Случай в школе искусств

В редакцию сайта пришло письмо от одного из читателей. Публикуем его с нашими комментариями.

На службе у буржуазного государства стоят государственные служащие. Пока трудящиеся разобщены и не организованы, эти служащие не боятся творить беззаконие над ними, не боятся пожирать и расхищать государственный бюджет, не боятся жалоб со стороны недовольных людей. Но стоит недовольным трудящимся объединиться, как старших и высших чиновников охватывает страх. Они прибегают к отчаянным попыткам запугать и разделить трудящихся, уцепиться и продержаться на своей паразитической должности хоть ещё какое-то время. Но если организация народа будет слаженной, сильной и единой, то никакой террор не остановит людей от борьбы за справедливость. Такой случай и произошёл в одной из государственных школ Узбекистана, в самой его столице.

Несколько лет тому назад в этой древней школе, некогда самой лучшей творческой школе республики, произошёл скандал. За тридцать лет буржуазной власти накопилось слишком много противоречий, которые привели учителей и родителей к взрыву недовольства. Пятнадцать лет директриса держала свою власть в этой школе, паразитируя всеми возможными способами и устанавливая фашистские порядки. Школа за время капитализма и её правления пришла в такой упадок, от которого может спасти только социализм. Ученики, завидя директрису за десятки метров, разбегались с криками, куда глаза глядят, топча под собой споткнувшихся. Тех, кто не успел убежать от неё, она ловила и заставляла выносить мусорные баки на помойку. Так мусорные баки всегда стояли пустыми. Но школьников не заставишь драить туалеты. На пятьсот с лишним школьников приходилось два туалета. Понятно, что один для мальчиков, а другой для девочек. Мимо мужского туалета можно было проходить лишь с противогазом. Смрад, антисанитария, испражнения на полу — вот как выглядел туалет. И так было изо дня в день. Остальные туалеты «принадлежали» учителям, которые запрещали детям ходить в них. По пути в туалет ученик мог натолкнуться на учительницу, которая поднимала дикий вопль, увидев школьника на «своей» территории. Либо же у учительских туалетов очень часто были «на дозоре» уборщицы, которые, завидев юркого ученика, проникшего в туалет, начинали с криками хватать его за руки и тащить по полу, угрожая пожаловаться руководству школы.

Уборщиц на всю школу было всего от двух до пяти. Все они выглядели страшно измученными и злыми. Они драили всю огромную школу так, как только могли. Спрашивается, где же остальные уборщики? Тут мы вспоминаем Н. В. Гоголя и его «Мёртвые души». В школе официально числилось 50 уборщиков. Все они были записаны как работающие, но то ли они были давно уволены, то ли вообще были действительно мёртвыми. За эти «мёртвые души» директриса получала тогда из казны огромные деньги: около 5 000$ в месяц. Школьники чувствовали несправедливость, что они должны из-под палки выносить мусор, но высказаться против всевластной директрисы было страшным «преступлением».

Так же были зажаты и учителя, которые вынуждены были вести бумажную волокиту, покупая бумагу на свои деньги. Они боялись выступить против директрисы, как и родители. Да и им было не до этого. Две ставки слишком утомляли учителей, и они думали только о том, как бы им скорее вернуться домой, ведь дома их ждут голодные родственники.

Всюду чувствовалась властная рука директрисы, затыкавшая рты всем тем немногим, кто осмеливались как-то выступить против неё. День ото дня становилось всё хуже. Прогулы уроков, мат и драки были в каждом классе. Только форма была у всех идеальная: тёмно-синие брюки да белая рубашка у мальчиков и такая же синяя юбка и белая рубашка для девочек. В сторону учеников сыпалось куча оскорблений за «непристойный» внешний вид и распущенные волосы. На учеников она зверски кричала, после чего ласково улыбалась, говоря: «Я же знаю, ты хороший ученик! Не делай так больше!»

Вышагивала она всегда гордо, высокомерно. Немудрено, ведь за её спиной стояли большие люди, укреплявшие её беззаконие.

Хулиганы и бандиты учились до самого выпускного. Драки и побои между учениками в школе были привычным делом. Интернат пребывал в ужасающем состоянии. Маленькие тесные комнаты, старые кровати и древний ремонт, отсутствие воспитательной и культурной работы превращали приезжих из области учеников, проживавших в интернате, в зверей, нападавших на маленьких детей за любое «не так» сказанное слово.

