На подступах к большой войне. Часть 6. (А. И. Егоров, Р. П. Эйдеман)

Часть 1,    часть 2,   часть 3,  часть 4, часть 5

Развитие советской военной теории в 30-е годы

В 30-е годы, характерные обострением международной обстановки и усилившейся подготовкой империалистических государств к новому переделу мира, в СССР заметно повысился интерес к проблемам будущей войны, к вопросам начальных операций, к тактике применения новых технических средств и вооружений. В советской литературе, в журналах «Война и революция», «Военная мысль», «Военный зарубежник», газете «Красная Звезда» широко освещался опыт первой мировой и гражданской войн, описывались и анализировались новые тенденции во взглядах буржуазных военных теоретиков на подготовку государств к войне. Огромное внимание уделялось многочисленным штабным играм и дискуссиям по военно-теоретическим вопросам, в ходе которых вырабатывались те или иные поправки к военной доктрине советского государства.

Широкая военная информация была составной частью государственной программы всеобщего военного обучения народа, повышения культурного уровня трудящихся, включения всех рабочих, колхозного крестьянства, служащих в дело теоретического и практического военного строительства. Дело защиты государства диктатуры пролетариата должно было стать и постепенно становилось личным, кровным делом десятков миллионов людей. Это не означало, конечно, что десятки миллионов избрали своим делом профессионально родину защищать. Это означало, что трудящиеся увидели, что в случае войны они будут защищать свою свободу и благополучие, свою власть и свою страну, где все блага и все богатства принадлежат им, а не помещикам и капиталистам. А это, в свою очередь, приводило рабочих и других трудящихся СССР к пониманию необходимости хорошо изучать военное дело, готовиться к обороне страны от империалистов, повышать свой теоретический уровень в военных вопросах.

Стремительные изменения в условиях материальной жизни советских рабочих и всех иных трудящихся, непрерывное развитие производительных сил общества, усиление армии и флота вели к тому, что советская военная теория в 30-е годы всё более сосредоточивалась на разработке весьма сложных, комплексных проблем начального периода будущей войны, с учётом постоянно растущих требований к качеству войск. Эти проблемы ставила жизнь, серьёзные внешние угрозы, массовая моторизация и механизация армий, усовершенствование методов мобилизации войск, усложнившиеся управление и тыл.

Поскольку никто не снимал с повестки дня необходимость минимизации возможного ущерба стране и народу в ходе вероятной войны, постольку особым вниманием в 30-е пользовалась проблема упреждения противника в стратегическом развёртывании. Внутри этой проблемы выделялись важные новые черты в содержании и характере начального периода войны, обусловленные массовым применением сторонами новых технических средств, прежде всего, авиации и танков.

Из песни слов не выкинешь. Вопросами упреждающего стратегического развёртывания в начале 30-х г. активно занимался  троцкист, будущий фигурант июньского судебного процесса 1937 г. по делу военных контрреволюционеров комкор Р. П. Эйдеман. Ревизионистская военная теория считала Эйдемана крупным специалистом по особенностям начала войны. В 1931 г. он выпустил свою книгу «К вопросу о характере начального периода войны». В ней Эйдеман выступает, как компилятор: он переписывает на свой манер отдельные места из работ Свечина, Шапошникова, Триандафиллова, Фуллера, Мартеля и Дуо. Общий смысл этого эклектического произведения состоял в следующем. Начальный период будущей войны будет характеризоваться ожесточённой борьбой сторон на земле и в воздухе за право первым развернуть свои главные силы. Это, по мнению Эйдемана, составляло «…завязку будущей войны»[1]. Темпы развёртывания, утверждал он, несравненно ускорятся. Гораздо шире будет и сам размах начальных столкновений, причём первые же часы вооружённого конфликта ознаменуются открытием большой воздушной войны.

Рациональным зерном в книге Эйдемана выступает критически переработанная концепция генерала Дуо о возможности решать оперативно-стратегические задачи с помощью ВВС. Эйдеман правильно замечает два момента. Первый – то, что будут очень вероятны массированные воздушные налёты до объявления войны, в тот момент, когда наземные силы «уже завели моторы», но ещё не перешли государственную границу страны-жертвы.  И второй – то, что массовое применение авиации по наземным целям в первые 3-4 часа войны может существенно изменить ход нескольких последующих недель, а то и месяцев войны.

Для справки. В июне 1937 г. Р. П. Эйдеман был осуждён Специальным судебным присутствием Верховного суда Союза ССР как член военно-троцкистского Центра и приговорён вместе со своими подельниками по заговору к высшей мере за преступления, предусмотренные статьями 58-16, 58-8 и 58-11 УК РСФСР, – шпионаж, измену родине и подготовку террористических актов.

