Как боролись рабочие. 1905 год в Донбассе.

Часть 1, часть 2

1905 год в Донбассе.

Памяти дяди Миши

Вооружённое восстание на Екатерининской железной дороге

Так получилось, что один из составителей этой статьи неожиданно узнал, что его прадед Макар имел прямое отношение к революционным событиям 1905 года, которые развернулись тогда в центральном и западном Донбассе. Тот факт, что прадед родился и жил в маленьком посёлке железнодорожных рабочих на станции Гришино, натолкнул составителей на мысль искать материалы о том, что происходило в 1905 году именно на этой станции и вокруг неё.

Потянули за ниточку воспоминаний, описаний, докладов, отчётов, писем, и вот стала постепенно открываться детальная картина вооружённой борьбы южно-русского пролетариата с буржуазией и царизмом.

В чём ценность такой картины для нас?

В том, что она позволяет взглянуть на первую русскую революцию сразу с двух сторон. С одной стороны, перед нами разворачиваются события на небольших станциях и полустанках, в депо и на конкретных линиях железной дороги. Это взгляд подробный, с именами и фамилиями неизвестных рабочих, с решениями первых донбасских большевиков, с живыми описаниями боёв и столкновений с полицией и войсками, с мелкими деталями большой революционной схватки. Наконец, с реальными указаниями на то, где и как бралось оружие. Это, так сказать, взгляд снизу.

Но описав и сопоставив сотни деталей, назвав десятки забытых ныне героев русской революции, связав линиями железной дороги в одно целое несколько городов, станций, сёл и посёлков, мы увидели перед собой южный фас, небольшой участок колоссальной всероссийской революции. Но в этом участке отразилась – со своей присущей Донбассу спецификой – вся мощь русского многонационального пролетариата, которого допекли  цари и капиталисты. Это – взгляд сверху, без которого нельзя понять, отчего, например, рабочие со станции Гришино берут штурмом вокзал в Горловке. Без общего, панорамного взгляда на революцию 1905 года, когда царизму и буржуазии здорово дали коленом под дых, плохо понимаются и сегодняшние события в Донбассе.

Враг у рабочего класса всё тот же. Тогда перед донецкими рабочими, перед двадцатилетним прадедом нашего товарища и его боевыми друзьями стояли два врага – франко-русско-бельгийский капитализм и его могучий и злобный пёс – самодержавие, пережиток феодальной эпохи, Сегодня перед рабочим Донбассом также стоят два врага – интернациональная буржуазия и её национальные государственные машины. Разница состоит в том, что в 1905 году пролетариат объявил царизму и буржуазии классовую, гражданскую войну. А сегодня идёт война не классовая, а империалистическая, когда одна группа хищников, грабителей и паразитов дерётся за огромные богатства Донбасса с другой такой же группой. Пролетариат используется в этой войне, как большая механическая кукла. Он растерян и одурачен. Он пока что ищет выхода там, где его нет.

Но так будет недолго. Война империалистов, ненужная и убийственная для пролетариата, будет преобразована в революционную войну. И есть способ сократить время на подготовку к новой революции. Есть шанс уменьшить вероятность трагических ошибок.

Этот шанс – в нашем очевидном преимуществе перед прадедами, так как у нас есть их боевой революционный опыт. Они учились, в основном, на своих ошибках и удачах. Опыта трёх революций у них в тот момент быть не могло. А у нас он есть. Мы можем заранее изучить и их ошибки, и их удачные находки – для того, чтобы быстрее и с большей уверенностью уничтожить своего главного врага – капитализм.

Давайте прикоснёмся к этому драгоценному опыту.

В качестве предисловия к описываемым событиям. Вооружённое восстание на Екатерининской железной дороге, захватившее 14 станций и тысячи человек, является одним из крупнейших, хотя и малоизвестных событий революционного декабря 1905 года. Почти 10 суток Екатерининская дорога была в руках восставших рабочих и служащих. После подавления восстания, по горячим следам,  правительство арестовало в общей сложности около 100 человек. Позже, в 1908 году, с воцарением реакции, царизмом было надумано большое дело против активных участников восстания. По этому делу было привлечено ещё 132 человека, 8 из которых приговорены к смертной казни.

Участники Горловского восстания 1905 года в тюрьме (снимок 1907 г.)

Что происходило в Горловке?

К началу 1905 года в железнодорожном депо станции Гришино уже были две партийные организации: социал-демократов и социалистов-революционеров. Эсерами руководил местный школьный учитель по фамилии Дейнега. В эсеровскую ячейку входили тогда М. Сурин, которому было поручено снабжать гришинские ячейки нелегальной литературой, З. Колосов, Н. Боровой и прадед нашего товарища Макар. Социал-демократами руководил счетовод службы пути Ефимов. Вскоре под влиянием Ефимова Колосов, Боровой и Макар ушли от Дейнеги и начали заниматься с Ефимовым по программе с.-д., которую привезли из Екатеринослава.

Постепенно в Гришино расширялась политическая работа молодёжи. 1 мая 1905 года Ефимов и Дейнега организовали большую маёвку на водокачке, на которой счетовод ознакомил всех присутствовавших с программами с.-д. и с.-р. и подробно рассказал о расхождениях между ними. Колосов и Макар до этой маёвки ещё колебались, однако после неё окончательно встали на путь с.-д. Ребята заявили Ефимову, что хотят выполнять практическую работу «по организации социал-демократии».

Осенью 1905 года на станцию пришла телеграмма с призывом ко всеобщей забастовке. Ефимовым и Дейнегой было организовано общее совещание ячеек, на котором было решено послать делегатов в Екатеринослав, в вышестоящие комитеты обеих партий, за инструкциями. Когда делегация вернулась, обе ячейки приступили к подготовке стачки. Для противовеса эсеру Дейнеге, который пользовался  большим влиянием,  в Гришино прибыл социал-демократ агитатор «Сергей».

В это время на станции и в посёлке распространились слухи, что в Гришино идут шахтёры с окрестных рудников для того, чтобы бить железнодорожных рабочих за их намерение бастовать. Эти слухи становились всё тревожнее. (В материалах о событиях на станции Авдеевка также говорится об этих слухах. Видимо, они были полицейской или хозяйской провокацией, но в то же время они говорили о том, что железнодорожники были мало знакомы с настроениями шахтёров. Это печальное обстоятельство начинает выправляться в Донбассе лишь к концу 1905 года, когда на местах руководство рабочими взяли в свои руки комитеты РСДРП с большевистским большинством.)

Ячейки решили не ждать команд из Екатеринослава, а самостоятельно вооружиться. В депо и на станции были собраны деньги. Их отдали провизору Житомирскому и послали его в Ростов. Через неделю Житомирский привёз около 50 штук револьверов и боеприпасы к ним. Боровому было приказано проверить их пригодность.

В начале декабря 1905 года была получена ещё одна телеграмма с призывом к забастовке по случаю ареста Петроградского Совета Рабочих Депутатов. Станция Гришино быстро откликнулась на этот призыв: в депо, на линиях и в управлении объявили забастовку, избрали стачечный комитет, в который вошли Поляков, Фёдор (фамилия неизвестна), Глаголев, Захар, Дейнега, Житомирский и Сергей. Следом за телеграммой начали поступать сведения о столкновении рабочих отрядов с царскими войсками в Екатеринославе, Харькове, Синельниково и других местах. Стачком собрался и решил организовать боевую дружину в 100 человек. Вооружение этой дружины состояло из ружей центрального боя (20 штук), берданок (10 штук), шомпольных ружей старого образца (20 штук) и револьверов типа «Наган», которые привёз Житомирский. Ружья брали в посёлке у охотников под расписку.

По постановлению боевого стачечного комитета рабочие и дружинники приступили к постройке баррикад вокруг станции. В зале ожидания вокзала приготовили лазарет, заложили все вокзальные окна мешками с песком, установили больничные койки и стрелковые гнёзда для боя.

Вскоре из Ясиноватой, от местного комитета с.-д., пришла просьба о помощи. Дружина тут же была разделена на две части. Стачком отправил в Ясиноватую человек 50. Там предстояло блокировать и разоружить полуроту солдат, которая стояла на охране станции Ясиноватая-грузовая. Прибыв в Ясиноватую, дружинники оцепили казармы, а члены местного революционного комитета зашли к офицеру и предложили ему сдаться. Этот офицер согласился, сдал оружие, однако при выходе из своей комнаты он дал команду «в ружьё!». Его тут же убили. Полурота бросилась «в ружьё» и начала стрелять, но получила отпор. Почувствовав своё бессилие, полурота через несколько минут выбросила белый флаг и сдала оружие. Солдаты были распущены, снабжены едой на пару дней и отправлены, кто куда пожелал.

При возвращении отряда назад была сделана остановка на станции Авдеевка. Товарищи из местной с.-д. ячейки сообщили командиру отряда, что обнаружены путевые документы на вагон динамита, следующий транзитом через Авдеевку. Поскольку все проходящие вагоны местный забастовочный комитет старался проверять, то по его приказу составы загонялись в маневровые тупики и там проверялись. По номерам товарной накладной быстро обнаружили нужный вагон. Он был вскрыт, после чего динамит поделили между авдеевцами и гришинскими рабочими. Гришинцы, получив неожиданное подкрепление, погрузили его в свой вагон и двинулись домой.

Через два дня после возвращения отряда домой из Авдеевки по ж/д телеграфу было получено требование о помощи. По наряду туда выехал новый отряд, куда на этот раз вошли  Коля Боровой, Захар, Сергей и Макар. На станции Авдеевка вагон с отрядом поставили в тот же тупик, в котором недавно стоял динамитный вагон. Там отряд простоял двое суток, ожидая каких-то серьёзных событий. Однако ничего не произошло, и командир получил приказ возвращаться в Гришино. По дороге домой эшелон остановили на станции Желанная. Там отряд построили на перроне для отдания последней почести двум рабочим, погибшим от рук черносотенных бандитов. Отряд дал 4 залпа, сел в вагоны и прибыл домой. Смысл этой остановки и залпов был в том, чтобы показать полиции и всем черносотенцам Желанной, что рабочие вооружены и будут отвечать сотней пуль на каждую бандитскую пулю. По возвращении в Гришино все дружинники были распущены по квартирам для суточного отдыха.

Но отдыхать рабочим не пришлось. Вечером того же дня была принята телеграмма со станции Горловка: оттуда требовали срочной помощи вооружённой силой. Комитет собрал экстренное совещание, дал телеграмму авдеевскому забастовочному Комитету, а после этого было принято решение давать всеобщую тревогу, собирать боевые дружины и срочно выезжать в Горловку. Эшелон двигался через станцию Очеретино, где к отряду присоединились местные с.-д. рабочие с пиками и самодельным холодным оружием: шпагами, саблями, мечами, дубинами и т.п. Там же, в Очеретино, отряд поймал и разоружил местных жандармов. То же самое делалось на каждом остановочном пункте по пути к Горловке: если было видно, что на перроне стоит полиция, то заранее вооружались две-три группы захвата, которые высаживались на перрон, окружали полицию и разоружали её. Сопротивления со стороны полицейских почти не было, лишь один раз рабочим пришлось бить урядника — за то, что он матерно оскорблял дружинников и толкался.

Тем временем в Горловку прибыли Авдеевская, Харцызская, Ясиноватская боевые дружины, а также несколько боевых отрядов с ближних рудников. Образовался сводный отряд численностью до полка с полноценным маршевым батальоном: стрелков с дальнобойными армейскими винтовками было до 100 человек, стрелков с ружьями центрального боя до 200 человек, стрелков с берданками – 150, стрелков со старыми шомпольными ружьями около 200 человек, стрелков с револьверами – человек 500. Остальные 3000 дружинников были вооружены пиками и другим холодным оружием.

Был создан оперативный штаб, руководивший подготовкой к обороне Горловки, в который вошли и гришинцы – Кольцов, Житомирский, Дейнега, из авдеевцев – Новиков. Кольцов был назначен товарищем начальника штаба (заместителем). Он выступил перед отрядами и сказал, что обороняться нельзя, нужно всё время атаковать врага. Были сформированы боевые единицы – отделения, взводы, полуроты и роты, и примерно в 8 часов утра дружины перешли в наступление на полицию и царские войска.

Тактика наступления была такой. Первая группа небольшого штурмового отряда заняла позицию на кладбище и на чердаке реального училища с восточной стороны города. Вторая группа двинулась на западную сторону и заняла посёлок на юго-западе, возле начала дороги на Юзовку. Главные силы тронулись вперёд по главной улице. Впереди шёл взвод с берданками, далее – с «централками», за ними – «шомполы» и «револьверы». На некотором расстоянии двигалась большая колонна дружинников с холодным оружием и пиками. Замыкал движение войск Красный крест, полевой лазарет.

Отряды окружили казармы, в которых размещались несколько рот царских войск. Одна из групп, вооружённых дальнобойными винтовками, окопалась на терриконе (отвал шахтной породы в виде конусообразной горы), откуда были хорошо видны казармы, а также всё движение по прилегающим улицам. После напряжённого ожидания дружинники увидели, что к забору казарм бегут два человека, видимо с целью предупредить офицеров и солдат о том, что на них готовится атака. Этих же людей заметили и основные колонны. В тот момент по всей главной улице загремело громкое «ура». С высоты террикона было заметно, что в казармах началась паника и смятение. На улицу стали выбегать солдаты и драгуны, которые тут же стали седлать своих лошадей.

В это время двое рабочих бросили в строй конных драгун две коробки с динамитом. Они взорвались возле драгун. Поднялся большой столб пыли, началась беспорядочная стрельба, которая продолжалась около 20 минут. После этого по позициям рабочих солдаты и драгуны стали вести уже более прицельный огонь. В цепи отряда, окопавшегося на терриконе, был ранен один человек. Его положили поперёк на винтовки и отнесли в штаб. Ещё после часа боя последовал приказ огонь прекратить. Как выяснилось, воинские части нашли удобный путь для отступления – они вышли по балке, которыми изобиловала местность, в сторону юго-востока, к дороге на город Бахмут (ныне Артёмовск). Этого рабочие отряды не предусмотрели. Военного опыта ещё не было.

В это время воинские части обошли Горловку с востока и развернули атаку на центр города с северной стороны. С террикона был снят штурмовой отряд и оперативно переброшен в район вокзала. Там же собрались ещё несколько боевых групп. Всем приказали залечь на насыпи для отражения атаки с севера. Здание вокзала уже обстреливалось из винтовок, так как весь северный фасад здания был уже разбит пулями.

