Об «отмене» развития и причинности

О катастрофическом положении дел в нынешних естественных науках РП писал неоднократно. Иного положения в естествознании, существующем в условиях фашистских государств, и быть не может: крайняя буржуазная реакция, господствующая с опорой на военно-полицейское принуждение, на открытый и скрытый террор против трудящихся во всех областях общественной жизни, предполагает и требует себе и соответствующих форм общественного сознания. Эти формы, в свою очередь, не могут выражать прогресс общества: будучи целиком зависимы от буржуазии и выполняя её идейные заказы, естественные науки — в своих многочисленных «теориях» и «школах» последних лет — развивают не знание об объективных законах природы, существующих вне и независимо от воли и сознания людей, а приводят к отрицанию самой возможности научного познания материального мира, т.е. к отрицанию науки. И это ― при современном уровне развития техники, который хотя и отстал намного  от требований прогресса, но всё же доказывает познаваемость действительного мира и, безусловно, не сравним с тем состоянием техники производства, которое было в первом десятилетии XX в.

Большевизм, марксизм-ленинизм рассматривает науку как одну из форм общественного сознания. Позиция рабочего класса здесь состоит в том, что естественные науки должны обслуживать общество и его производство, поставлять производству достоверные знания о законах движения и развития материи с целью расширения и углубления господства человека над природой, с целью самой полной постановки вещества и сил природы на службу производству человеком своей материальной жизни.

Отсюда следует и строгая партийность естественной науки: если фашистская, реакционная буржуазия в целях консервации капитализма и сохранения своего господства заинтересована в деградации науки, в ложных взглядах и теориях, в замазывании и запутывании трудных и нерешённых пока ещё вопросов естествознания, в «простых решениях» этих вопросов с «помощью» бога, религии и схоластики, то рабочий класс заинтересован в правильном и наиболее полном раскрытии тайн природы, поскольку именно такой подход позволяет поставить открытия науки на службу общественному производству и, стало быть, создаёт предпосылки для того, чтобы быстрее двигать производительные силы вперёд, к революционной смене хозяйственного уклада и общественных порядков, и далее ― к полному изобилию,  т.е. к бесклассовому коммунистическому обществу.

Отсюда следует и «нормальная» роль естественных наук. Обобщая и отображая в законах науки объективные процессы, происходящие в природе (т.е. материальное движение), естествознание должно разрабатывать способы использования этих объективных закономерностей в практической деятельности людей — в промышленности, сельском хозяйстве, транспорте, медицине, строительстве и т.д. И вместе с этим естествознание является одним из мощных идеологических средств в руках господствующего класса, формирующих сознание масс, их мировоззрение.

Такая двусторонняя роль естествознания определила его прямую и непосредственную связь как с производственной деятельностью людей, так и с политической и идеологической надстройками общества. Естественные науки во всей своей истории развивались под направляющим и определяющим воздействием материального производства, активно влияя при этом на производительные силы, на их «мёртвую» и живую части. Всякого рода идеалисты-извратители науки, старые и новые ландауры, отрывавшие и отрывающие науку от производства, выступавшие за «науку ради науки» были давно разоблачены классиками марксизма. Так, в адрес старых ландауров Энгельс писал:

«До сих пор выставляли хвастливо напоказ только то, чем производство обязано науке; но наука обязана производству бесконечно большим»[1].

Новые, современные извратители и фальсификаторы естественной науки уже не выставляют напоказ заслуги науки перед производством. В своём неизбежном развитии к полному краху они вообще отрывают науку от производства и делают из этого инструмента познания мира нечто вроде пятого евангелия, свода божественных заповедей — столь же бесполезного для развития производительных сил общества, сколь и вредного для этого общества. В своё время в СССР, особенно в период с 1917 по 1954 гг., естествознание направлялось и определялось запросами социалистического и переходного к коммунистическому (с 1946 по 1953 гг.) способа производства, оно бурно росло и развивалось, содействуя наиболее полному удовлетворению постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего трудового народа нашей страны. В те же годы в капиталистических государствах, как и сегодня у нас, в бывших республиках СССР, естествознание однобокое, оно обслуживает, большей частью, интересы подготовки новых грабительских войн, служит почти исключительно хищническим интересам и обогащению верхушки буржуазного класса.

Развитие естествознания сильно зависит и от идеологии, господствующей в том или ином обществе. Прогрессивная идеология способствует развитию передовой науки. Реакционная идеология умирающего, «смердящего» класса тормозит развитие науки, сбивает учёных на путь идеализма и поповщины, заводит их в тупик и подсказывает «единственный выход» из этого тупика — в религию, в существование бога как «всепричины» и «всеобъяснялки».

Это неудивительно. Империализм в XX веке вызвал сильнейший кризис науки. Повальная милитаризация народного хозяйства, с помощью которой буржуазия ищет выход из экономических кризисов, толкала и толкает науку на путь изыскания всё новых и новых средств уничтожения людей, заставляет физиков заниматься совершенствованием ядерных и «обычных» вооружений, химиков — создавать «выдающиеся» яды и взрывчатые вещества, биологов — изыскивать бактериологические и вирусные средства для массового умерщвления людей в войнах и т.д. и т.п. Сама реакционная идеология империалистической буржуазии, постоянная и всепроникающая проповедь в обществе мистики приводят учёных к идеалистическому истолкованию открытых и открываемых явлений, к идеалистическому объяснению добытых наукой фактов. Часто учёный даже толком не понимает существа и значения своего открытия для общественного производства, он путается, не видит леса за деревьями. И потому теоретические выводы, которые делаются такими учёными под влиянием и нажимом денег и господствующей реакционной идеологии, не имеют и не могут иметь научной ценности.

С первой четверти XX века и по сей день своё сильное отравляющее влияние на естественные науки оказывают неотомизм (от слова «томизм» — религиозное учение средневекового схоластика Фомы Аквинского, лат. «Toma Aquinat»), прагматизм, персонализм и другие «модные» философские учения, которые ныне распространяются, особенно в США и Западной Европе, с таким рвением и бешенством, с каким в начале XX века распространялся махизм — враждебная материалистической науке реакционная философия. Но и махизм, классово и идейно родственный этим «учениям», опирающийся одной ногой на средневековую схоластику, приобретая новые формы и оттенки, не только жив сегодня, но и расцветает буйным цветом.

Это означает, что во всей современной буржуазной философии «поголовно» проповедуется субъективизм, который объединяет почти все существующие «школы» и «школки» в единое целое. Муть субъективизма, отрицающего существование материального мира вне и независимо от человеческого сознания (т.е. «вне и независимо от божества»), захватила и все сферы естественных наук. Она толкает учёных-естественников на путь отрицания объективной реальности, на путь отрицания объективного содержания открытых законов науки, а буржуазия, с другой стороны, как заказчик этих «научных» теорий, способствует идеалистическим извращениям деньгами, ставя учёного в его теориях, образно говоря, в материальную зависимость от фидеизма и религии, от поддержки и проповеди поповщины.

Так, все субъективистские «теории» и «концепции» исходят из того, что открытые наукой внутриатомные процессы, данные о неотделимости и диалектическом единстве материи и энергии якобы не поддаются объяснению с позиций причинности, необходимости и закономерности. В противовес объективным законам природы, ранее открытым механикой и физикой, до сих пор выдвигаются различные субъективистские теории, в которых отрицается закон сохранения материи и превращения энергии. Лжеучёные и буржуазные пропагандисты по поводу такого рода «научных теорий» часто заявляют по телевидению, в прессе и в интернете, что «это открытие перевернёт ваш взгляд на мир», «сделает революцию в сознании», «революцию в науке» и т.д.

