1917 год в Москве. Из воспоминаний академика К. В. Островитянова. — 2

мск17Часть 1

В Москве накануне Октября

Вся деятельность московских большевиков накануне Октября проходила под знаком подготовки социалистической рево­люции. На этом были сосредоточены все силы и энергия замо­скворецкой партийной организации, большую помощь которой оказывал Союз рабочей молодежи «III Интернационал», создан­ный по инициативе большевиков и в первую очередь райкома. Молодежь с энтузиазмом пошла за нашей партией и оказала ей огромную помощь как в подготовке Октября, так и во время октябрьских боев.

Да и могло ли быть иначе! Молодежи свойственны лучшие качества: смелость, энергия, свежесть впечатлений, чувство но­вого, передового, светлые мечты о будущем и жажда подвига во имя их осуществления.

В данном случае речь идет не просто о молодежи вообще, а о рабочей молодежи, плоть от плоти и кость от кости само­го передового и революционного класса современного общест­ва — пролетариата, в силу законов общественного развития призванного перестроить мир на началах коммунизма. Для мо­лодежи, в особенности рабочей, нет и не может быть более увлекательной цели, чем борьба за уничтожение насилия и эксплуатации и утверждение лучшего строя на земле — комму­низма!

Для большинства участников Октябрьской революции по­нятие «молодежь» было весьма условным. Многие члены пар­тии большевиков не были членами союза молодежи, но по воз­расту мало отличались от них, подобно тому как в нашей под­польной организации деление на «стариков» и «молодых» было весьма условным.

Для нас, «стариков», на два-три года раньше «молодых» вступивших в партию, это были незабываемые годы нашей юно­сти, годы революционной борьбы, смелых дерзаний и надежд.

Вскоре после Февральской революции на предприятиях За­москворечья при активном участии партийных организаций и районных комитетов партии большевиков стали создаваться молодежные организации. Замоскворецкий райком выдвинул на работу в них Женю Зелевинскую, Люсю Лисинову, Катю Кар­манову, Нюру Колпакову, Алешу Столярова, Лену Троицкую и др.

Впереди, как всегда, шел завод Михельсона. Уже в марте 1917 года на первое собрание молодежи пришло несколько сот человек. На фабрике Цинделя активно работал приехавший из Петрограда П. Г. Делюсин. Он проявил инициативу в деле со­здания молодежной организации. Его горячо поддержала пар­тийная ячейка фабрики. Здесь также обнаружилась большая тяга рабочей молодежи к организации и участию в революцион­ной борьбе под знаменем большевистской партии. В течение нескольких дней в Союз молодежи записалось более трехсот человек.

Стали возникать организации Союза и на других предприя­тиях Замоскворечья: на заводах бр. Бромлей, Густава Листа, Телефонном, на фабриках Эйнем, Брокар, Жако и т. д.

24 июня состоялось первое районное собрание Союза моло­дежи. Оно утвердило его официальное название: Союз моло­дежи «III Интернационал» — и избрало районный комитет.

Подобные организации начали создаваться в других райо­нах Москвы.

Параллельно существовал Союз молодежи при МК РСДРП(б), что было явно нецелесообразно. Это могло привести к разнобою в работе, помешать сплочению молодежи и концен­трации сил в канун социалистической революции.

8 октября на общегородской конференции Союза молодежи обе организации объединились. Конференция приняла устав и избрала Московский комитет.

В связи с обсуждением устава возникла дискуссия: одни делегаты настаивали, чтобы в Союз молодежи принимались только члены партии, но более молодые по возрасту. Другие, в том числе и представители Замоскворечья, возражали, дока­зывая, что Союз должен быть массовой организацией, объеди­няющей не только членов партии, но и беспартийную молодежь, сочувствующую большевикам. Победило последнее предложе­ние.

Меньшевики и эсеры Замоскворечья также пытались орга­низовать молодежь, но их соглашательская оппортунистическая программа, провозглашавшая политику мелких реформ при со­хранении буржуазного строя, призывавшая идти к социализму «медленным шагом робким зигзагом», конечно, не могла увлечь молодых рабочих. Поэтому попытки меньшевистско-эсеровского Социалистического союза молодежи проникнуть, например, на такие передовые предприятия, как завод Михельсона или за­вод Густава Листа, окончились полным крахом.

Социалистический союз молодежи нашел поддержку лишь в типографии Сытина и еще на двух-трех предприятиях За­москворечья. В основном же его членами были гимназисты, реалисты, т. е. учащаяся молодежь. Однако и их далеко не всех привлекала политическая платформа меньшевиков или эсеров. Вступление в организацию как бы удостоверяло их взрослость и самостоятельность. Они получали возможность манкировать учебными занятиями, освободиться от ограничений учебной дис­циплины, открыто курить, выпивать и пользоваться другими запретными плодами, которые, как известно, имеют в силу это­го особую сладость.

По иронии судьбы Союз молодежи «III Интернационал» и Социалистический союз молодежи территориально оказались рядом. Это служило причиной частых столкновений и возникновения дискуссий, которые велись на злобу дня. Одними из са­мых злободневных вопросов были вопросы о власти и об отно­шении к войне. Члены Социалистического союза молодежи яростно доказывали, что рабочие некультурны, малограмотны и поэтому не смогут управлять государством, их надо сначала научить грамоте, просветить. Представители нашего Союза мо­лодежи им отвечали, что, пока у власти стоит буржуазия, она будет стараться держать рабочий класс в темноте и невеже­стве, чтобы ей было удобнее его эксплуатировать. Среди передо­вых рабочих и интеллигенции, идущей в ногу с рабочим клас­сом, достаточно много людей, которые сумеют организовать управление государством в интересах народа. Социалистиче- скаи революция откроет перед рабочим классом доступ к обра­зованию. Прорвется неиссякаемый родник талантов, которые можно будет использовать в интересах народа.