В 1935 году Эйдеман, опираясь на помощь Тухачевского и командующего Московским военным округом Корка, разворачивает большую работу по вербовке и вредительству в системе Осоавиахима. В руководящем аппарате на ключевые должности назначались антисоветски настроенные люди. Такие же подбирались и на должности в строевом составе учебных заведений Осоавиахима. В учебные программы лётчиков, химиков, водителей и трактористов вносились вредительские малозаметные коррективы, которые приводили к росту аварийности и частым выходам из строя техники, к перерасходу топлива, масла и других материальных средств. Среди преподавателей Осоавиахима проводится отбор и вербовка доверенных лиц в правотроцкистскую организацию с тем расчётом, чтобы эти люди на теоретических занятиях вели бы постепенную, скрытную и «тихую» антисоветскую агитацию среди курсантов. Более подробно на вредительстве в советской военной теории и строительстве вооружённых сил мы остановимся ниже, в отдельной главе о военной право-троцкистской организации в РККА, деятельности М. Тухачевского и его ближайших коллег по заговору.

Проблемы авиационной войны в начальном периоде занимали умы многих военных исследователей. Пожалуй, наиболее обстоятельное истолкование эти проблемы получили в работах авиационного теоретика А. Лапчинского, главным образом, в его основном труде «Воздушные силы в бою и операции», изданном в 1932 г. По мнению Лапчинского, авиация в начальный период войны должна будет решить три главных задачи: сразу же после объявления войны нанести глубокие удары по тылам противника с целью срыва его мобилизации, сосредоточения и развёртывания войск; защитить свою страну от воздушно-химических атак противника, прикрывая мобилизацию и сосредоточение своих войск, и, наконец, прямо содействовать бомбами и штурмовкой своим войскам на поле боя.

Лапчинский не был оригинален, когда считал, что решение этой триединой задачи возможно лишь после создания превосходства в воздухе над противником. Борьба за превосходство должна развернуться с первых же минут войны. Причём в ней нужно использовать все возможные средства боя: собственно боевую авиацию всех видов, зенитную артиллерию, стрелковое оружие сухопутных войск и т. д. А для уничтожения вражеских аэродромов и дезорганизации их работы – дальнобойную артиллерию, в т.ч. корабельную, танковые и кавалерийские рейды, диверсионные налёты партизан.

Особую роль в начальном периоде войны Лапчинский отводит бомбардировочной авиации, главная задача которой, по его мысли, состояла в том, чтобы внести расстройство в движение войск к районам сосредоточения и тем самым нарушить оперативные планы противника[2]. Лапчинский допускает в определённых условиях и т. н. «беспощадную воздушную войну», в которой бомбардировщики бомбят «…города — именно как города» и промышленные центры противника – для разрушения его промышленной базы, питающей фронт, деморализации населения, создания в тылу дефицита жилья и невыносимых условий жизни. Он не исключает такие бомбардировки и как «штрафные меры» – как ответ на воздушный террор противника против своих городов и населения. После таких «штрафных мер» Лапчинский предлагал разбрасывать над вражеской территорией листовки и вымпелы с детальным разъяснением жителям, за что конкретно авиация разрушила тот или иной населённый пункт. Это должно было поднять градус социального  напряжения в тылах вражеской страны.

Бомбардировки важнейших центров вражеского государства, по Лапчинскому, могли быть главной задачей дальней авиации в начальном периоде войны, но при выполнении нескольких обязательных условий:

1) если эти бомбардировки являются началом беспощадной воздушной войны, разрешение на которую даёт высшее руководство своего государства, и на фоне которой разыгрываются все остальные военные действия;

2) если такая беспощадная бомбардировка может предупредить начало военных действий против нас со стороны противника, или резко ограничить эти действия, если уж они начались;

3) если бомбардировки могут удержать от вступления в войну против нас колеблющуюся нейтральную страну (или страны).

О «штрафных» бомбардировках (они – четвёртое условие беспощадной войны) говорилось выше.

Но, анализируя состояние авиационных сил к моменту написания книги, Лапчинский всё же приходит к выводу, что для стирания с лица земли городов и промышленных районов существует объективное ограничение: «…для ведения беспощадной воздушной войны нужны крупные силы бомбардировочной авиации»[3].

