1917 год в Москве. Из воспоминаний академика К. В. Островитянова.

Из книги активного участника Московского вооруженного восстания в октябре 1917 г., выдающегося советского экономиста акад. К.В. Островитянова «Думы о прошлом. Из истории первой русской революции, большевистского подполья и октябрьских боев против контрреволюции в Москве», М, Издательство «Наука», 1967 г.

После Февральской революции

Двадцать седьмого февраля на квартире старого большевика В. А. Обуха собрались большевики — члены Московского областного бюро ЦК РСДРП(б) и Московского комитета. Они обсудили организационные мероприятия в связи с начавшейся в Петрограде революцией. Тут же была составлена листовка: «Товарищи, бросайте работу! Солдаты! Помните, что сейчас решается судьба народа! Все на улицы! Все под красное знамя революции! Выбирайте в Советы рабочих депутатов! Сплачи­вайтесь в одну революционную силу!»[1].

28 февраля листовка была расклеена по Москве.

1 марта в обращении к солдатам Московский комитет и Областное бюро ЦК партии призвали выступить против само­державия вместе с рабочим классом. В тот же день Москов­ский комитет обратился со специальным воззванием к рабо­чим, рекомендуя им выбирать в Московский совет рабочих депу­татов, преданных делу революции, хорошо понимающих задачи рабочего класса, а также создавать фабрично-заводские коми­теты.

Первые дни Февральской революций были днями какого-то всенародного ликования. Многим казалось, что исчезли все классовые противоречия и настало царство Исайи, когда «волк почиет со агнцем». Все нацепили красные бантики, всюду рея­ли огненные революционные флаги — все окрасилось в цвет революции, о котором говорилось в популярной песне: «То наша кровь горит огнем, то кровь работников на нем».

В. И. Ленин писал, что революция победила так скоро имен­но потому, что «в силу чрезвычайно оригинальной исторической ситуации слились вместе… совершенно различные потоки, со­вершенно разнородные классовые интересы, совершенно проти­воположные политические и социальные стремления»[2].

С одной стороны, глубоко революционный пролетариат и трудящиеся массы, идущие за большевиками, и мелкая буржу­азия, колеблющаяся между пролетариатом и буржуазией, с другой — крайне правые элементы, вроде Пуришкевича и Шуль­гина, пытавшиеся спасти самодержавие, устранив наиболее не­терпимые элементы гниения и распада, или представители дум­ского блока в лице Милюкова, Гучкова и К⁰ в сговоре с англо­французским империализмом, стремящиеся к захвату власти в интересах доведения захватнической войны до победного конца.

Первая революция и последующие революционные процес­сы, происходившие в стране в обстановке военных поражений и хозяйственной разрухи, подорвали вконец самые основы само­державия.

В результате всего этого царское самодержавие, просущест­вовавшее сотни лет, только в 1913 году отпраздновавшее трех­сотлетие дома Романовых, так жестоко расправившееся с пер­вой русской революцией, оказалось колоссом на глиняных ногах.

Придя несколько в себя от впечатлений первого дня осво­бождения, я с головой окунулся в агитационно-пропагандистскую работу. 2 марта, когда еще о новой структуре Замоскво­рецкой партийной организации не успели подумать, собрались члены нашей студенческой большевистской ячейки с участием представителей большевиков завода Михельсона и некоторых других предприятий.

Решено было 3 марта в Коммерческом институте организо­вать большой митинг рабочих района, в первую очередь завода Михельсона, который еще в годы царизма был нашей опорой. Заранее были распределены роли. По вопросам внутренней по­литики от большевиков должен был выступить А. Гуревич (Бо­рисов), а выступление по вопросу о войне и внешней политике поручили мне.

К.В.Островитянов

Впервые двери института открылись для рабочих. Самая большая аудитория института была заполнена до отказа, были заняты балкон и все проходы. Студенты в подавляющем боль­шинстве шли за кадетами, меньшевиками и эсерами, многие же рабочие — за большевиками. Председателем митинга выдвину­ли меня как только что освобожденного из тюрьмы. Псевдоним я себе выбрал тогда Острожкин. Это было первое большое собрание, которым мне пришлось руководить. Протекало оно очень бурно. Сначала выступили студенты и какие-то «интел­лигенты» — их выступления были главным образом меньше­вистско-эсеровского толка, крайне напыщенные, переполненные общими фразами о свободе, равенстве, единстве всех классов, о поддержке фронта, который теперь борется за свободную Россию и т. д.

Надо было повернуть митинг в сторону трезвого марксист­ского анализа совершающихся событий, дать им оценку с боль­шевистских позиций. Слово предоставили Гуревичу. Он с иро­нией отозвался о тоне и характере речей предыдущих ораторов и предостерег от переоценки классового единства, сославшись на опыт французской революции и русской революции 1905—1907 годов, отметил, что политика буржуазии контрреволюци­онна, и призвал рабочий класс к сплочению, созданию фабрично-заводских комитетов на всех предприятиях, избранию в Со­веты рабочих депутатов стойких и надежных защитников интересов рабочего класса, к вооружению. Как и надо было ожидать, речь вызвала горячее одобрение со стороны присут­ствовавших рабочих и возмущение со стороны студентов, кото­рые особенно резко протестовали против вооружения рабочих. Аплодисменты и крики одобрения перемешивались с криками негодования и свистками.

Я старался быть по возможности объективным: когда стра­сти накалялись, призывал обе стороны к спокойствию, делал замечания по поводу нарушения порядка также обеим сторо­нам. Этим я в какой-то мере завоевал уважение аудитории. И предоставление мне слова было встречено благожелательно.

В своем выступлении я постарался дать анализ современной стадии капитализма, когда интересы различных группировок империалистических держав столкнулись, что привело к первой мировой войне, показал ее империалистический характер с обе­их сторон и закончил лозунгом «Долой войну!».

Аудитория более или менее спокойно прослушала часть мое­го выступления, посвященную общей характеристике современ­ного капитализма, но когда студенты поняли, к чему я клоню, когда они услышали призыв «Долой войну!», то крайне воз­мутились. Аплодисменты рабочих и крики озлобления и нена­висти слились в какую-то дикую какофонию, прошло много вре­мени, пока наступил относительный порядок.

Несмотря на протесты студентов, при поддержке рабочих нам удалось провести большевистскую резолюцию. В резолю­ции говорилось о необходимости призвать международный ре­волюционный пролетариат к единению для свержения своих правительств и прекращения войны, передачи власти Советам рабочих и солдатских депутатов, реорганизации милиции и во­оружения народа.

Этот митинг показал, какие большие трудности предстоит преодолеть большевикам, чтобы довести до сознания масс, в своем большинстве еще находившихся под влиянием меньше­виков и эсеров, ленинскую идею пролетарской революции.

Атмосфера после моего выступления до такой степени нака­лилась, что некоторые студенты готовы были пустить в ход против меня «аргументы» и «доводы», которые применяются в состязании боксеров, а не в словесных диспутах. Поэтому я уходил под охраной вооруженных рабочих с завода Михель­сона. У выхода я встретил студента-земляка, с которым до того был в довольно дружеских отношениях. «Здравствуй, сколько лет, сколько зим», — приветливо обратился я к нему, протяги­вая руку. «Извините, — сказал он строго официальным холод­ным тоном, — после того, что произошло, мы с вами больше не­знакомы». Это не помешало ему некоторое время спустя обра­титься ко мне с какой-то просьбой, причем тон у него был весьма заискивающий. К сожалению, таких случаев в те горя­чие дни было довольно много.