Не все эти ученики шли по направлению музыки. Родители отправляли их в эту школу потому, что в ней есть интернат, потому что она в столице, потому что в ней есть как музыкальные, так и общеобразовательные уроки, и потому, что она куда лучше простых общеобразовательных школ. Таким образом, можно избавиться от «назойливых» детей, а заодно и дать им хоть какое-то творческое образование, чтобы в любой момент ученик мог сыграть или спеть хоть где-нибудь и заработать денег, а в лучшем случае стать профессиональным музыкантом.

Ради сохранения своей власти директриса не боялась идти на преступления против детей. Она развела в школе наркобизнес. Дилером оказался старшеклассник, который поставлял «дрянь» ученикам старших и средних классов. От этих наркотиков дети превращались в безудержно смеющихся дураков, неспособных учиться и здраво мыслить. Мать этого дилера была очень близкой подругой директрисы и всегда защищала её от нападок со стороны учителей и родителей. За это директриса закрывала глаза на торговлю наркотиками в своей школе.

Потихоньку пропадали музыкальные инструменты со склада. То пропадёт пять электрических роялей, то саксофон, то скрипка… И так раз за разом. Потихоньку директриса распродавала школьный склад, получая огромные деньги за эти махинации. Так она, продавая инструменты и имея мёртвые души, накопила приличный капитал, на который смогла купить себе множество квартир. Для жизни в них, наверное? Ведь такому широкому человеку одной квартиры мало! Как бы не так! Она стала полноценным рантье, сдавая все эти квартиры на съём. Так «золота под драконом» накапливалось всё больше и больше, а школа всё сильнее разрушалась.

Старые учителя, получавшие неплохие зарплаты, почувствовали это беззаконие, весь этот беспредел, который учинила директриса в школе, и начали «топить» учеников. Некоторые учителя преподавали хорошо, некоторые не очень, но независимо от успеваемости ученика, учителя всё равно часто портили оценки. Даже если работа была выполнена без изъянов, учителя могли придраться к почерку и придумать, таким образом, ошибки. Или сказать, что такое-то музыкальное построение сделано неправильно, и поэтому приходилось прочёсывать весь учебник, чтобы найти доказательство, что это построение правильно. И не факт, что если ученик докажет свою правоту, то в журнал будет поставлена оценка. Приходилось напоминать учителям о том, что они должны ставить не только плохие, но и хорошие оценки в журнал. Ещё одним способом вымогательства была травля, унижения и оскорбления, обвинения в бездарности, в отсутствии таланта и в неуважении к старшим. Травили даже детей, которые по причине родовой травмы не могли так же быстро соображать, как и здоровые дети. Занимались этим в основном музыкальные теоретики. Конечно же, не все учителя были такими наглыми и продажными. А ученики, попавшие к таким наглым учителям, порядочные, способные, вынуждены были покорно идти к ним на поклон, принося им большие деньги за частные уроки ради хороших оценок. Снова же директриса этого «не замечала». Да и директриса постоянно собирала деньги с родителей на благотворительные фонды, на занавески и прочие предметы потребления.

В позднее советское и раннее постсоветское время ученики этой школы выезжали с конкурсами в США, Европу и Азию. Теперь же ученики стали выезжать лишь в Ботанический сад и горы, и то пару раз за десяток с лишним лет обучения.

В школу за деньги попадали дети, абсолютно не обладавшие музыкальными способностями. Так школа превратилась из классической музыкальной в какой-то большой бездарный кружок. Во многих русскоязычных классах больше половины стали занимать эстрадные вокалисты, которые пели без нот, слушая минусовку и читая текст с телефона. У них не был поставлен голос, они не знали технику правильного дыхания и пели ужасно грязно. Все они когда-то были инструменталистами, но, не желая прилагать усилий к учёбе и в некоторых случаях терпеть унижений от своих педагогов, ушли на вокал, думая, что это легко. Во многих классах не было пианистов, а была только одна флейта, одна скрипка и один кларнет.

Конечно же, с такой обстановкой в сфере музыки в школе не могло идти и речи о какой-либо действительно творческой музыкальной инициативе. На всю школу было всего два вокально-инструментальных ансамбля: один джазовый, который играл одни и те же песни, и эстрадный, который играл каждый раз разные песни. Но звучали они оба одинаково ужасно, несмотря на то, что в них входили «лучшие» музыканты школы.