В чём конкретно состояло это ограничение? В том, во-первых, что в среднем, необходимо будет бомбить 10 стратегических пунктов противника. Для этого потребуется около 1000 самолётов с бомбовой нагрузкой 2 тонны и дальностью полёта не менее 1500 км. Почему нужно так много машин? Лапчинский отвечает: «…Мы берём 10 пунктов до некоторой степени произвольно. Но, во всяком случае, ошибка мировой войны не должна повторяться. В то время бомбардировали обычно в один раз один пункт. При беспощадной воздушной войне это совершенно не годится. Общее положение страны требует методов, обратных тем, которые применяются на поле сражения (Лапчинский имеет в виду концентрацию огня и ударных сил на узком участке, в одной точке фронта. – прим. Ф.У., А.Л.). Тут уже требуются не данное время и данное место, а одновременность в разных местах, ибо это не даст возможности противнику оказать везде должное сопротивление нападению. Чем больше будет одновременно поражаемых пунктов страны противника, тем более слабое сопротивление в воздухе будет встречено, ибо оборонять всё сразу невозможно»[4].

Поскольку такого количества тяжёлых стратегических машин к середине 30-х годов не было ни в одной стране мира, и поскольку беспощадная война – это всё же мера совершенно исключительная, хотя и возможная в конкретной обстановке тяжелейшей войны СССР против коллективной агрессии капиталистического окружения, постольку Лапчинский заключает свою мысль: «На данном этапе развития воздушных сил более целесообразным будет ставить себе задачи более чёткие в общей связи со стратегическим сосредоточением и развёртыванием… противника»[5].

Но при этом, говорит Лапчинский, дальняя стратегическая авиация должна непрерывно развиваться и быть у советского правительства под рукой всегда – как потенциальная дубина, вид и возможности которой должны удерживать некоторые капиталистические правительства и монополистические элиты от физического и экономического самоубийства, потери основных капиталов и т. п.

Лапчинский разделяет действия авиации на три направления: независимые, самостоятельные и обслуживающие. Независимыми действиями он считает такие действия боевой авиации, которые не связаны оперативно или тактически с действиями наземных войск. Это, прежде всего, такие действия, которые не используются прямо сухопутными силами и носят самодовлеющий характер, т. е. бомбардировки объектов противника в его тылах. Поскольку при таких действиях авиация своих успехов не закрепляет и территории противника занять не может, то вражеской стране должен наноситься такой урон, который нельзя было бы быстро восполнить, а ещё лучше – чтоб нельзя было восполнить вообще.

Здесь заметно влияние на теорию Лапчинского доктрины Дуэ о самостоятельной воздушной войне. Идеализм проявляется в полном отрыве действий дальней авиации от оперативных замыслов армии или фронта. Известная самостоятельность дальней авиации, которая напрямую подчинялась, например, Ставке Верховного Главного Командования, предусматривает тесную оперативную связь с наземными силами, в интересах которых, в конечном счёте, и действует дальняя авиация. Кроме того, Лапчинского «заносит» и в вопросе о достаточности возмездия: одно дело – уничтожать военные заводы, верфи или базы врага, и совсем другое – с помощью армады дальних бомбардировщиков стирать в пыль целые города, чем занималось в 1944 – 1945 гг. высшее военно-политическое руководство США и Британии.

Самостоятельными действиями авиации Лапчинский считал действия, которые ВВС выполняет в оперативной или тактической связке с действиями наземных войск. Они предусматривают использование войсками на земле успехов авиации, которые заключаются в задержке действий противника, а не в абсолютном разрушении. Но войны и конфликты 30-х годов показали, что самостоятельные действия авиации – это её действия по непосредственной поддержке войск: штурмовка и ближняя бомбардировка. На практике авиация поля боя старалась и задержать действия противника, и абсолютно разрушить его полосу обороны и ближние тыловые объекты. Поэтому такого чёткого разделения действий, о котором писал Лапчинский в 1931 г., в операциях 1935 – 1938 гг. уже не было.

Большой заслугой Лапчинского является разработка теории использования штурмовой авиации. Штурмовка войск противника уже в конце первой мировой войны потребовала как особой техники, так и особой теории и тактики штурма наземных целей. Дело это оказалось сложным и противоречивым, поскольку такого опыта, какой был накоплен истребительной и бомбардировочной авиацией, не было, а проблем первые штурмовки принесли очень много.

Лапчинский в разработке этих проблем отталкивается от своего тезиса о том, что главная цель боевых действий с воздуха – задерживать развитие земных и воздушных действий противника с тем, чтобы этой задержкой могли воспользоваться свои земные и воздушные силы. Но при этом, считал он, специальная штурмовая авиация должна заниматься, в основном, живыми и подвижными целями тактического значения. Неживые и подвижные цели оперативно-тактического уровня он отдавал лёгкой бомбардировочной авиации. Великая Отечественная война показала, что такого чёткого разделения между штурмовкой и бомбардировкой быть не должно: промежуточным звеном между штурмовиком и «чистым» бомбардировщиком стали пикирующие бомбардировщики, которым пришлось бомбить и свои цели, и цели штурмовиков. И наоборот, штурмовики вели огонь не только по технике и живой силе фашистов, но и по мостам, железным дорогам, станциям, штабам и другим оперативно-тактическим целям.

