Из журнала «Вопросы философии» № 4, 1954 г., стр. 14-28 (выделения в тексте — РП)
Возрастание роли народных масс в истории
Б. Ф. Поршнев
Реакционные буржуазные историки и социологи объявляют трудящихся носителями духа косности или разрушения в отличие от творческой «элиты» — господствующих классов и выдающихся личностей. Марксизм-ленинизм учит, что трудящиеся массы — главная созидательная, творческая сила исторического процесса.
I
Теоретическая разработка вопроса о роли народных масс в общественной жизни является сейчас одной из главных задач исторического материализма. Ошибки, мешающие в полной мере показать роль народа как творца истории, имеют различный характер: преувеличение роли отдельных исторических личностей, идеализация роли господствующих эксплуататорских классов и т. п.
Противоречит ли существование объективных экономических законов творческой роли масс в истории? Отнюдь нет! Марксизм, как отмечал В. И. Ленин, отличается замечательным соединением научного анализа объективного закономерного процесса общественного развития с самым решительным признанием революционной энергии, революционного творчества, революционной инициативы масс[1].
Когда мы говорим, что законы развития общества существуют независимо от сознания и воли людей, мы подчеркиваем этим объективность данных законов, то есть, что они, как и все другие законы материального мира, существуют независимо от того, познаны они людьми или нет. Но в отличие от законов природы общественные законы осуществляются не иначе, как посредством деятельности людей, а поэтому предполагают их энергию, творчество, инициативу. Больше того, экономические законы не просто используются теми людьми, классами, материальным интересам которых они соответствуют и благоприятствуют, а реализуются в борьбе между людьми, в антагонистических обществах — в классовой борьбе. Ведь всякий данный способ производства материальных благ таит в себе те или иные противоречия, а также тенденции дальнейшего развития. На этой материальной основе складывается разноречивость действий людей в общественной жизни, возникает столкновение их интересов и преследуемых ими целей. В своей деятельности и борьбе люди опираются на экономические законы, на различные стороны того или иного закона, на сталкивающиеся друг с другом или сменяющие друг друга разные экономические законы.
«Народ — творец истории». Это общее положение исторического материализма относится ко всем временам и эпохам. Но творческая роль народа проявлялась не одинаково в разные исторические эпохи.
При социализме народ творит историю непосредственно и сознательно. Характер социалистической собственности, общенародной или колхозно-кооперативной, обусловливает непосредственное участие широчайших масс… страны во всей ее жизни, во всем ее развитии — экономическом, политическом, культурном. Социалистический способ производства открывает простор для трудовой и хозяйственной инициативы трудящихся, для их активного воздействия на жизнь страны. До социализма трудящиеся были лишены этих возможностей. «Заведовало» общественной жизнью не трудящееся большинство, а эксплуататорское меньшинство.
Досоциалистические способы производства открывали, однако, неодинаковые возможности для борьбы народных масс. Возможности рабочего класса при капитализме неизмеримо шире, чем крепостного крестьянства при феодализме, что обусловлено именно способом производства.
В. И. Ленин в брошюре «Великий почин» подчеркивал, что сознательная социалистическая дисциплина труда, противоположная капиталистической дисциплине голода, «вырастает из материальных условий крупного капиталистического производства… А носителем этих материальных условий или проводником их является определенный исторический класс, созданный, организованный, сплоченный, обученный, просвещенный, закаленный крупным капитализмом. Этот класс — пролетариат»[2]. Роль рабочего класса как созидателя социалистического строя подготовлена всей историей его борьбы в условиях капитализма, где крупный, общественный характер производства сплачивает его в массовую силу, действующую сначала в масштабах фабрики или завода, затем в масштабах отрасли производства, наконец, на широкой общенациональной и интернациональной арене политической борьбы во главе всех остальных трудящихся.
Этих возможностей не было у народных масс при феодально-крепостническом строе, так как основой его было не крупное производство, а мелкое. Разобщенные мелкие хозяйства не сплачивали народную массу, а порождали в крестьянских движениях феодальной эпохи разрозненность, местную ограниченность, разновременность выступлений — все то, чем умело пользовался господствовавший класс для подавления этих движений.
Но все же объективные условия для успешных прямых действий народных масс при феодализме были неизмеримо большими, нежели при рабовладельческом способе производства. Как ни разрозненны были крестьяне, они жили и трудились на своей родине, говорили на одном языке; общины, деревни, села если и не находились в прямой экономической связи, то их все же объединяла солидарность интересов в борьбе против общего господина, а так как тот входил в «ассоциацию» феодалов, направленную против крестьян, то, следовательно, и против соседних феодалов, против вышестоящих сеньоров и т. д. В поисках сплачивающих центров крестьяне тяготели в своих выступлениях к городам, искали союза с трудящейся городской беднотой. Развитие товарного производства, обслуживавшего феодализм, подготавливало связи обширных сельских округов с городами. Некоторая степень общности языка, общность территорий (сложившиеся задолго до появления наций), общность политического врага приводили уже в недрах средневековья к тому, что подчас лавина крестьянского движения катилась по стране из края в край, перехлестывая через барьеры феодальной раздробленности, которые в глазах господствующего феодального класса и правительственного аппарата были еще неприкосновенными и непреодолимыми. Так, еще в середине XIII века крестьяне, восставшие в Северной Франции, в Пикардии, прошли, увлекая за собой новые и новые массы, до юга страны — до берега Средиземного моря, пересекши разные герцогства и графства, из которых состояла тогда Франция, побывав во многих городах, включая Париж. Это событие («восстание пастушков»), кстати, послужило одним из серьезных толчков к укреплению феодальной монархии, к усилению централизации и объединению Франции при Людовике IX. Точно так же крестьянские отряды в Англии в XIV и XV веках двигались под руководством Уота Тайлера и Джека Кэда через различные графства на Лондон. В шляхетской Речи Посполитой, где каждый магнат был королем в своих землях, крестьяне восставали с лозунгом «пойдем через всю Польшу». В лоскутной Германии уже в начале XVI века нити «Союза Башмака» распространялись на самые различные области страны, крестьянство требовало единого государства, а во время Великой крестьянской войны 1525 года не только многие отряды переходили из одного княжества в другое, но в ландграфстве Штюлинген крестьяне поднялись на борьбу под черно-красно-золотым знаменем, символизировавшим тогда идею германского единства, и разослали своих гонцов во все концы Германии с призывом повсюду поднять это знамя[3]. Даже отсутствие языковой общности не препятствовало порой отдельным струям крестьянского движения сливаться в общем потоке. Примером может служить вовлечение народов Поволжья в восстания русского крестьянства под руководством Разина и Пугачева. Словом, при всей своей слабости сравнительно с движениями рабочего класса крестьянские движения в феодальную эпоху представляли все же огромную общественную силу, оказывавшую в некоторые моменты такое сильное непосредственное воздействие на ход истории, какого не могли оказать движения рабов в античном мире.
