Наука — враг случайностей

Наука — враг случайностей

А. А. Максимов

Наука возникла из практических нужд людей в их борьбе с природой. Своей основой наука имеет признание объектив­ности материальной природы и строго закономерного характера ее развития. Идеалистическая философия потому и является антинаучной и реакционной, что она отвергает эти положения, подрывая этим самую основу науки.

Рост научного знания на протяжении всей истории заклю­чался в открытии все новых закономерностей материального мира.

Одним из ранних достижений науки были успехи астро­номии. Установив законы движения небесных тел, астрономия объяснила те явления, которые раньше казались совершенно выпадающими из строгого порядка, царящего в звездном мире. Эти успехи астрономии и механики оказали огромнейшее влия­ние на формирование научного мировоззрения. Они были до­стигнуты в длительной борьбе против религиозного мракобесия. Эта борьба знала своих героев и своих мучеников.

С начала нового времени стали развиваться физика, химия и позже — биология. И здесь успехи науки были успехами учения о господстве закономерности в природе в противовес учению о господстве случайности, о божественном произволе.

На основе обобщения данных науки и практики диалек­тический материализм учит, что окружающий нас мир есть мир движущейся материи, закономерно развивающейся.

Марксизм не отрицает того, что случайности встречаются как в природе, так и в общественной жизни, что случайность может повлиять в некоторой степени на ход событий. В письме к Кугельману от 17 апреля 1871 г. Маркс писал, что «история имела бы очень мистический характер, если бы „случайности» не играли никакой роли»[1]. Но ни природа, ни человеческая история не есть скопление случайностей, а представляют собой закономерный процесс.

Из сказанного следует, что нет и не может быть такой области действительности, где царствовала бы слепая случай­ность. Нет и не может быть, следовательно, такой области действительности, куда не могла бы проникнуть наука, вскры­вающая и формулирующая закономерности, по которым раз­вивается материальная природа.

Великое открытие Маркса в области изучения общественных явлений в том и заключалось, что он, распространив мате­риализм на познание общества, показал необходимость, господ­ствующую в общественной жизни, раскрыл те законы, по кото­рым происходит развитие общества. До Маркса социология не была наукой. По представлениям ученых и философов, до Маркса в области социальных явлений, в общественной жизни царствовала случайность. Маркс положил конец этому идеали­стическому, антинаучному взгляду на общество. Установив законы, управляющие общественной жизнью, показав, что развитие общества представляет собою естественно-историче­ский процесс, в котором необходимость господствует так же, как она господствует во всем материальном мире, Маркс поднял социологию на ступень науки.

Определяя существо этого великого научного подвига Маркса, Ленин писал: «Как Дарвин положил конец воззре­нию на виды животных и растений, как на ничем не связанные, случайные, „богом созданные» и неизменяемые, и впервые по­ставил биологию на вполне научную почву, установив изменяе­мость видов и преемственность между ними, — так и Маркс по­ложил конец воззрению на общество, как на механический агрегат индивидов, допускающий всякие изменения по воле начальства (или, все равно, по воле общества и правительства), возникающий и изменяющийся случайно, и впервые поставил социологию на научную почву, установив понятие общественно­-экономической формации, как совокупности данных производ­ственных отношений, установив, что развитие таких формаций есть естественно-исторический процесс»[2].

В своей работе «О диалектическом и историческом материа­лизме» товарищ Сталин указывает, что в противоположность метафизике «диалектика рассматривает природу не как слу­чайное скопление предметов, явлений, оторванных друг от друга, изолированных друг от друга и не зависимых друг от друга,— а как связное, единое целое, где предметы, явления органически связаны друг с другом, зависят друг от друга и обусловливают друг друга»[3]. Характеризуя, далее, первую черту марксистского, философского материализма, товарищ Сталин пишет: «…Философский материализм Маркса исходит из того, что мир по природе своей материален, что многообраз­ные явления в мире представляют различные виды движу­щейся материи, что взаимная связь и взаимная обусловленность явлений, устанавливаемые диалектическим методом, представ­ляют закономерности развития движущейся материи, что мир развивается по законам движения материи и не нуждается ни в каком „мировом духе”»[4].