Лапчинский справедливо считал, штурмовики воюют ближе всех к полю боя. Поскольку часто бывает так, что своя артиллерия не может решить задачу по подавлению артиллерии врага, или же когда слабнет свой огонь во время передвижения для смены позиции, постольку штурмовые действия ВВС направляются против артиллерии противника. Но основные цели штурмовиков лежат за пределами досягаемости артиллерийского огня. Главным образом, это будут подаваемые к полю резервы и аэродромы противника. Именно так действовали фашистские люфтваффе в первые недели войны, направляя почти весь парк своих штурмовиков против советских аэродромов, ж/д станций и дорог, мест скопления или движения войсковых колонн.

Штурмовые действия выполняются на самых малых высотах и потому далёкие цели для них недоступны.

Действие штурмовиков в глубину плавно продолжают бомбардировщики, действующие вне поля боя. Поэтому совокупные действия штурмовой и бомбардировочной авиации являются продолжением артиллерийского огня в сражении. Интересы наземного сражения определяют мощность и дальность штурмового воздействия на врага. Это означает, что в будущей войне штурмовая авиация должна находиться в оперативном подчинении командования сухопутных соединений, превратиться в своего рода летающие артиллерийские части. В целом так и получилось в реальной войне.

Развивая тему штурмовой авиации, Лапчинский настаивал на её массовом применении. Однако к 1941 г. даже в западных приграничных округах и в Особой Дальневосточной армии, т.е. там, где они были нужнее всего, штурмовиков было мало. В Западном особом ВО – 8 машин, в Киевском ОВО – 5. Почему так вышло, что перед войной одна из самых нужных боевых машин игнорировалась и недооценивалась, – тема отдельного разговора, но очень похоже, что в этом вопросе не обошлось без вредительства и саботажа со стороны остатков правотроцкистской организации в партии, промышленности и в РККА.

Лапчинский уделяет много внимания и вопросу аэродромного размещения ВВС. По его мнению, районы сосредоточения авиации должны располагать развитой полевой аэродромной сетью и сетью защищённой связи. Лапчинский напоминает командирам, что аэродромы, которые занимает авиация в мирное время, хорошо известны противникам. Поэтому они должны быть покинуты, как только обозначилась возможность неприятельского налёта на них. При этом сам налёт, скорее всего, будет осуществлён неожиданно, «…по образцу атаки бывшего русского флота японцами – до объявления войны»[6]. Так и вышло в июне 1941 года.

Аэродромная сеть должна обслуживать как авиацию, прилетающую из тыла, так и авиацию, покидающую свои аэродромы, расположенные в мирное время у границы. Но. Учитывая возможность глубокого проникновения мощных мото-механизированных частей врага на территорию СССР, основные аэродромы нельзя выдвигать слишком близко к границам. Чтобы избежать больших расстояний от таких аэродромов до границы или до фронта, вперёд должна быть выдвинута сеть передовых полевых аэродромов с запасами бензина для дозаправки самолётов, идущих в дальний полёт на пределе своего радиуса. Использование в начальном периоде войны таких аэродромов подскока должно стать правилом для всей авиации. Дальняя авиация садится на них для дозаправки. Фронтовая авиация прилетает на них только для получения заданий и передачи донесений. Всё  остальное время она обязана находиться на тыловых аэродромах. Так как передовые аэродромы, расположенные в 200-км полосе вдоль границы, считаются неустойчивыми и опасными, все они должны быть снабжены автотранспортом, который может в любой момент поднять всех людей и имущество аэродрома и быстро покинуть его.

Но передовые «легкие» аэродромы в современной войне понадобятся не только впереди основных, но и рядом с ними и даже позади их. Это нужно на тот случай, если противник всё же узнает о положении всех основных полей и сможет до них «достать» своими бомбардировщиками. При обоснованной угрозе такого оборота событий командиры обязаны переместить людей и технику именно на «лёгкие» тыловые аэродромы, рассредоточить силы, не накапливая слишком много на одном поле, и тщательно замаскировать всё.

