Автоматика и социализм. Часть 1.

Непрерывность и автоматизация

В 1867 г. вышел в свет первый том «Капитала» Маркса. Одна из самых блестящих глав книги была посвящена машинам и крупной промышленности. В тот период основой крупного производства была паровая машина, и Маркс упоминает о ней, говоря о её применении для океанических пароходов, о паровых молотах и паровых плугах. И хотя тогда не существовало ещё ни дизельного, ни бензинового двигателя, ни автомобиля, а к паровой турбине производство и наука только-только подходили, тем не менее, Маркс в своём анализе исторического развития машин указал на те тенденции прогресса техники, которые были реализованы только в конце 20-х – начале 30-х гг. XX века, да и то не в полной мере. Речь идёт о непрерывности и автоматичности общественного производства.

Маркс писал по этому поводу: «Комбинированная рабочая машина, представляющая теперь расчленённую систему разнородных отдельных рабочих машин и групп последних, тем совершеннее, чем непрерывнее весь выполняемый ею процесс, т.е. чем с меньшими перерывами сырой материал переходит от первой до последней фазы процесса, следовательно, чем в большей степени передвигается он от одной фазы производства к другой не рукой человека, а самим механизмом»¹.

Далее, давая характеристику бумагоделательной машине, Маркс говорит: «Два великих принципа, обусловливающих успешность, сполна воплощены в этом удивительном автомате. Одним из наиболее важных факторов во всех отраслях индустрии является непрерывность производства. Наиболее совершенной и наиболее производительной машиной является та, которая способна к беспрерывной производительности. Там, где изготовляемый предмет может проходить без перерыва (и, следовательно, без промедления) от первой до последней стадии своей обработки машинами, по всей вероятности будет произведено лучшее изделие и с меньшими затратами, чем в том случае, когда предмет на каждой стадии своей обработки должен быть переносим с одного места на другое. Также и в другом отношении выявляет эта машина свою удивительную конструкцию, а именно — она действует совершенно автоматически»².

Принцип непрерывности, был практически осуществлён в США на автомобильном заводе Г. Форда в форме конвейера. Конвейер позволил сжать до предела переходы от одной фазы производства к другой, и при этом переходы выполнялись механическим способом, т. е. с помощью машины. Форд в этом отношении следовал той передовой тенденции, на которую указывал Маркс. Можно сказать, что Г. Форд впервые применил принцип непрерывности в машиностроении, подчинив этому принципу всю организацию своего завода, вплоть до расстановки шкафчиков для инструмента и сменной обуви.

Однако непрерывность процесса производства не исчерпывала особенностей высшей комбинированной рабочей машины, о которой писал Маркс, так как второй существенной чертой этой машины являлась её автоматичность.

«Когда рабочая машина, — уточняет свою мысль Маркс, — без содействия человека выполняет все движения для обработки сырого материала и нуждается лишь в контроле со стороны рабочего, мы имеем перед собой автоматическую систему машин»³. Такой автоматической системы машин, в которую входило бы сырьё, а выходил бы готовый продукт, на заводах Форда не было до самого начала второй мировой войны, за исключением полуавтоматической линии по производству автомобильных зеркал. Это не означало, что на этом производстве не было сотен станков-автоматов, но автоматических цехов, участков и даже больших полностью автоматических линий не было. Больше того, Форд и его управленцы разложили труд рабочих у конвейера на элементарные монотонные операции, придав этому труду одновременно отупляющий и настолько интенсивный характер, что превратили свои заводы в кошмар, из которого рабочие бежали при первой же возможности. Можно сказать, что рабочий у Форда был превращён в прямое и живое отрицание принципа автоматичности — в том смысле, что автоматом стал человек, а не машина.

А ведь Маркс ещё в конце 70-х гг. XIX века указывал на существовавшее уже тогда предприятие, на котором в известной степени сочетались непрерывность и автоматизация. Речь шла о бумажной фабрике и о той бумагоделательной машине, о которой упоминалось выше. Но в мире капитала получилось так, что заводы Форда 30-х гг. XX века не могли тягаться по автоматизации с английской бумажной фабрикой 70-х гг. XIX века. Тут обращаем внимание, что речь идёт не об электрификации производства и не о насыщении его двигателями, а именно об автоматическом выполнении всего цикла основных производственных операций. При этом автоматическая техника (регуляторы, манипуляторы и т. п.) на бумажной фабрике могла быть паро-механической, релейно-механической, а не электромеханической, но суть дела от этого не менялась.

