В Москве накануне Октября
Вся деятельность московских большевиков накануне Октября проходила под знаком подготовки социалистической революции. На этом были сосредоточены все силы и энергия замоскворецкой партийной организации, большую помощь которой оказывал Союз рабочей молодежи «III Интернационал», созданный по инициативе большевиков и в первую очередь райкома. Молодежь с энтузиазмом пошла за нашей партией и оказала ей огромную помощь как в подготовке Октября, так и во время октябрьских боев.
Да и могло ли быть иначе! Молодежи свойственны лучшие качества: смелость, энергия, свежесть впечатлений, чувство нового, передового, светлые мечты о будущем и жажда подвига во имя их осуществления.
В данном случае речь идет не просто о молодежи вообще, а о рабочей молодежи, плоть от плоти и кость от кости самого передового и революционного класса современного общества — пролетариата, в силу законов общественного развития призванного перестроить мир на началах коммунизма. Для молодежи, в особенности рабочей, нет и не может быть более увлекательной цели, чем борьба за уничтожение насилия и эксплуатации и утверждение лучшего строя на земле — коммунизма!
Для большинства участников Октябрьской революции понятие «молодежь» было весьма условным. Многие члены партии большевиков не были членами союза молодежи, но по возрасту мало отличались от них, подобно тому как в нашей подпольной организации деление на «стариков» и «молодых» было весьма условным.
Для нас, «стариков», на два-три года раньше «молодых» вступивших в партию, это были незабываемые годы нашей юности, годы революционной борьбы, смелых дерзаний и надежд.
Вскоре после Февральской революции на предприятиях Замоскворечья при активном участии партийных организаций и районных комитетов партии большевиков стали создаваться молодежные организации. Замоскворецкий райком выдвинул на работу в них Женю Зелевинскую, Люсю Лисинову, Катю Карманову, Нюру Колпакову, Алешу Столярова, Лену Троицкую и др.
Впереди, как всегда, шел завод Михельсона. Уже в марте 1917 года на первое собрание молодежи пришло несколько сот человек. На фабрике Цинделя активно работал приехавший из Петрограда П. Г. Делюсин. Он проявил инициативу в деле создания молодежной организации. Его горячо поддержала партийная ячейка фабрики. Здесь также обнаружилась большая тяга рабочей молодежи к организации и участию в революционной борьбе под знаменем большевистской партии. В течение нескольких дней в Союз молодежи записалось более трехсот человек.
Стали возникать организации Союза и на других предприятиях Замоскворечья: на заводах бр. Бромлей, Густава Листа, Телефонном, на фабриках Эйнем, Брокар, Жако и т. д.
24 июня состоялось первое районное собрание Союза молодежи. Оно утвердило его официальное название: Союз молодежи «III Интернационал» — и избрало районный комитет.
Подобные организации начали создаваться в других районах Москвы.
Параллельно существовал Союз молодежи при МК РСДРП(б), что было явно нецелесообразно. Это могло привести к разнобою в работе, помешать сплочению молодежи и концентрации сил в канун социалистической революции.
8 октября на общегородской конференции Союза молодежи обе организации объединились. Конференция приняла устав и избрала Московский комитет.
В связи с обсуждением устава возникла дискуссия: одни делегаты настаивали, чтобы в Союз молодежи принимались только члены партии, но более молодые по возрасту. Другие, в том числе и представители Замоскворечья, возражали, доказывая, что Союз должен быть массовой организацией, объединяющей не только членов партии, но и беспартийную молодежь, сочувствующую большевикам. Победило последнее предложение.
Меньшевики и эсеры Замоскворечья также пытались организовать молодежь, но их соглашательская оппортунистическая программа, провозглашавшая политику мелких реформ при сохранении буржуазного строя, призывавшая идти к социализму «медленным шагом робким зигзагом», конечно, не могла увлечь молодых рабочих. Поэтому попытки меньшевистско-эсеровского Социалистического союза молодежи проникнуть, например, на такие передовые предприятия, как завод Михельсона или завод Густава Листа, окончились полным крахом.
Социалистический союз молодежи нашел поддержку лишь в типографии Сытина и еще на двух-трех предприятиях Замоскворечья. В основном же его членами были гимназисты, реалисты, т. е. учащаяся молодежь. Однако и их далеко не всех привлекала политическая платформа меньшевиков или эсеров. Вступление в организацию как бы удостоверяло их взрослость и самостоятельность. Они получали возможность манкировать учебными занятиями, освободиться от ограничений учебной дисциплины, открыто курить, выпивать и пользоваться другими запретными плодами, которые, как известно, имеют в силу этого особую сладость.
По иронии судьбы Союз молодежи «III Интернационал» и Социалистический союз молодежи территориально оказались рядом. Это служило причиной частых столкновений и возникновения дискуссий, которые велись на злобу дня. Одними из самых злободневных вопросов были вопросы о власти и об отношении к войне. Члены Социалистического союза молодежи яростно доказывали, что рабочие некультурны, малограмотны и поэтому не смогут управлять государством, их надо сначала научить грамоте, просветить. Представители нашего Союза молодежи им отвечали, что, пока у власти стоит буржуазия, она будет стараться держать рабочий класс в темноте и невежестве, чтобы ей было удобнее его эксплуатировать. Среди передовых рабочих и интеллигенции, идущей в ногу с рабочим классом, достаточно много людей, которые сумеют организовать управление государством в интересах народа. Социалистиче- скаи революция откроет перед рабочим классом доступ к образованию. Прорвется неиссякаемый родник талантов, которые можно будет использовать в интересах народа.