Ну, то, что эти «теории» могут надолго свихнуть сознание обывателя и особенно неокрепшее сознание нашей молодёжи в религию и абсурд, — в этом сомнений нет, а вот «революционности», в смысле какого-либо нового вклада в идеализм, в этих нынешних  «революциях» и «теориях» нет совсем, даже, как говорится, «для приличия»: старые, давно разгромленные классиками марксизма и большевиками провокации, измышления и замаскированная поповская проповедь о сотворении мира и человека. Так, сегодня мощное развитие получает подмена законов, открытых наукой, терминологическими ухищрениями вроде «теории предрасположения к восприятию энергии». Тут же рядом развиваются далее старые наукообразные теории о «свободе воли у электрона», о «принципе дополнительности и неопределённости положения элементарных частиц», возникают новые перепевы энергетизма, разоблачённого ещё Лениным.

Современный идеализм в физике, как и предшествующий ему идеализм первой четверти XX века, выбирает «полем» своей борьбы против диалектического материализма ядерную физику, физику элементарных частиц: этот раздел науки мало понятен широким массам, там оперируют с теми материальными объектами, которых не видно. Это очень удобное положение для идеалистических нападок на физику, для разрушения и подрыва науки изнутри. Например, авторитет буржуазной науки, известный физик П. Дирак давно заявлял о том, что

«в квантовой механике имеет место принципиальный индетерминизм»[2],

т.е. беспричинность событий, которые происходят в атоме, его ядре и электронной оболочке. Примерно те же слова мы слышим регулярно в выступлениях всяких «учёных» и «экспертов», рассуждающих на каналах типа «Дискавери», «Наука» и т.п. о природе атомной энергии или о строении вещества.

Дальше Дирака в продвижении «божественного промысла» в науку пошёл физик В. Гейзенберг, который усиленно предлагал заменить принцип причинности в объяснении физических явлений принципом вероятности. Гейзенберг считал, что в таких науках, как физика, химия и астрономия, учёные могут говорить лишь только об описании природы, а не об объяснении её законов, её движения, так как, мол,

«претензии науки на понимание природы в первоначальном смысле (в смысле открытия законов природы) с каждым большим открытием делаются всё меньшими».

Иначе говоря, когда американские или английские физики, вроде Хиггса или Джарвса, а следом за ними и бывшие советские физики, в 90-х гг. открыто говорили, что чем глубже они проникали вглубь атомного ядра, тем отчётливее видели бога, они не говорили ничего нового, а лишь повторяли агностические проповеди Гейзенберга.

Сам Гейзенберг в своей книге «Философские проблемы ядерной физики», впервые изданной в США в 1952 г., объявлял о том, что именно в ядерной физике полностью теряют своё значение причинность, закономерность, движение и развитие материи в пространстве и во времени, т.е. снова «теряется» материя, а на её место заступают:

— движение (т.е. содержание подменяется одной из форм существования);

— отношения между вещами, которые и объявляются «единственной действительностью».

К тому же у Гейзенберга, как в своё время и у И. Ньютона, вольно или невольно на первый план выходит «бог-часовщик» — как первопричина движения. Но если Ньютон на заре капитализма был вынужден в своих философствованиях пойти на компромисс с религией, т.е. отводил богу лишь роль начального толчка движения, а затем убирал его из материального мира, как лишнюю деталь, то Гейзенберг, наоборот, на закате империализма завуалировано вводит боженьку во все ядерные процессы, подводя дело к тому, что нет материальных причин для внутриядерного движения и что, в конце концов, по мере открытия новых элементарных частиц «материя исчезает»[3].

Эти идеалистические утверждения в начале 50-х гг. подхватили и развили в США. В 1951 г. в Лос-Анжелосе выходит книга профессора философии Калифорнийского университета Г. Рейхенбаха, в которой автор даёт, так сказать, философское обобщение теориям Дирака и Гейзенберга о «беспричинности» и «неопределённости» времени и пространства.Рейхенбах, в частности, пишет:

«Из исследований современной квантовой механики мы знаем, что отдельные атомные явления не поддаются причинному истолкованию и просто контролируются законами вероятности. Это — результат, сформулированный в знаменитом принципе неопределённости Гейзенберга, составляет доказательство того, что от идеи строгой причинности следует отказаться и что законы вероятности заняли место, когда-то занимаемое законами причинности»[4].

Снова видим идеи «движения без причин». Как и у Гейзенберга, у Рейхенбаха несовершенство методов исследования и сами ещё не разгаданные тайны атомного ядра, т.е. тайны и загадки материи, до разгадки которых ещё не дошла наука, превращаются в «вечные» тайны, не подлежащие разгадке. Материальные объекты, согласно Гейзенбергу, Рейхенбаху и др. то существуют, то вдруг перестают существовать в пространстве — без всяких причин; их место то определено, то неизвестно, а поскольку движение и развитие материи «потеряли своё значение», то, значит, «теряет» своё значение и сама материя, которая не может существовать вне времени и вне места.

То обстоятельство, что ещё не раскрыты до конца особенности движения элементарных частиц, и потому кажется, что эти частицы могут занимать одновременно два места в пространстве, исчезать в никуда и появляться из ниоткуда и без всяких причин, — всё это «великие», лауреаты Нобелевских премий и т.п., выдающиеся идеалисты игнорируют, заявляя, что они «нашли» отрицание материалистической физики и её метода (диалектического материализма) и «окончательно» «сняли» все вопросы с законами движения в мире атомных и субатомных частиц.

Отрицание причинности и закономерности, низведение их на уровень субъективной категории (т.е. постановка в зависимость от точки зрения и способностей исследователя) — это одна из форм субъективного идеализма в буржуазной науке, это попытка протащить и закрепить в физике кантианство и махизм. Так, американский астрофизик Дж. Адамс писал, что

«причинность — это организующий принцип, лежащий в основе нашего опыта».

Вот так: оказывается причинность — не общее объективное свойство (закон) движения материального мира, а свойство человеческого сознания, а если так, то, по Адамсу, каждый человек может иметь своё собственное мнение о причинности, причём диапазон таких мнений вполне может колебаться от признания некой «особенной» причинности, «подходящей» для отдельной конкретной личности, до полного отрицания всякой причинности.

Почти дословно переписывая Канта, Маха и Юма, другой «герой» субъективного идеализма, британский астроном Дж. Джинс, давал отрицательный ответ на вопрос о том, управляется ли природа законами причинности. Он заявлял, что движение всех материальных частиц можно сравнить лишь со случайными прыжками обезьян по деревьям или кенгуру по земле, которые (прыжки) не контролируются законами причинности, а происходят произвольно, сами по себе, ни с того, ни с сего. Джинс как бы подводит итог под существо идеалистических теорий Дирака, Гейзенберга и Шрёдингера вместе взятых, он пишет:

«Подлинный объект научного исследования никогда не может быть реальностью природы, но лишь нашими собственными наблюдениями»[5].

Т.е. Джинс открыто отрицает саму возможность познания как конкретных явлений, так и наиболее общих свойств природы.

Но тогда возникает вопрос к сегодняшним идейным наследникам Джинса и Рейхенбаха: а для чего тогда нужна наука, физика, например, если она не даёт ответ на загадки природы и не показывает производству, как овладеть веществом и энергией природы с наибольшей пользой для человека? Джинсы и ландауры отвечают: во-первых, наука может и должна существовать сама для себя — с целью «самосовершенствования избранных», с целью «подъёма над природой и над толпой» (перевод: мы, учёные-идеалисты, как примыкающие к эксплуататорскому классу, идейно обслуживающие его, хотим и далее сидеть на шее у рабочего класса и всего трудового народа, обжирать его и ничего не давать взамен, т.е. хотим паразитировать; кроме того, мы создаём для буржуазии «теорию избранности», согласно которой отношения рабов и рабовладельцев есть вечные, нормальные и «узаконенные» наукой отношения).