В школе система отопления была устаревшей, и её никто не обновлял, и батареи были едва тёплыми, а иногда вообще отключались. Дети часто заболевали от холода, сидя неподвижно в течение двух или трёх часов, занимаясь в оркестре в большом зале несколько раз в неделю.

Охрана школы также была слаба. Один лишь добрый охранник, которого так полюбила вся школа, восседал в своей маленькой коморке с тусклым светом, смотря новостные каналы. Но был также ещё один охранник, который был настоящим буржуем, имевшим фабрику. Он должен был платить алименты, поэтому, не желая раскошеливаться, он передал своё предприятие то ли родственнику, то ли знакомому, и устроился работать охранником. Конечно же, при такой ситуации он мог жить спокойно, получая мизерную зарплату, но фактически продолжая получать прибыль с предприятия. Свои обязанности охранника он выполнял плохо. Дети спокойно гуляли по всему городу во время уроков, ходили в кафе и даже пили там алкоголь, после чего спокойно возвращались на уроки. Вот только родителям в школу вход был строго воспрещён. Как бы родители не выведали ничего о проделках директрисы!

От редакции. Так значит, охрана всё же была по-фашистски хорошей, если школа закрыта от родителей. Если в школе вообще нет охраны или есть старичок — божий одуванчик, это намного лучше для трудящихся, чем когда в школе стоит взвод Росгвардии с оружием, а школа обнесена лагерным забором. Убери завтра фашистскую охрану школ — и быстро выяснится, что «терроризм», «защита детей от угроз» и т. п. — это всего лишь ширма, за которой правительство превращало школу в дневную фашистскую тюрьму для малолетних, где власти могли безнаказанно калечить детей физически и умственно, воспитывать из них покорных, забитых и запуганных рабов капитала. Настоящее воспитание и безопасность своим детям может дать только сам организованный пролетариат, а не фашистское правительство с его концлагерями и «хорошей охраной».

К директрисе пытались подойти со всех сторон, чтобы хоть как-то найти её уязвимое место, но всё тщетно. Это была, казалось, неприступная крепость. Но брешь в крепкой стене не могла не появиться. Всё это началось совершенно неожиданно.

В школьной столовой, за которой не было никакого контроля, развелись тараканы. Если нитки в лагмане и мух в супе можно было терпеть, то тараканы стали уже последней каплей. Они ползали по бутербродам, хот-догам и посуде. Ученики, в ужасе видевшие это, бежали рассказывать это своим любимым учителям и родителям. Отклик на это нашёлся от очень смелой учительницы английского языка, бойкой, боевой женщины. Ученики любили учительницу за её темперамент, привлекательную внешность и за то, что она шла навстречу ученикам, а ещё она умела держать порядок в классе. Она, наслушавшись этих историй от учеников, решила начать продавать своим ученикам собственноручно выпеченные пирожки. Это дело не могло не привлечь внимания школьной столовой. Между ней и учительницей начались трения. Начальница столовой «накатала» на учительницу жалобу, что мол, она может отравить учеников пирожками. Пришла проверка и пригрозила ей, но из учеников никто не отравился, поэтому и раздуть из этого дела ничего не особо не получилось. Но пирожки она продавать перестала. И поэтому, возмутившись этим, учительница по английскому вызвала санэпидемстанцию с проверкой в столовую, однако либо санэпидемстанция не пришла, либо ничего не предприняла (муж начальницы столовой работал в органах).

От всех этих проверок начальнице столовой стало плохо с сердцем. Тогда столовая решила окончательно расправиться с «буйной учительницей». Всё дело в том, что у начальницы школьной столовой в этой же школе работал её сын, занимавший должность главного по воспитательной части в заведении. Задачи воспитателя — кричать на детей за «неподобающую» одежду и проводить с ними воспитательные беседы. Эта должность стоит недалеко от завуча и директора и имеет огромное влияние на всю школу. Конечно же, к учительнице по английскому пришла разбираться не сама начальница столовой. Вместо этого к ней направился сын -«воспитатель» с «миссией» отомстить за мать.

