«Без них мы бы не победили»

РП уже несколько лет традиционно готовит тематические материалы к советским праздникам. Ясно, что в этом деле 8 Марта, Международный день борьбы за освобождение женщин, не может быть на заднем плане. Наоборот, вся обстановка войны, фашистского террора и буржуазного рабства требует, чтобы этому празднику был возвращён его настоящий, революционный смысл.

Дело заключается в том, что без своих женщин, без помощи и поддержки большинства работниц пролетариат не может победить. Ленин не зря говорил, что «…не может быть социалистического переворота, если громадная часть трудящихся – женщин не примет в нём значительного участия»[1]. Без женщин и их особенной поддержки и мобилизующей роли нельзя говорить об успехах в организации и росте сознательности пролетариата. Опыт новейшей истории показал, что многие сегодняшние стычки рабочих с фашиствующей буржуазией, многие забастовки или протесты имели своим единственным тылом, своей опорой, а иногда – и единственной силой, вдохновляющей на борьбу, – сотрудниц, жён, матерей, сестёр, чьи слова и личные примеры мужества действовали на мужчин-рабочих настолько сильно, что заставляли побороть страх и идти против унижения, грабежа и несправедливости.

Поэтому особенное отвращение вызывает не только лицемерно-слащавая форма, но, прежде всего, та суть женского праздника, которую ему придаёт буржуазия. 8 марта женщину чествуют и поздравляют с наступлением календарной весны, с красивыми чертами лица и т.п., а вовсе не за её выдающуюся общественно-историческую роль. Её, по сути дела, поздравляют за то, что когда-то у её родителей родился ребёнок женского пола. Женщин поздравляют за их наличную физиологическую природу, и только, вырвав праздник из истории и выхолостив его революционное политическое содержание.

Можно ли мириться с этой мерзостью, когда в половине общества господствующий класс видит лишь самок, рабынь, проституток, одним словом, товар?

Нельзя мириться, поскольку свобода и достоинство наших женщин – это важная часть коренных интересов пролетариата. Решение женского вопроса лежит в решении главного вопроса классовой борьбы – в революционном ниспровержении буржуазии, в диктатуре пролетариата, в возобновлении социалистического строительства.

Для того чтобы не только мужчины-рабочие, но и наши женщины-работницы вспомнили, что 8 Марта – не тошнотворный половой «праздник», рассмотрим в общих чертах некоторые моменты истории женского вопроса.

1. О церковном браке

Мало кто знает о том, что одним из первых декретов победившей революции был ленинский декрет от 18.12.1917 г о гражданском браке. Это был важнейший шаг в деле уничтожения подлых, унизительных и лицемерных семейных порядков, господствовавших в царской России. Это был акт, освобождавший женщину от семейно-церковного рабства.

«Российская республика, — писалось в этом документе, — впредь признаёт лишь гражданские браки… Церковный брак наряду с обязательным гражданским является частным делом брачующихся».

Власть чиновников в рясах над семьёй закончилась.

До революции помещики и капиталисты рука об руку с попами угнетали народ, особенно поддерживая женское рабство. Официальный «Свод законов и законных уложений Российской империи» признавал только церковный брак. Всеми брачно-семейными делами ведало духовенство. Оно бесцеремонно вламывалось в личную жизнь людей,  устанавливало в этой сфере свои лицемерно-ханжеские порядки и традиции. До февраля 1917 года гражданские браки, т.е. браки, заключённые без участия попа, царским законом не признавались и всячески преследовались. Часто бывало так, что браки, заключённые между ссыльными или политкаторжанами, насильно разрывались, и по ходатайству (читай, по доносу) приходских попов по месту поселения жандармы увозили жену или мужа на другое поселение, за сотни вёрст от супруга.

В статье «О стачках» Ленин писал: «…капиталист получает возможность совершенно задавить рабочего, загнать его до смерти на каторжной работе, да и не его одного, а также и его жену и его детей»[2]. А с помощью церковного брака эксплуататоры и их подручные попы не только усиливали и закрепляли рабство производственное, экономическое, но и семейное и культурное рабство женщины. Она, таким образом, терпела двойной гнёт.

В классовом обществе часто или почти всегда религиозному учению о неравенстве женщины придавали силу закона. В так называемых «священных заветах православных» сказано: «…учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии». Этому «божественному установлению» вторил царский закон: «жена обязана повиноваться мужу своему, как главе семейства, пребывать к нему в любви, почтении и неограниченном послушании»[3]. Это предполагало, что церковь и закон на всю жизнь скрепляли насильственные брачные союзы, совершаемые по расчёту либо по воле самодура-помещика (похоже, что подобным образом был совершён брак советских космонавтов А. Николаева и В. Терешковой. «Автором» и главным инициатором этой женитьбы был не кто иной, как Н. Хрущёв. При просмотре кинохроники, оставшейся от этой «космической» свадебки, невольно вспоминается одна глава из книги Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву», в частности: «Проезжала тут свадьба, но вместо радости на лице жениха и невесты были печаль и уныние. Они друг друга ненавидят и властью господина влекутся на казнь»).

Вообще говоря, мало какой институт эксплуататорского общества сыграл в женском вопросе такую реакционную роль, как церковь. «Таинство брака» предполагало, что любое добрачное сожительство, без совершения церковного «таинства» есть прелюбодеяние. Дети от такого брака считались «бастардами», «байстрюками», «незаконнорожденными» и лишались по царским законам личных, имущественных и политических прав. Сама христианская церковь с самого возникновения своего учила, что женщина является существом низшего порядка, что она – источник греха, что в обществе и семье женщина  должна стоять на положении безответной и забитой рабыни. В так называемом «Послании к эфесянам», одном из раннехристианских писаний, прямо предписывается: «жёны, повинуйтесь своим мужьям, яко господу… жена да убоится своего мужа» (гл.V, ст.22 и 23).

Это унижающее женщину христианское учение и нашло своё обрядовое выражение в «церковном таинстве» брака. Это таинство, так же как и крещение, причащение и прочие подобные «процедуры», по сути и по происхождению является пёстрой смесью дикарских верований и древних обрядов.

Рассмотрим его «чин». Церковный брак распадается на «обручение» и собственно «венчание». Жениха и невесту поп ставит перед аналоем, благословляет их крестом, даёт свечки, заранее купленные молодыми у того же попа, и заставляет их обменяться кольцами. После этого поп читает особые заклинания, надевает на головы венцы, даёт разбавленное вино и водит вокруг аналоя, всё время поучая невесту во всём повиноваться мужу, а их обоих – помнить «…всю жизнь, что основание семейного счастья есть страх божий и соблюдение заповедей его» (ну как за такую проповедь царям, помещикам и буржуазии не возносить хвалу попам и не снабжать их деньгами: веками вдалбливать молодёжи, что основанием семейного, а значит, и житейского счастья является не материальное и культурное благополучие, какие надо завоевать и построить, а токмо «страх божий и заповеди его»).

Главными процедурами при венчании считаются возложение венцов и благословение «во имя троицы». Вся эта обрядность целиком имеет целью освятить и закрепить господство над женщиной в общественной жизни и в быту, а также обеспечить молодой семье сверхъестественную магическую помощь в произведении потомства, в рождении детей.

Примерно такое же назначение имеют и внецерковные брачные обычаи у православных, особо унижающие женщину: сватать и «покупать» невесту, пропивать её, как лошадь в шинке, бить «молодуху» плетью, заставлять её прилюдно снимать обувь у мужа, осыпать новобрачных шишками хмеля, орехами, зерном, шуметь под окнами спальни в первую брачную ночь и тому подобное мелкобуржуазно-мещанское скотство. Эти обряды и обычаи, дикие уже к концу 19 века, своими историческими корнями восходят к первобытной религии наших предков и являются пережитками этой общинно-родовой религии. Люди первобытного общества не понимали естественного процесса зачатия и рождения детей. Они долгое время верили, что женщины их семьи или рода беременеют от различных магических предметов, а также духов и богов, которые тайно проникают в их лоно и там живут или же оплодотворяют их. С разделением труда и быстрым развитием оседлого хозяйства, земледелия, особая роль в зачатии жизни отводилась растительным духам плодородия, которые будто бы пребывают деревьях, травах, плодах, зёрнах. Эти духи и населяют женщин своей плодоносящей силой. Поэтому женщины, желавшие иметь детей, прикасались своим телом к деревьям, надевали на себя венки – прообразы церковных «венцов», клали за пазуху плоды и семена, делали амулеты в виде мешочков с зерном или землёй и т.п.

Часто все эти действия над женщинами производили мужчины, в особенности, колдуны и жрецы. Не отказывались от этой роли и главы семей и родов. Они не только возлагали венки, но и убеждали женщин в том, что обладают той самой «живительной силой», которая передалась им от растений и через них может войти в женщину. Отсюда, кстати, прерываясь и возобновляясь опять, идёт пресловутое «право первой ночи» — законное изнасилование невесты главой общины, князем, феодальным сеньором, русским помещиком.