Экономический строй рабовладельческого общества открывал еще меньше возможностей для сплоченного действия основной массы непосредственных производителей — рабов. Рабы были оторваны от своей земли, от своих семей и племен, где они родились и выросли. В рабовладельческих латифундиях или рудниках они, правда, концентрировались в более или менее значительных количествах, но, будучи разноязыкими, разноплеменными, рабы с трудом могли сплотиться в крупную общественную силу. И даже когда это имело место, как, например, в восстании Спартака, целью движения оказывалось стремление вырваться из рабовладельческого государства, уйти на родину, вследствие чего возникали неизбежные распри по поводу того, в каком направлении уходить, что еще более ослабляло движение. Борьба же широких кругов свободного населения в Греции или Риме за свои экономические и политические интересы редко сливалась с восстаниями рабов. Только в последние века Римской империи можно наблюдать ширящееся и длительное слияние движения рабов, колонов, свободных крестьян, например, в восстаниях «багаудов», что и придавало этим движениям характер огромной общественной силы, способствовавшей крушению Рима.
II
Уже эти наблюдения ведут к мысли, что ход всемирной истории от начала рабовладельческой эпохи до наших дней характеризуется закономерным возрастанием роли народных масс по мере перехода от одной общественной формации к другой.
В первую очередь мы видим коренное различие роли народных масс в антагонистических классовых обществах и при социализме.
Только в условиях социалистического общества, где нет частной собственности на средства производства, трудящиеся принимают прямое, открытое и непосредственное, решающее участие в управлении государством и хозяйством, в развитии господствующей в обществе культуры. Только в этих условиях трудящиеся сами определяют свою судьбу. Напротив, в классово-антагонистических обществах, основанных на отделении трудящихся от средств производства, активность народных масс может непосредственно воздействовать на ход истории преимущественно, лишь в периоды революций, в мирное же время она нередко воздействует на ход истории только опосредованно.
Экономическое, политическое и идеологическое господство в антагонистических обществах всегда принадлежало эксплуататорским классам, подавлявшим народ и отстранявшим его от участия в управлении. Но изменения, происходившие в формах этого управления и господства, в социально-политическом устройстве, в праве, идеологии и культуре, могут быть объяснены только путем изучения экономического развития и обусловленной им борьбы народных масс против эксплуатации и угнетения. Ведь государство, право, идеология эксплуататорских классов, — словом, вся надстройка антагонистического общества, — имели своей главной функцией укрепление соответствующего базиса, следовательно, должны были перестраиваться с развитием сопротивления народных масс, приспосабливаться к новому уровню, к новым конкретным формам этого сопротивления, видоизменять и усложнять приемы политического и духовного порабощения трудящихся масс.
Буржуазная республика, например, была прогрессивной формой государства сравнительно с дворянско-абсолютистской монархией, хотя также была органом господствующего класса для удержания в узде трудящегося большинства общества. Она была найдена буржуазией как наиболее удобная форма господства после того, как в горниле буржуазных революций XVII—XIX веков массы в какой-то мере научились политической самодеятельности, завоевали известную степень участия в политической борьбе, в борьбе партий. Впрочем, говоря о длительном процессе упрочения республиканского строя во Франции в XIX веке, В. И. Ленин даже подчеркнул решающую роль не столько буржуазии, сколько демократических масс, особенно пролетариата: «…Демократия Франции, с рабочим классом во главе, вопреки колебаниям, изменам, контрреволюционному настроению либеральной буржуазии, создала, после долгого ряда тяжелых «кампаний», тот политический строй, который упрочился с 1871-го года. В начале эпохи буржуазных революций либеральная французская буржуазия была монархической; в конце долгого периода буржуазных революций — по мере увеличивающейся решительности и самостоятельности выступлений пролетариата и демократически буржуазных… элементов — французская буржуазия вся была переделана в республиканскую, перевоспитана, переобучена, перерождена… Во Франции гегемонию раза этак четыре за все восьмидесятилетие буржуазных революций отвоевал себе пролетариат в разных сочетаниях с «левоблокистскими» элементами мелкой буржуазии, и в результате буржуазия должна была создать такой политический строй, который более угоден ее антиподу»[4]. Этот замечательный образчик ленинского анализа роли народных масс в истории, конечно, не исключает того, что буржуазная республика во Франции все-таки была аппаратом политического господства буржуазии, органом для подавления ее антипода—пролетариата и остальных трудящихся.
Народ часто и вовсе не принимал непосредственного участия в изменениях политической надстройки. Но, как неопровержимо показано советскими историками, переход в древнем Риме от республики к принципату и империи был вызван активизацией классовой борьбы, подъемом и расширением массовых движений[5], переросших затем в III веке в серьезный социальный кризис, на который рабовладельческий класс отвечал новым усилением императорской власти и «усовершенствованием» методов политического господства. В феодальную эпоху народные массы на определенном этапе в известной мере поддерживали централизацию власти. Однако и это феодальное централизованное государство было орудием подавления эксплуатируемых масс, приспособленным к новому уровню их жизни и борьбы, когда на основе роста экономических связей они стали все более сливаться в единую народность, а их антифеодальные выступления все чаще стали переливаться за локальные рамки.
Само право феодального общества в немалой мере представляет как бы негатив, обратный слепок с тех форм и приемов антифеодальной борьбы, до которых в данных исторических условиях доросли угнетенные в своей борьбе с угнетателями. Если, скажем, крестьяне широко прибегают к переселениям на окраины, в районы с несколько лучшими условиями и т. п., — развивается «прикрепление» крестьян, усиливается крепостное право. Но, с другой стороны, право отражает и завоевания народных масс: уступки, маневры господствующего класса.