Что касается вопроса о войне, то самое название Союза «III Интернационал» говорило о ленинской позиции его членов, которую они страстно защищали и пропагандировали в борьбе с оборонцами и откровенными империалистами.

Если представители меньшевистско-эсеровского союза моло­дежи в своих выступлениях старались подражать вылощенным адвокатам, говорить красивыми фразами, нарочито туманно, то представители большевистского союза молодежи по-пролетар­ски прямо и открыто вскрывали всю фальшь их напыщенных речей, вопиющие противоречия между словами и делами.

Война до победы, говорили они, нужна не рабочим и кре­стьянам, а буржуям, помещикам и их представителям — Родзянко, Львовым, — чтобы они могли владеть и распоряжаться всеми богатствами, жить в роскоши, в то время как рабочие и крестьяне — создатели всех этих богатств — будут прозя­бать в нищете и невежестве. Буржуазия всех стран наживает­ся на военных поставках, а русские и немецкие рабочие и крестьяне проливают свою кровь. Мы призываем к братанию на фронтах русских и немецких крестьян и рабочих, одетых в солдатские шинели, а русские правители Милюковы, Родзянко братаются с английскими купцами, французскими банкира­ми, миллионерами. Такая пропаганда была конкретна, убеди­тельна и доходчива. По мере приближения Октябрьской рево­люции и та весьма небольшая популярность, которой пользовался Социалистический союз среди рабочей молодежи, стремительно падала. А когда началась Октябрьская револю­ция, Социалистический союз обратился к большевистскому Союзу молодежи с предложением принять участие в помощи раненым. На деле же он использовал повязки Красного кре­ста, чтобы пробраться «к своим». Бесславный конец!

Союз молодежи «III Интернационал» с энтузиазмом и чи­сто юношеской энергией помогал большевистской партии в процессе подготовки и проведения Октябрьской революции. Большинство членов Союза молодежи вступило в отряды крас­ногвардейцев. Там они проходили военную подготовку, всеми правдами и неправдами добывали оружие. Молодые рабочие выступали на митингах, собраниях, пропагандировали больше­вистские идеи даже в очередях.

Во время октябрьских боев большинство с оружием в руках сражалось с белогвардейцами, юнкерами и офицерами и мно­гие пали смертью храбрых. Другие работали в санитарных от­рядах, многие стали связистами и разведчиками, участвовали в охране фабрик и заводов и наблюдали за порядком в районе.

Контрреволюция, однако, не дремала, все с большей энер­гией проводила мобилизацию своих сил для установления в стране военной диктатуры, хотя до поры до времени терпела декламации лидеров меньшевистско-эсеровского блока о «спло­чении живых сил революции», пока декламации служили при­крытием подготавливаемого буржуазией и генералитетом контр­революционного переворота. Это ярко показало Московское государственное совещание, созыв которого Временное пра­вительство мотивировало исключительностью переживаемого момента, требующего единения государственной власти со все­ми организованными силами страны. Но на деле это была по­пытка объединения всех контрреволюционных сил. Ему пред­шествовало Совещание общественных деятелей, созванное в особняке крупнейшего капиталиста Рябушинского и прошед­шее при его самом активном участии. На совещание были при­глашены самые махровые представители контрреволюции, об­щественные деятели и генералы. Достаточно назвать председа­теля IV Государственной думы украинского помещика Родзянко, лидера кадетов Милюкова, будущих вождей белогвардей­цев Алексеева, Каледина и Юденича.

Совещание высказалось за единую и сильную центральную власть, которая могла бы покончить с безответственным хозяй­ничанием коллегиальных учреждений, произвела бы полную отмену полковых комитетов, уничтожила институт комиссаров на фронте, восстановила в прежнем виде корпус офицеров, возвратив начальникам дисциплинарную власть. Совещание на­метило и будущего военного диктатора, который смог бы воз­главить эту единую и сильную центральную власть. Оно по­слало приветственную телеграмму генералу Корнилову, назначенному Временным правительством на пост Главно­командующего армией.

В декламациях Керенский и эсеро-меньшевистский блок клялись революцией, а своими действиями помогали контрре­волюции даже в выборе военного диктатора.

Центральный Комитет партии большевиков предложил пар­тийным организациям принять меры к разоблачению Москов­ского совещания как заговора контрреволюционной буржуазии против революции, вскрыть предательскую роль меньшевиков и эсеров, организовать массовые протесты рабочих, крестьян и солдат и в день его открытия, 12 августа 1917 года, при­звать пролетариат к однодневной политической забастовке.

Созванная 10 августа Московская общегородская конфе­ренция РСДРП(б) полностью одобрила постановление ЦК пар­тии.

Накануне открытия совещания с огромным подъемом про­шли митинги на фабриках и заводах Замоскворечья.

Мне пришлось в этот день выступать на собрании рабочих завода Густава Листа, где я еще продолжал работать в каче­стве секретаря завкома.

К этому времени влияние меньшевиков уже почти сошло на нет, а влияние объединенца Александрова сильно поубави­лось. В своем докладе я показал, что Московское государст­венное совещание представляет собой попытку со стороны Ге­нералитета и буржуазии мобилизовать силы контрреволюции для разгрома революции и установления военной диктатуры, а Временное правительство, равно как и весь меньшевистско-соглашательский блок, играет роль прямых пособников наме­чаемого злейшими врагами революции контрреволюционного переворота.

Александров, не решаясь выступить с открытым забралом, пытался отстоять промежуточную позицию между меньшеви­ками и большевиками. Меньшевиков он обвинял в том, что они отстают от рабочего движения, нерешительны в защите интересов рабочего класса и революции, а большевиков — в том, что они слишком забегают вперед и могут сломать себе шею и погубить революцию.

Рабочим завода уже набили оскомину речи Александрова, направленные на то, чтобы убедить их усесться между двумя стульями. Ораторы, выступавшие на митинге, указывали, что в такой момент, когда буржуазия и военщина пытаются рас­правиться с революцией, надо, наконец, объединенцам сказать «да» или «нет», где они — на стороне революции или контрре­волюции. Рабочие дружно проголосовали за большевистскую резолюцию и вынесли решение о забастовке.

