О настоящей коммунистической партии. Организационные основы большевизма. ч.7.

Часть 1, часть 2, часть 3, часть 4, часть 5, часть 6

Дисциплина и переход к НЭПу

Дисциплинированность, выдержка, твердость духа, самообладание, ясность мысли нужны членам партии всегда, в особенности же в моменты опас­ности, в период отступления, в период крутого пере­лома, когда с привычных, знакомых рельс прихо­дится переходить на новые, еще неиспытанные. В 1921 г. партия отказалась от военного коммунизма и перешла к новой экономической политике. Это было отступлением партии, совершавшимся в край­не тяжелой обстановке. Были одиночки, которые растерялись и закричали: мы отступаем, сдаем позиции капиталу: значит, все пропало! комму­низм погиб! Если бы партия заразилась подобным паническим настроением, утратила самообладание, советская власть возможно погибла бы. Но под ру­ководством Ленина партия перешла на новые позиции.

«Отступление в общем и целом мы все-таки произвели в сравнительном порядке», хотя со стороны одиночек «не было недостатка в го­лосах, которые это отступление хотели обратить в паническое». (Речь на XI с’езде 1922 г.)

До 1921 г. мы в общем и целом наступали. Теперь пришлось отступать. Вот что говорил Ленин о дисциплине партии в период именно отступления:

«Самая опасная штука при отступлении, это — паника. Тут уже на каждом шагу вы встретите настроение до известной степени подавленное. Отступать после победоносного великого наступления страшно трудно… (При наступлении) дисциплину, если не поддержи­ваешь, все сами собой прут и летят вперед… (При отступлении) дисциплина должна быть сознательной и во сто раз нужнее, потому что, когда армия отступает, ей неясно, она не видит, где остановится, а видит лишь отступление; тут иногда достаточно и немногих панических голосов, чтобы все побежали, тут опасность гро­мадная. (Как был прав Ленин, мы видим сегодня по многим нашим «коммунистам». Разрушение СССР и победа буржуазной контрреволюции (безусловно, временная победа, ибо историческая правда все-таки за социализмом и коммунизмом — мы уже стоим на пороге новой социалистической революции!) для них есть смерть социализма вообще, как идеи, как  науки, как общественного строя, который идет на смену капитализму. Разочаровавшись сами, они навязывают свой пессимизм и другим, лишая их способности не только бороться с контрреволюцией, но бороться вообще — даже за свое человеческое существование в рамках капитализма. — прим. РП) Когда происходит такое отступление с настоящей армией — ставят пулеметы, и тогда, когда правильное отступление переходит в беспо­рядочное, командуют: «стреляй»! И правильно. Если люди вносят панику, хотя бы и руководствуясь лучшими побу­ждениям и, в такой момент, когда мы видели неслыханно трудное отсту­пление, и когда все дело в том, чтобы хороший порядок сохранить, — в этот момент необходимо карать строго, жестоко, беспощадно малейшее нарушение дисциплины…»

Величайший враг дисциплины — паникерство, сеяние паники, повторение вслед за буржуазией и распространение злостных слухов, сплетен, меша­ющих правильному, спокойному переходу партии с одних позиций на другие. Сплетня, слух, выдумка — одно из орудий буржуазии. (В этом мы за 25 лет реставрации капитализма в России убедились превосходно. Ни единого слова правды!!! Перевирание всего и вся, собирание сплетен повсюду, а то и откровенное их выдумывание. Ложь, наглая и тотальная ложь во всем, начиная от истории до собственной проводимой политики. — прим. РП) «Большевики сдают железные дороги капиталистам», — пускала буржуазия в оборот «слух», т.-е. агитировала за сдачу, и находились малодушные коммунисты, которые этому верили и, впадая сами в паническое настроение, пугали других, договариваясь чуть-ли не до необходимости «отказа от власти» («больше­вики хотят и советскую власть сдать в концессию», — шутили в те времена) и создавая в органи­зации нервное, напряженное состояние. Когда пани­керов стыдили и не позволяли им разлагать партии, они, разумеется, кричали о том, что им не дают говорить, что они хотят «только» указать на опас­ности, подстерегающие партию, и т. д.

Сплетя, слух — вовсе не такая мелочь и пустя­чок, о котором не стоило бы говорить в книжке, посвященной нашей партии. В Советской России, где буржуазия лишена свободы печати, сплетня и слух есть политическое орудие буржуазии. Это надо себе хорошенько усвоить. Любой рабочий знает, что всякий раз, как советская власть или партия испытывает малейшее затруднение во вне или внутри себя (последняя дискуссия, например (речь идет о дискуссии 1923 года, инициированной Троцким с компанией, материалы здесь — прим. РП), тотчас же появляется масса сплетен и слухов, рас­пускаемых буржуазией и обывательской массой и увы! — подхватываемых иногда коммунистами (плохими). Податливость на буржуазную сплетню — это и есть признак мелкобуржуазной бесхарактер­ности. Смутить, вызвать подозрение, неуверенность, заставить колебнуться, — вот цель буржуазной сплетни. Надо уметь противостоять буржуазным уловкам.