Когда улеглись первые радостные переживания, связанные с низвержением царского самодержавия, сильнее стало ощу­щаться действие законов классовой борьбы.

Перед вышедшими из подполья большевистскими организа­циями сразу же встали большие задачи. Успешному решению их способствовало то, что теперь выходили большевистские газе­ты «Правда» и «Социал-демократ», имелись руководящие орга­ны московской партийной организации — Московский и рай­онные комитеты, уделявшие большое внимание оформлению уже имевшихся большевистских ячеек и созданию новых.

Учитывая старые революционные традиции, Замоскворецкий райком поселился в здании студенческой столовой Коммерче­ского института. Он занял сравнительно небольшую комнату наверху, в мезонине. К ней со двора вела деревянная крутая лестница. Очень скоро эта комната стала популярной не только среди большевиков Замоскворечья, но и среди широких слоев рабочих и солдат, все более тяготевших к большевистской пар­тии. Теперь здесь с раннего утра до позднего вечера толпились рабочие, представители фабрик и заводов, они обращались в райком не только по чисто партийным, но и по самым разно­образным профессиональным и производственным вопросам, свя­занным с конфликтами между рабочими и предпринимателями. Замоскворецкие партийные организации с первых дней рево­люции развернули большую организационную и агитационно-пропагандистскую работу на фабриках и заводах, а также среди населения района.

В первую очередь были оформлены ячейки на заводах Михельсона, Густава Листа, бр. Бромлей, «Поставщик», фабрике Эйнем и на других предприятиях, в высших учебных заведениях и учреждениях. В начале апреля по инициативе большевиков Даниловской и Рябовской мануфактур и завода «Мотор» был оформлен Даниловский подрайон, избран подрайонный коми­тет. Его возглавил Ф. Р. Кольцов.

Наряду с агитаторами, так сказать, профессионалами в аги­тации и пропаганде большевистских идей принимали активное участие и рядовые партийцы. Одни выступали с докладами на митингах и собраниях, другие вели беседы с населением. На улицах, площадях, в очередях в то время часто стихийно вспы­хивали споры, которые превращались в серьезные дискуссии, на большевиков сыпались чудовищные обвинения со стороны кадетов, меньшевиков, эсеров, анархистов. Разъяснение мас­сам действительных взглядов большевистской партии в этих условиях приобретало важное значение.

Большую роль в пропаганде большевистских идей играла организация общерайонных митингов и собраний в больших аудиториях: в Коммерческом институте, в театре Струйского (теперь филиал Малого театра), в Учительском доме и т. д. Несмотря на то, что первое время после Февральской револю­ции большим влиянием на массы пользовались меньшевики и эсеры, большевики часто выходили победителями в спорах и дискуссиях благодаря большей организованности и активности. Существенную помощь нам оказывали рабочие завода Михельсона и других предприятий района, выступавшие на стороне большевиков.

Я в эти дни испытывал огромный душевный подъем, с утра до вечера, не зная устали, бегал с предприятия на предприя­тие, с митинга на митинг. Но надо было навестить своих — они так за меня волновались — и числа 10 марта я уехал в Сасово.

Дома меня встретили радостно и приветливо. Отец — как блудного сына, братья и сестры — как героя, а мать — как дорогое дитя, избежавшее большую опасность. Первые дни я отдыхал, окруженный вниманием и заботой матери и всех чле­нов семьи, и не вмешивался в общественную жизнь, после ре­волюции и здесь забившую ключом. Только дома, в семье, у нас происходили постоянные стычки с отцом по поводу проис­ходящих событий. Но долго удержаться на позиции невмеша­тельства мне не удалось.

На площади, возле церкви, в которой служил мой отец, собрался митинг. Все выступавшие, злоупотребляя пышными фразами, с преувеличенным пафосом говорили о свободе, единении всего народа, о поддержке Временного правительства, о войне до победного конца — все в эсеровско-меньшевистском и кадетском духе.

Пришлось мне взять слово. Я влез на стол и начал речь. Когда наиболее яростные сторонники Временного правитель­ства догадались, куда я клоню, то подняли шум и даже попы­тались стащить меня со стола. Постепенно я все-таки овладел аудиторией. Шаг за шагом я дал большевистский анализ сло­жившейся обстановки, вскрыл классовый характер внутренней и внешней политики Временного правительства, его неспособ­ность удовлетворить требования рабочих и крестьян, справиться с разрухой и сделал вывод, что все острые проблемы, постав­ленные перед страной ходом истории, могут быть разрешены пу­тем немедленного заключения мира и передачи власти в руки рабочих и крестьян. Это был базарный день. На митинге при­сутствовало много как сасовских крестьян, так и из окрестных сел, а также местных торговцев, кулаков и представителей сельской интеллигенции. Мое выступление прозвучало, как взрыв бомбы.

Во-первых, собравшиеся в подавляющем большинстве до сих пор не видели и не слышали ни одного большевика. Для них на основании ходивших слухов большевики были предате­лями родины, немецкими агентами.

Во-вторых, в роли большевистского агитатора выступил сын уважаемого в Сасове иерея, окончивший семинарию. О моих революционных настроениях и тюремном заключении знали лишь очень немногие, близкие к нашей семье люди.

Одних это удивило и заставило более серьезно отнестись к большевизму, других возмутило, и лишь у немногих участников митинга, главным образом из молодежи, вызвало интерес и даже в какой-то мере сочувствие.

Отец был очень недоволен и расстроен моим выступлением. Я видел, какие страдания причиняю ему своим поведением. Мне тоже было горько сознавать растущее отчуждение между нами.

Возникшая в нашей семье со времен семинарии проблема отцов и детей все более обострялась.

…Приехав в Москву, я немедленно включился в напряженную работу Замоскворецкой партийной организации. Меня райком использовал главным образом как агитатора-пропагандиста. Я бегал по фабрикам и заводам района, выступал на общерайонных митингах, сражался с меньшевиками, эсерами, анар­хистами, стараясь привлечь рабочие массы на сторону больше­виков.

Февральская революция поставила ряд новых вопросов: об отношении к Временному правительству, к войне, о дальней­ших путях и перспективах развития революции. Среди час­ти руководящих работников обнаружились шатания и коле­бания.

Каменев в своих выступлениях на собраниях и в печати выдвигал оппортунистические идеи об условной поддержке Вре­менного правительства, о необходимости продолжения войны и организационного объединения большевиков с меньшевиками. Нашлись и в московской организации отдельные члены пар­тии, разделявшие взгляды Каменева, как, например, Рыков и Ангарский.

Партийные организации как Петрограда, так и Москвы, вос­питанные на идеях Ленина, дали решительный отпор линии Каменева и его сторонников.

Чрезвычайно важным событием в жизни московской партий­ной организации, как и всей партии, явился приезд Ленина в Петроград.

По времени он совпал с Первой Московской общегородской конференцией РСДРП(б), состоявшейся 3—4 апреля 1917 года. Сообщение о приезде Ленина в Петроград было встречено на конференции бурными, долго не смолкавшими аплодисментами. Конференция послала телеграмму Владимиру Ильичу, в кото­рой приветствовала его как вождя революционной социал-де­мократии и выражала желание видеть его в Москве.