Творчество народных масс и их духовное развитие также лишь косвенно, опосредованно могли воздействовать на господствующую в классовых антагонистических обществах идеологию и культуру. Господствующие классы старались подчинить народ своей идеологии. Трудящиеся были лишены в антагонистических обществах образования, досуга, были отстранены от пользования многими благами накопленной культуры. Они могли развить в противовес господствовавшей культуре эксплуататоров лишь элементы своей народной идеологии и культуры, которые подавлялись эксплуататорскими классами. Народ творил богатейшую устную литературу, полные глубокого общественного значения образы, выражал свою мудрость в пословицах, свой художественный вкус — в народном искусстве. «Народ, — писал А. М. Горький, — не только — сила, создающая все материальные ценности, он — единственный и неиссякаемый источник ценностей духовных, первый по времени, красоте и гениальности творчества философ и поэт»[6].
Для того чтобы владеть сознанием масс, надо было считаться с его состоянием, с его развитием. Надо было учитывать мысли и чаяния, нравы и этику народа, если хотели его в чем-либо убеждать и уговаривать. По словам Маркса, «умы всегда связаны невидимыми нитями с телом народа», они реагируют на то, что «глубоко в низах происходит брожение»[7]. В периоды своего восходящего развития тот или иной господствующий класс выступал против отживающих сил от лица всего общества, вместе с народными массами. Когда буржуазия была прогрессивным классом, она использовала союз с народом для завоевания власти. Идеи ее идеологов и философов (например, идеи французских просветителей XVIII века) не были корыстными узкоклассовыми идеями: наиболее передовые из этих идей отнюдь не были рассчитаны на обман народа, они отражали объективную потребность всего общества в уничтожении феодального строя; стихийная вековая ненависть народных масс к феодализму сыграла свою косвенную роль в выработке этих прогрессивных идей. Ранняя буржуазная культура была бы бессильна в борьбе с феодально-церковным мировоззрением без поддержки народных масс. Скульптуры на итальянских площадях эпохи Возрождения, оцениваемые «мнением народным», шекспировский театр с его народной аудиторией и т. д. — свидетельства огромного косвенного участия масс в создании передовой культуры того времени.
Напротив, в эпохи упадка и загнивания того или иного антагонистического строя идеи господствующих классов отрываются от народной почвы. Они лишь для демагогии маскируются некоторыми положениями, близкими народу, чтобы подчинять народ идеологии господствующего класса.
Так, христианство возникло в качестве хотя и фальсифицированной, мистифицированной, но все же народной по своему происхождению идеологии, идеологии рабов и бедноты, веривших, что «вечный Рим» должен наконец рухнуть, что их угнетателей ждет «страшный суд», что скоро явится вождь и спаситель, мессия, для уничтожения во главе праведников несправедливого «земного царства», на смену которому придет царство справедливости, «царство божие». Эта смутная, но широко владевшая массами идея революционного характера была тонко искажена церковью и веками использовалась в интересах охраны эксплуататорского «порядка»: наступление «последних времен», пришествие мессии откладывалось снова и снова, а пока церковь требовала терпеливо ждать, воздерживаться от протеста и борьбы, спокойно сходить в могилы, ибо трубный глас поднимет и мертвых в день «страшного суда». Поколения за поколениями ждали, терпели, сносили. Но пробуждалось сомнение, распространялись «ереси», возникали зачатки народной культуры, которые церковь тщетно клеймила как язычество. И на определенном этапе церкви приходилось, чтобы сохранить свое влияние, кое-что из этой критики санкционировать, кое-что из этого «язычества» включать в свой культ. Бывали моменты, когда папство открыто патронировало художников-реалистов, светское искусство. Народ старался своим умом выпутаться из догматической паутины, которой его оплели. Церковь отступала, и вот уже католические философы и богословы XII—XIII веков отводят почетное место уму в обосновании и разъяснении догматов церкви, создавая такой бастион схоластической логики вокруг христианства, пробить который необразованным «низам» было не под силу. Вся история христианства полна таких вынужденных шагов, частичного впитывания оппозиционных идей с тем, чтобы обезвредить их и укрепить свое влияние в массах. «Христианский социализм» представляет собою такого рода маневр и в отношении самой мощной из идей, овладевавших когда-либо массами, — идеи социализма. Однако попытки папства в XIX— XX веках представить себя борцом за нужды и интересы рабочего класса, за социализм, хотя и причинили известный вред рабочему движению, не могли остановить его развития. Церковь уже давно утратила свою монополию в духовной жизни общества.
В идеологию и культуру современной буржуазии тоже широко включены идейные «приводные ремни» к широким массам, то есть извращения и искажения тех идей, которые соответствуют нуждам масс, близки массам, выстраданы ими. Даже фашизм маскируется под «социализм». Точно так же буржуазная идеалистическая философия принуждена рядиться в защитницу «опытного знания», заявлять себя «реалистической», ибо враждебность поповщине, материалистические настроения слишком широко распространены в рабочем классе, среди трудовой интеллигенции.
Все эти беглые примеры приведены лишь с целью проиллюстрировать глубокое различие между прямой созидательной ролью народных масс при социализме и нередко опосредованной, нередко незаметной на первый взгляд ролью народных масс в антагонистических классовых обществах, где весь аппарат экономического, политического и культурного господства направлен против них.
Но эта качественная грань не должна помешать нам видеть различие роли народных масс и в разных классовых антагонистических формациях.
III
Смена рабовладельческого, феодального и капиталистического обществ представляет отчетливую картину возрастания роли народных масс.
Чтобы понять эту закономерность, надо прежде всего вдуматься в то, что мы подразумеваем под народом, народными массами. Если не раскрыть классовое содержание этих понятий, если понимать «народ» так, как понимали мелкобуржуазные историки-народолюбцы, вроде Мишле, «народ» окажется некой постоянной величиной. Это вообще «простые люди» в противоположность власть имущим. Это вообще «угнетенные», которым во все времена приписываются те же общие качества («народ справедлив» и т. п.). Даже у русских революционных демократов в отдельных случаях налицо еще пережитки внеклассового понимания «народа». У буржуазных историков «народные массы», «народ» выступает не как классовая, а сплошь и рядом как этническая, расовая, национальная категория.