Товарищ Сталин направляет науку на борьбу против слу­чайностей. Еще в 1924 г. товарищ Сталин в связи с засухой в Поволжье писал: «Мы решили использовать обострившуюся готовность крестьянства сделать всё возможное для того, чтобы застраховать себя в будущем от случайностей засухи, и мы постараемся всемерно использовать эту готовность в целях проведения (совместно с крестьянством) решительных мер по мелиорации, улучшению культуры земледелия и пр.»[5].

В 1934 г. в докладе на XVII съезде партии товарищ Сталин снова обращал внимание на значение лесонасаждения. И в даль­нейшем партия, правительство и лично товарищ Сталин уделяли в планах второй и третьей пятилеток вопросам преобразования природы самое серьезное внимание.

Сталинская мысль о науке — враге случайности нашла свое воплощение в разработке и осуществлении великого плана преобразования природы СССР, получившего свое выражение в историческом постановлении Совета Министров СССР и ЦК ВКП(б) от 20 октября 1948 г. «О плане полезащитных на­саждений, внедрения травопольных севооборотов, строитель­ства прудов и водоемов для обеспечения высоких и устойчивых урожаев в степных и лесостепных районах европейской части СССР».

Товарищ Сталин показывает, какое значение имеет призна­ние закономерности развития материи и отказ от понимания мира как случайного скопления предметов, явлений для науки об обществе и для практической деятельности партии пролета­риата. «Если связь явлений природы и взаимная их обусловлен­ность, — пишет товарищ Сталин, — представляют закономерности развития природы, то из этого вытекает, что связь и взаим­ная обусловленность явлений общественной жизни — пред­ставляют также не случайное дело, а закономерности развития общества.

Значит, общественная жизнь, история общества перестает быть скоплением «случайностей», ибо история общества ста­новится закономерным развитием общества, а изучение исто­рии общества превращается в науку.

Значит, практическая деятельность партии пролетариата должна основываться не на добрых пожеланиях «выдающихся лиц», не на требованиях «разума», «всеобщей морали» и т. п., а на закономерностях развития общества, на изучении этих закономерностей»[6].

***

Если диалектический материализм утверждает строго зако­номерный характер материальной действительности и тем самым открывает безграничные перспективы перед наукой, постигающей закономерности материального мира, то идеа­лизм, напротив, всячески стремится подорвать научный вывод о строго закономерном характере всех процессов, протекающих в объективном материальном мире. Эти попытки буржуазной философии особенно усилились в период империализма, когда перед буржуазией встала грозной реальностью социалистиче­ская революция пролетариата.

Казенные профессора на службе капитала изо всех сил тщатся «опровергнуть» необходимость, господствующую в есте­ственной и общественной истории. Эти свои лжемудрствования они обращают против марксистского научного социализма, против строго научного утверждения марксистской теории о неизбежности гибели капитализма и замены его социализмом.

Одним из часто встречающихся приемов, употребляемым буржуазными философами-идеалистами, упражняющимися на этом поприще, является лживая реакционная болтовня о наличии якобы огромных областей действительности, где без­раздельно царствует слепой случай и где нет места закономер­ности, необходимости.

Идеалисты с особым усердием пытались и пытаются ис­пользовать для этой цели те трудности, которые возникли перед учеными в связи с открытиями физической науки, про­никшей в область внутриатомных явлений. Они всячески изощряются в рассуждениях относительно того, что микромир есть область индетерминизма, «свободная» от закономерностей, что микрочастицы в своих движениях и превращениях выпа­дают из необходимой связи явлений, что эти движения и пре­вращения должны быть определены только как случайные, что электрон обладает «свободой воли» и т. д.

Английский физик-идеалист Д. Джинс в своей книге «Таин­ственная вселенная» заявлял: «В событиях, где участвуют атомы и электроны, нет детерминизма». Из этого идеалисти­ческого утверждения Джинс делает следующий вывод: «Бу­дущее не может быть неизменно детерминировано прошлым; хотя бы частично оно зависит от богов, кем бы они ни были». Этот «вывод» Джинса явно показывает реакционный обществен­но-политический смысл борьбы буржуазных учёных против детерминизма, т. е. против учения о господстве необходимости в материальном мире, их страх перед будущим, несущим гибель капитализму и торжество социализма.