А во-вторых, говорят современные джинсы, наука, и физика особенно, должна идти нога в ногу с верой, вот тогда, и только тогда, дескать, и будут раскрыты все «настоящие тайны природы».

Этим (тут они снова переходят на эзопов язык), т.е. подкладыванием физики (химии, биологии и т.д.) под религию мы и занимаемся, выполняя заказ хозяев на то, чтобы с помощью авторитета науки ещё сильнее и глубже одурачить, одурманить пролетариат и всех трудящихся, не дать им трезвую, реальную картину мира, запутать их и не дать естественно-научной составляющей для ведения классовой борьбы с буржуазией.

Однако не всегда субъективно-идеалистическая позиция буржуазных учёных проповедуется так откровенно, как у Джинса. Чаще всего реакционные идейки протаскивают и преподносят трудящимся в замаскированной наукообразной форме. Именно такую форму в своё время избрали проповедники так называемой «теории дополнительности» или «принципа дополнительности», разработанного Н. Бором.

Из чего исходит эта теория? Она исходит из того, что явления микроскопического мира находятся вне времени и вне пространства, что они не закономерны и не подчиняются принципу причинности, т.е. законам движения и развития материи. При этом, утверждал Бор, эти явления микромира не реальны и не совместимы друг с другом, не находятся во взаимосвязи. Свойства явлений микромира зависят от прибора, с помощью которого их изучает наблюдатель, а также от качеств самого наблюдателя. В зависимости от того, каким прибором пользуется учёный, создаются те или иные свойства в явлениях микромира. Бор писал:

«Поскольку существует два различных класса приборов, постольку создаются при наблюдении две группы различных и несовместимых между собой явлений. Одни приборы создают картину причинных связей, но тогда исключается возможность наблюдать процессы во времени и пространстве; приборы же иного класса создают картину явлений микромира, протекающих в пространстве и во времени, но тогда теряет свою силу принцип причинности»[6].

То есть, если говорить о свойствах электрона, то, по Бору, получается, что когда нужно определить положение электрона в пространстве, электрон исчезает как материальный объект, существующий во времени; а если требуется определить импульс электрона (количество его движения, энергию), то он исчезает как материальное тело, существующее в пространстве.

Получается абсурд: стоит только заняться изучением свойств электрона, он полностью исчезает из природы, а если оставить его в покое и не изучать теми или иными приборами, то он вполне себе существует.

То же самое Бор утверждал и в отношении определения волны и частицы: одни приборы должны были подтверждать корпускулярное строение материи, а другие, наоборот, доказывать исключительно волновое свойство материи. Значит, утверждают нынешние последователи «теории беспричинности», в отношении строения материи можно определённо говорить только то, что оно определяется исключительно нашими представлениями, а значит, существует лишь как «удобный» набор понятий и математических символов.

Тут легко понять, что «принцип дополнительности» Н. Бора отрицал объективность таких категорий и форм существования природы, как причинность, время, пространство, корпускулярную и волновую природу микрообъектов в их единстве, развитии и взаимодействии. Все явления атомных частиц в этой «теории» сводились к субъективным конструкциям, которые формировались с помощью прибора наблюдателя.

Отказ крупных учёных, таких как тот же Бор, Гейзенберг, Дирак и др., от принципа причинности в природе, их субъективно-идеалистические измышления усиленно раздувались реакционными философами и преподносились ими в обобщённом виде, как некие «новые принципы физики». Так, Б. Рассел, на которого сегодня всё чаще ссылаются при обучении студентов-естественников и философов в университетах, писал о причинности:

«Закон причинности является пережитком прошедшей эпохи, подобно монархии; его терпят только потому, что ошибочно полагают, что он безвреден… В природе же нет причинности и необходимости»[7].

Здесь Рассел воскрешает субъективизм Беркли, Юма, Канта и их учеников, Маха и Авенариуса, и заявляет, что в природе нет объективных законов, а есть только «привычка и случай». Откуда взялась «привычка», каковы обстоятельства каждого конкретного случая и проявлением какой закономерности является этот случай, — как и Бор, Рассел старательно уходит от ответов на эти вопросы, сторонясь познания явлений действительности и подменяя познание описанием этих явлений.

Рассел опирается на идеалистические измышления в философских статьях и выступлениях Эдингтона, Бора, Дирака, Гейзенберга и на их основании, т.е. домысливая и усиливая эти измышления, объявляет физику фантазией, иначе говоря, отвергает науку, саму возможность достоверного познания действительности.

«Физика, — пишет далее Рассел, — даёт нам мир нереальных и фантастических грёз».

Понятно, что современным мракобесам от науки и образования очень удобно в своих лекциях и выступлениях ссылаться на авторитет Рассела: это позволяет им, с одной стороны, свести преподавание физики в школе и ВУЗе к ознакомительному, верхушечному уровню (давать кое-что, общими фразами, практически голые выводы без глубокого разъяснения физического смысла и места в материальной практике человека), а с другой — идеалистически запутывать сложные вопросы физики, перегружать объяснение сути явления математическим аппаратом или даже подменять такое объяснение сплошным потоком «мёртвых» формул.

Рассел в своё время объявил поход против науки и в качестве основного оружия использовал всякого рода извращения в ней. Так, он писал:

«Кто хочет понять причину падения веры в науку, тот должен обратиться к лекциям Эдингтона, озаглавленным «Природа человеческого тела»[8].

Почему же Рассел отсылал наивных обывателей именно к этим лекциям? Дело в том, что в них физик-идеалист Эдингтон «доказывает», что якобы квантовая теория подвергает сомнению всеобщий характер причинности и что согласно этой теории электрон обладает

«известным количеством свободы воли, так как его поведение не подчинено закону».

Тут Эдингтон прямо и откровенно отрицает объективную причинность и закономерность движения материи в микромире. Но ещё в первой половине XX века было достоверно установлено, что атомные частицы, электрон, протон, позитрон, нейтрон и другие, подчинены законам причинности, и их движение осуществляется как закономерный и необходимый процесс. В противном случае оказывается, что вся теория атомной бомбы и атомного реактора есть сплошное заблуждение, но в этом случае человек не имел бы ни того, ни другого, а попытки создать эти устройства раз за разом оканчивались бы крахом или катастрофой.

Другое дело, что практика производственной эксплуатации ядерных устройств постоянно ставит перед учёными и инженерами вопросы и проблемы, которые показывают, что наши знания в этой области совершенно недостаточны, что в ядре заключена ещё бездна загадок и тайн природы.

Но, конечно, расселам и эдингтонам интересны не эти загадки и тайны, раскрытие которых требует огромного труда, а борьба с диалектическим материализмом в науке и практике. Их основная задача на ниве отрицания причинности в микромире состояла в протаскивании туда «первопричины», т.е. бога, который и наделил электрон «свободой воли». Эту мысль они должны были поселить и укрепить в сознании широких масс студентов-физиков, интеллигенции, той части трудящихся, которая интересуется наукой.

Для протаскивания в физику идеализма весьма широко использовалась и используется сегодня теория относительности. Эта теория является научным обобщением важных физических открытий конца XIX – начала XX вв., подтвердивших диалектико-материалистическое объяснение пространства, времени и движения, их связи и неразрывности, их связи с материей как объективных форм существования её. Нет материи без движения, а движения без материи; в свою очередь, движение материи происходит только во времени и пространстве. Нет материи вне времени и вне пространства, так же точно как нет пространства и времени вне материи.

