей интеллигенции против правительства. Интеллигенция должна снова пойти в народ, во все слои общества, расшевелить их и поднять все недовольные элементы на борьбу с реакцией. Не надо заглядывать в будущее, надо оставить лозунг классовой борьбы и цели социализма. Все слои общества должны объединиться против общего врага — самодержавия. Знамя социализма надо свернуть, чтобы не отпугнуть имущие классы, на классовую борьбу рабочих не звать, чтобы не раздражать буржуазию. Все классы должны объединиться для политической борьбы: либеральные дворяне, фабриканты, рабочие и крестьяне, потому что все они недовольны и страдают от политического гнёта.

Такая была программа «Народного Права». Если «Народная Воля» была организацией революционеров-героев, пережившей трагическую судьбу, то «Народное Право» было трусливой пародией на «Народную Волю». Народоправцы щедро цитируют Маркса, но признают только экономические взгляды марксизма, отвергая историческую теорию. Себя они называют «внеклассовыми интеллигентами», героями, способными своими подвигами поднять и объединить против царя все классы. А эти классы, глядя на народоправцев, должны забыть свои классовые и сословные интересы и ринуться в борьбу с правительством. Верным средством разбудить народ народоправцы считают террор и земские петиции. Марксистов, отвергавших индивидуальный террор и смеявшихся над пользой петиций, народоправцы считали изменниками, продавшимися правительству.

Марксисты противопоставляли иллюзии объединения всех недовольных слоёв общества сознательную классовую борьбу пролетариата. Он один является до конца революционным классом, потому что бесправен, неимущ, хотя создаёт все блага промышленности, и заинтересован в коренной ломке политического порядка. Политическая борьба неотделима от классовой: российское правительство не висит в воздухе, а защищает интересы господствующих классов, выражает их волю и желания. Внеклассовая политическая борьба, которую рекомендуют народоправцы, есть не что иное, как замаскированное желание либеральной буржуазии руками и жизнями рабочих добиться в России буржуазной конституции — куцей и трусливой, но обещающей буржуазии немалые выгоды.

Действительная политическая борьба в России начинается тогда, когда классовые противоречия между капиталистами и рабочими уже значительно обострились. И задача марксистов — не замазывать эти противоречия, не откладывать их выяснение до времени после демократической революции, а наоборот, сильнее обнажать и углублять их. Рабочие должны пользоваться каждым случаем, когда правительство становится на сторону одного из господствующих классов (крупных землевладельцев или крупных капиталистов) и нарушает интересы другого. Тогда на время этот ущемлённый класс становится недовольным правительством. Но рабочие обязаны помнить, что господствующий класс недоволен не системой привилегий, эксплуатации и частной собственности, а тем, что привилегии оказываются не ему, а другому господствующему классу, область эксплуатации растёт у другого класса, частная собственность быстрее прибывает у другого класса. А правительство, временно обидев какой-нибудь паразитический класс, тут же с лихвой утешает его за счёт рабочих и бедных крестьян. Политические свободы, которые необходимы крупной буржуазии, как классу, она завоюет, не входя в острый конфликт с правительством, поскольку царское правительство хорошо приспособилось к капитализму.

Не может быть революционным и крестьянство в целом. Зажиточное и среднее крестьянство, как и в Западной Европе, будет служить опорой реакции. А крестьянская беднота, если и выступит, то как стихийная сила и только для того, чтобы спихнуть с себя остатки крепостного гнёта — земских начальников, круговую поруку, выкупные платежи, изъятие отрезков земли, и дальше этого не пойдёт. Если специфические крестьянские требования будут удовлетворены, мелкая деревенская буржуазия успокоится и даже будет помогать правительству против городского пролетариата, который добивается каких-то прав.

Так считали марксисты.