Традиция «венчания» с растением как источником жизни кое-где сохранилась до наших дней. В Индии живёт племя Добис, в котором девушек сначала «обручают» с деревом и только потом с женихом. У древних славян брак заключался в том, что жениха с невестой водили вокруг ели, дуба, вербы или ракитового куста, чтобы растительные духи дали им свою плодоносную силу. У некоторых сектантов, отвергавших церковную обрядность (например, у беспоповцев, сибирских скрытников, северокавказских прыгунов и др.), долгое время держался обычай, по которому жених с невестой трижды объезжали вокруг какого-нибудь «заветного» дуба, и брак считался заключённым. Пережитки всех этих первобытных верований ясно видны в нелепых брачных обрядах и обычаях православных – водить жениха с невестой вокруг аналоя – вместо «заветного» дуба, надевать им на головы венцы, осыпать их злаками и т.д.

Первобытные люди особенно опасались различных злых духов, и поэтому они совершали великое множество магических обрядов против них и их «нечистоты», применяя воду, огонь, обмахивающие жесты и устрашающий шум. Мы видим эти пережитки в брачной обрядности: в поповском бормотании и в осенении крестом, в горящих свечах, в умышленном ночном шуме под окнами молодых.

Обряд обмена кольцами уходит корнями в древнеримский брачный обряд. Тогда жених одевал на палец невесте кольцо из мягкого железа, чтобы магически привязать, приковать её к себе. Это кольцо служило символом звена цепи, которой тогда приковывали рабынь к местам их работы или к орудиям труда – к колодцу, возле которого шла стирка, к каменному очагу, к повозке, а иногда и к мотыге. Очень возможно, что в ритуале обмена кольцами сыграли свою роль самые ранние языческие поверья, связанные с началом бронзового века. Будто бы металл и металлические изделия прогоняют злых духов, наделяют людей особыми силами, а также обеспечивают здоровье, удачу и богатство. Поэтому не приходится удивляться, что и сегодня наша обывательская публика скорее поверит в древнее заклятие бабкиного кольца, нежели в тот простой довод, что всё богатство создаётся человеческим трудом. Это ведь так легко: одел колечко – и зажил счастливо. И не нужно сушить голову вечерами, не нужна упорная классовая борьба за освобождение труда, за переход всех общественных богатств в руки тех, кто их создаёт.

Таково в целом происхождение и сущность наиболее важных моментов брачного обряда православных. Взятая в целом эта обрядность есть не что иное, как пережиток древних и древнейших представлений и верований о том, что путём магических заклинаний и телодвижений, совершаемых колдуном или жрецом, можно охранить брачующихся от нечистой силы и обеспечить им способность к зачатию и рождению детей. Эта религиозно-дикарская сторона обряда тесно переплетается со стороной классовой. В самом обряде венчания и особенно во внецерковных обрядах выступает самый реакционный взгляд на женщину, как на низшее и бесправное существо, как на собственность мужа, главы рода, военного вождя, феодала, помещика, капиталиста. Она по венчальному канону уже выступает, как рабыня, обязанная беспрекословно, со страхом и трепетом подчиняться своим персональным и общественным владыкам.

Церковь освящала и освящает торгашеский брак по расчёту, который мало чем отличается от обычной торговой сделки. «Буржуазия, — писал по этому поводу Маркс, — сорвала с семейных отношений их трогательно-сентиментальный покров и превратила их в дело простого денежного расчёта». При этом церковь утверждала нерушимость брачного союза, хотя бы он был совершён, как говорилось выше, и против воли супругов. Годами, иногда десятилетиями жили люди под одной крышей, назывались мужем и женой, а на самом деле всё время были чужими друг другу. И порвать с этой позорной и постылой семейной жизнью женщина не могла. Часто она была связана унизительным положением содержанки, чья жизнь целиком и полностью зависела от мужа и его денег. Женщины «высших», эксплуататорских классов чаще всего выходили замуж не за любимого человека, а за его материальное положение, чин, состояние. Такое положение приводило многих женщин и девушек к сознательному паразитизму, можно сказать, к великосветской проституции. Яркий пример – Элен Курагина из «Войны и мира». После своей измены она прямо заявляет Безухову: «Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние…».

Но в большинстве своём было зависимое положение женщин. По закону замужняя могла отлучаться куда-либо лишь с разрешения мужа. Более того, если совместная жизнь становилась невыносимой, и женщина убегала из семьи, муж имел все права силой «водворить беглую на место». Со всех углов на женщину, ушедшую от мужа, обрушивался материальный и моральный террор. В первую очередь, ей предлагали вернуться попы и царские чиновники. Если же она «не шла добром» — применяли грубую силу, прибегали к помощи полиции, могли отправить женщину по этапу. При этом, если сбегала крестьянская, мещанская или пролетарская жена, то ей «доказывали» святость церковного брака розгами: уводили «неверную» в волостное правление и там секли. Были случаи, когда после такого вразумления женщина умирала.

А бывали и совсем дикие обычаи. Ещё в конце 19 века на Черниговщине, да и в других областях Украины, женщину, ушедшую от мужа или уличённую в измене, родственники мужа вместе с некоторыми односельчанами раздевали догола, мазали дёгтем, осыпали куриными перьями, а затем в таком виде водили по улицам села[4]. В некоторых местах, например, в селе Кандыбино Николаевского уезда Херсонской губернии, особо затейливые мужья или свёкры мазали изменниц патокой и привязывали голой к дереву на съедение насекомым. В других местах, если удавалось поймать обоих «преступников», на мужчину одевали женскую рубаху, привязывали к нему за руки женщину и затем «играли свадьбу»: толпа организовывала целую процессию через всё село, в конце которой опозоренную женщину «отдавали» мужу. Что с ней было потом – догадаться нетрудно. И что, этим судом линча возмущался хотя бы один поп или волостной чиновник? Нет, поскольку, они считали, что это семейное дело, а во-вторых, классовая чиновно-поповская логика была такова: ежели сука от мужа убежала, так того гляди и от работы и от податей убежит. Посему – «учение» правильное.

Если женщина рожала вне брака, на неё обрушивался целый поток социальной грязи. Проявлялась вся принудительная опека царизма и церкви над совестью граждан. Один старый рабочий так вспоминал о своей первой любви, растоптанной обывателями- лицемерами и мелкобуржуазными ханжами: «…первая и единственная любовь к девушке, которую нежно называл «ёлочкой зелёной», была разменена на скабрезные поговорки чудовищного бытия людей, была освистана и преследовалась криком: — Проститутка! Если женщина не вступила в «законный брак», освящённый религиозным обрядом, её называли так по прямой пропаганде церкви»[5].

Так царские сатрапы и попы защищали домостроевские «устои», дикую семейную мораль, элементы которой сегодня очень понадобились реакционной буржуазии. Почему так? А потому, что эта мораль вполне соответствует интересам эксплуататоров всех времён, так как она ведёт к чудовищному рабству женщины-труженицы. Эта мораль приучает мужчин смотреть на женщин, как на свою частную собственность, чувствовать себя господином на производстве и в семье. Наконец, эта мораль вбивает клин между пролетариями мужского и женского пола, препятствует широкому вовлечению женщин в организаторскую, агитационную и пропагандистскую работу в массах трудящихся, вызывает гадкое мещанское недоверие к уму и способностям наших женщин.

Больше того, институт церковного брака был одним из способов разжигания национальной вражды. Церковь и царские законы запрещали браки между людьми разной веры, например, между православными и иудеями, а значит, между русскими (украинцами, белорусами) и евреями, татарами или узбеками и т.п. За такие браки полагалось наказание, как за уголовное преступление. В царском «Уложении о наказаниях» говорилось, что виновные «подвергаются заключению в тюрьме на 4 месяца и предаются затем церковному покаянию»[6]. Так общественный строй царской России, его законы, «регулировавшие» брак и семью, способствовали разрушению семьи, создавали уродливые, тягостные формы семейной жизни.

2. Женщина и ислам

Выше мы коротко коснулись положения женщины в православии. А как обстоят дела с женским вопросом в исламе? Как и всякая другая религия, ислам принижает и уродует женщину. Законы ислама вполне оправдывают и освящают рабское положение женщины, существовавшее в деспотиях древнего и средневекового Востока.

Согласно корану и основанному на нём шариату, женщина не может быть равна мужчине в имущественном и правовом отношении. Это выражается, в частности, при дележе наследства, когда мужчине достаётся доля, равная доле двух женщин, или при судебном разбирательстве, когда свидетельства двух женщин равны, но не перевешивают свидетельство одного мужчины.

Понятно, что коран предписывает полную покорность жён мужьям, а женщин – мужчинами. При этом коран не только разрешает, но и поощряет худший вид угнетения женщины – проституцию: с одной стороны, он рекомендует рабам, слугам и неимущим мужчинам «жить воздержанно, пока бог не вознаградит их», а с другой – разрешает проституцию как форму получения прибыли для рабовладельца (купца, землевладельца, халифа, современного капиталиста).