Чем объясняется такая перекошенность в развитии орудий производства? Почему при капитализме принцип непрерывности одержал большие победы, а принцип автоматичности производства долго не получал серьёзного развития? Дело тут, конечно, не в машинах. Уже к началу 30-х гг. XX в. было создано большое количество автоматов и автоматических органов управления промышленным оборудованием, но капитализм довольно долго не создавал заводов-автоматов и даже цехов-автоматов (за редчайшим исключением). Дело в том, что непрерывность производства выгодна капиталисту, а достаточно большие размеры производства позволяют осуществить эту непрерывность в форме конвейера. С автоматизацией обстоит дело сложнее. Надо ещё раз напомнить, что капиталисту выгодна далеко не всякая замена живой рабочей силы машиной. Только в том случае, когда стоимость машины меньше стоимости замещаемой ею рабочей силы, капиталист вводит машину. Чем больше разница между стоимостью рабочей силы и стоимостью машины, тем выгоднее применение машины.

Но штука в том, что эта разница зависит при капитализме от целого ряда обстоятельств экономического характера, которые далеко не всегда складываются в пользу применения машины, тем более дорогостоящих машин-автоматов. Чтобы автоматизация капиталистического производства развивалась быстро, необходимо сочетание особо благоприятных условий, как экономических, так и политических (примеры: большие и стабильные военные заказы правительства, бум в одной или нескольких крупных областях общественного производства, которые обслуживает данное конкретное производство). Но даже в тех случаях, когда удавалось построить и запустить завод или цех-автомат, он, как правило, сопровождался большим побочным производством, на котором автоматизация не проводилась. Делалось это для того, чтобы в случае ухудшения рыночной конъюнктуры фирма могла выжить на производстве непрофильной продукции.

С другой стороны, производство в единичных цехах-автоматах, созданных в 20-е гг. XX в. в США, быстро показало свою гибкость. Чтобы изменить тип или модель основной продукции было достаточно изменить настройки автоматических машин, связанных в линии. Так, например, на заводе Смита, который с 1928 по 1940 гг. изготавливал автомобильные рамы почти для всего автопрома США, были периоды, когда производилось до 30-ти разных моделей рам, при этом возможное число комбинаций в настройке оборудования, т. е. возможное число моделей рам, было очень большим. Так было достигнуто сочетание стандартизации и гибкости производства.

Но при всём этом Смиту так и не удалось достичь полной автоматизации завода. На нескольких операциях рабочие всё же прикасались руками к изделиям. Из двухсот рабочих завода таковых было 50. Тем не менее, контраст между этим заводом и современным ему заводом фирмы «Дженерал Моторс», который был набит станками-автоматами, но не был автоматизирован, был огромным. На заводе рам этой фирмы работало 2000 рабочих, и при максимальной интенсивности труда там выпускалось меньше рам, чем на заводе Смита, где работало 200 рабочих. Стоимость одной рамы у Смита была на 1/3 меньше стоимости рамы у «Дженерал Моторс», изготовленной ручным способом.

В 1937 г. американский экономист С. Чейз брал интервью у хозяина автоматизированного завода У. Смита. Среди прочего Чейз задал Смиту вопрос о том, применимы ли принципы автоматизации, реализованные на заводе, в других отраслях промышленности. Смит ответил, что да, применимы, — всюду, где спрос достаточно велик, чтобы обеспечить миллионный сбыт. Даже автомобили целиком можно было бы собирать автоматически, если бы мы, говорил Смит, были уверены, что общий стиль модели сохранится настолько долго, чтобы стоило тратить время и деньги на автоматизацию производства.