Возле земли стелился туман, который мешал дружинникам целиться в атакующие цепи солдат и драгун. После короткой перестрелки по насыпи был сделан большой залп со стороны солдатских цепей. Со стены вокзала посыпалась штукатурка. Командовал обороной вокзала эсер Дейнега. Он направил Борового в штаб просить подкреплений, так как  солдаты уже заходили к вокзалу с восточной стороны, в тыл рабочим дружинам.

Но в это время основные силы отряда выждали, пока войска подойдут к вокзалу, зашли им в тыл и с трёх сторон замкнули их в кольцо окружения. Раздался крик «ура». Все офицеры, солдаты и драгуны были взяты в плен и выведены на открытую местность, на железнодорожные пути для разоружения и дальнейшего разделения по степени опасности.

Однако к городу уже подошло до двух полков царских войск, которые, в свою очередь, охватывали вокзал и прилегающие к нему районы. Победители сами оказались в кольце врагов.

Командующий этими войсками прислал к дружинникам своего ординарца с требованием немедленно сдать оружие и уходить из Горловки. Также он предупреждал восставших рабочих, что в случае неповиновения всех взятых в плен расстреляют.

Штаб дружин решил посовещаться. Кольцов предложил всем, кто может, спасать и прятать оружие, а остальным сдаться в плен. Идея с пленом понравилась не всем. Однако нужно было срочно подгонять к станции санитарный поезд и оказывать помощь раненым товарищам. Было решено сдать несколько винтовок, чтобы выиграть время и вывезти раненых рабочих.

В этот момент Харцызская боевая дружина села в свой эшелон и тронулась, начав обстрел вокзала на ходу. Пользуясь тем, что внимание офицеров было отвлечено на несколько минут, многие дружинники убежали в степь. К остановочному пункту в 500 метрах от вокзала подошёл санитарный поезд, на котором был фельдшер и несколько товарищей из Гришинского комитета. Все они надели повязки Красного креста. В поезде были авдеевские с.-д. Ткаченко, Щегалютин и другие товарищи. Машинистом на этом поезде был Коньков, а помощником – Павел Шевченко.

Когда санитарный поезд остановился, фельдшер вместе с рабочим Ткаченко вошли в здание вокзала и сделали перевязки нескольким раненым. Эти раненые передвигаться не могли, поэтому фельдшер с Ткаченко решили подогнать поезд к самому зданию вокзала и перенести раненых в вагоны. Так и сделали. В вагон-лазарет внесли нескольких раненых, в том числе и Дейнегу, который получил пулевое ранение.

В этот момент к вагону подошёл фельдшер в сопровождении 10 солдат. Эти солдаты сняли с поезда всех, кроме лежачих раненых, и под конвоем повели к своему офицеру. К паровозу подошёл ещё один царский офицер и приказал машинисту потушить топку и снять регуляторы давления пара.

Всех рабочих, кто попался в плен, собрали вместе на площадке перед зданием вокзала. Перед рабочими выступил один из офицеров, который доказывал, что рабочие никогда не смогут ничего сделать против регулярной армии. Во время этой речи к нему подошёл казачий офицер и что-то сказал. Рабочие не услышали, о чём именно шла речь, но пехотный офицер громко ответил ему: «Я не разрешаю». Рабочие догадались, что казачий офицер предлагал избить рабочих нагайками. Выступавший офицер закончил свою речь и приказал всем расходиться. Дружинники запомнили обоих офицеров, особенно казака. Позже было решено, что если этот есаул попадётся в плен, его немедленно расстреляют именем трудового народа. Пехотного решили расстрелять только в том случае, если он отдаст какой-нибудь преступный приказ против рабочих (в одном из старых документов составителям встретилось упоминание о штабс-капитане по фамилии фон-Красс, который командовал одной из рот, штурмовавших горловский вокзал. В феврале 1906 года этот капитан был разжалован и отдан под суд за отказ расстреливать шахтёров на Щербиновском руднике. Если пехотный офицер, выступавший перед дружинниками, и капитан Красс – одно и то же лицо, то перед нами как раз редкий пример либерального офицера-дворянина, типа П.П. Шмидта, который вполне мог бы впоследствии перейти на сторону диктатуры пролетариата)[1].

После освобождения и захоронения оружия в тайники гришинцы Колосов, Боровой и Житомирский отправились по Очеретинской ветке на станцию Батмановку, откуда они связались по телеграфу с Гришино и затребовали присылки железнодорожного состава для эвакуации отряда и раненых. Поезд прибыл в Батмановку через 7 часов. Было принято решение ехать обратно в Горловку и по пути собирать идущих товарищей. На всякий случай эшелон был предварительно развёрнут последним вагоном вперёд с тем умыслом, чтобы в Горловку паровоз шёл задним ходом, а в случае погони он мог бы уйти вперёд полным ходом. Кроме того, такое решение защищало сам паровоз от повреждения возможным артиллерийским огнём со стороны Горловки. Так как все пути на подступах к Горловке были предварительно разобраны, то поезд доехал до входного семафора, останавливаясь возле каждой будки и подбирая товарищей.

После этого эшелон прибыл в Батмановку. Там на поезд посадили всех дружинников, которые к тому времени дошли до неё, и двинулись в Гришино.

По приезде в Гришино дружинники узнали, что Дейнега умер от полученной раны, а помощница фельдшера Доброва убита. Утром весь забастовочный комитет собрался у библиотеки за тем, чтобы решить, что делать дальше. Решено было ехать в Горловку за убитыми и готовиться к похоронам. На станцию поступило сообщение о том, что на Горловку, Авдеевку и Гришино из Синельниково движутся карательные отряды. Руководители забастовочного комитета куда-то скрылись.  Около двух часов дня на горизонте показался поезд. Впереди паровоза строем шли солдаты и осматривали пути на предмет минирования. При входе войск на станцию на перрон выбежал какой-то офицер и несколько раз выстрелил по станционному зданию. Командир карательного отряда нашёл начальника депо и приказал ему дать тревожный гудок и созвать всех рабочих на станцию.

Но рабочие на этот сигнал не пришли. Тогда вечером каратели начали облаву. Они собрали всех лучших товарищей – с.-д. и с.-р. и сажали их всех в арестантский вагон того поезда, на котором они приехали из Синельниково. После ареста около 50 человек солдаты и офицеры сели в вагоны, и поезд ушёл в Авдеевку. Позже стало известно, что в Авдеевке были арестованы ещё несколько рабочих. После этого вагоны с арестантами под усиленным конвоем отправили в Екатеринослав.

Тем временем в Гришино привезли тела Дейнеги и Добровой. Полиция приказала провести похороны с 23.00, когда уже было совсем темно. Гробы несли гришинские рабочие под усиленным конвоем солдат и драгун. Наутро в знак протеста против ночных похорон на работу не вышло около 80% местных рабочих. Но в обед на воротах депо был вывешен приказ о том, что если рабочие не приступят к работе немедленно, они будут уволены. После этого на работу вышли все.

За горловский бой пострадали многие гришинцы. Фёдор Колосов, Максим Сурин, Михаил Сурин и Николай Сурин были замучены в тюрьме и расстреляны полуживыми.

Житомирский, Колосов-второй, Захар, Шнабель, Франц бежали за границу.

Николай Файбанов, Фёдоровы отец и сын и многие другие рабочие попали на каторгу. Молодых станционных рабочих, в том числе и Макара, подвергли публичной порке и заключению на год в мелитопольскую тюрьму. Всего по делу о восстании на станции Гришино было привлечено к суду 52 человека.

Свой первый бой с самодержавием гришинцы проиграли. Сказалась неопытность, недостатки организованности, малочисленность, наконец, слабое знание военного дела. Всему этому рабочим ещё предстояло научиться.

Вооружённое восстание в Авдеевке

В июне 1904 года в лазарет железнодорожной станции Авдеевка на замещение отпускников прибыл студент-медик В. Смирнов. Он быстро сошёлся с одним из фельдшеров станционного лазарета Иваном Камышниковым. Смирнов предложил Камышникову организовать социал-демократический кружок и вести пропаганду среди рабочих депо и станции Авдеевка, которых в то время насчитывалось около 2 тысяч. Камышников свёл студента с некоторыми наиболее развитыми и заслуживающими доверия рабочими. Смирнов энергично взялся за дело. Рабочие стали собираться небольшой группой в Авдеевском лесу, возле железнодорожной водокачки, за ст. Авдеевка (этот лес сохранился по сей день. Сейчас в нём стоят подразделения 31 бригады ВСУ).

Социал-демократическая работа шла успешно и расширялась быстрыми темпами. Основными пропагандистами были сам Смирнов и его жена Зина. Фельдшер Камышников помогал устанавливать связи с рабочими. Очень скоро перед ячейкой встал вопрос о грамотном помощнике по пропагандистской работе. Смирнов съездил в Екатеринослав и привёз оттуда своего товарища, которого удалось устроить слесарем в депо.

До 15 августа работа кружка шла неплохо. Велись собеседования с рабочими, как индивидуальные, так и коллективные. Особенно хорошо собеседование получалось тогда, когда с рабочим беседовали двое пропагандистов сразу: то, что забывал или не мог сказать один, вспоминал и говорил второй. Этот нехитрый приём ячейка использовала часто, и почти всегда он давал результаты. Устраивались чтения литературы по накопившимся за неделю спорным вопросам. Прокламации для рабочих разбрасывались вдоль линии железной дороги, а для крестьян прокламации раскладывались в копны сена, в снопы колосьев и другие характерные места. Литературу и листовки получали из Екатеринослава и Юзовки.

В начале августа сильно заболел фельдшер Камышников и в этой связи был вынужден взять отпуск и уехать в деревню к родне. Через две недели ему написал Смирнов. Из этого письма Камышников узнал, что дела в ячейке пошли скверно, и что Смирнов просит его срочно возвращаться.

По приезде оказалось, что жандармы выследили собрания рабочих в лесу и устроили на них облаву. К счастью, рабочие выставили аванпосты, вовремя заметили полицию и своевременно ушли. Облава провалилась. Однако кто-то донёс на Смирнова. У него сделали обыск, ничего не нашли, но его всё же уволили, и он вынужден был уехать в Екатеринослав.

С отъездом Смирнова с.-д. работа на станции Авдеевка замерла и не возобновлялась вплоть до октябрьских событий 1905 года.

В октябре, в связи с общими событиями в стране и Донбассе, на станции была объявлена забастовка. Рабочие избрали забастовочный комитет. В него вошли представители от каждой службы или цеха. Вот состав этого комитета: Новиков, Леготкин, Волошин, Токарев, Ракитный (или Ракицкий), Зарощинский и другие. Из этого забастовочного комитета были выделены делегаты в Екатеринослав для предъявления требований и ведения переговоров с главным управлением железной дороги. Делегатами были Новиков, Ракицкий, Зарощинский и Леготкин. Через два дня после начала забастовки они выехали в Екатеринослав. Остальные члены комитета занимались организацией общественного порядка и проведением собраний.

По поводу собраний. Общие собрания всегда были многолюдны. На них обсуждались не только вопросы об улучшении материального положения, но и правовые и культурные вопросы. Например, о школах, грубом обращении администрации с рабочими, о клубах для рабочих, организации драматического кружка и т.п.

Порядок и дисциплина на станции рабочими поддерживалась образцово. «Монополька» (рюмочная – забегаловка) была закрыта и опечатана, всюду на станции и в посёлке была расставлена охрана. Дежурили патрули для наблюдения за порядком.

Через несколько дней в Авдеевку вернулись делегаты. Собралось общее собрание рабочих и служащих, на котором они доложили о поездке. Так как требования узловых станций оказались противоречивыми, депутатам пришлось дополнительно собираться в Екатеринославе и на ходу перерабатывать эти требования, отбрасывая лишнее и систематизируя нужное всем рабочим. Кроме этого, общим собранием съехавшихся делегатов был избран комитет для руководства забастовочным движением всей дороги и для ведения переговоров по главным требованиям рабочих. После переговоров руководство дороги попросило день на размышление. По окончании этого срока депутаты узнали, что хозяева отвергли все требования рабочих. Тогда общее собрание депутатов признало, что для улучшения экономического положения рабочих нужны не переговоры и петиции, а изменение существующего политического строя. С этого момента по всей дороге на общих собраниях обсуждались исключительно политические вопросы.

Тем не менее, и после этой поездки связь Авдеевки с Екатеринославом оставалась слабой. Никакого руководства оттуда не было, и всем руководил местный комитет.

Пока рабочие в Авдеевке ждали ответа на свои требования из Екатеринослава, распространились слухи о том, что юзовские и макеевские шахтёры собираются перерезать рабочих и служащих станций Авдеевка и Ясиноватая. Как и у рабочих из Гришино, у авдеевского стачкома на тот момент не было связи с окружающими шахтами и заводами. Настроений шахтёров никто не знал, поэтому железнодорожники часто верили всякому, даже самому нелепому слуху. Это было не только ненормально для революционного пролетариата, но и очень опасно: явно кто-то усиленно натравливал одних рабочих на других. Поэтому были приняты меры предосторожности. Решено было  организовать самооборону, но при этом направить члена Стачкома Мигусова в Макеевку, а Ракицкого – в Юзовку узнать настроения рабочих и установить с ними постоянную связь.

На очередном общем собрании рабочие постановили сделать добровольный сбор денег для приобретения оружия на самооборону со всех жителей станционного посёлка. Сборщиками были назначены Ракицкий, фельдшер Камышников и Зарощицкий. Они немедленно приступили к сбору денег. Жители посёлка – не рабочие несли деньги неохотно, однако один купец-пекарь Самарджеев дал порядочную сумму, что-то около 2 тысяч рублей. Он же был избран в комиссию для закупки оружия в Ростове, где у него была какая-то связь с армянскими националистами из организации Дашнакцутюн. Новиков тем временем поехал в Екатеринослав.

Пока ездили за оружием и литературой, события текли своим чередом.