Всяческое раздувание случайности сочетается в «трудах» многочисленных служителей буржуазной науки и философии с утверждениями о принципиальной ограниченности челове­ческого познания, о бессилии науки в ее стремлении познать мир. Английский «ученый» Дэмпиер в своей недавно вышедшей «Истории науки» заявил, что современная наука якобы доказы­вает «окончательную невозможность точного знания, фунда­ментальную неопределенность, за которую нам не дано выйти» и которую постигнуть можно якобы только с помощью рели­гии. Буржуазные ученые-идеалисты, следуя за Кантом, все чаще используют агностицизм как средство обоснования бытия божия. Американский биохимик Александер посвящает этой цели последнюю свою книгу — «Жизнь, ее природа и происхож­дение». Александер пишет: «Расширяя фронт нашего знания, мы соответственно расширяем фронт нашего неведения, все более и более приходя, таким образом, в контакт с тем неведо­мым и непознаваемым, что Роберт Ингерсол называет богом». «Ученый», прославляющий невежество и суеверие и хулящий науку, — таков отталкивающий облик научных деятелей импе­риалистической буржуазии, ярко рисующий маразм буржуазной культуры.

Превозношение случайности и протаскивание агностицизма характерны для всей буржуазной биологии. Особенно резко эго проявилось в реакционном вейсманизме, направленном про­тив научных, материалистических основ дарвиновской теории.

Учение Дарвина о естественном отборе, как факторе со­вершенствования и приспособления живых существ к усло­виям их обитания, опирается на признание изменчивости живых существ. Отмечая наличие этой изменчивости, Дарвин подчеркивал, что она дает материал для естественного отбора. Что касается объяснения причин изменчивости, вскрытия ее закономерностей, то Дарвин не брал на себя эту задачу, считая, что у современной ему науки нет еще средств для ее решения, что решение этой проблемы — задача биологической науки в ее дальнейшем развитии.

Вейсманизм-морганизм не только не дал решения этой за­дачи, но, будучи реакцией на материалистическую суть учения Дарвина, по существу выступил против теории изменчивости видов, против дарвинизма.

Согласно теории Вейсмана — Моргана, носителем наслед­ственности является особое вещество — зародышевая плазма, в корне отличная от тела организма. Функция наследственно­сти отгораживалась непроходимой пропастью от остальных функций живого существа. Функционирование и развитие ор­ганизма в его индивидуальной жизни, все воздействия, испы­тываемые растением и животным, не имеют, согласно воззре­ниям Вейсмана — Моргана и их последователей, никакого значения в формировании наследственных свойств. Приобре­тенные организмом в процессе его развития признаки, свой­ства, изменения не оказывают никакого влияния на «вещество наследственности» и поэтому не наследуются. Все изменения, которые передаются по наследству, проистекают из изменения «наследственного вещества», якобы помещающегося в хромо­сомах. Хромосомы изменяются самопроизвольно, вне всякого влияния среды, в которой живет организм, вне всякого влияния тела организма, частью которого являются зародышевые клетки. Вейсманизм-морганизм отрицает направленность наследствен­ных изменений: все изменения «наследственного вещества» носят, по мнению морганистов, исключительно случайный характер. При этом морганисты подчеркивают, что изменчивость живых организмов идет по «затухающей» линии, проповедуют идею «угасающей» эволюции.

Изменения в «наследственном веществе», заявляют морга­нисты-менделисты, можно вызвать искусственно, воздействуя на хромосомы такими сильными средствами, как яд колхицин, рентгеновские лучи, радиоактивное излучение и др. Но изме­нения, получаемые при этом, все равно носят случайный характер. Можно, применяя к этим изменениям теорию вероят­ностей, подсчитать процент или, вернее, долю процента веро­ятности изменения в том направлении, которое нужно экспе­риментирующему ученому, так же как можно в лотерее под­считать процент вероятности выигрыша, падающий на один билет. Но человек не имеет никакой абсолютно возможности воздействовать на «наследственное вещество», чтобы получить изменение в нужном ему направлении. Изменчивость носит неопределенный характер. Поэтому селекционер, на­пример, работающий с семенами какого-либо растения, никоим образом не может рассчитывать на получение в результате обработки этих семян каким-либо из названных выше средств изменений того типа, которые ему требуются. Наследственные изменения принципиально непредсказуемы.

