За честь рабочего

Отвратительное господство буржуазии проявляется в несметном числе явлений и фактов общественной жизни. Отношение капиталистов к рабочему человеку, как к вещи, как к дешёвке и ничтожному рабу сплошь и рядом подхватывает часть мелкой и средняя буржуазия, которые плетутся за крупными хозяевами, военные и гражданские служащие, примыкающие к классу эксплуататоров. Такое отношение к пролетарию «нормально» для этих классов и слоёв, если можно вообще говорить о нормальности в ненормальном обществе.

Гораздо хуже то, что презрительное отношение к рабочему человеку ширится среди самих вчерашних пролетариев, которые сегодня пошли от нужды в военные наёмники или «поднялись» — «перешли» в мелкие служащие, торговые клерки и т.п., или же наоборот, опустились в люмпены и намертво забыли о том, что рабочий – самое высокое звание на земле, выше которого просто нет.

Но хуже всего — это когда свой класс перестают уважать, презирают и ненавидят сами рабочие, та часть, которая самая бессознательная и наиболее поражённая мелкобуржуазностью, увязшая в липкой, грязной обывательщине.

Как радикально вылечить всё общество от неуважения и презрения к рабочим – известно давно, и каждый начинающий марксист это знает: когда сам пролетариат становится единственным господствующим классом и самой главной частью общества, вся жизнь которого полностью оказывается в его могучих трудовых руках.

Но революция и политическая власть — это дело большой подготовки и недалёкой перспективы. А что делать сегодня и сейчас, когда рабочего человека унижают и плюют ему в лицо не только на производстве, но и в быту, так сказать, на улице? Что делать, когда на глазах равнодушных братьев по классу с каким-нибудь отдельным рабочим обращаются, как со скотинкой и чернью, как с низшим классом париев? Есть ли ещё среди нас, пришибленных нуждой и немного поджавших хвосты, потенциальные большевики —  честные и смелые люди, готовые кинуться в бой за своего товарища – рабочего?

Такие люди есть. Их не может не быть. Они пока что редко проявляют себя, но то, что их число растёт и что они будут всё чаще и всё сильнее жалить классового врага и его покупных и добровольных холуёв, — это сомнению не подлежит.

Наша хорошая помощница, наш товарищ из ДНР, прислала на днях одному из редакторов РП свой короткий рассказ-набросок, сделанный по свежим следам, в котором попыталась сжато описать примечательный случай, который развернулся прямо у неё на глазах на одной из улиц Донецка.

Вот этот уличный «этюд» (с минимальной литературной правкой, т.е. оставляя женский остро-критический взгляд):

«Должна тебе сказать, что я сегодня такое видела и слышала, что, наверное, только в кино бывает. Стою недалеко от центра на остановке, жду автобуса. Спокойный ясный день, тихо, второе – октябрьское – бабье лето в городе. Как говорится, ничто не предвещало каких-то неприятных событий. На остановке мирно сидели люди, в основном, пожилые женщины, два-три мужчины разного возраста, а возле остановочного навеса стояли ещё несколько человек, по-моему, мужчины средних лет, один у лавочки, а другой — чуть подальше. Стоял поблизости  кто-то ещё, но кто и сколько — не скажу.

Под навесом остановки был устроен ларёк, где продают всякую съедобную всячину, в том числе и пиво. Всё было спокойно.

И вот откуда-то на остановку к ларьку вышли четверо: двое молодых парней в обнимку с двумя девчонками. Парням лет по 25, барышни по виду немного младше. Вся четвёрка не то, чтобы пьяная, но так, выпивши. Ведут себя развязно, вызывающе, громко переговариваются и хохочут. Один из парней, тот, что ниже ростом, был весь в камуфляже и в военных высоких ботинках, скорее всего, днровский военный наёмник. По говору вроде местный, так как в речи был слышен характерный донецкий диалект. Он, кстати, был чуть сильнее пьян, чем его друзья.

Форменная бейсболка военного была одета на голову его девушки, то есть, той молодой особы, которую он тискал и обнимал. Эта особа, по виду —  торговка с вещевого рынка, была в больших очках «капля», закрывавших пол-лица.

Второй парень, который вёл себя тише остальных, был выше ростом, небритый, худощавый, в гражданской одежде. Все, кроме военного, были одеты фирменно, небедно, вещи качественные, но сильно мятые, отчего общий вид, особенно девок, был какой-то неряшливый и безвкусный: одна девица – толстая, с золотой цепью, в вызывающе короткой юбке, а вторая, та, что в камуфляжной военной шапке, – наоборот, худая, в джинсах, дорогой кожаной куртке и с сигаретой в ярко крашеных губах.