Под влиянием господствующего способа производства, условий производства и самих мусульманских законов семья в исламских государствах получила неправильное, извращённое развитие. Феодалы и богатые купцы заводили себе большие гаремы и до последней возможности жили в половой грязи и распутстве. Некоторые особо выдающиеся развратники и насильники даже попали в исламские «святые». Например, Хасан, сын халифа Али, почитаемый ныне как «святой», имел, согласно преданию, семьдесят жён. А неутомимый «святой» Мутамид, правитель Севильи времён арабской Испании 14 века, имел 800 жён и наложниц и около 100 детей. При поездках морем семья Мутамида с трудом умещалась на бракке – большом парусно-гребном судне. Но в деле разврата и насилия Мутамида обошёл султан Марокко Исмаил, у которого было 878 детей от 911 жён и наложниц.

В ближних исламских государствах и областях дела обстояли  так же. Многие бухарские эмиры и хивинские ханы содержали в своих гаремах по 30-40 женщин. Разгульную жизнь в «цветниках услады» вела также и верхушка исламского духовенства. Например, в 1880 году оренбургское магометанское духовное собрание было вынуждено отметить, что подведомственные ему «духовные лица… ведут жизнь безнравственную»[7]. В царской России, в Нахичевани, глава местных мулл некий хаджи Салах-ага-Ахундов имел, кроме четырёх «законных», 60 «сигэ», т.е. временных жён. К концу своей сексуальной карьеры этот «святой отец» заразил почти всех своих жён и «сигэ» венерической болезнью.

Но не стоит думать, что каждый мусульманин имел и имеет гарем. Количество «законных» жён и «сигэ» в тех странах, где многожёнство не запрещено, зависело и зависит от имущественного положения мужчины. Неимущие и бедняки часто не имели и одной жены. Данные по Средней Азии, собранные царскими чиновниками, показывали, что баи имели по нескольку жён, а бедняки оставались всю жизнь безбрачными. По исламу за женщину, отдаваемую в жёны, её родители или родственники берут плату – мехр или калым. Женщину фактически продают в рабство, но при этом пока не выплачен весь мехр, брак, т.е. права собственности на живой товар, считаются недействительными. Требование покупки жены, как товара с высокой стоимостью, являлось основной  экономической причиной безбрачия бедняков и батраков.

Какие особенности в исламский брак внёс капитализм? Частная собственность, эксплуатация и государственное насилие никуда не исчезли. Поэтому само мусульманское законодательство о женщине так и осталось источником самых реакционных и гнусных видов рабства. До сих пор в буржуазной Малайзии местные торговцы используют исламский закон, разрешающий жениться одновременно на четырёх женщинах, для поставки «живого товара» в различные притоны Бангкока, Сингапура и в другие места. Агенты этих торговцев объезжают деревни в поисках бедных семей, в которых много дочерей. Найдя такую семью и женившись «законным» исламским браком на троих или четверых девушках, они выплачивают отцу семейства калым. Затем эти агенты увозят своих жён в большие города, а там, легко разойдясь с ними по мусульманскому закону, продают своих бывших жён в публичные дома и грязные притоны. Лёгкость развода для мужчины, который по законам ислама может расторгать брак по любой причине и в одностороннем порядке, способствует развитию сексуального рабства.

Такое положение существовало до революции и в государствах Средней Азии, и в Закавказье, и во многих других районах распространения ислама. Позорные и изуверские традиции средневекового Востока ожили в этих районах после гибели советского социализма. Даже в городах европейской части бывшего СССР можно иногда увидеть сохранённые в исламе обычаи женского затворничества и ношения ритуальных покрывал (чачвана, паранджи, яшмака, изара, чадры и т.д.). В рамках «возвращения к истокам и добрым традициям» современные мусульмане — мужская часть одураченных трудящихся, впадающая в самые дикие фантазии мелкая буржуазия, наконец, заинтересованная во всех формах рабства буржуазия – выступает за точное соблюдение женщинами обычая закрываться от мира.

В ход идёт чачван – тёмная сетка из конского волоса, опускаемая на лицо и грудь женщины. При ношении чачвана сверху на него накидывают паранджу – род халата с ложным рукавами. Иногда можно увидеть женщин в позорном яшмаке – роде чачвана. Это повязка, надеваемая в знак покорности и «нечистоты» женщины на её рот. Некоторые замужние мусульманки, надевающие яшмак, носят с ним высокий конусообразный головной убор, украшенный монетами (берык или шоукеле). Этот берык – сродни инквизиторскому «испанскому сапогу»: его масса иногда доходит до 4 кг, поэтому его ношение часто приводит к туберкулёзу шейных позвонков. По мусульманским законам женщина не имеет права снимать берык даже во время тяжёлой работы.

Чадра – это большая матерчатая шаль, которой мусульманка оборачивает голову и тело, оставляя небольшую щель для глаз. Сегодня – в тех же буржуазных рамках «возврата к устоям» — в некоторых районах Северного Кавказа восстановлен варварский обычай, по которому женщинам – горянкам зимой нельзя носить поверх чадры тёплую одежду, шубку, пальто, куртку и т.п. Это-де оскверняет традиционную одежду мусульманки. В результате среди горянок наблюдается очень много простудных заболеваний, особенно опасных для женщины во время беременности.

Все эти ритуальные покрывала наносят женщине большой общественный и физический вред. Обычай их ношения связан с ничтожной политической ролью женщины, с её затворничеством, он отдаляет женщину от общественной жизни и классовой борьбы, унижает её человеческое достоинство. Удержать женщин-трудящихся в потёмках религиозного рабства и забитости, не дать простым мусульманкам выйти на помощь пролетариату в его борьбе против буржуазии – вот классовый смысл всех исламских покрывал и намордников.

Были ли случаи исламского мракобесия и изуверства в сталинском СССР? Да, были, и большевики открыто говорили о них и решительно боролись за полное освобождение женщины Востока. После Октября способ производства и общественный строй изменились. Но общественное сознание запаздывает, не поспевает за изменением материальных условий производства, за развитием производительных сил. Советская статистика в 30-е годы отмечала, что в семьях, где сохранялся обычай ношения ритуальных женских покрывал, наблюдалось наибольшее число случаев нарушения советского законодательства. В Узбекской и Таджикской ССР были случаи, когда родители насильно надевали на девочек 12-13 лет паранджу и чачван и вынуждали их бросать учёбу в школе. Были случаи выдачи таких девочек замуж и случаи их продажи. В 1935 году в Кзыл-Тепинском районе Бухарской области некий М. Маликов женился на 16-летней Мастра-Ой, заплатив за неё её брату 1500 рублей, 48 кг муки и отдав барана[8]. Там же, в близлежащем Колзиванском районе, родственники 13-летней Д. Турдыевой продали её некоему Ч. Баратову за 2000 рублей, 32 кг риса и одну корову. В Гиджуванском районе той же области была зверски убита 18-летняя Ульмас-Ой, которая была комсомолкой и училась в 8 классе средней школы[9]. Девушка отказалась одевать чадру, выполнять какие-либо унизительные обычаи, а также отказалась выходить замуж за 56-летнего А. Муратова. За это против неё был составлен настоящий кулацкий заговор. На следствии по делу Ульмас её убийца Муратов признался, что девушку убивали не столько за отказ от замужества, сколько «за то, что предала обычаи предков» и состояла в молодёжной большевистской ячейке. Как видим, женский вопрос тесно переплетается с вопросом классовой борьбы.

Недалеко ушёл от Бухары и Северный Кавказ. В 1938 году в Карачае некий Таджинин из аула Каменномостского украл 15-летнюю девушку из соседнего аула. Тогда же в ауле Нижняя Теберда была похищена школьница. За период 1937–1938 гг. в Дагестане была похищена 21 девушка, среди которых 8 – школьницы. В Чечено-Ингушетии за первые 5 месяцев 1939 года в прокуратуру поступило 12 заявлений от директоров школ о фактах продажи школьниц родителями за калым[10].

Если сегодня подобные случаи вызывают лишь лицемерное сожаление в буржуазно-либеральных и феминистских кругах, то в те годы партия и советская власть уничтожили экономические и политические корни всякого неравноправия женщин: были созданы не формально-записанные в законах, а фактические, т.е. материальные основы такого освобождения и равноправия. В отличие от капитализма, в социалистическом обществе не могло быть места ни старым реакционным взглядам на женщину, ни религиозным обрядам, ни вреднейшим и унизительным пережиткам эксплуататорского строя. Большевики боролись против всяких унижающих обычаев и обрядов. Религиозных изуверов, убийц и похитителей находили, и они несли суровую кару за то, что хотели вернуть времена, когда на женщину смотрели, как на вещь, как на товар, который можно купить и распоряжаться по своему усмотрению.