7 апреля в «Правде» были опубликованы знаменитые Ап­рельские тезисы Ленина, а 12 апреля они появились на страницах газеты «Социал-демократ». В тезисах был дан четкий, ясный ответ на вопрос о перспективах и путях перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую.

Еще в 1912 году во время Балканской войны в тезисах «К вопросу о некоторых выступлениях рабочих депутатов» ярко выражена мысль о назревании социалистической революции. Ленин ставит вопрос: чем характеризуется современное поло­жение? — и отвечает: «а) крайним обострением борьбы рабо­чего класса с буржуазией (дороговизна жизни — массовые стач­ки — империализм держав, их бешеная конкуренция из-за рын­ков, их близость к войне) и б) близостью осуществления социа­лизма. Рабочий класс всего мира борется не за признание сво­их прав на социалистическую партию, а за власть за новое устройство общества».

Ленин считает крайне важным сказать с думской трибуны «о близости торжества (неминуемого торжества) социализма…»[3]. В этой чрезвычайно сжатой, четкой и точной формулировке дано строго научное концентрированное выражение концепции социалистической революции.

В «Письмах из далека» и особенно в Апрельских тезисах В. И. Ленин выдвинул важнейшее положение, обогатившее тео­рию марксизма, о том, что наилучшей политической формой диктатуры пролетариата в наших условиях является Респуб­лика Советов. Ленин со всей решительностью заявил, что боль­шевистская партия не должна оказывать ни малейшего доверия и какой бы то ни было поддержки Временному правительству и направить свои усилия на подготовку масс к захвату власти Советами и установлению пролетарской диктатуры.

Тем самым перед большевистскими организациями, рабочим классом и трудящимися всей страны была поставлена огромной важности задача перехода от буржуазно-демократической к со­циалистической революции.

Идея социалистической революции в отсталой стране, только что сбросившей иго самодержавия, была крайне смелой. Но непоколебимая уверенность Ленина в ее близости явилась за­мечательным образцом научного предвидения, глубокого про­никновения в экономику и классовую структуру России и ши­рокого обобщения тенденций развития современного империа­лизма.

Ленинские Апрельские тезисы встретили горячее одобрение со стороны большевистских партийных организаций страны, а также многих собраний рабочих на фабриках и заводах. Бур­жуазия же при поддержке меньшевиков и эсеров начала кле­ветническую кампанию против В. И, Ленина.

Замоскворецкая районная конференция РСДРП(б) послала горячее приветствие Ленину. Собрание рабочих фабрики «Волк и К⁰» единодушно приняло резолюцию, в которой говорилось: «Шлем привет идейному вождю т. Ленину, борцу за III Интер­национал, и разделяем его идеи, протестуем против лживой травли буржуазии и меньшевиков-оборонцев»[4].

Однако среди некоторой части руководящих работников Мос­ковской организации большевиков ленинские Апрельские тези­сы вызвали сомнение и колебания. Так, секретарь МК РСДРП(б) Р. С. Землячка только 20 апреля поставила тезисы Ленина на обсуждение Московского комитета, в конце засе­дания после рассмотрения ряда намного менее важных воп­росов.

Землячка выразила сомнение в целесообразности предложе­ний Ленина о переименовании партии и передачи власти Сове­там. Выступившие на заседании Я. Пече и Н. Козловский дали извращенное толкование смысла ленинских тезисов. Обсужде­ние тезисов не было закончено и перенесено на следующее за­седание, которое так и не состоялось.

24—29 апреля в Петрограде состоялась VII (Апрельская) Всероссийская конференция РСДРП(б). Она прошла под знаком единодушного одобрения идей Ленина, изложенных в Апрель­ских тезисах, и дала решительный отпор противникам социали­стической революции, осудила капитулянтскую позицию Каме­нева и его сторонников. Она вооружила партию конкретной про­граммой борьбы за победу социалистической революции в на­шей стране.

В первых рядах борцов за социалистическую революцию шла московская партийная организация.

Большевики Замоскворечья, как и Москвы в целом, пользо­вались любым поводом для разоблачения сущности политики буржуазии и соглашательских партий, направленной на огра­ничение революции рамками буржуазного парламентаризма. На фабриках и заводах шла острая борьба по самым разнообразным экономическим и политическим вопросам. Рабочие, естественно, стремились использовать революцию для улучшения своего по­ложения.

На предприятиях возникали стачки с целью повышения за­работной платы, реальный уровень которой в связи с быстрым ростом инфляции опускался все ниже. Шла борьба за введение восьмичасового рабочего дня. По мере обострения отношений между рабочими и предпринимателями последние все чаще стали прибегать к саботажу, к закрытию предприятий и уволь­нению рабочих. Рабочие же все с большей энергией боролись за осуществление контроля над производством. Меньшевики вы­сказывались за правительственный контроль и вместе с эсерами в этих конфликтах призывали рабочих к воздержанию от само­стоятельных действий до Учредительного собрания, мотивируя это необходимостью победоносно окончить войну, которая изо­бражалась ими как война за свободу и революцию. Эти призывы соответствовали целям русской империалистической буржуазии, их более откровенно выражали кадеты и Временное правитель­ство.

Только большевики поддерживали требования рабочих, разо­блачали империалистический характер войны и по существу контрреволюционную политику Временного правительства, под­держиваемого меньшевиками и эсерами.

Пожалуй, никогда так ярко не проявлялось единство эконо­мической и политической борьбы рабочего класса, как в этот переходный период от буржуазно-демократической революции к социалистической.

Выступления за экономические интересы сразу приобретали политическую окраску, а политические выступления вели к бо­лее радикальным экономическим требованиям и мероприятиям. Экономические выступления чередовались, а порой просто сли­вались с политическими.

Развертывались настоящие битвы между большевиками и меньшевистско-эсеровским блоком вокруг выборов в Советы рабочих депутатов, вокруг избрания фабзавкомов, городской и районных дум, вокруг политических кампаний «займа свободы», ноты Милюкова союзникам, так называемых июльских собы­тий, выступления генерала Корнилова, Московского государ­ственного совещания и т. д.

Каждое контрреволюционное действие Временного прави­тельства или идущих еще дальше него генералов, капиталистов и помещиков тут же вызывало революционное противодей­ствие. На чрезвычайно убедительных фактах и опыте обостря­ющейся классовой борьбы рабочие массы быстро научились от­личать друзей от врагов, за словесной шелухой видеть классо­вое содержание. Большевистская пропаганда, подкрепляемая фактами и всем опытом революционной борьбы тех бурных дней, была острым и чрезвычайно действенным орудием про­цесса массового просветления рабочих, солдат и крестьян. В этой обстановке влияние великих ленинских идей, овладеваю­щих массами, превращалось в мощную непреоборимую мате­риальную силу.

Введение восьмичасового рабочего дня проходило в обста­новке острой классовой борьбы. Надо было преодолеть не толь­ко сопротивление предпринимателей и администрации фабрик и заводов, но и поддерживавшего их буржуазного правитель­ства.