Народоправцы считали главной революционной силой интеллигенцию. Они полагали, что она, как «бескорыстная служительница народа», обязана выдвинуть проект конституции, основанной не на классовых интересах, а «на чистых идеалах народного блага, справедливом сочетании разных интересов, существующих в государстве, и потребностей самого государства». Но интеллигенция — не класс, а прослойка, которая сама состоит из слоёв и групп. Выступать как целое она не может, так как часть её примыкает к буржуазии и становится фактически её частью, часть выражает чаяния мелкой буржуазии, и лишь единицы переходят на сторону пролетариата. В то время из основной массы интеллигентов, как в 70-е и 80-е гг., могла выделиться кучка отдельных личностей, «героев», и всё. И единственная тактика, которую могли предложить такие «герои» — это индивидуальный террор. Но эта тактика ничего рабочему классу не давала.

Что касалось террора, то марксисты считали, что должны бороться не с отдельными личностями, какое бы высокое положение они ни занимали, а со всем строем и классами, продуктом которых являются эти отдельные личности. Какие бы личные качества ни имело высокопоставленное лицо, оно поступает так, как заставит его класс, к которому это лицо принадлежит и выдвинуто им наверх. Это касается и членов правительства. Запугать их террором и заставить пойти на уступки нельзя. Во-первых, потому, что господствующий класс не позволит правительству идти на уступки, если они противоречат интересам его (класса) господства. Во-вторых, потому, что господствующий класс быстро заменит любого убитого администратора на другого, не менее жестокого. В-третьих, с какой бы опасностью ни был связан тот или иной государственный пост, всегда, даже после удачного покушения, найдутся желающие его занять ради очень высоких материальных выгод, которые даёт этот пост и которые растут пропорционально опасности.

Но главное в том, что террор, при отсутствии массового движения, не только бесполезен, но прямо вреден. Террор «Народной Воли» потребовал от организации всего запаса сил и средств, отвлёк от работы все лучшие силы, отвлекал пролетариат с пути классовой борьбы в тупик, мешал пролетариату осознать свою руководящую роль. Политический строй будет свергнут не единичным террором, а массовым сознательным выступлением пролетариата. Террор народовольцев есть орудие борьбы отдельных интеллигентов-героев. Он не изменит общественного строя. Орудие борьбы пролетариата — сознательное массовое выступление. Оно может изменить общественный строй в пользу рабочих революционным путём.

Это положение вызвало неудовольствие против марксистов со стороны народовольцев и массы учащейся молодёжи. Народники и студенты спрашивали: что же, сидеть, сложа руки, и ждать, пока проснётся классовое сознание рабочих? Может, это сознание есть миф, выдуманный марксистами на зло народникам? Нет, отвечали марксисты, сидеть, сложа руки, и ждать, пока проснётся сознание рабочих — это предательство социализма. Необходимо заранее всеми силами пробуждать это сознание в массах, создавать кадры сознательных вожаков рабочего движения, организовывать рабочие массы. Да, эта задача тяжёлая. Для её решения мало одного «желания быть полезным», недостаточно иметь революционное настроение. Нужно иметь серьёзные знания и специальные организации по решению этой задачи. Для решения её не годится мелкобуржуазная интеллигенция, воспитанная на Канте и Гегеле, Михайловском и Лаврове, на истории как сборнике фактов или подвигов отдельных лиц. Такая интеллигенция не годится в воспитатели рабочего класса.

Для того чтобы возбудить в массах недовольство существующим положением вещей, достаточно обладать темпераментом, даром слова, знанием фактов из текущей русской жизни. Но возбудить недовольство мало. Недовольство возбуждает и сама жизнь. Надо, чтобы масса сознательно относилась к окружающим событиям, сознательно стремилась бы к определённой цели, сознательно участвовала в борьбе, а не верила на слово вожакам, что намеченный ими путь наилучший, и не шла бы слепо за этими вожаками, куда им захочется массу повести. Масса должна постоянно проверять своих вожаков опытом живой борьбы.

Вот этого мелкобуржуазная интеллигенция понять не могла, и до сих пор понять не может. Ей казалось, что марксисты предлагают ей сначала заняться самообразованием, а затем ждать, пока всё крестьянство «выварится в фабричном котле», ведь нельзя же начинать революционное движение с какой-нибудь кучкой в полмиллиона рабочих. Потом выжидать, пока эти вываренные рабочие приобретут классовое сознание, и лишь после этого выйти на бой с правительством. (Так, кстати сказать, рассуждают многие нынешние «левые»). Как всякий мелкобуржуазный революционер, которому временами свойственно революционное «бешенство», интеллигенция рвалась в бой с правительством немедленно, хотела тут же применения своих сил и быстрых, наглядных результатов и побед. И поэтому говорила о терроре.