Марксизм-ленинизм понимает под народными массами трудящихся, непосредственных производителей материальных благ. Они с их производственным опытом, с их трудовыми навыками составляют важнейший элемент производительных сил общества. На разных ступенях развития производства трудящиеся составляли разные исторически определенные классы в обществе. В классовом отношении народ никогда не был однородным, в нем всегда были разные социальные группы и прослойки, но ядром массы непосредственных производителей марксизм-ленинизм считает в рабовладельческом обществе рабов, в феодальном — крепостных крестьян, в капиталистическом — наемных рабочих, пролетариев. В социалистическом обществе народ включает рабочий класс, крестьянство и интеллигенцию.
Стоит поставить в ряд раба, крепостного и пролетария, чтобы увидеть определенную последовательность в этих «трех формах порабощения» (Энгельс). Раба рабовладелец может продать, купить, убить, как скотину; крепостного феодал уже не может убить, но может продать и купить; пролетария капиталист не может ни убить, ни продать, ибо пролетарий свободен от личной зависимости, но, лишенный средств производства, он вынужден продавать свою рабочую силу капиталисту, чтобы не умереть с голоду, вынужден нести ярмо эксплуатации. «Три формы порабощения» выступают как три последовательные стадии процесса замены личной зависимости работника производства экономической зависимостью, как ступени раскрепощения работников производства в целях повышения их заинтересованности в результатах своего труда. Речь идет не о чьей-либо субъективной цели. Само экономическое развитие общества порождало эту потребность в раскрепощении непосредственных производителей и открывало соответствующие возможности. Вместе с изменением орудий производства должны меняться и люди, приводящие в движение и употребляющие эти орудия, должна возрастать не только их производственная квалификация, но и их заинтересованность в эффективном использовании орудий. Введение новых, более производительных орудий рано или поздно требовало в ходе истории и новых стимулов к труду. Советские ученые, например, наглядно показали, что система рабского труда препятствовала распространению тяжелого плуга и связанной с ним интенсивной глубокой вспашки, тогда как система труда крестьян, имевших свое хозяйство и семью, напротив, быстро способствовала его триумфальному шествию.
Производительность труда крепостного в феодальную эпоху в среднем в несколько раз выше производительности труда античного раба, а производительность труда наемного рабочего при капитализме, особенно со времени промышленного переворота, во много раз выше производительности труда крепостного. Этот рост производительности труда среднего работника производства выражает рост производительных сил общества и вместе с тем необходимо сопутствующее ему раскрепощение работников производства от прямой личной зависимости, рост их собственной материальной заинтересованности в производительности труда.
От труда по принуждению, под палкой или плетью надсмотрщика, через труд, наполовину принудительный, наполовину стимулируемый интересами собственного мелкого хозяйства, к труду рабочих, достаточно культурных для того, чтобы правильно обращаться с машинами, заинтересованных в максимальной выработке для пропитания себя и своей семьи, — таков путь развития труда в антагонистических формациях.
Но каждый новый этап в раскрепощении непосредственных производителей, диктуемый развитием производства, означал тем самым и изменение правового положения трудящихся в обществе. Экономически они не выигрывали от смены форм порабощения, ибо эксплуатация оставалась и даже возрастала, но с раскрепощением неизбежно расширялись и возможности борьбы эксплуатируемых масс против своих угнетателей. Так, прогрессивность феодального способа производства по сравнению с рабовладельческим выражалась, во-первых, в том, что он открывал больше возможностей для развития производительных сил и прежде всего самих производителей, трудящихся, во-вторых, в том, что феодальное общество в целом открывало значительно более широкие возможности для классовой борьбы эксплуатируемых с эксплуататорами, чем это было в рабовладельческом обществе.
Капиталистический способ производства, в свою очередь, открывал новые огромные возможности развития производительных сил, включая не только машинную технику, но и самих трудящихся, пролетариев, и новые возможности для классовой борьбы эксплуатируемых с эксплуататорами, неизмеримо более широкие, чем это было в феодальном обществе.
Последовательное раскрепощение трудящихся — это изменение в ходе развития материального производства формы собственности на один из важнейших элементов производства: на работников производства и их рабочую силу. Производственные отношения рабовладельческого способа производства характеризуются полной собственностью на работника производства (наряду с собственностью рабовладельца на средства производства). Производственные отношения феодального способа производства характеризуются неполной собственностью на работника производства (наряду с собственностью феодала на землю, а работника производства — на орудия и личное хозяйство). Производственные отношения капиталистического способа производства характеризуются отсутствием собственности на работника производства; напротив, у него самого появляется собственность на свою рабочую силу (наряду с собственностью капиталистов на средства производства). Как и всякие изменения форм собственности в истории, эти изменения отвечали развитию производительных сил, диктовались законом обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил. Как и всякие изменения форм собственности в истории, эти изменения осуществлялись в борьбе. Отживающие силы общества, заинтересованные в сохранении своей собственности, никогда не отказываются от нее без борьбы. Основной общественной силой, преодолевающей их сопротивление, были сами работники производства, сами непосредственные производители. Сопротивление рабов рабовладельческому гнету подорвало и привело к гибели рабовладельческую форму собственности и весь рабовладельческий строй. Сопротивление крепостных крестьян феодально-помещичьему гнету подорвало и привело к гибели феодально-крепостническую форму собственности и весь феодальный строй.
Именно объективные экономические законы определяли процесс раскрепощения и тем самым возрастание возможностей активной борьбы трудящихся масс при рабовладельческом, феодальном и капиталистическом способах производства.