В этом отношении типична борьба, которая развернулась вокруг введения восьмичасового рабочего дня на фабрике Цинделя. В течение трех месяцев цинделевцы через своих предста­вителей И. Ф. Макарова и Н. К. Морозова совместно с представителями Мещеринской и Рябовской мануфактур вели пере­говоры с Комитетом московских фабрикантов о введении вось­мичасового рабочего дня. Фабриканты категорически отказыва­лись, ссылаясь на министра труда «социалиста» М. И. Скобе­лева, верой и правдой служившего капиталистам.

Замоскворецкий райком созвал по этому поводу специальное совещание, на котором были не только большевики, но и мень­шевики. Меньшевики высказались за отсрочку введения вось­мичасового рабочего дня, мотивируя это интересами войны до победы. Представители райкома Ю. Мышкин, М. Хлоплянкин, пишущий эти строки и другие большевики выступили за немед­ленное его введение и против какой бы то ни было поддержки войны, которая после Февральской революции не изменила сво­его империалистического характера. Совещание высказалось за введение на фабриках и заводах восьмичасового рабочего дня. После этого совещания рабочие и фабрично-заводские ко­митеты предприятий Замоскворечья стали действовать реши­тельней и энергичней.

Когда председатель фабкома фабрики Цинделя А. С. Банду­рин поставил аналогичный вопрос перед управляющим, то полу­чил отрицательный ответ. Управляющий заявил, что он может подчиниться только приказу министра труда Скобелева.

Бандурин ему ответил: «Мы не подчиняемся приказам мини­стра, а признаем только решения нашей партии»[5].

На следующий день на фабрике Цинделя явочным порядком был введен восьмичасовой рабочий день. На заводе Михель­сона, фабрике Эйнем и на других предприятиях района также явочным порядном удалось ввести восьмичасовой рабочий день.

Даниловский подрайонный комитет большевиков созвал че­тырехтысячный митинг, который единогласно высказался за введение восьмичасового рабочего дня на всех предприятиях района.

Чтобы не выполнять подобные требования, предпринимате­ли шли на закрытие предприятий и увольнение рабочих. Так, владелец фабрики Котуар объявил о закрытии фабрики и ло­кауте рабочих, причем по договоренности с городской управой поселил в спальнях рабочих 300 казаков. Но несмотря на ярост­ное сопротивление фабрикантов и заводчиков и поддержку их Временным правительством, рабочие продолжали явочным по­рядком вводить восьмичасовой рабочий день на все большем числе предприятий.

Уже в апреле-мае значительное число рабочих шло за боль­шевиками и целый ряд важнейших кампаний в районе проходил под руководством нашей партийной организации.

Мы ставили своей задачей разоблачение контрреволюцион­ной политики Временного правительства, стремились вовлечь массы в борьбу за диктатуру рабочего класса.

Наша партийная организация активно выступала против «займа свободы». По существу возобновилась дискуссия об от­ношении к войне. Меньшевики и эсеры старались доказать, что вести войну против Германии — значит защищать револю­цию. На многих заводах мы склонили на нашу сторону значи­тельное количество рабочих. В то время это было серьезной победой. 14 апреля общее собрание рабочих фабрики Демента приняло резолюцию против «займа свободы». 17 апреля вынес­ли решения против «займа свободы» с предъявлением Времен­ному правительству требования опубликовать тайные договоры общие собрания фабрик Брокар, Эйнем, рабочих и служащих Замоскворецкого трамвайного парка. 21 апреля собрание рабо­чих Даниловского подрайона — членов социалистического клу­ба — вынесло решение: «Ни копейки на войну». Подобные ре­золюции выносились и на некоторых других предприятиях рай­она.

Широкий размах получила кампания об отношении к Вре­менному правительству. Ряд передовых предприятий района выразил свое недоверие к политике этого правительства, стре­мящегося ограничить революцию рамками буржуазно-консти­туционного строя. В начале апреля рабочие завода Износкова в принятой резолюции отметили, что Временное правительство по своему классовому составу, по существу своей программы и деятельности не заслуживает доверия рабочих.

Передовые рабочие с тревогой следили за положением сверг­нутой династии Романовых. Они не доверяли Временному пра­вительству, справедливо считая, что под угрозой дальнейше­го углубления революции и обострения классовой борьбы бур­жуазия может пойти на сделку со свергнутым самодержа­вием.

Общее собрание рабочих и служащих завода Михельсона потребовало заключения Николая II в крепость и отмены содер­жания членам Государственного совета и Думы.

Рабочие и служащие Обозных мастерских выразили беспо­койство по поводу слухов о слабом надзоре за Николаем II и семейством Романовых и потребовали от Временного прави­тельства предоставить Николаю II и всему дому Романовых квартиру в Петропавловской крепости.

Известная нота Милюкова от 18 апреля о войне до побед­ного конца, отправленная союзникам, вызвала бурный протест со стороны значительной массы рабочих Замоскворечья, вы­лившийся в демонстрацию. Это движение было возглавлено на­шей партийной организацией и шло под нашими большевист­скими лозунгами. Уже 21 апреля на ряде предприятий Москвы и, в частности, Замоскворечья начались митинги, на которых ра­бочие с возмущением говорили об империалистическом выступ­лении Милюкова. На них принимались резолюции, осуждавшие внешнюю политику Временного правительства.

Узнав о ноте Милюкова, я поспешил в райком. Комната рай­кома была переполнена представителями предприятий. То и дело раздавались телефонные звонки с фабрик и заводов, со­общали о волнениях рабочих, спрашивали совета. Волнения ох­ватили не только рабочих, но и солдат.

21 апреля состоялись митинги протеста против ноты Вре­менного правительства на заводах бр. Бромлей, Михельсона и др. Рабочие бросили работу, а солдаты — казармы и вышли на улицу.

На Серпуховской площади (ныне Добрынинская) состоялся митинг. Выступавшие ораторы с возмущением критиковали им­периалистическую внешнюю политику Временного правитель­ства.

В Замоскворечье, в Александровских казармах, был разме­щен 55-й запасный пехотный полк. Александровские казармы находились рядом с заводом Михельсона. Партийная ячейка завода установила тесную связь с Полковым комитетом, участ­вовала в его заседаниях и проводила большую агитационно-пропагандистскую работу среди солдат. Особенно активен был представитель ячейки завода Михельсона Николай Васильевич Стрелков. Во главе Полкового комитета стоял член партии с 1904 года Сергей Осипович Крюков. Отношения, установив­шиеся между рабочими завода Михельсона и солдатами 55-го полка, были одним из первых и ярких проявлений назревшего единения рабочих и солдат, явившегося важным условием побе­ды Октябрьской революции. Солдаты 55-го полка в своей мас­се были уже распропагандированы большевиками, и нота Ми­люкова вызвала среди них возмущение.

Полковой комитет при активном участии членов завкома за­вода Михельсона, при яростном сопротивлении офицеров — чле­нов Полкового комитета ответил на ноту Милюкова участием в демонстрации протеста вместе с рабочими Замоскворечья.

Чувство возмущения, охватившее значительные массы рабо­чих Замоскворечья, нашло свое выражение в демонстрации про­теста, принявшей внушительные размеры. 22 апреля к трем часам на Серпуховской площади построились в колонны рабо­чие с красными знаменами и плакатами. На плакатах и транспорантах, наскоро изготовленных, были лозунги «Долой войну!» и др.