Какое-то время эта «великолепная четвёрка» никого конкретно не задевала. Но вдруг отчего-то они все хором начали громко разговаривать, почти что кричать друг на друга. Стал слышен грязный мат, а на остановке, как я уже говорила, были и женщины, и пожилые люди, которые сидели и стояли буквально в 4-5 метрах от этой выпившей компании. Сложилась такая напряжённая обстановка, от которой стало очень неприятно, так как в ней таилась гроза.

Так, в общем, и вышло. Один из мужчин, лет 50-ти, по виду рабочий, одет аккуратно, но очень просто и бедненько. Воротник рубашки истёрт от частой стирки, куртка и брюки – ещё из конца 80-х годов, когда такие фасоны были в моде, туфли тоже советские, кожаные, потёртые. В руках полупрозрачный пакет, в нём виднелась пустая банка, в которой обычно носят на работу борщ или другой нехитрый обед. Руки грубые, натруженные, как бывает у мужчин, кто физически работает с техникой, ногти короткие, пальцы в многочисленных заживших ранках. Лицо грубоватое, в морщинах, чем-то похож на актёра Урбанского. Судя по лицу и одышке – сердечник, но не так, чтобы совсем больной, но такой, что постоянно носит с собой валидол.

Ну так вот. Этот дядечка-рабочий услыхав мат, посмотрел на эту группу молодых людей, а затем сделал им замечание, что-то в таком роде: «Вы тут не материтесь и не кричите, вы же в общественном месте находитесь, а не в чистом поле! Здесь женщины, рядом – дети ходят…».

Парни на секунду притихли, а эта девка, что была в военной кепке, тощая блондиночка, резко разворачивается и кричит на этого дядечку, что есть голоса: «Закрой е..ло!» (я даже написать это мерзкое слово не могу).

Мужчина от такого хамства осёкся и замолчал. Затем медленно опустился на лавку и замер, глядя вниз. Я перепугалась, что, наверное, ему стало плохо с сердцем. В этот же момент  военный схватил свою девку за шею и зашипел на неё, мол, ты что орёшь, дура?! Что ты творишь?! И т.д.

В ответ девица стала демонстративно и громко возмущаться, мол, чего всякое дерьмо вмешивается в разговор и указывает, что ей делать. Но всё же через пару секунд разговор чуть притих, и компания, как ни в чём не бывало, переключилась на какую-то другую тему. А мужчина-рабочий, за которым я наблюдала, всё это время даже слова сказать не смог: он сидел на лавке, смотрел в одну точку и совсем не двигался, как будто облитый помоями с ног до головы.

Я полезла в сумочку за валериановыми таблетками (ношу на всякий случай), рассчитывая подойти к сидящему мужчине и дать ему успокоительное. Но тут боковым зрением вижу, что к этой выпившей четвёрке подходит мужчина лет сорока, тот который стоял возле урны у самого края навеса, неподалёку от меня. Худощавый, среднего роста, в джинсах и иностранной камуфляжной куртке. Лицо самое простое, нос острый, волосы седоватые, на вид лет 40-45. Я, видя и предчувствуя, что сейчас будет какая-то неприятность, как-то внутренне сжалась. Смотрю и с ужасом думаю, что сейчас четверо хамов набросятся на этого худощавого мужчину и изобьют его до полусмерти.

Так вот. Этот мужчина в военной куртке подошёл к ним, спокойно так снял с плеч рюкзачок, кинул его на асфальт в сторону и так же спокойно сказал — как бы всем четверым, но обращаясь к той девице, что грязно выругалась: «Иди, паскуда, и немедленно извинись перед рабочим человеком», — и кивком головы показал в сторону того мужчины, что без движения сидел на остановочной лавке.

Девка, к которой он обратился, в пол-оборота взглянула на него из-под своих очков и сказала: «Пошёл на х..!»

Двое парней, военный и гражданский, почти одновременно напряглись, отодвинули своих девчонок в сторону и стали совместно наседать на этого мужика в камуфляже. Они что-то угрожающе выкрикивали, спрашивали с вызовом: «Ты чё, придурок, совсем офигел?!», и попытались тут же его толкнуть руками – ну, чтобы напугать и сразу же показать себя перед девками большими героями.

Мужчина, видя такое дело, чуть отступил назад и как-то незаметно перестроился, изменил позу, что ли. А дальше произошло то, что я видела только в американских фильмах — боевиках. Началась какая-то мельница, полетели руки, раздались приглушённые удары и шлепки, пошла карусель, всё смешалось. За какую-то секунду этот худощавый мужичок оказался сбоку от обоих придурков. При этом он как-то ловко держал их обоих за руки, точнее, за пальцы, а затем одному, тому, что был в гражданской одежде и небритый, он ударил ногой сбоку в колено, и я чуть не упала от ужаса: нога парня с хрустом выгнулась вовнутрь, он завыл и упал, как подкошенный, как проколотый воздушный шарик, ухватившись свободной рукой за повреждённую ногу. Но пока этот парень сползал вниз, на асфальт, мужчина не выпускал из своей руки его пальцев, и затем, когда парень выкрикнул в его адрес какую-то ругань, резко выгнул пальцы против их нормального сгиба, в обратную сторону и, видно, один или два пальца сломал. Тут парень затрясся от чудовищной боли, подавился собственным воплем, а затем согнулся на асфальте в калач и заорал, как бык, которого режут.

