На подступах к большой войне. Часть 7. (М. Н. Тухачевский)

Часть 1,    часть 2,   часть 3,  часть 4, часть 5, часть 6

Военно-фашистская организация в РККА. Тухачевский.

Пожалуй, самым «гениальным полководцем», по которому перестроечная контрреволюция пролила моря слёз, был М. Тухачевский. В рамках указанной темы попробуем рассмотреть  вклад этого военачальника в советскую военную теорию и практику, который нельзя рассматривать в отрыве от его основной деятельности – длительной и упорной борьбы с диктатурой пролетариата. Размах фашистского заговора в РККА и огульная ложь буржуазии по этому поводу заставили отойти от текущего порядка изложения и выделить дело Тухачевского «в отдельное производство». 

В отличие от Егорова, Тухачевский много писал и выступал по военным вопросам. Подробный  военно-политический анализ его произведений мог бы составить отдельную книгу. Здесь же нужно постараться дать этот анализ очень кратко, ухватив суть классовой позиции Тухачевского, её связь и влияние на военную теорию и вопросы строительства вооружённых сил.

Основные черты классовой позиции Тухачевского начинают проявляться довольно рано. Так, 24.12 1919 г. Тухачевский пишет и зачитывает в Академии Красного генерального штаба свою статью «Стратегия национальная и классовая». Что примечательного в этой статье? В ней Тухачевский с порога «не отрицает вечных основ стратегии», называет их «вечными истинами»[1]. А между тем, марксизм-ленинизм принципиально отвергает какие-либо «вечные, от века данные основы». Стратегия есть орудие политики того или иного класса. Она указывает направление главного удара в данный период и объясняет, в общих чертах, как сделать этот удар успешным. Стратегия победившего рабочего класса определяется интересами диктатуры пролетариата и обеспечивается социалистическим способом производства, советским общественным и государственным строем. Политика рабочего класса не может быть застывшей, поскольку она отражает изменяющуюся реальность и показывает, как именно в связи с конкретной обстановкой диктатура пролетариата должна защищать интересы страны и народа, как должна достигнуть поставленных целей.

Отсюда – не может быть основ стратегии, общих для всех времён, классов, народов и случаев. Основы военной стратегии вытекают из политики определённого класса, конкретно-исторических условий данного государства, его военных потребностей и возможностей, которые определяются хозяйственным укладом и общественным строем, всем уровнем развития данного общества. А Тухачевский рассматривает стратегию «классически», т.е. буржуазно, как механическую сумму приёмов, известных военной истории.

Далее в лекции Тухачевский определяет гражданскую войну только как борьбу класса с классом, рабочего класса и бедного крестьянства – против буржуазии и остатков феодализма. Он разграничивает собственно гражданскую войну в России и военную интервенцию буржуазных государств против государства диктатуры пролетариата. Он говорит: «Мы впервые столкнулись с гражданской войной в большом масштабе, а поэтому, вполне понятно, лишь на опыте можем познать и теоретически обосновать те формы, которые явились, как следствие борьбы класса с классом, а не государства с государством»[2]. Советскую Россию, он, таким образом, государством всё ещё не считает, и агрессию против этого государства со стороны иностранных держав не признаёт войной государств. Между тем гражданская война была и классовой войной пролетариата против буржуазии и помещиков, и войной между государствами. Критерием, по которому Тухачевский разорвал единство классовой и межгосударственной войны, являлся факт отсутствия между классами в России чётких государственных границ.

Тухачевский заявляет, что весь ход гражданской войны – с военной точки зрения – есть сплошная импровизация. Это означало, что партия большевиков и её ЦК не планировали войну как в военном, так и в политически-хозяйственном смысле, не организовывали всю деятельность армии и тыла, не прогнозировали ход событий, а всё время плелись в хвосте событий. Как военный человек, Тухачевский не мог не знать, что такое положение называется  потерей стратегической инициативы. А объективные законы войны таковы, что когда инициативу одна из сторон теряет на длительный срок – полгода и более, – она, как правило, теряет её до самого конца войны и проигрывает. Почему Ленин, говоря о тактике вооружённого восстания, стократ повторял, что необходимо быстро и смело идти от победы к победе, не позволяя противнику перехватить инициативу ни на минуту? Потому что потеря инициативы есть переход к пассивным действиям, к обороне. А оборона – это смерть восстания. Но разве социалистическое государство пассивно оборонялось? Разве оно проиграло Гражданскую войну? По заявлению Тухачевского выходило, что именно так.