55-й полк вышел на демонстрацию в полном боевом воору­жении, с оркестром, под командой председателя Полкового комитета С. О. Крюкова. Офицеры категорически отказались участвовать в демонстрации. Над демонстрантами наряду с ло­зунгами против империалистической политики правительства на красном полотнище грозно реял лозунг: «Да здравствует едине­ние рабочих и солдат!»

Участие 55-го полка придало особую внушительность демон­страции, вызвало чувство злобы и страха у представителей бур­жуазии, стоявших в толпе москвичей, заполнившей тротуары.

Задорно и вызывающе звучал оркестр, исполняя революци­онные песни и марши. Бодро, по-боевому, в такт музыке с пе­нием революционных песен шагали демонстранты по Пятниц­кой улице, направляясь к зданию Московского совета рабочих депутатов. Колонны шли к центру и из других районов Москвы. Усилия меньшевиков и эсеров уговорить демонстрантов разой­тись успеха не имели. Демонстрация закончилась митингом на Красной площади.

Выступавшие ораторы клеймили позором империалистиче­скую позицию Милюкова и Временного правительства, угодли­во уверявших своих союзников —буржуазные правительства Англии и Франции, — что они и дальше готовы проливать кровь и отдавать жизни русских солдат, т. е. одетых в шинели кресть­ян и рабочих, во имя агрессивных целей и барышей капитали­стов и помещиков.

27 апреля возмущенные рабочие завода Михельсона вновь организовали митинг. Присутствовало на нем 2000 человек. Со­бравшиеся единодушно пришли к выводу, что Временное пра­вительство является выразителем интересов империалистиче­ской буржуазии, что оно зависит от иностранного капитала и поэтому не может выражать интересы народа и его стремления к демократическому миру. Собрание высказалось за необходи­мость перехода власти в руки Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.

Продолжались митинги и на других предприятиях. Митинги и демонстрации рабочих и солдат Петрограда, Москвы и других городов явились грозным предостережением для Временного правительства, и оно было вынуждено вывести из своего соста­ва наиболее ярых представителей империалистической буржуа­зии Милюкова и Гучкова. От «социалистов» были введены: меньшевики Скобелев и Церетели, эсер Чернов, сочувствующий эсерам Переверзев и народный социалист Пешехонов. На Керен­ского возлагались обязанности военного министра.

День 1 мая 1917 года был отмечен внушительной демон­страцией. В ней приняли участие различные партии. Над де­монстрантами реяли знамена, плакаты и транспаранты большевиков, эсеров, меньшевиков и других партий.

Замоскворецкий райком провел большую подготовительную работу. Здание студенческой столовки превратилось в какой-то табор, где люди писали или вышивали лозунги, прибивали красную материю к древкам, где толпились представители с предприятий, непрерывно трещали телефонные звонки. 1 мая демонстранты собрались на Серпуховской площади. Царило ве­селье и радостное возбуждение.

Первомайская демонстрация 1917 года явилась демонстра­цией нашей активности, сплоченности и организованности. Не­смотря на то, что мы в то время еще были в меньшинстве, она прошла в значительной мере под большевистскими лозунгами и в первых ее шеренгах развевалось знамя нашей большевист­ской партии, знамя Московского комитета и нашего райкома. Среди рабочих пиджаков и кепок выделялась военная форма солдат. Они шли по улицам Замоскворечья, неся плакаты с большевистскими лозунгами. Их вид вызывал ненависть у бур­жуазии, у замоскворецких купцов и страх у обывателей, запол­нивших густой толпой тротуары. Далеко разносилось дружное пение революционных песен и среди них бодрящие, боевые, призывные слова еще мало тогда известного Интернационала.

Я шел в колонне замоскворецких рабочих и вспоминал наши попытки организации первомайских забастовок и демонстраций в годы первой мировой войны, как мы с Семовских, сидя в камере Сокольнической тюрьмы, мечтали о массовой демон­страции в день 1 мая. Но тогда это было фантазией. А тут передо мной была реальная действительность. Особенно остро чувствовалась вся грандиозность совершающихся событий, сила и мощь идущего к власти пролетариата. Слова Интернациона­ла: «Мы наш, мы новый мир построим» — звучали не как не­сбыточная мечта, а как назревшая реальная задача революци­онной борьбы.

Создание коалиционного правительства с привлечением не­скольких «социалистов» мало что могло изменить в империали­стической внешней политике правительства.

Рабочие массы передовых предприятий стали выступать про­тив коалиционного правительства. 3 мая на собрании членов социалистического клуба Замоскворецкого района было заслу­шано два доклада: «за» и «против» коалиционного правитель­ства. Собрание высказалось против вхождения представителей социал-демократии в состав буржуазного правительства, моти­вируя это тем, что пролетариат должен продолжать борьбу с буржуазией, а не идти у нее на поводу. Собрание потребовало передачи власти в руки Советов.

18 мая собрание рабочих фабрики «Волк и К⁰» также потре­бовало передачи всей власти в руки Советов и переизбрало своего представителя в Совет рабочих депутатов, так как он высказался за доверие коалиционному правительству.

25 мая собрание рабочих Телефонного завода с участием представителей заводов Гантера, Доброва-Набгольца и других вынесло аналогичное решение.

Коалиционное временное правительство по-прежнему про­водило свою линию на продолжение войны до победного конца.

Политика Временного правительства, являющаяся концентри­рованным выражением интересов русской империалистической буржуазии, вступала во все более острое противоречие с инте­ресами и растущей сознательностью трудящихся масс.

Рост революционной сознательности рабочих и солдат нахо­дил отражение во все новых и новых выступлениях масс.

Керенский начал готовить наступление на фронте. Его дея­тельность как военного министра сводилась к тому, что он про­износил на самых высоких нотах псевдореволюционяые истери­ческие речи, призывая во имя революции и защиты свободы наступать на немцев. Соглашательские, меньшевистско-эсеров­ские вожди подпевали ему, стремясь заслужить благодарность русской и англо-французской буржуазии. Создавались отря­ды добровольцев и даже женские батальоны. Популярность Ке­ренского среди мелкобуржуазных элементов росла, воинственно настроенные, идущие за соглашателями женщины называли Ке­ренского «душкой» и с ненавистью говорили о Ленине и боль­шевиках, как об изменниках, продавшихся немцам.

Империалистическая буржуазия и генералитет знали дей­ствительную цену Керенскому — мыльному пузырю, всплывшему на гребень революционной волны, — и всему меньшевистско-эсе­ровскому блоку.

Кадетская профессорская газета «Русские ведомости» откро­венно писала, что, хотя кадеты и ценят государственную муд­рость Керенского, у них нет уверенности, пойдут ли массы за ним.

Контрреволюция не принимала их всерьез, но считала целе­сообразным временно использовать псевдопатриотическо-демократическую болтовню, чтобы под ее прикрытием подготовить переворот.

Между тем классовые противоречия в стране все более обо­стрялись.

3 июня собрался Первый съезд Советов рабочих и солдат­ских депутатов. Центральный и Петроградский комитеты боль­шевиков на 10 июня наметили мирную демонстрацию рабочих и солдат, которая выявила бы действительные настроения масс в связи со съездом. Съезд, в котором подавляющее большин­ство голосов принадлежало меньшевикам и эсерам, запретил де­монстрацию. Это не только не разрядило напряженной обста­новки в стране, особенно в Петрограде, вызванной политикой Временного правительства и поддержанной съездом, но подлило масла в огонь.

