Махаевщина и анархо-махновщина

Начало    Продолжение

Махаевщина

Своеобразным сочетанием анархизма и плохо поня­того марксизма является течение, получившее назва­ние „махаевщина“. Основатель этой теории — Ян-Вацлав Махайский, писавший под псевдонимом А. Вольский, находился в конце 90-х годов в сибирской ссылке.

Будучи сослан как социалист, Махайский под влия­нием анархистских идей создал собствен­ное учение, получившее некоторое распространение после революции 1905 года.

Я.В.Махайский

От марксизма Махайский позаимствовал теорию классового строения общества и учение о классовой борьбе, но при этом считал, что, кроме общеизвестных борющихся между собой общественных классов — буржуазии и пролетариата, феодалов и крестьян, суще­ствует еще один класс — интеллигенция.

Среди мар­ксистов сторонником этой точки зрения был Карл Каутский, некоторое время пользовавшийся авторитетом в качестве проводника идей Маркса и Энгельса. Вопросу о классовой природе интел­лигенции Каутский посвятил специальную статью, вышедшую на русском языке под названием «Интел­лигенция и социал-демократия». Еще раз к этому вопросу Каутский возвращается в своей книжке «Социальная революция». Точка зрения, развиваемая Каутским, сводится к тому, что капиталистический строй создает весьма благоприятные условия для роста интеллиген­ции. «Образуется новый, количественно очень силь­ный и беспрерывно увеличивавшийся класс, прирост которого иногда в состоянии покрыть убыль в среднем сословии, убыль, вызванную упадком мелкого производствам». В другом месте Каутский пишет: „В лице интеллигенции возникает новый средний класс, созданный отчасти потребностями капитали­стического производства, а отчасти мелкого производ­ства; этот средний класс и по численности своей и по своему значению, постоянно растет сравнительно с мел­кой буржуазией. Но в этом классе, вследствие чрезмерного предложения рабочих сил, все больше и больше развивается недовольство. Рост интеллигенции и рост ее недовольства — эти два важных момента побуждают социал-демократию обратить на этот класс свое вни­мание»[1]. К этому вопросу Каутский возвращается и в других местах, углубляя и развивая ту же точку зрения.

Как видим, бытующие сегодня в нашей буржуазной постсоветской России среди правых и значительной части левых ложные воззрения о так называемом «когнитариате» исторически имеют под собой все то же оппортунистическое основание.

Среди марксистов у Каутского в этом вопросе было тогда, в начале XX века,  немало последователей. К ним относился, например, в свое время известный А. Изгоев, позже закономерно дезертировавший в лагерь злейших врагов марксизма и революции. „Современное обще­ство,— писал Изгоев,— в отличие от того, как полагал Маркс, делится не на три, а на четыре великих класса: землевладельцев, капиталистов, физических рабочих и умственных работников»[2]. Напомним, что настоящие марксисты считали и считают интеллигенцию не само­стоятельным классом, а социаль­ным слоем, не имеющим своих самостоятельных классовых интересов.

Опираясь на ложные взгляды некоторых марксистов на интелли­генцию, Махайский, а вслед за ним другой теоретик этого учения, Е. Лозинский, развивают теорию клас­совой самостоятельности интеллигенции до ее логиче­ского конца.

„Во всех странах, во всех государствах,— пишет Махайский,— существует громаднейший класс людей, которые вовсе не имеют ни промышленного, ни торгового капитала и вместе с тем живут, как настоя­щие господа. Это класс образованных людей, класс интеллигенции. Они не владеют ни землей, ни фабрикой, ни мастерской, а пользуются не меньшим грабительским доходом, чем средние и крупные капи­талисты. Они не имеют собственных предприятий, но они такие же белоручки, как средние капиталисты, так же, как и те, всю жизнь свободны от ручного труда, и если участвуют в производстве, то лишь как упра­вляющие, директора, инженеры, т.-е. по отношению к рабочим, к рабам ручного труда являются такими же командирами и господами, как и предприниматели — капиталисты»[3].