Все эти антинаучные построения вейсманизма-морганизма носят сугубо метафизический и идеалистический характер.

Метафизика вейсманизма-морганизма заключается прежде всего в том, что его представители отрывают организм от той среды, в которой организм растет и живет, от среды, к которой он в процессе эволюции приспосабливается. Метафизика вейс­манизма-морганизма заключается и в том, что живой организм по теории вейсманистов делится на две якобы совершенно независимые друг от друга части: на выдуманное ими мифиче­ское «наследственное вещество» и на сому, тело. Исходя из этих сугубо метафизических положений, вейсманисты-морга­нисты ведут яростную борьбу против утверждения научной материалистической биологии о наследовании организмом приобретаемых свойств.

Диалектический материализм учит, что явления природы находятся между собою в связи, что они зависят друг от друга и обусловливают друг друга, что нельзя понять никакое явле­ние, беря его вне связи с другими явлениями. Реакционные построения вейсманистов-морганистов представляют поэтому отказ от научного, диалектического метода в пользу антинауч­ного, метафизического метода.

Связь явлений в природе представляет собой закономер­ность развития материального мира. Только подход к явле­нию с точки зрения его связей с другими, окружающими его явлениями, дает возможность раскрыть закономерности, опре­деляющие развитие изучаемого явления. Напротив, если явление брать вне его связей с окружающими условиями, то оно неизбежно предстанет как нечто только случайное. Таков пагубный результат, к которому приводит метафизиче­ский метод мышления. Эту порочную черту метафизического метода ярко демонстрирует вейсманизм-морганизм. Выдумав особое «наследственное вещество», оторванное от организма и от той среды, в которой живет организм, рассматривая насле­дуемые изменения организма вне его связей со средой, вейсма­нисты-морганисты представляют эти изменения чисто случай­ными. В отличие от диалектического материализма, который учит, что господство необходимости в природе носит всеобщий характер, вейсманисты-морганисты объявляют важную область природы — сферу наследуемой изменчивости живых существ — областью, где нет необходимости, нет закономерности, царством слепого случая.

Метафизика вейсманизма-морганизма заключается, далее, в отрицании развития в органическом мире. Вейсманисты-морганисты, объявив гены носителями наследственности, утвер­ждают, что все наследуемые изменения живых существ являются результатом перекомбинации генов, что, таким образом, в процессе развития нет возникновения нового, а есть только обнаружение изначально имевшихся свойств и качеств, притом идущее по затухающей линии. Тем самым вейсманизм-морга­низм выступает против диалектико-материалистического уче­ния о развитии как поступательном движении, движении по восходящей линии, противопоставляя ему реакционную буржу­азную идейку о «затухающей», «деградирующей» эволюции.

* * *

Передовые ученые, представители научной материалисти­ческой биологии повели решительную борьбу против реакци­онных идей вейсманизма-морганизма. К. А. Тимирязев, И. В. Мичурин и успешно двигающий передовую биологиче­скую науку в наши дни Т. Д. Лысенко подняли знамя борьбы против преклонения перед случайностью в учении о развитии растений и животных и указали пути к овладению процессами, дающими возможность человеку переделывать природу растений и животных в желаемом направлении.

Задача изучения изменчивости форм растений и животных является, по К. А. Тимирязеву, предметом физиологии, именно той ее отрасли, которую Тимирязев называл эксперименталь­ной морфологией. Он подчеркивал, что физиологи уже по­дошли к объяснению происхождения ряда видовых признаков, как результата влияния внешних условий. Так, физиологи раскрыли влияние силы тяжести в преобразовании строения цветка в симметричный или двугубый[7]. Они раскрыли роль вращательных движений, присущих верхушке почти всех ра­стений, в образовании вьющихся стеблей. При этом оказалось, что большую роль в этом явлении также играет сила тяжести. Применяя соответствующие экспериментальные установки, физиологи научились превращать двугубый или симметричный цветок в правильный, вьющийся стебель — в прямостоящий. Точно так же была исследована зависимость характера развет­вления листьев, величины стеблевых колен от условий влаж­ности воздуха и т. д.