В основе этого процесса лежал рост производительных сил. Но степень заинтересованности трудящихся в результате труда, в свою очередь, отражалась на росте производительных сил. Раб был заинтересован скорее в поломке орудий, чем в их улучшении. Крестьянин или ремесленник при феодализме берег свое орудие, свой инструмент, подчас вносил в него и в приемы работы мелкие улучшения, которые, постоянно накапливаясь, вызывали медленное, но неуклонное повышение уровня производительных сил. Наемный рабочий при капитализме заинтересован в росте своего производственного мастерства. Маркс отмечал, что, конечно, мюли, паровые машины и т. д. появились раньше, чем рабочие, специальностью которых является производство с помощью мюлей, паровых и других машин, «но изобретения Вокансона, Аркрайта, Уатта и т. д. могли получить осуществление только благодаря тому, что эти изобретатели нашли значительное количество искусных механических рабочих, уже подготовленных мануфактурным периодом»[8]. В условиях машинного капиталистического производства роль рабочего класса в техническом прогрессе также хоть и невидима, но очень велика; улучшения приемов работы на станке и у машины, применяемые рабочими, накапливаясь, создают предпосылки для новых конструкций; ни одна новая машина не могла бы быть применена, если бы уже не имелось налицо рабочих, достаточно технически подготовленных, чтобы понять ее и правильно обращаться с ней, чтобы эффективно при ней работать. Из рядов рабочего класса вышли низшие кадры технической интеллигенции — мастера, многие талантливые изобретатели.
Вместе с раскрепощением непосредственных производителей возрастала возможность активного отстаивания ими своих экономических интересов. Раб почти не мог повседневно бороться с непосильной эксплуатацией, она обрекала его на смерть. Крепостной уже оформляет свои отношения с феодалами договорами, соглашениями; он добивается, чтобы его повинности были фиксированы, а не менялись по произволу господ, как при рабстве. «То обстоятельство, — писал Энгельс, — что с конца VIII и начала IX века повинности несвободных, и в том числе даже поселенцев-рабов, все больше устанавливаются в определенных, не подлежащих повышению размерах и что Карл Великий предписывает это в своих капитуляриях, было, очевидно, результатом угрожающего поведения этих несвободных масс»[9]. Постоянная, настойчивая защита голодного прожиточного минимума своей семьи, защита своего нищенского хозяйства от полного разорения феодалами составляет характерную черту истории средневекового крестьянства.
Значительно более широкий и боевой характер носит борьба наемных рабочих за свои экономические интересы, против капиталистов. Она начинается на рынке, где рабочий и капиталист встречаются как независимые продавец и покупатель. Капиталист стремится купить рабочую силу ниже ее стоимости, отнять или ущемить право рабочего на расторжение договора, ограничить его личную свободу. Рабочие отвечают эмиграцией, стачками, забастовками. Ожесточенная экономическая, а вместе с тем и политическая борьба сопровождает всю историю рабочего класса. Вне этой борьбы немыслимо само его существование. Развиваясь, она перерастает в борьбу за низвержение капиталистического строя, за социализм.
Активное воздействие народных масс на политическую жизнь общества опять-таки возрастало с изменением экономических условий. За редкими исключениями освободительные движения рабов не ставили своей задачей захват власти, изменение политической организации общества. История средних веков знает уже немало попыток захвата власти восставшими крестьянами и крестьянских проектов реформ государственного устройства. Обычно это смутные идеи о возможности наполнить старую форму новым содержанием, мечты о «мужицком царе», о «крестьянской монархии». Практическая борьба за власть завершалась, разумеется, поражениями, разгромами восставших. История, правда, может отметить несколько фактов победы (в Китае, Норвегии, Швейцарии), но дело кончалось либо сменой династии при сохранении всех прежних порядков, либо просто замедлением темпов феодального развития. Наконец, при капитализме классовая борьба все больше приобретает характер борьбы политической, затрагивает вопрос о власти, выступает в форме борьбы политических партий. От борьбы за избирательные реформы и республиканские конституционные права рабочий класс поднимается до борьбы за слом буржуазной государственной машины, за установление подлинной демократии —демократии трудящихся, — за диктатуру пролетариата.
Со сменой антагонистических общественных формаций возрастала и способность трудящихся создавать элементы своей идеологии и культуры, противостоящей идеологии и культуре господствующих классов. Рабы, руками которых создана вся богатая материальная культура античного общества, отразившая их мастерство, не оставили памятников своей особой культуры. Их идеологическим продуктом можно считать только краткие страницы в истории раннего христианства. Элементы народной культуры в феодальную эпоху значительно обширнее. Непосредственные производители здесь не только создавали произведения искусства по потребности господ, но и творили свою устную литературу, свою музыку, свои художественные образы, свои религиозные идеи — «ереси». Однако все это нельзя даже отдаленно сопоставить с той способностью освободиться от духовного гнета эксплуататоров, противопоставить их культуре и идеологии свою собственную, которую проявил пролетариат. Развитие социалистических учений и критики капиталистического строя сопутствовало развитию пролетариата. Зрелость пролетариата совпала с возникновением теории научного коммунизма Маркса — Энгельса. Вооруженный этим всепобеждающим учением и оказавшийся тем самым на голову выше своего угнетателя — буржуазии, — пролетариат смог осознать свою историческую миссию: уничтожение капитализма и всякой эксплуатации, создание коммунистического общества, смог осознать реальные пути и средства осуществления этой задачи.
IV
Такова в кратчайших чертах картина возрастания роли народных масс в классовых антагонистических формациях. Вначале полная скованность трудящегося, работа лишь по чужой воле, минимальные возможности сопротивления угнетателям; затем все более широкое участие воли и активного мышления трудящегося в трудовом процессе, широкие возможности борьбы с угнетателями, борьбы, завершающейся победой революции трудящихся и эксплуатируемых масс во главе с пролетариатом и уничтожением всякой эксплуатации.
Не останавливаясь в этой статье подробно на первобытно-общинной формации, отметим лишь ненаучность все еще встречающейся слащавой идеализации положения человека, преувеличения возможности трудовой инициативы в ту эпоху. Из того факта, что при первобытно-общинном строе не было эксплуатации, не было классов, отнюдь не следует, что творческой активности и инициативе человека был открыт простор. Если Маркс говорил об «идиотизме сельской жизни» в сравнении с капиталистическим индустриальным городом, то в отношении первобытно-общинного строя эти слова приобретают еще большую справедливость. Мертвящая скованность индивида родовой общиной, обособление этих общин и племен друг от друга, деспотизм традиций, обычаев, суеверий — все это помогает объяснить, почему нередко поколения за поколениями сменялись тогда без видимых изменений в производительных силах и во всем строе жизни. Установление рабовладельческого строя было не «грехопадением» человечества, а единственно тогда возможным, хотя и мучительным путем прогресса человечества. Вырванные из своих родов и семей, насильственно лишенные необходимости кормить своих нетрудоспособных сородичей, отсеченные от своих племенных культов и обрядов, строители дольменов и кромлехов превращались в строителей пирамид и храмов, акведуков и цирков.