В резолюции отмечалось, что Московское государственное совещание преследует задачу обеспечить торжество контрре­волюции, которое означало бы «затягивание до бесконечности империалистической войны, отмену Учредительного собрания под предлогом все новых и новых отсрочек, отмену всех сво­бод, отказ в земле крестьянам, усугубление хозяйственной раз­рухи, сдачи всех позиций, завоеванных революцией.

Ввиду этого мы, рабочие Софийского завода Акционерного общества «Густава Листа», считаем своим долгом всеми воз­можными средствами протестовать против Московского совеща­ния — этого наглого подлога народного мнения — и вменяем в обязанность нашим представителям во всех организациях поддерживать все решительные протесты против совещания вплоть до забастовок и демонстраций»[1]

205Большевики разбрасывают листовки на улицах Москвы в дни Государственного совещания. Август 1917 года

Аналогичные постановления принимаются и на других предприятиях. Рабочие Телефонного завода дают резкую оцен­ку Московскому совещанию как концентрации контрреволю­ционных сил всех видов и оттенков и участие в нем считают недопустимым.

Общее собрание рабочих и работниц фабрики Эйнем отме­чает в своем постановлении, что цель Московского совеща­ния — «задушить рабочее движение. Протестуем против по­литики Временного правительства, которое борется с револю­цией и поощряет контрреволюцию»[2].

Меньшевики и эсеры выступали за участие в совещании, но рабочие в большинстве шли за большевиками. На некоторых предприятиях доходило до рукопашных схваток. На заводе военного обмундирования «Поставщик» меньшевики и эсеры, когда большевики стали призывать рабочих к забастовке, об­лили их водой из пожарной кишки. Рабочие поддержали боль­шевиков и забросали меньшевиков камнями, а затем заставили сторожей открыть фабричные ворота и с революционными пес­нями вышли на улицу.

Рабочие ряда заводов Замоскворечья — Телефонного, Доб­рова и Набгольца, Износкова — выражали свое недовольство политикой меньшевиков и эсеров в Московском совете и тре­бовали его переизбрания.

Пропасть между пролетариатом и буржуазией все более и более ширилась, классовая борьба обострялась, перед решаю­щей схваткой происходила концентрация сил революции на одном полюсе и контрреволюции — на другом. Соглашатель­ские партии все более теряли влияние на массы. Всякое вы­ступление контрреволюции, всякая попытка посягнуть на ре­волюцию вызывали новый подъем революционной волны. В день открытия совещания Москва представляла собой не­обычное зрелище. Большой город был словно разбит парали­чом. В Замоскворечье прекратило работу не менее 30 крупных предприятий, а всего по Москве бастовало 400 тысяч рабочих. Трамваи не ходили, Большой театр, где началось Государствен­ное совещание, не освещался, повара и официанты ближайших ресторанов отказывались обслуживать его участников.

Всеобщая забастовка московского пролетариата 12 августа явилась грозным предостережением для контрреволюции и яр­ким показателем бурно и неотвратимо надвигающейся социа­листической революции.

Оценка Московского государственного совещания, данная большевиками и идущими за ними рабочими и солдатскими мас­сами, вскоре полностью подтвердилась.

Прошло не более двух недель, и генерал Корнилов высту­пил против Временного правительства, двинув войска на Петроград. Керенский и Временное правительство растеря­лись. Попытка корниловского мятежа была обречена на про­вал, так как рабочие и солдаты, идущие за большевиками, твердо стояли на страже революции. Генерал Корнилов и его сподвижники были арестованы, а генерал Крымов, придя в от­чаяние от неудачи, покончил с собой. Но и на этот раз, опра­вившись от страха, Керенский продолжал ту же политику со­глашательства. На место откровенных корниловцев были по­ставлены корниловцы, не успевшие себя скомпрометировать прямым участием в мятеже. Меньшевистско-эсеровское боль­шинство, господствовавшее в центральных органах Советов ра­бочих, солдатских и крестьянских депутатов, оказывало по­литике Керенского полную поддержку. Контрреволюция, при­крывающаяся фиговым листом словесной демагогии, была им милее подлинной революции. Известие о корниловском мятеже вызвало бурю возмущения среди рабочих и солдат Москвы.

Мне хорошо запомнилось утро 27 августа, когда в Москву пришло известие о мятеже. Во всех трудных случаях мы при­выкли первым долгом обращаться в Замоскворецкий райком, в нашу прославленную столовку. Так было и на этот раз. Ког­да я пришел в райком, там уже кипела работа: непрерывно звонили с предприятий района, приходили делегации, и всюду раздавался один и тот же клич: «За оружие!»

День 27 августа совпал с юбилейной датой — полугодовщиной Февральской революции. Это сочетание было чрезвычай­но символично для всей политики Керенского и его буржуаз­ного правительства, поддерживаемого меньшевиками и эсерами. Мы, агитаторы райкома, разошлись по митингам, которые бы­ли организованы в ряде крупных помещений района: в театре Струйского, в самой большой аудитории Коммерческого инсти­тута, в театре фабрики Цинделя, в Учительском доме на Боль­шой Полянке, на фабриках и заводах и в воинских частях. Речи наших агитаторов падали на благодатную почву и всюду встречали одобрение. Рабочим надоело ждать, они хотели не слов, а дела — активной борьбы против корниловщины с ору­жием в руках. В этом отношении характерно решение рабочих завода бр. Бромлей: «Общее собрание рабочих завода бр. Бром­лей, обсудив текущий момент, приняло решение: контррево­люционные силы страны во главе с генералом Корниловым объявили поход против революции и всех ее завоеваний. Воен­ная клика вместе с крупной буржуазией, сплотившись в одну шайку, подняли мятеж, предали Русь и свободу. Мы, предста­вители рабочего пролетариата Москвы, всегда стоявшего на страже революции, мы, рабочие завода Бромлей, как члены одной семьи революционного пролетариата, требуем немедлен­но вооружить рабочих, немедленно выдать оружие для сфор­мирования Красной гвардии рабочих как истинно революцион­ной армии»[3]. Заводской комитет завода Михельсона прини­мает решение: «Ввиду тревожного момента и возможности соглашательства верхов с контрреволюцией требовать от Сове­та вооружить рабочих»[4] — и выносит постановление послать в Совет делегацию из шести человек.