Что касается вопроса о войне, то самое название Союза «III Интернационал» говорило о ленинской позиции его членов, которую они страстно защищали и пропагандировали в борьбе с оборонцами и откровенными империалистами.
Если представители меньшевистско-эсеровского союза молодежи в своих выступлениях старались подражать вылощенным адвокатам, говорить красивыми фразами, нарочито туманно, то представители большевистского союза молодежи по-пролетарски прямо и открыто вскрывали всю фальшь их напыщенных речей, вопиющие противоречия между словами и делами.
Война до победы, говорили они, нужна не рабочим и крестьянам, а буржуям, помещикам и их представителям — Родзянко, Львовым, — чтобы они могли владеть и распоряжаться всеми богатствами, жить в роскоши, в то время как рабочие и крестьяне — создатели всех этих богатств — будут прозябать в нищете и невежестве. Буржуазия всех стран наживается на военных поставках, а русские и немецкие рабочие и крестьяне проливают свою кровь. Мы призываем к братанию на фронтах русских и немецких крестьян и рабочих, одетых в солдатские шинели, а русские правители Милюковы, Родзянко братаются с английскими купцами, французскими банкирами, миллионерами. Такая пропаганда была конкретна, убедительна и доходчива. По мере приближения Октябрьской революции и та весьма небольшая популярность, которой пользовался Социалистический союз среди рабочей молодежи, стремительно падала. А когда началась Октябрьская революция, Социалистический союз обратился к большевистскому Союзу молодежи с предложением принять участие в помощи раненым. На деле же он использовал повязки Красного креста, чтобы пробраться «к своим». Бесславный конец!
Союз молодежи «III Интернационал» с энтузиазмом и чисто юношеской энергией помогал большевистской партии в процессе подготовки и проведения Октябрьской революции. Большинство членов Союза молодежи вступило в отряды красногвардейцев. Там они проходили военную подготовку, всеми правдами и неправдами добывали оружие. Молодые рабочие выступали на митингах, собраниях, пропагандировали большевистские идеи даже в очередях.
Во время октябрьских боев большинство с оружием в руках сражалось с белогвардейцами, юнкерами и офицерами и многие пали смертью храбрых. Другие работали в санитарных отрядах, многие стали связистами и разведчиками, участвовали в охране фабрик и заводов и наблюдали за порядком в районе.
Контрреволюция, однако, не дремала, все с большей энергией проводила мобилизацию своих сил для установления в стране военной диктатуры, хотя до поры до времени терпела декламации лидеров меньшевистско-эсеровского блока о «сплочении живых сил революции», пока декламации служили прикрытием подготавливаемого буржуазией и генералитетом контрреволюционного переворота. Это ярко показало Московское государственное совещание, созыв которого Временное правительство мотивировало исключительностью переживаемого момента, требующего единения государственной власти со всеми организованными силами страны. Но на деле это была попытка объединения всех контрреволюционных сил. Ему предшествовало Совещание общественных деятелей, созванное в особняке крупнейшего капиталиста Рябушинского и прошедшее при его самом активном участии. На совещание были приглашены самые махровые представители контрреволюции, общественные деятели и генералы. Достаточно назвать председателя IV Государственной думы украинского помещика Родзянко, лидера кадетов Милюкова, будущих вождей белогвардейцев Алексеева, Каледина и Юденича.
Совещание высказалось за единую и сильную центральную власть, которая могла бы покончить с безответственным хозяйничанием коллегиальных учреждений, произвела бы полную отмену полковых комитетов, уничтожила институт комиссаров на фронте, восстановила в прежнем виде корпус офицеров, возвратив начальникам дисциплинарную власть. Совещание наметило и будущего военного диктатора, который смог бы возглавить эту единую и сильную центральную власть. Оно послало приветственную телеграмму генералу Корнилову, назначенному Временным правительством на пост Главнокомандующего армией.
В декламациях Керенский и эсеро-меньшевистский блок клялись революцией, а своими действиями помогали контрреволюции даже в выборе военного диктатора.
Центральный Комитет партии большевиков предложил партийным организациям принять меры к разоблачению Московского совещания как заговора контрреволюционной буржуазии против революции, вскрыть предательскую роль меньшевиков и эсеров, организовать массовые протесты рабочих, крестьян и солдат и в день его открытия, 12 августа 1917 года, призвать пролетариат к однодневной политической забастовке.
Созванная 10 августа Московская общегородская конференция РСДРП(б) полностью одобрила постановление ЦК партии.
Накануне открытия совещания с огромным подъемом прошли митинги на фабриках и заводах Замоскворечья.
Мне пришлось в этот день выступать на собрании рабочих завода Густава Листа, где я еще продолжал работать в качестве секретаря завкома.
К этому времени влияние меньшевиков уже почти сошло на нет, а влияние объединенца Александрова сильно поубавилось. В своем докладе я показал, что Московское государственное совещание представляет собой попытку со стороны Генералитета и буржуазии мобилизовать силы контрреволюции для разгрома революции и установления военной диктатуры, а Временное правительство, равно как и весь меньшевистско-соглашательский блок, играет роль прямых пособников намечаемого злейшими врагами революции контрреволюционного переворота.
Александров, не решаясь выступить с открытым забралом, пытался отстоять промежуточную позицию между меньшевиками и большевиками. Меньшевиков он обвинял в том, что они отстают от рабочего движения, нерешительны в защите интересов рабочего класса и революции, а большевиков — в том, что они слишком забегают вперед и могут сломать себе шею и погубить революцию.