Лапчинский, будто бы предвидя будущий разгром авиации западных военных округов 22 – 28 июня 1941 г., дотошно повторяет и конкретизирует действия авиационного командования перед войной. Так, он предлагает тайно переместить группы истребительной авиации на малозаметные полевые аэродромы в приграничной полосе – для устройства засад на вражеские бомбардировщики. Он пишет, что все сосредоточенные воздушные силы должны быть прикрыты наземными войсками и несколькими кольцами ПВО. Размещение колец ПВО с постами наблюдения должно быть выполнено в мирное время, с организацией надёжной системы связи. Все аэродромы должны быть замаскированы и соблюдать режим радиосвязи. Если же свои самолёты при возвращении встречают в воздухе вражеский или неизвестный самолёт, то они должны садиться не на свой штатный аэродром, а на полевой, замаскированный под обычную пашню.

Многие положения теории Лапчинского нашли своё место в постановлениях СНК, уставах, приказах и директивах НКО в предвоенный период[7]. Эти документы неоднократно доводились до всего командного состава РККА, они разбирались на учениях и военных советах, в т.ч. и на Большом военном совете в декабре 1940 года. Так что командование особых западных округов и ВВС хорошо знало их содержание. Но факт остаётся фактом: летом 1941 г. авиация этих округов была большей частью перебита на своих аэродромах, а в течение последующего года армия испытывала острый недостаток штурмовой авиации. Произошло именно то, чего боялся в своё время Лапчинский.

По должности занимался военной теорией и маршал А. И. Егоров, бывший начальником штаба РККА с середины 1931 по май 1937 г. Основным теоретическим трудом этого стратега ревизионистская военная наука считала тезисы «Тактика и оперативное искусство РККА на новом этапе», которые были подготовлены для доклада Реввоенсовету СССР в 1932 г. В этих тезисах Егоров в известной мере повторял доводы Свечина о глухой обороне и о «нормальной возможности» обеспечения мобилизации и развёртывания своих армий ценой оставления значительных территорий СССР.

Основная мысль доклада, которая касалась характера будущей войны, состояла в утверждении, что ещё в мирное время враждующие стороны будут стремиться, используя скрытую мобилизацию, как можно раньше и быстрее собрать наиболее подвижные силы с высокой мощностью удара (авиацию, мото-мехчасти и конницу) – с тем, чтобы в нужный момент вторгнуться на территорию противника и сорвать мобилизацию и развёртывание его армии в пограничных районах. Глубокого проникающего удара, выходящего за пределы пограничной полосы, Егоров не предполагал. По его мнению, армии противников будут длительно уравновешивать друг друга, не давая ходу одна другой. А сосредоточение войск противников будет «…постоянно находиться под сильным и постоянным воздействием двух факторов: количественного и качественного состояния авиации враждующих сторон и наличия у них мотомеханизированных соединений, сочетающих большую ударную и огневую силу с большой подвижностью»[8].

Но тут же Егоров сам себе задаёт вопрос: а как каждый из этих факторов повлияет на сосредоточение частей Красной Армии? И сам отвечает, отрывая действия одного рода войск от другого, что сильные ответные удары (контрудары) по наиболее опасным соединениям противника, вторгшегося на территорию страны, в начальный период войны не так важны. Гораздо важнее, по его мнению, то обстоятельство, что на советских границах имеются приличные водные преграды (реки, болота, озёра), которые в совокупности с большими укреплёнными районами «…способны более-менее гарантировать от срыва сосредоточения главных сил РККА наземными силами противника»[9]. Эта пассивная защитная полоса, по Егорову, не позволит противнику нарушить железнодорожные перевозки частей Красной Армии.

От такого подхода к обороне в первый период войны ещё в конце 20-х предостерегали Шапошников и Триандафиллов. Реки, озёра и даже проливы морей нельзя рассматривать, как самодостаточный фактор обороны. Естественные препятствия должны рассматриваться, как дополнительный благоприятный фактор активной обороны и подготовки контрнаступления, а не как замена таковых. К сведению: при планировании операции «Морской лев» в 1939 г., гитлеровский генерал Гальдер, начальник штаба ОКХ, так характеризовал в своём дневнике общую задачу переправы фашистских войск через Ла-Манш: «Характер операции – форсирование широкой реки». Особых проблем в такой переправе Гальдер, Гот, Рундштедт, Гудериан, Рейхенау и другие штабные и полевые генералы вермахта не видели. А Егоров, видимо, рассмотрел в Днестре, Южном Буге, Припяти и Северной Двине целый океан, способный задержать танковые дивизии.