Именно говорила, так как далее болтовни и детской комедии типа «боевой группы Распутина», дело не пошло. (Для справки. В апреле 1895 г. в Москве была выслежена группка интеллигентов, которая на пикниках проводила опыты с бомбами. Группа эта была арестована. Во главе её стоял студент Распутин — авантюрист и болтун. В тюрьме он подал прошение о помиловании и выдал всех своих товарищей. От крайних средств террора — до трусливого предательства. Вот типичное поведение «бешеного» мелкобуржуазного революционера).

В то время в среде интеллигентов-«террористов» господствовала вера в добрых царей. Ходили сплетни, что наследник умирающего Александра III либерален, тяготится реакцией, что с его воцарением в России немедленно установится эра свободы и будет дарована конституция. Такого же рода иллюзии господствуют в массах и сегодня, вроде того, что Путин плохой, а Ходорковский хороший, надо заменить одно на другое, и тогда будет свобода и конец войне.

«Внеклассовые» интеллигенты из карикатурной партии «Народного Права» были выловлены без остатка охранкой нового царя. Они до конца не верили в возможность в России классовой борьбы пролетариата, но упрямо возлагали большие надежды на нового монарха. А вот крупная русская буржуазия наивной не была. Она «не вняла» призывам «Народного Права» и не объединилась с пролетариатом против самодержавия. Наоборот, капиталисты, как сторона заинтересованная, имели все основания считаться с зачатками рабочего движения и опасаться его роста. В марте 1895 г. в Москве собирается Общество содействия мануфактурной промышленности и обсуждает предложение своего Лодзинского отдела о нормировке рабочего дня законом. Прохоров, владелец крупных фабрик, заявил, что если не ввести действительного улучшения в положение рабочих, они сами примутся за это дело, и тогда будет худо. На совещании большинство фабрикантов с горечью признало, что в России уже есть рабочее движение, с которым надо считаться. И для борьбы с ним у капиталистов не было и нет лучшего союзника, чем царское правительство. Поэтому — перед лицом роста рабочего движения — будет величайшей глупостью бороться с царём за конституцию. Всего этого так и не поняли «внеклассовые» интеллигенты, но отлично понимали марксисты.

Как раз в самый разгар мещанских иллюзий насчёт нового доброго царя московские социал-демократы выпустили брошюрку «На смерть Александра III». В ней, подводя итог реакции, связанной с покойным царём, марксисты указывали, что рабочему классу нечего ждать от перемены царствования. Тот политический строй, который необходим пролетариату, который на деле может улучшить его положение, дарован быть не может.Он может быть только завоёван. Главными орудиями борьбы рабочих являются развитие их классового сознания и организованность пролетариата. Лишь при наличии того и другого можно рассчитывать на коренной слом существующего политического строя.

А как шли дела на идейном фронте? Временное господство в России легальных марксистов совпадает с усилением в Европе правых социал-демократов. В Германии наступление на марксизм начинает Э. Бернштейн. Он учит, что конечная цель рабочей борьбы — социализм — есть ничто. Не нужно пролетариату готовиться к захвату власти и готовить революцию. Можно мирным путём, постепенно улучшать положение рабочего класса в буржуазном обществе. Для этого достаточно усилить парламентскую деятельность, добиваться большинства рабочих депутатов в парламенте, усилить профсоюзно-экономическую борьбу за уступки. При помощи своих депутатов, профсоюзов и кооперативов рабочее движение будет мирно и постепенно врастать в социализм. Мирно и постепенно, ввиду борьбы партий и большинства в парламенте, капиталисты сами отдадут рабочим свои фабрики, заводы и политическую власть.

