Как боролись рабочие. Некоторые приёмы.

О положении рабочих в РИ читайте здесь.

Как боролись рабочие. Некоторые приёмы.

Немецкий военный писатель Клаузевиц в своей книге «О войне» много раз указывал на то, что невозможно предусмотреть все возможные ситуации в бою или на войне. И поэтому нельзя написать для солдата и офицера инструкции на все случаи военной жизни. Он справедливо замечал, что «…в практических искусствах листья и цветы теории не следует гнать слишком вверх, но держать их возможно ближе к их родной почве – реальному опыту».

Борьба рабочих с предпринимателями есть практическое искусство войны, в котором каждый опыт предшественников имеет большую ценность для следующих поколений рабочих. Ценность реальных исторических событий состоит в том, что рабочие сегодня могут применить готовые приёмы и находки русских дореволюционных рабочих. А также могут обдумать эти приёмы и находки и на их основе изобрести новые способы борьбы с капиталистами.

Обратимся к историческому опыту.

Уже известный читателю собака-Гельфрус с завода Лесснера, ударивший ребёнка в лицо, был вскоре до полусмерти избит рабочими токарной мастерской. Как показывал в своём рапорте городовой Анисимов, Гельфруса нашли дворники возле ателье мадам Лифшиц, лежащего с мешком, одетым на верх туловища. Лицо Гельфруса были невредимо, однако была сильно разбита верхняя часть головы, а также весь живот и спина были чёрными, как будто от того, что он множественное число раз падал. Сильно разбиты колени, так что ходить сам он не мог. От пострадавшего сильно пахло водкой. Он также ничего не смог объяснить по тому вопросу, что с ним произошло. Показать, напали ли на него злоумышленники или он упал сам, он ничего не мог. Был препровождён в станционную больницу.

Вывод: на войне как на войне. Применение к врагу физического насилия в полном объёме не исключает содействия разума. Поэтому тот, кто этим насилием пользуется, ничем не стесняясь и не щадя крови, приобретает огромный перевес над противником. Удар в лицо ребёнка-подсобника обернулся превращением ударившего в мешок с костями.

1997 год. Селидово, Донецкая область. Во время забастовки на шахте 1-3 «Новогродовская», которая была вызвана тем, что хозяева 4,5 месяца не платили зарплату шахтёрам из-за якобы отсутствия прибыли, кто-то из шахтных электриков предложил захватить центральную  высоковольтную подстанцию и выключить все масляные выключатели. Подстанцию заняли и отключили высокое напряжение, которое шло на шахты и многие другие потребители. Власти тут же вызвали ОМОН и другие части милиции. В Селидово быстро прискакал донецкий губернатор Янукович. Начались переговоры с шахтёрами, в результате которых им выдали зарплату за 1,5 месяца и обещали выдать остальной долг в течение следующего месяца.

Вывод: электроэнергия – кровь, сила и нерв всей цивилизации. Объекты электроэнергетики – это «кащеевы иглы» буржуазии, её болевые точки. Захват и удержание  важного распределительного узла высоковольтной энергии может сыграть решающую роль в удовлетворении требований рабочих.

В конце февраля 1903 года рабочие батумского керосино-нефтяного завода Ротшильда поднялись на защиту 300 уволенных товарищей. Нагрянувшая полиция арестовала на заводе человек 30 предполагаемых вожаков забастовки. После этого все рабочие завода отправились к городской тюрьме, окружили её и потребовали от властей или освободить товарищей, или посадить их всех в тюрьму. Полиция попыталась разогнать рабочих, были вызваны войска, завязалась большая свалка. Так как рабочие все были возбуждены и морально готовы идти в тюрьму, у них не было сдерживающих мотивов. Арестованных товарищей тогда освободить не удалось, но:

— рабочие так отметелили полицию и казаков, что те долго (до 1907 года) отказывались усмирять батумских рабочих;

— рабочие получили опыт удачных уличных боёв, который пригодился впоследствии;

— царский суд тогда струсил, так как рабочие пригрозили утопить в море всех судейских и прокуроров; когда 12 человек были арестованы и отданы под суд, он приговорил их к тюремному заключению от 2 до 6 месяцев – небывалые сроки для рабочих-бунтовщиков, которых всегда наказывали значительно строже.

А это не то, чтобы конкретный приём, а малоизвестный, но показательный случай классовой борьбы.