3. Женщина и капитализм

Из того, что сказано выше, понятно, что семья при капитализме часто имеет другие основания, нежели взаимная любовь и близость интересов супругов. Буржуазная мораль изо всех сил пытается, опираясь на верных своих попов, скрыть действительную сущность буржуазных семейных отношений. Надо ясно сказать: в буржуазном обществе брак есть одна из форм рыночных отношений, есть экономическая сделка, при которой в расчёт принимается не столько сама женщина, сколько её приданое. И наоборот, не столько сам мужчина, сколько его капиталы, служебное положение или полезные связи. В таком обществе  молодые люди, вступающие в брак, часто лишены права выбора пары: там родители подыскивают сыну подходящую жену, дочери – подходящего мужа, игнорируя, насколько это возможно, личную склонность и руководясь экономическим расчётом. В таком браке «получает оценку не только женщина, но и мужчина… не по своим личным качествам, а по имуществу»[11]. Поэтому Ленин и рассматривает брак в среде буржуазии, в том числе и мелкой, как простую разновидность «официально-благоприличной и вполне легальной проституции»[12].

О том, что брак при капитализме есть сделка, свидетельствует хотя бы факт существования различных брачных агентств, газет, своднических  объявлений и т.п. Что лежит в основе такого извращённого характера капиталистических семейных отношений? Те же основы капитализма – частная собственность, товарные отношения, вследствие чего и семейные отношения неизбежно сводятся к денежным отношениям.

Поскольку в обществе господствует частная собственность на средства производства, постольку буржуазная семья является персональным представителем этой собственности, экономической ячейкой капитализма, носителем господствующих производственных отношений. Такая семья живёт исключительными интересами своей собственности, а значит, противопоставляет свои частные интересы – интересам других семей и интересам общества в целом. Именно такое положение мы видим сегодня на каждом шагу.

Но если господствующими отношениями в производстве являются отношения частной собственности, то это неизбежно приводит к их распространению на личную, бытовую, семейную жизнь. Это значит, что в буржуазной семье муж смотрит на жену, как на свою принадлежность. Если же «главным» собственником капитала в семье является жена, то и она часто смотрит на мужа, как на приложение, обязанное по первому зову исполнять различные супружеские обязанности. Такой же частной собственностью мужа (или жены) считаются и его дети, которые обязаны беспрекословно выполнять волю отца, а став взрослыми, они обязаны – под страхом лишения наследства – вступить в брак по указанию родителей, исходя из экономической выгоды, а вовсе не из личной привязанности или склонности.

Если в основе буржуазных семей не лежит любовь между полами, то брак делается тягостной обузой для мужа и жены. В результате оба ищут утешения на стороне: муж – с любовницей или проститутками, жена – туда же, к любовнику или к мужчине-проститутке. Это приводит к разложению и вырождению буржуазной семьи, к разврату, половой распущенности, к росту проституции, причём проституция тут выступает как необходимое дополнение семьи буржуа. Энгельс по этому поводу писал так:

«…Брак обусловливается классовым положением сторон, и постольку он всегда является браком по расчёту. Этот брак по расчёту достаточно часто превращается в грубейшую проституцию – иногда обеих сторон, а гораздо чаще жены, которая отличается от обычной куртизанки только тем, что отдаёт в наём своё тело не за поштучную плату, как наёмная работница, а продаёт его раз навсегда в постоянное рабство»[13].

Тут же, наряду с проституцией, одной их черт буржуазных семейных отношений является стремление супругов-буржуа к ограничению и уменьшению рождаемости, так как супруги не желают дробить наследство или не хотят иметь детей из-за полного отсутствия взаимных чувств.

Но если речь идёт о характере брака и семьи при капитализме, то необходимо различать семью буржуа от семьи рабочего. Почему? Прежде всего, из-за угнетённого и эксплуатируемого положения рабочего в системе общественного производства, из-за того, что в семье рабочего отсутствует частная собственность. Женщины из рабочих семей вынуждены из-за бедности или нищеты очень рано вовлекаться в крупное капиталистическое производство. Работая и получая зарплату, такие женщины приобретают некоторую экономическую независимость от своих мужчин. Это значит, что когда рабочий и работница вступают в брак, такой брак перестаёт быть экономической сделкой, поскольку нет капитала и богатств, т.е. самого предмета сделки. Женщины-трудящиеся имеют возможность при выборе мужа считаться со своими симпатиями, а не с размером зарплаты будущего мужа. В этой связи в семьях рабочих гораздо меньше грязи и неверности, чем в семьях буржуазии.

Но это не означает, что рабочая семья при  капитализме благоденствует и развивается. Всё как раз наоборот. Создавая материальные предпосылки для брака по любви, капитализм постоянно разрушает рабочие семьи в процессе их существования. Начнём с того, что вовлечение женщины в капиталистическое производство при сокращении до минимума отпусков по беременности, при  постоянном стремлении хозяев производства удлинить и интенсифицировать рабочий день женского коллектива, при фактическом отсутствии единой государственной системы охраны материнства и детства, при дефиците мест в яслях и садах, наконец, при постоянном снижении реальной заработной платы трудящихся – приводит к тому, что женщина-работница «не в состоянии выполнять свои семейные обязанности»[14]. Дети её, если они рождаются, сплошь и рядом растут, как сорная трава.

Никуда не делось и общее правило капиталистической эксплуатации, когда непосильный труд и вредные условия работы ведут к быстрому разрушению здоровья женщины-работницы, женщины-матери, к кровотечениям, выкидышам, рождению больных детей. Такие отношения производства в совокупности приговаривают пролетариат к вынужденной бессемейности.

Но главными причинами этой холостой жизни являются безработица, массовое обнищание, плохое материальное положение трудящихся, которое не обеспечивает содержание детей, часто — отвратительные жилищно-бытовые условия. С другой стороны, пролетарскую семью разрушает та же проституция, на которую жён и дочерей рабочих толкает не отсутствие любви и склонности и не полная материальная зависимость от мужа-капиталиста, а безработица и мизерная зарплата.

Сегодня очень многие женщины-трудящиеся настолько загружены на работе, что им очень трудно, почти невозможно совмещать работу с выполнением функций заботливой матери и любящей жены, что также влияет на ослабление рабочей семьи. Мы часто упрекаем жён за то, что, придя с работы и выполнив определённые домашние дела, они засыпают, едва коснувшись подушки. Они, конечно, в своём большинстве не знают основ марксизма, но причину своей «холодности» формулируют точно, указывая на изматывающую капиталистическую эксплуатацию: «я сегодня даже не присела» или «я даже в туалет не смогла отлучиться», или «мы сегодня вообще без обеда работали» и т.п.

На самом капиталистическом предприятии женщина-работница поставлена в унизительное положение.  Хотя это более-менее скрывается, но до сих пор хозяин имеет полную фактическую власть над ними. Он прямо или косвенно, через условия труда, издевается над женщинами. Для того чтобы заставить работницу работать больше или дольше, или для того, чтобы принудить её к тому, чего она делать не хочет, ей угрожают увольнением.

«Увольнение, — пишет Энгельс, — есть достаточная угроза для того, чтобы в девяти случаях из десяти, если не во всех девяноста девяти из ста, победить всякое сопротивление девушки»[15].

Ленин добавлял к этим словам, что

«…работница и крестьянка угнетены капитализмом, и сверх того они даже и в самых демократических из буржуазных республик… они остаются в «домашнем рабстве», «домашними рабынями», будучи задавлены самой мелкой, самой чёрной, самой тяжёлой, самой отупляющей человека работой кухни и вообще одиночного домашне-семейного хозяйства»[16].

Под капиталистическим угнетением и особенным унижением женщины обязательно должна быть идеологическая, философская «подкладка». И такая «подкладка» есть. Ещё 2500 лет назад Демосфен считал единственным призванием женщины «производить на свет законных детей и быть верной хранительницей дома»[17].

Едва затихли битвы французской буржуазной революции, как идеологи буржуазии заторопились «научно обосновывать» неравноправие и двойное рабство женщины при капитализме. Например, в своём мракобесном сочинении «Афоризмы и максимы», которое ныне любят поминать мелкобуржуазные шовинисты и попы, Шопенгауэр прямо заявлял, что «…женщина по своей натуре обречена на повиновение», что она не является полноценным человеком, а есть лишь «промежуточная ступень между ребёнком и мужчиной», что «женщины не имеют ни восприимчивости, ни истинной склонности ни к музыке, ни к поэзии, ни к образовательным искусствам»[18]. Женщины, по Шопенгауэру, неспособны заниматься общественной, политической, научной деятельностью: они «…существуют единственно только для распространения человеческого рода, и этим исчерпывается их назначение»[19].

Ницше ещё более цинично излагает взгляд капиталиста на женщину. Он, как и Шопенгауэр, рассматривает её как простое орудие деторождения: «Всё в женщине загадка и всё в женщине имеет одну разгадку: она называется деторождение»[20]. В другой своей книге он пишет: «Когда женщина имеет учёные наклонности, то обыкновенно в её половой сфере что-нибудь не в порядке»[21]. По его мнению, «мужчина, обладающий глубиной ума и страстей, должен мыслить и может мыслить о женщине всегда лишь по-восточному: понимать женщину как предмет обладания… как нечто, предназначенное для мужчины, ибо она есть лишь «постельная кукла». «Счастье мужчины называется: я хочу. Счастье женщины называется: он хочет!»[22]. Ницше венчает свою подлую и реакционную теорию так: «Ты идёшь к женщинам. Не забудь плётку»[23].