Шёл урок английского. Мягкий свет пробивался сквозь окна просторного класса. Дети седьмого класса копошились в своих рюкзаках, тихонько разговаривали о чём-то своём, усердные отличники напряжённо выполняли задания, а учительница просматривала документы в компьютере. Тут неожиданно раздался грохот в дверь. Она распахнулась, и за ней появился коренастый «воспитатель». «Живо вышли вон все из класса! Быстро!» — заорал он и приказал детям выйти из класса. Дети с недоумением посмотрели на него. Тогда он схватил одну девочку за руку и отшвырнул её со всей силы. Испуганные ученики побросали свои вещи и с криками побежали за дверь. «Воспитатель» направился к учительнице, громко топая и гневно сжимая кулаки. Тут он остановился перед ней и со всей силы ударил кулаком по столу. «Ты! Попробуй хоть ещё слово сказать!» — заревел он. «Уйди. У меня урок. Вышел вон!» — строго ответила учительница. «Отстань от моей матери! Я в последний раз тебе повторяю!» — ещё громче закричал он. Недалеко в «закутке» стояли семиклассники. Девочки дрожали, кто-то плакал. «Рука болит…» — заныла одна девочка. Мальчики стояли в растерянности. Спустя несколько секунд дверь класса распахнулась и из неё вылетел «воспитатель». «Ты ещё об этом пожалеешь! Сука!» — выпалил он и со всей силы пнул дверь класса. Когда он удалился, дети тут же побежали к учительнице. «Не бойтесь, он меня не ударил. Всё хорошо, садитесь по местам», — успокоила их учительница. Урок как бы продолжился.

Через час отряды полиции высадились в школе, проникли в кабинет завуча, поддержавшей учительницу английского языка, и чуть ли не за волосы выволокли её из школы вместе с учительницей английского и со всей силы забросили двух женщин в автозак. Их отвезли в участок, где стали угрожать им. Полицию вызвал «воспитатель» с помощью своего отца. Директриса поддержала в этом «воспитателя». Учительницу и завуча отпустили из участка спустя несколько часов.

Конечно, на это не могли не отреагировать родители семиклассников. В родительских группах началось такое движение, какое никто никогда в школе не видел. Родители «перешагнули» директрису, понимая, что она ничего не сделает «воспитателю» за эту хулиганскую выходку. Они стали писать во все инстанции, президентский портал и суды. Возглавила этот «поход» против несправедливости завуч, до этого бывшая верной сторонницей директрисы. Завуч и директриса были чуть ли не родственницами. По неведомым причинам до открытого конфликта директриса и завуч поругались. Завуч после этого «рейда» заручилась поддержкой родителей. Тут же практически все родители класса поддержали завуча и учительницу английского.

Родители стали писать в инстанции, чтобы «воспитателя» уволили из школы. «Дала заднюю», к большому удивлению, мать получившей синяк от «воспитателя» девочки. Сестра этой девочки заканчивала школу, и мать побоялась, что директриса «завалит» её перед выпуском. Отец этой девочки работал в соколиной службе в аэропорту и не был уж больно богатым. Он тоже струсил, и вся семья девочки сказала, что не имеет претензий к «воспитателю». Однако разбирательство продолжилось и привело к тому, что «воспитателю» органы приписали статью за мелкое хулиганство. Однако его никто не снял с должности. Его лишь формально понизили в ней до «лидера молодёжи». Хулиган продолжил «воспитывать» детей.

Бойких родительниц класса директриса вызвала к себе, чтобы попросить их отозвать все заявления с инстанций, которые не устраивают её. Родители поставили условие, что отзовут заявления, если она уволит «воспитателя». «Нет. Не уволю. Это моя школа. Здесь порядок навожу я», — сухо ответила директриса. «Это не ваша школа! Это государственная школа!» — громко ответила ей на узбекском одна из родительниц. «Давайте так: за дверью стоит наш лидер молодёжи. Он сейчас зайдёт и попросит у вас прощения. На этом и разойдёмся», — улыбнулась директриса. В кабинет завалился «воспитатель», неловко переминаясь с одной ноги на другую. «Извините, пожалуйста», — тихо проговорил он. «Иди ты к чёрту! Не отстанем мы от тебя!» — закричали родители. Директриса сжала зубы. «Ладно. Посмотрим», — прошипела она.

Снежным комом стали обрастать заявления со всех сторон не только на «воспитателя», но и на директрису. Начались проверки в школе.

Вспомнили дело о наркотиках. Дилер почему-то сам «вкинулся» своей же наркотой и чуть не помер в школе. Родители и некоторые учителя потребовали отправить его и его клиентов на экспертизу. Конечно же, дилера и его клиентов отправили на экспертизу. Но к «великому удивлению» экспертиза «ничего не выявила». Возмутившись этими «неоправданными» экспертизами, мать дилера начала активно поддерживать директрису в этих разборках, «катая» ответные жалобы на школьную оппозицию и помогая директрисе держать своё место.