В начале марта 1903 года на Златоустовском казённом железоделательном и рельсопрокатном заводе начальство предложило рабочим новые расчётные книжки. В них вводились взыскания за поломку инструментов, станков, машин, крупные штрафы за опоздание. Кроме этого в книжках были приведены статьи о наказании рабочих тюремным заключением за нарушение правил. Рабочие отказались принять эти каторжные правила и 9 марта работы на заводе прекратились. Рабочие стали собираться для обсуждения своих нужд на площади. Приехал губернатор Богданович и приказал рабочим выбрать депутатов для переговоров с ним. Были выбраны рабочие депутаты, которые изложили губернатору требования недовольных рабочих. А ночью эти депутаты были втихоря арестованы и куда-то увезены. Такой возмутительный и подлый поступок властей сильно разозлил рабочих. На следующий день около 5 тысяч человек опять собрались на площади. К ним вышел губернатор. Рабочие сначала обратились к нему с просьбой освободить арестованных депутатов, которые были выбраны по его приказу и говорили только то, что им было поручено рабочими. В ответ губернатор приказал разойтись. Рабочие отказались и стали настаивать на своих требованиях. Жена одного арестованного рабочего привела на площадь четырёх своих детей и, обращаясь к губернатору, сказала: «Вы взяли моего мужа, теперь мне нечем кормить детей, возьмите их, или убейте их всех, чтобы не мучились». От этих слов женщины-работницы буквально заревели, а мужчины сильно разгорячились. Послышались призывы «вздёрнуть губернатора» и возгласы: «мы не уйдём отсюда, пока не вернут арестованных, пусть делают с нами, что хотят!» Губернатор схватил одного из рабочих и пытался выхватить его из толпы. Рабочие подвинулись и отняли товарища, а губернатора оттолкнули, и он упал. Взбешённый губернатор вскочил на крыльцо дома начальника завода и подал знак войскам стрелять. Раздалось два залпа, и на месте оказалось 60 убитых, между ними много женщин и детей. Похороны были в два приёма. Мёртвых приносили на площадь перед домом начальника завода и там служили панихиды. Губернатор не выходил. Полиция и войска были убраны. 20 тысяч местных рабочих много дней после расстрела охотились на полицейских и казаков, и если которые были встречены, то их тут же растерзывали и убивали.

После этих событий все новые расчётные книжки были отменены, а суд от греха смягчил приговоры арестованным рабочим депутатам. Правительство тогда с одной стороны усилило политический сыск, а с другой начало составлять разные комиссии из чиновников для пересмотра рабочего положения. С одной стороны, оно расстреливало женщин и детей, а с другой, отменило несколько суровых приговоров арестованным рабочим. Царская власть заметалась, как угорелая, под давление растущего рабочего движения и усиления стычек рабочих с правительственными войсками.

17 марта 1903 года на петербургской сапожной фабрике были распространены листовки местного комитета РСДРП об условиях труда на этой фабрике, с экономическими и другими требованиями. Среди прочего там было сказано о попытках администрации разъединить коллектив, вбить клинья между рабочими путём введения в разных цехах различных систем оплаты труда, а также с помощью того, что одним цехам повысили зарплату на копейки, а в других цехах снизили расценки. Большевики написали рабочим, что их сила – в соединении и организации. Поэтому было сказано прямо, что кто отстанет от общего дела, тот изменник и более не товарищ. Рабочие и работницы прочитали листовку. Собрались цеховые комитеты и решили остановить фабрику, если будут одним повышать зарплату, а другим снижать. Решили, что бастовать будут рабочие и тех отделов, которых сбавка расценков не коснулась, и тех, где расценки повысили. Чувство солидарности оказалось сильнее эгоистического шкурного интереса. Троих подлецов, которые подлизывались к мастерам, носили им взятки и бутылки с тем, чтобы их не сократили и не срезали расценки, рабочие избили и заставили уволиться.

Сурово, но справедливо: один за всех, все за одного.

По итогам Морозовской стачки 7 – 17 января 1885 года (она была вызвана снижением зарплаты рабочим в 5 раз за период 1882 – 1885 годы и крупными штрафами, доходившими до ¼–½ всего заработка) окружной суд г. Владимира судил троих рабочих — П.Моисеенко, Волкова и прядильщика Яковлева. По предварительному уговору на суд съехались рабочие из разных мест. Они вместе с жителями города каждый день устраивали демонстрации возле суда, провожали подсудимых на суд и сопровождали их от суда до тюрьмы, угрожая по пути всем полицейским и прочим служителям. В то же время самому Морозову было невозможно показаться на улице: как только он показывался, всюду поднимался крик, улюлюканье, свист, возгласы: «грабитель, вор, душегуб, пузатая сволочь» и т.д. Кроме того, он всюду в городе прилюдно подвергался матерным словам, которые привести совершенно невозможно. Его настолько затравили, что даже в зале суда он боялся приблизиться к рабочим, был испуган и потому путался в своих показаниях и открыто обвинять подсудимых не решался. Присяжные были сгруппированы так: трое крестьян, трое городских обывателей, трое – свободных профессий, учителя и адвокаты, и трое чиновников. С первыми девятью постоянно говорили рабочие депутаты. На третий день суда был оглашён приговор группе Моисеенко: за оправдание было девять – против троих чиновников. Суд оправдал рабочих по всем пунктам. После оглашения приговора к подсудимым устремились с поздравлениями корреспонденты многих московских газет (кроме «Московских ведомостей»). А после выхода заметок об оправдании Московская судебная палата тут же выслала приказ всех освободить. Оказалось, что рабочие, которые оставались на свободе, сговорились со многими журналистами, чтобы те приехали на суд и следили за его ходом. Однако министр внутренних дел приказал оставить Моисеенко и Волкова в тюрьме. Моисеенко вспоминал, что уже готовился к ссылке в самые дальние края. В сентябре объявили, что Волков высылается в Вологодскую губернию, а Моисеенко – в Архангельскую, сроком на 3 года. «Никогда я не думал, что так, сравнительно легко, отделаюсь, — вспоминал в автобиографии П. Моисеенко. —  Самое меньшее я ждал отправки в Якутскую область».