В новейшей истории эти реакционные положения пытались осуществить на практике германские нацисты. Элементы такой философии принимаются на вооружение и современной фашистской буржуазией, сектантами, неомальтузианцами. Презрение и пренебрежение к женщине неизбежно и постоянно всплывает в общественной жизни и в быту. Дело, конечно, не доходит до указаний в духе Вильгельма Второго о четырёх «К» (kinder, kuche, kirche, kleid), но нынешняя буржуазия не зря возрождает средневековое и языческое варварство, подхватывая всё отжившее и реакционное: раз дело повсеместно  идёт к новому рабству, значит, на пути к нему среди первых жертв намечены женщины-работницы.

Вообще говоря, нынешней буржуазии есть на кого равняться в «решении» женского вопроса. Пример, как говорится, всеобщий, на все случаи жизни, бери и черпай щедрой ложкой. В одном из номеров фашистского журнала «Der Fall der deutschen Frau»[24] министерство пропаганды рейха давало такую установку: «Девушка должна изучать кулинарию, музыку, домоводство». Всё остальное культурное богатство для воспитания молодых немецких женщин объявлялось излишним. В одной из своих речей в прусском ландтаге Геринг, обращаясь к немецким женщинам-работницам, заявил: «Женщина на производстве! Ты можешь быть счастлива не на фабрике. Твой настоящий круг влияния — семья. Примись снова за домашнее хозяйство»[25]. В 1936 году был принят закон о насильственном удалении с производства замужних женщин и молодёжи в возрасте до 25 лет. Этот закон обрекал огромное количество женщин на голод и проституцию.

С какой целью нацисты вели такого рода политику? Они делали попытку лишить женщину права работать на производстве и тем самым ослабить безработицу. Они рассчитывали — под тем же предлогом «возврата к добрым старым германским традициям» — выкинуть из производства, а значит, вычеркнуть из политики и общественной жизни половину активного населения, превратить в тупых и ограниченных мещанок половину германского рабочего класса, тем самым, ослабляя и разбивая его на части.

Современные фашисты, обращаясь к опыту своих «великих предков» — германских нацистов, на всех угла поют о том, как «успешно» гитлеровцы решали женский вопрос вообще и проблему рождаемости, в частности. Они, как правило, ссылаются на систему  государственных родильных учреждений «Quellen des Lebens» («Источники жизни»), в которой рожениц хорошо кормили и грамотно принимали роды. Но поскольку историческую правду стоит искать в скучных и занудных источниках, типа бюджетов, финпланов или отчётов об освоении средств, постольку открывается, что ложь и натяжки современной буржуазной пропаганды рассчитаны исключительно на обывательскую лень и поверхностное отношение к истории. О чём идёт речь? В 1935 году на сеть родильных домов, акушерских пунктов, яслей, детских садов и молочных кухонь советским государством было ассигновано 875 миллионов рублей[26]. А в следующем 1936 году на эти же цели, с учётом расширения сети и повышения качества обслуживания, было выделено и освоено 2 миллиарда 174 миллиона рублей[27]. Это способствовало тому, что по состоянию на 1937 год чистый прирост населения СССР составил 3 миллиона 428 тысяч человек[28]. А к 1940 году прирост населения составил 13,4 человека на 1000 жителей[29]. Эти и многие другие данные показывают исключительную заботу партии большевиков и социалистического государства о материнстве и детстве. По сути дела, советская женщина-мать и ребёнок становились единственным «привилегированным классом» в СССР. Не зря участницы общемосковского торжественного собрания женщин-стахановок и ударниц 8 марта 1936 года написали письмо Сталину, в котором благодарили партию за заботу о женщине и указывали, в частности, что «…мы на благо социалистической родины будем множить наше счастливое потомство, растить богатырей – борцов за коммунизм». Это письмо сегодня вызывает у буржуазного обывателя шизофренический смех, дескать, сталинские дуры взяли соцобязательства нарожать побольше детей. А между тем, этим письмом советские женщины показали, что в стране созданы такие материальные и политические условия, в которых женщина не боится рожать, не опасается, что её бросит государство и коллектив, что выгонят с работы, не опасается, что нечем будет кормить детей, не во что одеть и обуть, некуда деть на время работы и т.п. Наши женщины не опасались, что им кто-нибудь, вроде Геринга, заявит, что их участие в производстве и в общественной работе несовместимо с материнством и ролью любящей жены. (Кстати сказать, именно такую реакционную точку зрения отстаивал Троцкий. Он заявлял, что когда муж и жена занимаются общественной работой, то развод неизбежен. В этих заявлениях он давал ту же фашистскую установку на отстранение женщин от политической и государственной работы, от участия во всех делах производства. Троцкий и троцкисты, таким образом, логично приходили к закабалению и закрепощению женщины, к превращению её  в бесправную рабыню.)[30].

Они не боялись, что попадут в ситуацию, о которой писали Сталину старые питерские работницы: «Оглянешься назад – будто с высокой горы смотришь, и не верится, что это наш вчерашний день, что в грязи, нищете, унижении мы жили… Как над матерью издевались! Забеременеешь – с завода вон. Скрывали работницы, мучились, пока пена изо рта не пойдёт, и у станка не родишь. После родов опять за работу… Что может быть страшнее, когда мать ребёнку своему не рада, — а мало ли работниц своих детей проклинало…»[31]     Поэтому наши женщины благодарили вождя за реальное благополучие и достаток, за мир и заботу о себе, отвечая на всё это высокой рождаемостью. Им жить хотелось! Вот она — уверенность в завтрашнем дне, та самая, о которой сегодня с громадным сожалением и тоской вспоминает трудовой народ всех постсоветских стран! А современный мелкобуржуазный обыватель пусть вспомнит, сколько раз он посылал жену на аборт, боясь лишнего рта в семье, и пусть по этому поводу он горько посмеётся над самим собой и собственным иллюзорным капиталистическим «счастьем». Ну а что в те годы происходило на Западе? За пять лет, с 1928 по 1933 гг. прирост населения в Германии сократился с 7,7 до 3,5 человека на каждую 1000 населения, в Британии – с 4,4 до 2,4 человека, во Франции – с катастрофических 1,7 человека до чудовищных 0,5 человека на тысячу живущих. После прихода нацистов к власти в Германии дела с рождаемостью пошли ещё хуже. В 1934 году в стране зафиксировали 1 миллион 182 тысячи рождений, в то время как для простого сохранения прежней численности населения требовалось минимум 1 миллион 400 новорождённых[32]. Не улучшилось дело и в 1935 году. Очевидный факт вымирания немецкого народа не смогло замолчать и само министерство пропаганды рейха. Официоз НСДАП газета «Фёлькишер беобахтер» писала в одной из передовых статей: «Положение исключительно грозное. Даже в 1935 г. число рождений почти на 1/3 меньше того, что необходимо только для сохранения нынешней численности населения»[33]. Некоторый прирост населения, до 8,8–9,3 человека на 1000 жителей, наблюдался в период 1937–38 гг., но затем этот показатель снизился в 1939 году до 7,1 человека, что с учётом «естественной убыли населения» из-за империалистической войны, развязанной гитлеровцами, дало последующее снижение прироста германского населения до уровня 1,8–0,8 человека (к 1944 году). По самым скромным подсчётам  с 1936 по 1945 годы германский империализм сожрал (убил непосредственно и не дал родиться) около 18 миллионов немцев – под неустанные вопли Геббельса о «чуде воскресения немецкого народа». Такое же «чудо воскресения» готовят трудящимся и все нынешние любители «арийских порядков».

4. Большевизм в вопросах семьи и брака

Уже с первых месяцев советской власти женщина-труженица стала обладать равными правами с мужчиной во всех областях производства и общественной жизни. Были уничтожены законы, делавшие жену подчинённой мужу. Советское законодательство установило свободу развода, приравняло фактический брак к юридическому, уничтожило понятие «незаконнорожденных» детей и ликвидировало неравенство в отношении к детям.

Но это были лишь начальные мероприятия пролетарской диктатуры в области освобождения женщин, это был лишь первый этап строительства нового быта и новой социалистической семьи.

«Второй и главный шаг, — писал по этому поводу Ленин, — отмена частной собственности на землю, фабрики, заводы. Этим и только этим открывается дорога для полного и действительного освобождения женщины, освобождения её от «домашнего рабства» путём перехода от мелкого одиночного домашнего хозяйства к крупному общественному»[34].

Современные «гендерные» идеалисты внушают трудящимся, что уничтожение фактического неравенства между женщиной и мужчиной и создание новых отношений в семье – есть целиком самостоятельная задача, которая никак, по их мнению, не связана со способом производства и существующими общественными отношениями, и поэтому она может быть решена путём пропаганды, путём соответствующего воспитания мальчиков и девочек и т.п. На самом деле эти буржуазные идеологи не понимают, или не хотят признавать, что задача равноправия полов разрешается лишь на основе решения коренных политических и экономических задач рабочего класса, его пролетарской диктатуры. Частная собственность на средства производства, частное хозяйство, обременительное домашнее хозяйство мешали и мешают женщине воспользоваться её юридическими правами. Поэтому политической и экономической основой для достижения полного и фактического равенства между полами является ликвидация эксплуататорского класса буржуазии, утверждение и безраздельное господство социалистической собственности и самое широкое вовлечение женщин в производство и государственное строительство.