О подрыве дисциплины

Буржуазия прекрасно понимает значение дисци­плины внутри рабочей партии. Чем строже дисци­плина, тем сильнее партия, тем она опаснее для капиталистов. Буржуазия заинтересована в том, чтобы эту дисциплину расшатать, ослабить. Как это сделать? Надо высмеять эту железную дисци­плину партии пролетариата, опорочить ее в глазах наименее крепких коммунистов и рабочего класса, вызвать в них сомнение в ее необходимости, выста­вить эту дисциплину, как гнет над свободной лич­ностью. Поэтому буржуазия на все лады повторяет, что дисциплина — это подавление и стеснение сво­боды личности, что это новый вид рабства, партия — казарма, в партии — слепое повиновение и т. д. (Именно так, чуть ли не дословно, рассказывают идеологи буржуазии и оппортунисты о партии большевиков! — прим. РП)

Таким взглядам поддаются иногда и наименее стой­кие коммунисты, не высвободившиеся еще из-под влияния буржуазной идеологии. Один норвежский коммунист писал: «Дисциплина, дисциплина! Я не могу терпеть этого слова. В нем есть нечто уни­зительное для достоинства свободного человека». В этих словах обнаруживается полное непонимание значения дисциплины для рабочей партии. Но большевики хорошо знают, что без дисциплины не может быть и речи о хорошей, боеспособной партии. Оппозиция против дисциплины есть оппо­зиция против одной из основ партийного строи­тельства.

Проникая в партию, мелкобуржуазная стихия не только пытается нарушать дисциплину, обходя и саботируя стеснительные для нее распоряжения партии; она старается подорвать значение дисци­плины вообще.

Выступить прямо и открыто против дисциплины с заявлением «дисциплина не нужна», — на это мелкобуржуазные элементы отваживаются не всегда. Такая позиция слишком невыгодна. Гораздо выгоднее и «убедительнее» повернуть дело так: «мы все за дисциплину, строгую, пролетарскую дисциплину, но…» — и дальше следует такой вопрос: «но, что, собственно, понимать под дисциплиной?». Люди не желают брать дисциплину в простом, есте­ственном, всякому понятном смысле («постановле­ние есть, его надо выполнить»), а начинают вкла­дывать в это слово такое «понимание», при котором «дисциплина», как форма «связи» всех коммуни­стов в одно железное целое, исчезает.

Начинают проводить «тонкое» различие между «дисциплиной по существу» и «формальной, меха­нической дисциплиной», между «просто дисципли­ной» и «дисциплиной разумной, сознательной». Смысл этих глубокомысленных рассуждений тот, что можно не исполнять распоряжений партии под тем предлогом, что ты лучше знаешь, чем пар­тия, какие действия являются вполне целесообраз­ными, разумными, а какие — нет, лучше, чем пар­тия, знаешь, что нужно делать, чего не нужно. Подобные взгляды в корне противоречат больше­визму. Идея крепкой, централизованной, дисципли­нированной организации требует подчинения ча­сти — целому, низшей инстанции — высшей.

«Вы стоите за крепкую дисциплину и за без­оговорочное выполнение всех постановлений пар­тии — может сказать кто-нибудь большевикам — что же, вы, значит, считаете, что высшие учрежде­ния партии непогрешимы? никогда не ошибаются? всегда принимают абсолютно правильные, абсолютно верные решения? Но, ведь, вы не можете не знать, что и в «центре» сидят такие же люди, как и мы с вами, и точно так же могут ошибаться. Да ведь, вот и сам Ленин не раз говорил об ошибках. Скажите лучше прямо, что вы — за слепое, механи­ческое подчинение, и ваш лозунг такой: «не рас­суждать»!

Не с того конца подходите — можно сказать в ответ на эти «недоуменные» вопросы. Не в том вовсе «оправдание» дисциплины, что будто бы партия в целом или ее учреждения и органы «не­погрешимы» и нигде, никогда не ошибаются. Не в том вовсе дело. Разумеется, бывают случаи, и они неизбежны (чем более опытен и политически зрел состав руководящих групп, тем таких случаев меньше), когда высшая инстанция может принять по отношению к низшей или отдельному члену пар­тии решение, которое позже придется отменить или перерешить. Но разве это довод за невыполнение распоряжений партии? Никоим образом. Если решение партии кажется кому-либо неправильным, надо требовать его пересмотра, обсуждения заново, но нельзя отказывать партии в повиновении на том основании, что партия решила, а я (видите ли, я!) не согласен с ее решением. Отказ в подчинении озна­чает разрыв организационных связей с партией. Предоставить каждому право нарушать дисци­плину, это и значит разрушать партию, как единое целое. Большевики стоят за твердую, железную дисциплину партии и борются против всяких попы­ток ослабить или подорвать значение дисциплины в нашей партии.

