1917 год в Москве. Из воспоминаний академика К. В. Островитянова — 3

Часть 1   Часть 2

Начало боевых действий

Находясь после июльских событий в подполье, В. И. Ле­нин в своих письмах в ЦК РСДРП(б) поистине с гениаль­ной прозорливостью и непоколебимой уверенностью ставил во­прос о вооруженном восстании как вполне назревшей задаче дня. Он писал в ЦК РСДРП(б): «История не простит промед­ления революционерам, которые могли победить сегодня (и на­верняка победят сегодня), рискуя терять много завтра, рискуя потерять все»[1].

Мобилизующее значение писем Ленина для партийных ор­ганизаций прежде всего Петрограда и Москвы было огромно. 7 октября Ленин писал: «Надо обратиться к московским то­варищам, убеждая их взять власть в Москве, объявить прави­тельство Керенского низложенным… Вопрос о восстании в Москве пусть московские товарищи поставят на очередь»[2].

В соответствии с указаниями ЦК РСДРП(б) и В. И. Ленина в течение сентября и октября московские большевики под ру­ководством Московского и районных комитетов партии раз­вернули усиленную подготовку к схватке с контрреволюцией.

24 октября 1917 года по призыву и под руководством пар­тии большевиков петроградский пролетариат, матросы и сол­даты с оружием в руках восстали против Временного прави­тельства. Владимир Ильич Ленин вышел из подполья 25 ок­тября. Героическая самоотверженная и напряженная борьба революционных рабочих и солдатских масс Петрограда увен­чалась победой. На весь мир прозвучали слова Ленина, ска­занные на заседании Петроградского Совета рабочих и солдат­ских депутатов: «Рабочая и крестьянская революция, о необхо­димости которой все время говорили большевики, совершилась… Отныне наступает новая полоса в истории России, и данная, третья русская революция должна в своем конечном итоге при­вести к победе социализма»[3]. II съезд Советов установил но­вую власть — рабочих и крестьян. Во главе советского пра­вительства стал Владимир Ильич Ленин.

Петроградский Военно-революционный комитет принял на­писанное Лениным обращение «К гражданам России», в нем говорилось: «Временное правительство низложено… Дело, за которое боролся народ… обеспечено. Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»[4].

В течение 24 октября телефонная связь между Петрогра­дом и Москвой была прервана. В Москве о победе вооружен­ного восстания стало известно 25 октября утром от В. П. Но­гина, который сообщил об этом по телефону. Вечером того же дня редакция «Социал-Демократа» получила телефонограмму о свержении Временного правительства.

Сразу же на совместном заседании Московского областного бюро ЦК, Московских городского и окружного комитетов пар­тии был избран партийный центр по руководству борьбой про­тив контрреволюции в составе: М. Ф. Владимирского, В. Н. Под­бельского, О. А. Пятницкого, А. А. Сольца, И. Н. Стукова, Ем. Ярославского. Вечером этого же дня на объединенном засе­дании Совета рабочих и солдатских депутатов Москвы был из­бран Московский военно-революционный комитет из семи чело­век с правом кооптации представителей из других революцион­ных демократических организаций. Эсеры и меньшевики резко возражали, называя резолюцию о создании революционного ко­митета «формулой безумия». Однако резолюция была принята большинством в 394 голоса при 106 против и 23 воздержав­шихся.

В состав Московского военно-революционного комитета во­шли: А. Я. Аросев, С. Г. Будзивский, М. Ф. Владимирский, П. Н. Мостовенко, В. П. Ногин, Г. А. Усиевич и др. Кроме того, были избраны два меньшевика и один объединенец, которые вскоре вышли из комитета. Эсеры отказались дать своих пред­ставителей. Прапорщик Аросев был назначен начальником оперативной части штаба. Партийный центр и Военно-револю­ционный комитет обратились с воззванием к рабочим и солда­там о поддержке петроградского восстания и с призывом к районным советам, думам и завкомам создать военно-револю­ционный центр в районе и такие же центры на предприятиях и в первую очередь позаботиться о захвате оружия.

Пленум Замоскворецкого совета рабочих депутатов совмест­но с представителями фабрично-заводских комитетов избрал Военно-революционный комитет в составе: И. В. Косиора (пред­седатель), К. Ф. Витковского (рабочий Трамвайной электриче­ской станции, член РСДРП(б) с 1915 года), В. И. Ротшильда (рабочий Телефонного завода, член РСДРП(б) с 1909 года), Ю. Шиллерта (рабочий Телефонного завода, член РСДРП(б)), В. П. Файдыша (начальник штаба Красной гвардии района), одного меньшевика и одного эсера. Через день меньшевик и эсер вышли из состава Военно-революционного комитета.

В это время контрреволюция энергично концентрировала свои силы в центре города и создавала опорные базы в неко­торых районах. В Московскую городскую думу (теперь в этом здании находится Государственный музей В. И. Ленина) были привезены пулеметы, там же разместились и юнкерские ча­сти.

Городской голова эсер Руднев возглавил Комитет общест­венной безопасности. В думе происходили непрерывные сове­щания гласных, большинство которых по вопросам борьбы с революцией высказывалось так же, как эсеры и меньшевики.

На этих совещаниях смело звучал голос представителя фракции большевиков И. И. Скворцова-Степанова, резко об­личавшего эсеров и меньшевиков, предавших интересы народа и революции, представлявших ничтожное меньшинство насе­ления. Он предсказывал им скорый суд истории.

Вооруженная борьба в Москве против сил контрреволюции носила более затяжной характер, чем в Петрограде, и стоила больших жертв. Полковник Рябцев, командующий Московским военным округом, лихорадочно укреплял позиции белогвардей­цев, концентрируя хорошо вооруженные силы юнкеров и офи­церов в центре города.

Московский военно-революционный комитет под влиянием некоторых колеблющихся членов проявил недостаточную ре­шительность, вступил в переговоры с Рябцевым и Рудневым, несмотря на протесты ряда районов и, в частности, Замоскво­рецкого, требовавших немедленных действий против контрре­волюции.

Впоследствии в своих воспоминаниях некоторые из руково­дителей Московского революционного комитета свои попытки договориться с белогвардейцами объясняли стремлением избе­жать кровопролития. Отсюда и в исторической литературе не­малое внимание уделяется вопросу, кто первый начал стре­лять. В серьезную вину белогвардейцам ставится, что именно они начали стрельбу первыми. Однако все это звучит как стремление оправдать задним числом медлительность и нере­шительность действий Московского военно-революционного ко­митета, который упустил инициативу из своих рук в первые дни открытых выступлений.

Другие авторы предпочитают совсем обходить молчанием этот неприятный вопрос, и создается впечатление, что бое­вые действия разыгрывались как по нотам, а дирижировал центр.

Третьи пытаются объяснить допущенные ошибки доверчи­востью П. Г. Смидовича или мягкостью характера отдельных руководителей.