В «лепке форм» живых организмов, осуществляемой чело­веком, Тимирязев придавал большое значение влиянию внеш­них условий и вегетативной гибридизации. При этом он ука­зывал на важность учета того, что растения в ранних стадиях развития более способны к изменению своей наследственной природы. Такому передовому воззрению на изменение расти­тельных и животных форм противостоял вейсманизм-морга­низм, «мендельянство». Тимирязев подверг это реакционное учение разносторонней критике. Он доказал, что вейсманизм-морганизм враждебен дарвинизму, учению о развитии вообще, что допущение двух плазм, зародышевой и соматоплазмы (тела) — метафизика, что «мендельянство» лишь внешне под­ходит к явлениям изменчивости и наследственности, занимается лишь статистической регистрацией явлений наследственности и изменчивости, не углубляясь в анализ их причин. Тимирязев показал, наконец, что вейсманизм-морганизм — не «новое слово» в науке, а возврат вспять к учениям преформистов и им подобных. Вскрывая причины распространения вейсма­низма-морганизма среди буржуазных ученых, Тимирязев спра­ведливо усматривал эти причины в движении в сторону реакции в области идеологии.

И. В. Мичурин, как и К. А. Тимирязев, был решительным противником вейсманизма-морганизма. Он высмеивал «горо­ховые законы» Менделя и попытку вейсманистов-морганистов навязать рассмотрение всех многообразных явлений наслед­ственности и изменчивости под углом зрения так называемых «законов» Менделя. Чисто внешнее, формальное, метафизически абстрактное рассмотрение живых организмов вейсманистами-морганистами Мичурин заменил историческим рассмотрением, учитывающим ход формирования свойств и потребностей изу­чаемых растений в зависимости от условий среды.

И. В. Мичурин на многих примерах доказал, что дикие виды плодовых и ягодных растений обладают прочной трудно­изменяемой наследственной природой. Культурные же сорта, как более молодые, обладают менее устойчивой наследственной природой. В то же время он доказал, что в молодом возрасте и дикие формы плодовых растений имеют пластичную наслед­ственную природу. И. В. Мичурин вскрыл также роль почвы, климатических условий и ряда других факторов в развитии растений. Особенная заслуга И. В. Мичурина заключается в разработке так называемого метода ментора, т. е. воспитателя растений. Мичурин сделал ряд важнейших открытий в области познания законов изменения наследственности растений, под­няв теорию развития на новую, высшую ступень. Мичурин на практике доказал, что можно управлять эволюцией растений и изменять их наследственную природу. Учитывая филогенез растений, Мичурин изменял наследственные свойства индиви­дуальных растений, накопляя и закрепляя эти индивидуальные наследственные свойства, переводил их в видовые, т. е. изменял уже направление филогенеза.

Изменение природы растений и управление этим измене­нием путем воздействия внешними условиями, действием мен­торов, гибридизацией и пр. — таковы главнейшие открытия Мичурина. Мичурин открыл пути и средства направленного изменения растений. Отсюда основной лозунг учения Мичурина: «Мы не можем ждать милостей от приро­ды; взять их у нее — наша задача».

В своей работе «Применение менторов при воспитании сеянцев гибридов и примеры резкого изменения сортов пло­довых деревьев под влиянием различных посторонних факторов» Мичурин писал: «Одним словом, при полной разработке дета­лей этого способа и его применения к делу выводки новых сортов плодовых деревьев, мы, наконец, сделаем крупный шаг к достижению, получим ту давно желаемую власть над ходом дела, без которой результаты наших трудов в большей половине своего количества зависели от случайного влияния различных посторонних факторов, ослабить или устранить действие кото­рых мы совершенно не могли, в силу чего были вынуждены довольствоваться только такими качествами новых сортов, какие давала случайно нам судьба»[8].

Мичурин был новатором, смелым деятелем науки и борцом против преклонения перед случайностью, врагом формаль­ного, одностороннего, схоластически метафизического подхода к растению, характерного для вейсманистов-морганистов. Ми­чурин сделал существенный вклад в учение о развитии живых существ, в дарвинизм, подняв его на высшую ступень. Его исследования развития отдельных растений пролили яркий свет и на историю видов и родов в органическом мире.