После возвращения делегации, которая, по-видимому, не добилась удовлетворительного ответа, завком считает необхо­димым изготовить на соответствующих заводах 12 тысяч вин­товок, 24 пулемета и 4 миллиона патронов в сверхурочное вре­мя. Поскольку же администрация не дает сырья, послать де­легацию в Петроград.

Местный комитет Замоскворецкого трамвайного парка 31 августа пишет письмо в Московский совет рабочих депута­тов, в котором доводит до его сведения требование рабочих организовать боевую дружину и просит выдать для ее воору­жения огнестрельное оружие в количестве 75 единиц[5]. Подоб­ные решения выносились и на многих других предприятиях За­москворечья.

Организация отрядов Красной гвардии и захват оружия на ряде предприятий района, таких, как, например, завод Ми­хельсона, «Мотор», начались с самых первых дней Февраль­ской революции. Эта работа велась в районе с ведома и при помощи райкома. Большое внимание уделял делу создания Красной гвардии и вооружения рабочих Московский комитет большевиков. Еще 14 апреля он заслушал доклад П. К. Штерн­берга, в котором он предлагал создать заводские дружины для охраны заводов, организовать партийные дружины или стрел­ковые общества, принять все меры для приобретения оружия. Доклад получил одобрение, и было вынесено решение об ор­ганизации Красной гвардии.

Большевистские ячейки, фабзавкомы и рядовые рабочие проявляли немало смекалки, добывая оружие. В феврале железнодорожники с Павелецкой дороги сообщили в райком, что на товарных складах хранится оружие эвакуированного вар­шавского охранного отделения. Рабочие завода Михельсона вместе со студентами Коммерческого института под командой Петра Арутюнянца захватили это оружие и замуровали в одну из стен гранатного корпуса 125 винтовок и 75 револьверов.

На заводе «Мотор» один из довольно многочисленных от­рядов Красной гвардии возглавил испытанный большевик Бик­ман. впоследствии член штаба Красной гвардии Замоскворец­кого района. На первых порах красногвардейцы отбирали ору­жие у городовых, доставали через солдат. Затем стали на заводе делать гранаты. Особенно активен был в этом плане бывший матрос с исторического броненосца «Потемкин» Ф. Т. Бурмистров. Он вместе с другими рабочими начинял бом­бы, а затем проверял их действие, устраивая пробные взрывы в Черемушках, в роще.

Один из активных рабочих фабрики Цинделя А. С. Банду­рин был переброшен на Тульский оружейный завод. Это об­стоятельство решено было немедленно использовать. В Тулу командировали члена фабкома Маркина, который привез 15 ре­вольверов.

211Помещение гранатного корпуса завода Михелъсона, где хранилось оружие Красной гвардии района

Активную помощь партийной организации оказывали чле­ны Союза молодежи «III Интернационал». П. Делюсин, один из организаторов молодежи на фабрике, придумал оригиналь­ный способ добычи пороха для начинки бомб. Он работал в гильзовой мастерской и знал, что в гильзах от снарядов часто попадаются мешочки с порохом. Делюсин с несколькими то­варищами организовал похищение этих мешочков. Его това­рищи должны были в ночную смену наполнять незаметно ме­шочками с порохом карманы его пальто, висевшего на вешалке, а он, выбрав удобный момент, должен был незаметно выйти из мастерской и отнести мешочки по условленному адресу, сдать Я. Я. Пече и как ни в чем не бывало вернуться в мас­терскую. Много раз эта операция удавалась, но однажды Делюсин попался. Администрация фабрики решила его уволить, но за него вступился фабком. Однако ему пришлось стать осто­рожнее и прекратить похищение пороха.

После корниловского мятежа движение за создание и воо­ружение Красной гвардии продолжалось и приняло еще более организованный характер.

Под руководством большевиков пролетариат готовился к решающей битве.

Новой проверкой для сил революции и контрреволюции явились выборы в районные думы Москвы.

Большевистская партия выступала одна против враждеб­ных ей партий кадетов, меньшевиков, эсеров и др. Московский комитет большевиков в своем обращении к избирателям писал:

«Все, кто за народные интересы, кто за скорейший мир… кто за жилища для народа, за ограничение прибылей буржуа­зии, за ее обложение, кто за власть народа, кто против смерт­ной казни, кто против соглашательства с врагами народа — все голосуйте на выборах в районные думы за описки социал-де­мократов интернационалистов.

Да здравствует победа рабочего класса!»[6]. (Социал-демократы интернационалисты — это не большевики, а левая фракция меньшевиков. Подробнее см. здесь — прим. РП).

В то время как все другие партии должны были предвы­борными напыщенными лозунгами и туманными обещаниями прикрывать свои действительные намерения, находящиеся в резком противоречии с жизненными интересами, надеждами и чаяниями широких масс трудящихся, большевики выступали с четкой, ясной, понятной для всякого трудового человека про­граммой, содержащей прямой ответ на самые острые и злобо­дневные вопросы, поставленные революцией. В этом и была их сила в те исторические дни, когда решались судьбы страны.

Замоскворецкий комитет развернул огромную агитационно-пропагандистскую работу на фабриках, заводах, в общежитиях, на площадях, в отдельных домах и даже частных квартирах.