Ускорение темпов исторического развития отражало возрастание роли народных масс. Первобытно-общинный строй, даже если считать с верхнего палеолита, господствовал три — четыре десятка тысяч лет; рабовладельческая эпоха длилась около пяти тысяч лет; феодальная — уже одну — две тысячи лет, тогда как капиталистическая — всего несколько сот лет. Динамичность истории еще резче возрастает после ликвидации капиталистического способа производства: темп развития производства при социализме, как известно, значительно выше, чем во времена даже самого бурного развития «свободного» капитализма XIX века, не говоря уже о падающих темпах развития производства в эпоху загнивания капитализма.
Производственные отношения социализма и коммунизма открывают безграничные перспективы дальнейшего роста производства. Здесь не действует закон перехода от старого качества к новому путем взрыва, обязательный для общества, разделенного на враждебные классы. В антагонистических формациях прогрессивные изменения достигались не иначе, как путем классовой борьбы. Без революционной активности масс, говорил Ленин, нигде на свете не достигалось ничего серьезного в прогрессе человечества. И обратно, всякое поражение народных движений означало в истории реакцию, замедление темпов развития или даже регресс. Энгельс убедительно показал это на примере истории Германии, вскрыв пагубные последствия для развития германского общества и государства поражения крестьянства в Великой крестьянской войне 1525 года и завершающего его разгрома позже, во время Тридцатилетней войны. Германия оказалась на два столетия отброшенной из рядов передовых государств Европы.
Историку приходится учитывать не только высшие и открытые формы классовой борьбы — восстания, — но и разнообразные скрытые ее формы. Борьба начиналась задолго до гибели данного эксплуататорского способа производства; она порождалась самим его антагонистическим характером, отделением непосредственных производителей от средств производства, эксплуатацией, угнетением. Так, при феодализме крестьяне сопротивлялись феодальной эксплуатации и «легальными» средствами, оспаривая различные притязания и «права» земельных собственников, и путем уходов с их земли, переездов в новые места, переселений в города в качестве ремесленников и, наконец, путем вооруженной борьбы, начиная с индивидуальных расправ и «разбоя» и кончая массовыми восстаниями. В ходе этой борьбы крестьянам не только удавалось ограничивать и фиксировать размеры феодальной ренты, но «неполная собственность феодала на работника производства» бывала иногда расшатана (например, в Англии, во Франции) еще за несколько веков до окончательного крушения феодального строя. Так же и распространение вольноотпущенничества задолго предшествовало крушению рабовладельческого Рима.
Великие революционные перевороты, отделяющие одну общественную формацию от другой, были высшими, кульминационными моментами этой борьбы эксплуатируемых масс. Революции никогда в истории не вспыхивали сразу, им всегда предшествовал длительный период сравнительно слабых зачатков революции, революционных движений, как говорил В. И. Ленин, «начала революции», не доводившегося до победы[10]. Сломить отживающие классы, ожесточенно сопротивлявшиеся действию экономического закона обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил, могла только непреоборимая сила широчайших народных масс, миллионов трудящихся, когда они поднимаются на борьбу одновременно. «Если весь народ вздохнет, будет буря»,— гласит китайская пословица. Когда складывались объективные условия для победы революции, перед разрушительной и созидательной активностью масс открывался широчайший простор. «Никогда масса народа не способна выступать таким активным творцом новых общественных порядков, как во время революции,— писал В. И. Ленин.— В такие времена народ способен на чудеса…»[11].
Древний Рим был разрушен натиском масс изнутри и извне, длившимся с неутихающей силой два — три столетия. Восстания рабов и колонов сливались с ударами, наносимыми теми племенами, из недр которых Рим веками черпал рабов. Их, в свою очередь, приводили в движение перемещения других племен, придававшие всей этой эпохе «великого переселения народов» характер движения неисчислимых масс людей. Крушение Рима было важнейшим звеном ликвидации в Западной Европе рабовладельческих производственных отношений, ставших тормозом, оковами для дальнейшего развития производительных сил.
Ликвидация феодализма была осуществлена в буржуазных и буржуазно-демократических революциях XVI—XIX веков. Крестьянство и плебейские элементы городов, молодой рабочий класс были решающей боевой силой этих революций, разрушавшей феодально-абсолютистский строй, хотя во главе движения стояла либеральная буржуазия, присваивавшая плоды борьбы и побед.
В этих революционных переворотах при переходе от рабовладельческого строя к феодальному и от феодального к капиталистическому массы трудящихся выполняли главным образом задачу разрушения старого способа эксплуатации. Но на смену ему приходило не освобождение от эксплуатации, а установление новыми «верхами» нового способа эксплуатации «низов». Частичное раскрепощение непосредственных производителей, устранение полной и неполной собственности на них, не означало уничтожения эксплуатации, ибо оставалась частная собственность на другой важнейший элемент производительных сил — на орудия и средства производства. Присвоение средств производства господствовавшими классами означало лишение непосредственных производителей этих средств производства. Менялись эксплуататоры, менялись способы эксплуатации, но эксплуатация оставалась.
Значит ли это, что «верхи» творили новый общественный строй по своему произволу и желанию? Такой взгляд является субъективистским и волюнтаристским. Классики марксизма-ленинизма подчеркивали, что во всей прошлой истории люди, как правило, достигали не тех результатов, к которым стремились. «Взгляд, согласно которому идеями и представлениями людей созданы условия их жизни, а не наоборот, опровергается всей историей, в которой до сих пор всегда достигалось нечто иное, чем то, чего желали, а в дальнейшем ходе в большинстве случаев даже противоположное»,— писал Энгельс[12].