Фабрикант С. Морозов после этих событий притих и долгое время обижать рабочих не решался.

В 1904-1905 годах  И. Моисеенко, Г. Петровский и Я. Прядкин работали на французских рудниках в Донбассе, на Щербиновском, Орлово-Еленовском и Лозово-Павловском (эти рудники располагались в радиусе 30 км от современного Донецка). К тому времени началась японская авантюра царизма. Недовольство было всеобщее. Но всего лучше поддавались агитации и пропаганде металлисты, а наиболее туго – кочегары, шахтёры и плотники. Ждали мобилизации, и шахтёры, как вспоминал, Г.И. Петровский, «зашевелились». Они бросили работу на четырёх рудниках и требовали, чтобы на них всегда были фельдшеры, а в рабочих посёлках – акушерки. Начальство испугалось и выписало «медицину». Это была ошибка хозяев, так как вскоре акушерку Машицкую (или Машацкую, трудно разобрать) избрали председателем Общего собрания всех рабочих. По поручению комитета рабочих Машицкая и её помощница Грицик говорили с жёнами многих рабочих и инженеров и  распропагандировали их в с.-д. направлении. В итоге «домашней агитации» количество робких рабочих уменьшилось, а некоторые инженеры тайно перешли на сторону рабочих и оказывали всякое содействие в работе социал-демократов.

К шахтёрам, которым после каторжного труда было не до учения, с.-д.-ки подошли не со стороны «политики», а со стороны политэкономии Маркса, и дело сдвинулось. После 9 января была объявлена всеобщая забастовка на рудниках. Протест охватил весь центральный Донбасс. Стали быстро образовываться кружки, и рабочие решили всеми способами добывать оружие. Для этого были созданы летучие дружины, которые приходили в оружейные лавки и отбирали все ружья и револьверы под расписку и обязательство расплатиться с лавочником до конца года. Некоторые лавочники шли в полицию, а некоторые боялись рабочих и никуда не жаловались.

Всякое поражение царской армии использовалось для агитации против правительства. Тогда местные патриоты все приуныли, и рабочим удалось добиться того, что все сборы на войну в области прекратились.

После общего собрания, на котором выступила Машицкая, к рабочим пришли черносотенцы во главе с завхозом рудника Глинкой. Они предложили объединиться в «союз союзов» с конторщиками и служащими. Рабочие отказались. Они говорили «Долой царя и министров», «Заменить войска и полицию – народной милицией», о 8-часовом дне и т.п. Черносотенцы кричали во славу царя и обещали расправиться с Машицкой и другими рабочими. Но нападения не было, так как они знали, что у рабочих есть оружие.

На другой день черносотенцы потребовали у заведующего Орлово-Еленовским рудником (совр. п. Еленовка) Я. Прядкина провести «молебен с водосвятием об избавлении от нечистой силы». Прядкин отказал. После этого подготовленная полиция, казаки и чёрная сотня собрались в Лозовой-Павловке и устроили еврейский погром. Юзовское духовенство (протоиерей Исидор и другие попы) благословляло на погромы и грабежи евреев. На защиту евреев вышли рабочие дружины, но было поздно. Через день произошла сильная стычка рабочих дружин и драгун в Горловском районе на Нелеповском руднике. Было много раненых и убитых. После этого драгун перебросили на Рутченковские рудники (ныне Кировский район г. Донецка), но они оттуда вскоре ушли. Вместо них пришли казаки. Их удалось распропагандировать и вести среди них агитацию. Казакам рассказали подробности убийства рабочих и их жён в Горловке и настроили их против драгун. В результате обстановка изменилась так, что в Юзовке были арестованы несколько казаков за то, что нападали на драгун и называли их «свиньями царскими». В защиту арестованных казаков выступил весь окружной пролетариат, была объявлена всеобщая забастовка и демонстрация, после чего казаки уже не разгоняли и не били рабочих, а только попросили не выкидывать красных флагов при их приближении.