Е. Лозинский развивает такую же точку зрения:

«В числе современных общественных классов крупное место занимает интеллигенция — класс умственных ра­ботников. В основе его материального существования лежит огромная и все растущая общественная сила — умственный труд, веками накопленное и в его руках со­средоточенное знание: искусства и науки. Эти знания, находящиеся в монопольном наследственном владе­нии интеллигенции, и являются той основной скреп­кой, которая делает из нее совершенно особый само­стоятельный класс и именно класс умственных работ­ников. Интеллигенция есть класс уже потому, что члены ее связаны общностью одного из корен­ных, присущих данному обществу источ­ников дохода, т.-е. знаниями, умственным трудом, в результате которого получается и особый вид до­хода — гонорар, жалованье, содержание.»

«Но интеллигенция есть класс еще и потому, что членам ее присуща также „общность», а именно: общность основных экономических интересов, естественно вытекающая из первой коренной общности. Равным образом, интеллигенция отвечает всецело и третьей части нашей установленной выше формулы, так как ей присуща общность большей или меньшей противопо­ложности ко всем остальным основным экономически антагонистическим группам, т.-е. классам.»

«Итак, интеллигенция есть класс, владеющий осо­бого рода собственностью, являющейся результатом эксплуатации (а именно: знаниями и дипломами) и дающей обладателям ее возможность привилегирован­ного существования и дальнейшей эксплуатации.»

«…Интеллигенция есть класс, по самой своей при­роде привилегированный и эксплуататорский.

То обстоятельство, что интеллигенция не занимается непосредственным ограблением рабочих, дает ей воз­можность скрываться и прятать свое эксплуататорское лицо. Но факт ее соучастия в поглощении части при­бавочной стоимости остается фактом. Этому уяснению эксплуататорской физиономии интеллигенции способ­ствует то, что ей принадлежит преимущественное, по­чти монопольное право на владение всеми духовными благами, переходящими в рамках этого класса по на­следству.»

Таким нехитрым способом, махаевцы твердо устанавливают ха­рактерные признаки интеллигенции как класса эксплуататоров, заключающиеся, во-первых, в соучастии в грабительских нетрудовых доходах за счет рабо­чего класса, во-вторых, в сохранении наследственного права на образование, на накопление умственного ка­питала.

Правда, интеллигенция в свою очередь также под­вергается в большей или меньшей степени эксплуатации со стороны класса капиталистов, вот почему, ведя борьбу против рабочего класса, она борется одновре­менно и против буржуазии, но все же интересы интел­лигенции в отношении к рабочему классу, как полагали махаевцы,  совпадают с интересами капиталистов.

«Как ни антагонистичны, — пишет Е. Лозинский, — интересы капиталистической буржуазии, владельцев средств и орудий производства, с одной стороны, и класса умственных работников — с другой, но антаго­низм этот не так велик, не так непримирим, как тот, который существует между этим последним классом, с одной стороны, и пролетариатом — с другой.»

«Как бы ни ссорились между собой привилегиро­ванные и эксплуататорские слои общества из-за боль­шего или меньшего права участия в грабеже, их соеди­няет кровная связь паразитического происхождения, в жилах их течет все та же „благородная господская кровь“ потребителей неоплаченного труда, аматеров прибавочной стоимости. Это сродство душ, это взаим­ное тяготение двух родственных друг другу социаль­ных элементов неудержимо проявляется в революцион­ной деятельности социалистической интеллигенции даже в наиболее героические ее эпохи.»[4]

Двусторонняя классовая борьба интеллигенции на­правлена, по мнению махаевцев, главным образом, про­тив пролетариата, который интеллигенция тем цинич­нее стремится обмануть, чем больше она эксплуатирует и грабит его. Будучи в ряде других сравнительно молодым общественным классом, интеллигенция быстро усвоила все звериные черты, свойственные всем эксплуататорам.