Но именно релятивистские стороны этой теории (а их не отрицает и диалектический материализм, отводя релятивности в познании её должное место), их «удобство» для всякого рода идеалистических спекуляций и мистификаций используют реакционеры от науки в целях проповеди субъективизма, отрицания движения, «поглощения материи энергией» и т.п. «чёрных дыр». В своё время автор этой теории А. Эйнштейн, при всех его заслугах перед прогрессом, сам оказался в плену идеалистической философии, стал на путь субъективно-идеалистических извращений новых и новейших на тот момент (середина XX века) данных физики. В период с 1948 по 1954 г. Эйнштейн часто выступал со статьями, в которых пытался дать философское обобщение науки. К сожалению, почти все эти статьи объединяло одно общее стремление — объявить законы науки субъективными конструкциями человеческого сознания. Так, у Эйнштейна

«математические аксиомы — это свободные создания человеческого духа»[9].

Но, может быть, учёный здесь хотел сказать о сложности таковых аксиом, т.е. о сложности тех явлений действительности, которые приближённо описываются этими аксиомами и потому требуют высшего напряжения человеческого ума? Нет, поскольку далее, говоря о физике, Эйнштейн пишет:

«…с помощью физических теорий мы пытаемся найти себе путь сквозь лабиринт наблюдений и фактов, упорядочить и постичь мир собственных восприятий»[10].

Что же получается? Получается, что Эйнштейн отрицал реальное объективное содержание в научных теориях и законах и становился на махистско-кантианскую субъективно-идеалистическую позицию. Научные теории для Эйнштейна стали средством упорядочивания наших чувственных восприятий, и только.

Объявив научные теории субъективными категориями, Эйнштейн в статье «Наука и религия» заявляет:

«Я утверждаю, что космическая религиозность является сильнейшей и благороднейшей движущей силой научного исследования»[11].

Ясно, что от таких заявлений Эйнштейна до заявлений современных физиков о том, что чем глубже исследователь проникает в атом, тем явственнее он «видит и чувствует бога», — всего один шаг, точнее сказать, последние являются продолжением первых, это одна и та же реакционная идеалистическая линия в науке.

Да, «космическая религиозность» вместо научного исследования материального мира, религия вместо диалектико-материалистического метода в науке, — таков был призыв одного из видных деятелей буржуазной физики, который свидетельствовал об идейном и методологическом тупике, в который попал этот учёный, сбитый со своих стихийно-материалистических позиций и вставший на сторону реакционной идеалистической философии империалистической эпохи.

Теория относительности использовалась также и для «доказательства» краха материализма в астрономии, для «опровержения» законов всемирного тяготения, гравитации, небесной механики. Уже известный нам выдающийся английский мракобес Дж. Джинс в своём трактате «Физика и философия» наставлял нынешних полуфизиков-полупопов:

«Физическая теория относительности теперь показала, что электрические и магнитные силы вовсе не реальны. Это просто наши умственные построения, вытекающие из наших ошибочно направленных усилий понять движение частиц. То же самое произошло с ньютоновской силой тяготения, и с энергией, и с механическим моментом и другими понятиями, которые были введены, чтобы помочь нам понять деятельность мира. Всё оказалось просто умственными построениями».

Вот так и оказалось, что сегодня надо «отменять» не только законы электродинамики, заменяя их законами промысла божия, но и законы механики, т.е. «ниспровергать» все главные открытые законы физического движения, а значит, и научное познание всего материального мира. Джинс, по существу своих бредней, заявил о том, что мир непознаваем, а нынешние его последователи в буржуазной науке и образовании указывают пальцем в небо, мол, там тайна бытия, и калечат идеализмом тысячи молодых умов.

Но всё же жизнь, сама производственная практика заставляли и заставляют определённую часть учёных отрезветь. Буржуазные физики, находящиеся под влиянием идеализма и делающие субъективистские выводы из открытий физики, постоянно упираются в своих работах в тупик, и некоторые из них начинают понимать, что на методологической основе идеализма нельзя двигаться дальше, нельзя рационально объяснить сделанные открытия. Поэтому, не имея сейчас ориентира, маяка в лице передовой социалистической науки и упорно не желая изучать марксизм-ленинизм, они самостоятельно пытаются найти выход из создавшегося тупика. Здесь наиболее часто ими делается попытка примирения науки с реакцией, проигрыш по сути, компромисс по форме, когда наука делится этими запутавшимися учёными на теоретическую часть (т.н. «метафизику») и прикладную, практическую часть, которую они называют «здравым смыслом».

При  этом объявляется, что «метафизика», т.е., например, теоретическая физика, увы, обречена неизбежно «уходить в мир фантастических грёз», и потому, мол, доверие к ней подорвано. В то время как прикладная, практическая физика «празднует триумф в высшей степени, чем когда-либо раньше».

Этот приём разрыва физики на «непостижимую теорию» и «выработку практических советов для производства» преследует, в общем, одну цель: сохранить не имеющие никакого отношения к науке реакционные выводы из открытий физики для идеологической реакции по всей линии (связать школу и церковь, политику и религию, «доказать» пролетариату «вечность и незыблемость» рабства), удержать связь этих идеалистических теорий с наукой, с её действительными открытиями и достижениями в области техники.

Но кое-кто из учёных постепенно понимает, что примирить физику с идеализмом, мистикой и религией нельзя, тут уж либо одно, либо другое. Выход из субъективистского тупика вовсе не в отрыве теоретических обобщений от практических результатов науки, а в их единстве, а единство это оказывается возможным только и исключительно на диалектико-материалистической основе.

Ведь не трудно понять, что практические достижения науки только потому и стали возможны, что она имела и имеет дело не с «ощущениями людей», как это утверждали гейзенберги, джинсы и ландау, не с «миром грёз и фантазий», а с реальными процессами природы. Наука открывает эти процессы и явления, новые формы движения материи, познаёт их закономерности и тем самым даёт производству способы и методы их технического, промышленного использования.

Поскольку субъективно-идеалистическая трактовка причинности, необходимости и случайности, закономерностей и законов природы до сих пор является характерной формой реакции в науке, постольку она захватывает не только физику, но и остальные области естествознания. Так, в астрономии и космогонии «разработаны» в нескольких вариантах «теории» случайного образования небесных тел, в которых напрочь отрицается всякая закономерность в развитии вселенной. До сих пор периодически всплывает и усиленно навязывается старая, разоблачённая ещё Энгельсом, теория «тепловой смерти вселенной», а также теория «расширяющейся вселенной». На основе спекуляций с теорией относительности делаются попытки воскресить ветхую систему Птолемея, антинаучность которой была доказана ещё в XVI-XVII вв. Открытое астрономией красное смещение в системе галактик, истолкованное буржуазными астрономами как расширение вселенной, используется религией для «доказательства» сотворения мира.

В 1952 г. в Риме состоялся VIII Международный конгресс астрономов. В его ходе папа римский счёл возможным пригласить учёных в Ватикан и выступить перед ними с речью. В ней папа учил учёных в том смысле, что астрономы, наблюдая красное смещение в спектрах галактик, на самом деле присутствуют при акте сотворения этих галактик богом. Также папа заявил о том, что

«вопреки заключениям прошлого, настоящая наука убеждается в существовании бога»,

и призвал учёных продолжать

«дальнейшие поиски следов совершенства божьего и улавливать звуки его гармонии».