За это учение и ухватились легальные марксисты. В таком виде рабочее движение было не страшно буржуазии. Развиваясь таким образом, рабочий класс не вступит в самостоятельную классовую борьбу, а в политике будет послушно плестись хвостом за буржуазией.

Начитавшись Бернштейна, легальные марксисты начинают примазываться к нелегальным рабочим организациям. Первые социал-демократические организации, которыми руководили революционеры-марксисты, воспитывали рабочих в духе выдержанной классовой борьбы. Они звали рабочих одновременно и на экономическую борьбу с классом капиталистов и на самостоятельную политическую борьбу. Эти революционеры считали, что рабочий класс, который усвоил мысль о политической свободе — это уже сознательный пролетариат. Но если рабочие стремятся только к политической свободе, их классовое сознание ещё не развито, не стало ещё классовым сознанием. На высшую ступень политического развития пролетариат поднимается лишь тогда, когда научится:

• а) ясно понимать свои особые классовые интересы,
• б) понимать своё отношение к буржуазии и её государству,
• в) понимать причину своего подчинения эксплуататорам.

Тогда политическая свобода — важнейшая вещь для рабочих — перестанет играть в их глазах роль лекарства, способного излечить все болезни общества, а станет тем, чем должна быть — лишь средством, инструментом для лучшей подготовки пролетариата к завоеванию власти. С помощью политической свободы пролетариат ставит перед собой цель экономического освобождения, т. е. высшую цель, которой должна быть подчинена политическая борьба как средство достижения этой цели.

После ареста первых социал-демократов их ряды всё больше заполняются интеллигенцией, чей революционаризм возродился под влиянием голодовки 1891-92 гг. По мнению этой интеллигенции, пропаганда революционного марксизма и классовой борьбы разбивает силы борцов с самодержавием. Эта борьба, по её мнению, должна быть внеклассовой, «чисто политической», без всякой примеси социализма, только за демократию. Выступать за социализм следует лишь после победы над самодержавием. Поэтому для большинства русских интеллигентных революционеров — «чистых политиков» проповедь революционного марксизма стала ересью.

На это первые марксисты отвечали: когда русская буржуазия покончит с самодержавием, она будет пользоваться добытыми ею политическими правами всякий раз, когда найдёт это полезным. Она будет не только свободно собираться, говорить, писать, избирать и т. д., как это утверждают «чистые политики». Прежде всего и больше всего буржуазия сделает добытые политические свободы орудием своего экономического господства и благосостояния. Буржуазия и говорит о политических свободах лишь тогда, когда понимает их важность как средства экономически обеспечить себе победу. А разве рабочие должны вести себя иначе? Выходит, что они должны спокойно смотреть, как капиталисты обделывают свои делишки, а политическая свобода в их руках сама превращается в орудие эксплуатации пролетариата. Не вернее ли будет сказать, что рабочим самим необходимо пользоваться политическими правами для своей экономической свободы? А если так, то плохо ли поступают марксисты, которые пытаются научить этому рабочих заранее? Ведь между «чистым политиком» и революционным марксистом разница только в том, что «политик» говорит рабочим: «старайся завоевать политические права, разбить цепи рабства — ради свободы», а марксист к этому добавляет: «и умей на практике пользоваться свободой, умей с её помощью дать отпор буржуазии и свергнуть её с власти».

Почуяв в лозунге старых марксистов угрозу буржуазии и пользуясь их арестами, новые марксисты пытаются вести за собой рабочее движение на путь отказа от революционной борьбы. Они постепенно прячут свой лозунг политической борьбы и выдвигают лозунг борьбы только за прибавку зарплаты, сокращение рабочего дня, предлагая политическую борьбу предоставить буржуазии. Всё равно, впереди буржуазная революция, и у власти должна оказаться буржуазия. Эти идеи ярче всего выражала основанная в 1897 г. в Петербурге нелегальная газета «Рабочая мысль». В рабочем движении возникает течение т. н. «экономизма».

Хотя «экономисты» на время захватывают многие рабочие организации, социал-демократия старого, революционного типа сохраняется. Её органом становится киевская «Рабочая Газета».

Часть 6 →

Подготовили: С.Юдина, М.Иванов.