Т. Д. Лысенко, продолжая учение Мичурина, создал уче­ние о стадийном развитии растений, показав, что растение в своем индивидуальном развитии проходит ряд качественно различных стадий. Лишь завершив прохождение одной стадии, требующей определенных условий внешней среды, растение может перейти к следующей стадии. К числу таких качест­венно отличных стадий относятся стадия яровизации, свето­вая стадия и др. Стадия яровизации, например, требует опре­деленной температуры, влажности в течение определенного срока. Если эти условия не даны растению, то оно не может перейти в следующую стадию, образовать стебли и принести плоды.

Лысенко доказал, что озимые зерновые, если они не подвер­гаются воздействию низкой температуры в течение определен­ного срока при определенной влажности, не переходят к коло­шению. Они будут куститься, но стеблей и колосьев не образуют. В то же время Т. Д. Лысенко доказал, что слегка проращенные семена зерновых могут пройти стадию яровизации в искус­ственных условиях весной без высева в почву, если они будут продержаны определенное время при определенных условиях тем­пературы и влажности. Следовательно, доказана была возмож­ность посева озимых весной и получения от них такого же урожая, как и от семян, высеянных осенью и прошедших ста­дию яровизации в полевых условиях.

Разрабатывая мичуринское учение, Т. Д. Лысенко доказал, что такие наследственные признаки, как озимость или яровость, не являются неизменными. Т. Д. Лысенко и его сотрудники, создавая соответствующие внешние условия, сумели пре­вращать озимые виды в яровые и, наоборот, изменяя наслед­ственную природу растений в желаемую сторону.

Применяя теорию стадийности, Т. Д. Лысенко объяснил сущность процесса вырождения картофеля на юге. Он доказал, что в условиях юга нашей страны картофель не имеет всех необходимых условий для образования и роста клубней и что это можно обойти, применяя яровизацию картофеля на свету и практикуя летние его посадки. Благодаря этим мероприятиям удалось освободить юг от завозки посадочного материала из северных районов. Перед колхозами и совхозами южных районов открылись возможности получать высокие урожаи картофеля.

Т. Д. Лысенко доказал важность внутрисортового скрещи­вания для улучшения самоопыляющихся растений, создал основы селекционной работы, развил учение об искусственном отборе. Т. Д. Лысенко продолжил и расширил работы Мичу­рина по вегетативной гибридизации и окончательно доказал, что вегетативным путем возможно получение всех тех изме­нений наследственности растений, которые могут быть получены половым путем. Вместе с тем окончательно было доказано, что носителем наследственных свойств являются не только поло­вые, но и соматические клетки, все тело растения, что признаки и свойства, приобретаемые растением в процессе его индиви­дуального развития, передаются по наследству.

В работах К. А. Тимирязева, И. В. Мичурина, Т. Д. Лы­сенко дарвинизм получил дальнейшее развитие, обогатился многими новыми данными и превратился из учения, которое только описывало и в известной степени объясняло процесс развития живой природы, в творческое учение о преобразова­нии растений и животных, о переделке их наследственной при­роды. В СССР дарвинизм поднят на новую, более высокую ступень, стал советским дарвинизмом, служащим орудием социалистического строительства.

Работы И. В. Мичурина и Т. Д. Лысенко дают ключ к управ­лению природой растения в желаемом направлении посред­ством изменения внешних условий жизни растений. Эти работы раскрывают закономерности изменения наследственности жи­вых форм, дают возможность преодолеть случайность в этой важнейшей области.

В работе «Переделка природы растений» (1937) Т. Д. Лы­сенко писал: «Главное в этом деле то, что, поняв по-мичурин­ски развитие растений, поняв роль и место внешних условий в эволюции растительных форм, можно сознательно делать то, что в природе делалось и делается случайно.

В природе путем изменчивости и естественного отбора могли создаваться, и создаются, прекраснейшие формы живот­ных и растений. Человек, овладев этим путем, во-первых, смо­жет творить такие же прекрасные формы в неизмеримо более короткие сроки, а во-вторых, сможет создать и такие формы, каких не было и какие не могли появиться в природе и за миллионы лет»[9].