Уже в 1916 году, в апреле, вспыхнула большая забастовка на 10-ти горловских рудниках. На шестой её день пристав Горловки Погорелов (расстрелян в первые дни после революции рабочими) перепоил всех урядников и стражников и сам пьяный учинил расстрел рабочих, которые собрались на своё собрание. Перед этим солдаты Уфимского пехотного полка, стоявшие в Горловке, отказались разгонять и стрелять в рабочих. После расстрела рабочих полицией, многие полицейские, протрезвев, попадали в руки солдат, и те уводили некоторых в балки и расстреливали. Так солдаты отомстили за рабочих. Уфимский полк срочно ушёл из Донбасса, однако никто из нижних чинов, расстреливавших полицейских, к суду привлечён не был, так как следствие не установило виновных из-за круговой поруки.

В 1910 году встал вопрос, как организовать работу на Горловском руднике. Большевик Моисеенко и товарищи подрядились производить обследование жилищных и санитарных условий на руднике в связи с эпидемией холеры, которая свирепствовала в Донецком бассейне с конца 1909 года. Для этого они по ходатайству санитарного врача Смидовича (был в то время заведующим Екатеринославской санитарной организации) получили разрешение на въезд в Екатеринославскую губернию и на работу по борьбе с холерой. Им поручили работу по восстановлению разгромленных холерных бараков. На месте Моисеенко организовал столярную мастерскую по ремонту окон, мебели и т.п. Мастерскую завалили заказами. Появились деньги на литературу и поездки. Организовали кружок из подростков, которые помогали распространять листовки и были неуловимы.

Тем временем на рудник подъехали настоящие врачи, меньшевики Лященко, Канторович, акушерка Холкина, Фиалковский. Моисеенко пристроился к ним в комиссию по обследованию рабочих жилищ, т.е. получил доступ во все дома и во все казармы. Через полтора месяца работал большой  рабочий кружок, а через 3 месяца рабочими были предъявлены требования к администрации, которые все были удовлетворены: построены новые дома для рабочих, новые казармы, проведён водопровод и канализация и т.д. Затем Моисеенко и большевик Кавалеров решили организовать коммерческое училище. «Надо начинать всё с начала, надо начинать с ребят, — говорил тогда Моисеенко, — надо им мозги перестроить». Было составлено акционерное общество со взносами 100 рублей в 4 срока, и через 5 месяцев было открыто Горловское коммерческое училище, на имя дворянки О. И. Верзиловой. Преподавателями там работали Кавалеров, Слуцкий и другие донецкие большевики. Моисеенко стал преподавать ручной труд.

Через полгода в участке появился донос на Моисеенко со стороны местного попа (мирское имя или церковную кличку установить не удалось), о том, что преподаватель труда развращает детей. Дети, писал поп, отказываются ходить в церковь, дома богу не молятся, смеются над старшими во время молитв и других детей совращают. В доказательство он приводил то, что, хотя его собственные дети в коммерческом не учатся, но от коммерсантов заразились духом неверия, отказываются говеть, молиться и т.д.

Последовало разбирательство, однако, проводивший его ревизор Вебер увидел образцовые мастерские и отличные работы подростков и выдал не только право на преподавание труда, но и приглашение в какую-то привилегированную школу в Харькове.

Доносчик – поп кончил большой неприятностью. На пасху рабочие сильно напоили его водкой и обрили наголо бритвой. Он потом 3 месяца не мог служить и сидел дома.

В апреле 1912 года в Харькове на заводе Гедльферих-Саде подготовлялась забастовка в знак протеста против Ленского расстрела рабочих. Перед организаторами забастовки встали вопросы: как дать сигнал всем рабочим одновременно бросить работу и собираться на митинг. И как дать знать о начале забастовки одновременно всем окрестным предприятиям. После поисков было предложено по сигналу комитета включить пожарную сигнализацию. Но об этом донесли директору завода, и он отключил сигнализацию. Забастовку пришлось перенести на 1 мая.

19 апреля там же забастовали рабочие трамвайных мастерских (в депо на ул. Петинской, 8/2). Трамвайное движение было остановлено. Город парализовало. Однако горожане не возмутились, а поддержали забастовку трамваев и даже не хотели пользоваться извозчиками. Причиной стало решение хозяев паровозостроительного завода, завода Пильстрема, завода Закржевского, завода Гедльферих-Сале и депо о штрафе рабочих за прекращение работы на один день в протест против Ленских событий.

Тут интересно поведение харьковского жандармского управления. Началась продолжительная переписка между охранкой и губернатором о том, что если администрация заводов и депо оштрафует рабочих за забастовку, то может произойти новая затяжная забастовка с экономическими и политическими требованиями. Жандармская агентура доказывала харьковскому губернатору Катериничу, что рабочие имеют право считать штраф несправедливым, так как они потеряют ½ или ¾ заработка за этот день.