В сталинском СССР именно так и было. Новые отношения к женщине, как и отношения внутри семьи, были основаны на фактическом, материально закреплённом равенстве полов, на их экономической независимости друг от друга. Эти новые отношения стали возможны только в связи с общими успехами социалистического строительства. Решающей материальной предпосылкой к образованию новой семьи в СССР стало обобществление средств производства.

Все достижения в женском вопросе были закреплены в 122 статье сталинской Конституции. Там показаны конкретные условия, которые обеспечивали переход к социалистической форме семьи. Это предоставление женщинам равных прав с мужчиной во всех областях хозяйственной, государственной, культурной и общественно-политической жизни. Это предоставление женщине равного с мужчиной права на труд, равной оплаты за равный труд, отдыха, социального страхования и образования. Это, наконец, государственная охрана интересов матери и ребёнка, предоставление женщине при беременности отпусков с сохранением содержания и организация широкой сети родильных домов, детских яслей и садов.

Совершенно ясно, что права, которые получила женщина в СССР, делали немыслимым длительное существование старой, буржуазной формы семьи. Эти права означали, что экономической базой решения женского вопроса явилась победа социализма, господство социалистической собственности, и широкое вовлечение женщины в общественное производство. Эти обстоятельства обеспечивали фактическое равенство полов в семье. Уничтожалась вековая экономическая зависимость жены – «домашней хозяйки» — от мужа – «добытчика». Женщина становилась полноправным и политически активным членом общества. Иного, в рамках капитализма существующего, пути решения женского вопроса не было и нет.

Что касается юридической и идеологической сторон брака и семьи, то ещё в 1921 году Ленин писал:

«От неравенства женщины с мужчиной по закону у нас, в Советской России, не осталось и следа. Особенно гнусное, подлое, лицемерное неравенство в брачном и семейном праве, неравенство в отношении к ребёнку уничтожено советской властью полностью»[35].

Задолго до революции в ряде своих работ он выступал против устоев буржуазной семьи, против ханжеской семейной морали. Ленин ещё тогда намечает пути, по которым должно пойти развитие новой рабочей семьи.

В январе 1915 года в своих двух письмах к И. Арманд, задумавшей написать книгу о браке и семье, он показал, что её требование «свободной любви» на самом деле чуждо рабочему классу и ничего общего не имеет с социалистической семейной моралью. «Свобода любви» — это по существу буржуазное, анархическое требование, ведущее к разрушению семьи. Это, подчёркивал Ленин, есть свобода от деторождения, свобода нарушения супружеской верности. А в основу пролетарской семьи должны быть положены совсем иные принципы.

Что это за принципы? Пошлому и грязному буржуазно-мещанскому церковному браку, часто браку без любви, по расчёту, Ленин противопоставил «пролетарский гражданский брак с любовью». Он имел в виду такой брак, в котором супруги связаны друг с другом не мимолётно, а крепкой настоящей любовью, общностью интересов, общностью социалистического мировоззрения, словом, такой брак, который становится фундаментом прочной советской семьи.

В понимании большевистской позиции в вопросе брака и семьи большое значение имеет беседа Ленина с К. Цеткин, происходившая осенью 1920 года. К этому моменту партия и советская власть в целом успели провести большую работу по фактическому освобождению женщины. Укреплялся и всё более входил в быт гражданский брак, были заложены экономические и политические основы для развития новых семейных отношений в обществе. Но вместе с тем в новый рабочий быт просачивалось влияние мелкобуржуазной среды, в частности, различные теорийки всё той же «свободной любви». Среди молодёжи, не понимавшей классово-враждебного смысла этих «теорий», пошло веяние половой распущенности, увлечения мимолётными связями. При этом устойчивую связь, длительную любовь, крепкую семью эти люди считали едва ли не обывательской пошлостью.

В своей беседе с Цеткин Ленин резко обрушился на эти вредные и контрреволюционные настроения, заразившие некоторую часть молодёжи:

«мне так называемая «новая половая жизнь» молодёжи – а часто и взрослых – довольно часто кажется чисто буржуазной, кажется разновидностью доброго буржуазного дома терпимости»[36].

Далее Ленин подчёркивает неразрывность общественной и личной стороны в вопросах семьи и брака:

«Коммунизм должен нести с собой не аскетизм, а жизнерадостность и бодрость, вызванную также и полнотой любовной жизни… Революция требует от масс, от личности сосредоточения, напряжения сил. Несдержанность в половой жизни – буржуазна: она признак разложения. Пролетариат – восходящий класс. Он не нуждается в опьянении, которое оглушало бы его или возбуждало. Ему не нужно ни опьянения половой несдержанности, ни опьянения алкоголем. Он не смеет и не хочет забыть о гнусности, грязи и варварстве капитализма. Он черпает сильнейшие побуждения к борьбе в положении своего класса, в коммунистическом идеале. Ему нужны ясность, ясность и ещё раз – ясность… Самообладание, самодисциплина – не рабство; они необходимы в любви»[37].

В этих словах Ленин призывал к борьбе за здоровую, крепкую, новую семью, за тот самый «гражданский брак с любовью», о котором он писал Арманд в 1915 году.

Много ошибок в вопросах брака и семьи допускала А. Коллонтай. Не поняв ленинских слов о любви и браке, в 1920 году Коллонтай пишет свою брошюру «Семья и коммунистическое государство». Там она заявляет, что семья при социализме обречена на разрушение, что «семья перестаёт быть нужной»[38]. Причину этого она видела в том, что семья перестаёт быть хозяйственной ячейкой, что якобы все заботы родителей о своих детях при социализме отпадают, так как общество целиком берёт на себя функцию воспитания и ухода за детьми. Далее она говорит, что «…на месте эгоистической замкнутой семейной ячейки вырастет большая всемирная трудовая семья, где все трудящиеся, мужчины и женщины, станут, прежде всего, братьями и товарищами. Вот какую форму должно будет принять в коммунистическом строе общение между мужчиной и женщиной»[39].

Нет сомнения, что при социализме люди постепенно станут таковыми братьями и товарищами. Никто не сомневался и в том, что в социалистическом обществе чужих детей не бывает и быть не может. Но Коллонтай прямо требовала уничтожения семьи. А в своей книге «Любовь пчёл трудовых» она приводила факты беспорядочных половых связей и не осуждала их. Поэтому её требование того, чтобы общение между мужчиной и женщиной выходило за рамки семьи и принимало форму общения в рамках «большой всемирно-трудовой семьи», было очень похоже на призыв к групповому браку, к беспорядочному и безответственному общению между полами. Это была защита мелкобуржуазной теории «стакана воды».

Между тем Ленин в той же беседе с К. Цеткин высказывался против обеих право-левых крайностей, против двух видов извращений в вопросе о браке: как против лицемерного монашеского аскетизма, так и против беспорядочных половых связей.

«Ничего не могло быть более ложного, чем начать проповедовать молодёжи монашеский аскетизм и святость грязной буржуазной морали»[40].

И здесь же, выступая против другой крайности, против защиты беспорядочных половых связей, которую проводила Коллонтай и другие, Ленин замечает:

«Мне, старику, это не импонирует. Хотя я меньше всего мрачный аскет, но мне так называемая «новая половая жизнь» молодёжи – а часто и взрослых – довольно часто кажется чисто буржуазной, кажется разновидностью доброго буржуазного дома терпимости. Всё это не имеет ничего общего со свободой любви, как мы, коммунисты, её понимаем. Вы, конечно, знаете знаменитую теорию о том, что будто бы в коммунистическом обществе удовлетворить половые стремления и любовную потребность так же просто и незначительно, как выпить стакан воды… Приверженцы её утверждают, что теория эта марксистская. Спасибо за такой «марксизм»… Я считаю знаменитую теорию «стакана воды» совершенно не марксистской и сверх того противообщественной»[41].

Ленин говорит:

«Революция требует от масс, от личности сосредоточения, напряжения сил. Она те терпит оргиастических состояний, вроде тех, которые обычны для декадентских героев и героинь Д’Аннуцио. Несдержанность в половой жизни – буржуазна: она признак разложения. Пролетариат – восходящий класс… Поэтому, повторяю, не должно быть никакой слабости, никакого расточения и уничтожения сил. Самообладание, самодисциплина – не рабство; они необходимы и в любви»[42].

Ленин категорически исключает всякое легкомысленное отношение к браку, когда молодые рабочие вступают в него, не узнав, как следует, друг друга. Такой брак является нетерпимым и опрометчивым, от него, прежде всего, страдает женщина. Поскольку брак при социализме – не коммерческая сделка, а основан на взаимной любви, постольку он должен быть проверен длительным взаимным ознакомлением, изучением характера, интересов, вкусов друг друга и т.д.