4 декабря около полуночи была получена телеграмма со станции Ясиноватая: «Спасайте, режут». Её тут же передали по всей линии и дали тревожные паровозные гудки (паровозы постоянно держали под парами). По сигналу на станции собрались все авдеевцы и прочли телеграмму. Поднялась паника. Рабочие требовали немедленно организовать поезда для отправки в Екатеринослав семей. Членам стачкома едва удалось восстановить порядок и хладнокровно обсудить ситуацию. Решили собрать всё оружие, вплоть до ножей и старых обрезов, и срочно ехать в Ясиноватую, на выручку товарищей.

Не обошлось и без курьёзов.

На общее собрание заявился местный поп и стал убеждать рабочих «не проливать напрасно христианской крови». Рабочие ответили попу: «Мы не хотим быть баранами, мы будем защищаться, чтобы нас не перерезали». Тогда поп замолк, немного подумал, а затем вынул из-под рясы револьвер и 100 патронов и просил «присовокупить это к собранному оружию». «Так-то, товарищ батя, сначала крестом, потом пулей», — заметил на это один машинист. Все засмеялись. Страх исчез окончательно. Поп получил от стачкома расписку и быстро ушёл.

Собранного орудия хватило на то, чтобы вооружить 20 человек. Они немедленно погрузились в поезд и уехали в Ясиноватую.

Там была тишина и спокойствие. Оказалось, что ясиноватские товарищи поспешили с телеграммой. Им сообщили, что в Макеевке пьяными хулиганами действительно разгромлены несколько лавок на базаре и перерезаны телеграфные провода между Ясиноватой и Макеевкой. Служащим станции Ясиноватая показалось, что из Макеевки идут их резать, и они подняли тревогу. Когда эти обстоятельства выяснились, было решено, что ложная тревога была хорошей проверкой взаимодействия боевых групп разных станций. Тревожная группа вернулась в Авдеевку.

К этому времени на станцию вернулись члены стачкома, командированные в Макеевку и Юзовку для ознакомления с настроениями рабочих. Они доложили, что рабочие шахт и окружных заводов настроены революционно и сочувствуют бастующим железнодорожникам.  Больше того, с Юзовского металлургического и других заводов обещали прислать делегации в Авдеевку. Выяснилось, что администрация шахт действительно пыталась натравить шахтёров на железнодорожников в тот момент, когда на шахтах пришлось остановить работы вследствие прекращения вывоза угля. Но шахтёры разобрались в ситуации и узнали, что перебои с вагонами происходили по вине военного ведомства, которое требовало пропускать вне очереди воинские эшелоны. Провокация хозяев шахт не удалась.

6 декабря из Екатеринослава была получена телеграмма: «Объявить политическую забастовку». Авдеевцы собрали общее собрание, на котором был поставлен вопрос о переходе от экономических требований к политической забастовке. Решение об этом было принято почти единогласно, так как последние тревожные события подготовили людей к необходимости самых крутых мер по отношению к царской власти.

Люди менялись буквально на глазах. Все стали как-то серьёзнее, как будто каждый понимал, что дело не обойдётся без большой крови. Рабочие посуровели. Тогда же вместо организации самообороны против предполагаемых хулиганов, стачком занялся вооружением и подготовкой дружин против царских палачей.

Из Екатеринослава приехал член стачкома Новиков. Он привёз несколько берданок. В целом поездка его была неудачной, так как в Екатеринославе оружия и литературы добыть не удалось: все резервы были розданы рабочим на местные заводы и мастерские. В то же время купец Самарджеев привёз из Ростова довольно много револьверов и бомб, которые, по его словам, ему за полцены отдали «братья с Кавказа». Новиков по этому поводу заметил потом, что он «…и с японцами бы договариваться стал об оружии, и с чёртом самим, лишь бы против царя пушки и винтовки дали». За это его какое-то время в шутку прозвали «японским агентом».

Был организован комитет самообороны Авдеевки, руководителем которого был избран «японский агент» Новиков, который когда-то был вольноопределяющимся в царской армии. Полагали, что поэтому он должен быть знаком с постановкой военно-боевого дела.

Серьёзное внимание комитет обратил на окружные деревни. Туда постоянно ездили члены стачкома, собирали митинги и разъясняли крестьянам причины политической забастовки и выступления рабочих, необходимость вооружённого восстания против царя, помещиков и капиталистов. Митинги среди крестьян всегда проходили успешно. Результатом пропаганды было то, что крестьяне деревни Авдеевки собрали хлеб и привезли его на станцию для поддержки рабочих. С другой стороны, было условлено, что если казаки или драгуны нападут на их деревни, то они ударят в набат, а вооружённые рабочие дружины тут же придут им на помощь. А если тревожные гудки дадут паровозы на станции, то крестьяне с холодным и охотничьим оружием явятся на помощь рабочим.

Опасность нападения казаков и драгун на крестьян была высока. Они были расквартированы недалеко от станции в имениях местных помещиков.

Из деревни Ясиноватая, которая находилась в 11 верстах от Авдеевки и в 6-ти от одноимённой станции, в авдеевский стачком приехала делегация крестьян. Они приглашали рабочих навестить их и рассказать о событиях и указать им, что делать дальше. В деревню поехали Ракицкий, Камышников и школьный учитель Григораш.

Рабочих завели в большую крестьянскую хату, стены которой были сплошь увешаны иконами.

Первым перед крестьянами выступал Камышников. Оказалось, что вести агитацию в этой деревне было нетрудно. Дело было в том, что земли, принадлежавшие Юзовскому металлургическому заводу (ныне ДМЗ) окружали деревню со всех сторон и подходили к ней впритык, так, что, как говорили сами крестьяне, им «и курицы неуда было выпустить». Крестьяне арендовали землю на очень невыгодных условиях и только лишь из-за миража своего угла и земельки не уходили из деревни совсем.

Во время выступления Камышникова произошёл показательный случай. В своей речи он старался связать бедственное положение крестьян с общим положением трудящихся в России и время от времени употреблял слово «чёрт». Тогда из толпы крестьян раздалась реплика: «Ты, товарищ, не чертыхайся, здесь молельный дом». Камышников смутился и решил, что вся его агитация пропала даром. Он сослался на привычку и попросил его извинить, так как он не хотел оскорблять религиозного чувства присутствующих. Мужики загудели и до оратора стали доноситься голоса и фразы: «А тебе что? Ты кто такой? Тебе тут не место, пошёл вон!». Один из крестьян сказал Камышникову: «Продолжай, продолжай, товарищ, чертыхайся, сколько хочешь. Это юзовский объездчик шпионить пришёл». После этого объездчик встал и ушёл, инцидент был исчерпан. Тем самым крестьяне показали, что не сильно нуждаются в вере, иконах и попах.

На митинге на станции Ясиноватая присутствовало большинство крестьян окрестных деревень. Когда выступающие говорили: «Долой самодержавие, долой тиранов, да здравствует свобода!», крестьяне встречали такие слова громом аплодисментов. Представители всех деревень пообещали рабочим свою помощь.

Вскоре снова встал вопрос о деньгах. Деньги нужны были в тот момент, с одной стороны, на закупку оружия и боеприпасов, а с другой, для поддержки тех рабочих и служащих, чьё материальное положение было очень скверным. В итоге комитет решил забрать в своё ведение всю выручку на станции, в «монопольке» и на почте. На станции деньги взяли легко, а вот с «монополькой» и почтой было труднее. Монопольщик и начальник почты наотрез отказались выдать рабочим деньги. Переговоры ни к чему не привели. Дальше стачкомом была совершена грубая тактическая ошибка.

Монопольщику и почтмейстеру дали час на размышление, поставили возле них вооружённую охрану, чтобы те не убежали, а сами члены комитета ушли готовить очередное собрание. Пока рабочие совещались и ждали ответа, монопольщик и почтарь сообщили местному приставу о нападении. Пристав тут же прискакал с вооружёнными полицейскими к почте и дал несколько залпов в сторону «монопольки». Рабочая стража без руководителя разбежалась. Пристав забрал в конторах все деньги и ускакал вместе с монопольщиком и начальником почты. Так стачком остался без денег.

Через станцию шло много поездов  с казаками и  офицерами, ехавшими домой с русско-японской войны. Стачком решил разоружать такие эшелоны, хотя было известно, что у казаков и офицеров есть только револьверы и шашки. А нужны были винтовки и ещё нужнее – пулемёты «Максим» с лентами. Тем не менее. Когда поезд подходил к станции, его окружали рабочие дружины и требовали сдать оружие. Оружие сдавали неохотно. Некоторые офицеры предварительно ломали свои револьверы, а после этого отдавали рабочим. Но в мастерских такие револьверы восстанавливали слесари. Новиков предлагал наладить производство огнестрельного оружия у себя в мастерских, но дело это долго не получалось из-за отсутствия нужных станков, фрезерных, сверлильных и хонинговальных, а также из-за невысокой ещё квалификации слесарей. На освоение оружия нужно было время.

В итоге после разоружения пяти поездов оружия набралось мало.

Тогда было решено делать в депо копья. На их изготовление истратили 70 пудов стали. Таким образом, в Ясиноватой появился отряд копейщиков и отряд сабельников, дополнительно вооружённых шашками, берданками и револьверами.

13 декабря около полудня караулы заметили, что к станции приближаются драгуны, человек 30. Когда они въехали в посёлок, была объявлена всеобщая тревога и сбор с помощью паровозных гудков. Вооружённая стража вышла на дорогу и остановила драгун. Рабочие тут же окружили их. Появилась мысль тут же разоружить драгун. «Японец» Новиков стал вести переговоры с офицерами. Стачком понимал, что силы неравные, что стоило драгунам открыть стрельбу – и со стороны дружинников будет масса жертв. Рабочие со своими самопалами смогли бы немного, но на счастье комитета драгунами командовал молодой офицер, который растерялся. Тем временем Новиков закончил переговоры с драгунами и повёл их на базарную площадь через узкий и длинный переулок. Лучшего места для разоружения драгун было не придумать. Но драгуны проходили улицу и стали выезжать на площадь, откуда легко уйти в поле. Команды на атаку рабочим никто не подавал. Новиков медлил. Когда первые ряды драгун показались на площади, дружинники, не желая упускать благоприятного момента, бросились на них, схватили лошадей за поводья и потребовали сдать оружие. Солдаты не сдавали. Офицер скомандовал: «Шашки наголо!». Драгуны выхватили шашки, но рабочих не били ими, а только пугали замахами. Сами же старались освободить лошадей. Лошади становились на дыбы. Получалась каша: конные смешались с пешими рабочими. Лошадь офицера поймал машинист Клёнов, наставил на офицера револьвер и выстрелил. Но револьвер дал осечку. Офицер в свою очередь тоже выстрелил в Клёнова, но промахнулся. Однако он вырвал свою лошадь из рук машиниста, скомандовал «За мной» и поскакал в поле. Драгуны – за ним. В результате стрельбы и свалки были убиты две лошади и ранен один офицер. Обошлось без трупов. При разборе этого случая выяснилось, что командир Новиков и не хотел разоружать драгун, так как считал, что при попытке нападения драгуны могли разбить отряд. И тогда вера окружающего населения в вооружённую силу стачкома была бы подорвана. С другой стороны, именно при проводке драгун через узкий переулок на них можно было бы напасть с наименьшим риском быть убитыми. Этот момент Новиков упустил.

Дело обстояло так, что на самой станции Ясиноватая с.-д. работа велась слабо. Большевиков среди служащих было всего двое. Поэтому стачком часто выезжал на станцию и проводил там собрания. Во время одной из таких поездок стачкомовцы столкнулись с целой ротой солдат, стоявших перед вокзалом. Солдаты были в большинстве татары. Офицер, что командовал этой ротой, потребовал у дежурного по станции паровоз и несколько вагонов для поездки за мукой. Состав был дан. Но этот офицер попытался залезть в будку машиниста и контролировать его. Машинист Андрейченко запротестовал, говоря, что не может допустить посторонних на паровоз. Тогда офицер выхватил револьвер и ударил Андрейченко по руке. Окружающие рабочие бросились на офицера. Но тот вскочил на тендер и вызвал свою роту, которая разогнала рабочих и служащих прикладами.

Когда комитетчики возвратились к себе, они доложили о случившемся комитету. Комитет решил вызвать гришинскую боевую дружину (уже известную читателю) и вместе разоружить роту.

Через три дня прибыли гришинцы. Сводная рабочая дружина выехала на станцию Ясиноватая. Руководил гришинской дружиной храбрый учитель Дейнега. По прибытии на станцию дружинники тихо вышли из вагона. Спичек не зажигали, курение и посторонние звуки были запрещены. Одели сверху тёмную одежду, чтобы в темноте было не видно. Дружинники скрытно подошли к зданию станции, где находились рота, командир роты и комендант станции. Дейнега с малой группой товарищей пошли в казарму и без шума сняли часовых. Офицеры в это время пьянствовали и играли в карты. Дейнега вошёл к ним в комнату и предложил сдаться. Тогда командир роты бросился на него с кинжалом и крикнул своим солдатам «к оружию!» Дейнега и Колосов тут же убили его из револьверов. Однако солдаты уже бросились на дружинников с винтовками и успели сделать  несколько выстрелов в окна своей временной казармы. Основные силы дружинников решили, что офицеры убили Дейнегу и Колосова, и открыли по окнам шквальный огонь из всего, что стреляло. Но через несколько минут из казармы вышли Дейнега и Колосов с солдатами, и стрельба была прекращена. В результате перестрелки несколько солдат было легко ранено. Их рабочие тут же увели в свой вагон, где фельдшер оказал им помощь. Солдатам выдали сухой паёк из резерва коменданта станции, рассадили их небольшими группами по вагонам и отправили а Екатеринослав. Оружие все солдаты сдали без сопротивления, комендант также не сопротивлялся. Часть винтовок распределили гришинцам, часть осталась в распоряжении Ясиноватской дружины.

В распоряжении коменданта станции было несколько караульных солдат. Эти солдаты были обезоружены наутро отрядом под командованием рабочего Гриценко. Коменданта привезли в Авдеевку и отдали под суд местного рабочего комитета. Комитет сначала постановил коменданта расстрелять, однако потом решил отправить его в Мариуполь, то есть, выслать.

Разоружение целой роты дружина получила достаточно оружия для отражения атак казаков и драгун. Дружинниками были в основном бывшие солдаты, которые вполне хорошо владели этим оружием. Вопрос с патронами был решён так: по товарно-транспортным накладным через Ясиноватую проходил вагон с патронами. Об этом комитету сообщил диспетчер – служащий и с.-д. Вагон захватили и сделали большие запасы патронов для нескольких станционных дружин.