Ещё бы. Ведь бить морду и убивать будут не губернатора, а жандармов. Движение в чинах и место службы у жандармов также сильно зависели от «спокойствия на вверенной территории». Стоит почитать то, что пишет губернатору о забастовке на паровозостроительном заводе начальник харьковского губернского жандармского управления генерал-майор Рыковский: «…Директор паровозостроительного завода решил всех рабочих, прекративших работы 10 сего апреля, оштрафовать на 1/2 дневную подённую плату: будучи проведена эта мера может повлечь за собой забастовку, т.к. в действительности большая часть рабочих завода покинула 10 апреля работы, следуя примеру рабочих сборного цеха… При таком взгляде рабочих, вызванном поведением директора завода, рабочие, потерявшие за 10 апреля ¾ своего дневного заработка, несомненно, будут крайне возбуждены оштрафованием их ещё на ½ дневной получки; помимо несправедливости этой меры, рабочие находят её противозаконной. По тем же сведениям рабочие надеются, что Ваше Превосходительство, получив откуда-либо сведения относительно тактики директора завода, могущей повлечь за собой весьма нежелательные последствия, повлияете на директора завода, в смысле отмены предполагаемого штрафа».

В записке от 16.04.1912 г. тот же Рыковский и ротмистр Соттири добавляют: «…Данные указывают на полную возможность забастовки, при чём среди рабочих уже идут толки, что, пользуясь забастовкой, надлежит выставить, кроме требования отмены штрафа, ещё некоторые требования, которые формулируются, как-то: прибавки жалованья, увеличение расценок, образование коллегии рабочих депутатов по Отделениям (цехам), возобновление института старост, и другие требования… Рабочие признают, что вследствие вероятного со стороны администрации завода расчёта забастовавших рабочих и не согласия удовлетворить их требования, забастовка будет вскоре ликвидирована, но тут же полагают, что это может подвигнуть некоторых из них на крайние приёмы, вроде общего саботажа и насилий против неугодных им лиц из числа высшего персонала завода… Настроение рабочих завода весьма приподнятое и если не последует отмены штрафа, на этой неделе на заводе возможны осложнения». Позже большевик Артём вспоминал об этой забастовке так: «Рабочие тогда ходили, будто бы керосином облитые. Где-нибудь в городе проскочит небольшая искорка, так весь город и полыхает».

Летом и осенью 1905 года по Киевской губернии пронеслась волна забастовок сельхозрабочих и батраков. Эти забастовки проходили в основном на сахарных плантациях и объединяли большие массы рабочих, которые действовали согласованно и организованно. Выставляли в основном экономические требования, проводили демонстрации с несением красных флагов. В организации этих забастовок приняла участие украинская с-д организация «Спилка» (о которой стоит дать отдельную главу).

Вот характерный случай. Перед забастовкой во двор экономии генерала Черткова, что в селе Гороховатка, пришёл сельхозрабочий Жайворонок и спросил у управляющего об условиях работы подёнщиков. Получив ответ, Жайворонок сказал управляющему по-украински: — Ні, так не буде (- Нет, так не будет). После этого он собрал пришедших с ним бедных крестьян, батраков и подёнщиков и сказал им: — Смотрите же, не выходите завтра на работу.

На следующий день гороховатцы не только не стали на работу, но «сняли» с работ всех пришлых крестьян-батраков. Собравшись толпой около 500 человек, они предъявили администрации экономии требования: 1) платы 1 рубль в день мужчине, 75 копеек – женщине; 2) не увольнять без разрешения схода ни одного батрака или подёнщика; 3) обеденный перерыв – не менее 1 ½ часа.

В случае невыполнения требований рабочие договорились потушить печи и котлы, в которых варился сахарный сироп, а также «захолодить трубы», по которым горячий сироп тёк в корыта. Сироп тогда застынет и наглухо испортит весь завод. Об этом намерении рабочих сказали управляющему. После этого рабочие завода разъехались по полям сахарной свёклы и сняли оттуда всех оставшихся ещё подёнщиков. Подёнщики вернулись в село в виде колонны с красными флагами. Пристав видел бастующих, но не вмешивался.

Тогда управляющий экономией сам пожаловался в околоток. Дело дошло до суда. На суде, который состоялся 27.09.1905 г. в камере мирового судьи в м. Ржищеве, управляющий показал, что до забастовки плата рабочим-мужчинам была 30 копеек в день, а плата работницам – 25 копеек. Батрак Сябр показал, что с поля он ушёл без всякого нажима или мордобоя. Он сказал, что сам работал, но, узнав, что началась забастовка и, увидев красные флаги, бросил работу и ушёл к толпе. Сябр заявил судье, что перед этим он читал газету, где было написано, что повсюду идут забастовки, и поэтому он ничего не боится и до конца «бастования» работать в поле не намерен. На вопрос защитников о том, знает ли он о требованиях забастовщиков, Сябр сказал, что знает и считает, что 30 и 25 копеек – это мало, нужен 1 рубль. И поэтому он сочувствует забастовкам.

Одним из защитников на этом суде был помощник присяжного поверенного Муромцов. Он доложил суду, что за такую плату (25 – 30 коп) может впроголодь питаться один человек, считая 12 копеек за 3 фунта печёного хлеба (1 кг 360 г.) и 10 копеек за ½ фунта сала (227 граммов) на день, а остальным членам семьи кормиться не на что.