Наша старая столовка в эти дни была в подлинном смысле штабом избирательной кампании: здесь концентрировались все сведения о подготовке выборов, отсюда рассылались агитаторы во все концы района, сюда поступали заявки на ораторов-боль- шевиков, давались указания и советы по вопросам, возникав­шим в ходе острых дискуссий на том или ином участке сло­весного боя. В этих сражениях участвовали не только доклад­чики и агитаторы-профессионалы, но и все, кто мог: если не речи произносили, то аплодировали речам или кричали и сви­стели, когда начинались враждебные выступления.

В Замоскворецком районе проводились выборы в две рай­онные думы: Калужскую и Пятницкую. Район разбили на ряд участков и выдвинули по каждому участку ответственных ор­ганизаторов.

В то время я уже не работал на заводе Густава Листа. Меньшевики окончательно потеряли среди рабочих влияние и утратили авторитет; таким образом, моя основная миссия была выполнена.

Райком назначил меня тогда ответственным за проведение избирательной кампании на участке, куда входили пред­приятия: Густава Листа, Трамвайная электрическая станция, завод Эйнем, Голутвинская мануфактура. Всю организаци­онную работу на этом участке взяла на себя Шура Родникова. Я же главным образом выступал на митингах и собра­ниях, причем часто на предприятиях, не входивших в мой уча­сток.

Предвыборная кампания показала, что настроения рабочих сильно изменились в пользу большевиков.

Временное правительство, буржуазные и соглашательские партии кормили рабочих, крестьян и солдат обещаниями, но ничего им не давали.

Кадеты — главная сила контрреволюции в рабочих кварта­лах, на фабриках и заводах — не пользовались никогда попу­лярностью, а после Московского государственного совещания и корниловского мятежа окончательно разоблачили себя. Мень­шевики и эсеры, ранее путавшиеся в ногах у двух основных бо­рющихся классов — буржуазии и пролетариата, перешли на сто­рону контрреволюции и вследствие этого потеряли всякий авто­ритет в глазах рабочих и солдат.

Дома, улицы и площади Замоскворечья были всюду за­леплены роскошно выполненными кадетскими и меньшевист­ско-эсеровскими плакатами, лозунгами, воззваниями, а боль­шевистские избирательные документы выглядели крайне блед­но и бедно, но избиратель-труженик за несколько месяцев революции быстро научился отличать форму от содержания, блестящую мишуру от действительных ценностей и реальных благ, широковещательную рекламу от подлинного революцион­ного действия. Поэтому на избирательных собраниях больше­вистские ораторы выходили победителями в дискуссиях с са­мыми выдающимися эсеро-меньшевистскими говорунами.

Ярко встает в памяти предвыборный митинг на Голутвин­ской мануфактуре. В своем докладе я рассказал о том, что могли бы сделать большевики для рабочих, солдат и городской бедноты, придя к власти в городских районных думах: спра­ведливо распределить жилой фонд и благоустроить окраины, переложить тяжесть налогового бремени на буржуазию, ре­шить продовольственный вопрос, провести реформу школьно­го дела и развернуть культурно-просветительную работу в интересах народа. Буржуазное правительство и эсеровско-мень­шевистская городская дума все свои усилия направляют на то, говорил я, чтобы не дать коммунальное хозяйство города по­ставить на службу рабочим и городской бедноте. Поэтому ко­ренной вопрос момента — захват власти пролетариатом и беднейшим крестьянством. В это упирается решение всех са­мых острых вопросов нашего времени: заключение немедлен­ного справедливого мира, принятие мер по борьбе с разрухой, обуздание капиталистов и установление рабочего контроля над производством и распределением, безвозмездная передача зем­ли в распоряжение крестьянских комитетов.

Что могли противопоставить этой большевистской програм­ме выступавшие на собрании эсеры и меньшевики? По суще­ству ничего, кроме жалких оправданий по поводу своей согла­шательской политики, запугивания ужасами анархии и беспо­рядка в стране, к которым будто бы приведут большевики, и увещаний ждать, ждать и ждать решения всех жизненных вопросов до победоносного окончания войны, ждать созыва Учредительного собрания, которое они старались отсрочить на неопределенный срок.

В передовой статье газеты «Социал-Демократ» от 24 сен­тября 1917 года — дня выборов в районные думы — отме­чается, что улицы Москвы пестрели «оранжевыми плакатами меньшевиков с довольно ядовитым вопросом: Кто мы? — ибо никто толком не знает, кто они и чего они хотят, — идут ли они с рабочим классом или уходят от него ради «хорошей бур­жуазии». Этот ядовитый вопрос с неменьшим основанием мог быть поставлен и эсерам, превратившимся из революционеров в прихвостней буржуазии.

Но рабочим надоело словоблудие эсеров и меньшевиков. Эти настроения очень хорошо выразил рабочий Голутвинской мануфактуры. Старик с седой окладистой бородой подошел ко мне по окончании собрания и сказал: «Мы голосовали за эсе­ров, они нас обманули, голосовали за меньшевиков — обману­ли. Теперь будем голосовать за вас — большевиков. Но если и вы обманете, то тогда лучше не показывайся на нашей фаб­рике». Мне не суждено было встретиться впоследствии с этим рабочим. Да и на Голутвинскую мануфактуру, которая теперь носит название «Красные текстильщики», я попал примерно через 45 лет как председатель правления Общества советско-чехословацкой дружбы. На встрече рабочих с делегацией Сою­за чехословацко-советской дружбы во главе с генеральным сек­ретарем ЦК Союза Яном Немец я рассказал об этом инциден­те теперь уже полувековой давности.

Рабочие Голутвинской мануфактуры не ошиблись, дружно проголосовав за список № 5 в сентябре 1917 года. Партия большевиков не обманула рабочий класс. Она явилась единст­венной партией, приведшей народ к победе Великой Октябрь­ской социалистической революции и построению социализма в нашей стране.