Во время последней дискуссии оппозиция, выра­жавшая мелкобуржуазные настроения в партии, обнаружила совершенно небольшевистские взгляды на значение партийной дисциплины. «Выступления целого ряда представителей оппозиции — отмечает XIII конференции — представляют собой вопиющее нарушение партийной дисциплины и напоминают те времена, когда т. Ленину приходилось бороться про­тив «интеллигентского анархизма» в организацион­ных вопросах и защищать основы пролетарской дисциплины в партии». В 1903—1904 гг. меньше­вики (Мартов, Аксельрод, т. Троцкий, который тогда был меньшевиком, и другие) проявляли в своих взглядах на строение партии «интеллигент­ский анархизм», то есть подрыв, отрицание, высме­ивание дисциплины. Нечто подобное имело место и во время дискуссии. XIII конференция запретила «прибегать к неправильным ссылкам на партийную дисциплину, когда дело идет о праве и обязанности членов партии на обсуждение интересующих их вопросов и вынесение решений». Рабочие в ячейках должны беспрепятственно обсуждать те вопросы, которые вызывают их интерес. (Вот этого в партии после победы в ней мелкобуржуазной хрущевской оппозиции не было. Троцкисты, а именно они и составляли костяк этой оппозиции, захватившие руководящие посты в центре и на местах, в корне пресекли партийную демократию и фактически запретили открытое обсуждение «неудобных» вопросов, а так же критику вышестоящих органов и их представителей. Именно так они вели себя во время партийных дискуссий в 20-30-е гг. (см. материалы партийных съездов и конференций), и именно такую политику они стали проводить после своей победы в партии. — прим. РП) Поскольку, однако, оппозиция нарушила дисциплину, образовала «фракцию» вопреки постановлению X съезда, кон­ференция должна была напомнить оппозиции, что «свобода обсуждения внутри партии ни в коем случае не означает свободы подрыва партийной дисциплины»; поэтому «Центральный Комитет пар­тии и все партийные центры на местах должны немедленно принять самые суровые меры для охраны железной, большевистской дисциплины всюду, где ее пытаются колебать».

Надо постоянно помнить слова Ленина:

«Кто хоть сколько-нибудь ослабляет желез­ную дисциплину партии пролетариата (особенно во время его диктатуры), тот фактически помо­гает буржуазии против пролетариата».

Централизм

Партия руководится из единого центра.

«Без единого руководящего центра, без еди­ного центрального органа действительное един­ство партии невозможно». (Предисловие к бро­шюре: «Рабочие о партийном расколе», 1905 г.)

Верховным органом партии является съезд. Съезд избирает Центральный Комитет, который в промежутках между съездами представляет собой высшее партийное учреждение. ЦК обладает гро­мадной властью в партии.

Наша партия строится в настоящее время на начале демократического централизма. (Именно в «настоящее время», эта словосочетание выделено не случайно, ибо в иные моменты, к примеру, работая в подполье или во время войны, когда не до демократии и не до широких обсуждений — для них нет ни времени, ни возможностей, партия может и должна быть организационно перестроена, что и делалось большевиками. — прим. РП)  Это означает следующее: все руководящие учреждения и органы партии снизу до верху избираются; чем выше стоит партийный орган, чем большую часть партии он представляет, тем больше полномочий и власти он имеет по отношению к нижестоящим инстанциям; постановления вышестоящих органов обязательны для нижестоящих.

«Демократический централизм значит только то, что представители с мест собираются и вы­бирают ответственный орган, который и должен управлять… Демократический централизм за­ключается в том, что съезд проверяет ЦК, сме­щает его и назначает новый». (Заключительное слово по докладу ЦК на 9 съезде партии. 1920 г.)

Низшим звеном партии, наиболее близким к массам, является ячейка, состоящая из комму­нистов, данного завода, фабрики, учреждения, села, воинской части. Общее собрание ячейки изби­рает свой руководящий центр — бюро, которое мо­жет быть всегда переизбрано. Все вопросы на об­щем собрании или на собрании бюро решаются простым большинством голосов. Как только постановление принято — оно обязательно для всех чле­нов данной организации. Меньшинство подчи­няется большинству — таково основное правило де­мократизма.

Группа ячеек составляет районную или уезд­ную организацию, выбирающую свой районный или уездный комитет. Несколько районных и уезд­ных организаций образуют губернскую организа­цию, которая избирает губернский комитет. На общепартийном съезде избирается Центральный Комитет партии. Каждое партийное учреждение ответственно за свою деятельность перед своей ор­ганизацией и перед вышестоящим органом.

Федерализм

Централизму противоположен федерализм, ко­торый наша партия отвергает. Если бы партия строилась на начале федерализма, это значило бы, что все организации независимы одна по отноше­нию к другой и заключают между собою соглаше­ния и договоры. При федерализме нельзя требо­вать подчинения части целому или меньшинства — большинству. Каждая организация — сама для себя верховный орган. Комитеты составлялись бы по правилу равного представительства всех организаций; исполнялись бы только те постановления комитетов, на которые дали согласие «наши» пред­ставители.  При централизме партийные комитеты имеют большие права и полномочия, чего нет при федерализме. При централизме партия строится на основе подчинения низшего — высшему, при федерализме — на принципе соглашения высшего с низшим. При федерализме не может быть креп­кой, сплоченной организации и властных, автори­тетных руководящих органов.