Позже, в декабре 1935 г., в другом своём докладе на заседании Военного совета при НКО СССР Егоров резко разворачивает свои взгляды на оборону и наступление. Если ещё недавно он, отстаивая приоритет обороны, отчаянно спорил с начальником Управления боевой подготовки РККА Лапиным, который тогда правильно выступал за одинаково важное значение наступления и обороны[10], то теперь Егоров об обороне не говорит ни слова. Может быть, к 1935 году существенно изменилась вся реальная обстановка, и необходимость в отступлении и обороне исчезла? Нет, необходимость в обороне к этому времени ещё более возросла. Но в обороне не пассивной, а активной, построенной и на контрударах, изматывающей обороны, подготавливающей решительное наступление на врага. А Егоров, вместо того, чтобы основательно работать над проблемами современной обороны и её специфики применительно к социалистическому государству, хитрит, подстраивается по ветру. На заседании он много говорит о действиях подвижных сил в оперативной глубине неприятеля, об армии вторжения, об участках прорыва обороны, о завоевании господства в воздухе, о наступательных действиях флота и т.п. Задач на оборону Егоров, как начальник Генерального штаба РККА не ставит вообще, ни в какой форме.

Логично предположить, почему он этого не делает. Говорить об обороне по существу, т.е. видеть её в марксистско-ленинском понимании, Егоров не хочет и не может, так как в условиях РККА правильные установки начальника Генштаба, данные на заседании Военного совета НКО, становятся директивами войскам. Зачем же ему против своего желания усиливать боевую подготовку войск? А повторять свои настоящие взгляды на оборону он тоже не хочет, так как эти взгляды не марксистские, а меньшевистско-реставраторские, т.е. контрреволюционные, которые выдадут его с головой. Если внимательно читать его доклад, то видно и то, что Егоров, по сути, вообще уходит от идеи ответного удара по врагу. Его видение стратегического наступления ограничивается изгнанием (выдавливанием) вторгшегося противника за пределы СССР, хотя и не исключается переход границы. Однако наступление армий вторжения сводится  Егоровым к подстановке их под фланговые удары врага.

Вернёмся к «Тезисам». Наибольшую опасность для войск, по мнению Егорова, будет представлять авиация, которая активными действиями с воздуха и высадкой десантов может сильно помешать ходу перевозок в глубине до 600-800 км[11]. Это означало, что Егоров заранее предполагал как пассивное отступление Красной Армии из 200-км приграничной полосы обеспечения, так и слабость своей авиации прикрытия и всей системы ПВО страны. Странная позиция для начальника главного штаба Красной Армии, тем, более что новые вооружения уже поступали в войска, что давало возможность и нового военного планирования для пограничных округов – с их усилением по авиационной и противовоздушной линии.

По мысли Егорова, военные действия в начале войны будут отличаться большим размахом и высокой напряжённостью. Вся наличная боевая авиация, в том числе, морская, будет направлена на завоевание господства в воздухе, дезорганизацию тылов противника, срыв его мобилизации и сосредоточения, уничтожение военного и гражданского флота. После того, как эта задача будет выполнена (Егоров понимал выполнение этой задачи, как разовый акт, имеющий чёткое начало и чёткий конец, а не как трудный и длительный процесс борьбы), вся тяжёлая авиация, которая остаётся в руках главного командования, начинает воздействовать на оперативный тыл противника, а вся остальная авиация переключается на поддержку наземных войск.

По Егорову выходило, что в ходе завоевания господства в воздухе и дезорганизации тылов врага наземная армия стоит на месте и бездействует, или же действует без поддержки своей авиации. Последнее обстоятельство действительно сплошь и рядом наблюдалось в первый год войны, когда был острейший дефицит авиационного прикрытия войск, особенно силами штурмовиков. Да и перед началом войны в составе ВВС основных западных военных округов почти не было именно штурмовой авиации, которая не завоёвывает господство в воздухе, а действует над полем боя, подавляет боевые порядки врага и его ближний тыл, как бы увеличивая радиус действия полевой артиллерии.

Что касается отдельных крупных мотомехчастей, которые в «Тезисах» названы группами вторжения, то они  – во взаимодействии с конницей и авиацией и при поддержке в первые дни со стороны пехотных частей первого эшелона – всё же переходят границу и действуют на территории противника. Цели таких групп (по Егорову): уничтожение частей прикрытия, срыв мобилизации в отдельных районах и принуждение противника к переносу рубежей развёртывания в тыл, а также захват и удержание важных районов в тылу врага.