Однако можно ли считать случайным, что ленинская тео­рия социалистической революции в партийных низах — в рай­онах и партийных ячейках на предприятиях — пользовалась полной поддержкой на всех этапах войны и революции? Конеч­но, нет. Ленинские идеи являлись результатом теоретического обобщения процессов, происходивших в массах. Между тем в верхушечных организациях, в особенности в моменты круп­ных поворотов, находились колеблющиеся элементы, не сразу соглашавшиеся с Лениным. Это объяснялось недостаточной связью их с массами и склонностью к оппортунизму. На­пример, не все члены так называемой «литературной группы» в Москве приняли ленинский тезис — «поражение России — наименьшее зло». В Московском комитете такие руководящие товарищи, как Р. С. Землячка и некоторые другие, оттягивали обсуждение Апрельских тезисов Ленина и не сразу признали мысль о необходимости перерастания буржуазно-демократиче­ской революции в социалистическую правильной. Так было и в октябрьские дни 1917 года.

Белогвардейцы успели захватить Манеж, Б. Никитскую (ул. Герцена), Поварскую (ул. Воровского), Знаменку (ул. Фрун­зе), Арбат, Пречистенку (Кропоткинская ул.), Остоженку (Мет­ростроевская ул.), Никольскую (ул. 25 Октября), Ильинку (ул. Куйбышева), Варварку (ул. Разина), Мясницкую (ул. Киро­ва), где находился Главный почтамт. Боевые центры их разме­стились в штабе Московского военного округа на Пречистенке, в Александровском военном училище, в доме московского градо­начальника, Городской думе, в гостиницах «Метрополь» и «На­ционалы», Алексеевской военном училище и т. д.

Очень важный военно-стратегический пункт — Кремль, на­ходившийся еще в руках большевиков, в результате провока­ции также был захвачен белогвардейцами. Воспользовавшись тем, что Кремль не имел телефонной связи с Московским во­енно-революционным комитетом, полковник Рябцев заявил Берзину, стоявшему во главе революционного гарнизона Крем­ля: «Весь город в моих руках. Все члены Военно-революцион­ного комитета арестованы. Даю срок 25 минут для сдачи Крем­ля. В случае невыполнения открою артиллерийский огонь». Когда Берзин дал согласие на сдачу Кремля, то в него ворва­лись юнкера и потребовали разоружения солдат 56-го полка и красногвардейцев — рабочих Арсенала — и зверски их рас­стреляли. Расстрел безоружных солдат и красногвардейцев в Кремле вызвал гнев и возмущение трудящихся Москвы.

Рябцев готов был уже торжествовать победу. В приказе, расклеенном на улицах города, он сообщал о взятии Кремля и делал отсюда утешительный для себя вывод, что сопротив­ление большевиков сломлено.

Создалось очень трудное положение для Московского во­енно-революционного комитета, разместившегося в бывшем до­ме московского генерал-губернатора (здание Моссовета) — Тверская улица с ее переулками почти вся была занята бело­гвардейцами. Комитет оказался отрезанным почти от всех рай­онов. Непосредственная связь существовала лишь с Городским районом.

Но большевистские революционные силы в Москве имели надежную опору на фабриках, заводах и в казармах. В районах царил строгий революционный порядок. Массы рабочих и сол­дат буквально рвались в бой. Лимитировал только недостаток оружия. У военно-революционных комитетов были поистине неисчерпаемые людские резервы для формирования боевых отрядов. Это с горечью вынужден был признать поручик Ров­ный, который в переговорах со ставкой 28 октября доносил, что центр главным образом в их руках, за исключением района, примыкающего к дому генерал-губернатора. Окраины в руках Красной гвардии и взбунтовавшейся части солдат. Замоскво­речье же, где находились имевшие большое стратегическое зна­чение Электрическая станция 1886 года, Трамвайная электри­ческая станция, Павелецкий вокзал (охране его Военно-револю­ционный комитет уделял большое внимание, чтобы вовремя предупредить возможность появления контрреволюционных войск) оказались, по его словам, не в сфере их влияния.

Дом бывшего московского генерал-губернатора, в котором в 1917 году разместились Московский совет и Московский военно-революционный комитет

26 октября Замоскворецкий военно-революционный комитет поручил А. Калинину (рабочему Обозных мастерских) организо­вать санитарный пункт в центре района. Калинин с Катей Кар­мановой, А. Афанасьевой и группой молодежи энергично взя­лись за выполнение этого задания. Местом для санитарного пункта избрали кафе «Франция» на Серпуховской площади. Калинин предъявил распоряжение Военно-революционного ко­митета владельцу кафе и попросил посетителей немедленно ос­вободить помещение. Но ни Калинин, ни его товарищи не имели до этого дела с медициной, если не считать случаев, когда им приходилось как пациентам обращаться к врачам, что в их воз­расте было редким явлением. Решили в качестве консультанта привлечь члена IV Калужской управы, заведующего отделом здравоохранения выдающегося хирурга Бориса Соломоновича Вейсброда. Он оказал большую квалифицированную помощь, а Вторую градскую больницу, которая теперь носит его имя и которой он руководил тогда, использовал для госпитализации раненых красногвардейцев и солдат. В качестве первых меди­цинских работников на Центральный санитарный пункт при­шли Ваня Воробьев (студент-медик) и Люся Перепечко (кур­систка Высших женских курсов), член Союза молодежи «III Ин­тернационал», работавшая ранее медицинской сестрой. Осталь­ные работницы и студентки овладевали медицинскими знаниями и приобретали опыт, оказывая помощь раненым не­посредственно на местах сражений.

«На центральном пункте,—  пишут в своих воспоминаниях активные участницы октябрьских боев Е. Карманова и А. Колпакова, — работали Дина Мельникова, Шура Родникова, Дуся Архива, Валя Балакина, Эсфирь Азарх, Степа Кравчук, Лида Ялович, Паша Горбунова, Маруся Веллер, Нина Троицкая, Сора Иванова и ряд молодых работниц»[5].

На предприятиях организовывались санитарные отряды, на­пример, на фабрике Брокар при активной помощи Е. Уваро­вой. На заводе «Поставщик» был создан госпиталь, которым руководила член партии с 1905 года Р. А. Сковно.

Революционным путем был решен и вопрос о перевязочных средствах и медикаментах. Наши товарищи обратились в апте­ку Феррейна, находившуюся на Серпуховской площади. Сотруд­ники аптеки готовы были отпустить все только за плату. Тогда товарищи сказали, что это не просьба частных лиц, а требование Военно-революционного комитета. Сотрудники апте­ки склонились перед авторитетом Ревкома и согласились бес­платно снабжать санитарный пункт.

Однако запасы в аптеке Феррейна, рассчитанные на усло­вия мирного времени, были недостаточны. Пришлось использо­вать то, что хранилось на складах Феррейна в Нижних Котлах. С Центрального санитарного пункта направлялись медицинские сестры к Каменному и Москворецкому мостам. Раненых на этих участках направляли в лечебницу доктора Кизельштейна на Пятницкой улице, который предоставил ее на время боев со всем врачебным персоналом в распоряжение революционных бойцов. Такое отношение к нам со стороны медицинского пер­сонала наблюдалось далеко не всегда. Так, например, завод­ской врач на заводе «Поставщик» категорически отказался принимать какое-либо участие в организации санитарного от­ряда. В конце концов, он согласился, но потребовал выдать расписку, что его насильно заставили сделать это.