13 декабря 1905 года село Авдеевку захватили казаки в количестве 300 сабель. Комитет предположил, что они попытаются захватить и станцию Авдеевка, поэтому были приняты меры предосторожности: ночью дежурили патрули и секретные посты на дорогах и в поле, а днём устроили дежурство на водонапорной башне, откуда хорошо просматривались окрестности станции.

Для того чтобы побудить казаков уйти из Авдеевки, стачком вызвал вооружённые дружины с ближайших станций Дебальцево, Попасная, Иловайск, Гришино. Когда все собрались, была устроена большая демонстрация и митинг. Идти в атаку на село Авдеевка было опасно, так как казаки пообещали в этом случае порубить крестьян. Но и терпеть их присутствие становилось невозможно. Комитет решает распустить умышленно преувеличенные слухи о вооружении авдеевской станционной дружины: агенты комитета всюду говорили, что там имеются пулемёты и что вся округа заминирована. Казаки узнали об этом и держались от станции вдалеке. Но охранять станцию от их нападения было тяжело, так как её территория очень велика. К тому же казаки начинали терроризировать крестьян, с которыми у комитета был договор о взаимопомощи.

Было решено выслать к казакам рабочих с ультиматумом: если не оставят Авдеевку в течение 24 часов, рабочие дружины вступают с ними в бой. Казаки сначала не согласились уходить из Авдеевки, говоря, что они и не думают нападать на станцию. Но товарищи сказали им, что на них жалуются крестьяне, которых комитет взял под свою охрану. И собираются казаки нападать, или не собираются, – сути дела это не меняет: раз обидели крестьян, значит, будет против них бой с пулемётами. В результате переговоров казаки из Авдеевки ушли.

16 декабря станционный телеграф получил сообщение из Горловки о том, что войска, стоящие в Горловке, производят большие насилия над рабочими и их семьями. Сообщение комитет разослал на все окрестные станции. Было решено собрать дружины и ехать в Горловку на бой с войсками. Дружины собрались, был приготовлен специальный поезд с продовольственным и санитарным вагонами. 17 декабря поезд выехал из Авдеевки с таким расчётом, чтобы на станции Очеретино взять гришинскую дружину и совместно ночью прибыть в Горловку.

На станции была оставлена группа во главе с Камышниковым и Волошиновым для управления и организации подкреплений и посылки их в Горловку. Вскоре была получена телеграмма из Очеретино от Новикова, в которой тот приказывал забрать все деньги из станционной кассы, почты и «монопольки». Новиков забыл, что все деньги из «монопольки» и почты уже забрал авдеевский пристав. В кассе станции было около 3 тысяч рублей, но Камышников не решился их забрать, ожидая уточнений от Новикова. Это была грубая ошибка, которая дала себя знать в ближайшие сутки.

Наутро до Авдеевского комитета дошли слухи, что дружины сильно разбиты в Горловке. К вечеру в комитет начали приходить дружинники, которые ездили в Горловку. Они сдавали винтовки и говорили: «дело кончено», «дружины разбиты». Дейнега и фельдшер Доброва были убиты. Новиков, Ракицкий, Зарощенский бежали. Вскоре после горловских событий царскими войсками была занята и Авдеевка.

Камышникову удалось бежать. Сначала на Урал, а затем, в 1906 году, в Женеву, где он встретился со своим бывшим командиром Новиковым. При побеге очень пригодились бы те 3 тысячи рублей, которые остались лежать в станционной кассе.

Так закончился первый этап вооружённой борьбы авдеевских рабочих с царизмом.

Восстание на станции Ясиноватая

Составителям удалось найти стенограмму воспоминаний машиниста Андрейченко, того самого, кого ударил офицер – командир «татарской» роты. Этот рассказ «из первых рук» может дополнить сухой язык архивных документов и поэтому представляет для современных рабочих особый интерес. Для удобства приводим воспоминания товарища Андрейченко в уточнённом виде и в повествовании от 3-го лица.

Андрейченко поступил на Екатерининскую железную дорогу в паровозные мастерские в 1897 году. В то время в мастерских существовала небольшая группа, которая называла себя социалистической. В неё входили рабочие Наводничий, Антон Зубовский и Якубович, который работал в Нижне-Днепровске десятником службы пути.  Группа, в которую вошёл Андрейченко, часто ездила в район Н.-Днепровска якобы ловить рыбу, а на самом деле для маёвок в лесу. В 1898 году на Брянском заводе и в Екатеринославских мастерских произошла крупная забастовка. О социалистической группе донесли в полицию. Андрейченко был задержан и помещён в участок, после чего его выдворили за пределы Екатеринославской губернии.

Молодой рабочий поехал в Авдеевку и устроился в депо машинистом паровоза. В 1899 году в депо организовалась группа, в которую вошли помощник машиниста Ильин, рабочий Леонид Митусов, Василенко и Тарчевский из Нижне-Днепровска. Эта группа была народнической, и её называли группой «террористов-максималистов» (что это за группа – не ясно. Но т. Андрейченко явно что-то путает, так как известно, что максималисты выделились из партии эсеров только в 1905 году). Вошёл в эту группу и Андрейченко. В 1903 году к ней примкнули Иван Сазонов и Дудник, а также товарищи, которые считали себя социал-демократами, — уже известные читателю Зарощинский и токарь Ракитский.

В том же году Андрейченко перевели в Ясиноватую. Там к группе примкнули стрелочник Степанов (с.-д.), Василенко и стрелочник Черняк. У группы наладилась связь с юзовской организацией эсеров. Работа ясиноватской группы заключалась в том, чтобы на печатной машинке «Ремингтон» печатать эсеровские и с.-д. прокламации. Печатали сначала в Авдеевке, на квартирах у Ильина или Митусова, а затем перенесли это дело на станцию Ясиноватая, так как обе станции составляют один район.

События января 1905 года в Ясиноватой почти никак не сказались. Была устроена небольшая массовка и выпущена прокламация с призывом к объединённой борьбе с самодержавием. На события с броненосцем «Потёмкин» в июне также ячейка никак не отозвалась.

Об октябрьской всеобщей забастовке на станции узнали только 11 октября. Рабочие остановили работу. Началась полоса митингов. Митинги проводились всюду: на вокзале в зале ожидания 1-го класса, в рабочих бараках, в ремонтных мастерских. На одном из собраний был избран стачечный комитет, в который вошли: Степанов, М. Гриценко, Колодяжный, Кукуишко, Калюта, Борисенко, Андрейченко и Черняков. Председателем Комитета был избран Гриценко, хозяйственной частью ведал Степанов, службой движения – Борисенко, связью – Калюта и Колодяжный. Андрейченко поручили работу среди  паровозников и связь с авдеевской организацией с.-д.

Через несколько дней после объявления забастовки начались затруднения с едой. Для решений проблемы были организованы группы рабочих и направлены в окрестные сёла за продуктами. Крестьянам рассказывали, за что бастуют рабочие. Крестьяне довольно отзывчиво отнеслись к нуждам забастовщиков и начали привозить на станцию печёный хлеб, сало, овощи и т.п. На станцию начали приезжать приглашённые шахтёры с рудников генерального общества (очевидно, АО «Продуголь»), а так же с Рыковских рудников. Шахтёры слушали и выступали на митингах, где разъяснялось, что нужды у всех рабочих одинаковые, поэтому нечего друг друга бояться. Такие слова были необходимы тогда, так как  администрация и жандармы неоднократно пытались натравить шахтёров на железнодорожников.

В ноябре  в Ясиноватой началась забастовка протеста против приговора инженеру Соколову (материалов по этому процессу пока обнаружить не удалось). Началась агитация за вооружённое выступление против царя. В середине ноября в Екатеринослав отправились Степанов, Гриценко и Кукуишко. Они поехали в управление дороги с требованием, чтобы рабочим станции вернули все пенсионные вычеты (эти вычеты периодически «пропадали» в карманах хозяев дороги, и часто бывало так, что рабочий, с которого многие годы удерживали «пенсионные», получал при выходе на пенсию только выходное пособие в за несколько месяцев. А бывало, и ничего не получал). Также рабочие требовали от управления дороги, чтобы церкви и училища были бесплатными.

В декабре на станцию пришла телеграмма о том, что все рабочие свободы правительство отобрало и что депутаты-железнодорожники, посланные от нескольких станций в Петербург, арестованы. Тут же комитет предложил остановить станции и начать забастовку с требованием освобождения рабочих делегатов. Вся Ясиноватая присоединилась к забастовке.

С октября распространялись упорные слухи о том, что из окрестных рудников и деревень собираются шахтёры и другие рабочие для того, чтобы бить железнодорожников за то, что они забастовали. По этому поводу было решено организовать самооборону, однако коллектив станции по этому вопросу раскололся на две части. Одни были за то, чтобы вооружиться самим, другие же говорили, что надо вызвать солдат, которые будут охранять железную дорогу. Требование солдат для охраны станции и железнодорожников от нападения рабочих и шахтёров во время октябрьской забастовки исходило от железнодорожных служащих. Оно ярко характеризует политическое место этой прослойки. Начальство железной дороги поддержало мнение о вызове солдат (ещё бы!), и в конце ноября на станцию прибыла рота солдат Балаклавского полка под командой штабс-капитана Карамышева. Роту разместили в продовольственном пункте.

Революционная часть комитета и рабочие начали собирать пожертвования деньгами на приобретение оружия. Когда деньги собрали, тогда рабочая делегация, в которую вошли ясиноватские и енакиевские железнодорожники, отправилась в Ростов, чтобы купить оружие у армян или у чечен. Было куплено 13 револьверов типа «бульдог» и несколько кинжалов.

Когда делегация вернулась и раздала оружие комитетчикам, капитан Карамышев организовал слежку за рабочими, так как почувствовал опасность. Тогда комитет решил вывезти и спрятать всё продовольствие, какое было на станционных складах. Войскам нечем стало кормиться. Тогда Карамышев потребовал паровоз и вагоны, чтобы поехать в Скотоватое переговорить с командованием в Бахмуте. Этот паровоз должен был вести Андрейченко. Когда паровоз прицепили к вагонам, к кабине машиниста подошли жандарм Кушнаренко и дежурный по станции Киселёв, которые выдали машинисту путевой лист и потребовали немедленно отправляться.

Но Андрейченко ехать отказался. Дежурный доложил об этом Карамышеву, сообщив при этом, что машинист не поедет, так как ему запретила рабочая организация. Тогда капитан явился сам и полез в будку машиниста. Андрейченко воспротивился и заявил, что посторонним лицам запрещено лезть на паровоз. Тогда Карамышев выхватил револьвер и заявил: «У кого есть оружие, у того есть и закон» (эту фразу рабочие хорошо запомнили), после чего он ударил машиниста револьвером. Под угрозой расстрела Андрейченко повёл состав на ст. Скотоватая. Там Карамышев поговорил по телефону со штабом в Бахмуте и приказал везти его обратно в Ясиноватую. После отъезда эшелона в Скотоватую на станции состоялся митинг протеста против избиения Андрейченко офицером. На митинге решили принять меры к тому, чтобы изгнать со станции всех солдат и офицеров.

В этот период на станции митинги и собрания шли постоянно. Для участия в  них приезжали рабочие с соседних станций. Сами железнодорожники стремились к тому, чтобы на митингах присутствовало побольше солдат стоящего в этом районе пехотного полка. В то же время капитан Карамышев начал «наводить порядки» на станции. Он объявил в Ясиноватой «осадное положение». Без его ведома и разрешения никто не мог прибывать или отправляться со станции. Он расставил часовых в телеграфе и на почте. Такое положение долго продолжаться не могло.

На второй день после возвращения из Скотоватой местный комитет решил собрать дружины с соседних станций и подготовиться к тому, чтобы напасть на роту и обезоружить её. Андрейченко с группой товарищей поехали в Дебальцево, так как рабочие передали оттуда, что на станции есть винтовки и патроны. Когда паровоз прибыл в Дебальцево, к нему прицепили два вагона с динамитом и патронами и отправили обратно. У ясиноватского семафора состав был встречен проводником Василенко и дежурным по станции Кукуишко. Они рассказали, что только что на станции Карамышев избил одного машиниста и сказал, что как только вернётся Андрейченко, он «возьмёт его в руки».

Было решено паровоз не бросать, тихо проехать Ясиноватую и везти вагоны в Авдеевку. В тот момент, когда поезд прибыл в Авдеевку, там эскадрон драгун под командой корнета Ягелло разгонял толпу рабочих и служащих, которые собрались на базаре. Между рабочими и драгунами произошла перестрелка. Андрейченко направился на  станцию, где встретил Новикова и Митусова. Он рассказал месткому о капитане Карамышеве. Новиков собрал всех дружинников, и собрание решило ехать в Ясиноватую и обезоружить всю стоявшую там роту.

Из Авдеевки связались с Гришино, откуда вскоре прибыла гришинская дружина. Она прибыла в составе из 4 вагонов. В эти вагоны погрузились все дружинники и поехали в Ясиноватую. По пути к составу прицепили вагон Красного креста с операционной и медицинским персоналом. Поезд решили вести вагонами вперёд. На вагонах были красные и чёрные флаги. На чёрных флагах было написано: «Свобода или смерть» (лозунг анархистов), а на красных: «Да здравствует свобода!». Чтобы не привлекать к эшелону лишнего внимания, ясиноватцы предложили гришинскому Дейнеге все флаги снять, а людей спрятать внутрь вагонов.

Когда поезд прибыл в Ясиноватую, то остановился в выемке перед семафором. Там поезд встретил Борисенко, который сообщил, что Карамышев ушёл к себе отдыхать. Тут же решили, что казармы нужно окружать. Часть дружинников пошла во двор вагонной мастерской, другая часть скрытно зашла с другой стороны казарм и засела за погребами. Третья часть засела прямо у воинской платформы, у самого продовольственного пункта, где была размещена рота.

Дружинники, которые остались на станции, разделились на группы прикрытия по 3–4 человека в каждой и были направлены на захват наиболее важных узлов станции: телеграфа, конторы дежурного по станции, кассы, почтово-телеграфной конторы и зала ожидания 1-го класса.  В этом зале стояли часовые. Дружинники незаметно подошли к ним, затем резко подскочили и скомандовали: «руки вверх!» Когда рабочие отбирали у часовых винтовки, солдаты-татары говорили им «Не бери мою винтовку, бери мою душу, меня всё равно казнят». После этого солдат посадили в вагон под охрану подальше от казарм. Дружинники в сопровождении конторщика Бушуева и стрелочника Степанова направились обратно к продовольственному пункту.