Изображая интеллигенцию как самостоятельный об­щественный класс со всеми вытекающими отсюда по­следствиями, махаевцы неизбежно должны были прийти к выводу о самостоятельной, только классу интелли­генции свойственной, классовой идеологии. Этой клас­совой идеологией интеллигенции, как считали махаевцы, и является социализм.

Социализм, по их мнению, есть сознатель­ным обманом, придуманный интеллигенцией для за­воевания рабочих масс. Социализм чужд интересам рабочего класса, и будущее социалистическое госу­дарство, которое сулит интеллигенция рабочему классу, является ни больше, ни меньше как царством, в котором безраздельно будут господствовать образованные слои общества. Если при капиталистическом строе класс интеллигенции является классом-эксплуататором второго разряда, классом, соподчиненным классу капита­листов, то после революции, с установлением социалистического строя, когда капиталисты будут свергнуты, управлять всем обществом будет только интелли­генция, а значит она и станет эксплуатировать рабочих.

Отсюда вытекают все нападки махаевцев на социал-демократическое движение, выступления против его руководителей и против марксизма как теоретической основы этого движения.

По мнению махаевцев, интелли­генция создает социалистические организации, в ко­торые вовлекает рабочих для того, чтобы создать для себя руководящие посты. Но интеллигенты делают это не как представители буржуазии или мелкой буржуа­зии, а как представители именно самостоятельного общественного класса, стремящегося к утверждению своего господства и расширению своего влияния, на­правленного к пленению широких масс пролетариев и крестьян. Отсюда вывод: социализм есть не что иное, как порождение интеллигенции, отвлекающей рабочих от борьбы за свои непосредственные, кровные экономи­ческие интересы и толкающей рабочих на путь политической игры, нужной только классу капиталистов и классу интеллигенции.

Интересно, что «аргументация» некоторой части наших левых, сугубых эмпириков, напрочь отрицающих всякую теорию, а значит и марксизм-ленинизм, генетически близки. Все те же самые песни о партийных функционерах-интеллигентах, которые со своим научным социализмом только и стремятся, что сесть на шею рабочему классу.

Нападки махаевцев на теорию и практику социал-демократов большей частью были заимствованы из анар­хистских источников, и хотя они отличались очень большой резкостью, но все же не обладали такой обоснованностью по сравнению с боевой литерату­рой анархистов, которые гораздо эффектнее спекулировали на обывательских, индивидуалистических настроениях масс.

Социализм, по мнению махаевцев, выгоден только интеллигенции. Для рабочих социалистический строй будет таким же миром неволи и рабского труда, как и капиталистический строй. «Обобществление средств и орудий производства,— говорит Лозинский,— вопреки обычному представлению, не уничтожает кор­ней рабочей неволи, не устраняет коренных причин раб­ства и эксплуатации. „Обобществление” есть формула эмансипации лишь одного из господствующих классов, а именно — класса умственных работников. Обобществле­ние освобождает не рабов ручного труда, а интелли­генцию от подчинения капиталистам и капиталистическому государству; оно ведет к укреплению клас­сового рабства, к упрочению рабочей неволи»[5].

В качестве аргумента в пользу того, что интелли­генция вовсе не намерена покончить с эксплуатацией, махаевцы приводили цитаты из трудов виднейших марксистов, где говорится о том, что экспроприация капиталистов может происходить с использованием выкупа. Ма­хаевцы считают это обстоятельство доказательством того, что интеллигенция не желает вступить на путь революционной борьбы против буржуазии, она вместо революции, спешит договориться с буржуазией, соблазнить ее перспективой богатого выкупа.

Изображая социализм как идеологию интеллигенции махаевцы считали, что единственными непримиримыми борцами за интересы рабочего класса являются они сами.

Но махаевцы не ограничиваются на­падками на интеллигенцию. Они шли дальше. Кое-где они высказывали мысль, что и рабочий класс является классом привилегированным и реакционным. Поэтому махаевцы не возлагали на рабочих больших надежд в смысле проведения в жизнь высоких идей теоретиков махаевщины. Непригодность рабочего класса в каче­стве борца за идеалы махаевщины объяснялась ими тем, что он, по мнению махаевцев, развращен экономи­чески и политически. На рабочий класс вредно влияет аристократическая верхушка — слой квалифицированных рабочих, хорошо оплачиваемых и потому враждебных истинно-революционному движению. Эта рабочая аристократия делает рабочий класс восприим­чивым к социалистической агитации интеллигентов и абсолютно глухим к революционным при­зывам махаевцев.