На Остоженском участке, где происходили особенно ожесто­ченные бои, был организован специальный санитарный пункт при штабе участка.

26 октября в Замоскворечье как в один из пролетарских боевых районов Москвы были переведены редакции газет «Со­циал-Демократ» и «Известия» в составе: Н. И. Бухарина, Г. И. Ломова (Опокова), Н. М. Лукина, М. Н. Покровского, И. И. Скворцова-Степанова и некоторых других.

Члены редколлегий собрались в помещении студенческой столовой на Малой Серпуховке, 28 (впоследствии, когда из зда­ния Коммерческого института были выбиты белогвардейцы, они перебрались туда). Было принято решение наладить изда­ние бюллетеней Военно-революционного комитета и листков «Социал-Демократа».

Встал вопрос, как обеспечить типографскую базу.

Почти рядом, на Пятницкой улице, находилась отличная типография издательства Сытина. Но это предприятие Замо­скворечья, все еще находившееся под влиянием меньшевиков, склонить к печатанию революционных бюллетеней и больше­вистских листков, когда идут решающие бои, было очень трудно.

Организационную сторону дела поручили М. В. Нестерову. Предварительные переговоры с завкомом Сытинской типогра­фии показали, что там решительно против революционных из­даний, что им не сочувствуют. Но среди членов завкома ока­зался один большевик. Он согласился помочь. Действительно, вскоре удалось созвать рабочих. Пришло более тысячи человек. Меньшевистский завком мобилизовал все свои силы, вызвал члена Московского комитета меньшевиков Малкина. С на­шей стороны явилось большинство членов редколлегий обеих газет.

Речи большевистских ораторов прерывались возгласами: «узурпаторы», «кровопийцы», «долой» и т. д. Но Москва раз­билась на два лагеря: революции и контрреволюции. За или против? Никаким промежуточным позициям места не было. Пе­ред каждым рабочим вставал этот вопрос. Наши ораторы застав­ляли вдумываться в разыгравшиеся события. Часть рабочих согласилась участвовать в печатании революционных изданий. Так начали выходить «Бюллетень Замоскворецкого военно-ре­волюционного комитета» и «Листок Социал-Демократа».

Бюллетень от 3 ноября 1917 года сообщал населению о принятых Военно-революционным комитетом мерах по снабже­нию продовольствием, об обеспечении нормальной торговли, о строгих революционных мероприятиях по борьбе с пьянством, контрреволюционными действиями и бандитизмом, о расстреле красногвардейцами четырех бандитов, пойманных на месте пре­ступления. Все это способствовало поддержанию строгого ре­волюционного порядка.

Более широкую задачу ставил перед собой «Листок Соци­ал-Демократа». Он информировал население о политических событиях не только в районе или в Москве, но и в Петрограде. На его страницах помещались известия о позиции питерских эсеров по отношению к Советскому правительству, о безуспеш­ных попытках со стороны членов свергнутого Временного пра­вительства вызвать войска из действующей армии, об ультима­туме полковника Рябцева Московскому военно-революционному комитету, который характеризовался как клятвопреступный акт по отношению к демократии. «Листок», который издавался от имени Замоскворецкого районного комитета РСДРП(б), разобла­чал провокационные слухи о сдаче Питера 29 октября 1917 года, сообщал о первых постановлениях Всероссийского съезда Советов и Советского правительства: о передаче земли в веде­ние крестьянских комитетов, о немедленном предложении мира всем странам, об отмене смертной казни на фронте.

Так, печать, давая правдивую информацию в эти тяжелые дни, вселяла чувство уверенности в победе социалистической революции, служила нам, как оружие.

26 октября вечером Замоскворецкий районный комитет большевиков, который находился в помещении столовой на Ма­лой Серпуховке, созвал большое собрание партийного актива района.

Собрание протекало очень бурно. Ораторы единодушно настаивали на выступлении против контрреволюции. Указыва­лось, что, пока московские руководящие органы восстания мед­лят, белогвардейцы стягивают свои силы в центр города, за­хватывают и укрепляют опорные пункты. Именно теперь, как никогда, промедление смерти подобно, говорили они. Партий­ный актив избрал делегацию, которой было поручено поехать в Военно-революционный комитет Москвы и настаивать на от­крытии боевых действий против белогвардейцев.

 Листок «Социал-Демократа» от 29 октября 1917 года

В состав делегации вошли И. Косиор, М. Кржеминский и Н. Сычев. К ним присоединились П. Арутюнянц и В. Файдыш. Делегация направилась к Моссовету через Большой Каменный мост, Знаменку, Арбатскую площадь. На Знаменке, особенно около Александровского военного училища, было большое скоп­ление юнкеров. Пришлось дать машине быстрый ход, и таким образом удалось проскочить мимо училища.

В Московском военно-революционном комитете Косиор из­ложил требования замоскворецкого партийного актива, однако добиться положительного ответа делегации не удалось.

Возвращаясь обратно, делегация увидела, что Большой Ка­менный мост пикетируется юнкерами. Однако юнкера не задер­жали машину.

Но возвращении замоскворецкой делегации из центра состоя­лось заседание Ревкома, на котором решено было захватить мосты через Москву-реку, из вооруженных красногвардейцев и солдат сформировать отряды, во главе которых поставить командиров. Отряды должны были патрулировать наиболее важные магистрали района — Серпуховскую площадь, Большую Серпуховскую улицу, Б. Полянку и Пятницкую, ведущие к мостам Большому Каменному и Москворецкому, — и устано­вить тщательное наблюдение за юнкерами, оставшимися в шко­ле прапорщиков. Отряд рабочих Варшавского арматурного за­вода наблюдал за Крымским мостом. 26 октября вечером я про­водил, как уже упоминалось, собрание учителей и потому не был на партактиве. Утром 27 октября я по обыкновению на­правился в столовку на Малую Серпуховку и удивился отсут­ствию там того оживления и многолюдья, которые были харак­терны для нее, в особенности в последние дни. Мне сообщили, что Ревком переехал на Калужскую площадь (теперь Октябрь­ская) в ресторан Полякова. Калужская площадь была более удобным местом для руководства восстанием в районе, чем Малая Серпуховка. Она находилась в центре его. Кроме того, ресторан Полякова был значительно больше столовки. Он представлял собой трехэтажное здание с большой парадной лестни­цей. Когда я вошел в залу, то увидел сдвинутые к стенам сто­лики и небольшие комнаты-кабинеты. Зала была полна красно­гвардейцев и солдат, вооруженных винтовками и берданками. В какой-то степени еще чувствовалась атмосфера ресторана, но в гораздо большей — атмосфера боевая: красногвардейцы сиде­ли, курили, пили чай с хлебом.

Здание бывшего ресторана Полякова, где в октябрьские дни помещался Замоскворецкий военно — революцион­ный комитет

Сюда уже перебрались не только Военно-революционный комитет, но и руководители Совета, районных дум и других организаций. Власть в районе перешла в руки Военно-револю­ционного комитета.