С той поры прошло почти 70 лет, но заветы папы старательно выполняются: следы бога ищутся и «находятся», «частицы бога» появляются. В альманахе учёных трудов Калифорнийского университета за 2008 г.[12] публикуется статья о наблюдениях за сверхновыми звёздами с Чилийской обсерватории, в которой авторы приходят к выводу, что наша солнечная система «находится внутри чёрной дыры» и что, стало быть, вся материя в пределах нашей галактики — это антиматерия, а материя в отдалённых галактиках — это «просто» материя. Читатель подводится к тому, что антиматерия есть противовес «просто» материи, а это означает, что они обе имеют разные источники происхождения: первую создал дьявол, вторую — бог. Но в обоих случаях материализм «ниспровергается», а теории о конце света приобретают научно-астрономическое «обоснование», дескать, поскольку бог, в конце концов, победит дьявола, постольку нашему миру будет крышка (древняя религиозная байка об апокалипсисе).

Отсюда, опираясь на оставшийся всё же авторитет науки, нетрудно убедить трудящихся, что всякая классовая борьба за лучшую жизнь смысла не имеет, если уж Земле научно предписан космический «конец».

Тут же надо заметить — для размышления, — что такие физики и астрономы, как Бор, Резерфорд, Эдингтон, Джинс и другие числились действительными членами папской академии при Ватикане. А в США до сих пор существуют специальные планетарии, в которых при помощи подтасовок и мощных компьютеров проводятся сеансы, «доказывающие» сотворение мира богом из т.н. «атома-отца».

Некогда создавшийся идеалистический тупик в астрономии сегодня не только не преодолён, но, наоборот, он усилился. Да, современные астрономические приборы и электронная техника дают возможность вести качественные наблюдения за космосом и накапливать материал для изучения и обобщения. Но именно в теоретическом обобщении этого богатого материала и царит полная беспомощность. Результаты исследований направляются не на раскрытие тайн материи и не на пользу материальному производству, а на сооружение и «доказательство» лженаучных теорий, в основе которых по-прежнему лежит отрицание основных законов развития природы, отрицание причинных связей, проповедь голой случайности или даже откровенного фидеизма, поповщины.

Разоблачая Эдингтона, Джинса и их нынешних последователей, прогрессивный американский физик А. Холден справедливо писал[13] о том, что сэр Джинс говорит всем о необходимости верить в бога, так как вселенная настолько хорошо упорядочена, что она обязательно должна иметь разумного творца, в то время как другой сэр, А. Эдингтон, утверждает, что порядок вселенной зависит от нашего собственного разума. Это означает, что их утверждения являются опорой религии, только подходят к ней с разных сторон. Таков логический итог буржуазной астрономии, зашедшей в тупик.

Идеалистическое истолкование явлений природы приводит также и к тому, что положения одной области знания механически переносятся в другую, из физики — в астрономию, химию, биологию, в общественные науки. Такое перенесение положений одной науки в другую, и обратно, сегодня широко используется в реакционных целях, в целях подмены объективных закономерностей химической и биологической форм движения материи субъективистскими извращениями в физике. Например, в химии усиленно пропагандируется т.н. «теория резонанса», или мезометрии. Не разобрав, как следует, природу атомных связей, многие буржуазные учёные поспешили заявить, что химические формулы, отражающие эти связи, должны рассматриваться только как условности, не отражающие никак действительного строения и связей молекул в химических соединениях. Один из авторов этой «теории» Д. Уэланд откровенно заявлял о том, что идея резонанса является умозрительной концепцией. Она не отражает какого-либо внутреннего свойства самой молекулы, а является математическим способом, изобретённым физиком или химиком для собственного удобства.

Иначе говоря, вся суть теории резонанса, по Уэланду, сводится к манипуляциям с символами для удобства химика. Но какую связь эти манипуляции и удобство имеют с результатами химических исследований, которые двигают вперёд производство и науку? На этот вопрос «учёный ради учения» не отвечал, но определённо давал понять, что теория резонанса была не чем иным, как попыткой сбить химию на путь субъективного идеализма, лишить химические формулы их действительного содержания, «опровергнуть» теорию химического строения вещества, разработанную ещё А.М. Бутлеровым и его учениками.

Субъективистские извращения в физике и химии, как уже говорилось, проникают и в биологическую науку, где с их помощью отрицается закономерность развития живой природы. Так, в своей популярной ныне книге «Что такое жизнь с точки зрения физики» физик-идеалист Э. Шредингер проводил основную мысль о том, что как в неживой, так и в живой природе нет ни причинно-следственных связей, ни действия законов развития. Для «доказательства» этого Шредингер использует метафизические и идеалистические идеи генетиков Вейсмана и Моргана, а в заключение своей книги как бы напутствует будущих попов и прочих специалистов по фальсификациям и промыванию мозгов трудящимся:

 «…наибольшее, что может дать биолог, это доказать существование бога и бессмертия души»[14].

Такая вот нехитрая механика получалась у Шредингера: запутавшись в результатах собственных исследований и упёршись в тупик при объяснении открытых физических явлений, Шредингер толкает туда же и биологов.

В этом же направлении действуют и современные физики, занимающиеся проблемами атомного ядра. В частности, в институте ЦЕРН в Швейцарии существует целый биологический отдел, который пытается дать толкование биологическим теориям, исходя из положений квантовой механики. Для этого физиологические процессы, протекающие в организме животных, объявляются процессами микромира, мира элементарных частиц. Опираясь на этот «постулат», физики ЦЕРНа заявляют, что гены — это некие специальные организаторы всех жизненных процессов в организме, что они «ориентируют и организуют весь жизненный динамизм». При этом сами гены неизменны и бессмертны и в таком виде «известным образом передаются от родителей к детям».

В итоге получается законченная идеалистическая «теория», в которой относительное постоянство атомных частиц «натягивается» на клетки живого организма, в которые опять-таки помещается «нечто», создавшее неизменные и бессмертные гены.

Недавно от знакомых студентов-биологов пришлось услышать о том, что некоторые преподаватели среди рекомендуемой для чтения научной литературы дают цикл лекций американского биолога Ф. Юинга под общим названием «Пути эволюции». Эта книга впервые вышла в 1951 г. в Нью-Йорке и позже несколько раз переиздавалась, в том числе и в СССР — в 1960 и 1963 гг. с грифом «Для рассылки в учреждения (по списку)», т.е. для служебного пользования. В этой книге Юинг буквально с первых страниц заявлял, что эволюционные законы основаны богом. Делая такой вывод из вейсманистских и морганистских  «постулатов», Юинг объявляет эволюцию живой природы не формой развития материи, а «складом ума, руководимым принципом исследования».

Но это, так сказать, цветочки, т.к. вплетение боженьки в науку для буржуазии дело обычное.  Ягодки идут дальше. Поскольку, в отличие от Джинса, любящего расплывчатый «птичий язык», Юинг — мужик конкретный, постольку он указывает, где именно находится это самое руководство «складом ума». Оно, по Юингу, находится «в духе и наследии святого Фомы Аквинского», который и должен быть образцом и вдохновением для всякого учёного.

***

Поскольку мы уже упоминали выше преподобного Фому, и так как на Юинга, а через него — и на Фому Акината, уже ссылаются профессора физики в наших сегодняшних университетах, стоит, пожалуй, более подробно остановиться на научно-философской позиции этого средневекового «князя схоластики и теологии», чтобы выяснить, что и кого Юинг, а вместе с ним и нынешние учителя молодёжи, рекомендуют как образец для всех исследователей природы.