Забраковав рабочий класс как носителя революцион­ных идей, махаевцы пытались найти для себя точку опоры в какой-либо иной общественной группе. Ну и как большинство анархистских течений, опору для себя они нашли в безработных, босяках и хули­ганах. От деклассированных люмпен-пролетариев ма­хаевцы ждали революционного воздействия на усы­пленный интеллигентским социализмом пролетариат и самой активной борьбы против командующих классов. В восхвалении хулиганских элементов махаевцы доходили до того, что восторгались даже погромными «подвигами» черносотен­ных банд, занимавшихся откровенной уголовщиной:

«Политическая революция, — пишет Махайский, — неизбежно должна была готовить против себя черные сотни из голодных русских масс. Буржуазная рево­люция ничего не может дать этим людям: в черных сотнях им хоть предоставляют иногда богатые инородческие магазины»[6].

Характерно для махаевцев, восстающих против мо­нополии интеллигенции в образовании, то, что они образцом для рабочего класса ставят самые отста­лые, самые бессознательные элементы. «Для рабочего революционера,— пишут махаевцы,— никакого перевос­питания всероссийского «хулиганства» не требуется… Необходимо, чтобы всех рабочих столь же невозможно было соблазнить политической свободой, как и хули­ганов. Необходимо, чтобы рабочие требовали от обра­зованной буржуазии, как это делают хулиганы, не политических прав, не красивых идей и воспитания, не краснобайства, а самых настоящих денег»[7].

Таким образом, мы видим, что махаевцы не связы­вают осуществления своих идей с ростом сознатель­ности рабочего класса. Наоборот, они превозносят элемент стихийности, неорганизованности, отбрасывая тем самым протестное движение на десятилетия назад, возвращая его к первобытным способам борьбы — к избиению хозяев, разрушению машин, разгрому и грабежам и т. д.

«Свободный, по одному уже отчаянному положению, от всевозможных профессиональных, кооперативных и т. п. увлечений, не одураченный воздействием со сто­роны нашей либеральной и социалистической интел­лигенции, равнодушный ко всякой „политике» и вер­ным чутьем предугадывающий в лице всех современ­ных краснобайствующих политиканов своих злейших и опаснейших врагов, сосредоточенный вниманием вокруг одного лишь, пункта, но основоположного, все остальное обусловливающего — пункта карманного, экономического, воинствующий „хулиган» способен внести в остальную рабочую среду живую отрезвляю­щую струю здравого пролетарского смысла, разгадав­шего, наконец, где раки зимуют и что надо делать и чего не делать в интересах пролетарского освобо­ждения»[8].

Махаевцы рассчитывали, что стихийная революцион­ность этой хулиганствующей среды внесет боевую струю в низшие слои рабочего класса, которые вместе с безработными по­ведут борьбу против окопавшихся на производстве квалифицированных рабочих.

По мнению махаевцев, квалификация рабочей силы, так же как образование у интеллигенции, получается путем «вложения части прибавочной стоимости». Правда, эта прибавочная стоимость дается квалифи­цированным рабочим в виде высокой заработной платы, но и это обстоятельство ставит рабочих высокой ква­лификации в привилегированное положение, дающее возможность, если не им самим, то их потомству вы­браться из каторжного положения эксплуатируемых на путь приобщения к интеллигенции и, следовательно, на путь эксплуататорства и угнетения масс.

Ориентация на безработных, на люмпен-пролетариат — одна из многих черт, роднящих махаевцев со всеми другими оттенками анархизма в России. Вместе с прочими анархистскими группами махаевцы думали осу­ществить социальный переворот только при помощи общественных подонков, вопреки желанию интеллигенции и верхушки рабочего класса. В то же время махаевцы отличались от других анархистских груп­пировок тем, что твердо и последовательно стояли на точке зрения классового деления общества.