Рабочим завода уже набили оскомину речи Александрова, направленные на то, чтобы убедить их усесться между двумя стульями. Ораторы, выступавшие на митинге, указывали, что в такой момент, когда буржуазия и военщина пытаются расправиться с революцией, надо, наконец, объединенцам сказать «да» или «нет», где они — на стороне революции или контрреволюции. Рабочие дружно проголосовали за большевистскую резолюцию и вынесли решение о забастовке.
В резолюции отмечалось, что Московское государственное совещание преследует задачу обеспечить торжество контрреволюции, которое означало бы «затягивание до бесконечности империалистической войны, отмену Учредительного собрания под предлогом все новых и новых отсрочек, отмену всех свобод, отказ в земле крестьянам, усугубление хозяйственной разрухи, сдачи всех позиций, завоеванных революцией.
Ввиду этого мы, рабочие Софийского завода Акционерного общества «Густава Листа», считаем своим долгом всеми возможными средствами протестовать против Московского совещания — этого наглого подлога народного мнения — и вменяем в обязанность нашим представителям во всех организациях поддерживать все решительные протесты против совещания вплоть до забастовок и демонстраций»[1]
Большевики разбрасывают листовки на улицах Москвы в дни Государственного совещания. Август 1917 года
Аналогичные постановления принимаются и на других предприятиях. Рабочие Телефонного завода дают резкую оценку Московскому совещанию как концентрации контрреволюционных сил всех видов и оттенков и участие в нем считают недопустимым.
Общее собрание рабочих и работниц фабрики Эйнем отмечает в своем постановлении, что цель Московского совещания — «задушить рабочее движение. Протестуем против политики Временного правительства, которое борется с революцией и поощряет контрреволюцию»[2].
Меньшевики и эсеры выступали за участие в совещании, но рабочие в большинстве шли за большевиками. На некоторых предприятиях доходило до рукопашных схваток. На заводе военного обмундирования «Поставщик» меньшевики и эсеры, когда большевики стали призывать рабочих к забастовке, облили их водой из пожарной кишки. Рабочие поддержали большевиков и забросали меньшевиков камнями, а затем заставили сторожей открыть фабричные ворота и с революционными песнями вышли на улицу.
Рабочие ряда заводов Замоскворечья — Телефонного, Доброва и Набгольца, Износкова — выражали свое недовольство политикой меньшевиков и эсеров в Московском совете и требовали его переизбрания.
Пропасть между пролетариатом и буржуазией все более и более ширилась, классовая борьба обострялась, перед решающей схваткой происходила концентрация сил революции на одном полюсе и контрреволюции — на другом. Соглашательские партии все более теряли влияние на массы. Всякое выступление контрреволюции, всякая попытка посягнуть на революцию вызывали новый подъем революционной волны. В день открытия совещания Москва представляла собой необычное зрелище. Большой город был словно разбит параличом. В Замоскворечье прекратило работу не менее 30 крупных предприятий, а всего по Москве бастовало 400 тысяч рабочих. Трамваи не ходили, Большой театр, где началось Государственное совещание, не освещался, повара и официанты ближайших ресторанов отказывались обслуживать его участников.
Всеобщая забастовка московского пролетариата 12 августа явилась грозным предостережением для контрреволюции и ярким показателем бурно и неотвратимо надвигающейся социалистической революции.
Оценка Московского государственного совещания, данная большевиками и идущими за ними рабочими и солдатскими массами, вскоре полностью подтвердилась.
Прошло не более двух недель, и генерал Корнилов выступил против Временного правительства, двинув войска на Петроград. Керенский и Временное правительство растерялись. Попытка корниловского мятежа была обречена на провал, так как рабочие и солдаты, идущие за большевиками, твердо стояли на страже революции. Генерал Корнилов и его сподвижники были арестованы, а генерал Крымов, придя в отчаяние от неудачи, покончил с собой. Но и на этот раз, оправившись от страха, Керенский продолжал ту же политику соглашательства. На место откровенных корниловцев были поставлены корниловцы, не успевшие себя скомпрометировать прямым участием в мятеже. Меньшевистско-эсеровское большинство, господствовавшее в центральных органах Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, оказывало политике Керенского полную поддержку. Контрреволюция, прикрывающаяся фиговым листом словесной демагогии, была им милее подлинной революции. Известие о корниловском мятеже вызвало бурю возмущения среди рабочих и солдат Москвы.
Мне хорошо запомнилось утро 27 августа, когда в Москву пришло известие о мятеже. Во всех трудных случаях мы привыкли первым долгом обращаться в Замоскворецкий райком, в нашу прославленную столовку. Так было и на этот раз. Когда я пришел в райком, там уже кипела работа: непрерывно звонили с предприятий района, приходили делегации, и всюду раздавался один и тот же клич: «За оружие!»
День 27 августа совпал с юбилейной датой — полугодовщиной Февральской революции. Это сочетание было чрезвычайно символично для всей политики Керенского и его буржуазного правительства, поддерживаемого меньшевиками и эсерами. Мы, агитаторы райкома, разошлись по митингам, которые были организованы в ряде крупных помещений района: в театре Струйского, в самой большой аудитории Коммерческого института, в театре фабрики Цинделя, в Учительском доме на Большой Полянке, на фабриках и заводах и в воинских частях. Речи наших агитаторов падали на благодатную почву и всюду встречали одобрение. Рабочим надоело ждать, они хотели не слов, а дела — активной борьбы против корниловщины с оружием в руках. В этом отношении характерно решение рабочих завода бр. Бромлей: «Общее собрание рабочих завода бр. Бромлей, обсудив текущий момент, приняло решение: контрреволюционные силы страны во главе с генералом Корниловым объявили поход против революции и всех ее завоеваний. Военная клика вместе с крупной буржуазией, сплотившись в одну шайку, подняли мятеж, предали Русь и свободу. Мы, представители рабочего пролетариата Москвы, всегда стоявшего на страже революции, мы, рабочие завода Бромлей, как члены одной семьи революционного пролетариата, требуем немедленно вооружить рабочих, немедленно выдать оружие для сформирования Красной гвардии рабочих как истинно революционной армии»[3]. Заводской комитет завода Михельсона принимает решение: «Ввиду тревожного момента и возможности соглашательства верхов с контрреволюцией требовать от Совета вооружить рабочих»[4] — и выносит постановление послать в Совет делегацию из шести человек.