Однако в партии и государстве находились морально неопрятные люди, которые оправдывали частые разводы и даже распущенность. Они заявляли, что любовь к женщине есть буржуазный предрассудок, что на самом деле любви якобы нет, а есть чисто физиологическая потребность. Некоторые деятели из Пролеткульта писали рассказы и статейки, в которых девушек-комсомолок, не желавших вступать в половые отношения без любви и брака, объявляли мещанками. Находились подобные «революционеры» и среди писателей (Е. Замятин, А. Платонов и другие). Они также проповедовали «любовь без черёмухи». В ряде произведений выводились наиболее типичные носители таких взглядов на брак. Например, в книжке Л. Гумилевского «Собачий переулок» дан тип студентки, которая рассуждает так: «Требуется тебе парень – бери, удовлетворяйся, но не фокусничай. Смотри на вещи трезво. На то мы и исторический материализм изучаем!»

Ленин едва не последними словами крыл такое извращённое понимание нового быта. В беседе с К. Цеткин он несколько раз напоминал о том, что:

«…всё это не имеет ничего общего со свободой любви, как мы, коммунисты её понимаем… Я считаю знаменитую теорию «стакана воды» совершенно не марксистской и сверх того противообщественной. В половой жизни проявляется не только данное природой, но и привнесённое культурой, будь оно возвышенно или низко… Но разве нормальный человек при нормальных условиях ляжет на улице в грязь и будет пить из лужи? Или даже из стакана, край которого захватан десятками губ? Но важнее всего общественная сторона. Питьё воды – дело действительно индивидуальное. Но в любви участвуют двое, и возникает третья, новая жизнь. Здесь кроется общественный интерес, возникает долг по отношению к коллективу»[43].

Два слова о гражданском браке. Мракобесы всех мастей вылили и выливают немало клеветы на советский гражданский брак. Они объявляли его «безнравственностью, разрушающей семью», они кричали, что «бесцерковный брак даёт одних уродцев и подлецов» [44].

Но демографические факты сталинского СССР говорят об обратном. Именно тогда в стране, где были созданы материальные условия счастливой и благополучной жизни и узаконен гражданский брак, крепли прочные семейные отношения, основанные на подлинной дружбе, на взаимопомощи мужа и жены, на их совместной работе на благо социалистической родины. Об этом свидетельствуют резкое увеличение количества браков, сокращение числа разводов и небывалый рост рождаемости в период с 1933 по 1954 гг. Например, в 1938 году было заключено на 64,8 тысяч браков больше, чем в 1937 году. А число разводов в 1938 г. снизилось по сравнению с 1937 годов в среднем на 35,8%. В некоторых крупных городах и промышленных центрах страны в это же время рождалось в среднем 28,5 человека на каждую тысячу населения. Для того времени это было в 2–3 раза больше, чем в крупных городах капиталистических государств Запада.

В своём фильме «Тоска по Сталину» мелкобуржуазный реформист Ю. Мухин заявляет, что причиной прочной семьи и высокой рождаемости в сталинском СССР была скрытая и мощная пропаганда секса. Своё заявление Мухин мотивирует тем, что в кино тогда показывали киножурналы, в которых часто содержались репортажи о многодетных семьях, и это, по его мнению, явилось главной причиной того, что советские граждане начали охотно и много рожать в 30-е годы.

Выше было кратко показаны причины роста рождаемости при социализме. Ясно, что дело, конечно, было не в киножурналах, где прославлялась большая и крепкая социалистическая семья. Дело в том, что в условиях капитализма темпы развития производительных сил чрезвычайно сдерживают рост населения, влияют на него в сторону понижения. А в условиях социализма развитие производительных сил не знает  объективного сдерживания и поэтому оно стимулирует увеличение рождаемости и снижение смертности населения. По данным за период с 1935 по 1940 годы Советский Союз с населением в 170 миллионов человек давал больший средний ежегодный прирост населения, чем вся буржуазная Европа с населением около 400 миллионов. Это могло произойти только потому, что в стране был установлен социалистический общественный строй, который избавил советский рабочий класс и всех остальных трудящихся от разрушительных экономических кризисов, безработицы, нищеты, голода, бездомного прозябания, эпидемий. Самому Мухину, прежде чем писать демографическую часть сценария, следовало бы прочитать речь Сталина на совещании передовых комбайнёров и комбайнёрок 01.12.1935 года. Он сказал тогда:

«У нас теперь все говорят, что материальное положение трудящихся значительно улучшилось, что жить стало лучше, веселее. Это, конечно, верно. Но это ведёт к тому, что население стало размножаться гораздо быстрее, чем в старое время. Смертности стало меньше, рождаемости больше. Это, конечно, хорошо, и мы это приветствуем»[45].

Ясно, что в таких условиях новые семейные отношения укреплялись без всякой «божьей благодати» и поповского напутствия, без венцов и без обязательных обручальных колец. Важно было социалистическое содержание новой семьи, а не мелкобуржуазное показушное оформительство брачных отношений. Процветание и многодетность семьи в сталинском ССР опиралось на завоевания социализма. Это была семья, сбросившая всю грязь старых, воспитанных веками семейных отношений. Она крепла, так как женщина была свободна и равноправна, она вступала в брак не по принуждению  или сословному расчёту, а по взаимной любви, по общности интересов и стремлений. Эта семья укреплялась также и потому, что люди в большинстве своём уже не отрывали своей семейной жизни от жизни общественной, от политики своего государства, от своих гражданских обязанностей.

5. Запрещение абортов в СССР

27.06.1936 г. вышло Постановление ЦИК и СНК СССР № 34«О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родильных домов, детских яслей и детских садов, усилении уголовного наказания за неплатёж алиментов и о некоторых изменениях в законодательстве о разводах»[46]. Это постановление вызывает множество спекуляций в буржуазной и мелкобуржуазной среде. Наши незадачливые обыватели видят в этом постановлении только и исключительно запрещение абортов, лишь 1-ю часть, не обращая внимания на остальные 6 частей постановления, в которых говорилось о конкретных материальных шагах государства по защите женского здоровья, материнства и детства. С подачи буржуазной пропаганды некоторые трудящиеся обывательски заявляют, что большевики запретили аборты вообще, волюнтаристски, во всех случаях, без оговорок и исключений. Часто и бездумно они повторяют буржуазные провокации о том, что таким образом права советской женщины были сильно ущемлены большевиками. Так ли это?

В капиталистических странах аборт, несмотря на все лицемерные запреты и «неодобрения», является широко распространённым явлением. При капитализме трудящаяся женщина часто не имеет никаких средств на содержание ребёнка, у неё нет и не может быть тех мощных социальных льгот, которые предоставлял женщине социализм. Многие женщины-работницы вынуждены отказывать себе в радости материнства, так как если они позволят себе такую «роскошь», как ребёнок, то могут потерять возможность работать, рабочее место. Хозяевам производств и буржуазному государству нет никакого интереса оплачивать длительные декретные отпуска, создавать бесплатную систему, помогающую женщине ухаживать за ребёнком, наконец, переводить мать на льготные условия труда. Поэтому всякие буржуазные «неодобрения» абортов являются отвратительным лицемерием и издевательством над женщиной.

В первый период Октябрьской революции был принят закон от 18.11.1920 г., по которому советское правительство предоставляло женщине право делать аборт, исходя из того, что существовавшие тяжёлые экономические условия и моральные пережитки прошлого объективно вынуждали женщин решаться на эту операцию[47]. Это было. Но это вовсе не означало, что большевики когда-либо являлись сторонниками свободы абортов. Ленин в своей статье «Рабочий класс и неомальтузианство» требовал отмены всех законов, преследующих аборт, так как эти законы «лицемерны и не исцеляют болячек капитализма». В то же время он сам был принципиальным противником абортов, т.е. искусственного сокращения рождаемости в среде рабочего класса. «Сознательный рабочий бесконечно далёк от этой точки зрения»[48]. Большевистская позиция в вопросе абортов состояла в том, что коммунисты и передовая часть рабочего класса – «безусловные враги неомальтузианства, этого течения для мещанской парочки, заскорузлой и себялюбивой, которая бормочет испуганно: самим бы, дай бог, продержаться как-нибудь, а детей уж лучше не надобно»[49].

Большевики не могли допустить, чтобы женщина так же уродовалась и калечилась, как это было при царе и капиталистах. Ведь аборты наносили (и наносят!) громадный вред здоровью женщины: тут и заражение крови после аборта, и различные воспалительные процессы женской половой сферы, кровотечения, болезненные менструации, приращение плода и самое страшное последствие аборта – бесплодие. Это далеко не полный перечень тех гибельных последствий, которые несёт для женщины аборт. Кроме того, множество женщин попросту умирало от абортов.