Выборы принесли блестящую победу большевикам. Они по­казали, что силы революции все более концентрируются под знаменем нашей партии, силы контрреволюции — под знаме­нем кадетов, соглашательские партии меньшевиков и эсеров быстро превращаются в генералов без армии.

По Москве в целом большевики получили свыше половины голосов избирателей и абсолютное большинство в 11 из 17 рай­онных дум.

В 5 районах из социалистических фракций наша была са­мой крупной. Только в Тверском районе, где жила преимуще­ственно буржуазия, абсолютное большинство получили кадеты.

Очень показательны итоги голосования в воинских частях Москвы. Из 17 819 солдат, принимавших участие в голосова­нии, 14 467 отдали свои голоса большевикам.[7]

Интересны данные о партийном составе гласных районных дум. По 16 районным думам было избрано:

кадетов — 174    большевиков — 328

народных социалистов — 11 трудовой интеллигенции — 5

эсеров — 96        объединенцев — 4

меньшевиков — 20        других групп — 5[8]

Происшедшие за три месяца сдвиги в настроении масс особенно наглядны, если сравнить итоги июньских выборов в Московскую городскую думу с результатами сентябрьских вы­боров в районные думы. При выборах в городскую думу в июне эсеры и меньшевики получили 70% голосов избирателей, а большевики всего 11%, при выборах же в районные думы в сентябре меньшевики и эсеры получили 19%, а большевики — 51%[9].

В Замоскворечье в обеих думах — Калужской и Пятниц­кой — большевики имели абсолютное большинство. Я был из­бран гласным IV Калужской районной думы. В Калужской думе на втором месте после большевиков была фракция каде­тов, меньшевики были представлены тремя гласными, а эсеры одним.

Председателем Думы был избран М. С. Ольминский, ста­рый большевик, член партии с 1898 года, профессиональный революционер, проведший много лет в тюрьмах, человек большой культуры, талантливый публицист.

Внешне он напоминал Деда Мо­роза: седые волосы и седая окла­дистая борода окаймляли полное с розовыми щеками лицо. С первого момента знакомства он внушал чувство уважения и симпатии.

Говорил он немножко запинаясь, короткими фразами, всегда очень четко и просто.

217

Б. М. Волин

Председателем управы был избран Борис Михайлович Фрадкин (Волин), член партии с 1904 года, участник револю­ции 1905—1907 годов, хороший журналист, живой, энергич­ный, инициативный человек.

Обязанности секретаря управы были возложены на Петра Георгиевича Арутюнянца, крупного организатора, показавше­го себя во время октябрьских событий смелым и мужествен­ным бойцом. С виду казался он очень строгим, мог сгоряча накричать и нагнать страху на подчиненных, но по существу был добрым и отзывчивым человеком.

Заведование отделом здравоохранения было поручено Бо­рису Соломоновичу Вейсброду, известному хирургу, члену партии с 1904 года, отделом народного образования — мне, продовольственным отделом — Артемию Багратовичу Халатову, до этого занимавшему пост председателя Второй Якиман­ской управы. Это был незаурядный человек, очень крупный организатор с большим размахом. Учась в Коммерческом институте, он не состоял членом подпольной большевистской ор­ганизации, но был с нами связан и в некоторых случаях помо­гал. В то же время он умел ладить с начальством и был на хорошем счету у директора института П. И. Новгородцева. Халатов активно участвовал в работе студенческой столовой. В наших спорах с так называемыми «экономистами» по пово­ду задач столовки он занимал промежуточную позицию, под­держивая то нас, то «экономистов». Но расхождения с нами переживал довольно болезненно и стремился поскорее нала­дить отношения. Когда произошла Февральская революция, Халатов примкнул к меньшевикам и в IV Калужскую район­ную думу был избран по их списку, между прочим вместе с А. Я. Вышинским. Но, и состоя в партии меньшевиков, Хала­тов не порывал с нами связи и в периоды травли, гонений иногда приходил нам на помощь. Мы знали, что он нестойкий, колеблющийся меньшевик. Поэтому при формировании упра­вы, ценя его организаторские способности, от имени больше­вистской фракции выдвинули его кандидатуру, но попросили Халатова дать подлиску подчиняться директивам фракции. Он такую подписку дал. С этого момента Артемий Багратович порвал с меньшевиками. В октябре 1917 года он участвовал в организации снабжения продовольствием наших бойцов и на­селения района. После революции Халатов в течение некото­рого времени оставался беспартийным, а затем вступил в пар­тию большевиков. Во фракции меньшевиков осталось два члена — Вышинский и рабочий с Сытинской типографии. Од­нако Вышинский благодаря красноречию и таланту полемиста причинял нам больше беспокойства, чем вся фракция кадетов, состоявшая, насколько помнится, из шести человек. Мне при­ходилось в тот период нередко испытывать на себе, каковы стрелы его красноречия. Мы не раз вступали в словесный бой на фабриках и заводах Замоскворечья, а затем и на собра­ниях IV Калужской районной думы. Спорить с ним было не­легко. Речи Вышинского, не очень глубокие по содержанию, отличались живой остроумной формой. В полемике он широко использовал приемы тонкой юридической казуистики. По вре­менам мне казалось, что полемика для него превращается в самоцель, в какое-то спортивное состязание. Причем он не пренебрегал никакими средствами, чтобы обеспечить себе победу. Приведу в качестве иллюстрации особенно запечат­левшийся в моей памяти факт, правда, из советского периода его деятельности.

В 1929 году было принято решение о введении во всех вузах с первого курса производственной практики. А. Я. Вы­шинский в то время был начальником Главпрофобра. Несколь­ко видных профессоров-химиков заявило, что нельзя прово­дить производственную практику на первом курсе химических вузов и факультетов, пока студенты не познакомились с хи­мией.

Вышинский созвал совещание химиков по этому вопросу, на которое пригласил и меня как заместителя ректора Института народного хозяйства им. Плеханова, где имелся технологиче­ский факультет.