Паровоз с составом направили по выходным стрелкам по направлению к Авдеевке, так, чтобы можно было в случае необходимости быстро уехать.

Между тем штурмовые группы, подойдя к продовольственному пункту, где находились солдаты, пробрались во флигель, где жил Карамышев. Капитана захватили спящим. Его шашка висела на стене, револьвер лежал на столе. Шмуйлович (по другим сведениям это был Колосов) забрал револьвер, а Дейнега разбудил Карамышева и приказал, чтобы тот отдал солдатам приказ сложить оружие. Карамышев обещал подчиниться. Но когда все вышли на крыльцо, Карамышев крикнул: «Братцы, в ружьё!», тут началась суета во дворе, многие солдаты побежали за винтовками. Открылась беспорядочная стрельба с обеих сторон. Шмуйлович, учтя создавшееся положение, выстрелил в Карамышева. Следом выстрелил в него и Дейнега.

Из окон казармы раздалось несколько залпов в дружинников. Но дружинники укрылись под воинскую платформу и за стоявшие вагоны и начали бить из-за вагонов. Перестрелка продолжалась около получаса. Дружинники стреляли вверх, так как им был дан приказ солдат ни в коем случае не убивать. Но солдаты продолжали отстреливаться. Тогда было приказано сообщить солдатам, что если не прекратят огонь, они все будут взорваны вместе с казармой. Угроза не подействовала. Тогда дружинники стали залпами бить по окнам казармы. Солдаты увидели, что положение становится серьёзным, и выбросили в окно белый платок. Рабочие крикнули солдатам, чтобы те бросили винтовки, а сами выходили из казармы. Те, кто не хочет бросать винтовку, должны вынести её, предварительно вынув затвор и штык.

Через несколько минут солдаты начали выходить во двор продуктового склада. Солдатам выдали в руки красные флаги, и они прошли по станции до вагонов в знак солидарности с рабочими и в благодарность за то, что никто из солдат не был убит. Возле вагонов был поведён митинг, и всем желающим солдатам предложили остаться с рабочими и войти в дружины. Тем, кто не хотел оставаться, предложили разъезжаться по домам. Солдаты оставаться не захотели. Всех солдат посадили в вагоны и отправили из Ясиноватой в Екатеринослав. Их дальнейшая судьба неизвестна.

В тот же день дружинники разоружили всех жандармов на станции и зауряд-прапорщика Дувакина. В продовольственном пункте, который служил казармами, были разрушены все печки, выбиты окна и двери, был сделан пролом в стене и взорвана часть крыши. Это было сделано для того, чтобы это здание нельзя было бы использовать для размещения войск.

Вслед за этими событиями рабочие стали вооружаться. Кузнецам во главе с Кравченко и Дехтеревым было поручено изготовление пик. А все остальные рабочие со слесарной подготовкой занялись ремонтом испорченного оружия. Был назначен начальник оружейной службы – Колодяжный. Всё исправленное оружие поместили в арсенал, под который была переоборудована стрелочная будка.

Через несколько суток после удачного разоружения солдат на станцию пришла уже известная читателю телеграмма из Горловки о бесчинствах драгун и казаков. Военные притесняли железнодорожных и рудничных рабочих (шахтёров). Рабочие просили срочной помощи. На станции был собран общий митинг, на котором были и крестьяне. Комитет предложил всем, кто хочет защищать свободу и добыть землю крестьянам, ехать в Горловку. Всех желающих ехать дополнительно снабдили пиками для борьбы с кавалеристами. Поехали большей частью рабочие – железнодорожники и рабочие с металлических заводов Юзовки.

Поезд из Ясиноватой прибыл в Горловку около 10 утра. Бой на станции шёл полным ходом. Дружинники во главе с Андрейченко побежали к шахте № 1. Но со стороны шахтоуправления уже летели пули. Тогда дружинники пошли к горному училищу и полезли на чердак, чтобы устроить там места для стрельбы. Однако рабочие со ст. Енакиево сказали, чтобы на чердак никто не лез, так как там уже устроены места для стрельбы, и дружинники будут друг другу мешать. Тут Шмуйловича (или Колосова) ранили в ногу. Станция была уже занята солдатами. С паровоза, пришедшего из Гришино, были сняты регуляторы и другие части.

Из песни слов не выкинешь. Когда группа Андрейченко бежала к станции, чтобы найти свой эшелон, дружинники увидели Доброву, фельдшера из Гришино, которая лежала раненой возле насыпи. Недалеко от неё лежал Дейнега, раненый в бедро и истекавший кровью. Рабочие не смогли подойти к Добровой из-за сильной стрельбы. А Дейнега сказал, чтобы его не трогали, так как считал, что ему конец. Дейнегу всё-таки подняли и понесли к поезду, но вдруг увидели бегущих солдат и оставили его на земле возле пути. Дружинники подбежали к своему паровозу, погрузились в него и поехали в Ясиноватую.

В Ясиноватой настроения были подавленные. Многие считали, что создалось безвыходное

положение. Распространялись слухи о том, что из Екатеринослава уже едут карательные поезда.

Вскоре каратели прибыли, и начались аресты. Было арестовано много рабочих, среди них и машинист Андрейченко. Арестованных отвезли в Луганскую тюрьму, где в одну камеру посадили юзовских, авдеевских, ясиноватских и часть гришинских рабочих. Камера была без стёкол в окнах, поэтому внутрь залетал ледяной ветер и снег. Целую неделю рабочих держали в холоде, еды почти не было. Свиданий не давали.

Вскоре в тюрьму приехал следователь по особо важным делам Сушильский. Он вызвал на допрос Андрейченко и заявил ему, что приехала его жена, которую впустят после допроса. Следователь спрашивал о том, знает ли Андрейченко таких-то людей, и о том, куда спрятали винтовки, которые привезли из Дебальцево. Андрейченко ошибся, приняв следака за доктора со ст. Авдеевка, и начал откровенно всё рассказывать. Но потом понял свою ошибку, схватил стул, замахнулся на следователя, а потом симулировал обморок. Тогда в допросную вызвали доктора из числа арестованных, который осмотрел Андрейченко и определил его в тюремную больницу. На другой день машиниста опять вызвали на допрос, во время которого тот отказался от ранее данных показаний. Опыта общения с царскими следователями у рабочих ещё не было.

Рабочие просидели в этой тюрьме до 1907 года. После этого часть из них перевели в екатеринославскую тюрьму. Андрейченко поместили в камеру № 12, где находилось около 80 политических заключённых.

С момента перевода в Екатеринослав рабочие начали готовить побег. Летом 1908 года, после обеда камеры открыли для выхода заключённых на прогулку. Из камеры вышло около 16 человек, после чего в камеру принесли бачок с чаем. Вдруг раздался сильный взрыв, от которого посыпались стёкла в здании тюрьмы. Через несколько минут начались выстрелы и крики во дворе. Через окна камеры было видно, что рабочих, которые вышли на прогулку в тюремный двор, расстреливает охрана. Старший надзиратель по фамилии Белокоз закричал кому-то: «Бегите во второй этаж и расстреляйте всю 12-ю камеру». Заключённые 12-й камеры тут же собрали все матрацы, подушки и пальто и заложили дверной проём.

Охрана начала стрелять в двери. Одна из пуль по касательной ударила Андрейченко по голове, и его сильно контузило: он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Рабочему Цукерину пули попали в ноги. А рабочий-большевик Рысин в это время сидел за камерным столом и не прятался, а говорил: «Бейте, палачи, придёт время, когда наши потомки будут вас убивать». В Рысина не попала ни одна пуля. Не прятался от пуль ещё один рабочий – анархист, который ходил по камере и говорил: «Бейте, вражья сила, недолго вам осталось жить». Но в этого анархиста через окно выстрелил начальник тюрьмы Вержбицкий и убил его наповал.

Через несколько часов после взрыва в коридоры тюрьмы вошли регулярные войска. Стрельба по камерам прекратилась. Было разрешено сделать перевязки раненым. Железнодорожнику Колодяжному пуля попала в желудок, и он лежал, не издавая ни звука, только просил, чтобы ему прикрыли рану, так как оттуда исходило страшное зловоние. Ясиноватцу Бушуеву пуля попала в руку, его также удалось перевязать.

Около 6 вечера в тюрьму приехал генерал-губернатор. Он благодарил офицеров и надзирателей, обещал награды. После этого открыли дверь в 12-ю камеру и скомандовали: «Встать, руки вверх!» Тех, кто мог встать, вывели в коридор, раздели донага и произвели тщательный обыск. У всех заключённых ножами порвали подушки, матрацы, полотенца, а в ботинках оторвали подмётки и каблуки.

После этого генерал-губернатор выступил с речью перед заключёнными. Он сказал: «Вы, подлецы, задумали сделать побег, но выйдете отсюда только через наши трупы» — и приказал администрации тюрьмы морить политических заключённых голодом, бросать в карцеры и объявить тюрьму на осадном положении.

В тот же вечер в камеру пришёл надзиратель Белокоз на проверку. Он приказал многих заключённых отправить в карцер. Надзиратели толчками сбрасывали рабочих в карцер. Оттуда вернулись немногие товарищи, так как в этом карцере заключённых избивали до смерти.

После этой расправы всех политических заключённых поместили в общую камеру с уголовниками: это была камера № 2.

К концу 1908 года тюрьму посетил тюремный инспектор, и издевательства и истязания немного поутихли. Политическим разрешили получать передачи, свидания. Режим сделался более сносным.

Андрейченко и его товарищи сидели в тюрьме с 1905 по 1911 год. Когда ясиноватским рабочим был, наконец, вынесен приговор, то председатель суда Лапин объявил им, что «государь император соизволил даровать вам жизнь, смягчить вашу участь ввиду ходатайства адвокатов и родственников».

В то же время к смертной казни были приговорены рабочие-железнодорожники Вощаев, Кузнецов, Митусов, Ткаченко-Петренко, Шмуйлович (Колосов), Григоращенко, Щербаков и Бабич. Незадолго до казни их поместили в башню № 8. В тот период в тюрьме редкий день обходился без расстрела или повешения рабочих. В один из дней, когда в камере № 2 не услышали звона кандалов и цепей, товарищи поняли, что ночью донбасских железнодорожников казнили.

Из копии обвинительного акта по делу восстания на Екатеринославской железной дороге (стр. 9) следует, что сам Андрейченко фигурирует в этом деле под фамилией Андрейчикова. Ему было поставлено в вину, что он «отказался везти 9 декабря шт.-кап. Карамышева до тех пор, пока на паровозе и в вагоне будут находиться вооружённые солдаты, говоря, что запрещает комитет. 13 декабря на паровозе отвёз Кукуишко и Борисенко в Авдеевку, когда те поехали звать на помощь авдеевских дружинников, поехал в Авдеевку при закрытом семафоре и без путевой, а затем привёз в Ясиноватую гришинскую и авдеевскую дружины, причём въехал на станцию при закрытом семафоре без условных сигналов». Участие в  боях с войсками доказано не было, и это спасло машинисту жизнь.

События в Дебальцево

К концу 1904 года коллектив станции Дебальцево состоял примерно из 300 служащих и 450 рабочих. Недалеко от станции располагался механический завод франко-бельгийского общества «Металл С^о», на котором трудились около 500 рабочих, расселённых администрацией в заводском посёлке Дебальцево–1. Какой-либо революционной работы на станции и на заводе в этот период очевидцы не отмечают.

В начале 1905 года среди рабочих началось организованное движение, направленное на подготовку к большой стачке. По всей видимости, это движение не было стихийным, явно с.-д. организация на станции и на заводе была, однако, следы её найти пока не удалось.

В октябре 1904 года станционная и заводская молодёжь, главным образом, служащие, создала кружок самообразования. Задачей кружка было чтение новой литературы, рефераты, доклады по литературе. Кружок просуществовал до мая 1905 года, после чего интерес к нему упал, так как в этом кружке сошлись слишком разные люди, да и не было единого идеологического руководства.

События начала 1905 года, как и все события 1904 года, на станции особо не «отмечали». На бытовом уровне рабочие обращали внимание на войну, читали газеты, разговаривали. После падения Порт-Артура среди железнодорожников наметилось значительное «остывание» патриотических чувств. А вот критическое отношение к событиям наоборот явно начинало расти. В Дебальцево стала регулярно поступать  революционная литература и прокламации. Многие проезжающие рассказывали рабочим о событиях в Одессе и Севастополе.

По имеющимся данным среди рабочего коллектива депо и станции не было членов каких-либо политических партий. Но сознательные товарищи явно были. Это проявлялось в том, что депо всегда было самой «ершистой» частью станции, куда не любило заходить начальство и полиция.

В мае-июне 1905 года на железной дороге были проведены выборы делегатов на Всероссийский Железнодорожный съезд. На съезд были выбраны машинист депо Екатеринослав Строков и управляющий делами дороги Лисовский.

В начале октября пошли упорные слухи о том, что в Петербурге что-то происходит, и что делегаты Екатерининской дороги принимают  участие в событиях. Что именно происходит, никто не знал. С 8 октября 1905 года по телеграфу в Дебальцево стали поступать сообщения о требованиях железнодорожных рабочих, о забастовках на дорогах центральной и северо-западной части России и о том, что сама екатерининская дорога со дня на день также остановится.

Среди рабочих наметилось большое оживление. 11 октября на станции Дебальцево был создан забастовочный комитет, и началась забастовка. К этому времени стало известно, что большие станции, в том числе Екатеринослав и Ясиноватая, уже не работали.

Начальником манёвров на станции в это время был будущий политэмигрант Квитницкий.

Старшим телеграфистом служил Лебедев, также будущий большевик. Лебедев был, по-видимому, парнем боевым, интересовался происходившими событиями и почитывал революционную литературу того времени. К моменту начала забастовки Квитницкий с Лебедевым и другими товарищами создали на станции что-то вроде с.-д. ячейки. Квитницкий сразу же получил боевое задание «идти снимать всех с работы».