Сами махаевцы, в лице своих теоретиков, не счи­тали себя анархистами и даже нередко нападали на анархистов не менее ожесточенно, чем на социал-де­мократов. Махаевцы упрекали анархистов в том, что они недостаточно решительны в борьбе против эксплу­ататоров. Вождя анархистов Кропоткина они обвиняли в том, что он придает значение свержению са­модержавия как этапу, приближающему к целям анар­хизма. Другим грехом западноевропейского анархизма махаевцы считали то, что он стремится к легализа­ции и к открытому существованию своих организаций в рамках капиталистического строя. Анархисты, по мнению махаевцев, отделываются словами вместо того, чтобы путем организации рабочего конспиративного заговора подготовить нападение на буржуазию и ее правительство.

Отношение махаевцев к государству страдает неяс­ностью. С одной стороны, они вместе с другими анар­хистами отрицали государство, считая его при всех условиях вредным и эксплуататорским. С другой же стороны, махаевцы предлагали массам безработных предъявлять свои требования именно к государству.

Махаевцы относились отрицательно к профес­сиональным союзам и не признавали никакой программы-минимум. Их же собственная программа-максимум была практически не разработана. Рабочие должны были, по мнению махаевцев, бороться „за достижение наи­высшей платы за ручной труд“, за уничтожение безработицы. Для осуществления этого необходим все­мирный заговор, всемирная рабочая стачка — восстание. Вот, собственно, и весь путь к счастью, указанный ими.

Н.Махно

Анархо — махновщина

Среди русских анархистов начала XX века, как мы указывали в предыдущих главах, преобладало течение анархо-коммунистическое. В 1917 году, от Февраля к Октябрю, анархисты-коммунисты выступали в качестве дезорганизующего фактора по отношению к прави­тельству Керенского. Что же касается синдикалистов, то нужно сказать, что вокруг них собралась группа аристократов от анархизма, интеллигентов, слабо свя­занных с рабочей массой.

Анархисты-коммунисты имели довольно значитель­ные группы почти во всех центрах рабочего движе­ния. Но в них преобладали деклассированные эле­менты, а из рабочих, как и во время революции 1905 г., к ним тянулись самые отсталые слои, как, например, булочники. Если до Октября 1917 года анархисты-коммунисты сыграли некоторым образом положитель­ную роль, то после Октября роль их стала абсолютно отрицательной. Если задачи, поставленные большеви­ками до Октября, не вызывали в среде анархистов отрицательного отношения, то после победы пролетарской революции в процессе начавшейся гра­жданской войны анархисты не поддержали ни диктатуры пролетариата ни ее практических целей.

Как известно, гражданская война с наибольшей си­лой развернулась на юге. В России советская власть быстро справилась с контрреволюционными мятежами петербургских и московских юнкеров. На Украине же классовая война перепуталась с резко обострившимся наци­ональным вопросом, и гражданская война затянулась там надолго. В этой обстановке активизировались анархисты, которые использовали сложность ситуации для оттачи­вания своего теоретического и практического оружие про­тив большевиков, против пролетарской дик­татуры. В этот период анархисты стали выдвигать идею второго Октября. (Как сейчас, очередного майдана! «За любой шухер, кроме голодовки.» Мелкая буржуазия в своем репертуаре… А если серьезно, то это результат идейной нестойкости мелкобуржуазных слоев населения, отражение их двойственного классового положения, результат отсутствия твердой классовой позиции.)

В 1918 году на совещании анархистов всех оттен­ков была выдвинута идея „единого анархизма», т.е. та­кого объединения, куда вошли бы анархисты всех течений. На этом совещании был разработан первый опыт единой платформы и заложена общая для всех органи­зация, принявшая название „Набат». В период осуществления диктатуры пролетариата и свержения не только са­модержавия и помещиков, но и капита­лизма, анархисты пытались сказать свое особое слово, выдви­нуть свои, отличные от большевистских, задачи. Характерно, что эта попытка была сделана на юге, на Украине, где рабочий класс был сравнительно слаб и где доминирующее влияние принадлежит крестьянству.