На одном из родительских собраний в большом зале на сцену вышел худощавый молодчик, бывший помощником или заместителем «воспитателя». Он вышел на сцену, поправил свой костюм и начал речь: «Родители седьмого класса! Я знаю, что сейчас у нас нелёгкие времена. Начались судебные разборки. Но как же можно обвинять нашу директрису? Она прекрасный человек! Она так много сделала для нашей школы! Всё на ней держится!» Послышались неодобрительные возгласы. Тогда он стал «наезжать» на родителей. Наконец, его терпение лопнуло, и он, грозно махнув рукой в зал, закричал: «Был бы у меня автомат, я бы вас всех тут расстрелял!» В зале раздались ахи. Родители направились в прокуратуру, чтобы пожаловаться на эту угрозу. В ответ прокурор ответил: «Ну что я могу поделать? Мало ли чего он сказал. Он же сказал «бы», а это не означает, что он это сделает. Я не могу за это его наказать». Родители заявили: «Но он же направил в нашу сторону угрозу!». «Ну, он же не расстрелял вас, верно? Поэтому наказать я его не могу», — развёл руками прокурор.

Завуча уволили. Ушла учительница английского. Но они продолжили борьбу против директрисы-тирана, объединившись с боевым комитетом родительниц седьмого класса. Узбекские классы не присоединились к борьбе. То ли они не хотели конфликтовать с директрисой, то ли им не было дела до всех этих конфликтов. Вообще между узбекскими классами и русскоязычными будто стоит невидимый барьер. Может, языковой, может, культурный. Но это два разных мира в одной школе, которые очень редко соприкасаются. Мужья родительниц тоже остались в стороне, но зато к этой борьбе подключились многие учителя школы, долго таившие злость на директрису за неоплаченную работу.

До запрета законом принудительных работ для учителей, директриса в августе заставляла учителей убирать школьную территорию и окучивать деревья, тем самым получая деньги в карман за «мёртвые души» уборщиков и садовников. Июнь и июль оплачивается учителям как отпуск, а август, когда педагоги приходят в школу готовиться к учебному году, уже должен оплачиваться зарплатой. Теперь же учителей нельзя было заставить мести двор. Теперь в августе директриса заставляла педагогов подписывать «по собственному желанию» отпуск без сохранения содержания и тем самым получала к себе в карман зарплаты учителей за август, выбрасывая эти заявления в помойку.

Некоторые учителя встали на сторону директрисы. Одна из учительниц на уроке сказала одному семикласснику угомонить его мать, чтобы она перестала лезть к директрисе. Но такие учителя получили массовое неодобрение со стороны родительниц и других учителей. Они вынуждены были «уйти в подполье» и перестать открыто поддерживать директрису. К недовольным учителям подключились остальные обиженные на директрису, и дело приобрело огромный масштаб. Газеты кипели заголовками о судьбе этой школы. Прокуратура стала частым гостем в школе. Находили сотни правонарушений. Противоречий и недовольства накопилось так много, что директрису уже просто нельзя было оставлять на этой должности. На неё завели такое дело, что она должна была отбывать срок в колонии, но в то же время она продолжала оставаться директрисой. Спас её ныне покойный бывший министр культуры и сенатор, у которого она, по слухам, была вне закона второй женой. Но от снятия с должности он её спасти не смог, хоть школа и относится к министерству культуры. Спустя чуть ли не год с лишним она последней ушла из школы после её «воспитателей».

Завуч, не получавшая никакой зарплаты на протяжении этих судебных разборок, смогла всё-таки вернуть свою должность и добиться выплат. Но, вероятнее всего, все эти полученные деньги были потрачены на адвоката. Директриса была снята с должности, но в колонию не отправлена. «Воспитатель» потихоньку карабкается по карьерной лестнице, но уже не в школе. Его помощник, грозивший расстрелять родительниц, подрабатывает, чем есть. Наркодилер закончил школу и вместе со своей матерью навсегда удалился от неё. Через некоторое время покинул школу охранник-буржуй, которого всё-таки отыскала жена. В школу пришёл новый директор. А учительница английского, очень желавшая вернуться в школу победительницей, не была принята на работу новым директором, скорее всего, из-за её большого стремления к справедливости.