Итак, примерно к концу XIII в. «отцы» католической церкви и богословы-схоласты перевели на латинский язык основные произведения Аристотеля, который постепенно стал величайшим философским и научным авторитетом средневековья. Церковь сразу же старательно извратила всё учение этого великого мыслителя и постаралась использовать его для обоснования и защиты католицизма и укрепления феодального рабства. К середине XIII в. поповщина, по выражению Ленина, убила в Аристотеле всё живое и увековечила мёртвое.

К этому времени наиболее распространённой философской системой, основанной на извращённом аристотелизме, стало учение итальянского монаха-доминиканца Ф. Аквинского.

Предметом философии Фомы, как и схоластики вообще, была вся совокупность знаний, сваленная в одну кучу. Деления знаний на области философии, физики, химии, географии, зачатки которого дал ещё настоящий, исторический Аристотель, у Фомы не было. Его философствование включало в себя библейские мифы, переплетённые с некоторыми сведениями из физики и космологии.

Как и виднейший представитель ранней схоластики, Ансельм Кентерберийский, Фома объявлял философию и всякую иную науку служанками веры. Философия, по словам Фомы, не должна противоречить теологии, при этом наука настолько же ниже веры, насколько человеческий разум ниже «разума божественного». Природа, учил Фома, создана богом из ничего и постоянно управляется его велениями. Фома не отрицает существование материи, однако, она для него является идеей: материя «…есть неопределённая и пассивная возможность, которой лишь идеальная форма божественного провидения придаёт действительное бытие». В свою очередь, природа у Фомы существует не сама по себе, а служит подножием небесного, божественного царства. Всё в мире расположено по ступеням иерархической лестницы, которая начинается с простых неодушевлённых вещей, типа камня, и далее возвышается — через человека — до уровня ангелов, святых и далее, к господу богу.

При этом каждая нижняя ступень имеет свою цель в высшей и стремится к ней; каждая высшая ступень имеет свой интерес в низшей, но при этом «испытывает низшую, дабы та не проникла наверх без особого права» (здесь отражается иерархически-сословная форма феодального общества), но при этом все ступени в целом стремятся к богу.

Как же Фома объяснял многочисленные феномены, или действительные явления природы и общества? Очень просто, намного проще (и честнее, надо сказать), чем его позднейшие ученики Джинс, Эдингтон, Юинг и др.: Фома, толкуя тот или иной природный факт или объект, указывал на некие таинственные «формы» или «скрытые качества», якобы заключённые в природе этого факта или тела. Железо обладает свойством коваться, изменять форму якобы потому, что имеет соответствующую «натуру». Вода льётся сверху вниз потому, что в воде заключена «особая форма бытия», заставляющая её литься именно так.

В том же «гениальном» духе объяснял свойства опиума господин Журден, герой знаменитой пьесы Мольера: он говорил, что опий усыпляет потому, что имеет в себе усыпительную природу. Те же примерно объяснения по поводу головы глуповского градоначальника Брудастого, без вреда отделённой от тела, давал городскому совету и местный лекарь, мол, в теле градоначальника содержится особенное градоначальническое вещество, которое и позволяет снимать голову, а затем беспрепятственно водворять её на прежнее место (М. Е. Салтыков-Щедрин. История одного города, глава «Органчик»).

Фома в своих трудах делал попытки определить «естественные места» для всех тел природы, а также дать определение «совершенным» и «несовершенным» формам движения. Фома, как и другие схоласты, утверждал, что тело падает на поверхность земли потому, что оно «имеет от всевышнего начально установленное, естественное место для себя в центре Земли»; дым поднимается вверх потому, что его природным местом является небо; вода движется за поршнем насоса потому только, что «природа возмущается пустоте, она не терпит пустоты».

Что касалось движения, то Фома заявлял и «доказывал», что «совершенным» является только круговое движение, тогда как прямолинейное движение — «несовершенно», так как «достигает конечного пункта» (тут вспомнить Бернштейна или КПРФ с их оппортунистским девизом «движение — всё, цель — ничто»). Поэтому, объяснял Фома, небесные тела движутся правильно и закономерно, а все тела на Земле — случайно и неправильно.

Современным мракобесам эпохи империализма есть на кого равняться и в космологии. Так, Аквинат и другие patresecclesiae того времени признавали геоцентрическую систему Птолемея абсолютно правильной и равнозначной религиозному догмату. По воззрениям схоластов, Земля представляет собой неподвижный центр мира, вокруг которого вращаются прикреплённые к особым сферам Солнце, Луна, и пять планет. Границей вселенной служит «восьмая сфера неподвижных звёзд», где находится обитель душ праведников и святых, за которой помещается сам господь бог. К каждой из восьми небесных сфер, согласно Фоме, прикреплены особые духи, которые и вращают Луну, Солнце и все другие сферы.

Основные связи в обществе Фома описывал так. Человек создан богом по своему образу и подобию и помещён в центре космоса, на неподвижной земле. Всё в природе приноровлено к нему — в положительном или отрицательном смысле. Так, Солнце даёт ему тепло и свет, дождь идёт, чтобы поливать пашню, кошки созданы специально для того, чтобы уничтожать мышей, ворующих зерно из амбара. А вот землетрясения, пожары, бури, эпидемии, бедность и нищета посылаются человеку богом за его грехи и для острастки. Бороться со всеми этими бедствиями человеку недопустимо, так как это означает восстание против бога, против его воли.

В политическом смысле (а мы не можем говорить о философии или физике без политики, без борьбы классов) «теория» ступеней и сфер, тщательно разработанная Фомой, была защитой и «благословением» строя общественного неравенства и эксплуатации. Он считал, что подниматься выше своего сословия грешно и преступно, так как разделение на сословия «установлено богом». Также преступно для низшей ступени не исполнять «воли вышней ступени, так как она есть воля божья».

Убеждённый монархист, Аквинат объявлял царей светских и церковных не только правителями, но и единственными творцами государств. Их власть он выводил напрямую из «божьей воли». Производящий класс (сословие) крестьян и ремесленников Фома полностью вычёркивал из истории.

В конце XIX в. по именному рескрипту папы Льва XIII учение Фомы Аквината было признано единственной истинной философией католической церкви. На данный момент существует около десяти т.н. «обществ томистов», которые пропагандируют неотомизм, пишут десятки книг и издают журналы, посвящённые Фоме Аквинскому и его философии. Учение Фомы всё чаще объявляется «созвучным» современной науке.

Вот на кого и на что призывал ориентироваться Юинг и его нынешние однопартийцы!

Немудрено, что спустя 750 лет после старого Фомы, эти новые фомы так же одним махом выбрасывают за борт все достижения науки за прошедшие века. Как Фома, извратив и фальсифицировав Аристотеля, отрицал эволюцию живой природы, так и Юинг с сотоварищами не признают доказанной и передоказанной эволюции живой природы, её закономерностей, открытых тайн её микромира и микроструктуры. Юинги отвергают тот факт, что человек научился управлять процессом развития живого мира, направлять этот процесс, получать новые организмы и виды. Тут впору говорить уже не о неотомизме Юинга и профессоров биологии, а о тертуллианстве этих «учёных». Ведь именно один из первых христианских «отцов церкви», Тертуллиан из Карфагена, заявлял: «Сredo quia absurdum» («верую, ибо абсурдно»), провозгласив, таким образом, «бессмертный» лозунг эксплуататоров всех времён и народов, согласно которому знание и разум принижаются, наука объявляется врагом, а слепая вера (религиозная сивуха) трудящихся масс становится необходимым средством продления жизни господствующих паразитов. Ведь что проповеди Тертуллиана, Августина Блаженного, Фомы и т.п., что новые проповеди джинсов и юингов — все они выступают против научного познания «греховной» природы и так или иначе внушают трудящимся мысль о естественности и неизбежности их нищеты и лишений.