Он снял с работы в здании станции около 15 человек служащих, а затем направился к стрелочникам.  В конторе станции часть служащих не хотела бросать работу, но им было сказано: или вы бросаете работу и остаётесь частью коллектива, или стачком выкинет вас из коллектива на улицу и больше ни в депо, ни на станцию не допустит. Выбирайте: слава или позор. Служащие оставили работу и пошли вместе с остальными рабочими. Но Квитницкий понял, что это «болото», шаткая и ненадёжная часть забастовщиков, которая разбежится при первом же окрике начальства.

Стрелочники уже знали, что началась забастовка, и сами «снялись» с работы. Образовалась большая группа рабочих и мелких служащих, которая направилась к начальнику станции. Однако, была ночная смена. Неожиданно против остановки работы начали упираться рабочие – кочегары и бригады текущего ремонта паровозов. Но Лебедеву с Квитницким удалось их убедить и пристыдить рабочей честью. Они бросили свою работу, но что было настоящим поводом для этого? – отсутствие движения в ночное время или доводы будущих большевиков – остаётся неясным.

Фактически некоторые из кочегаров и паровозных бригад ушли домой спать, а некоторые остались в депо для поддержки забастовочного комитета. Утром Лебедев и Квитницкий попытались устроить в паровозном депо летучий митинг, но в них полетела ругань, а также гайки и болты, грязные тряпки со стороны паровозных бригад. Агитаторов чуть кулаками не вышибли из депо. Дело в том, что к середине 1905 года машинисты паровозов были наиболее консервативной публикой среди ж/д рабочих, рабочей элитой. Они имели на Екатерининской дороге жалованье от 150 до 250 рублей в месяц и жили сравнительно неплохо по отношению к остальным рабочим на станции. Тем не менее, стачкому удалось убедить их не отрываться от коллектива, и к вечеру 12 октября они прекратили работу.

В первые дни стачки объединённых и осознанных действий было мало. Сказывалась организаторская неопытность стачкома. 12 октября масса рабочих под предводительством Лебедева подошла к депо и заняла всё пространство вокруг главного въезда. Перед рабочими появился неизвестный человек (как потом оказалось, приехавший из Луганска) и стал призывать к политической забастовке. Многие члены стачкома, в том числе и Квитницкий, стали возражать, говоря, что рабочим не нужна политическая забастовка и что рабочие должны предъявлять только экономические требования. Политикой, мол, пусть занимаются политики. Но из толпы тут же выступили сознательные рабочие, которые выступали перед всеми и разбили «экономические» доводы в пух и прах. Они говорили, что сломать нужно причины плохой жизни рабочих, а не только бороться со следствиями этих причин. Что в бедах рабочих виноваты капиталисты-хозяева и царь, который их покрывает и защищает. Стало быть, долой и капиталистов, и царя. И всем рабочим нужно брать всю железную дорогу под своё управление и полное своём владение. Под конец дискуссии Квитницкого и ещё нескольких рабочих хотели избить за их призывы против политики. Но вмешался луганский большевик и призвал рабочих дать этой группе время подумать над своими ошибками.

В этот же день состоялся митинг на поляне между заводом и депо. На митинг пришли несколько тысяч человек. Многие приходили с семьями. О митинге кто-то доложил в Енакиево, откуда к вечеру прискакала казачья сотня. Она направилась на поляну, где происходил митинг, и стачкомовцы решили, что сейчас казаки будут избивать рабочих. Но казаки проехали мимо. Они ушли в имение местного помещика Булацеля.

14 октября в стачкоме образовалась группа невольных руководителей. Туда вошли рабочие Торопов, Чередниченко и Квитницкий. Они решили, что нужно составить петицию на имя начальника дороги. Настроение железнодорожников было очень революционным, однако, это настроение выражалось пока только в экономических требованиях. После того, как уехал луганский большевик, основная масса рабочих не говорила ни слова о политике. Надёжной связи с другими станциями у рабочих Дебальцево ещё не было. Получилось так, что забастовщики знали, что на ближних станциях происходят забастовки, но при этом были предоставлены пока что сами себе.

На одном из митингов рабочие постановили избрать делегатов для вручения петиции начальнику дороги. От депо были избраны рабочие Вощаев, Свистунов и Рыжков. От станции – Квитницкий и кондуктор Осипов. От службы пути – Торопов и Чередниченко. От медпункта – доктор Кичеджи, от телеграфистов – Лебедев. Всего избрали 16 человек. Были ли среди них члены политических партий, сказать трудно. Во всяком случае до того момента они себя никак не проявляли, как партийные члены. Хотя путеец Чередниченко  позже говорил, что связан с местной с.-д. организацией.

Была выработана петиция, исходя из требований рабочих и служащих станции. Требовали: 8-часового рабочего дня, открытия в Дебальцево бесплатного технического училища, увеличения заработной платы и ещё ряд мелких требований, вроде удаления со станции одного из инженеров, проведения водопровода и т.п. (Ленин позже указывал, что рабочие всё же должны разделять свои требования, а не валить в одну кучу требование 8-часового рабочего дня (проведённого законом, т.е. политического) и замену одного дурного сторожа на другого). В целом требования рабочих не носили политического характера.

16 октября состоялось собрание, на котором эта петиция была зачитана и одобрена. Делегаты должны были выехать в Екатеринослав в управление дороги для переговоров. Забастовщики считали, что каждая станция дороги должна самостоятельно являться к начальнику дороги со своими требованиями.

16 вечером делегаты уехали. Поезд из Дебальцево рабочие останавливали на каждой станции, узнавали, куда и с какой целью едут. Когда узнавали, то давали на дорогу еды и какие-то деньги. Наиболее революционной была публика на станции Гришино (ныне г. Красноармейск). Когда поезд проходил Ясиноватую, телеграфист принёс делегатам телеграмму с царским манифестом от 17 октября. Когда поезд доехал до Нижне-Днепровска, движение было остановлено. Полиция задерживала поезда, ссылаясь на то, что по мосту через Днепр двигаться нельзя из-за какого-то повреждения. Делегаты вышли из вагона и отправились в Екатеринослав пешком.

Было решено пройтись по городу и узнать общую обстановку. В городе делегаты узнали о расстреле рабочих 11 октября и о грандиозных похоронах жертв царизма. По улицам города шли группы людей с красными флагами. Они останавливались, собирались вместе, и тогда начинались многочисленные митинги. Делегаты слушали нескольких ораторов. Мимо собраний проходили полицейские, но никого не трогали.

К вечеру стало известно, что в управлении дороги состоялось собрание делегатов от станций. Дебальцевцы поспешили туда. На общем собрании председательствовал Науман. Из выступавших своей революционностью выделялись два оратора – товарищ Николай и товарищ Михаил (очевидно, Овчинкин). Они большей частью совместно нападали на других ораторов, но иногда спорили и между собой.

Делегаты из Дебальцево пробыли на собрании до перерыва, после чего отправились на квартиру к начальнику дороги.

Начальником дороги в это время был некий Шмидт, начальником службы пути – Скоронько, начальником службы тяги – Вонифатьев, начальником движения – Клёнов. Когда рабочие пришли на квартиру начальника дороги, им долго не открывали двери. Наконец, двери открыли, и в щель высунулась голова Вонифатьева. Он грубо спросил делегатов, зачем они припёрлись. Рабочие ответили, что они приехали вручить петицию начальнику дороги. Вонифатьев предложил дать петицию ему. Тогда ему ответили, что его дело – не спорить, а открыть двери. Петиция должна быть вручена в руки Шмидту.

Тогда Вонифатьев сказал: «Нельзя». Квитницкий дал команду напирать на двери. Вонифатьев тут же сменил грубый тон на ласковый и спросил: «Ну зачем же напирать?» — и открыл дверь. Рабочие вошли в приёмную и увидели, что там собралось всё руководство дороги. Шмидт вежливо спросил: «Чем могу служить?» Доктор Кичеджи рассказал ему, в чём дело, и вручил петицию.

Шмидт перелистал её и сказал: «Что же я могу сделать? Здесь вопросы государственного значения, и вы сам знаете, что я бессилен. Единственно, что я могу сделать, это взять петицию, как и все другие, и, когда восстановится сообщение, с первым же поездом отправиться в Петербург к министру путей сообщения с докладом».

Этого и ожидали.  «Начальник дороги, — заметил в ответ Квитницкий, — напрасно думает, что мы от него ожидаем выполнения наших требований. Мы только исполнили задание, которое на нас возложили рабочие и служащие Дебальцевского узла, хотя заранее знали, что начальник дороги нам ничего не ответит по этому поводу».

«Передайте вашим служащим, — встал и откланялся Шмидт, — что я буду стараться на докладе у министра».

От начальника дороги депутаты отправились на гору, где располагались рабочие районы города. Кругом слышалась револьверная стрельба.  Встретили товарища Николая. Он сказал рабочим, что в городе погромное настроение. На заводах и фабриках, в депо и мастерских организуются дружины для самообороны. Делегатам посоветовали идти к себе в вагон, так как полиция или рабочие могут их в горячке подстрелить.

На следующий день дебальцевцы снова пришли в образованный «Дорожный комитет делегатского собрания октябрьской забастовки». Об организации и работе этого комитета его члены не сообщили в соседние города и губернии, как следовало бы. Рабочие и местные ячейки с.-д. в Юзовке, Мелитополе, Харькове, Александровске и Киеве узнали о работе комитета намного позже. Грубейшая ошибка организаторов. Если не намеренное вредительство эсеров и меньшевиков.

В Комитете делегаты узнали, что там получена телеграмма от вновь сформированного Союза Союзов» с постановлением прекратить забастовку с 24 октября. Телеграмма была прочитана общему собранию, и собрание решило постановление поддержать.

Вечером 19 октября делегаты уехали из Екатеринослава домой. По дороге рабочие возмущались предательским решением Союза Союзов о прекращении забастовки и не доведении её до существенных результатов. Однако, иного решения от Союза, в который вошли рабочие, мелкие, средние и старшие служащие различных отраслей производства, слабо связанные между собой, было нельзя. Такие «союзы», по меткому замечанию Ленина, всегда остаются буржуазными по сути и очень недолго революционными по форме.

Между октябрьской и декабрьской забастовками среди администрации железной дороги проявилась растерянность. Начальники подмазывались к делегатам, заигрывали с рабочими. По телеграфу, которым распоряжался стачком, постоянно приходили свежие новости. По всем серьёзным событиям собирались митинги и тут же принимались самые резкие резолюции.

С 18 по 25 октября в Дебальцево обострилось и усилилось движение погромщиков – уголовников и черносотенцев. На станции начали появляться подозрительные лица. На станцию прибежал один из делегатов, живущий в станционном посёлке. Он сообщил, что в магазины заходят громилы, которые всё осматривают и к чему-то готовятся. В этих магазинах торговали в основном евреи. Комитет решил назначить боевые группы, которые были расставлены по всем магазинам и дворам, где жили и работали евреи. Рабочие должны были задерживать всех подозрительных лиц и отправлять их на станцию.

Когда обстановка ещё более обострилась, многие еврейские семьи были собраны на вокзале в зале ожидания 1 класса. Вокзал охранялся вооружёнными рабочими. В воскресенье черносотенцы хлынули на вокзал и пытались ворваться в зал ожидания для того, чтобы «выпустить пух» из евреев. Но вооружённая охрана нападение отбила.

Часть дружины направилась на базар, так как там уже начался погром. Громили еврейские лавки. Погромщики — черносотенцы и уголовники —  были предварительно переодеты в костюмы шахтёров, металлургов и железнодорожников. Двое уголовников подбивали толпу разгромить пивной погреб. Это было очень опасно, так как появилось бы много пьяных, которые начали бы убивать всех подряд. Поэтому к одному из провокаторов подбежал доктор Кичеджи и кастетом ударил бандита в висок. Бандит рухнул на землю. Остальные громилы испугались и отступили от погреба. Рабочие арестовали многих громил и отправили их в жандармский участок, однако жандармы отказались принять преступников. Это немудрено, так как позже выяснилось, что погром был организован при самом активном участии полиции, которая предоставила уголовникам рабочую одежду, деньги, водку, ножи и двух переодетых жандармов в качестве тайных руководителей погрома.

Поэтому арестованных погромщиков отвели на завод к околоточному надзирателю. На следующий день заводские рабочие сообщили железнодорожникам, что всех громил отпустили. После этого было решено организовать регулярные дежурства в посёлке. Был пущен слух, что рабочие и дружинники будут расстреливать погромщиков без суда на месте погрома. После этого попытки к погромам прекратились.

Тем временем в Екатеринославе продолжало работать делегатское собрание. В конце ноября из Дебальцево на собрание был командирован Квитницкий. Собрание проводили в паровозных мастерских. Руководили Филатов и Смирнов. На собрании выступала разная публика: эсеры, с.-д., анархисты. Обсуждался главный вопрос: что нужно сделать, чтобы не пропустить вооружённые силы, которые направлялись в Севастополь после начала очаковского восстания. Анархисты предлагали заминировать и взорвать пролёт Екатерининского моста. Остальные делегаты возражали против этого. Однако решили, что взрывать мост не будут, но на сухопутных участках и на станциях сделают всё возможное, чтобы воинские эшелоны не прошли. Вплоть до общей забастовки всей дороги. Это решение было принято и сообщено телеграфом всем ж/д узлам, причём главное внимание в этом деле пришлось на Дебальцево и Ясиноватую, поскольку миновать эти крупные узлы поездам было очень трудно. Тот же вопрос о забастовке поднимался на железнодорожном учительском съезде, где требование заблокировать воинские перевозки было доведено до большинства служащих дороги.

Делегатам станции Дебальцево приходилось часто встречаться Михаилом и Николаем, которые резко выступали на делегатском собрании в Екатеринославе. С помощью этих товарищей на квартире Квитницкого был организован первый в Дебальцево с.-д. кружок. Николай поставил перед членами кружка вопрос о том, что необходимо примкнуть к партии большевиков, но большинство кружковцев было за то, чтобы никакой фракционности не создавать. Тем не менее, очень скоро все сознательные члены кружка почувствовали необходимость чётко определить своё политическое лицо. Даже начальник станции,  распропагандированный в революционном духе, говорил Квитницкому, что нужно примыкать к той или иной партии. Квитницкий предлагал ему примкнуть к с.-д., но начальник всегда уходил о прямого ответа.

В кружок Квитницкого часто приходил товарищ Сергей, который много раз выступал на объединённых собраниях завода и станции.