Так и закончилась вся эта эпопея в школе, построенной при Сталине и некогда бывшей самой лучшей творческой школой республики. Новый директор начал проводить более «либеральную» политику. Родители спокойно ходят по школе и могут больше не опасаться охранника. Нет больше назиданий за форму и внешний вид, и теперь ученики сознательно ходят в отрепьях, а мальчики отращивают длинные, как у девочек, волосы. Контроль над работой учителей ведётся слабый, и теперь дети спокойно курят электронные сигареты при них. Хотя пару раз приходила проверка и ругала школьников. Да и при директрисе пьяные школьники лежали с разбитыми головами в туалетах. В классах, а особенно старших, все общеобразовательные уроки ведутся очень расхлябанно. Учителя, измотанные двумя ставками, чуть ли не спят, ученики, проводящие в школе по 8-10 часов, тоже не могут нормально заниматься. В классах царит атмосфера некоего расслабления, когда никто не думает ни о чём и ничем не занят. Некоторые школьники лежат друг на друге, отдыхая, другие играют в мобильные игры, остальные спят. Ученики всё также ходят пить алкоголь в соседнее кафе и всё так же гуляют по городу во время уроков. Мусор теперь их не заставляют выносить, и поэтому теперь на каждом этаже лежат горы мусора вокруг доверху набитых урн. На полтысячи учеников всё так же приходится два туалета. Учителя всё так же продолжают вымогать деньги с учащихся. Начался «капитальный» ремонт в одном из корпусов, но в реальности косметический ремонт этот затянется на несколько лет. В огромном трёхэтажном здании бьют в потолок молотками 3-5 работяг. Отопление всё так же страдает, и дети всё так же мёрзнут в большом зале во время репетиций оркестра и возвращаются домой больными. «Мёртвые души» не «воскресли».

Хороший имидж школы до сих пор кое-как держится лишь благодаря самым талантливым за время независимости выпускникам этой школы из 2000-х и 90-х. Более старых выпускников помнят лишь интеллигенты, родившиеся в СССР. Но, кончено, все уже знают, что эта школа скатилась. В ней учатся как дети мелкой буржуазии, государственных служащих, низших служащих, интеллигенции, так и простых работяг. Дети буржуа, отучившись несколько лет или месяцев в этой школе, просят своих богатых папочек и мамочек забрать их в частные школы, что мамы и папы, конечно же, делают. Лишь немногие дети буржуа остаются в этой школе, найдя себе друзей и не желая оставлять их. Конечно же, в частных школах дела обстоят куда лучше.

По сути, всё осталось практически так же. Школа стала потихоньку разочаровываться в новом директоре. Героическая борьба, по сути, ни к чему не привела, кроме смещения одного служащего и замены на другого. Весь энергичный запал был потрачен на директрису и на нового директора, его ещё долго придётся ждать. Да и удаётся пока новому директору кормить ложными обещаниями родителей и учителей. Так и прошёл маленький, но героический эпизод борьбы против «государства в государстве».

Товарищ К.

От редакции. Обычный случай схватки стихийных трудящихся масс с буржуазией и её государством. В чём главный недостаток борьбы трудящихся? В неорганизованности масс. В чём огромная сила этих масс? Она тут же выступает наружу, как только трудящиеся пытаются организоваться и вести борьбу за свои интересы монолитно, дружно, по правилам военного искусства. Чего больше смерти боятся власти? Именно этого, боевой самоорганизации трудящихся, их объединения для борьбы за ту или иную свободу, интерес, право, нужду. Когда буржуазия отступает перед трудящимися? Когда они могут добиться своего? Когда они перестают просить и жаловаться, а массово наступают на власть и требуют своё. Когда массы берут власть в ежовые рукавицы и ставят её в осадное положение, не поддаваясь на запугивания и стойко сохраняя свои ряды. Когда простые люди в ходе борьбы с буржуями сами, на свой лад, приходят к элементам самоуправления, начинают чувствовать, что тот или иной вопрос, власть по тому или иному делу надо брать в свои руки и решать самим, простым, явочно-народным, пролетарским порядком. Ибо иначе ничего не добиться. Когда в стычках и борьбе с правительством трудящиеся массы почувствуют свою силу и мощь, научатся бить врага, перестанут ждать милостей от власти, — тогда события, вроде описанных выше, приобретут совсем другой оборот. С бандой фашиствующих уголовников из школьной администрации было бы покончено быстро, решительно, со всей пролетарской ненавистью к классовому врагу.

Так обязательно будет.