В некоторых воспоминаниях говорится, что Военно-револю­ционные комитеты имели отделы, подотделы — почти так же, как в современных министерствах. Между тем в то время не было и не могло быть строго продуманной и четкой организа­ции. Все находилось в непрерывном движении. Те или иные формы возникали, когда появлялась в них потребность. Не было и четкого разграничения обязанностей. Да и самый факт выборности, как мы видели, не имел решающего значения. При­казы Замоскворецкого военно-революционного комитета подпи­сывались П. К. Штернбергом и Б. М. Волиным.

Фактически боевыми операциями в районе руководил Штерн­берг, он играл роль, как сказали бы теперь, первого председа­теля Ревкома. Организационно-административными вопросами ведал главным образом Волин.

П. К. Штернберг был профессором астрономии Московского университета, ученым, известным не только у нас, но и за границей, членом партии большевиков с 1905 года, руководи­телем боевых действий в дни Октябрьской революции.

Казалось, что общего между астрономией и революцией? А между тем в Штернберге гармонично сочетались качества ученого и страстного революционера-большевика. Атмосфера первой русской революции, личные впечатления от тяжелых ус­ловий жизни людей труда привели демократически настроен­ного студента, а затем молодого исследователя к сближению с большевистским подпольем, кроме того, его привлекала стро­гая научность, логическая стройность и диалектичность марк­систского подхода к изучению общественных явлений.

О П. К. Штернберге уже немало написано книг, статей и вос­поминаний, которые создают правдивый образ ученого-революционера. Но некоторые авторы рисуют его типичным профес­сором, интеллигентом старой формации, играющим в силу иро­нии судьбы несвойственную ему роль революционера.

В «Истории гражданской войны» говорится: «Необычайно мягкий, отзывчивый, он (Штернберг.— К. О.) тяжело пережи­вал страдания раненых. Его штатский вид, общий облик старого интеллигента вызывали удивление, когда он появлялся на по­зиции»[6].

Отряд красногвардейцев Замоскворецкого революционного комитета во главе с Я. Пене

На самом деле Штернберг и внешне и внутренне менее всего напоминал старого интеллигента. Умное, энергичное лицо, пыш­ная шевелюра, окладистая борода с проседью, кожаные кепка, куртка и солдатские сапоги, наган у пояса — так выглядел он в дни октябрьских боев. Появление этой внушительной фигу­ры на боевых участках не только не вызывало удивления, а наоборот, поднимало у бойцов боевой дух, укрепляло их волю к победе.

По тому же пути пошли авторы рассказа «Замоскворецкий Гаврош»[7]. Вот каково впечатление Павлика Андреева от вы­ступления П. К. Штернберга на митинге: «…какой-то чернобо­родый дядя в очках, профессор да и только, говорит что-то непонятное о том, что революция зовет нас к звездам, очищает атмосферу. Не сразу поймешь, ругает или хвалит большевиков» (стр. 13).

Н.К. Штернберг

Второй эпизод касается допроса Штернбергом пленных юнкеров. «Юнкера прикидываются овечками… Мы ни в чем не виноваты, отпустите нас. А вид у самих нахальный.

Как бы не так, — свер­кает очками Штернберг, — не притворяйтесь, господа, попадись наши вам в руки вы бы подняли их на шты­ки. Здесь простаков нет, отвечайте правду, как на экзамене. Стать смирно, с вами говорит профессор Штернберг» (стр. 17). Оба эти эпи­зода — плод досужей фантазии, явное злоупотребление пра­вом на художественный вымысел. Мне часто приходилось ви­деть П. К. Штернберга в здании Военно-революционного коми­тета, выслушивать его замечания, писать от руки диктуемые им приказы. Что прежде всего его характеризовало? Большое чувство реальности, ясность и четкость мышления, делови­тость, строгий немногословный стиль, простота. Выступления Штернберга всегда были логичны и убедительны. К этому еще следует добавить целеустремленность его действий. Если перед ним ставилась задача обеспечить победу в вооруженном восстании, то осуществлению ее он отдавал себя целиком.

Сцена с допросам юнкеров и фальшива и явно придумана только для того, чтобы свести Павлина Андреева со Штернбер­гом. Прежде всего Штернберг не допрашивал военнопленных; для этого существовала специальная следственная или юриди­ческая комиссия. Но главное, он не был рафинированным чудаком-профессором, который мог к допросу пленных юнкеров в период вооруженной борьбы подходить с точки зрения экза­менатора, забывая о том, что это совершенно разные по­нятия.

Как человек, у которого высоко развито чувство долга, П. К. Штернберг, вступив в ряды большевиков, взял на себя опасное дело создания военно-технической базы вооруженного восстания. Будучи свидетелем жестокой расправы царских сат­рапов с рабочими Пресни, он внимательно и всесторонне изу­чал этот горький опыт, чтобы сделать выводы и не допустить повторения старых ошибок в дни будущих боев, которые, он был убежден, в свое время начнутся и окончатся победой. Эта убежденность, имеющая корни в ленинской теории социалисти­ческой революции, полностью оправдалась в дни Октября.

Б. М. Волин был энергичным организатором, обладавшим широким политическим кругозором, хорошо владел пером. Со­средоточив свое внимание и энергию на решении многочислен­ных административно-хозяйственных и организационных вопро­сов, он хорошо дополнял П. К. Штернберга. И. Цивцивадзе также принимал активное участие в работе Военно-революцион­ного комитета. По моим впечатлениям, он больше занимался разрешением партийных вопросов, связанных с восстанием, но, кроме того, участвовал и в чисто оперативной деятельности комитета — ряд распоряжений вышел за его подписью.

В.   П. Файдыш помогал Штернбергу в руководстве военными операциями.

И. Косиор с приходом Штернберга и Волина сосредоточил свои усилия на помощи Районного совета и районных дум борьбе против контрреволюции.

Военно-революционный комитет опирался на широкий актив. «В этот актив, — пишет В. П. Файдыш в своих воспоминани­ях, — входили: В. Ротшильд… Ю. Мышкин, П. Арутюнянц, А. Гуревич-Борисов, К. Островитянов, А. Марьин, Л. Лисинова, А. Наджарова, П. Семенов, Е. Герцовская, К. Энштейн, Дьяко­нов, Кравчук Ольга и Валерия, А. Калинин, Н. Соколова и другие»[8].

К числу активных работников Ревкома, выполнявших его различные поручения, принадлежали также М. Шилова, Л. Чеснокова-Айрапетян, А. Столяров, Г. Фельдман и др. Многие участвовали непосредственно в боевых операциях Арутюнянц, Мышкин, Ротшильд сражались на Остоженке, а сестры Крав­чук там же оказывали помощь бойцам в качестве медицинских сестер и работников местного штаба, выполняли различные поручения Военно-революционного комитета.

Моя главная партийная работа как в годы подполья, так и в период от февраля до октября заключалась в агитации и пропаганде. Ревком, в частности, использовал меня в качестве агитатора, главным образом среди колеблющихся или нейтраль­ных воинских частей. Часто нам с Гуревичем до его отъезда в Петроград и после возвращения приходилось исполнять обя­занности секретарей Военно-революционного комитета (их ис­полняли и некоторые другие товарищи), хотя мы и не были его членами. В некоторых литературных произведениях и пере­дачах по радио Гуревича и меня называют членами Военно-ре­волюционного комитета Замоскворечья. Это ошибка.