Вышинский начал с того, что сослался на свой опыт юри­ста: «Вот перед нами студент первого курса юридического фа­культета, еще не изучивший судебного права. Я не представ­ляю себе, чтобы он пришел на заседание судебного процесса и не вынес для себя ничего полезного. То же относится и к химикам».

Проф. Н. А. Изгарышев, в то время декан технологического факультета Института народного хозяйства им. Плеханова, подает реплику: «Видите ли, Андрей Януарьевич, судебные процессы протекают открыто, а химические процессы проте­кают скрыто».

«Ну что ж, позвольте привести другой пример, — говорит Вышинский, — я — юрист, Островитянов — экономист. Я не представляю, чтобы мы пришли с ним на химический завод, не зная химии, и там для нас не нашлось бы места».

Другой профессор химии возразил ему: «Конечно, Андрей Януарьевич, нашлось бы — в фабзавкоме, в комячейке».

Тогда задетый за живое, Вышинский переводит разговор в чисто политическую плоскость: «Перед Октябрьской револю­цией меньшевики и эсеры утверждали, что Россия не доросла до социалистической революции, что рабочий класс культурно не развит и не может брать государственную власть в свои руки. Наша партия вопреки всем враждебным утверждениям во главе рабочего класса и трудящихся масс осуществила Ок­тябрьскую революцию и на деле доказала свою правоту».

Никто не решился напомнить ему, что это была и его по­зиция. Формально из этого спора Вышинский вышел победи­телем, хотя такую победу нелегко отличить от поражения.

С развертыванием революции, обострением классовых про­тиворечий и ростом политической сознательности масс крас­норечие и казуистика меньшевистских ораторов все меньше оказывали на них влияния. А сам Вышинский года через два-три вступил в партию большевиков.

Председателем Пятницкой районной думы стал член боль­шевистской партии с 1895 года, активнейший в то время про­фессионал-революционер, врач Михаил Федорович Владимир­ский, а председателем Управы — старый большевик, выдаю­щийся деятель революции и Советской власти, первый нарком здравоохранения тоже врач Николай Александрович Семашко. Это был честный, прямой, справедливый человек, благожела­тельный к людям, гуманист в лучшем смысле этого слова, пользовавшийся большим авторитетом и любовью среди вра­чей и всех, кто его знал.

Познакомился я с Н. А. Семашко в бурные октябрьские дни. Если мне не изменяет память, он занимал два поста — председателя Управы и заведующего Отделом народного об­разования. Во всяком случае он уделял вопросам народного образования очень большое внимание. Я, в то время молодой и неопытный просвещенец, часто обращался к нему за сове­том, а в период саботажа школьных работников проводил с ним вместе в Пятницком и Калужском районах собрания учи­телей и родителей, в своей массе враждебно настроенных к Октябрьской революции и только что рожденной ею молодой Советской власти.

На одном из собраний, 26 октября, я попытался установить контакт с педагогами, воздействовать на их профессиональную честь, подчеркнуть благородный характер их деятельности. Смысл моей речи сводился примерно к следующему. На вы­борах в нашу районную думу, как и в большинстве районов Москвы, победили большевики за счет главным образом го­лосов рабочих, солдат и низших слоев городского населения. Для нас не составляет секрета, что у большинства учителей большевики сейчас не пользуются сочувствием. Но волею су­деб мы вместе должны работать на ниве народного просвеще­ния. Конечно, мы призваны руководить делом, с которым мало знакомы. Правда, я имею кое-какое представление о педаго­гике. Во-первых, я окончил духовную семинарию, где препо­давалась дидактика. Вотвторых, при семинарии была образ­цовая школа, где мы проводили практические занятия. В настоящее время я студент четвертого курса Коммерческого института, учусь на педагогическом цикле экономического от­деления, который готовит преподавателей политической эко­номии, экономической географии и законоведения для ком­мерческих училищ. У нас читается курс педагогической пси­хологии. Так что некоторое теоретическое представление о педагогике у меня есть. Но оно совершенно недостаточно, что­бы со знанием дела руководить народным образованием. В то же время партия большевиков стремится сделать грамотным и культурным все население и прежде всего рабочих и кре­стьян. Из-за наших политических разногласий не должно стра­дать дело подготовки подрастающего поколения. Поэтому мы призываем вас к творческому сотрудничеству в деле народного образования.

Моя речь не встретила благожелательного отклика. Наобо­рот, посыпался град ядовитых вопросов и остро политических, вызывающих, злобных реплик в адрес большевиков. Моя по­пытка установить контакт с учительством натолкнулась на стену недоверия, резкого сопротивления, смешанного с пре­зрением так называемого образованного общества к предста­вителям невежественных пролетарских и солдатских масс осмелившихся претендовать на власть и руководство в районе.

Да и трудно было в то время ждать иного исхода, так как за стенами здания, в котором мы заседали, шла интенсивная подготовка к предстоящей решающей схватке между револю­цией и контрреволюцией.

Замоскворецкий райком и партийные ячейки на заводах продолжали уделять большое внимание вооружению рабочих и созданию Красной гвардии. Занимались этим важным делом в разное время В. П. Файдыш, Я. Я. Пече и П. Добрынин. От­ряды имелись на всех крупных предприятиях:      Михельсона, бр. Бромлей, Трамвайном парке, «Поставщике», Густава Ли­ста, Телефонном заводе, Трамвайной электростанции, Элект­рической станции 1886 года, Варшавском арматурном, фаб­рике Цинделя, заводе Доброва-Набгольца, Протезном, Данилов­ской мануфактуре, заводе «Мотор», фабрике Демента и др.

Очень трудно было доставать оружие и патроны. Как уже говорилось, большевики завода Михельсона тут же после Февральской революции частично обеспечили себя винтовками и револьверами со склада Рязанско-Уральской железной до­роги. Партийные организации ряда предприятий — Цинделя, Телефонного завода, Обозных мастерских и других — напра­вили делегации непосредственно на оружейные заводы в Тулу и Ижевск и достали некоторое количество винтовок, револь­веров и гранат. На заводе Михельсона, на «Моторе» и т. д. рабочие в сверхурочное время изготовляли оружие и сна­ряды.