1918 год и часть 1919 года проходили для анархистов в беспрерывных попытках организации сил. В поисках своей социальной базы, к которой, как мы знаем, анархисты относили прежде всего люмпен-пролетариат, опустившиеся и хулиганствующие элементы, они объединяются с „батькой» Махно, действовавшими с 1918 года со своими повстанческими отрядами сначала против немцев, а потом против Деникина в районах Екатеринославской (ныне — Днепропетровская область) и Таврической губерний (Крым с прилегающими районами).

Ориентация на махновское движение вполне опре­деленно выявила социальную сущность анархизма вообще и бакунинско-кропоткинской его разновидности в частности. Связь вождей и теоретиков анархизма с махновщиной показала, где та клас­совая линия между анархистами и марксистами-ленинцами. Первые — выразители интересов мелкобуржуазных слоев населения, напуганных революцией, вторые — рабочего класса и трудового крестьянства. Не случайно анархистам-набатовцам нигде не удалось создать сколько-нибудь значительных сил в рабочем классе, ибо они выражали не его коренную классовую идеологию.

Махновщина не нашла и не могла найти опоры в среде осознавшего свои классовые интересы пролета­риата. Развитие борьбы за укрепление диктатуры пролетариата в России, после преодоления керенщины, деникинщины и петлюровщины, пошло быстрым тем­пами. На Украине же организованное движение кула­чества несколько затормозило развитие революции, и украинскому рабочему классу пришлось вести упорную борьбу за победу Октября.

Махно и его приспешникам суждено было стать вождями организованного кулачества в его борьбе про­тив власти трудового народа —  рабочих и беднейшего крестьянства. И если анархо-коммунистам, не нашедшим себя, своего социального лица, своего класса, удалось в процессе гражданской войны объединиться для пер­вых попыток анархистского строительства только с Махно, то это как нельзя лучше показало истинную классовую фи­зиономию анархизма.

В своих газетах („Набат», „Путь к Свободе») и ли­стовках анархисты противопоставляли Красной армии повстанческую армию, Советам рабочих и крестьян­ских депутатов — беспартийные и безвластные Советы, объединяющие местные организации по предприятиям и деревням. Анархисты заявляли, что только повстан­ческая армия может быть истинной защитницей социальной революции и только безвластные Советы способны осуществить организацию нового строя.

И здесь мы видим, что и эта «замечательная» идея анархистов не пропала втуне, а подхвачена заботливыми руками наших сегодняшних левых, которые, именуя себя коммунистами и марксистами-ленинцами, так же, как анархисты-махновцы начала прошлого века, ратуют за беспартийные (т.е. бесклассовые!) Советы. Вот, оказывается, где были спрятаны корни «гениальных» идей ФРА (поповцев) и слепо бредущих за ними РКРП и Рот-Фронта! В анархизма, в махновщине!

Некоторые районы Екатеринославщины оставались в руках Махно в течение нескольких месяцев. В этих районах при штабе повстанческой армии Махно в ка­честве идеологов махновщины сидела группа анар­хистов с Волиным во главе. Эти анархисты от поры до времени устраивали совещания, редактировали и писали газеты и листовки, стараясь пропитать мах­новщину духом вольного анархизма. Но среди махновской армии анархистам едва ли удалось создать хоть сколько-нибудь значительный слой сознательных анархистов-борцов. Поэтому в итоге и создалось в этой «повстанческой армии» положение, при котором всякие попытки идейного характера окан­чивались недовольством обеих сторон, и исторические опыты анархизма —„эксперименты анархического строи­тельства» — заканчивались взаимным раздражением Махно и его сотрудников, с одной стороны, Волина и его сотрудников — с другой.