«До сих пор принцип «соглашения» между членами одной и той же организации или пар­тии, во всех существенных вопросах программы и тактики между собою спевшихся, считался принципом анархизма. Социал-демократы всего мира в таких случаях проводили и проводят принцип подчинения меньшинства большин­ству». (Третий шаг назад. 1905 г.)

(Федерализм — это именно тот принцип, которые ныне принято называть «горизонтальными связями», и который позиционируется многими нашими левыми как более современный принцип построения политических организаций. К примеру, именно так был в свое время выстроен «Левый фронт» Удальцова и пр., чем наивные политически граждане еще и козыряли, противопоставляя этот мелкобуржуазный анархизм строгому централизму большевиков. Недееспособность федералистски организованных объединений была доказана на практике — добиться сплоченных, целенаправленных действий тысяч своих сторонников они оказались не в состоянии, и эта «партия» быстро распалась — сегодня о ней практически ничего не слышно. Кстати, умная и хитрая крупная буржуазия, пропагандируя такой способ объединения левых сил, сама объединяется исключительно на централистской основе. — прим. РП.)

Большевики против того, чтобы партия пред­ставляла собой сумму сговаривающихся друг с другом организаций и групп.

Накануне 2 съезда (1903 г.) шли переговоры с еврейской рабочей партией («Бунд») о вхожде­нии ее в российскую социал-демократическую рабочую партию. Бундовцы предлагали союз обеих партий, соглашение. Ленин отвечал: не соглаше­ние, а слияние, не федерация, а единая партия.

«В вопросах борьбы с самодержавием, борьбы с буржуазией всей России мы должны высту­пать как единая, централизованная, боевая орга­низация, мы должны опираться на весь проле­тариат, без различия языка и национальности, сплоченные совместным постоянным решением теоретических и практических, тактических к организационных вопросов, а не создавать от­дельно идущих, каждая своим путем, организа­ций, не ослаблять силы своего натиска дробле­нием на многочисленные самостоятельные поли­тические партии, не вносить отчужденность и обособленность, с тем, чтобы потом лечить искус­ственно привитую себе болезнь пластырями пре­словутой «федерации». (Нужна ли «самостоя­тельная политическая партия» еврейскому про­летариату. 1903 г.)

Строгий централизм в партии отнюдь не озна­чает стеснения самодеятельности низших органи­заций: напротив, каждая организация вполне само­стоятельна в своей внутренней деятельности, но при этом она помнит, что она есть не независимая еди­ница, а часть общего целого. Только при центра­лизме, при наличии единого властного центра, управляющего партией, возможна планомерная, со­гласованная деятельность всей партии в целом, одновременно и всюду выдвигающей перед собой одинаковые задачи, проводящей везде, во всех ча­стях республики, одинаковую политику.

Центральный Комитет (ЦК)

Во всякой партии, в том числе и в нашей, Цен­тральный Комитет имеет большое значение, ибо он управляет и руководит всей партией. Партия выбирает в ЦК людей, которые пользуются ее особым доверием, как испытанные, опытные дальновидные вожди. Первым среди них был, ра­зумеется, Ленин.

«У нас в России — писал Ленин в 1921 г. — выработка группы руководителей шла 15 лет (1903—1917). 15 лет борьбы с меньшевизмом, 15 лет преследований царизма, 15 лет, среди коих были годы первой революции (1905), ве­ликой и могучей революции». (Письмо к не­мецким коммунистам. 1921 г.)

ЦК партии в большинстве своем состоит из людей, работавших под непосредственным руко­водством Ленина, его учеников. Поэтому ЦК поль­зуется громадным авторитетом в партии.

«Наш ЦК — писал Ленин за год до своей кончины — сложился в группу строго централизованную и высоко авторитетную». (Как нам реорганизовать Рабкрин. 25 января 1923 г.)

Обязанность партии — сохранять авторитет сво­его Центрального Комитета.

Спор на II-м съезде о членстве в партии

Партия требует, чтобы все члены ее входили в какую-либо из партийных организаций и в ней работали. Так как вопрос об участи членов пар­тии в партийных организациях имеет свою исто­рию, то о ней надо рассказать.

На втором съезде партии (1903 г.) между боль­шевиками, руководимыми Лениным, и меньшеви­ками (Мартов, Аксельрод, т. Троцкий) обнаружи­лось резкое разногласие — по вопросу о том, кого считать членом партии.

Ответ на этот вопрос до известной степени предопределял характер партии. Обе стороны были согласны в том, что членом партии может быть только тот, кто признает программу партии и поддерживает ее материальными средствами. Дальше шло разногласие. От члена партии тре­буется «личное участие в одной-из партийных ор­ганизаций» — говорил Ленин. По мнению Мартова достаточно «оказывать партии — регулярное личное содействие под руководством одной из ее органи­заций». При голосовании большинством 28 голосов против 22 принято предложение меньшевиков. Это, так называемый параграф первый устава: весь устав прошел ленинский, но первый параграф съезд принял в меньшевистской редакции.