Особенно большая заслуга принадлежит Т. Д. Лысенко в критике и разгроме реакционного вейсманизма-морганизма. В своем выступлении на сессии Всесоюзной академии сельско­хозяйственных наук имени В. И. Ленина в июле 1948 г. Т. Д. Лы­сенко доказал антинаучность этого направления. «Вейсманизм-морганизм, — говорил Т. Д. Лысенко, — не только не вскры­вает реальных закономерностей живой природы, но, будучи насквозь идеалистическим учением, создает совершенно ложное представление о природных закономерностях.

Так, вейсманистское представление о независимости на­следственных особенностей организма от условий окружаю­щей среды привело ученых к утверждению, что свойство на­следственности (т. е. специфика природы организма) подчинено только случайности. Все так называемые законы менделизма-морганизма построены исключительно на идее случайности»[10].

В подтверждение Т. Д. Лысенко привел ряд примеров. Со­гласно теории менделизма-морганизма, указывает акад. Лысенко, «генные» мутации возникают случайно, так же как и хромо­сомные мутации. Направление мутационного процесса вслед­ствие этого носит случайный характер. Исходя из этих вымыш­ленных случайностей, морганисты строят свои эксперименты на случайном подборе мутагенных веществ, воздействующих на организм, полагая, что этим они воздействуют на вымышлен­ное ими «наследственное вещество», и надеясь случайно полу­чить при этом нужные им изменения. Согласно морганизму, расхождение так называемых материнских и отцовских хро­мосом при редукционном делении также подчинено чистой случайности. По утверждению морганистов, оплодотворение происходит не избирательно, а на основе случайного сочетания половых клеток. Отсюда случайный характер расщепления признаков в гибридном потомстве и т. д.

«В общем, — говорит Т. Д. Лысенко, — живая природа представляется морганистам хаосом случайных, разорванных явлений, вне необходимых связей и закономерностей. Кругом господствует случайность.

Не будучи в состоянии вскрыть закономерности живой при­роды, морганисты вынуждены прибегать к теории вероятности и, не понимая конкретного содержания биологических про­цессов, превращают биологическую науку в голую статистику»[11].

Менделизм-морганизм, отмечает Т. Д. Лысенко, построен только на случайностях; тем самым морганистская «наука» отрицает необходимые связи в живой природе, обрекая прак­тику на бесплодное ожидание. Такая наука лишена действен­ности. На основе подобной науки невозможна плановая работа, целеустремленная практика, невозможно научное предвидение. Наука же, которая не дает практике ясной перспективы, силы ориентировки, уверенности в достижении практических целей, недостойна называться наукой. Такие науки, как физика и химия, стали точными науками, освободившись от случайностей. Живая природа развивалась и развивается на основе строжайших, присущих ей закономерностей.

Т. Д. Лысенко в своем докладе показал реакционный агно­стический смысл рассуждений морганистов-менделистов о пол­ном господстве случайности в живой природе, о неопределен­ном характере наследуемой изменчивости живых существ.

«Менделизм-морганизм, — говорил Т. Д. Лысенко, — наде­ляет постулированное мифическое „наследственное вещество» неопределенным характером изменчивости. Мутации, т. е. изменения „наследственного вещества», якобы не имеют опре­деленного направления. Это утверждение морганистов логи­чески связано с основой основ менделизма-морганизма, с поло­жением о независимости наследственного вещества от живого тела и его условий жизни.

Провозглашая „неопределенность» наследственных изме­нений, так называемых „мутаций», морганисты-менделисты мыслят наследственные изменения принципиально не пред­сказуемыми. Это — своеобразная концепция непознаваемости, имя ей — идеализм в биологии.

Утверждение о „неопределенности» изменчивости закры­вает дорогу для научного предвидения и тем самым разору­жает сельскохозяйственную практику»[12].

Метафизике и идеализму вейсманизма-морганизма Т. Д. Лы­сенко противопоставил строго научное, материалистическое решение вопроса об изменении наследственности в мичурин­ской биологии. Мичуринская биология, в строгом согласии с действительностью, рассматривает наследственность как свой­ство всего живого тела. Наследственность присуща не только хромосомам, но и любой частице живого тела. Само живое тело мичуринская биологическая наука берет в единстве с условиями его жизни. Живое тело и условия его жизни не­разрывны. Стоит лишить организм его условий жизни, — жи­вое тело становится мертвым.