***

В борьбе с познанием тайн природы самую гнусную роль играл и играет вейсманизм-морганизм и его разновидности. Исторически и философски оформившись почти одновременно с физическим идеализмом и на одной с ним махистстко-кантианской методологической основе, вейсманизм в биологической науке является одним из ведущих звеньев общей идеологической реакции империализма. Цель вейсманистов-морганистов та же, что и у «свихнувшихся» физиков, а именно, «доказательство» и проповедь непознаваемости явлений природы, отрицание законов развития, причинности и необходимости.

Сегодня биологи-вейсманисты тщательно маскируют свой субъективный идеализм. Они прикрываются внешним признанием материальности жизненных процессов. Именно с этой целью они развивают старые выдумки своих «учителей» и предшественников о материальных «носителях наследственности» — генах, идах, детерминантах и т.п. Все организмы, согласно концепции вейсманистов, при своём зарождении зависят от генов, гены же неизменны, вечны и даже бессмертны. Комбинации генов создают все свойства организмов и определяют полностью их жизненный путь. Но эти комбинации, заявляют вейсманисты, сами по себе случайны и не обусловлены причинностью, т.е. внутренней природой организма и влиянием внешней среды. Гены непознаваемы, и поэтому достоверно познать жизненные процессы нельзя, но можно на основе математических вариаций установить степень вероятности тех или иных изменений или неизменных черт организма.

Ясно, что вейсманистской схоластике присущи все традиционные черты субъективизма. Отрицая закономерности в развитии живой природы и причинную обусловленность, вейсманисты проповедуют «чистую случайность» в природе организма. Нетрудно увидеть, что за этой «чистой случайностью» снова стоит бог, который и «наделяет» организмы нужными и полезными свойствами. Это особенно подчёркивается (в замаскированной, наукообразной форме, конечно) вейсманистами в отношении людей, мол, Наполеоном или Рокфеллером надо «просто родиться», равно как надо родиться смердом, рабом: это навсегда, это изменению не подлежит, это не зависит никак от общественно-исторических условий и обстоятельств. Иначе говоря, одним генетически, т.е. богом, «написано на роду» быть рабовладельцами, другим — быть рабами, и всякие попытки рабов изменить такое положение обречены на провал, не стоит и пытаться. В этом — главная политическая мысль учений вейсманистов, и здесь «чистая генетическая случайность» есть не что иное, как по-другому названный поповский «промысел божий».

В отношении тесной методологической связи физиков-идеалистов с вейсманистами-морганистами очень интересна статья американского психиатра А. Бэчема, впервые опубликованная в № 10 за 1952 г. американского журнала «Philosophy of Science», которую перепечатывают и на которую идеалисты всех мастей ссылаются до сих пор. Эта статья и ссылки на неё хорошо показывают, что тенденция перенесения идеалистических положений из физики в психологию подпитывает идеализм в последней. А. Бэчем пытался объявить лишёнными причинности заодно с биологическими и психические явления, такие как память, воображение, мышление, речь, ощущение и т.д. Психика человека, по Бэчему, полностью обусловлена строением его мозга, а внутри мозга — тем или иным строением клеток, а внутри них — движением молекул и атомов. Если таковое движение правильное, то человек, как электронная оболочка атома, может «испускать» частицы энергии, создавать вокруг себя электромагнитное поле, с помощью которого он либо подчиняет себе других людей и «обстоятельства», либо сам попадает в более сильное «поле подчинения».

Снова те же мотивы защиты и консервации капиталистического рабства, только с «физико-психологической» стороны. У крупных капиталистов, по Бэчему, «от рождения» в мозгу атомы и молекулы работают правильно и создают вокруг него «поле подчинения», а в мозгу у рабочих электроны, переходя с одного энергетического уровня на другой, не испускают такой сильной энергии, как у капиталистов, и поэтому поле вокруг головы рабочего очень слабое, которое «подчиняется» сильному полю капиталиста. Так, мол, устроена природа психики с точки зрения современной физики. Т.е. опять же, рабочему без нужды бороться против «полей» капиталистов, т.к. это безнадежное и бессмысленное занятие.

***

Вообще говоря, сегодня в республиках бывшего СССР из хлама и исторического нафталина один за другим вытаскиваются «забытые труды великих учёных», которые в своё время были вдребезги разгромлены сталинской наукой, а их авторы по-хорошему подлежали бы заключению в психбольницу. Так, с 1952 по 2015 гг. несколько изданий выдержала книжка внука Чарльза Дарвина, Дальтона Дарвина под названием «Следующий миллион лет». Отказавшись от великого научного наследия своего деда, Дальтон в этом «труде» проповедует исторический пессимизм и упадничество. Он отрицает законы развития природы, общества и человеческого сознания и сравнивает жизнь с процессами внутри атома в их субъективистском понимании. Этот внук Дарвина сооружает «теорию», согласно которой, во-первых, человечество — это «просто» биологический вид, и только. Этот вид обновляется один раз в миллион лет, т.е. нынешнее человечество просуществует этот миллион лет, после чего оно обязательно погибнет.

В основе развития человечества, по Дарвину-внуку, лежит «закон» Мальтуса, согласно которому к исходу миллиона лет человечество погибнет из-за перенаселения Земли. Отсюда Д. Дарвин делает «единственный разумный вывод»: есть только одно средство спасти человечество, это регулировать рост населения. Это «регулирование» должно происходить с помощью периодических войн, а также с помощью «ограничения потребления для широких слоёв, мало приспособленных к борьбе за существование».

Это старые и хорошо знакомые мальтузианские «песни». РП уже несколько раз в своих статьях приводил аналогичные выдержки из «трудов» американских и английских мальтузианцев ― «социологов» и «экономистов» типа Фогта, Бэрча, Пэндла, Пирсона, Харпера и пр. «гениев убывающего плодородия». Во всех этих «песнях» авторы прислуживают империализму, защищают его человеконенавистнические планы и наукообразно оправдывают частную собственность, эксплуатацию, разбойничьи локальные и мировые войны буржуазии. Но эти же неомальтузианские теории, слегка изменённые и подкрашенные современными авторами, безупречно, можно сказать, юридически точно доказывают, что вся буржуазная биология давно зашла в тупик.

Это признают и сами буржуазные учёные. Но при этом они не отказываются от идеализма в науке (не могут или не хотят, или не могут и не хотят одновременно), а только лишь признают, что сидят в луже и не знают, что делать в науке дальше. Вот характерный пример. Запутавшийся в идеализме французский биолог А. Ранк уже давно выразил общее положение таких учёных. В своей статье «XX век и соотносительная биология», опубликованной в журнале «Mercurede France» № 7 за 2015 г., он открыто пишет о господстве в биологии индетерминизма и делает вывод:

«В биологии… наше поколение сгибается под тяжестью экспериментальных и теоретических путаниц, обнаружившихся ещё в первой половине XX века… Всё туманно, уверенность исчезает, строгость разума рассеивается и каждый  шаг к свету рождает тень».

Ну, это немудрено. При субъективно-идеалистическом истолковании фактов и явлений природы всё туманно, там строгость разума не «рассеивается», а её и вовсе нет. Если упорно отрицать объективные закономерности развития природы, причинность в её явлениях, то вполне естественно, что каждый шаг ведёт буржуазных учёных не к свету, а всё глубже толкает во тьму невежества, в безвыходный идеалистический тупик.