При обсуждении знаменитого в истории партии первого параграфа обнаружилось, что меньшевики и большевики совсем по-разному представляют себе партию. Кто может быть членом партии? Не этот вопрос меньшевики давали «широкую» фор­мулировку, большевики «узкую». Ленин предъявлял к члену партии такие требования, которые за­трудняли бы доступ в партию мелкобуржуазным, интеллигентским элементам.

Меньшевики открывали им дорогу в партию. По-нашему, членом партии может быть только тот, кто состоит в организации (ячейке, районе), рабо­тает в ней, принимает участие в ее деятельности. Нельзя быть членом партии и в то же время не состоять в организации. По мнению меньшевиков можно. Достаточно оказывать партии содей­ствие чтобы считаться членом. По-нашему со­действующий или сочувствующий — это одно, член партии — это другое, особая статья. Наше понятие о члене партии — строже, оформленнее, чем мень­шевистское.

Меньшевики смешивали в одну кучу органи­зованные и неорганизованные элементы и назы­вали все это «партией». Своей формулировкой Ленин предостерегал от подобного смешения.

«Я выражаю этим совершенно ясно и точно свое пожелание, свое требование, чтобы партия, как передовой отряд класса, представляла со­бою нечто возможно более организованное, чтобы партия воспринимала в себя лишь такие элементы, которые допускают хоть минимум организованности». (Шаг вперед, два шага назад. 1904 г.)

Помогающий партии, но не входящий в ее организацию, не может считаться членом партии, ибо вне организации невозможен контроль, руковод­ство, дисциплина. Аксельрод взял для примера «профессора, который считает себя социал-демо­кратом и заявляет об этом». Разве такой профес­сор не может считаться членом партии?

«Чтобы довести до конца мысль, заключаю­щуюся в этом примере, тов. Аксельрод должен был бы сказать далее: признают ли сами орга­низованные социал-демократы этого профес­сора социал-демократом?.. В самом деле, одно из двух. Или организованные социал-демо­краты признают интересующего нас профес­сора социал-демократом, — и тогда почему бы им не включить его в ту или другую социал-демо­кратическую организацию? Только при усло­вии такого включения «заявления» профессора будут соответствовать его делам, будут не пу­стыми фразами (каковыми слишком часто остаются профессорские заявления). Или организованные социал-демократы не признают профессора социал-демократом, — и тогда нелепо, бессмысленно и вредно давать ему право носить почетное и ответственное звание члена партии».

И в наше время можно иногда слышать такие рассуждения: хотя я и не имею партийного билета, но я коммунист в душе. В том-то в дело, что коммунистом можно считаться только тогда, если пар­тия признает тебя своим членом.

Строго отграничивая члена партии от не-члена, партия, разумеется, нисколько не заинтересована в то же время в том, чтобы отталкивать от себя сочувствующих, содействующих, помогающих.

«Напротив, чем крепче будут наши партий­ные организации, включающие в себя дей­ствительных социал-демократов, чем меньше шаткости и неустойчивости будет внутри партии, тем шире, разностороннее, богаче и плодотворнее будет влияние партий на окружающие ее, руководимые ею элементы рабочих «масс».

Меньшевики с одной стороны заботились о профессорах, гимназистах, революционной моло­дежи, которым нельзя будет считаться членами партии, если пройдет ленинская формулировка. С другой стороны, меньшевики считали, что каждый стачечник может объявить себя членом партии. С этой мыслью Ленин также нe мог согласиться. Стачечник — это еще не значит социал-де­мократ, член партии. Быть стачечником еще не значит быть сознательным социал-демократом. Говорить так — это значит не принимать социал-демо­кратизм.

На примере стачечника видно, что меньшевики смешивали партию и класс. (Это сплошь и рядом делается сегодня нашими российскими левыми, которые кидаются из крайности в крайность: то уравнивают класс и партию, то непримиримо противопоставляют их друг другу. — Прим. РП)

«Было бы маниловщиной[1] и «хвостиз­мом»[2] думать, что когда-либо почти весь класс или весь класс в состоянии, при капитализме, подняться до сознательности и активности своего передового отряда, своей социал-демократиче­ской партии. Ни один еще разумный социал-демократ не сомневался в том, что при капита­лизме даже профессиональная организация (более примитивная, более доступная созна­тельности неразвитых слоев) не в состоянии охватить почти весь или весь рабочий класс. Только обманывать себя, закрывать глаза на громадность наших задач, суживать эти за­дачи — значило бы забывать о различии между передовыми отрядами и всеми массами, тяго­теющими к нему, забывать о постоянной обя­занности передового отряда поднимать все более и более обширные слои до этого пе­редового уровня. Именно таким закрыванием глаз и забвением является стирание разницы между примыкающими и входящими, между сознательными и активными и помогающими».