Рабочие сказали защитникам, что пока идёт суд, печи и котлы на сахарном заводе Черткова тёплые, но если подсудимых накажут, то их погасят. Муромцов оповестил об этом самого Черткова. Тот отказался подавать жалобу в суд, как потерпевший, но с условием, что котлы не погасят. Тем не менее, мировой судья приговорил 23 обвиняемых к заключению на 3 месяца каждого за самоуправство. Однако съезд мировых судей, куда было перенесено дело по жалобе обвиняемых, отменил этот приговор и прекратил все дела о забастовках по указанному формальному мотиву – в виду отсутствия надлежащих жалоб потерпевших. После освобождения рабочих в некоторых экономиях зарплату подёнщикам подняли до 90 копеек мужчинам и до 75 копеек женщинам.

Рабочие фактически добились того, чего хотели.

В конце апреля 1903 года под очевидным влиянием агитации большевиков вспыхнули две стачки в Мариуполе.  Одна – в листопрокатном цехе на заводе «Русский Провиданс», а другая в таком же цехе на заводе Никополь-Мариупольского Общества. На «Провидансе» забастовали из-за очередного понижения расценок. Обстановка в цеху накалилась до предела. Вслед за этим вспыхнула забастовка на Никополь-Мариупольском заводе из-за задержек в выплате зарплаты. Рабочие выставили и другие требования (например, удаление с завода ненавистных мастеров и инженеров). На завод нагрянули власти. Полицмейстер обратился с речью к толпе рабочих всего завода, которые бросили работу во всех цехах и собрались для обсуждения забастовки. Он убеждал, что стоит за интересы рабочих.

Тогда из толпы бастующих выступил оратор-рабочий (по непроверенным данным это был Овчинкин), который произнёс речь в ответ на лицемерные увещевания полиции. Он перечислил все преступления заводского начальства и полиции, подробно изложил и мотивировал все требования забастовщиков. Красной нитью в речи проходила идея политической борьбы, неизбежность столкновения рабочих с правительством. Указывая на известные беспорядки в 1899 году, он призывал товарищей к борьбе за политическую свободу. Речь эта произвела огромное впечатление, и заводоуправление, помня 13 июля 1899 года (день избиения мариупольских рабочих), а также зимние волнения рабочих по поводу массового расчёта и выселения нескольких сотен рабочих семейств, поспешило убрать полицию и удовлетворить требования забастовщиков. На ситуацию оказали влияние одновременные с нею волнения и стачки на Щеглинском руднике и на других предприятиях, во время которых были разгромлены конторы и другие рудничные здания (этот случай описан по передовой «Искры» № 45).

24 октября 1905 года маленькая рабочая дружина, организованная Советом рабочих депутатов на Екатеринославском заводе Шадуар, попала в западню.  После царского манифеста 17 октября произошли грандиозные демонстрации рабочих. Власти временно растерялись, но потом стали натравливать черносотенцев на евреев и социалистов. Рабочие организовали отряды самообороны.  К тому времени был разгромлен дом – партийная явка социал-демократии в городе, рабочим и с-декам пришлось перебраться в район Екатеринослава, который назывался Амур. Там, на пристани, уже собрались толпы граждан и отряды громил во главе с попами и полицией. Дружине нужно было пройти мимо них. Решили, что если нападут, отстреливаться и драться до смерти. Но тут к толпе черносотенцев прибежал из города провокатор некий Новиков, который начал агитировать их и призывать к немедленному погрому. Он говорил: «что вы смотрите, в городе жиды на Успенскую церковь повесили собаку, надругаются над православною церковью, надо их бить».

Толпа загалдела и тут же кинулась избивать евреев, находившихся тут же. Товарищи Жорж (Ж. Коган, замучен в одесской тюрьме румынами в 1918 г.) и Василий (В. Кристалловский, в 1924–27 годах председатель Одесской Контрольной комиссии Губкома ВКП(б)) не хотели сразу стрелять и поэтому стали защищать избиваемых руками и ногами. Тогда на рабочих показали и стали кричать: «бей заступников!», но в это время на улице показались казаки, кто-то крикнул: «казаки, расходись!» Толпа черносотенцев разбежалась, но затем она присоединилась к казакам и под их охраной, с хоругвями, крестом, попом и с пением «Боже, царя храни», начала погром.  Дружина невольно соединилась с отрядом поалей-сионистской самообороны и засела в одной синагоге. Тогда громилы разнесли и подожгли её, но один из раввинов в благодарность за спасение от толпы вывел дружину к Днепру потайным ходом.

В Нижне-Днепровске, куда пришла дружина, была организована самооборона из 700 рабочих железнодорожных мастерских и вагонного завода. Они были хорошо вооружены, так как периодически отбивались от черносотенцев и казаков и каждый раз отбирали у них оружие. Дружины день и ночь дежурили на всех улицах и базарах и не допускали погромов. Там же находилась и казачья сотня, но дружинники вынудили её сидеть в казармах и не вмешиваться в городские дела. 24 октября в штаб дружин (начальник И. Закс, погиб в гражданскую войну) пришёл сигнал о том, что в местечке Игрень убито 17 евреев, дома и магазины разграблены. Трупы валяются два дня на улице. Жители разбежались кто куда.