Слияние и совместная работа анархистов и махнов­щины показали, что анархисты в короткое время сде­лались игрушкой в руках Махно, а следовательно, политическими слугами тех кулацких слоев крестьян­ства, которые стали хозяевами и господами махновского движения.

(Точно так же как путь бесклассовых Советов неизбежно заканчивается подчинением их сначала мелкой буржуазии и кулачеству, а затем и крупной буржуазии).

Путь, пройденный анархизмом от Прудона и Баку­нина к кулацким бандам Махно, — это смертный при­говор для анархизма. Путь от идеи вольной анархии к тирании махновщины и кулачества (а значит и диктатуре буржуазии!) — это все, что мог сделать, анархизм. Это его последнее слово, и иного быть не могло.

Продолжение следует

[1] „Интеллигенция и пролетариат», стр. 17—18.
[2] „Интеллигенция, как социальная группа». Журнал „Образова­ние», 1904 г., 14 1.
[3] „Буржуазная революция и рабочее дело*, стр. 86.
[4] Е. Лозинский. „Что же такое, наконец, интеллигенция», стр. 101.
[5] Е. Лозинский. „Что же такое, наконец, интеллигенция», стр. 282.
[6] «Буржуазная революция и рабочее дело», стр. 50.
[7] „Рабочий заговор», стр. 25 — 20.
[8] Е. Лозинский. „Итоги и перспективы», стр. 351—352.

Махаевщина и анархо-махновщина: 15 комментариев Вниз

  1. Махно был отрезан от промышленных районов, поэтому не удалось ему удержаться у власти. А про диктатуру буржуазии и кулачества, чья бы корова мычала, особенно вы, коммунисты-сталинисты ,с своей огромной бюрократической государственной махиной, ломающейся и разваливающейся в течении 70 ти лет. Нельзя построить коммунизм с государством, государство сперва надо ликвидировать, создать общественные трудовые комунны, объединенные на добровольных началах. Эти комунны, имея средства производства, будут взаимодействовать друг с другом и таким образом будет строиться коммунизм. А то, что ваши идеологи предлагают, это лишь поаорот не туда.

    1. Политэкономическая безграмотность и дичайший наив очевидны. Ответ на эти давно заплесневелые идеи будет в статье на РП. Спасибо, что кратко изложили свое миропонимание. Ждите.

        1. Напишите сами. Мы никого обслуживать не обязаны. Делаем столько, на сколько хватает сил.

          1. Но вы же сами заявили в комментарии выш: «Ответ на эти давно заплесневелые идеи будет в статье на РП». Т.е. вы пообещали статью…

  2. Вот как надо делать.
    Модель анархо-коммунистического общества.

    Только 3 вида собственности:
    1. Общественная (для всех)
    2. Коллективная (участники имеют равные права на пользование ею)
    3. Личная (персональное право на личное пользование)
    *Частной собственности нет, люди имеют только право на пользование, но не на продажу/аренду или покупку .
    **Часть общественной собственности может приобретать статус личной или коллективной по решению городского/областного совета или референдума. В таком случае она может выдаваться на определенный срок или пожизненно, после чего снова становиться общественной.
    ***Личная собственность не предусматривает наличие средств производства (совокупность средств труда и предметов труда). Средства производства могут быть только в общественной или коллективной собственности.

    Состав любого коллектива и его деятельность должны быть открыты и прозрачны для общественности.
    *В коллективах могут формироваться:
    — Промышленность
    — Сельское хоз-во
    — Образовательные учреждения
    — Религиозные учреждения
    — Культурные учреждения
    — Научные учреждения
    — Больницы и медпункты
    — Прочие учреждения и отрасли.

    Вступление в коллектив происходит исключительно по собственной воле человека.

    Распределение различных ресурсов/благ среди населения производиться референдумом. Т.е. сначала предложениями и голосованием определяется средняя норма выдачи ресурсов, а потом эта доля корректируется индивидуально под каждого человека и принимается также на референдуме.
    Пример:
    На складе общины 1000 кг яблок на 1 месяц. В общине 100 человек. Один из них — Андрей, предложил выдавать из склада на 2 яблока больше своей жене, т.к. она беременна. Община принимает его предложение, но кол-во яблок, выдаваемых всем остальным сократиться и составит около 9,8 шт./мес. Если же предложение Андрея отклонили, то всё остаётся неизменным.