Ленин в своё время вскрыл эту реакционную тенденцию в буржуазной науке и показал истинный смысл, причину похода современной реакции против науки и законов природы и общества:

«Отчаяние в возможности научно разбирать настоящее, отказ от науки, стремление наплевать на всякие обобщения, спрятаться от всяких законов исторического развития, загородить лес ― деревьями, ― вот классовый смысл этого модного буржуазного скептицизма, той мёртвой и мертвящей схоластики…»[15].

Как видим, измышления «старых» и современных реакционеров от науки не новы и не оригинальны. Они есть перепевы кантианско-махистского субъективного идеализма, разоблачённого Лениным более 100 лет назад.

И здесь надо очень кратко напомнить, что писали столпы идеализма по поводу законов развития. Так, вечно модный у буржуазии идеалист Э. Кант писал: «Законы существуют не в явлениях, а только в отношении к субъекту, которому принадлежит явление». Продолжатель дела Канта, Э. Мах также утверждал, что «…законы природы порождаются нашей психологической потребностью». Позже, толкая науку в болото идеализма, махист К. Пирсон заявлял: «Законы суть по существу продукт человеческого духа, не имеющий смысла помимо человека». Махист Пуанкере считал, что «…законы природы есть символы, условности, которые человек создаёт ради удобства». Суть эти «перлов» идеализма в самых разнообразных пропорциях и под самым разным наукоподобным прикрытием подаётся сегодня в университетах, звучит из телевизора, вещается разными буржуазными политиками, попами и чиновниками науки ― для удержания наемных рабов в узде, для «показания» высокой мудрости этих «отцов отечества» и т.д.

Им, этим «отцам», невдомёк, что нынешнее загнивание науки, её идейный маразм и идеологический тупик ― явления не случайные, а закономерные. Они вытекают из всей системы современного империализма, из хронического кризиса всего капитализма и гнилости всей его общественной системы. Ясно, что только применение диалектического материализма как метода в объяснении явлений природы и общества, в теоретических выводах и обобщениях науки могут спасти её от дальнейшей деградации.

Однако в условиях капитализма, точнее, в условиях всеобщего, глобального капитализма, которые сложились после временной победы капитала над трудом, после гибели советского социализма и разрушения СССР, этот путь для учёных, как правило, закрыт: учёные, полностью зависящие от капиталистов, не могут принять теорию и метод, отрицающие капитализм и указывающие дорогу к его ниспровержению. Только отдельные деятели науки становятся на путь материализма, на путь борьбы за прогресс науки, но сегодня им просто некуда деться, нет возможности перейти в лагерь социализма, мира и демократии, и потому их материалистические работы тонут в ворохе псевдонаучного хлама, замалчиваются, затираются, а сами эти учёные либо изгоняются из университетов и лабораторий, либо замолкают, исчерпав свои силы в борьбе за передовую науку.

Это не значит, что дело этих учёных пропадёт прахом. Работы таких людей, даже стихийных материалистов, будут нужны победившему пролетариату, больше того, эти работы нужны уже здесь и сейчас. Ведь кое-что всё-таки прорывается через барьер замалчивания, кое-что накапливается в личных архивах и ходит по рукам студентов и других учёных, ещё не окончательно свихнувшихся в идеализм, кое-что даже просачивается в печать и в интернет. Если пером написана правда о тайнах и законах развития и движения материи, то такая правда уничтожена быть не может, и никаких фашистских сил для этого не хватит.

Ещё 160 лет назад Энгельс предупреждал естествоиспытателей, что без диалектического мышления и метода они неизбежно зайдут в идеалистический тупик, попадут в область мистики, спиритизма и субъективизма. Материалистическая диалектика становится абсолютно необходимой для естествознания. Правильность диалектико-материалистического понимания действительности всё более подтверждается самим естествознанием, общественной и производственной практикой. И само естествознание находится на такой ступени развития, что оно не может ускользнуть от диалектического обобщения.

***

Для чего был сделан этот краткий обзор? Дело в том, что сегодня почти все рабочие активисты с большим трудом и муками выдираются из пут идеалистического, обывательского, мелкобуржуазного сознания. Услышав то или иное замаскированное антинаучное утверждение, они не сразу, с пол-оборота, могут определить, что это буржуазно-идеалистическое утверждение, а авторы его ― враги рабочего класса. Иногда жулики и фальсификаторы науки наговорят короб внешне научных слов и доводов и сошлются при этом на «мнение учёных», приводя при этом малознакомые нашим рабочим имена учёных классовых врагов (Мах, Пирсон, Пуанкаре, Джинс, Фогт, Мандельшам, Рытов и т.п.). Или наоборот, будут взывать к авторитету «великих», мол, вот, то, что мы здесь говорим, ― это давно уже доказано выдающимися умами человечества, и сошлются на Канта, Шрёдингера, Гейзенберга, Бора, Эйнштейна, умалчивая при этом, что ссылаются именно на идеалистические извращения, заблуждения и ошибки в работах этих учёных.

Поэтому наши сторонники, как минимум, не должны принимать на веру ссылки на эти и другие авторитеты, а, зная, в общих чертах, о том, что многих, в том числе и этих, учёных здорово заносило в идеализм, насторожиться и попробовать разобраться в «мнениях учёных» и «авторитетных доказательствах» самим, опираясь при этом на марксизм-ленинизм, на диалектико-материалистическое мировоззрение. Только так можно избежать ошибок в теории, в политике, в своей агитационно-пропагандистской работе, коль скоро она касается и вопросов естествознания.

Подготовил М. Иванов

[1] Ф. Энгельс. Диалектика природы, М.: Госполитиздат, 1952 г., стр. 146.

[2] П.А.М. Дирак. Принципы квантовой механики. 2-е издание, исправленное и дополненное. М.: Наука, 1979 г., стр. 8-15.

[3] Гейзенберг В. Философские проблемы атомной физики: Пер. с англ. / Предисл. Н.Ф. Овчинникова. Вступ. ст. И.В. Кузнецова. Изд. 3-е. – М.: Издательство ЛКИ, 2008 г., стр. 3-16, 21-26, 28, 39-46. 127-133.

[4] Reichenbach Hans, The Philosophy of Space and Time. Translated by M. Reichenbach/J. Freund. Introductory by R. Carnap, D.S.R Published, NY, 17 Edison sq., 1958, p. 218.

[5] Sir James Jeans, Physics and Philosophy. Cambridge, at the University Press, 1943, p. 31.

[6] Н. Бор. Атомная теория и механика. «Успехи физических наук». Т. VI. Вып. 2-й, стр. 108. М.: Изд-во МГУ, 1926 г.

[7] Рассел Б. Человеческое познание: его сфера и границы. Пер. с англ. Вступ. ст. А. Грязнова. М.: Терра-КК; Республика, 2000, стр. 271.

[8] Там же, стр. 43.

[9] Эйнштейн А., Инфельд Л. Эволюция физики. — М.Наука, 1965, стр. 12.

[10] Тамже, стр. 14

[11] A. Einstein, Science and Religion, in: Out of My Later Years, The Citadel Press, Secaucus, New Jersey, 1956, pp. 24.

[12] The Scientifical Journal of CA University, CF, publ. 2008, p. 318.

[13] Alan Holden. Elizabeth A. Wood Citation: Physics Today 7/9, 38 (1958), р. 11.

[14] What is Life? The Physical Aspect of Living Cell by E. Schrödinger. Based on Lectures delivered under the auspices of the Institute at Trinity College, Dublin, in February 1943. Cambridge at the University Press, 1944, р. 69.

[15] В. И. Ленин. Соч., т. 20, стр. 179.