Если в тяжелейших условиях начала 20-х годов с таким положением приходилось мириться, то к середине 30-х, когда была обеспечена победа социализма в стране, когда отсутствовала безработица, когда непрерывно росло благосостояние и зажиточность трудящихся, когда постоянно увеличивалась государственная помощь матерям и детям, когда были созданы самые благоприятные материальные условия для воспитания детей, мириться с абортами стало невозможно. Они, аборты, превращались в контрреволюционное оружие, направленное против трудящихся, против социализма: они способствовали тому, что вместо роста населения, увеличения количества трудящихся, социалистическое государство терпело убыток в населении. Вместо здоровых мам и детей общество получало искалеченных женщин и кровавые ошмётки. Вместо включения массы женщин-тружениц в социалистическое строительство, приходилось месяцами выхаживать женщин после абортов.

Можно ли было с этим мириться? Любой нормальный человек ответит: нельзя было мириться. А любой буржуазный лицемер скажет: ну и что, всё равно этот большевистский запрет есть покушение на священные права человека.

Поэтому к 1936 году настало время отказаться от абортов. Но постановлением от 27.06. были запрещены аборты, кроме случаев, когда «продолжение беременности представляет угрозу жизни или грозит тяжёлым ущербом здоровью беременной женщины, а равно и при наличии передающихся по наследству тяжёлых заболеваний родителей»[50].

Аборты калечили женщину, калечили мать, что отражалось на её будущих детях, если, конечно, у неё оставалась возможность их зачать и родить. Но социализму были и будут нужны здоровая, не искалеченная мать, здоровые дети, то есть, большая и здоровая смена строителей коммунизма.

Ясно, что капитализму такие строители не то, что не нужны, но и смертельно опасны. Кроме того, при капитализме женщина идёт на аборт, будучи не уверенной в своём муже или друге – отце ребёнка, она боится, что её покинут, оставив с ребёнком на руках. В постановлении № 34 этот мотив учитывался. Советское государство и общественность вело решительную борьбу с преступным отношением отцов к детям. Постановление (ч. 8, п. 31) устанавливало уголовную ответственность для всех тех отцов, которые оставляли мать с ребёнком на произвол судьбы. Скажут, что это и есть большевистский террор. Но пусть эти болтуны поговорят с теми молодыми женщинами, которые не пошли убивать ребёнка и остались в одиночестве с младенцем на руках. Пусть эти женщины скажут, каково им пришлось, и был ли смысл во всех частях «злого» большевистского Постановления.

6. Феминизм

Феминизмом в буржуазной социологии называется общественное движение, направленное на достижение равенства политических, экономических и социальных прав между мужчинами и женщинами. Феминистки боролись за избирательное право, право занимать государственные должности, право на труд и равную оплату труда с мужчинами, право на отпуск по беременности и родам, право на телесную автономию и неприкосновенность, на защиту от насилия.

Буржуазия считает движение феминисток одной из главных движущих сил крупнейших социальных изменений в области прав женщин. Буржуазная идеология приписывает феминизму такие достижения, как женское избирательное право, доступ к средствам контрацепции, право на аборт, право заключать сделки и обладать собственностью и т.д.

Можно ли говорить, что буржуазное женское движение — феминизм и женское рабочее движение – это одно и то же?

Нет, нельзя. Феминизм — это насквозь буржуазное явление. Ограниченность феминизма состоит в том, что его представительницы верят в достижение полного экономического и правового равенства полов в условиях капитализма, не затрагивая и не уничтожая его основ. Даже если бы феминизм и осуществил все свои политические требования, то от этого не уничтожились бы ни капиталистическое наёмное рабство женщины-работницы, ни проституция, ни торговля «живым товаром», ни зависимость многих женщин от мужчин, т.е. никуда не делось бы ее неравноправие с мужчинами. Ясно, что при сохранении устоев капитализма и речи не может быть о тех материальных и духовных завоеваниях, льготах и общегосударственной заботе о женщине и матери, которые были в СССР.

При этом трудящимся-женщинам, половине всей человеческой части мировых производительных сил, феминизм, мягко говоря, до лампочки. Для огромного большинства, как писал А. Бебель, «безразлично, удастся ли нескольким тысячам женщин более состоятельных слоёв общества пройти высшее учебное заведение, получить медицинскую практику или сделать научную или служебную карьеру, — это ничего не изменит в общем положении их пола»[51]. Применительно к сегодняшнему дню эти слова означают, что большинство работниц и женщин-трудящихся считает феминисток сытыми дурами, которые бесятся с жиру и от безделья. Иначе говоря, работницы считают, что это движение не может изменить к лучшему материальные условия жизни подавляющего большинства женщин.

Другое дело – активное женское участие в классовой борьбе пролетариата. Женщины-передовые работницы хорошо понимают, что решение женского вопроса не может быть ограничено опереточной и показушной «борьбой» феминисток, требующих некоторой  демократизации буржуазного общества. Беды женщин-трудящихся те же, что и у всего рабочего класса, поэтому в победе социалистической революции заинтересован почти весь женский пол, за исключением женщин-капиталистов и женщин-высших чиновников буржуазных государств. Отсюда следует, что женское движение должно идти рука об руку с общеклассовым движением пролетариата, оно должно составлять его часть.

Как женщинам-работницам относиться к феминистскому движению? Поскольку феминистки в условиях фашизации государств по отдельным вопросам борются за демократию, постольку в этих конкретных вопросах можно сотрудничать с ними по принципу: идём отдельно, сражаемся вместе.

С праздником, вас, дорогие наши работницы.

М. Иванов

[1] Ленин ПСС, Т. 37, стр. 185.

[2]Ленин ПСС, Т. 4, стр. 289.

[3] Свод законов и уложений Российской империи, ст. 107.

[4] М. Горький. Собр. соч. Т.1, стр. 169-170.

[5] «Правда» от 25.11.1936 г., стр.4.

[6] Уложение о наказаниях Российской империи, ст. 1564.

[7] Красный архив, № 96, 1939, стр. 24.

[8] Журнал «Работница» № 29-30, 1935 г., стр. 20.

[9] Там же, стр. 21.

[10] Журнал «Работница», № 27, 1935 г., стр. 4-5.

[11] Энгельс «Происхождение семьи, частной собственности и государства», стр. 75.

[12] Ленин, Соч., Т. 11, стр. 192.

[13] Энгельс «Происхождение семьи, частной собственности и государства», стр. 69.

[14] Там же, стр. 71.

[15] МиЭ. Соч., Т. 3, стр. 438.

[16] Ленин. Соч. т. 26, стр. 193.

[17] Демосфен Речь против Неэры.

[18] А. Шопенгауэр «Афоризмы и максимы», стр. 294-302.

[19] Там же, стр. 292.

[20] Ницше «Так говорил Заратустра», стр. 69.

[21] Ницше «По ту сторону добра и зла», гл. 4, параграф 144.

[22] Ницше «Так говорил Заратустра», стр. 71.

[23] Там же.

[24] Журнал «Дело немецкой женщины» № 7, 1935, стр. 8.

[25] Hermann Goring Reden und Huffasse, Nationalismus und cozialismus, p. 39. 1940.

[26] Государственный бюджет и контрольные цифры бюджетов АССР и местных бюджетов краёв и областей РСФСР на 1935 год, Госфиниздат, М.: 1935, стр. 259.

[27] Государственный бюджет Союза ССР за вторую пятилетку (1933 – 1937 гг.). Госфинизд-во, 1939, стр. 11, 74.

[28] Докладная записка начальника ЦСУ СССР секретарю ЦК ВКП(б) Г.М. Маленкову от 26.07.1952 г.

[29] Там же.

[30] Л. Троцкий «Преданная революция», гл. 7 «Семья, молодёжь, культура» ч.1 «Семейный термидор».

[31] «Правда» от 19.05.1936, стр. 2.

[32] «Правда» от 28.05.1936, ст. «Фашистская политика населения».

[33] Сообщение ТАСС, «Правда» от 08.06.1936 г.

[34] Ленин. Соч. Т. 26, стр. 194.

[35] Ленин, ПСС, Т. 26, стр. 193.

[36] К. Цеткин «Воспоминания о Ленине», стр. 76, Партиздат, 1933.

[37]  Там же, стр. 78-79.

[38] А. Коллонтай «Семья и коммунистическое государство», стр. 20.

[39] Там же, стр. 23.

[40] К. Цеткин «Воспоминания о Ленине», стр. 76.

[41] Там же, стр. 76-77.

[42] Там же, стр. 78-79.

[43] Там же, стр. 77.

[44] Митр. Антоний (Храповицкий), ст. «О распутстве большевиков», газета «Новое русское слово»,№ 311, NY,  1928.

[45] И. В. Сталин, Речь на совещании передовых комбайнеров и комбайнерок с членами ЦК ВКП(б) и правительства, 1947, стр. 7.

[46] Архив СЗ СССР 1936 г., № 34, ст. 309.

[47] «Правда» от 28.06.1936 г., стр. 2.

[48] Ленин. Соч. Т. 16, стр. 498.

[49] Там же.

[50] Постановление ЦИК и СНК СССР о запрещении абортов и т.д., «Правда» от 28.06.1936 г., стр. 2.

[51] А. Бебель Женщина и социализм, стр. 242 – 243.