Мнение, будто в прошлом общество было таким, каким его хотели сделать господствующие классы, совершенно несостоятельно. Напротив, общественные условия «воспитывали» их. Европейские феодалы, явившись в качестве конквистадоров в Центральную и Южную Америку, где еще только формировалось рабовладение, превращались в рабовладельцев. Русские капиталисты-мануфактуристы в XVIII—XIX веках, находя возможность эксплуатировать крепостной труд, превращались в крепостников. Во всей истории капитализма мы видим многочисленные примеры того, что капиталисты весьма охотно вырождались в рабовладельцев при соответствующих условиях. Алчность эксплуататоров влекла их к низшим, пройденным формам эксплуатации, если окружающие общественные условия не противодействовали этому.
В. И. Ленин писал: «Только изучение совокупности стремлений всех членов данного общества или группы обществ способно привести к научному определению результата этих стремлений. А источником противоречивых стремлений является различие в положении и условии жизни тех классов, на которые каждое общество распадается»[13]. Господствующий класс всегда стремился к неограниченной эксплуатации, а угнетенный класс всегда стремился к возможно полнейшему освобождению от эксплуатации. Но объективные условия жизни общества, степень развития производительных сил определяли «равнодействующую» этих стремлений: требовали от господствующего класса практиковать в средние века и новое время более смягченные формы эксплуатации, чем неограниченное рабство, а для трудящихся делали невозможным освобождение от эксплуатации, пока не созрели материальные предпосылки для социализма.
Объективная необходимость, на которую наталкивалось стремление каждого из классов, была олицетворена в антагонистическом ему классе. Производительные силы заявляли о себе каждому из них через посредство противоположного класса. Трудящиеся еще не могли отнять у эксплуататоров собственность на средства производства. Но эксплуататоры уже не могли отнять у трудящихся раз завоеванную ими степень раскрепощения, их формирующуюся собственность на свою рабочую силу.
Смена открытого рабства крепостным рабством, а последнего — наемным рабством не была безразлична для трудящихся. Они не были заинтересованы в новых производственных отношениях, поскольку эксплуатация оставалась, но они были заинтересованы в той их стороне, которая являлась отрицанием старых отношений. После того как народные массы сыграли роль основной разрушительной силы при переходе от рабовладельческого строя к феодальному, они на протяжении всей феодальной эпохи повседневно оберегали, отстаивали от реакции это великое завоевание — отмену открытого рабства. Новые права, которые они, таким образом, защищали и утверждали, в то же время открывали перед ними такие возможности классовой борьбы против своих эксплуататоров — феодалов, какими и отдаленно не располагали рабы в борьбе против рабовладельцев. Точно так же рабочий класс на протяжении всей капиталистической эпохи отстаивает против реакции прогрессивные завоевания буржуазной революции. Рабочий класс принуждает буржуазию претворять в жизнь провозглашенные ею антифеодальные и антикрепостнические лозунги, последовательнее осуществлять буржуазную демократию. Он пользуется этими принципами и правами в интересах собственной классовой борьбы против буржуазии. Когда буржуазия окончательно переходит в лагерь реакции, рабочий класс поднимает выброшенные ею за борт знамена демократических и национальных свобод, сплачивая вокруг себя всех трудящихся.
На известной ступени развития антагонистической общественной формации зарождается необходимость новой революции. Угнетенные, эксплуатируемые массы, враждебные существующим производственным отношениям, расшатывают, подрывают их в классовой борьбе с эксплуататорами за свои насущные интересы. Чем больше налицо объективных условий революции, тем шире размах массового движения, тем выше его уровень. Так, классовая борьба пролетариата началась вместе с зарождением капитализма. Уже на мануфактурной стадии она выступала в очень многообразных формах, включая стачки, забастовки, «бунты», политические выступления, восстания. Но она не была тогда борьбой за свержение капитализма. И лишь по мере того как производственные отношения капитализма становятся оковами для дальнейшего развития производительных сил и создаются объективные материальные условия для перехода от капитализма к социализму, классовая борьба рабочих всех передовых стран становится сознательной, организованной, интернациональной борьбой за свержение капитализма, за установление диктатуры пролетариата.
Великая Октябрьская социалистическая революция открыла новую эру в истории человечества. Она уничтожила в нашей стране частную собственность на средства производства. Этот революционный переворот неизмеримо глубже и важнее предшествовавших переворотов, не затрагивавших монопольной собственности эксплуататоров на важнейшие средства производства. Уничтожая всякую эксплуатацию человека человеком, социалистическая революция далеко оставила за собой все прошлые революции по широте и активности участвовавших в ней трудящихся масс. Она блестяще подтвердила предвидение Маркса, что «вместе с основательностью исторического действия будет …расти и объем массы, делом которой оно является»[14].
В. И. Ленин считал эту мысль одним из самых важных положений исторического материализма. В ней подведен итог прошлой человеческой истории и содержится прогноз будущего.
V
Все экономические сдвиги осуществлялись в истории не фатально, а благодаря деятельности людей. Чем глубже, основательнее были социальные сдвиги, тем большие массы людей были в них заинтересованы, то есть искали или находили в них улучшение своего положения, и опять-таки, чем шире масса людей, сплачивающихся для общего действия, тем глубже, основательнее осуществляется сдвиг в общественном развитии.
Одновременность, единство действий масс являлись всегда важнейшим фактором их эффективности. Этот фактор сам зависел от объективных и субъективных условий. Объективная основа творческой роли народных масс на разных ступенях истории — это не только способ производства, а вся совокупность экономических, политических и культурных условий. Но успех всякого действия масс зависел и от свойств тех вождей, предводителей, партий, которые руководили массами. Игнорировать эту субъективную сторону значило бы оторваться от конкретных исторических фактов и витать в облаках, оказаться в плену анархистской идеализации стихийности. Марксизм-ленинизм не третирует высокомерно стихийности массового движения. «…Стихийность движения,— писал В. И. Ленин,— есть признак его глубины в массах, прочности его корней, его неустранимости»[15]. Но марксизм-ленинизм в противоположность анархизму учит, что стихийное движение обречено оставаться разрозненным и терпеть поражение, если его не организовать, не сделать сознательным, подлинно революционным.
Значение субъективного фактора — роли руководителей, роли революционной партии — демонстрирует вся история народных, массовых движений. Неисчислимое множество раз восстававшие рабы в древности, крепостные в средние века оказывались, по выражению В. И. Ленина, «пешками в руках господствующих классов». Будучи величайшей прогрессивной исторической силой, народные массы становились иногда даже орудием реакции, если руководство ими оказывалось в руках реакционных общественных элементов. Феодалы умели иногда использовать в своих интересах стихию крестьянского движения. И рабочий класс, являющийся по своему объективному положению великой передовой силой, может временно оказаться в определенных условиях орудием реакции, когда путем обмана руководство им захватывает реакционная партия, например, фашистская партия, как было в Германии при Гитлере.