Однако большинство рабочих, вступивших в отряды Крас­ной гвардии, не имело никакой военной подготовки, многие не умели обращаться с оружием. Положение осложнялось тем, что даже красногвардейцы, обладавшие некоторым опытом в военном деле, не представляли себе особенности тактики улич­ного боя. Вели занятия с ними при райкоме инструкторы по военной подготовке солдат М. Брун и прапорщик Н. Козелев, а часто и солдаты 55-го полка и других воинских частей.

Вскоре благодаря П. К. Штернбергу, участнику революции 1905—1907 годов, удалось достать книгу Вычегодского «Так­тика уличных боев», изданную нелегально в годы первой ре­волюции.

Для руководства организацией отрядов Красной гвардии (в свою очередь разбитых на десятки) и их боевой подготовкой был создан районный штаб. В него вошли: В. П. Файдыш (на­чальник штаба), М. И. Врун, Викман, М. В. Кржеминский («Пан»), Микуцкий, Ф. Томашевский.

Красногвардейские отряды района группировались вокруг пяти подрайонов, имевших в качестве базы какое-нибудь круп­ное предприятие. Такими предприятиями были: заводы Михельсона, Густава Листа, Варшавский арматурный, Электри­ческая станция 1866 года, Даниловская мануфактура. Накану­не Октября в районе насчитывалось приблизительно 800 красногвардейцев — людей надежных, активных борцов с врагами революции. От вступавших в ряды Красной гвардии требовалось предоставление соответствующих рекомендаций и характеристик. Красногвардейские отряды сыграли очень важную роль и как ячейки, вокруг которых в ходе боевых дей­ствий сплачивались в то время новые кадры бойцов. За короткое время численность отрядов возросла до нескольких тысяч человек.

В первые дни октябрьских боев была проведена огромная агитационная работа, в особенности среди воинских частей. Представители Военно-революционного комитета и агитаторы побывали во всех воинских частях, например, Борисов (Гуревич) — в 55-м полку, а Мыш­кин — в 196-й запасной дру­жине.

224

В. П. Файдыш

Ряд колеблющихся солдат­ских частей удалось перетянуть на нашу сторону. Солдаты 55-го полка, насчитывавшего 4000 солдат и примерно 300 офице­ров, заслушав на митинге высту­пление солдата-большевика В. С. Сокола, единодушно зая­вили о своем желании участво­вать в боях. Был избран Рево­люционный комитет полка во главе с председателем полково­го комитета Соколом, в который от завода Михельсона вошел Н. В. Стрелков. Революционный комитет издал приказ о пере­ходе полка в его подчинение и уведомил, что впредь подлежат исполнению только приказы, им санкционированные.

Это вызвало резкий протест со стороны командира полков­ника Козульского и всего офицерского состава полка. Но, убе­дившись в своем бессилии, офицеры во главе с Козульским покинули полк, перебравшись в Александровское училище. Из 300 офицеров только 8 остались вместе с солдатами. Боль­шинство из них впоследствии активно помогали новой власти создавать Красную Армию, а Рачицкий и Азарх отдали жизнь за Советскую власть в борьбе с белогвардейцами на фронтах гражданской войны.

Командиром 55-го полка был избран солдат, старый боль­шевик С. Г. Будзинский. Не менее четверти солдат этого пол­ка приняли активное участие в боях против контрреволюции. 196-я пехотная стрелковая дружина, насчитывавшая 120 человек, перешла да сторону революционных войск во главе со своим командиром штабс-капитаном Умановым и поручиком Богословским. Это было чрезвычайно редким явлением в пе­риод Октябрьской социалистической революции, когда классо­вые противоречия достигли крайней остроты.

Богословский учился в одном классе со мной в Тамбовской семинарии, и мы в одно время ее окончили.

В Замоскворечье, в госпитале на Татарской улице, помещал­ся отряд «двинцев» — солдат Западного фронта, которые были арестованы за большевистскую агитацию в армии и заключе­ны в тюрьму в городе Двинске, а затем переведены в Москву в Бутырскую тюрьму. Под давлением общественного мнения они были освобождены и направлены в госпитали. Отряд «двинцев» самоотверженно боролся в дни Октября за победу социалисти­ческой революции.

Каково же было положе­ние в буржуазном лагере?

Главной опорой буржуазии и соглашательских партий стал Коммерческий институт, по­скольку из помещавшихся в Александровских казармах трех школ прапорщиков две еще до начала боев были ото­званы полковником Рябцевым в центр города, а третья обезоружена солдатами 55-го полка.

225

Членский билет Уварова

Кроме того, контрреволю­ционные силы находили пристанище в домах, принадлежавших буржуа. Однако они были разрознены и способны только на предательские выстрелы из-за угла. Таким образом, в самом районе не было сколько-нибудь значительной силы, могущей оказать серьезное сопротивление силам революции.

Продолжение

[1] ГАОР, МО. ф. 66, оп. 3, т. 1213, л. 10.

[2] «Красное Замоскворечье», стр. 65.

[3] «На баррикадах за власть Советов». М., Изд-во «Московский рабочий», 1934, стр. 13 — 14.

[4] Там же, стр. 11 — 12.

[5] Там же, стр. 13.

[6] Сб. «1917 год в Москве». М., Изд-во «Московский рабочий», 1957, стр. 110.

[7] ’Данные приводятся по некоторым частям.— «Социал-демократ», 27 сентября 1917 года.

[8] Там же.

[9] “«Слово старых большевиков». М., Изд-во «Московский рабочий», 1965, стр. 228.

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован.

С правилами комментирования на сайте можно ознакомиться здесь. Если вы собрались написать комментарий, не связанный с темой материала, то пожалуйста, начните с курилки.

*

code