Положение обострилось вследствие того, что Временное пра­вительство на 18 июня назначило наступление на фронте.

Под давлением растущего возмущения рабочих и солдат Пет­рограда меньшевистско-эсеровский блок вынужден был согла­ситься на демонстрацию, но рассчитывал провести ее под пат­риотическими лозунгами поддержки фронта. Эти расчеты ока­зались, однако, построенными на песке.

Демонстрация в Петрограде, привлекшая до 500 тысяч ра­бочих и солдат, показала, что подавляющая масса трудящихся Петрограда сочувствует большевикам.

Московские меньшевики и эсеры также решили отметить день 18 июня митингами.

Замоскворецкий райком большевиков провел большую под­готовительную работу, на фабриках и заводах были организо­ваны митинги. На них агитаторы-большевики дали классовый анализ политики Временного правительства и требованию на­ступления на фронте противопоставили требование немедленно­го справедливого мира.

Состоялись митинги почти на всех площадях района: Серпу­ховской, Калужской, Даниловской и др. Рабочие с фабрик и заводов и солдаты из казарм организованно пошли на Серпухов­скую площадь. Над демонстрантами реяли красные знамена, полотнища и плакаты с лозунгами «Вся власть Советам рабо­чих, солдатских и крестьянских депутатов!», «Долой десять министров-капиталистов!», «За хлеб, мир и свободу!» Многие лозунги были непосредственно направлены против политики на­ступления.

С Серпуховской площади колонны по Пятницкой улице на­правились к зданию Моссовета. Тротуары по обыкновению были заполнены глазеющей толпой, посылающей немало угроз в ад­рес демонстрантов. На углу Пятницкой и Москворецкого моста возник митинг. Произошла острая словесная перепалка между большевистскими ораторами и меньшевиками и эсерами. Перед зданием Моссовета состоялся еще более многолюдный митинг, который показал, что симпатии масс на стороне большевиков.

Пропасть между политикой Временного правительства и на­строением масс все более углублялась. Общественная атмосфе­ра все более накалялась, политический барометр показывал приближение грозы и бури.

В ожесточенной борьбе прошли 25 июня выборы в Москов­скую городскую думу. Самую разнузданную и озлобленную кам­панию против большевиков развернули единым фронтом бур­жуазные и мелкобуржуазные партии.

Вспоминается многолюдный митинг на Большой Тульской улице. Докладчик-меньшевик в розовых красках рисовал дея­тельность министров-социалистов и доказывал неосуществи­мость большевистского лозунга захвата власти Советами. «На­ходясь в здравом уме и твердой памяти, — говорил он,— нельзя думать, что большевики в случае взятия власти могли бы про­держаться более нескольких дней». Кроме того, утверждал он, захват власти большевистскими Советами был бы актом, направленным не только против буржуазии, но и против большинства пролетариата, идущего за меньшевиками и эсе­рами.

Однако рабочие все больше проникались большевистскими идеями, что ярко проявилось и на этом митинге. После слаща­вой речи меньшевистского адвоката выступил молодой рабо­чий-большевик. Речь его была проста и доходчива.

«Меньшевики, — говорил он, — втирают нам очки. Они ду­мают, что рабочие ничего не понимают. Меньшевики сами вла­сти не берут и большевикам взять ее не дают. Им уж очень лестно сидеть рядышком с буржуями и помогать бороться с ра­бочими». Аудитория дружно аплодировала большевистскому оратору, хотя многие участники митинга в то время еще не расстались с меньшевистско-эсеровскими иллюзиями.

Идет предвыборное собрание в театре Струйского. Зал пе­реполнен. В президиуме собрания меньшевики, эсеры и кадеты. Докладчик, по-видимому кадет, разливается соловьем, говорит о свободе духа, о народном благе, о защите революционной Рос­сии и о войне до полной победы.

Его на трибуне сменяет Тер-Ваганян. Он резко критикует докладчика, разоблачая фальшь кадетских и меньшевистско-эсе­ровских деклараций и псевдопатриотических лозунгов. «Долой войну!» — провозглашает он. В ответ одни аплодируют, а дру­гие кричат: «Долой изменников, предателей родины!»

Присутствующие на собрании рабочие завода Михельсона и некоторых других предприятий горячо поддерживают больше­вистских ораторов и требуют переизбрания президиума. Но, когда чаша весов начинает перевешивать на нашу сторону, не­ожиданно ситуация резко меняется.

Одна из кадетских дам истерически вопит на весь зал: «Боль­шевики — воры, они крадут кадетскую бумагу. Вот он, — указы­вает она на Сергея Кириллова, — сегодня украл у нас обман­ным образом большое количество предвыборных плакатов и воззваний».

Оказывается, произошло следующее. Замоскворецкий райком испытывал недостаток в бумаге для предвыборной агитации. Кириллов прочитал объявление Пречистенского комитета ка­детской партии, приглашавшее студентов и курсисток расклеи­вать их предвыборную литературу. Он решил воспользоваться этим, чтобы добыть побольше бумаги и на обратной стороне кадетских плакатов и другой литературы печатать большевист­ские лозунги.

Своей идеей он поделился с Сергеем Каменевым, который ее одобрил. Немедленно они вдвоем, захватив студенческие би­леты Коммерческого института, отправились в Пречистенский кадетский комитет и выразили желание заняться распростране­нием кадетской литературы. Нагрузившись плакатами и воззва­ниями, пошли к себе, в Замоскворечье. Эта затея скоро обна­ружилась. Кадеты были до крайности взбешены. В первую ми­нуту Кириллов решил было отрицать это обвинение и сказать даме, что она ошиблась. Но положение осложнило неожиданное вмешательство Игоря Саблина — студента Коммерческого ин­ститута, беспартийного, но активно выступавшего на стороне большевиков. Он заявил: «Кириллов украл у вас полтора пуда бумаги, а вы обкрадываете все трудящееся человечество, при­сваиваете результаты его труда. Вы лицемеры. Мы отрицаем ваши фарисейские понятия о честности». Это была медвежья услуга. Кадеты предложили Саблину повторить свои слова на суде, на что он в пылу полемики заявил: «Когда угодно и где угодно».

Пречистенский комитет кадетской партии грозил привлечь С. Кириллова к суду за воровство. В сложившейся ситуации Кириллову ничего не оставалось, как поспешно покинуть ми­тинг. Замоскворецкий райком сделал Кириллову строгое вну­шение. До суда дело не дошло. Оно было улажено при посред­ничестве А. Халатова, бывшего в то время председателем 2-й Якиманской управы[6].

На выборах победили эсеры и меньшевики. Эсеры получили 58% голосов от общего числа голосовавших, кадеты — 17%, меньшевики — 12%, за большевиков голосовало 11%[7].

Но возмущение масс политикой Временного правительства продолжало расти. В Петрограде 3 июля произошли стихий­ные выступления рабочих и солдат. Центральный и Петроград­ский комитеты большевиков не считали их своевременными в тex условиях, но, стремясь придать им более организованный характер, на 4 июля назначили мирную демонстрацию. Вре­менное правительство распорядилось открыть по ней огонь. Улицы Петрограда окрасились кровью раненых и убитых.