Вообще так же, как между членами Ревкома, так и среди его активистов, не было строгого распределения функций. Сек­ретари писали приказы и различные документы от руки на бланках с печатью Замоскворецкого совета рабочих депутатов. Но они выполняли не только эту чисто техническую работу. Нередко секретари принимали участие в обсуждении военно­-оперативных и административно-организационных вопросов, ко­торые решались председателями на ходу или на летучих засе­даниях в присутствии лишь некоторых членов Ревкома.

Кроме руководства боевыми операциями, Ревком вынужден был заниматься множеством вопросов муниципального харак­тера, так как был единственной властью в районе, хотя ему и помогали районные советы и районные управы — Калужская и Пятницкая.

Важной задачей Военно-революционного комитета было снабжение продовольствием прежде всего красногвардейцев и солдат, а также населения района. С этой целью при Ревкоме была создана продовольственная комиссия. В нее входили К. Витковский, П. Семенов, Ю. Шиллерт и др. Активное уча­стие в снабжении революционных бойцов и населения района принимал, как уже говорилось, А. Халатов.

В первую очередь были использованы запасы продоволь­ствия, находившиеся в ресторанах «Теремок» (на Житной ули­це) и Полякова на лабазах Рязанско-Уральской железной до­роги, а также в вагонах, стоящих на путях. А. Халатов вскоре был делегирован Замоскворецким ревкомом в центр и назначен заместителем чрезвычайного комиссара по продовольствию и транспорту А. Г. Шлихтера. Использовались главным образом запасы Московского городского продовольственного комитета (Лефортовский район). Положение в городе значительно улуч­шилось, когда нашими красногвардейцами и солдатами совмест­но с бойцами Хамовнического района были захвачены интен­дантские склады на углу Остоженки и Крымской площади.

27 октября вечером было получено распоряжение от Мос­ковского военно-революционного комитета о присылке подкреп­ления для его охраны, которую несли революционные солдаты 56-го полка, команда самокатчиков и некоторые отряды, при­бывшие из районов. Решено было направить к зданию Моссо­вета на Скобелевскую площадь (ныне Советская) отряд «двинцев» численностью в 125 человек. «Двинцы» в период после Февральской революции зарекомендовали себя как стойкие бойцы. Еще сидя в Двинской тюрьме, они изготовили знамя с лозунгом «Вся власть Советам!», а перед освобождением из Бутырской тюрьмы знамя с надписью: «Привет Московскому совету рабочих и солдатских депутатов!». С этими знаменами они решили идти на помощь Военно-революционному комитету. Но у них не было оружия. Где взять его? По распоряжению начальника районного штаба Красной гвардии Файдыша вин­товками и патронами их снабдили из запасов партийной орга­низации завода Михельсона.

Отряд под командованием Сапунова направился к Моссовету через Пятницкую улицу и Москворецкий мост. Москворецкий мост и Красная площадь были заняты юнкерами. Сапунов ре­шил все же идти через Красную площадь и в случае необходи­мости с боем пробиться к Московскому военно-революционному комитету.

На Москворецком мосту и у Лобного места отряды юнкеров под командованием офицеров спрашивали их, куда и зачем они идут, но не задержали. В конце Красной площади их вновь остановил отряд юнкеров. Офицер, командовавший отрядом, спросил: «Кто вы и куда идете?» Услышав ответ Сапунова: «Двинцы на охрану Московского совета», — офицер предложил отряду сдаться и разоружиться. Сапунов дал команду отряду идти вперед. В ответ на это раздался залп юнкеров. Выстре­лом в упор был убит Сапунов. Двинцы, взволнованные гибелью командира и возмущенные наглым нападением белогвардейцев, бросились в штыки и с боем пробились к Моссовету. Несколько человек было убито и ранено. 28 октября к зданию Моссовета была переброшена с Ходынки батарея с несколькими орудиями.

В ночь на 28 октября белогвардейцы захватили Главный почтамт, телефонную станцию на Мясницкой и телефонную станцию в Милютинском переулке.

Эта обстановка диктовала Московскому и районным военно­революционным комитетам стратегический план наступления на участки сосредоточения белогвардейцев как в отдельных рай­онах, так и главным образом в центре. В Замоскворецком рай­оне возникла тогда идея послать делегата от района в Петро­град с просьбой о помощи. Эта идея встретила единодушную поддержку старых большевиков из редакции «Социал-Демокра­та» и «Известий», находившихся в Замоскворечье. На второй или третий день после начала боевых действий против контр­революции в Петроград поехал Гуревич (Борисов). В студенче­скую фуражку ему зашили миниатюрный мандат Замоскворец­кого ревкома и снабдили всем необходимым. Через день он был в Смольном. Известно, что В. И. Ленин придавал исключитель­но большое значение борьбе против контрреволюции в Москве и неустанно следил за положением в ней. 1 ноября на заседа­нии ЦК РСДРП(б) он говорил: «Нужно прийти на помощь моск­вичам, и победа наша обеспечена»[9].

В Петрограде Гуревичу удалось увидеться с М. С. Урицким и подробно информировать о событиях в Москве. Урицкий от­ветил, что послать помощь Москве из Питера очень затрудни­тельно, так как Всероссийский союз железнодорожников (Вик- жель) в случае использования железных дорог для перевозки красных войск грозит всеобщей забастовкой. Тем не менее он обещал постараться послать отряд моряков.

Большую трудность для Замоскворецкого военно-революци­онного комитета представляло налаживание связи с боевыми участками и особенно с другими районами. Поэтому мне было поручено сагитировать примкнуть к нам роту мотоциклистов, или, как их тогда называли, самокатчиков, решивших сохранять нейтралитет. В помощь мне был прикомандирован очень энер­гичный и инициативный красногвардеец ярко выраженного во­сточного типа, фамилию которого я, к сожалению, не помню.

На машине мы с ним доехали до Малого Каменного моста, а дальше пошли пешком к одному из домов фабрики Эйнем, выходившему фасадом на Берсеневскую набережную и в со­седний переулок. Здесь помещались мотоциклисты. Набережная и переулок находились под обстрелом юнкеров, засевших в Храме Христа Спасителя. Приходилось, пробираясь, прятаться за выступы зданий, водосточные трубы.

Войдя к мотоциклистам, мы немедленно созвали собрание. Я произнес короткую речь, в которой сообщил о победе проле­тарской революции в Петрограде, о развертывающихся боевых действиях в Москве. «В такой момент, — сказал я, — недопусти­мо и стыдно стоять в стороне. Тот, кто воздерживается от по­мощи революции, играет на руку контрреволюции!..»

Мотоциклисты единодушно решили предоставить себя в рас­поряжение Военно-революционного комитета. Сопротивлявших­ся этому решению офицеров арестовали.

С переходом на нашу сторону мотоциклистов положение Военно-революционного комитета в отношении связи с боевыми участками, фабриками и заводами, а также с центром сильно улучшилось. Мотоциклисты могли быстро доставлять распоря­жения комитета на места боевых действий, а ему — сведения о положении на том или другом боевом участке, производить разведку в лагере белогвардейцев за пределами района и про­рываться к зданию Моссовета.