Однако самые лучшие вожди и руководители не могут привести народные массы к победе, если для нее нет объективных условий. В истории революций прошлых эпох, писал В. И. Ленин, «бывали краткосрочные диктатуры трудящихся…, но не бывало упроченной власти трудящихся; все в короткое время скатывалось назад»[16]. Только когда сложились объективные условия для слома капитализма, победила социалистическая революция. Определяющая роль принадлежит объективным экономическим законам общественного развития.
Руководящей и направляющей силой в социалистической революции и в социалистическом преобразовании нашей страны была Коммунистическая партия. Она с успехом осуществила эту величайшую историческую задачу потому, что руководствовалась наукой об объективных законах развития общества, правильно оценивала объективные условия, знала потребности и нужды масс, неизменно опиралась на их энергию, учитывала их революционную инициативу. Сила Коммунистической партии в ее неразрывной, кровной связи с рабочим классом и всеми трудящимися, в ее умении учиться у масс и быть их учителем и вождем. Мудрое руководство Коммунистической партии — решающее условие, обеспечившее организованность, единство действий широчайших масс советского народа на всех этапах его славной истории.
Никогда во всей прошлой истории творческая активность народных масс не достигала такого размаха, такого неуклонного подъема и нарастания. Та величайшая творческая активность масс, которая в прошлом прорывалась в полную силу и «творила чудеса» только в короткие периоды революций, стала правилом, нормой общественной жизни в условиях социализма. Это заставляет вспомнить замечательные слова В. И. Ленина: «Наиболее нормальным порядком в истории является порядок революции», то есть ничем не скованная творческая самодеятельность масс, неограниченный простор для их созидательной активности, устремленной к единой цели, руководимой единым планом.
В краткой ленинской формуле, что коммунизм должен стать доступным рабочим массам, как собственное дело, выражена роль трудящихся масс в строительстве коммунизма. Десятки миллионов людей сознательно, активно, с огромным творческим подъемом созидают новый общественный строй, борются за хозяйственные и культурные успехи. Без активного участия всего народа неосуществимо повышение производительности труда в промышленности и сельском хозяйстве, которая является главным показателем превосходства социалистической системы над капиталистической, труда свободного, сознательного над трудом подневольным. Положения В. И. Ленина и И. В. Сталина о социалистическом соревновании как могучем факторе создания новой жизни, о гармоничном сочетании личной материальной заинтересованности с общественными интересами подтверждены всем ходом строительства социализма в СССР, в Китайской Народной Республике, в европейских странах народной демократии.
В социалистическом обществе новаторство впервые в истории стало не исключением, не «чрезвычайным происшествием», а нормой работы все более широких слоев трудящихся. Критика снизу, рационализаторство, стахановское движение и изобретательство, так же как и массовая художественная самодеятельность, — все это разнообразные проявления новаторства и творческого дерзания. Партия заботливо поддерживает все новое в труде рабочих, колхозников, интеллигенции, принимает меры к распространению передового опыта новаторов, к внедрению новейших достижений науки и техники. Бюрократизм, косность, консерватизм являются серьезной помехой на пути растущего, ежедневно возникающего нового. Партия ведет упорную борьбу с этой помехой, опираясь на носителей нового, нарождающегося — на широчайшие массы рабочих, колхозного крестьянства, интеллигенции.
Новаторство одолевает рутину, не дает ей сковать себя. Этот замечательный закон нашей жизни свидетельствует о том, что открыт широкий простор и для дальнейшего возрастания творческой роли народных масс в истории — при переходе от социализма к коммунизму, в строительстве коммунистического общества, при коммунизме.
[1] В.И.Ленин. Соч. Т. 13, стр. 21—22
[2] В.И.Ленин. Соч. Т. 29, стр. 387
[3] см. М. М. Смирин «Роль народных масс на заре борьбы за государственное единство Германии (XV—XVI вв.)». Журнал «Вопросы истории» № 1 за 1954 год.
[4] В.И.Ленин. Соч. Т. 17, стр. 368
[5] см. А. В. Мишулин «Спартаковское восстание», Н. А. Машкин «Принципат Августа».
[6] «Литературно-критические статьи», стр. 26. 1937. См. также выступление А. М. Горького на I съезде советских писателей.
[7] К.Маркс. «Избранные письма», стр. 256. 1948
[8] К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч. Т. XVII, стр. 420
[9] К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч. Т. XVI, ч. 1-я, стр. 412
[10] В.И.Ленин. Соч. Т. 21, стр. 412—413
[11] В.И.Ленин. Соч. Т. 9, стр. 93
[12] К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч. Т. XIV, стр. 364
[13] В.И.Ленин. Соч. Т. 21, стр. 41
[14] К.Маркс, Ф.Энгельс. Соч. Т. Ill, стр. 105
[15] В.И.Ленин. Соч. Т. 26, стр. 12
[16] В.И.Ленин. Соч. Т. 32, стр. 257
Воодушевляющая статья. Так нужны такие статьи сегодня, когда пролетарии разьеденены и пронизаны духом оппортунизма, когда монополиями создается крепкая прослойка рекреационной рабочей аристократии, разбивающая рабочий класс. И что же случилось с трудовым народом между XIX и XX сьездами КПСС? Ведь он при социализме «…, где нет частной собственности на средства производства, … принимает прямое, открытое и непосредственное, решающее участие в управлении государством и хозяйством, в развитии господствующей в обществе культуры. Только в этих условиях трудящиеся сами определяют свою судьбу. » Как же пришли в это время оппортунисты к власти в партии?
В результате начно-технического прогресса для производительных сил уже не нужны массы, правда, нужен еще «золотой миллиард», и он может стремительно уменьшаться …. Как быть с этим новым фактором бытия?
Он не новый, ему почти 100 лет. И как с ним быть, марксизм давно ответил. На РП будет в скором времени выложена статья об автоматизации и рабочем классе, посмотрите.