Мы — партия класса, но это не значит, что мы должны забывать различие между партией и классом, допускать организационную расплывча­тость. Мы строим партию, говорил Ленин, исходя из уже создавшегося, и сплотившегося ядра со­циал-демократов, которое создало партийный съезд (второй) и которое должно расширять и умножать всяческие партийные организации. Только партия может облечь кого-либо званием члена партии, а для этого нужно, между прочим, участие в партийной организации. Ленин базиро­вался на пролетариат, меньшевики на профессоров (Аксельрод), гимназистов (Либер), революционную молодежь (Аксельрод), интеллигентную молодежь (Троцкий), на мелкобуржуазные элементы.

«Формула тов. Мартова либо останется мер­твой буквой, пустой фразой, либо она принесет пользу, главным образом и почти исключи­тельно, «интеллигентам, насквозь пропитанным буржуазным инди­видуализмом» и не желающим входить в организацию. На словах формула Мартова отстаивает интересы широких слоев пролета­риата; на деле эта формула послужит инте­ресам буржуазной интеллигенции, чурающейся пролетарской дисциплины и орга­низации. Никто не решится отрицать, что интеллигенция, как особый слой современных капиталистических обществ, ха­рактеризуется, в общем и целом, именно индивидуализмом и неспособностью к дисциплине и организации…; в этом, между прочим, состоит невыгодное отличие этого об­щественного слоя от пролетариата; в этом заключается одно из объяснений интеллигентской дряблости и неустойчивости, так часто дающей себя чувствовать пролетариату; и это свойство интеллигенции стоит в неразрывной связи с обычными условиями ее жизни, условиями ее заработка, приближающимися в очень и очень многом к условиям мелко-6уржуазного существования (работа в одиночку или в очень мелких коллективах и т. д.)… В спо­рах о § 1… сторонники буржуазно-интеллигентского индивидуализма столк­нулись с сторонниками пролетарской организации и дисциплины».

У Ленина было неизмеримо более высокое по­нятие о члене партии пролетариата, чем у меньшевиков.

«Мы должны стараться поднять звание и значение члена партии выше, выше и выше» — говорил Ленин на 2 съезде… «Лучше, чтобы десять работающих не называли себя членами партии… чем, чтобы один болтающий имел право и возможность быть членом партии».

(Если с такими критериями бы подойти к сегодняшнему комдвижению в России, то коммунистов к нем останется считанные единицы. Ибо сплошь и рядом мы видим одних «болтающих» о коммунизме, но палец о палец ради его торжества не делающих. — прим. РП)

Активность

Член партии не может ограничиться тем, что он состоит членом такой-то организации, аккуратно платит членские взносы и присутствует на всех собраниях, куда его приглашают. Надо не просто «участвовать» в организации, надо работать в ней, делать что-нибудь для партии. Даже на собрания нельзя ограничиваться заслушиванием доклада и принятием его к сведению. Надо самому прини­мать участие в обмене мнений, высказывать свои взгляды, вносить предложения. Нужно как можно больше времени отдавать партийной деятельности, брать на себя какую-нибудь партийную работу, отвечать за нее перед партией. Коммунист не имеет права быть пассивным, безгласным, безответным, инертным существом. Он должен проявлять почин, инициативу, самодеятельность, активность всюду, куда его пошлет партия. Коммунисты везде должны быть энергичным, активным, деятельным элементом в рабочем движении, должны «энергично функцио­нировать» (энергично действовать), как выразился рабочий-коммунист у одного писателя.

Обсуждение партией различных вопросов

Обсуждение партией различных мероприятий является одним из совершенно естественных, само собой разумеющихся, условий партийной жизни. Партия выигрывает в том случае, если ее мероприя­тия подвергаются возможно более широкому обсу­ждению со стороны членов партии: обеспечивается максимальная правильность и верность линии, ее наивозможная застрахованностъ от ошибок, ибо в обсуждении принимают участие все и рассматри­вают вопрос со всех сторон, с самых разнооб­разных точек зрения. Вместе с тем, повышается активность и политический уровень членов партии, так как опять-таки все втягиваются в обсуждение вопроса и на этом обсуждении воспитываются.

Само собой разумеется, что в такой большой партии, как наша, разбросанной при этом на огром­ном пространстве (в партии считается 50.000 ячеек) и, сверх того, управляющей государством, на общее обсуждение всей многотысячной массы членов партии могут ставиться только самые основные, самые важные вопросы. Невозможно строить партию так, чтобы вся партийная масса в целом решала все вопросы, а руководящие органы партии только исполняли решения низовых организаций. Партия предоставляет своим руководящим органам, в пер­вую очередь Центральному Комитету, власть само­стоятельно принимать решения по всем вопросам, не терпящим отлагательства, не допускающим по своему характеру массового обсуждения. Иначе управлять нельзя. За управлением, руководством должны быть обеспечены твердость, непрерывность и авторитетность. Вместе с тем «обязательно ставить все существенные вопросы партийной поли­тики, поскольку этому не препятствуют какие-либо исключительные обстоятельства, на обсуждение ячеек и партийной массы в целом» (Постановление XIII конференции). (И вот здесь мы сразу видим разницу, которая была в ленинско-сталинской партии и хрущевско-брежневской, ревизионистской. Тот же Хрущев, совершая кардинальнейший поворот в политике партии, не вынес вопроса о деятельности Сталина, культе личности и репрессиях на всеобщее партийное обсуждение, а выставил его как партийное решение, с которое можно принять и значит остаться в партии, или не согласиться, и тогда покинуть ее ряды. А ведь этот вопрос был не просто существенным, а основополагающим для всей партии и Советской страны. — прим. РП) Надо добиваться того, чтобы возможно более широкие круги партии проявляли интерес к возможно большему числу различных вопросов, обсуждали их, определяли свое отношение к ним, принимали решения по ним.