В ряде районов города начались боевые действия. Особенно острые столкновения произошли в Городском районе, на Пресне и в Хамовниках.

В течение нескольких дней шли сражения на Кудринской площади (площадь Восстания), Театральной, у Никитских ворот и на многих улицах и в переулках города.

Чтобы развязать руки для организации наступления на бе­логвардейские центры, примыкавшие к Замоскворечью, надо было установить революционный порядок и подавить очаги со­противления внутри района.

Прежде всего перед Ревкомом встала задача отстранить вра­ждебно настроенных комиссаров милиции и назначить на их место сторонников власти Со­ветов. В этом отношении ха­рактерна выписка из протокола заседания Замоскворецкого во­енно-революционного комитета от 26 октября:

Приказ Замоскворецкого военно-революционного комитета. Ноябрь 1917 года

«Во втором Пятницком ко­миссариате сменены и арестова­ны комиссар и его помощник.

Арестованные доставлены в районный Замоскворецкий ре­волюционный военный комитет, который постановил освободить их с устранением от должности временно. По соглашению с районными управами посты замещены.

В 1-м Пятницком комиссариате смещены и арестованы стар­ший помощник комиссара, два помощника комиссара, которые отказались подчиниться Замоскворецкому революционному во­енному комитету и по постановлению Замоскворецкого револю­ционного военного комитета освобождены.

Также смещены неповиновавшиеся комиссары в 1-м — 2-м Серпуховском комиссариате… Учреждена охрана из Красной гвардии на Электрической станции 1886 г. силами рабочих. Постановлено назначить комиссара для контроля»[10].

Листовка Замоскворецкого районного совета от 29 октября 1917 года.

Этот документ ярко характеризует первые шаги новой власти по овладению аппаратом милиции. Смена комиссаров и руко­водящих работников милиции, враждебных революции, была важным условием установления революционного порядка в рай­оне и обеспечения тыла бойцам, сражающимся против контр­революции. Военно-революционный комитет, как уже было от­мечено, установил на всех центральных пунктах района пат­рулирование отрядов красногвардейцев и солдат. На заводах и фабриках были организованы военно-революционные комите­ты и созданы отряды красногвардейцев, которые несли охрану предприятий, а также окружающей их территории.

В первые дни боев сплошь да рядом раздавались выстрелы по нашим отрядам из домов, принадлежавших буржуа. Однако благодаря быстро принятым мерам со стороны Военно-револю­ционного комитета, а также вследствие революционной бди­тельности рабочих масс враждебные действия контрреволюции были парализованы. Замоскворецкий военно-революционный ко­митет издал приказ, в котором объявлялось, что будут строго караться: стрельба из домов, черносотенная агитация, продажа водки, погромы. Приказ предупреждал, что все нарушители порядка, лица, появляющиеся в нетрезвом виде, производящие насилия и грабежи — враги народа и революции — понесут на­казание по всей строгости, какую диктует революционное время.

Со своей стороны районный Совет рабочих и солдатских депутатов и районные управы — Калужская и Пятницкая — обратились с воззванием ко всем гражданам Замоскворечья.

В нем говорилось о низвержении контрреволюционного пра­вительства в Петрограде и решении Московского совета рабо­чих и солдатских депутатов поддержать своих петроградских товарищей и содержался призыв ко всем гражданам всеми ме­рами пресекать контрреволюционные и погромные выступления, попытки врагов свободы вином и водкой затемнить революцион­ное сознание населения. О всех действиях врагов революции предлагалось извещать немедленно Замоскворецкий район­ный совет или комиссариаты.

Эти обращения Военно-революционного комитета, Совета и районных управ встретили живой отклик прежде всего со сто­роны пролетарских масс. Не только красногвардейские патру­ли, военно-революционные комитеты предприятий, но и рабочие принимали активное участие в охране революционного порядка. Имевшие место попытки грабежа были быстро ликвидированы. Так, рабочие фабрики Цинделя схватили бандитов, забравших­ся в часовой магазин. Не проходили незамеченными ни один выстрел, прозвучавший из того или иного дома, ни один све­товой сигнал, подаваемый белогвардейцам, — обо всем Военно­-революционный комитет немедленно получал информацию. По­следний посылал отряды красногвардейцев, которые произво­дили обыски, изымали оружие, арестовывали лиц, стрелявших или подававших сигналы противнику.

Хорошо помню, как будто это было вчера, первый обыск, который мне поручил произвести Замоскворецкий военно-рево­люционный комитет в одном из домов на Большой Серпуховке, где, по сведениям, хранилось оружие. У меня случайно уцелел ордер на обыск, полученный от Замоскворецкого ревкома. Он в высшей степени характерен для того времени.

У Военно-революционного комитета не было своих бланков и печати. О таких формальностях некогда было думать. Приказ был написан от руки. В левом углу значилось: «Исполнитель­ный комитет Замоскворецкого района СР и СД». В приказе говорилось: «Военно-революционный комитет постановил: про­извести обыск в доме и квартире Календарева. Оружие ото­брать». Внизу стояла подпись: «Председатель Б. Волин» и, как бы для придания большего веса, две печати Замоскворец­кого Исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов. Юристы могли бы придраться к тому, что не ука­зывалось, кому поручается произвести обыск, однако это не уменьшало революционной силы приказа.

Мне дали отряд красногвардейцев и целый трамвайный ва­гон. Поехали с потушенными огнями. Я никогда в жизни не производил обысков, хотя у меня их не раз производила цар­ская полиция. Не мудрено, что первый блин получился комом.

Ордер на обыск

В полночь мы позвонили в указанную квартиру. Нам открыли дверь полураздетые взволнованные хозяева. Красногвардейцы, не более меня «опытные» в подобных делах, не дожидаясь при­каза, со словами: «Руки вверх!» — направили на хозяев ружья. Началась невообразимая паника. С трудом удалось установить порядок. Наспех обследовали квартиру и, ничего не найдя, сму­щенные поехали обратно. Впоследствии я проводил обыски бо­лее умело и эффективно.

В результате принятых Военно-революционным комитетом мер и помощи ревкомов предприятий и пролетарского населения в период октябрьских боев в районе сохранялся строгий рево­люционный порядок.

При Военно-революционном комитете был создан своего рода революционный трибунал, носивший скромное название — Юридическая комиссия. Во главе Комиссий сначала стоял П. Арутюнянц, а затем Дьяконов. Юридическая комиссия рас­сматривала все дела арестованных: одних освобождала, а дру­гих направляла в Серпуховской арестный дом. Ее решения утверждались Ревкомом.

В это время в самом районе оставались два очага белогвардейщины — Коммерческий институт и школа прапорщиков. По­литические взгляды и симпатии студенчества института, как и студенчества всей России, за период с февраля по октябрь 1917 года претерпели серьезную эволюцию. В 1905 году сту­дент в глазах царской охранки и Союза русского народа был обязательно революционером. Учащиеся высших учебных за­ведений, пожалуй, в своей массе были настроены оппозиционно к царскому режиму. В первый же период мировой войны вместе с либеральной буржуазией при поддержке меньшевиков и эсе­ров их охватили лжепатриотические настроения, они пошли на примирение с царизмом и даже запели царский гимн. По мере того как русская армия терпела поражение за поражением и все больше обнаруживались гнилость царского режима и его не­способность управлять страной, студенчество возвращалось на путь оппозиции царизму. К этому времени все с большей силой разгоралась борьба по вопросу об отношении к войне между большевиками, которых в известной мере поддерживала демо­кратическая часть студенчества, и большинством студентов, ко­торое шло за оборонческими буржуазными и мелкобуржуазны­ми партиями кадетов, меньшевиков, эсеров и т. д.