После возвращения делегации, которая, по-видимому, не добилась удовлетворительного ответа, завком считает необходимым изготовить на соответствующих заводах 12 тысяч винтовок, 24 пулемета и 4 миллиона патронов в сверхурочное время. Поскольку же администрация не дает сырья, послать делегацию в Петроград.
Местный комитет Замоскворецкого трамвайного парка 31 августа пишет письмо в Московский совет рабочих депутатов, в котором доводит до его сведения требование рабочих организовать боевую дружину и просит выдать для ее вооружения огнестрельное оружие в количестве 75 единиц[5]. Подобные решения выносились и на многих других предприятиях Замоскворечья.
Организация отрядов Красной гвардии и захват оружия на ряде предприятий района, таких, как, например, завод Михельсона, «Мотор», начались с самых первых дней Февральской революции. Эта работа велась в районе с ведома и при помощи райкома. Большое внимание уделял делу создания Красной гвардии и вооружения рабочих Московский комитет большевиков. Еще 14 апреля он заслушал доклад П. К. Штернберга, в котором он предлагал создать заводские дружины для охраны заводов, организовать партийные дружины или стрелковые общества, принять все меры для приобретения оружия. Доклад получил одобрение, и было вынесено решение об организации Красной гвардии.
Большевистские ячейки, фабзавкомы и рядовые рабочие проявляли немало смекалки, добывая оружие. В феврале железнодорожники с Павелецкой дороги сообщили в райком, что на товарных складах хранится оружие эвакуированного варшавского охранного отделения. Рабочие завода Михельсона вместе со студентами Коммерческого института под командой Петра Арутюнянца захватили это оружие и замуровали в одну из стен гранатного корпуса 125 винтовок и 75 револьверов.
На заводе «Мотор» один из довольно многочисленных отрядов Красной гвардии возглавил испытанный большевик Бикман. впоследствии член штаба Красной гвардии Замоскворецкого района. На первых порах красногвардейцы отбирали оружие у городовых, доставали через солдат. Затем стали на заводе делать гранаты. Особенно активен был в этом плане бывший матрос с исторического броненосца «Потемкин» Ф. Т. Бурмистров. Он вместе с другими рабочими начинял бомбы, а затем проверял их действие, устраивая пробные взрывы в Черемушках, в роще.
Один из активных рабочих фабрики Цинделя А. С. Бандурин был переброшен на Тульский оружейный завод. Это обстоятельство решено было немедленно использовать. В Тулу командировали члена фабкома Маркина, который привез 15 револьверов.
Помещение гранатного корпуса завода Михелъсона, где хранилось оружие Красной гвардии района
Активную помощь партийной организации оказывали члены Союза молодежи «III Интернационал». П. Делюсин, один из организаторов молодежи на фабрике, придумал оригинальный способ добычи пороха для начинки бомб. Он работал в гильзовой мастерской и знал, что в гильзах от снарядов часто попадаются мешочки с порохом. Делюсин с несколькими товарищами организовал похищение этих мешочков. Его товарищи должны были в ночную смену наполнять незаметно мешочками с порохом карманы его пальто, висевшего на вешалке, а он, выбрав удобный момент, должен был незаметно выйти из мастерской и отнести мешочки по условленному адресу, сдать Я. Я. Пече и как ни в чем не бывало вернуться в мастерскую. Много раз эта операция удавалась, но однажды Делюсин попался. Администрация фабрики решила его уволить, но за него вступился фабком. Однако ему пришлось стать осторожнее и прекратить похищение пороха.
После корниловского мятежа движение за создание и вооружение Красной гвардии продолжалось и приняло еще более организованный характер.
Под руководством большевиков пролетариат готовился к решающей битве.
Новой проверкой для сил революции и контрреволюции явились выборы в районные думы Москвы.
Большевистская партия выступала одна против враждебных ей партий кадетов, меньшевиков, эсеров и др. Московский комитет большевиков в своем обращении к избирателям писал:
«Все, кто за народные интересы, кто за скорейший мир… кто за жилища для народа, за ограничение прибылей буржуазии, за ее обложение, кто за власть народа, кто против смертной казни, кто против соглашательства с врагами народа — все голосуйте на выборах в районные думы за описки социал-демократов интернационалистов.
Да здравствует победа рабочего класса!»[6]. (Социал-демократы интернационалисты — это не большевики, а левая фракция меньшевиков. Подробнее см. здесь — прим. РП).
В то время как все другие партии должны были предвыборными напыщенными лозунгами и туманными обещаниями прикрывать свои действительные намерения, находящиеся в резком противоречии с жизненными интересами, надеждами и чаяниями широких масс трудящихся, большевики выступали с четкой, ясной, понятной для всякого трудового человека программой, содержащей прямой ответ на самые острые и злободневные вопросы, поставленные революцией. В этом и была их сила в те исторические дни, когда решались судьбы страны.
Замоскворецкий комитет развернул огромную агитационно-пропагандистскую работу на фабриках, заводах, в общежитиях, на площадях, в отдельных домах и даже частных квартирах.