О свободе критики

Внутрипартийное обсуждение различных вопро­сов невозможно без критического разбора тех или иных мероприятий и противопоставления им других предложений. Каковы пределы критики внутри партии? Насколько допустима «свобода» критики? Критиковать, подвергать разбору ошибки, неправильности в политике партии или ее учреждений или отдельных лиц безусловно необходимо, но кри­тика должна при этом удовлетворять определенным условиям, именно: никоим образом не сходить с почвы большевизма, не ударять по его основам и быть революционно-целесообразной, быть крити­кой к месту. (Хрущевская «критика» Сталина и проводимой им политики как раз-таки уходила «с почвы большевизма», и уходила очень далеко от нее. Неслучайно в период «оттепели» и «застоя» советским трудящимся не приходило в голову назвать тогдашних коммунистов большевиками, ибо разница между членами партии ленинско-сталинского времени и хрущевско-брежневского была колоссальнейшая. — прим. РП).

Раз мы являемся убежденными большевиками, разделяем все идеи ленинизма, мы не только можем, но обязаны подвергать самой жестокой критике все то, что представляет собою отклонение от ленинизма, искажение его. Но партия не может не бо­роться всеми мерами против той «свободы критики», которая представляла бы собою внутри партии «свободное» проповедывание мелкобуржуазных взглядов и идей, бьющих по самым основам партии.

Свобода критики есть само собою разумеющееся правило внутрипартийной жизни. Как же можно членам партии не критиковать бюро или комитет, если комитет плохо работал, если он наделал оши­бок или еще что-нибудь? Как же можно не крити­ковать, если я вижу, что допущены неправильности? Без этого нет партии. О такой критике нечего и говорить: она нужна, она всегда была и всегда будет. Но надо предостеречь от специального лозунга: «за свободу критики»! История партии показывает, что под таким лозунгом всегда высту­пали мелкобуржуазные группы и течения, пытав­шиеся получить право «свободно» проповедывать внутри партии мелкобуржуазные взгляды. (Именно это мы и видим, внимательно изучая историю партии. Мелкобуржуазная, и в первую очередь, троцкистская оппозиция в ВКПб постоянно кричала о «свободе критики», пока побеждал большевизм. Но дорвавшись до власти в партии, троцкисты тут же забыли о свободе критики, запретив совсем всякую критику в партии. Это все тот же чисто буржуазный прием, который в разных его вариациях мы имели возможность наблюдать и позднее — в Перестройку и после нее в буржуазной России. — Прим. РП)  Вот этого партия не может допускать. Есть критика и критика. Есть деловая, партийная критика и есть навязыва­ние партии мелкобуржуазных идей. Мы за первое и против второго.

В конце прошлого, начале нынешнего века суще­ствовало течение в марксистской литературе, вы­ступавшее под лозунгом «свободы критики». Лозунг был очень «модным», очень привлекательным. Кому, в самом деле, приятно заявить, что «я — против сво­боды критики» и на этом основании получить зва­ние отсталого человека? Ленин быстро разоблачил это течение.

«Свобода — писал он — великое слово, но под знаменем свободы промышленности велись самые разбойнические войны, под знаменем свободы труда — грабили трудящихся. Такая же внутрен­няя фальшь заключается в современном упо­треблении слова: «свобода критики».

«Свобода критики» есть свобода оппортуни­стического направления в социал-демократии, свобода превращать социал-демократию в демо­кратическую партию реформ, свобода внедрения в социализм буржуазных идей и буржуазных элементов». (Что делать? 1902 г.)

И в наше время лозунгом «да здравствует сво­бода критики» прикрываются оппортунисты, как это было во время последней дискуссии, когда оппо­зиция пыталась произвести ревизию ленинизма[3]. Когда оппозиции на это указывали, она отвечала так: да вы боитесь всякого свободного слова! неужели в партии не допускается никакая кри­тика?

Всякий раз, как выдвигается вопрос о свободе критики, рабочие должны разбирать, о какой кри­тике идет речь: о той ли, что помогает партии укрепить ее основы, или о той, которая ведет к просачи­ванию в партию мелкобуржуазных взглядов.

Вернемся к Ленину. Разоблачив мелкобуржуаз­ный уклон тех, кто требовал «свободы критики», то есть свободы подрыва основ марксизма, Ленин продолжает:

«Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам прихо­дится почти всегда идти под их огнем. Мы со­единились, по свободно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врагами и не оступаться в соседнее болото, обитателя ко­торого с самого начала порицали нас за то, что мы выделились в особую группу и выбрали путь борьбы, а не путь примирения».