В первых числах декабря стало известно, что забастовали железные дороги центра страны. 8 декабря на станции раздался тревожный гудок паровоза, по которому все должны немедленно собираться. На платформе стоял доктор Кичеджи, который кричал: «Поздравляю вас, новая забастовка». Все собравшиеся направились в школу, где происходил митинг. Вёл митинг заведующий конторой службы пути Васильев. Он огласил телеграмму, которую получили из Екатеринослава от забастовочного комитета дороги. В телеграмме говорилось следующее:

— что взятые рабочими и служащими в октябре права отобраны царём;

— что поэтому сейчас начинается не экономическая, а политическая забастовка;

— что в Москве организуются боевые дружины и дело идёт к вооружённому восстанию против царской власти.

Васильев был из числа «виляющих», однако на митинге он, как председатель, вёл себя хорошо. Тут же избрали новый забастовочный комитет. В его состав вошли: Торопов, большевик Чередниченко, сочувствующий Квитницкий, Васильев, Величко, Лебедев, Бизюкин, Вощаев, Свистунов, Мартыненко, Поливин, Н. Шишкинский. Был избран также Распорядительный комитет забастовки (РК). Председателем РК был избран Квитницкий.

Комитет дал ряд срочных телеграмм на станции Зверево, Миллерово, Попасная, Ясиноватая, Мариуполь о том, что с 8 декабря начинается  политическая забастовка и с этого же числа всякое движение на узлах прекращается. Через Дебальцево комитет разрешил движение только тем поездам, которые везли демобилизованных с японского фронта. Это была ещё одна грубая ошибка комитета. Рабочие считали, что фронтовики на их стороне, поэтому железнодорожники обязаны пойти им навстречу. Отказ от полного блокирования станции, отказ от проведения «мёртвой» забастовки способствовал проникновению в ряды стачечников различных проходимцев, шпионов и провокаторов. Также выяснилось, что под видом «дембельских» эшелонов через Дебальцево двигалась карательная военная сила для подавления революции.

Была налажена делегатская связь с дорожным комитетом в Екатеринославе. Оттуда на станцию приезжали связные, телеграфист Железняк и Соколов. Они говорили, что Дебальцевский узел держится лучше других станций, и предупреждали, что в ряды забастовщиков уже засылаются шпики и провокаторы.

Митинги проходили ежедневно. На них приходили железнодорожники и заводские рабочие с семьями, а также крестьяне из окрестных сёл. Но комитет признал охват сёл недостаточным. Поэтому членам комитета было предписано самим выезжать в сёла и проводить там агитацию и митинги. В период с 8-го  по 13-е  Квитницкий и его товарищи объездили всю округу. Им почти не приходилось есть и спать. Митинги устраивались днём и вечером и проходили иногда до полуночи. После окончания митинга необходимо было работать на заседаниях комитета, обсуждать текущие дела и отправлять телеграммы.

С 8 по 14 декабря в Дебальцево приезжали забастовщики из Горловки. Это были Кузнецов, Снежко и другие рабочие. Кузнецов не был железнодорожником, а работал на Горловском руднике. Он был прекрасным оратором. На митингах его слова вселяли в рабочих революционный дух и уверенность в победе. В своих выступлениях он призывал бастовать вплоть до созыва Учредительного собрания (этот лозунг был главным в декабрьскую забастовку).

Тем временем через диспетчерскую службу и стрелочников забастовочный комитет нашёл вагон с динамитом для шахт. В нём было 150 пудов взрывчатки. Этот динамит был конфискован в пользу революции, разделен на части и отправлен по другим станциям. Помощник машиниста Федосеев выучился на пиротехника и взял на себя обязанность изготовлять бомбы и мины. Потом Федосеев попал в тюрьму – именно за изготовление бомб, хотя активного участия в забастовке он не принимал, и бомбы у него выходили плохие.

Кто-то упорно распространял слухи о том, что в Чернухове и Штеровке начались волнения среди шахтёров. Якобы те собираются идти громить Дебальцево. Несколько членов комитета были срочно направлены туда для разведки и переговоров с шахтёрами. Горянкам предложили избрать своих делегатов и приехать в Дебальцево. Местом общего сбора была выбрана станция Алмазная, где был свой забастовочный комитет. Главой комитета был помощник начальника станции Думницкий, а членами – телеграфист Березин, Натопта, Фоменко, Шульженко и Шишкинский. Там был собран общий митинг, на котором шахтёрам было рассказано о целях забастовки. На митинге шахтёры полностью примкнули к железнодорожникам.

Позже в Дебальцево приехали делегаты от шахтёров с других рудников. Величко собрал всех шахтёров в большом зале и объяснял им, что цель забастовки железнодорожников заключается не только и не столько в том, чтобы улучшить положение рабочих Дебальцевского узла. Он сказал, что эта забастовка имеет общероссийское значение, и что стачком удивляется, почему до сих пор рудничные рабочие не примкнули к забастовке. Шахтёрам было обещано, что если им будет нужна помощь для доставки продовольствия на рудники и в посёлки, то дорога даст паровозы и вагоны. Шахтёры успокоились и уехали.

Станция была переполнена слухами о том, что готовятся новые нападения бандитов и казаков на посёлок. Комитет организовал отряды самообороны, вооружённые пиками и старыми револьверами системы «Смит-Вессон». Были изготовлены бомбы, но они плохо взрывались. Комитетчики ходили по домам и изымали охотничьи ружья, и револьверы. Наконец, было принято решение разоружать жандармов.

14 декабря комитет получил сообщение из Авдеевки о том, что станцию окружили казаки. Все отряды самообороны собрались ехать на выручку. Из всех отрядов сформировали два больших отряда. Первым командовал Шишкинский, вторым – Ларкин. Как стало известно, прибытие казаков в Авдеевку было вызвано тем, что на станции Ясиноватая дружинники убили штабс-капитана Карамышева. По телеграфу в Авдеевку были затребованы все вооружённые дружины из Гришино, Ясиноватой и Дебальцево. Был сформирован поезд с медицинским вагоном и отрядом сестёр милосердия во главе с акушеркой Филипповой.

На станции Авдеевка был собран объединённый комитет. В него вошли: от Гришино – Дейнега, от Авдеевки – Новиков. Гришинцы и авдеевцы были вооружены армейскими винтовками, так как им удалось захватить вагон с этими винтовками. У дебальцевских вооружение было плохое, пики и охотничьи ружья. Пока шло совещание, казаки, прибывшие в Авдеевку, разгромили винные лавки и направились на Петровский завод (это территория нынешнего донецкого завода «Точмаш»). Забастовщики, собравшиеся на станции, в бой с казаками так и не вступили. Подождав до утра, дружины разъехались по домам.

16 декабря во время заседания Дебальцевского комитета туда прибежал телеграфист с сообщением из Горловки. В сообщении говорилось, что драгуны напали на металлический завод, избили большевика Кузнецова, громят ж/д станцию и рудничные посёлки, в которых живут шахтёры. Дело было плохое. На станции в это время шёл очередной митинг. Председатель РК Квитницкий пришёл на митинг и зачитал телеграмму из Горловки. Митингующие закричали: «Довольно разговоров, надо садиться в поезд». Торопов стал уговаривать семейных рабочих не ехать, однако, его никто не слушал. Поезд был сформирован быстро.

Когда дружинники прибыли в Горловку, то на станции узнали следующее. Кузнецов вместе с делегатами от заводских и рудничных рабочих пришёл к директору завода и предъявил ему требования. Директор отказался их удовлетворить. Тогда Кузнецов собрал весь коллектив завода и предложил сейчас же отобрать завод и передать его в руки собрания рабочих делегатов. Во дворе, где собрались рабочие, стояли и драгуны. Когда Кузнецов вышел от директора и предложил рабочим взять завод в свои руки, один из драгун подбежал к нему и несколько раз ударил шашкой по руке. Вечером руку пришлось ампутировать.

При общем сборе на станции выяснилось, что дружины приехали со всех станций, кроме самого Екатеринослава. У всех были пики. Всего пикинёров было около 600 человек. Впереди пикинёров шёл отряд рабочих, вооружённых армейскими винтовками, за ними двигались пехотинцы с револьверами. Главной целью дружинников было окружить казармы, в которых находилась рота солдат под командованием капитана Угриновича. Для штурма отряд разделился на несколько больших групп. Одной из таких групп руководил Дейнега и ещё один товарищ из Гришино (Колосов). Дебальцевской группой командовал Торопов. Квитницкому поручили двигаться с Красным крестом и подбирать раненых.

В 6 часов утра отряды двинулись со станции по разным направлениям. За каждым отрядом двигалась небольшая медицинская группа. Рабочие окружили казармы с трёх сторон. Началась перестрелка. Но стремительной атаки не получилось. Руководители отрядов и штаб многого не предусмотрели. Оказалось, что в эту ночь в Горловку прибыла казачья сотня с Петровских заводов, прибыли драгуны и ещё рота солдат в 200 штыков. Вдобавок к этому из Бахмута прискакал ещё один эскадрон драгун. По причине концентрации войск и, главным образом, из-за того, что дружинники «подарили» врагу целую ночь и позволили ему сгруппироваться и подготовиться, военная операция рабочих дружин была обречена. Они убедились в том, что промедление часто бывает смерти подобно. Через два часа все отряды рабочих были сдвинуты в район станции. Фронт сузился, дружинники попали в окружение.

К вокзалу начали стекаться отряды Красного креста. Через некоторое время весь зал ожидания был заполнен ранеными. На своих боевых позициях дольше и лучше всех держались гришинцы под командованием Дейнеги. Гришинская дружина засела за насыпью и вела огонь из 70-ти армейских винтовок. Сам Дейнега был тяжело ранен в бедро, отбился от своего отряда и истекал кровью. Его пытались эвакуировать дружинники, отступавшие к своему поезду, но вынуждены были оставить его на насыпи. Дейнегу подобрали сёстры из Красного креста и принесли в зал ожидания. Когда сёстры начали накладывать повязки на раны Дейнеги, к ним подбежал какой-то поручик, вырвал у них бинты и обругал их матерной бранью, запретив оказывать помощь Дейнеге.

В итоге окружения около 1500 человек дружинников оказались на платформе перед зданием вокзала. К ним подошёл пристав и предложил выдать зачинщиков. Тогда все дружинники закричали, что они ни в чём не виноваты. Квитницкий решил, что сейчас кто-нибудь проговорится. Но никто никого не выдал.

Тем временем гришинская дружина хорошо окопалась на насыпи и продолжала вести огонь. Драгуны пробовали их выбить, однако, понесли потери от меткого огня и больше попыток штурма не делали. Вдруг от гришинского редута отделилась фигура с белым флагом и направилась к окружённым рабочим. Это был Ларкин. Он подошёл к приставу Угриновичу, когда тот уговаривал рабочих выдать агитаторов. Угринович спросил Ларкина, что ему нужно. Ларкин ответил, что прислан сюда теми, кто будет сопротивляться до конца и имеет для этого винтовки и много патронов. Ларкин уполномочен предложить властям размен: никто из дружинников не задерживается, никто не наказывается, всех отпускают по домам. За это гришинский редут прекращает огонь по войскам и полиции и в полном составе уезжает к себе.

Угринович подумал, затем повернулся к окружённым рабочим и сказал: «Я вас отпускаю, расходитесь по домам» Однако, в знак раскаяния толпу заставили спеть «Боже, царя храни» и только потом отпустили.

Дебальцевцы сели в свой поезд, который направлялся в Авдеевку. Забрали с собой своих раненых, которых было человек 14. Ранения были большей частью лёгкие. Тяжело раненый Дейнега умер в дороге, также умерла и учительница Доброва, которая помогала фельдшеру. Торопову прострелили грудь, и он был в бессознательном состоянии. У многих была лёгкая контузия. Покойников отправили в Гришино под конвоем солдат.

По возвращении дружинников домой настроения на станции резко изменились. 18 декабря среди служащих началась настоящая погромная кампания по отношению к забастовочному комитету. 20 и 21 декабря в Дебальцево прибывала карательная экспедиция от екатеринославского генерал-губернатора Сандецкого с пушками и пулемётами. Эшелоны экспедиции остановились за семафором на путях, ведущих к Хацапетовке. Казаки оцепили окрестные дороги по направлению к Луганску, Попасной и Зверево и разослали разведку.

Со стороны забастовщиков никакого сопротивления экспедиции уже не было. Были предложения дать последний бой, однако, было решено, что лучше будет сохранить кадры и на время затаиться. Забастовка явно шла на убыль, настроение у рабочих было уже не такое боевое, как в её начале. К тому же многие оставили своё оружие в Горловке.

21 декабря каратели захватили станцию, заняли зал ожидания 1 класса, организовали там свой штаб и начали производить повальные обыски и расправы.

Квитницкий и некоторые другие товарищи не стали ждать ареста. Одевшись в неприглядную одежду, они постепенно перебирались со станции в посёлок. Но в сам посёлок уже начали свозить арестованных. Каратели часто арестовывали людей без всякой причины. Взяли инженера Ереховича, который не имел отношения к забастовке. Казаки избили этого инженера нагайками. Технику Мельникову руки связали проволокой, а когда выводили его со станции, то сбросили вниз по ступенькам лестницы. Когда Мельников скатился со ступенек, казаки подняли его за волосы и били нагайками. Старшего телеграфиста Величко били несколько человек и изуродовали ему всё лицо до такой степени, что его нельзя было узнать. Всех арестованных бросили в станционный подвал, где продержали до утра. Утром их отвезли на подводах в Бахмут. Подводы сопровождали казаки, причём каждого арестованного они пороли нагайками до тех пор, пока тот не переставал шевелиться. Так продолжалось в течение всех 70-ти вёрст пути. Арестованных брали, кто в чём был, часто без тёплой одежды, поэтому многие рабочие ехали в холод почти голыми. Из бахмутской тюрьмы заключённых перевезли в Луганск.

Квитницкому удалось несколько дней скрываться в посёлке. Но когда каратели ушли, и охрана посёлкам перешла к местным жандармам и заводскому приставу, его арестовали на квартире и отвезли в луганскую тюрьму, к сидевшим товарищам.

В течение первых трёх месяцев из тюрьмы выпустили всего 3-х человек. Остальные просидели до мая 1907 года. Заключённых забастовщиков допрашивали жандармский ротмистр Леус и следователь Александров. Александров сообщил дебальцевцам, что по их делу собрано 10 вагонов одних только катушек с телеграфными переговорами, так что для разбора всего дела понадобится очень много времени.