Это послужило сигналом для выступления контрреволюцио­неров против большевиков и революционно настроенных рабо­чих и солдат. Начались аресты, большевистские газеты «Прав­да» и «Солдатская правда» были закрыты, а их помещения разгромлены. Временное правительство издало приказ об аресте В. И. Ленина.

Узнав об этом, Московский комитет 4 июля поставил на об­суждение вопрос: как реагировать на события в Петрограде. Большинство высказалось за демонстрацию. Но обстановка в Москве сильно изменилась. Контрреволюция подняла голову.

Замоскворецкий райком принял энергичные меры и все-таки вывел вечером на улицы значительное количество рабочих и солдат. Под лозунгами «Вся власть Советам!», «Долой десять министров-капиталистов!» демонстрация двинулась к Моссове­ту. По пути происходили стычки с враждебно настроенной тол­пой, которая вела себя вызывающе, пытаясь сорвать знамена и плакаты, бросая в демонстрантов камнями. Несмотря на это, колонны демонстрантов Замоскворечья приняли участие в ми­тинге протеста против контрреволюции на площади у Моссове­та и вернулись обратно в район.

Июльские события ознаменовали поворот в развитии револю­ции. В. И. Ленин в статье «Политическое положение» писал: «Лозунг перехода всей власти к Советам был лозунгом мирного развития революции, возможного в апреле, мае, июне, до 5— 9 июля, т. е. до перехода фактической власти в руки военной диктатуры. Теперь этот лозунг уже неверен, ибо не считается с этим состоявшимся переходом и с полной изменой эсеров и меньшевиков революции на деле»[8]. Ленин поставил задачу «собрать силы, переорганизовать их и стойко готовить к воору­женному восстанию, если ход кризиса позволит применить его в действительно массовом, общенародном размере…

Партия рабочего класса, не бросая легальности, но и ни на минуту не преувеличивая ее, должна соединить легальную работу с нелегальной, как в 1912—1914 годах»[9].

В июльские дни кадеты, меньшевики, эсеры и идущие за ними буржуа, торговцы, мещане чудовищно клеветали на боль­шевиков, обвиняли в том, что они агенты Германии, продав­шие родину за немецкие деньги. Контрреволюционеры, черно­сотенцы призывали открыто к разгрому большевистских орга­низаций, редакций газет. За провозглашение большевистских лозунгов, распространение большевистских газет, расклейку ре­волюционных плакатов арестовывали, избивали и даже убивали.

Силы реакции пытались организовать расправу над револю­ционными рабочими Замоскворечья. Было избито несколько че­ловек с завода «Мотор», один беспартийный рабочий, распро­странявший «Листок правды», был убит.

В результате июльских событий на предприятиях Замоскво­речья стали интенсивно готовиться к вооруженному восстанию. Более широкий размах получила работа по созданию Красной гвардии, начались усиленные поиски оружия.

Под влиянием июльских событий небольшая часть колеблю­щихся и неустойчивых трусливо выбыла из партии, но зато партия стала более сплоченной и развернула громадную аги­тационно-пропагандистскую работу на фабриках и заводах за социалистическую революцию и подготовку вооруженного вос­стания.

Огромную роль в деле мобилизации масс сыграл собравшийся вскоре после июльских дней VI съезд нашей партии, которым из подполья руководил В. И. Ленин.

Исходя из указаний Ленина, съезд нацелил партию на воору­женное восстание, на социалистическую революцию.

МК РСДРП(б) организовал широкое изучение и пропаганду решений съезда. Делегаты его выступили с докладами в За­москворецком и других районах. Замоскворецкая партийная организация горячо одобрила решения VI съезда и с еще боль­шей энергией взялась за подготовку восстания.

Чем дальше шло Временное правительство по пути контр­революции, тем больше росли авторитет и влияние большеви­ков среди рабочих и солдатских масс.

Возмущение вызвало введение Временным правительством смертной казни на фронте. 17 июля на собрании рабочих, со­стоявшемся в здании Коммерческого института, принимается следующее приветствие Ленину:

«Дорогой товарищ, Владимир Ильич! В эти дни разгула шо­винистических и реакционных сил, полной растерянности и беспомощности вождей мелкой буржуазии мы снова приветст­вуем в Вашем лице одного из самых стойких вождей революци­онного пролетариата»[10].

Рабочие Телефонного завода в своей резолюции, принятой на общем собрании 10 июля, характеризуют политику меньше­виков и эсеров как гибельную для революции, возлагают на них полную ответственность за июльские события и требуют положить конец клеветнической травле большевиков.

Заводы Михельсона, «Мотор» и ряд других предприятий За­москворечья выносят резкие резолюции протеста против трав­ли большевиков, введения смертной казни на фронте и приня­тия решительных мер к обузданию контрреволюции. Вместе с тем, учитывая возможность перехода на нелегальное положе­ние, заготавливаются паспорта, устанавливаются явки, выдви­гаются лица для поддержания связи и т. д.

Фабриканты и заводчики решили использовать ситуацию, сложившуюся после июльских дней, для экономического похо­да против рабочего класса, чтобы лишить его тех завоеваний, которых он добился в революционной борьбе. Они принимали меры к ограничению деятельности фабрично-заводских комите­тов, все чаще стали прибегать к испытанному средству — тай­ным и явным локаутам под предлогом недостатка сырья, топ­лива или прямо ссылаясь на чрезмерные притязания рабочих.

Как уже говорилось, после Февральской революции широкий размах получает борьба трудящихся за повышение заработной платы, за введение восьмичасового рабочего дня, развертывает­ся стачечное движение. На ряде предприятий явочным поряд­ком продолжает устанавливаться восьмичасовой рабочий день.

По мере роста политического сознания рабочие начинают постепенно переходить к контролю над производством и овла­дению им. При этом из их среды выдвигается много талантли­вых организаторов. Капиталисты же и их приспешники — уп­равляющие заводами, главные инженеры, мастера — все чаще становятся на путь саботажа.

…Московская партийная организация быстро приспособилась к условиям полулегальной работы, которую приходилось вести большевикам в те дни. Недаром она прошла тяжелый путь под­полья в годы первой мировой войны. Политическая борьба пар­тии против контрреволюции при этом умело сочеталась с упор­ной защитой интересов рабочего класса в период развернувше­гося экономического наступления буржуазии.

Еще в резолюции «Об экономических мерах борьбы с разру­хой», написанной В. И. Лениным и принятой I Петроградской конференцией фабзавкомов в начале июня, уделяется большое внимание рабочему контролю над производством.

По приезде в Замоскворечье я на случай перехода партии на нелегальное положение, с одной стороны, получил паспорт на вымышленную фамилию, а с другой — активно включился в агитационно-пропагандистскую работу. Новой формой было прикрепление агитаторов-пропагандистов к предприятиям в ка­честве секретарей фабрично-заводских комитетов. Этого удава­лось добиться там, где в фабзавкомах пользовались влиянием большевики.

Замоскворецкий райком откомандировал меня на должность секретаря заводского комитета завода Густава Листа. Это была хорошая школа. Я непосредственно окунулся в производствен­ную атмосферу, установил со многими рабочими личные отношения, отчетливее, конкретнее увидел, как они трудятся и жи­вут, более глубоко понял, каково направление их интересов.