«Особая группа», «тесная кучка» — это наша небольшая еще тогда рабочая партия. «Болото» — либералы, буржуазия; обитатели болота порицают партию за революционную тактику, советуют встать на путь примирения. В среде рабочей партии по­являются «ревизионисты».

«И вот некоторые из нас принимаются кри­чать: пойдемте в это болото! А когда их начи­нают стыдить, они возражают: какие вы отста­лые люди! И как вам не совестно отрицать за нами свободу звать вас на лучшую дорогу».

Оппортунисты всегда жалуются на то, что их лишают свободы критики, что на них нападают, что их обижают. (И ныне мы видим среди левых немало таких, которые требуют «свободы критики». Даже небольшой опыт РП дал возможность познакомиться с этими «обиженными». — прим. РП) Ленин отвечает требующим «свободы»:

«О, да, господа, вы свободны не только звать, но и идти куда вам угодно, хотя бы в болото; мы находим даже, что ваше настоящее место именно в болоте, и мы готовы оказать вам посильное содействие к вашему переселению туда. Но только оставьте тогда наши руки, не хватайтесь за нас и не пачкайте великого слова «свобода», потому что мы ведь тоже «сво­бодны» идти, куда мы хотим, свободны бороться не только с болотом, но и с теми, кто поворачи­вает к болоту».

Говоря об отношении большевиков к «свободе критики» нельзя не привести на этот счет замеча­тельных мыслей Ленина, высказанных им в 1905 г. Когда партия начала переходить к легальной, откры­той организации, Ленин поставил вопрос о том, чтобы вся партийная литература была подчинена партийному контролю, чего до тех пор в полной мере не было. Так как можно было ожидать про­тестов со стороны некоторых «пылких сторонников свободы», то Ленин счел нужным высказать взгляды партии относительно свободы критики и ее границ внутри, партии.

«Каждый волей писать и говорить все, что ему угодно, без малейших ограничений. Но каждый вольный союз (в том числе партия) волен также прогнать таких членов, которые пользуются фирмой партии для проповеди антипартийных взглядов. Свобода слова и печати должна быть полная. Но ведь и свобода союзов должна быть полная. Я обязан предоставить, во имя свободы слова, полное право кричать, врать и писать что угодно. Но ты обязан мне, во имя свободы союзов, предоставить право заключать или расторгать союз с людьми, говорящими то-то и то-то. Партия есть добровольный союз, который неминуемо бы распался, сначала идейно, а потом и материально, если бы он не очищал себя от членов, которые проповедуют антипартийные взгляды. Для определения же грани между партийным и антипартийным служит партийная программа, служат такти­ческие резолюции партии и ее устав, служит, наконец, весь опыт международной социал-демо­кратии, международных добровольных союзов пролетариата, постоянно включавшего в свои партии отдельные элементы или течения не со­всем последовательные, не совсем чисто мар­ксистские, не совсем правильные, но также по­стоянно предпринимавшего периодические «очи­щения своей партии. Так будет и у нас, господа сторонники буржуазной «свободы критики», внутри партии: теперь партия у нас сразу становится массовой, теперь мы переживаем крутой переход к открытой организации, теперь к нам войдут неминуемо многие непоследова­тельные (с марксистской точки зрения) люди, может быть, даже некоторые христиане, может быть, даже некоторые мистики. У нас крепкие желудки, мы твердо-каменные марксисты, мы переварим этих непоследовательных людей. Сво­бода мысли и свобода критики внутри партии никогда не заставят нас забыть о свободе груп­пировки людей в вольные союзы, называемые партиями». (Партийная организация и партий­ная литература. 1905 г.)

Во всей большевистской литературе нет другого места, которое с такой ясностью, отчетливостью и последовательностью излагало бы взгляды партия на свободу критики. Кстати, Ленин отдавал себе отчет в том, что вся партия поголовно не может состоять из безукоризненных революционеров до конца, без всякой мелкобуржуазной примеси. Формально — мы все члены партии, все равны, все большевики, все ленинцы. На деле в партии время от времени проступает мелкобуржуазность, там или сям пробивается мелкобуржуазный ручеек. Каково должно быть отношение партии к мелкобуржуазным элементам, хорошо видно из приведенных выше слов Ленина.

Еще раз — последний — о свободе критики.

В 1920 году итальянский «социалист» Нобс за­щищал свободу отстаивания оппортунистических идей в Коммунистическом Интернационале.

«Вы «свободны», товарищ Нобс, — писал Ленин, — защищать те взгляды, которые вы защи­щаете! Но мы также «свободны» объявлять эти взгляды мелкобуржуазными предрассудками, вредными для дела пролетариата, полезными для капитала; мы также «свободны» отказываться от вступления в союз или в общество с людьми, защищающими эти взгляды или соответствую­щую им политику». (Фальшивые речи о сво­боде. 1920 г.)

Продолжение