Если отбросить типичные для капиталиста недоговорки и словесные кружева, то становится ясно, прочему автоматизация производства долго не получала той же роли, что и принцип непрерывности. Автоматизация, которая уже к концу 20-х гг. XX века вполне созрела в недрах капиталистической техники, наткнулась на границы капиталистических же производственных отношений. Рыночный хаос, бесплановость общественного производства и конкуренция не позволяли вести стабильное производство той или иной модели изделия в таких масштабах, которые оправдали бы колоссальные затраты капитала на полную автоматизацию производства и замену большинства рабочих автоматами. Не случайно, что на заводе Смита удалось осуществить автоматическое производство именно автомобильных рам и ещё нескольких типовых стандартных изделий (сварные трубы, баки, резервуары для химической промышленности, гайки), которые годами и десятилетиями сохраняли свои основные характеристики и назначение неизменными. Так, в 1931–1939 гг., когда производство автомобилей в США сильно сократилось из-за кризиса, завод Смита выживал, главным образом, за счёт изготовления ёмкостей, труб и всяких креплений. Причём, главную роль в этом производстве играли неавтоматизированные вспомогательные цехи, так как выполнение заказов на баки, трубы и т.п. было невыгодно на заводе-автомате.

Иначе говоря, капитализму долгое время не удавалось разрешить проблемы автоматизации производства. Завод Смита долгие годы был уникальным явлением, и для США характерным была организация производства «по Форду», а не «по Смиту».

Но это одна сторона дела. Вторая и главная заключалась в том, что автоматизация производства при капитализме проводилась не для блага всего общества, не для пользы трудового народа, а ради повышения прибыли капиталистов. Так, на заводе Смита за 5 лет было уволено («высвобождено» автоматизацией) 1300 рабочих, которые длительное время оставались голодными и нищими безработными. Часть из них была вынуждена наниматься в конвейерное рабство к Форду, часть пошла работать на ручное производство в «Дженерал Моторс», а большинству ничего не оставалось делать, как согласиться на «общественные работы» правительства, т. е. идти работать за еду и казарму на строительство дорог, уборку мусора, разборку зданий, осушение болот и т. п. тяжёлые и опасные работы.

Всё это говорило о том, что прогресс техники во всех отраслях капиталистической промышленности достиг такого состояния, при котором вместо опоры капитализма, вместо фактора, некогда приведшего капитализм к расцвету, он стал фактором, разлагающим ту организацию народного хозяйства, которая была создана на базе этого прогресса. В условиях капиталистического хозяйства, развитие техники, позволявшей уже в начале 30-х гг. XX века автоматизировать большинство технологических процессов и производств, неминуемо шло вразрез с интересами рабочего класса, усиливая безработицу и снижая общий жизненный уровень рабочего за счёт резкого уменьшения спроса на квалифицированную рабочую силу, сокращения производственных издержек, снижения стоимости средств к существованию рабочего, повышения производительности труда и улучшения использования машин.

Автоматизация при капитализме не высвобождала рабочих для инженерной, научной и государственной деятельности, не создавала условий для перехода рабочей силы на многочисленные новые и современные производства, а загоняла в крайнюю нищету и ещё большее рабство. Занять своё настоящее место в общественном производстве, выполнять своё единственно правильное назначение, а значит, достигнуть расцвета, автоматизация могла только в условиях социализма, т. е. в СССР: только социализм создавал невозможные при капитализме предпосылки для роста и развития в гигантских масштабах массового производства, для которого нужны были колоссальные производительные силы, в первую очередь, всесторонне развитые массы рабочих и других трудящихся, а также высшая техника производства на основе автоматов.

Применение новейшей техники в условиях социализма было напрямую связано электрификацией народного хозяйства. Соединение электрификации с автоматизацией облегчало труд советского рабочего, в ряде случаев целиком заменяло человека, а на наиболее тяжёлых участках производства освобождало человека от тяжёлой физической работы, превращая его в руководителя машин. При этом грань между квалифицированным и неквалифицированным трудом стиралась — не в том смысле, что весь труд постепенно становился неквалифицированным, а, наоборот, в том смысле, что неквалифицированного труда становилось всё меньше и меньше, пока весь труд в СССР не стал бы высококвалифицированным, требующим от рабочего инженерной и даже научной квалификации.

Продолжение следует…