Ясно читаются элементы свечинской буржуазной «стратегии измора», отрицающей глубокие и мощные контрудары с выходом на тылы противника и его полный разгром. Егорову не интересен классовый характер будущей войны и необходимость замены капиталистического окружения на социалистическое. Поэтому он предлагает только слабые удары на малую глубину (выдавливание) и некоторое экономическое давление на противника: «Однако необходимо учесть, что группы вторжения в состоянии будут создать лишь ряд кризисов, нанести ряд поражений армиям прикрытия, но они не могут разрешить вопроса быстрого окончания войны или нанесения решительного поражения главным силам противника. Это – отдалённая задача последующего периода операций, когда закончится оперативное сосредоточение»[12]. Т.е. Красная Армия призывается не доводить до конца цели диктатуры пролетариата в начальном периоде войне с буржуазией, а ждать у моря погоды, пока разбитые империалистические государства соберутся с силами и ударят по СССР вновь.

Таким образом, сущность концепции Егорова по проблемам будущей войны сводилась к старой теории о том, что государства, которые готовятся к войне, ещё в мирное время соберут в приграничных районах скрытно отмобилизованные армии (группы вторжения), которые и пойдут по сигналу в наступление. Эти армии не решают исход войны, а только обеспечивают мобилизацию и развёртывание главных сил. Выиграет в начальном периоде тот, кто первым бросится в драку. Особую роль сыграет авиация. Боевые действия развернутся в воздухе, на земле и на море. Егоров исключает из своих построений, что какая-либо армия будет способна нападать не по его схеме разделения всех сил на группы вторжения и основные силы, а сразу же, основными отмобилизованными и развёрнутыми силами.

Егоров видоизменяет свечинскую идею об обязательной оперативной паузе – между окончанием мобилизации и развёртывания и фактическим началом войны. Теперь эта пауза у него заполнена действиями групп вторжения и пограничными боями передовых отрядов. О том, что даже такой паузы может не быть, Егоров не говорит ни слова, хотя по должности такие версии ему полагается выдвигать и поручать оперативному управлению и разведке детально прорабатывать их.

Что в общем итоге? 10 мая 1937 г. Егоров был снят с должности начальника Генерального Штаба РККА и переведен на пост первого заместителя наркома обороны, который стал вакантным в связи с удалением занимавшего этот пост Тухачевского в Приволжский военный округ.

25 января 1938 г. вышло специальное Постановление СНК и ЦК ВКП(б) «О т. Егорове» (протокол № 57). Оно короткое, но ставит на места многие детали в военной деятельности этого человека. Приведём его полностью.

«СНК СССР и ЦК ВКП(б) устанавливают, что:

а) первый заместитель Народного Комиссара Обороны СССР т. Егоров А.И. в период его работы на посту начальника штаба РККА работал крайне неудовлетворительно, работу Генерального Штаба развалил, передоверив её матёрым шпионам польской, немецкой и итальянской разведок Левичеву и Меженинову.

СНК СССР и ЦК ВКП(б) считают подозрительным, что т. Егоров не только не пытался контролировать Левичева и Меженинова, но безоговорочно им доверял, состоял с ними в дружеских отношениях.

б) т. Егоров, как это видно из показаний арестованных шпионов Белова, Гринько, Орлова и других, очевидно, кое-что знал о существующем в армии заговоре, который возглавлялся шпионами Тухачевским, Гамарником и другими мерзавцами из бывших троцкистов, правых, эсеров, белых офицеров и т.п.

Судя по этим материалам т. Егоров, пытался установить контакт с заговорщиками через Тухачевского, о чём говорит в своих показаниях шпион из эсеров Белов.

в) т. Егоров, безосновательно не довольствуясь своим положением в Красной Армии и кое-что зная о существующих в армии заговорщических группах, решил организовать и свою собственную антипартийного характера группу, в которую он вовлёк т. Дыбенко и пытался вовлечь в неё т. Будённого.

На основании всего указанного СНК СССР и ЦК ВКП(б) постановляют:

1. Признать невозможным дальнейшее оставление т. Егорова А.И. на руководящей работе в центральном аппарате Наркома Обороны ввиду того, что он не может пользоваться полным политическим доверием ЦК ВКП(б) и СНК СССР.

2. Освободить т. Егорова от работы заместителя Наркома Обороны.

3. Считать возможным в качестве последнего испытания предоставление т. Егорову работы командующего одного из неосновных военных округов. Предложить т. Ворошилову представить в ЦК ВКП(б) и СНК СССР свои предложения по работе т. Егорова.

4. Вопрос о возможности оставления т. Егорова в составе кандидатов в члены ЦК ВКП(б) поставить на обсуждение очередного Пленума ЦК ВКП(б).

5. Настоящее постановление разослать всем членам ЦК ВКП(б) и командующим военными округами».