Наша старая столовка в эти дни была в подлинном смысле штабом избирательной кампании: здесь концентрировались все сведения о подготовке выборов, отсюда рассылались агитаторы во все концы района, сюда поступали заявки на ораторов-боль- шевиков, давались указания и советы по вопросам, возникавшим в ходе острых дискуссий на том или ином участке словесного боя. В этих сражениях участвовали не только докладчики и агитаторы-профессионалы, но и все, кто мог: если не речи произносили, то аплодировали речам или кричали и свистели, когда начинались враждебные выступления.
В Замоскворецком районе проводились выборы в две районные думы: Калужскую и Пятницкую. Район разбили на ряд участков и выдвинули по каждому участку ответственных организаторов.
В то время я уже не работал на заводе Густава Листа. Меньшевики окончательно потеряли среди рабочих влияние и утратили авторитет; таким образом, моя основная миссия была выполнена.
Райком назначил меня тогда ответственным за проведение избирательной кампании на участке, куда входили предприятия: Густава Листа, Трамвайная электрическая станция, завод Эйнем, Голутвинская мануфактура. Всю организационную работу на этом участке взяла на себя Шура Родникова. Я же главным образом выступал на митингах и собраниях, причем часто на предприятиях, не входивших в мой участок.
Предвыборная кампания показала, что настроения рабочих сильно изменились в пользу большевиков.
Временное правительство, буржуазные и соглашательские партии кормили рабочих, крестьян и солдат обещаниями, но ничего им не давали.
Кадеты — главная сила контрреволюции в рабочих кварталах, на фабриках и заводах — не пользовались никогда популярностью, а после Московского государственного совещания и корниловского мятежа окончательно разоблачили себя. Меньшевики и эсеры, ранее путавшиеся в ногах у двух основных борющихся классов — буржуазии и пролетариата, перешли на сторону контрреволюции и вследствие этого потеряли всякий авторитет в глазах рабочих и солдат.
Дома, улицы и площади Замоскворечья были всюду залеплены роскошно выполненными кадетскими и меньшевистско-эсеровскими плакатами, лозунгами, воззваниями, а большевистские избирательные документы выглядели крайне бледно и бедно, но избиратель-труженик за несколько месяцев революции быстро научился отличать форму от содержания, блестящую мишуру от действительных ценностей и реальных благ, широковещательную рекламу от подлинного революционного действия. Поэтому на избирательных собраниях большевистские ораторы выходили победителями в дискуссиях с самыми выдающимися эсеро-меньшевистскими говорунами.
Ярко встает в памяти предвыборный митинг на Голутвинской мануфактуре. В своем докладе я рассказал о том, что могли бы сделать большевики для рабочих, солдат и городской бедноты, придя к власти в городских районных думах: справедливо распределить жилой фонд и благоустроить окраины, переложить тяжесть налогового бремени на буржуазию, решить продовольственный вопрос, провести реформу школьного дела и развернуть культурно-просветительную работу в интересах народа. Буржуазное правительство и эсеровско-меньшевистская городская дума все свои усилия направляют на то, говорил я, чтобы не дать коммунальное хозяйство города поставить на службу рабочим и городской бедноте. Поэтому коренной вопрос момента — захват власти пролетариатом и беднейшим крестьянством. В это упирается решение всех самых острых вопросов нашего времени: заключение немедленного справедливого мира, принятие мер по борьбе с разрухой, обуздание капиталистов и установление рабочего контроля над производством и распределением, безвозмездная передача земли в распоряжение крестьянских комитетов.
Что могли противопоставить этой большевистской программе выступавшие на собрании эсеры и меньшевики? По существу ничего, кроме жалких оправданий по поводу своей соглашательской политики, запугивания ужасами анархии и беспорядка в стране, к которым будто бы приведут большевики, и увещаний ждать, ждать и ждать решения всех жизненных вопросов до победоносного окончания войны, ждать созыва Учредительного собрания, которое они старались отсрочить на неопределенный срок.
В передовой статье газеты «Социал-Демократ» от 24 сентября 1917 года — дня выборов в районные думы — отмечается, что улицы Москвы пестрели «оранжевыми плакатами меньшевиков с довольно ядовитым вопросом: Кто мы? — ибо никто толком не знает, кто они и чего они хотят, — идут ли они с рабочим классом или уходят от него ради «хорошей буржуазии». Этот ядовитый вопрос с неменьшим основанием мог быть поставлен и эсерам, превратившимся из революционеров в прихвостней буржуазии.
Но рабочим надоело словоблудие эсеров и меньшевиков. Эти настроения очень хорошо выразил рабочий Голутвинской мануфактуры. Старик с седой окладистой бородой подошел ко мне по окончании собрания и сказал: «Мы голосовали за эсеров, они нас обманули, голосовали за меньшевиков — обманули. Теперь будем голосовать за вас — большевиков. Но если и вы обманете, то тогда лучше не показывайся на нашей фабрике». Мне не суждено было встретиться впоследствии с этим рабочим. Да и на Голутвинскую мануфактуру, которая теперь носит название «Красные текстильщики», я попал примерно через 45 лет как председатель правления Общества советско-чехословацкой дружбы. На встрече рабочих с делегацией Союза чехословацко-советской дружбы во главе с генеральным секретарем ЦК Союза Яном Немец я рассказал об этом инциденте теперь уже полувековой давности.
Рабочие Голутвинской мануфактуры не ошиблись, дружно проголосовав за список № 5 в сентябре 1917 года. Партия большевиков не обманула рабочий класс. Она явилась единственной партией, приведшей народ к победе Великой Октябрьской социалистической революции и построению социализма в нашей стране.