Штаб назначил отряд в 15 рабочих чтобы навести в Игрене порядок. При въезде в Игрень навстречу отряду вышло около 1000 человек во главе с урядником и попом. Они были вооружены. Отряд окружили и готовились избивать. Тогда рабочие стали ссылаться на царский манифест от 17 числа, а Жорж потребовал неприкосновенности личности и сообщения губернатору, о том, «что ведомый его превосходительству отряд охраны порядка подвергся нападению». Урядник испугался и освободил всех рабочих, кроме Жоржа, но когда отряд уходил, за ним увязалась толпа черносотенцев с целью убить всех. Тогда рабочие сговорились послать т. Арсения (большевик А. Татько, в 1925–31 годах директор сахарного завода в Черниговской области) в колонию душевнобольных и поднять там тревогу тем, что на колонию двигаются погромщики с целью надругаться над содержавшимися там больными, а также над всеми женщинами, которые там находились.

Через 20 минут со стороны колонии показалась большая толпа, частью на лошадях, с палками и ружьями, во главе с Арсением. Больные сильно кричали и сразу бросились на черносотенцев. От этого вида черносотенцы, которые явно боялись сумасшедших, бежали до самого Игреня без остановки. Директор колонии – немец Фукс, о котором было известно, что он когда-то примыкал к «Народной воле», со своим отрядом пошёл в Игрень, где окружил полицейский участок и потребовал вернуть рабочим оружие и отпустить арестованного Жоржа. Урядник струсил, отдал рабочим всё оружие и отпустил Жоржа. После этого лёгкие больные на лошадях сопровождали рабочих до самого Нижне-Днепровска. Черносотенцы, которые попадались на пути,  видели больных в серых больничных робах и с ружьями и тут же прятались или убегали, как ошпаренные. Так находчивость большевиков спасла отряд.

Александровск (нынешнее Запорожье), 4 марта 1905 года местный рабочий комитет наметил проведение широкой забастовки на заводах Бодовского и Кацена. Рабочие этих заводов вышли на улицы и двигались к центру города, попутно «снимая» всех рабочих из мелких мастерских и разных заводиков. Уговор в городе был такой: кто не снимается с работ и продолжает работать – тот враг пролетариата. Рабочие позвали с собой приказчиков из лавок, и те закрыли лавки и пошли. Для того чтобы остановить железную дорогу и не допустить подвоза войск, колонна взяла с собой рабочих из товарищества Шенвизе и двинулась «снимать» депо. Когда возле дома Лещинского дорогу колонне преградила рота солдат, тогда из колонны были направлены рабочие в депо. Пока была заминка, не двигались ни солдаты, ни колонна, в тыл солдатам зашли железнодорожники. Офицеру, который командовал, было предложено уходить. Он приказал опустить винтовки, повернул строй и увёл его в сторону от дороги. Две колонны соединились. После этого рабочие собрали всех приказчиков в зале Общества Приказчиков, в доме Майоренко, напротив тогдашней городской управы. Им объяснили, что они являются трудящимися и имеют, в общем, те же интересы, что и рабочие. Им  разъяснили цель и смысл забастовки и распределили по дружинам так, чтобы на 10-15 рабочих приходился один приказчик. Целью такого плана было и перевоспитание этих людей в пролетарском духе. Тут же были написаны требования Общегородского стачкома к хозяевам всех бастующих предприятий, в том числе и к хозяевам лавок. В эти требования входило: 9 часовой рабочий день, увеличение расценков на  1/3, ряд санитарных и бытовых требований, а также удалении нескольких лиц, в том числе инженера ж/д мастерских и старшего сына заводчика Бадовского. Депутаты от всех заводов единогласно решили стоять на полном исполнении всех требований до конца, а если их не удовлетворят, продолжить забастовку, разобрать окрестные ж/д пути и перекрыть весь город баррикадами. Требования были переданы губернатору и вскоре все требования рабочих были удовлетворены. Кроме этого приказчики впервые добились от хозяев праздничного отдыха, 11 часов — вместо 15 часов рабочего дня и вежливого к себе обращения с их стороны.

После этого в Александровске престиж РСДРП поднялся чрезвычайно высоко, и не только среди пролетариев и трудящихся, но и среди проигравших предпринимателей. В комитеты партии стали приходить со всех сторон рабочие, сельские рабочие и батраки и просили руководить у них забастовками и всеми видами борьбы. Тогда же потерпели провал такие влиятельные александровские эсэры как Кущ (расстрелянный впоследствии советской властью за бандитизм) и «батько» Нестор Махно, из Гуляй-Поля, выделявшийся своими анархическими тенденциями. Рабочие стали относиться к нему крайне пренебрежительно.