В большинстве рабочие были людьми открытыми, обладав­шими природным умом и разнообразными способностями. Они не боялись резать правду-матку в глаза, смело, напористо и твердо отстаивали как свои политические позиции, так и эконо­мические интересы. Я восхищался их остроумием, колоритным народным русским языкам. Многие рабочие, в особенности мо­лодежь, тянулись к образованию.

На заводе пользовался авторитетом и популярностью меньшевик-объединенец Александров, умный человек, красноречи­вый оратор, активный член своей партии.

Моей политической задачей была борьба с его влиянием и влиянием его сторонников, разоблачение его соглашательских позиций. Я это делал, выступая на общих собраниях и митингax и просто беседуя с рабочими. Кроме того, в качестве секретаря завкома я включился в борьбу за экономические интересы рабочих.

На заводе было твердое большевистское ядро, служившее прочной опорой как политической, так и экономической борьбы: А. П. Карандасов, А. С. Трофимов, Балакин, Шергин, Н. А. Фе­доров, Широков, Угольников и др. Каждый из них вносил свой посильный вклад в наше общее партийное дело.

Заводской комитет в тех трудных условиях уже фактически осуществлял контроль над производством. Благодаря твердости и разумной линии его председателя А. П. Карандасова уста­новился порядок, при котором все свои основные распоряже­ния управляющий согласовывал с комитетом или его предсе­дателем. Наиболее важные вопросы в жизни и деятельности завода решались на совещаниях с участием управляющего и представителем заводского комитета. Управляющий был очень квалифицированным инженером, до тонкости знавшим свое дело и умевшим тактично проводить линию защиты интересов компа­нии. Но Карандасов и другие члены завкома обнаруживали хо­рошее знание производства, сообразительность, умение защи­щать интересы рабочих и убедительно обосновывать свои тре­бования. Это были достойные противники.

Поэтому поединки, иногда довольно острые, нередко конча­лись победой представителей рабочих, которые выдвигали свои предложения и умело доказывали свою правоту с точки зрения чисто хозяйственного подхода к делу.

То же самое происходило и на других предприятиях района. Так, на фабрике Цинделя, принадлежавшей франко-немецкому акционерному обществу, фабрично-заводской комитет поставил под свой контроль наем и увольнение рабочих, добился от администрации отпуска 40 тысяч рублей на организацию сто­ловой, предоставления особняка под детский сад и школу. Вы­воз готового товара с фабричного склада разрешался только по пропускам комитета.

На Варшавском арматурном заводе администрация решила провести сокращение рабочих, мотивируя это отсутствием сы­рья и топлива. Завком взял на себя обязанность снабжения за­вода сырьем и топливом. Это дело было поручено стойкому большевику, инициативному и способному организатору Чигаркову, отлично выполнившему задание.

Упорная борьба за введение рабочего контроля над произ­водством развернулась на Телефонном заводе. Председателем завкома там был Петр Алексеевич Семенов, член партии с 1905 года, очень культурный рабочий, знакомый с марксист­ской теорией, хороший организатор. Впоследствии он стал за­местителем председателя Замоскворецкого совета и членом райкома.

В своих воспоминаниях Семенов ярко описывает борьбу ра­бочих с администрацией и владельцами Телефонного завода. «Вскоре же после Февральской революции завком, председате­лем которого я являлся, решил ввести рабочий контроль. Дирек­тор завода Стрехцинский вынужден был принять наше решение, и мы приступили к его осуществлению. Узнав об этом, правле­ние акционеров — владельцев завода — уволило Стрехцинского и прислало на завод нового директора. Новый директор отверг наши требования о введении контроля. Тогда на общем собра­нии рабочих было решено ввести контроль явочным порядком, а самого директора арестовали. Возмущенные этим некоторые привилегированные служащие объявили забастовку и ушли с завода. Но мы не растерялись. Общее собрание рабочих избра­ло свое рабочее правление завода. В это правление от рабочих вошли Энштейн, я и от так называемых промышленных орга­низаций — большевик Альперович. Через несколько дней ста­ли возвращаться служащие-саботажники, но большинство из них мы не допустили на завод»[11].

Рабочее правление завода предложило Стрехцинскому, уволенному акционерами, занять место директора. Он согласился, но, получив от Союза фабрикантов и заводчиков строгое пись­мо, в котором в ультимативной форме ему предлагалось оста­вить работу, подчинился этому требованию, и правлению при­шлось все делать своими силами. Такое положение было более или менее характерно для многих предприятий Замоскворечья.

На новый контрреволюционный поход фабрикантов и завод­чиков замоскворецкие рабочие ответили энергичным отпором. Так, общее собрание рабочих завода «Мотор» приняло резолю­цию, в которой разоблачало скрытые локауты, используемые капиталистами, заявляло гневный протест против проекта о на­значении военных уполномоченных для разрешения конфликтов между рабочими и предпринимателями и требовало от Совета рабочих и солдатских депутатов принятия самых решительных мер по урегулированию промышленной жизни в интересах ра­бочего класса.

Замоскворецкие рабочие — металлисты, кожевники, тек­стильщики — приняли активное участие в борьбе против поли­тики локаутов фабрикантов и заводчиков, за установление ра­бочего контроля за производством.

Все это является ярким показателем глубокого перелома, который происходил в сознании и психологии рабочих масс. Еще задолго до Октябрьской революции они смотрели на фаб­рики и заводы как на наследство, которое к ним должно скоро перейти по историческому праву и которое поэтому надо охра­нять от теперешних хозяев.

Примерно через 46 лет мне пришлось напомнить об этой героической борьбе замоскворецкого пролетариата на экономи­ческой дискуссии в МГУ. Некоторые профессора выступили с утверждением, что национализация фабрик и заводов, проведен­ная Советской властью, была чисто формальным юридическим актом, а не овладением производством на деле. Я заявил, что так могут говорить только люди, не имеющие никакого пред­ставления, даже чисто книжного, о революционной борьбе рабочих того периода. Пролетариат фактически начал овладевать производством еще задолго до декрета о национализации, а пос­ле него это фактическое овладение проходило уже семимиль­ными шагами.

Продолжение

[1] «Листовки московской организации большевиков. 1914 — 1920». М., ОГИЗ, 1940, стр. 28.

[2] В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 31, стр. 16.

[3] В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 22, стр. 198.

[4] «Социал-демократ», 29 апреля 1917 г.

[5] Сб. «Октябрь в Замоскворечье», стр. 104.

[6] Полина Виноградская в своих воспоминаниях «Октябрь в Москве» (см. «Новый мир», 1966, № 4) утверждает: «Опознанный каде­тами на митинге Кириллов был так избит ими, что еле выжил». На самом деле его никто пальцем не тронул. Да и михельсоновцы в слу­чае такой попытки дали бы кадетам сокрушительный отпор. Непра­вильно указаны Виноградской инициалы Кириллова «М. И.», тогда как его звали Сергей Петрович.

[7] «Известия Московского совета», 28 июня 1917 г.

[8] В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 34, стр. 2.

[9] Там же, стр. 5.

[10] «Красное Замоскворечье». М., ОГИЗ, 1927, стр. 64.

[11] Сб. «Октябрь в Замоскворечье», стр. 49.