Выборы принесли блестящую победу большевикам. Они показали, что силы революции все более концентрируются под знаменем нашей партии, силы контрреволюции — под знаменем кадетов, соглашательские партии меньшевиков и эсеров быстро превращаются в генералов без армии.
По Москве в целом большевики получили свыше половины голосов избирателей и абсолютное большинство в 11 из 17 районных дум.
В 5 районах из социалистических фракций наша была самой крупной. Только в Тверском районе, где жила преимущественно буржуазия, абсолютное большинство получили кадеты.
Очень показательны итоги голосования в воинских частях Москвы. Из 17 819 солдат, принимавших участие в голосовании, 14 467 отдали свои голоса большевикам.[7]
Интересны данные о партийном составе гласных районных дум. По 16 районным думам было избрано:
кадетов — 174 большевиков — 328
народных социалистов — 11 трудовой интеллигенции — 5
эсеров — 96 объединенцев — 4
меньшевиков — 20 других групп — 5[8]
Происшедшие за три месяца сдвиги в настроении масс особенно наглядны, если сравнить итоги июньских выборов в Московскую городскую думу с результатами сентябрьских выборов в районные думы. При выборах в городскую думу в июне эсеры и меньшевики получили 70% голосов избирателей, а большевики всего 11%, при выборах же в районные думы в сентябре меньшевики и эсеры получили 19%, а большевики — 51%[9].
В Замоскворечье в обеих думах — Калужской и Пятницкой — большевики имели абсолютное большинство. Я был избран гласным IV Калужской районной думы. В Калужской думе на втором месте после большевиков была фракция кадетов, меньшевики были представлены тремя гласными, а эсеры одним.
Председателем Думы был избран М. С. Ольминский, старый большевик, член партии с 1898 года, профессиональный революционер, проведший много лет в тюрьмах, человек большой культуры, талантливый публицист.
Внешне он напоминал Деда Мороза: седые волосы и седая окладистая борода окаймляли полное с розовыми щеками лицо. С первого момента знакомства он внушал чувство уважения и симпатии.
Говорил он немножко запинаясь, короткими фразами, всегда очень четко и просто.
Б. М. Волин
Председателем управы был избран Борис Михайлович Фрадкин (Волин), член партии с 1904 года, участник революции 1905—1907 годов, хороший журналист, живой, энергичный, инициативный человек.
Обязанности секретаря управы были возложены на Петра Георгиевича Арутюнянца, крупного организатора, показавшего себя во время октябрьских событий смелым и мужественным бойцом. С виду казался он очень строгим, мог сгоряча накричать и нагнать страху на подчиненных, но по существу был добрым и отзывчивым человеком.
Заведование отделом здравоохранения было поручено Борису Соломоновичу Вейсброду, известному хирургу, члену партии с 1904 года, отделом народного образования — мне, продовольственным отделом — Артемию Багратовичу Халатову, до этого занимавшему пост председателя Второй Якиманской управы. Это был незаурядный человек, очень крупный организатор с большим размахом. Учась в Коммерческом институте, он не состоял членом подпольной большевистской организации, но был с нами связан и в некоторых случаях помогал. В то же время он умел ладить с начальством и был на хорошем счету у директора института П. И. Новгородцева. Халатов активно участвовал в работе студенческой столовой. В наших спорах с так называемыми «экономистами» по поводу задач столовки он занимал промежуточную позицию, поддерживая то нас, то «экономистов». Но расхождения с нами переживал довольно болезненно и стремился поскорее наладить отношения. Когда произошла Февральская революция, Халатов примкнул к меньшевикам и в IV Калужскую районную думу был избран по их списку, между прочим вместе с А. Я. Вышинским. Но, и состоя в партии меньшевиков, Халатов не порывал с нами связи и в периоды травли, гонений иногда приходил нам на помощь. Мы знали, что он нестойкий, колеблющийся меньшевик. Поэтому при формировании управы, ценя его организаторские способности, от имени большевистской фракции выдвинули его кандидатуру, но попросили Халатова дать подлиску подчиняться директивам фракции. Он такую подписку дал. С этого момента Артемий Багратович порвал с меньшевиками. В октябре 1917 года он участвовал в организации снабжения продовольствием наших бойцов и населения района. После революции Халатов в течение некоторого времени оставался беспартийным, а затем вступил в партию большевиков. Во фракции меньшевиков осталось два члена — Вышинский и рабочий с Сытинской типографии. Однако Вышинский благодаря красноречию и таланту полемиста причинял нам больше беспокойства, чем вся фракция кадетов, состоявшая, насколько помнится, из шести человек. Мне приходилось в тот период нередко испытывать на себе, каковы стрелы его красноречия. Мы не раз вступали в словесный бой на фабриках и заводах Замоскворечья, а затем и на собраниях IV Калужской районной думы. Спорить с ним было нелегко. Речи Вышинского, не очень глубокие по содержанию, отличались живой остроумной формой. В полемике он широко использовал приемы тонкой юридической казуистики. По временам мне казалось, что полемика для него превращается в самоцель, в какое-то спортивное состязание. Причем он не пренебрегал никакими средствами, чтобы обеспечить себе победу. Приведу в качестве иллюстрации особенно запечатлевшийся в моей памяти факт, правда, из советского периода его деятельности.
В 1929 году было принято решение о введении во всех вузах с первого курса производственной практики. А. Я. Вышинский в то время был начальником Главпрофобра. Несколько видных профессоров-химиков заявило, что нельзя проводить производственную практику на первом курсе химических вузов и факультетов, пока студенты не познакомились с химией.
Вышинский созвал совещание химиков по этому вопросу, на которое пригласил и меня как заместителя ректора Института народного хозяйства им. Плеханова, где имелся технологический факультет.