Тем временем военный попытался ударить мужчину свободной рукой, но никак не мог по нему попасть. А вот мужчина в этот момент как-то ловко вывернул ему руку, так, что тот оказался почти как парализованный. При этом ополченец тоже обзывал его грязным матом и пообещал убить. Мужчине, видимо, это не понравилось, и он, держа военного за руку, сделал подсечку и одновременно потянул его вперёд, броском, к остановочному столбу. И парень в камуфляже со всего размаху был ударен лицом о столб. Было заметно, что от такого удара наёмник на какое-то время потерял ориентацию. И в этот же момент мужчина каким-то резким движением бросил военного хама на другого, того, что полулежал на асфальте и выл, причём бросил так, что их головы ударились друг о дружку и разлетелись в стороны, как шары на бильярде.

Лица обоих залились кровью. Оба они лежали и стонали, причём военный пытался встать, но не мог.

И всё это, вся борьба, от начала до конца, произошла молниеносно, буквально за считанные секунды. Ещё раз говорю, что такое я видела только в фильмах.

Пока эти двое лежали в своей крови (и, судя по пятнам на их штанах, — и в собственной моче), мужчина так же спокойно подошёл к тем двум дурочкам, что от испуга отрезвели и жались друг к другу и к ларьку, взял сзади за шею ту из них, что материлась. Барышня начала вырваться и угрожать. Тогда он сжал её шею, а свободной рукой дал ей сильную пощёчину, и тогда девка замолкла. Мужчина спросил её: «Кто дал тебе, паскуда, право оскорблять рабочий класс, тем более, пожилых людей?». Девица не ответила. Тогда он, по-прежнему держа девку за шею, подвёл её к лавочке, где сидел пожилой рабочий, сделавший замечание, и две женщины, и сказал: «Проси, сволочь, у людей прощения, иначе подохнешь прямо здесь».

Девка попыталась вырваться, но получила ещё одну чувствительную пощёчину. Тогда за неё начали заступаться женщины. Но мужчина, как будто не слыша заступниц, сказал ей: «Проси прощения, сволочь, пока жива». И девка сначала тихо пролепетала что-то наподобие «извините, вырвалось…», а затем, когда этот человек сказал ей: «Не слышно!», – она громко попросила прощения у того мужчины, которого оскорбила.

После этого её шею освободили, а саму оттолкнули в сторону. Тот, кто молниеносно побил двоих хамов и заставил извиниться молодую хамку, подошёл к перепуганной второй девке-толстухе и сказал ей, чтобы она вызвала скорую. А худой девке, которая тёрла щеку, заметил, чтобы убиралась вон и больше языка в общественных местах не высовывала.

Примерно через минуту подошёл троллейбус. Перед этим пожилой рабочий встал с лавки, поблагодарил мужчину за помощь и за наказание хамам. В ответ товарищ в камуфляжной куртке помолчал, а затем так ответил на благодарности пожилого: «Не стоит благодарить. Никому не позволено оскорблять и обижать рабочий класс. А если унижают и обижают – надо давить на месте любую сволочь».

Дальше они оба сели в подошедший автобус и уехали, а минут через пять приехала скорая помощь и забрала всех четверых — этих двоих придурков и их девок.

Вот такая была история. Я её рассматриваю, как одно из направлений классовой борьбы. Ведь массовыми действиями рабочего класса, которые мы, в основном, и понимаем, как классовую борьбу, эта борьба отнюдь не ограничивается. Она идет везде и всегда, пронизывать все отношения в обществе – от личной драки с подонками и обидчиками до самых широких политических мер. И тут должно быть так: ударили или оскорбили одного рабочего – значит, ударили и оскорбили весь пролетариат, со всеми вытекающими отсюда последствиями, которые могут и должны быть выражены в непреложном правиле «наших бьют, все — в нападение на обидчиков!».

Жёсткая защита – везде и всегда – чести и достоинства каждого отдельного рабочего, а затем нападение на агентов буржуазии — есть часть войны против буржуазии. Без такой защиты и беспощадного укорота конкретным буржуазным и мелкобуржуазным хамам общая борьба пролетариата как класса будет только на словах. Потому что в большое и общее дело освобождения рабочих входит и масса таких вот маленьких эпизодов, в которых всё общество видит воочию огромную силу рабочего класса, а сам класс начинает оживать и уважать себя, начинает верить в свои неисчислимые силы, верить в то, что нет таких гор, которые бы он не смог свернуть на пути к свободе.

                                                                                     Наталья Заварзина»