С течением времени острота забастовки и первых боёв с реакцией притупилась. Тюрьмы были битком набиты восставшими рабочими и крестьянами. Весной 1907 года железнодорожников и рабочих начали постепенно выпускать для того, чтобы освободить тюремные камеры для новых узников. Но Квитницкого, Дыбца и ещё троих рабочих не отпустили. Следователи заявили им, что всех могут освободить под залог в тысячу рублей с каждого. Таких средств ни у кого не было. На выручку неожиданно пришёл земский начальник, некто Василий Соколов. Он совместно с судебным приставом Луганска Филипповым достал нужные деньги, и в конце мая 1907 года оставшиеся 5 человек были выпущены из тюрьмы.

Вернувшись в Дебальцево, Квитницкий с двумя товарищами входит в работающий подпольный с.-д. кружок. На заводе оказалось несколько социал-демократов. Затем к заводскому доктору приехала из Москвы курсистка с медицинских курсов  — Баранова. Она была членом с.-д. партии. Кружок часто собирался, устраивал массовки. Однажды была устроена большая массовка в лесу за Дебальцево. Собралось около 300 человек. Среди них, очевидно, были полицейские шпики, так как на следующий день начались аресты. Были арестованы Баранова и раненый дружинник Торопов. Квитницкому вручили билет на поезд до Питера, и он уехал. В течение года несколько забастовщиков, бежавших из Дебальцево, скитались по России с места на место. В мае 1908 года Квитницкому удалось устроиться на станции Апостолово. Через месяц его вызвали в жандармский участок и вручили обвинительный акт. Тогда он решил бежать. Раздобыв деньги и заграничный паспорт, Квитницкий выехал в Либаву, а оттуда в США, где и оставался до революции 1917 года.

Некоторые выводы

Так закончилась первая вооружённая схватка железнодорожных и горных рабочих Донбасса с царским правительством. Рабочие потерпели в ней поражение. Но это поражение было проходящим, временным. Русский пролетариат понёс большие жертвы, но при этом получил ценный политический и военный опыт.

Да, вооружённое восстание донбасских рабочих было жестоко подавлено. Рабочие дорого заплатили за несколько дней своего полного господства на железной дороге, заводах и рудниках. Но эта попытка не прошла бесследно, она имела огромное значение в развитии рабочего движения на пути к Октябрьской революции 1917 года. Декабрьские восстания 1905 года по всей России и в Донбассе были генеральной репетицией октябрьского захвата власти рабочим классом.

О вооружённом восстании в трудовом Донбассе часто пишут и говорят вскользь, между прочим, как о каком-то незначительном эпизоде. При этом восстание обыкновенно сводят к его финалу – горловскому сражению. То и другое совершенно неправильно и основано на плохом знакомстве исследователей с фактической стороной дела. Мы считаем, что в оценке донбасского вооружённого восстания необходим другой масштаб и более глубокий подход.

В чём особенности восстания в Донбассе?

Декабрьское движение на железной дороге, заводах  и рудниках замечательно тем, что здесь всеобщая стачка чрезвычайно быстро переросла в вооружённую борьбу и захват власти. Уже в первый день забастовки боевые стачечные комитеты захватили власть на своих предприятиях.

Для выполнения своих решений, защиты восстания и для охраны революционного порядка комитеты организовали народную милицию. Для борьбы с «внешним врагом» — для разоружения полиции и боёв с правительственными войсками – комитеты организовали свою Красную гвардию, боевые дружины. Милиция и дружины были, по существу, уже зачатками силовых органов нового государства – диктатуры пролетариата.

Второй особенностью восстания в Донбассе было исключительное внимание руководителей комитетов и самих рабочих масс к организации своих вооружённых сил. Всего за несколько дней небольшие группы дружинников, «пятёрки» и «десятки», выросли в многосотенные отряды Красной гвардии. Быстрое накопление военных сил и вооружения подсказывало руководителям комитетов и правильную тактику борьбы – не ждать, пока враг нападёт, а захватывать инициативу наступления в свои руки. Правда, так получалось не всегда.

Третьим отличительным моментом Донецкого вооружённого восстания была массовость движения и необычайно высокий подъём боевого настроения рабочих. Раскачки, моментов нерешительности перед применением силы практически не было. Рабочие стали драться массово и с ходу. Наплыв желающих в рабочие дружины был настолько велик, что, при наличии больших запасов оружия и боеприпасов, можно было бы формировать полки, бригады и дивизии.

Особо нужно сказать о скорости мобилизации и концентрации рабочих войск. Так, по призыву на борьбу с драгунами и казаками в Горловке в течение 5 часов отмобилизовались свыше 4000 вооружённых рабочих, которые прибыли на своих оборудованных эшелонах. По нашим скромным подсчётам более 7 тысяч желающих воевать было приказом оставлено на местах с запретом ехать в Горловку – из-за отсутствия огнестрельного оружия. Такого огромного желания рабочих насмерть воевать с царизмом не смог скрыть даже царский суд.

Донецкое восстание проходило несколько иным путём, нежели московское. В условиях города рабочие Москвы с первых же дней попали на Пресне под осадный артиллерийский огонь. В степном Донбассе стачкомы захватили власть почти без всякого сопротивления со стороны растерявшейся полиции и колебавшихся войск. Только спустя 10 дней, когда вне Донбасса произошли изменения в соотношении сил между революцией и царизмом, войска в Донецком бассейне перешли в наступление на рабочих.

Потому и тактика борьбы была разная. Московские дружинники применяли партизанскую тактику, нанося удары при налётах на врага.

В Донбассе получилось всё наоборот. Тактикой налетов широко пользовались правительственные войска. Они обстреливали поезда с боевыми дружинами, разрушали железнодорожные мосты и полотно, резали линии телеграфа и телефона. Боевые дружины, владевшие всей железной дорогой, заводами и шахтами, могли передвигаться эшелонами, могли концентрировать силы в нужном месте в нужное время и поэтому предпочитали тактику открытых массовых сражений.

Как уже говорилось, нельзя сводить всё вооружённое восстание в Донбассе к одному горловскому бою. Горловский бой был важным эпизодом восстания. А главное значение всего Донецкого восстания было в том, что рабочие Донбасса впервые в истории края крепко держали в своих руках политическую власть на территории десятка железнодорожных узлов, нескольких крупных заводов и рудников. А политическое влияние боевых стачечных комитетов было гораздо шире заводской или станционной территории. Восставшим рабочим оказывали активную поддержку десятки тысяч крестьян, разорявших помещичьи гнёзда в Бахмутском, Мариупольском, Славяносербском уездах и Таганрогском округе. Кроме того, часть крестьян вместе с рабочими принимала участие в обороне станций Дебальцево, Гришино, Юзовка, Авдеевка от нападения царских драгун и казаков.

Это обстоятельство говорит ещё об одном важном моменте Донбасского восстания – в нём намечалась (и состоялась частью) большевистская смычка революционных рабочих  и крестьян. Говоря ленинскими словами, с крестьянами стачкомы установили «правильные отношения». Донецкое восстание с каждым днём разворачивалось именно как рабоче-крестьянское восстание. Это восстание было подавлено на той ступени своего развития, с которой оно вспыхнуло с новой силой в Октябрьский период 1917 года.

На наш взгляд, большую ложку дёгтя в историю Донбасского восстания внесли ренегаты. Пониманию характера и значения восстания для русской революции мешало то чрезвычайно тяжёлое впечатление, которое оставил после себя «Процесс 133-х». К тому моменту история революционного движения в России, вероятно, ещё не знала ни одного такого позорного процесса, на котором было бы проявлено столько малодушия, измены и предательства.

Неприятно об этом писать, но писать надо.

Ещё задолго до начала этого процесса среди арестованных началось дезертирство из рядов революции. 19 марта 1906 года первыми «припали к стопам монарха» и запросили пощады юзовцы – рабочие металлургического завода. Вот их фамилии: Никитин, Афонин, Рыхлев, Жаданенко, Пинин и Морозов.

Во время самого судебного процесса наметились две группы — твердокаменных революционеров и изменников. Поведение изменников хорошо описано и оценено в письме большевика Ткаченко-Петренко, пересланном из тюрьмы в заграничную газету «Социал-Демократ» (№ 2 за 1909 год). Это письмо Ткаченко написал уже после оглашения смертного приговора. Удалось найти небольшой отрывок из этого письма. Вот он: «…Свидетели показывают очень сносно, но обвиняемые, явившиеся с воли, оказались в большинстве членами союза истинно-русских. К ним примкнула большая часть бывших, якобы партийных «передовых» рабочих с интеллигенцией, и (они) затеяли подачу поздравительной телеграммы ко дню рождения Николая, 6 декабря, и отслужения молебна в этот день… Нас 28 человек не присоединились к этой затее и остались при своём взгляде, а остальные 105 заявили о своём желании тюремной администрации, которая с радостью ухватилась за предложение… Делегатами от предателей были: В.В. Марков, Д.К. Паранич, А. Андреев-Мельников и др. Они, совместно с начальником тюрьмы, выработали текст телеграммы, которую и послали 5 декабря. А 6 декабря отслужили молебен, на котором по приглашению предателей присутствовали инспектор и начальник тюрьмы».

После молебна все 105 изменников выстроились в тюремном коридоре и приветствовали «здравием» начальство. От них были выделены делегаты, которые тут же, в коридоре, произносили патриотические речи и здравицы семейке Романовых. Эти речи были настолько гнусного содержания, что Ткаченко-Петренко в своём письме передать их не смог. Вот он пишет: «…из-за стыда и боли, переживаемых мною сейчас, не могу повторить, ибо эти слова выходили из уст бывших партийных интеллигентов с.-д. и с.-р.».

Такое ренегатство не было исключением для того периода «контрреволюционной эпохи», как называл это время Ленин. Нужно принять во внимание, что процесс по делу Донбасского восстания происходил ровно через 3 года после самого события, в декабре 1908 года. Этот год был годом жестокой реакции и массовой измены делу революции. Нельзя забывать и то, что  события 1905 года в своём разбеге выбрасывали время от времени наверх немало случайных элементов, которые оказывались или авантюристами и проходимцами (типа Хрусталёва-Носаря) или даже агентами охранки (поп Гапон, стекольщик Жихарский и другие).

На фоне дезертирства и отступничества ещё ярче выступают имена смелых и несгибаемых революционеров. Из 32 приговорённых к смертной казни, до конца остались верны революции только 8. Дело обстояло так. Из числа 28 человек, о которых Ткаченко упоминает в письме, в 1910 году выбыло ещё 9. Эта девятка присоединила свои подписи к поздравительной телеграмме царю. Таким образом, из всех подсудимых не пошли на «покаяние» только следующие товарищи: литейщик Григорий Ткаченко-Петренко, А. Зубарев-Кузнецов, электрик А.Ф. Щербаков, слесарь В.В. Шмуйлович (Колосов), машинист И.Д. Метусов, слесарь В.П. Григоращенко, М.К. Шейко, Г.Е. Обухов, П.С. Фёдоров, И. Славкин, Ш. Завадовский, А. Бивелько, А. Егерев, стрелочник Е. Черняков и слесарь П.Л. Бабич.

8 сентября 1909 года во дворе екатеринославской тюрьмы были повешены Ткаченко-Петренко, Зубарев-Кузнецов, Щербаков, Метусов, Григоращенко, Черняков, Бабич, Шмуйлович (Колосов). Из них первые четверо были руководителями восстания и организаторами боевых дружин в Горловке, на Петровском заводе и в Авдеевке. Остальные четверо были казнены за то, что, будучи дружинниками, участвовали в горловском сражении.

После того как великая Октябрьская революция полностью осуществила планы декабрьского вооружённого восстания 1905 года, рабочий класс не забыл своих лучших борцов, сложивших головы за диктатуру пролетариата в горловском сражении, на царских виселицах, в тюрьмах и на каторгах. Ткаченко, Кузнецовым, Щербаковым и другим принадлежит дело великого почина – организованного вооружённого восстания против самодержавия и буржуазии. Это они на опыте вооружённой борьбы показали следующим поколениям рабочих единственно верный путь к свержению капитализма и его государственной машины.

Мы долго не могли решить, как закончить этот очерк. Долго спорили, но не нашли ничего лучше ленинских «Писем из далека». Цитатой из 1-го письма мы и подведём итог этой работе:

«Без трёх лет величайших классовых битв и революционной энергии русского пролетариата 1905–1907 годов была бы невозможна столь быстрая, в смысле завершения её начального этапа в несколько дней, вторая революция. Первая (1905 г.) глубоко взрыла почву, выкорчевала вековые предрассудки, пробудила к политической жизни и к политической борьбе миллионы рабочих и десятки миллионов крестьян, показала друг другу и всему миру все классы (и все главные партии) русского общества в их действительной природе, в действительном соотношении их интересов, их сил, их способов действия, их ближайших и дальнейших целей. Первая революция и следующая за ней контрреволюционная эпоха (1907–1914) обнаружила всю суть царской монархии, довела её до «последней черты», раскрыла всю её гнилость, гнусность, весь цинизм и разврат царской шайки с чудовищным Распутиным во главе её, всё зверство семьи Романовых – этих погромщиков, заливших Россию кровью евреев, рабочих, революционеров, этих «первых среди равных» помещиков, обладающих миллионами десятин земли и идущих на все зверства, на все преступления, на разорение и удушение любого числа граждан – ради сохранения этой своей и своего класса «священной собственности».

Подготовили: М. Золин, М. Иванов    

[1] К сожалению, мы не можем пока что назвать многие цельные первоисточники (архив, фонд, опись, дело, лист), так как изучались в связи с событиями в Донбассе разрозненные документы, собранные в разные описи, дела и даже разные фонды. Здесь и далее ссылки будут даваться только на конкретный документ. Так, упоминание о штабс-капитане Крассе мы нашли в рапорте № 27 от 15. 11. 1906 г. жандармского ротмистра Коссе товарищу начальника Харьковского губернского жандармского управления полковнику Маврину. О том, что прадед Макар был избит кнутом и год сидел в мелитопольской тюрьме, мы узнали из станционной фельдшерской книги ст. Гришино, в которой регистрировались чахоточные больные. Затруднительно дать ссылку на отдельные, чудом сохранившиеся листы этой книги.