28 января того же года Егоров был назначен командующим Закавказским военным округом. При этом ближайший Пленум ЦК вывел его из числа кандидатов в члены ЦК ВКП(б). Через месяц в связи с дополнительно открывшимися материалами по делу о военно-фашистском заговоре в РККА он был снят с должности и уволен из армии.

В апреле 1938 Егоров был арестован. Проходил по делу антисоветской организации правых вместе с П. Дыбенко, бывшим командующим Ленинградским военным округом, бывшим командующим войсками САВО Великановым, начальником управления боевой подготовки РККА Седякиным, бывшим командующим группой войск ОКДВА Левандовским, бывшим командующим войсками СКВО Кашириным, Грязновым, Беловым, Сердичем и другими правыми и троцкистами в РККА. На допросах Дыбенко показывал, что Егоров давно встал на путь организации групповой борьбы против партии: «Уже в период 1928-1929 гг. наша группа становится центром организации правых в РККА»[13]. Егоров тогда же установил прямой контакт с А. Рыковым, одним из руководителей правых в СССР, а также с членами верхушки правых – Бубновым, Енукидзе и Элиавой.

Следствие по делу организации правых в Красной Армии длилось до середины февраля 1939 года, настолько разветвлённой оказалась организация и настолько сложным само дело, которое потребовало от следствия не только проработки версий и огромного объёма документов внутри СССР, но и обстоятельных материалов от заграничных органов государства, из резидентур ГУР Генерального штаба и НКВД и учреждений Народного комиссариата иностранных дел.Заговорщики имели обширные контакты за рубежом с представителями целого ряда буржуазных государств, причём не только по военной, но и по политической и экономической линии[14]. 22 февраля 1939 г. Военной коллегией Верховного суда СССР Егоров признан винновым в преступлениях по ст. 58-1б, 58-4, 58-6 УК РСФСР и приговорён к ВМН (высшей мере наказания).

В начале 1956 г. правотроцкистская хрущёвская контрреволюция в ходе широкой кампании по реабилитации «своих», т.е. непримиримых врагов диктатуры пролетариата и пособников фашистов, осуждённых и наказанных за конкретные преступления в 30-х –начале 50-х гг., оправдывает и реабилитирует Егорова, восстанавливает его в звании и должности заместителя Наркома Обороны СССР.

Фархад Узбоев, Арон Лейкин, военно-историческая секция РП

Продолжение следует

[1]«Война и революция», 1931, № 8, стр. 12.

[2] А. Лапчинский. Воздушные силы в бою и операции. М.: ГВИ, 1932 г., стр. 122.

[3] А. Лапчинский. Воздушные силы в бою и операции. М.: ГВИ, 1932 г., стр. 117.

[4] Там же, стр. 116-117.

[5] Там же, стр. 122.

[6] А. Лапчинский. Воздушные силы в бою и операции. М.: ГВИ, 1932 г., стр. 123.

[7]См.: приказ НКО СССР № 0362 от 22.12.1940 г. «Об изменении порядка прохождения службы младшим и средним начальствующим составом в ВВС Красной Армии»; приказ НКО СССР № 0367 от 27.12.1940 г. «О маскировке аэродромов и материальной части ВВС»; приказ НКО СССР № 30 от 21.01.1941 г. «О боевой и политической подготовке войск на 1941 учебный год»;докладная записка начальника ВВС РККА и ЧВС ВВС РККА в Комитет обороны при СНК СССР о перспективах развития авиации от 11.02.1938 г.; Постановление КО при СНК СССР « 40 СС от 22.03.1938 г. «О развитии штурмовой, разведывательной, учебной, транспортной и вспомогательной авиации»; Постановление КО при СНК СССР № 51 СС от 11.04.1938 г. «О развитии бомбардировочной авиации» и т.д.

[8]  А. Егоров. Тактика и оперативное искусство РККА на новом этапе. ВИЖ, 1963 г. № 10, стр. 36.

[9]  А. Егоров. Тактика и оперативное искусство РККА на новом этапе. ВИЖ, 1963 г. № 10, стр. 35.

[10]  См. Материалы расширенного заседания РВС СССР, 22-26.10.1931 г.

[11] А. Егоров. Тактика и оперативное искусство РККА на новом этапе. ВИЖ, 1963 г. № 10, стр. 35.

[12] Там же.

[13]АП РФ.ф.3, оп. 24, д. 407, л. 3. Сводка важнейших показаний арестованных по ГУ ГБ НКВД СССР за 01.04.1938 г.

[14] Там же, Сводка важнейших показаний арестованных по ГУГБ НКВД СССР за 1, 6-7, 20 04.1938 г.