Эта борьба разгоралась на митингах в институте и на со­браниях в столовке. Слово «столовец» стало синонимам слова «большевик». Для студентов-«академистов» и представителей буржуазных и мелкобуржуазных партий студенчества Коммер­ческого института не было, пожалуй, тогда более ненавистного слова, чем «столовец».

В первые дни после Февральской революции создалась види­мость какого-то всеобщего единодушия. Но оно было очень непродолжительным, как показал митинг, созванный 3 марта в самой большой аудитории Коммерческого института. С новой силой вспыхнула дискуссия о войне. На повестку дня Лениным и большевиками был поставлен вопрос о пролетарской револю­ции. К моменту начала боевых действий студенчество Коммер­ческого института резко раскололось на два лагеря: на од­ном — большевики и сочувствующая им часть демократическо­го студенчества, на другом — студенческая масса, идущая за буржуазными и мелкобуржуазными партиями. Возглавляемый эсером Рудневым Комитет общественной безопасности попытал­ся создать в Коммерческом институте опорную базу для борьбы с надвигающейся пролетарской революцией. С этой целью был организован и вооружен отряд из 200—250 студентов.

Место, где произошло первое столкновение между красногвардей­цами и отрядом студентов Коммерческого института

Группа вооруженных студентов под командой какого-то кор­нета в составе 10—12 человек решила в качестве объекта для нападения избрать санитарный пункт большевиков в кафе «Франция», что, конечно, не свидетельствовало ни об их храб­рости, ни тем более о рыцарстве или благородстве.

В санитарном пункте находились почти одни женщины. Са­нитарки немедленно сообщили о готовящемся нападении в Рев­ком. Но в это время к Серпуховской площади уже приближался отряд красногвардейцев. Произошла первая стычка красно­гвардейцев со студентами. В итоге студенты разбежались, оста­вив на месте боя одного убитого. Двое были захвачены в плен, в том числе и корнет, командовавший отрядом. Были и ране­ные. По иронии судьбы первая медицинская помощь была ока­зана в кафе «Франция» студенту, раненному во время пере­стрелки.

Есть основания предполагать, что отряд студентов, обосно­вавшийся в здании Коммерческого института, одной из главных задач ставил захват Замоскворецкого райкома партии больше­виков, который помещался в здании ненавистной им столовки.

Замоскворецкий военно-революционный комитет, разумеется, не мог терпеть очаг белогвардейцев в тылу сражающихся на Остоженке, у Большого Каменного и Москворецкого мостов.

Согласно распоряжению Ревкома, рота солдат 55-го полка под командованием солдата Алексеева направилась к зданию Коммерческого института. На помощь ей пришел отряд крас­ногвардейцев завода «Поставщик». Солдаты и красногвардейцы окружили здание. Студенческий отряд, которым командовали офицеры, ответил выстрелами из окон, форточек и с чердака. Солдаты и красногвардейцы штурмам взяли вестибюль, и сту­денты сдались. Наш отряд отобрал у них ружья и патроны, а самих вояк отправил под конвоем в Серпуховской арестный дом.

Юридическая комиссия Военно-революционного комитета выяснила, что во главе отряда стояли член партии народных социалистов (энесовцев) Закс и эсер Атабекян. Отряд был свя­зан с Комитетом общественной безопасности и получил от него оружие. Белогвардейские главари Рябцев и Руднев надеялись при помощи этого отряда внести дезорганизацию в наши ряды, отвлечь на него наши силы. По решению Военно-революцион­ного комитета студенты оставались под арестом до конца боев. Здесь они встретились с двумя своими товарищами, арестован­ными ранее при попытке нападения на санитарный пункт в кафе «Франция», в том числе и со злополучным корнетом. Это был юноша с большой амбицией, но без всякой амуниции. Его самолюбие очень страдало из-за позорного провала первого во­енного предприятия, Находясь под арестом, он пытался или сделал вид, что пытался, стеклом порезать вену.

Оставалась еще школа прапорщиков, помещавшаяся напротив Александровских казарм. В ней находилось 350 хорошо воору­женных юнкеров во главе с офицерами. Солдаты 55-го полка проявляли большое беспокойство по этому поводу и неоднократ­но предлагали председателю полкового комитета В. Соколу произвести обыск в помещениях школы и обезоружить юнкеров.

В.   Сокол в свою очередь несколько раз предлагал начальнику школы во избежание кровопролития сдать оружие, ссылаясь на волнения среди солдат полка. Но начальник школы, георги­евский кавалер в чине капитана, категорически отказывался. В результате переговоров он пошел на то, чтобы вокруг здания школы установить совместные посты из юнкеров, и солдат. Однако это не устраивало солдат 55-го полка. Полковому коми­тету удалось достать одно французское дальнобойное орудие, которое и установили против школы. Это оказало психологиче­ское воздействие на проживавших в зданиях школы военнослу­жащих с семьями. Они подняли панику, обратились к началь­нику школы с просьбой удовлетворить требования комитета, и началась стихийная эвакуация.

Не менее сильное впечатление орудие произвело на юнкеров, офицеров и начальника школы. Они быстро согласились выпол­нить требование о разоружении. Между тем, как мы увидим, в дальнейшем эти французские орудия с большим трудом уда­лось использовать для обстрела боевых центров белогвардей­цев.

В результате разоружения школы прапорщиков был ликви­дирован еще один опасный пункт скопления юнкеров внутри района, а в руки 55-го полка попало много оружия, продоволь­ствия, обмундирования, хранившегося в складских помещениях школы.

Теперь Военно-революционный комитет и красные бойцы могли сосредоточить свои усилия и энергию на боевых дей­ствиях против белогвардейских центров, не опасаясь удара с тыла.

Замоскворецкий ревком имел боевые отряды на фабриках и заводах, готовые идти в бой за социалистическую револю­цию, за власть Советов. Он имел опору в широких солдатских массах. И хотя красногвардейцы, как правило, не обладали никаким военным опытом, в ходе боевых действий они быстро овладевали тактикой боя в городских условиях.

Главная трудность состояла по-прежнему в недостатке ору­жия. Поэтому приходилось иногда вводить две смены в поль­зовании винтовками — их передавали друг другу.

Военно-революционный комитет и в особенности его предсе­датель П. К. Штернберг всеми возможными средствами пыта­лись раздобыть оружие. От этого в очень большой степени за­висел успех восстания. Оружие изымали у наших врагов — у белогвардейской домовой охраны и у отдельных граждан — во время обысков.