В июле 1905 года вспыхнула новая забастовка приказчиков. Городской комитет по их просьбе организовал Стачечный комитет, куда вошли большевики П. Герштейн, Лука, Блох, Коломойцев, эсэры Брегер, Милославский, Наринский и анархист Белый (потом выяснилось, что провокатор). Через 5 дней переговоров хозяева пошли на некоторые уступки бастовавшим, но эти уступки вызвали только ярость приказчиков. Переговоры провалились. Здание, где проходили переговоры, утром окружили казаки и начали бить бастующих. Начались аресты, но забастовка только усилилась. К 11 утра Комитету доложили, что некоторые лавки торгуют. Появились штрейкбрехеры. Большевики решили «снять» штрейкбрехеров. Везде Комитет слушались беспрекословно и закрывали лавки. Лишь в мануфактурном магазине Тагаевского (располагался на месте нынешнего ЦУМа), местного богатея, рабочие встретили сильный отпор со стороны старших служащих. Владелец магазина стал угрожать и ругаться. Большевики оказались перед выбором: уйти с позором и сорвать забастовку, либо силой урезонить предателей. Пока размышляли, анархист Белый вышел на улицу и в упор выстрелил в зеркальную витрину магазина. Раздался адский звон, полетели сотни осколков. На служащих это произвело ошеломляющий эффект. Тагаевский убежал, а служащие закрыли магазин и ушли.

В ноябре 1904 года Чечелевский комитет Екатеринославской организации РСДРП долго не  мог найти места для проведения собрания и подготовки большой забастовки. Всё было буквально перекрыто полицией и войсками. На тех, кто собирался более чем по трое, обращали внимание шпики. Рабочие патрули увидели их возле квартиры большевика М. Кузнецова. Тогда Кузнецов обратился к своему отцу, который работал сторожем в железнодорожной бане. Рабочие инсценировали заготовку дров и растопку бани, постепенно поодиночке заходили в баню, раздевались и, под видом моющихся, провели собрание.

11 июня, там же, в Чечеловке (ныне район Днепропетровска)  во время уличных боёв с казаками и солдатами против казаков хорошо сработали обычные петарды. Рабочие кидали их под ноги лошадей, те пугались, вставали на дыбы или убегали вовсе. Так в казацкий строй вносилось сильное смятение, облегчавшее бой с ними. Кроме того, метров за 50 до баррикад женщины и дети заранее рассыпали битое стекло. Когда приближалась царская конница, лошади резали ноги, оступались, атака бывала сорвана.

Военной организацией Екатеринославского комитета был придуман остроумный ход по распространению прокламаций среди солдат. Прокламации по 10–20 штук вкладывались в пустые водочные бутылки и аккуратно перебрасывались через заборы частей, подкатывались под ворота, давались прямо в руки солдатам. Как вспоминал руководитель военного крыла комитета А. Фишгендлер, способ был эффективный. Кому-то пришла в голову мысль заранее договориться с приказчиками и кладовщиками и набрать у них пустых бутылок из-под керосина, уксуса и вина. Перед началом боёв женщины наливали в эти бутылки керосин и старое нефтяное масло, снабжали пробкой с фитилём из тряпки. В стычке на Керосинной улице, возле дома Перекрёстовых (памятник архитектуры, разрушен в 1943 году), рабочий Я. Трофименко бросил несколько таких бутылок в стрелявших солдат. Солдаты в панике, не отстреливаясь, убежали на Брянскую площадь. Особенно хорошо «зажигалки» действовали против казаков. Лошади обжигались и убегали, куда глаза глядят.

С 8 декабря в Екатеринославе дружинники начали нападать на полицию с целью добычи оружия. Сговорились полицейских не убивать и не калечить. Их ловили, снимали шашки и револьверы и вооружали новых дружинников. Полицейские иногда сами просили их ударить по лицу для доказательства борьбы, но рабочие не хотели их бить, поэтому «сговорились» с полицейскими о том, что им на голову наденут мешок, а руки не туго свяжут за спиной. Так, с.-д. рабочие Телес, Кошкин, Сомов, Широков (замучен в екатеринославской тюрьме), Востров поймали помощника пристава 3 части. Его окружили, приставили к носу револьвер, отобрали всё оружие и записную книжку. Затем ему связали руки и приказали идти и не оглядываться. Он беспрекословно повиновался.

* * *

Не хватит жизни, чтобы отыскать и описать все конкретные случаи борьбы рабочего класса за свои политические и экономические интересы – даже в пределах двух-трёх областей или губерний. Ясно и то, что на все случаи жизни инструкции написать нельзя.

Однако РП считает необходимым собирать по крупицам и доводить до современных рабочих некоторые примеры бесценного опыта их предшественников, которые не только умели бороться и побеждать своих работодателей, они сумели вообще свергнуть власть эксплуататоров и установить свою власть — власть рабочего класса и трудящегося крестьянства.

Продолжение следует