Вышинский начал с того, что сослался на свой опыт юриста: «Вот перед нами студент первого курса юридического факультета, еще не изучивший судебного права. Я не представляю себе, чтобы он пришел на заседание судебного процесса и не вынес для себя ничего полезного. То же относится и к химикам».
Проф. Н. А. Изгарышев, в то время декан технологического факультета Института народного хозяйства им. Плеханова, подает реплику: «Видите ли, Андрей Януарьевич, судебные процессы протекают открыто, а химические процессы протекают скрыто».
«Ну что ж, позвольте привести другой пример, — говорит Вышинский, — я — юрист, Островитянов — экономист. Я не представляю, чтобы мы пришли с ним на химический завод, не зная химии, и там для нас не нашлось бы места».
Другой профессор химии возразил ему: «Конечно, Андрей Януарьевич, нашлось бы — в фабзавкоме, в комячейке».
Тогда задетый за живое, Вышинский переводит разговор в чисто политическую плоскость: «Перед Октябрьской революцией меньшевики и эсеры утверждали, что Россия не доросла до социалистической революции, что рабочий класс культурно не развит и не может брать государственную власть в свои руки. Наша партия вопреки всем враждебным утверждениям во главе рабочего класса и трудящихся масс осуществила Октябрьскую революцию и на деле доказала свою правоту».
Никто не решился напомнить ему, что это была и его позиция. Формально из этого спора Вышинский вышел победителем, хотя такую победу нелегко отличить от поражения.
С развертыванием революции, обострением классовых противоречий и ростом политической сознательности масс красноречие и казуистика меньшевистских ораторов все меньше оказывали на них влияния. А сам Вышинский года через два-три вступил в партию большевиков.
Председателем Пятницкой районной думы стал член большевистской партии с 1895 года, активнейший в то время профессионал-революционер, врач Михаил Федорович Владимирский, а председателем Управы — старый большевик, выдающийся деятель революции и Советской власти, первый нарком здравоохранения тоже врач Николай Александрович Семашко. Это был честный, прямой, справедливый человек, благожелательный к людям, гуманист в лучшем смысле этого слова, пользовавшийся большим авторитетом и любовью среди врачей и всех, кто его знал.
Познакомился я с Н. А. Семашко в бурные октябрьские дни. Если мне не изменяет память, он занимал два поста — председателя Управы и заведующего Отделом народного образования. Во всяком случае он уделял вопросам народного образования очень большое внимание. Я, в то время молодой и неопытный просвещенец, часто обращался к нему за советом, а в период саботажа школьных работников проводил с ним вместе в Пятницком и Калужском районах собрания учителей и родителей, в своей массе враждебно настроенных к Октябрьской революции и только что рожденной ею молодой Советской власти.
На одном из собраний, 26 октября, я попытался установить контакт с педагогами, воздействовать на их профессиональную честь, подчеркнуть благородный характер их деятельности. Смысл моей речи сводился примерно к следующему. На выборах в нашу районную думу, как и в большинстве районов Москвы, победили большевики за счет главным образом голосов рабочих, солдат и низших слоев городского населения. Для нас не составляет секрета, что у большинства учителей большевики сейчас не пользуются сочувствием. Но волею судеб мы вместе должны работать на ниве народного просвещения. Конечно, мы призваны руководить делом, с которым мало знакомы. Правда, я имею кое-какое представление о педагогике. Во-первых, я окончил духовную семинарию, где преподавалась дидактика. Вотвторых, при семинарии была образцовая школа, где мы проводили практические занятия. В настоящее время я студент четвертого курса Коммерческого института, учусь на педагогическом цикле экономического отделения, который готовит преподавателей политической экономии, экономической географии и законоведения для коммерческих училищ. У нас читается курс педагогической психологии. Так что некоторое теоретическое представление о педагогике у меня есть. Но оно совершенно недостаточно, чтобы со знанием дела руководить народным образованием. В то же время партия большевиков стремится сделать грамотным и культурным все население и прежде всего рабочих и крестьян. Из-за наших политических разногласий не должно страдать дело подготовки подрастающего поколения. Поэтому мы призываем вас к творческому сотрудничеству в деле народного образования.
Моя речь не встретила благожелательного отклика. Наоборот, посыпался град ядовитых вопросов и остро политических, вызывающих, злобных реплик в адрес большевиков. Моя попытка установить контакт с учительством натолкнулась на стену недоверия, резкого сопротивления, смешанного с презрением так называемого образованного общества к представителям невежественных пролетарских и солдатских масс осмелившихся претендовать на власть и руководство в районе.
Да и трудно было в то время ждать иного исхода, так как за стенами здания, в котором мы заседали, шла интенсивная подготовка к предстоящей решающей схватке между революцией и контрреволюцией.
Замоскворецкий райком и партийные ячейки на заводах продолжали уделять большое внимание вооружению рабочих и созданию Красной гвардии. Занимались этим важным делом в разное время В. П. Файдыш, Я. Я. Пече и П. Добрынин. Отряды имелись на всех крупных предприятиях: Михельсона, бр. Бромлей, Трамвайном парке, «Поставщике», Густава Листа, Телефонном заводе, Трамвайной электростанции, Электрической станции 1886 года, Варшавском арматурном, фабрике Цинделя, заводе Доброва-Набгольца, Протезном, Даниловской мануфактуре, заводе «Мотор», фабрике Демента и др.