Вспоминается следующий эпизод. В Замоскворецкий ревком поступило сообщение, что при команде выздоравливающих на складе имеется оружие. Ревком приказал его сдать. Начальник склада в чине капитана прибыл в комитет и начал доказывать, что он не имеет права это сделать. Последовал ответ: или по­виновение, или арест. Капитану ничего не оставалось делать, как подчиниться. В результате было получено 200 берданок с патронами.

Рабочие-железнодорожники Казанского вокзала обнаружили несколько вагонов с винтовками. Замоскворецкий военно-рево­люционный комитет направил на Казанский вокзал трамвай, который и доставил винтовки.

Кинотеатр «Великан», где находился склад оружия Замоскворец­кого военно-революционного комитета

Количество оружия росло. Пришлось в кинотеатре «Великан» около Серпуховской площади создать склад и организовать строгий учет поступления и выдачи винтовок, патронов и гра­нат. Разрешение на выдачу оружия давал Военно-революцион­ный комитет.

Сохранилось письмо дивизионного комитета 4-го отделения полевого тяжелого артиллерийского дивизиона, адресованное в Замоскворецкий военно-революционный комитет. В нем содер­жалась просьба отпустить для батареи «С» 15 ящиков ручных гранат и 25 трехлинеек. На документе моей рукой написана резолюция: «Военно-революционный комитет предписывает ис­полнить вышеуказанную просьбу». Под резолюцией стоит под­пись: «Секретарь К. Островитянов».

Письмо дивизионного комитета 4-го отделения артиллерийского дивизи­она в Замоскворецкий военно-революционный комитет

В районе быстро создавались условия для наступления на белогвардейские укрепленные пункты в центре города, но связь с Московским революционным комитетом все еще осуществля­лась спорадически. В это время Замоскворецкий ревком под руководством П. К. Штернберга составил план боевых дей­ствий у Большого Каменного и Москворецкого мостов и на Остоженке. Но этот план надо было согласовать с общим пла­ном наступления красных войск на белогвардейские центры города и установить тесный контакт с Московским ревкомом для осуществления оперативных действий.

Достоинство П. К. Штернберга как военного руководителя как раз и заключалось в том, что к составлению планов боевых операций в районе и их проведению он подходил с общемосков­ской точки зрения, но при этом требовалось знать положе­ние в лагере противника, т. е. иметь хорошо налаженную раз­ведку.

Надо сказать, что в период октябрьских боев классовые про­тиворечия достигли крайней остроты и получили почти скульп­турное по четкости и точности выражение. На стороне револю­ции — рабочие и солдаты, на стороне контрреволюции — юнкера, офицеры и подавляющее большинство студентов. Поэтому по поручению Замоскворецкого ревкома Люся Лисинова, Алеша Столяров, Наталка Солуянова и другие часто про­ходили через юнкерские заставы, показывая студенческие билеты и удостоверения Коммерческого института. Когда юнке­ра спрашивали, куда они идут и зачем, — они отвечали, что уходят от большевиков из Замоскворечья.

Кроме того, некоторые работницы, прикидываясь религиозными и безграмотными, пробирались к Кремлю; некоторым связистам и разведчикам, изобра­жавшим далеких от по­литики влюбленных, удавалось попасть в районы занятые бело­гвардейцами.

Большую энергию, отвагу и сообразитель­ность как связистка и разведчица проявила кондуктор Замоскворецкого трамвайного парка 3. И. Легонькая.

На разведку она отправлялась одна или вместе с рабочим Крю­ковым. Так, например, она отваживалась подходить к Кремлю, занятому юнкерами, и, чтобы дать знать нашим о количестве стоявших на стенах Кремля юнкеров, отбивала соответствую­щее количество поклонов перед Спасскими и другими воротами. Легонькую однажды арестовали, и она получила несколько уда­ров прикладами. Однако, как правило, она с успехом выходила из самых трудных, безвыходных положений и точно выполняла ответственные поручения Военно-революционного комитета. Было мною и других великолепных связисток и разведчиц.

Когда встал вопрос о том, чтобы информировать Москов­ский ревком о плане военных действий в Замоскворечье и получить необходимые указания, то остановились на моей кан­дидатуре, поскольку я, исполняя обязанности секретаря, был в курсе планов Ревкома и к тому же имел студенческое удо­стоверение. Мы решили выполнить это поручение вдвоем с Шурой Родниковой. Я надел блестящую форму студента Мос­ковского коммерческого института, Шура Родникова тоже при­нарядилась так, чтобы выглядеть как можно более далекой от всякой политики. В ботинке у меня лежал пропуск Военно- революционного комитета. Наш маршрут пролегал через Заце­пу, Краснохолмский мост, Таганку, Покровский и Чистопруд­ный бульвары, надо было пройти по Мясницкой улице, пересечь Неглинную, чтобы через Столешников переулок выйти к Мос­совету. В пролетарских районах, занятых большевиками, нас на каждом шагу останавливали красногвардейцы, и приходи­лось то и дело вынимать и показывать пропуск Военно-револю­ционного комитета. Зато в районах, занятых юнкерами, про­пуском нам служили моя студенческая шинель с блестящими эполетами и пуговицами и соответственно нарядный вид моей спутницы. На Мясницкой улице у почтамта нас остановили юн­кера лишь для того, чтобы любезно предупредить, на каких улицах и переулках нам угрожает опасность «попасть в лапы большевиков». В центре шла стрельба. Пули иногда ударялись впереди или позади нас на довольно близком расстоянии. Не­глинная обстреливалась юнкерами, засевшими в «Метрополе». Пришлось долго выжидать момента, когда стрельба затихнет, чтобы перебежать Неглинную и пробраться к Отолешникову пе­реулку и Моссовету.

Здание Моссовета, в котором мне приходилось нередко бы­вать, напоминало улей. Туда и сюда сновали вооруженные крас­ногвардейцы и солдаты, многие отдыхали, примостившись на ступеньках лестницы. Зал был забит людьми, пришедшими с театра военных действий, и представителями из районов, про­бравшимися, подобно нам, в центр. У дверей в комнату Военно-­революционного комитета стоял канцелярский стол, и несколь­ко женщин опрашивали тех, кто стремился попасть к членам Военно-революционного комитета, о цели их визита.

Меня довольно быстро пропустили, помнится, к прапорщику А.  Я. Аросеву. Я ему изложил план военных действий, наме­ченный Замоскворецким военно-революционным комитетом. Этот план получил полное одобрение. Аросев в общих чертах познакомил меня с положением в Москве и с планом наступле­ния районов на пункты, занятые белогвардейцами в центре, и ликвидации опорных баз, занятых офицерами и юнкерами в районах.

Окончание

[1] В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 34, стр. 436.

[2] Там же, стр. 348.

[3] В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 35, стр. 2.

[4] Там же, стр. 1.

[5] Сб. «Октябрь в Замоскворечье», стр. 208—209.

[6] «История гражданской войны», т. И. М., Изд-во АН СССР, 1957, стр. 252.

[7] Сб. «Дети-герои». М., Изд-во «Молодая гвардия», 1961.

[8] Сб. «Октябрь в Замосковоречье», стр. 162.

[9] В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 35, стр. 43.

[10] «Документы Великой пролетарской революции», т. II. Изд-во «Московский рабочий», 1948, стр. 68.