    Ограниченные/ценные ресурсы выдаются по заранее утвержденной на референдуме нормы выдачи тому или иному человеку или коллективу или обмену по курсу, зависящему от спроса/предложения, опять же в пределах установленной нормы потребления.

    Излишние/избыточные ресурсы выдаются свободно.

    *Пример формирования обменного курса на ограниченные ресурсы:
    В стране одинаковое потребление яблок и груш на душу населения — 300шт./год. Яблочные сады дают 200шт. на человека в год (дефицит), а грушевые сады соответственно 400шт. (профицит). Курс на обмен яблоки-груши устанавливается 1/2 соответственно, так как груш в 2 раза больше чем яблок при одинаковом спросе на них.

    Все что является промышленностью и чей продукт может иметь массовое потребление является достоянием общественности или собственностью коллектива. Промышленным (производственным) продуктом считается тот, объем производства которого превышает установленную норму потребления самого производителя или его семьи.

    Все законопроекты, решения о наказаниях и любые действия, которые могут иметь прямое или косвенное влияние на быт, жизнь и здоровье людей принимаются исключительно всеобщим голосованием на соответствующем уровне (коллектив, город, область, федерация)

    Голосование на разных уровнях осуществляется путем сбора граждан в одном или нескольких, предназначенном для этого зданиях и/или рассылкой бланков каждому отдельно почтой (можно и в электронном виде) с последующим сбором этих бланков в предназначенном для этого месте.
    * Коллективное голосование может проходить на других условиях.

    Если есть люди, несогласные с решением референдума (меньшинство), они должны предложить свой вариант решения. Действует принцип: отрицаешь — предлагай. Если ни один из вариантов не был одобрен большинством голосующих, то принимается результат первого голосования (первоначального большинства), а меньшинству предоставляется выбор — смириться с мнением большинства или уйти из города/области/страны.

    Главные здания в городе — городской совет и общественный склад ресурсов.

    Городской совет — место, где проводятся референдумы, а представители принимают иностранных/иногородних гостей.

    Представитель — единственное должностное лицо в стране/области/городе. Его деятельность — внешняя политика. Абсолютно все его решения и результаты деятельности должны всегда быть открыты для общественности. Назначается и увольняется решением голосования.

    Общественный склад ресурсов — место, где можно взять, отдать или обменять продукты/ресурсы.

    Обмен ресурсов/продуктов может осуществляться:
    1. Между отдельными гражданами напрямую.
    2. Между общественным складом и гражданином (при условии соблюдения установленной нормы потребления для гражданина)
    3. Между коллективом и гражданином напрямую (при условии соблюдения установленной нормы потребления для граждан, участвующих в обмене)
    4. Между общественным складом и коллективом.
    5. Между двумя коллективами напрямую (при условии не превышения установленной нормы потребления для всех участников коллектива в совокупности).

    1. Это хозяйственные коммуны по Дюрингу. Это приведёт к реставрации капитализма. Энгельс давно обосновал невозможность социализма в вашем предложенном обществе.

  3. Ничего себе, какие люди тут были в комментах. Привет союзу анархистов им. Батьки Махно, Яна Солдатова посадили по 282 статье. Не знаю когда выйдет.

  4. Кстати, будете помогать политзаключённому анархо-коммунисту Яну Солдатову? Всё таки идеалы у вас левых схожие.

    1. Не знаем такого. Никаких общих идеалов с комментатором, подписавшимся Яном Солдатовым, у РП нет.

Наверх

Добавить комментарий для Серафим Отменить ответ

Ваш e-mail не будет опубликован.

С правилами комментирования на сайте можно ознакомиться здесь. Если вы собрались написать комментарий, не связанный с темой материала, то пожалуйста, начните с курилки.

*

code