Очень трудно было доставать оружие и патроны. Как уже говорилось, большевики завода Михельсона тут же после Февральской революции частично обеспечили себя винтовками и револьверами со склада Рязанско-Уральской железной дороги. Партийные организации ряда предприятий — Цинделя, Телефонного завода, Обозных мастерских и других — направили делегации непосредственно на оружейные заводы в Тулу и Ижевск и достали некоторое количество винтовок, револьверов и гранат. На заводе Михельсона, на «Моторе» и т. д. рабочие в сверхурочное время изготовляли оружие и снаряды.
Однако большинство рабочих, вступивших в отряды Красной гвардии, не имело никакой военной подготовки, многие не умели обращаться с оружием. Положение осложнялось тем, что даже красногвардейцы, обладавшие некоторым опытом в военном деле, не представляли себе особенности тактики уличного боя. Вели занятия с ними при райкоме инструкторы по военной подготовке солдат М. Брун и прапорщик Н. Козелев, а часто и солдаты 55-го полка и других воинских частей.
Вскоре благодаря П. К. Штернбергу, участнику революции 1905—1907 годов, удалось достать книгу Вычегодского «Тактика уличных боев», изданную нелегально в годы первой революции.
Для руководства организацией отрядов Красной гвардии (в свою очередь разбитых на десятки) и их боевой подготовкой был создан районный штаб. В него вошли: В. П. Файдыш (начальник штаба), М. И. Врун, Викман, М. В. Кржеминский («Пан»), Микуцкий, Ф. Томашевский.
Красногвардейские отряды района группировались вокруг пяти подрайонов, имевших в качестве базы какое-нибудь крупное предприятие. Такими предприятиями были: заводы Михельсона, Густава Листа, Варшавский арматурный, Электрическая станция 1866 года, Даниловская мануфактура. Накануне Октября в районе насчитывалось приблизительно 800 красногвардейцев — людей надежных, активных борцов с врагами революции. От вступавших в ряды Красной гвардии требовалось предоставление соответствующих рекомендаций и характеристик. Красногвардейские отряды сыграли очень важную роль и как ячейки, вокруг которых в ходе боевых действий сплачивались в то время новые кадры бойцов. За короткое время численность отрядов возросла до нескольких тысяч человек.
В первые дни октябрьских боев была проведена огромная агитационная работа, в особенности среди воинских частей. Представители Военно-революционного комитета и агитаторы побывали во всех воинских частях, например, Борисов (Гуревич) — в 55-м полку, а Мышкин — в 196-й запасной дружине.
В. П. Файдыш
Ряд колеблющихся солдатских частей удалось перетянуть на нашу сторону. Солдаты 55-го полка, насчитывавшего 4000 солдат и примерно 300 офицеров, заслушав на митинге выступление солдата-большевика В. С. Сокола, единодушно заявили о своем желании участвовать в боях. Был избран Революционный комитет полка во главе с председателем полкового комитета Соколом, в который от завода Михельсона вошел Н. В. Стрелков. Революционный комитет издал приказ о переходе полка в его подчинение и уведомил, что впредь подлежат исполнению только приказы, им санкционированные.
Это вызвало резкий протест со стороны командира полковника Козульского и всего офицерского состава полка. Но, убедившись в своем бессилии, офицеры во главе с Козульским покинули полк, перебравшись в Александровское училище. Из 300 офицеров только 8 остались вместе с солдатами. Большинство из них впоследствии активно помогали новой власти создавать Красную Армию, а Рачицкий и Азарх отдали жизнь за Советскую власть в борьбе с белогвардейцами на фронтах гражданской войны.
Командиром 55-го полка был избран солдат, старый большевик С. Г. Будзинский. Не менее четверти солдат этого полка приняли активное участие в боях против контрреволюции. 196-я пехотная стрелковая дружина, насчитывавшая 120 человек, перешла да сторону революционных войск во главе со своим командиром штабс-капитаном Умановым и поручиком Богословским. Это было чрезвычайно редким явлением в период Октябрьской социалистической революции, когда классовые противоречия достигли крайней остроты.
Богословский учился в одном классе со мной в Тамбовской семинарии, и мы в одно время ее окончили.
В Замоскворечье, в госпитале на Татарской улице, помещался отряд «двинцев» — солдат Западного фронта, которые были арестованы за большевистскую агитацию в армии и заключены в тюрьму в городе Двинске, а затем переведены в Москву в Бутырскую тюрьму. Под давлением общественного мнения они были освобождены и направлены в госпитали. Отряд «двинцев» самоотверженно боролся в дни Октября за победу социалистической революции.
Каково же было положение в буржуазном лагере?
Главной опорой буржуазии и соглашательских партий стал Коммерческий институт, поскольку из помещавшихся в Александровских казармах трех школ прапорщиков две еще до начала боев были отозваны полковником Рябцевым в центр города, а третья обезоружена солдатами 55-го полка.
Членский билет Уварова
Кроме того, контрреволюционные силы находили пристанище в домах, принадлежавших буржуа. Однако они были разрознены и способны только на предательские выстрелы из-за угла. Таким образом, в самом районе не было сколько-нибудь значительной силы, могущей оказать серьезное сопротивление силам революции.
[1] ГАОР, МО. ф. 66, оп. 3, т. 1213, л. 10.
[2] «Красное Замоскворечье», стр. 65.
[3] «На баррикадах за власть Советов». М., Изд-во «Московский рабочий», 1934, стр. 13 — 14.
[4] Там же, стр. 11 — 12.
[5] Там же, стр. 13.
[6] Сб. «1917 год в Москве». М., Изд-во «Московский рабочий», 1957, стр. 110.
[7] ’Данные приводятся по некоторым частям.— «Социал-демократ», 27 сентября 1917 года.
[8] Там же.
[9] “«Слово старых большевиков». М., Изд-во «Московский рабочий», 1965, стр. 228.