Изучение живого тела в связи с условиями его жизни дает ключ к познанию законов изменения наследственности живого организма. Изменение наследственности обычно является ре­зультатом развития организма в условиях внешней среды, в той или иной мере не соответствующих природным потреб­ностям данной органической формы. В организме, развиваю­щемся в измененных условиях, меняется тип ассимиляции и диссимиляции, меняется, отклоняется от нормы тип обмена веществ. Изменение типа ассимиляции, типа обмена веществ ведет к изменению природы живого тела. В результате изме­нения живого тела изменяется и его наследственность. Таким образом, изменение условий жизни вынуждает изменяться тип развития организмов. Видоизмененный же тип развития ведет к изменению наследственности.

Из этих положений следует вывод о возможности и необ­ходимости наследования организмами приобретаемых свойств. «Материалистическая теория развития живой природы, — го­ворится в докладе Т. Д. Лысенко, — немыслима без признания необходимости наследственности приобретаемых организмом в определенных условиях его жизни индивидуальных отли­чий, немыслима без признания наследования приобретаемых свойств»[13].

Мичуринская биология, установив причины изменения на­следственности живых организмов, показывает закономерный характер этих изменений, изгоняет тем самым случайность из этой важной области природных явлений. Установление необ­ходимого закономерного характера изменений живых организ­мов создает возможность овладения этими закономерностями. Мичуринская биологическая наука указывает путь к направ­ленному изменению живых организмов соответственно потреб­ностям сельскохозяйственного производства. «Управляя усло­виями внешней среды,— говорит Т. Д. Лысенко,— условиями жизни растительных организмов, можно направленно изме­нять, создавать сорта с нужной нам наследственностью»[14].

Мичуринское учение открывает возможность научного пред­видения в биологической науке и сельскохозяйственной прак­тике, в то время как вейсманизм-морганизм обрекает работ­ников науки и практики на полную зависимость от слепого случая. Поэтому Т. Д. Лысенко в качестве одной из основных задач советских биологов поставил борьбу с влиянием реак­ционного вейсманистского направления, изгнание случайности из биологической науки, освобождение от случайности в ра­боте по выведению новых живых форм.

«Нам необходимо твердо запомнить, — указано в докладе Т. Д. Лысенко, — что наука — враг случайностей».

* * *

Достижения К. А. Тимирязева, И. В. Мичурина, Т. Д. Лы­сенко составляют новый этап в развитии биологической науки. Это творческий советский дарвинизм, опирающийся на фило­софию диалектического материализма. Учение Тимирязева — Мичурина — Лысенко знаменует крупный успех в применении диалектического материализма к наукам о живой природе. Оно превратило биологию в орудие перестройки живой при­роды. Достижения биологии в СССР говорят о том, что растет и крепнет передовая наука, вдохновляемая гением Сталина.

[1] К. Маркс и Ф. Энгельс. Избранные произведения в двух томах, т. II, 1949, стр. 444.
[2] В. И. Ленин. Соч., т. I, стр. 124—125.
[3] И. Сталин. Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 536.
[4] Там же, стр. 541.
[5] И. В. Сталин. Соч., т. 6, стр. 275
[6] И. Сталин. Вопросы ленинизма, изд. 11-е, стр. 544.
[7] См. К. А. Тимирязев. Соч., т. I, стр. 132.
[8] И. В. Мичурин. Соч., т. I, стр. 501.
[9] Т. Д.Лысенко. Переделка природы растений, 1937, стр. 45—46.
[10] Т. Д. Лысенко. О положении в биологической науке, 1948, стр. 54.
[11] Т. Д. Лысенко. О положении в биологической науке, 1948, стр. 55.
[12] Там же, стр. 21.
[13] Т. Д. Лысенко. О положении в биологической науке, 1948, стр. 9.
[14] Т. Д. Лысенко. О положении в биологической науке, 1948, стр. 36.

Из книги «Вопросы диалектического материализма», издательство Академии наук СССР, М., 1951 г.