Достаётся от него и политике. «В гражданской войне, как и в национальной, – говорит он, – цель войны определяется политикой»[3]. Это так. Однако на этом функции политики заканчиваются. В гражданской войне, по Тухачевскому, политика не имеет права вмешиваться в стратегию: «…положение о праве вмешательства политики в стратегию в …войне надо отвергнуть, как ничем не доказанное отклонение от общих оснований»[4]. Вот так: цели войны определяются политикой, но после того, как эти цели сформулированы, политическое руководство не должно вмешиваться в действия генералов. Политика воюющего государства сама по себе, действия армии – сами по себе, иначе говоря, армия должна быть вне политики. Но армия вне политики – это буржуазная ложь, которой одурачивают наивных рабочих и крестьян для того, чтобы ослабить классовую борьбу, в том числе, и в самой армии. Красная Армия – самое мощное орудие политики рабочего класса. Тухачевский об этом не знает? Или же не хочет, чтобы Красная Армия стала большевистской, полностью пропитанной политикой партии большевиков?

Говоря о возможном характере будущей войны, Тухачевский признаёт, что СССР нельзя будет сразу же с началом войны  рассчитывать  на помощь и поддержку социалистических и рабочих движений в тылу враждебных государств. Он допускает, что против Советской России будет действовать не одно государство, а объединённые силы Лиги Наций. И в то же время Тухачевский предполагает, что непосредственно нападать и воевать с ССР должно какое-либо одно приграничное государство, имеющие старые счёты с царской Россией, например, Польша.

Что касается  империалистических коалиций, направленных против Советского Союза, то Тухачевский считал, что таковые создаются очень трудно, с большими трениями между членами. Это, по его мнению, даст СССР большой выигрыш во времени мобилизации и в выборе места главного удара. Практика 30-х годов показала, что такие коалиции создаются и действуют против социалистического государства довольно быстро.

Тухачевский не исключает для СССР использования стратегии измора и удушения: «…сильнейшая сторона должна обеспечить следующие возможности: 1) возможно более экономически сжать своего врага и 2) обеспечить за собой такие географические театры войны, которые позволяли бы по мере накопления сил применять эти силы для решительной вооружённой борьбы… Даже самое сильное государство должно обеспечить себе возможность развёртывания как своих отмобилизованных вооружённых сил, так и тех вооружённых сил, которые оно будет создавать в дальнейшем, и в то же время всё более и более совершенствовать блокаду территории противника»[5]. Он выступает за блокадный вариант стратегических действий. А между тем, такая «британская» стратегия экономической блокады означает затягивание войны на долгие месяцы, если не годы, требует отвлечения от активных действий огромных сухопутных и морских сил, а значит, усложняет или же вовсе исключает быстрые и глубокие операции большой ударной мощности. И при этом такая стратегия далеко не всегда гарантирует нужный результат – истощение противника и его разгром. Наоборот, воюя по-британски, можно экономически ослабить свою страну и подвести её под поражение. Совершенно очевидно, что СССР такая стратегия абсолютно не подходила.

Тухачевский весьма вольно обращается с вопросами обороны. Правильно указывая на то, что стремление к решительным столкновениям потребует плотных группировок на решающих направлениях, он провозглашает, что при этом допустимо и даже желательно оголять «участки  неважные, связующие»: «Войска связующих участков на неважных направлениях обыкновенно будут обороняться, а при недостатке сил иногда и отступать». И тут же сам себе противоречит: «Зато на решающем направлении наши превосходные войска будут нести гибель и поражение своему противнику. Единственно, что ударные войска потребуют от связующих участков, – это выигрыш времени, позволяющий им завершить поражение противника»[6]. Если перевести это предложение Тухачевского на гражданский язык, то получится такая картина: на относительно узком участке фронта ударная армия рвёт линию обороны и уходит вперёд. Противник находит силы для флангового удара (или ударов), под которым пятится оборона слева и справа от оси наступления. Поскольку противник имеет возможность, как минимум, сдерживать наши армии вдоль всей линии фронта, постольку при отступлении фланговых участков противник получает возможность подсечь наступающую группировку и при некотором военном «везении» окружить её, отрезав от тылов.

То, что фланги наступающей группировки, которые пятятся назад, создают угрозу катастрофы, было доказано в последних операциях гражданской войны в Испании. Примерно по такой схеме, когда наступающую группировку войск отсекали по слабым флангам на «неважных направлениях» и брали в кольцо, попадали в окружение некоторые советские дивизии, корпуса и даже армии осенью 1941 – 1942 гг. (например, армия Лукина или 2 ударная армия изменника Власова). И даже выигрыша по времени отступающие фланги могут не дать, поскольку могут быть быстро разгромлены.

Но Тухачевский считает, что чем большим будет ослабление флангов, т.е. чем больше будет усиление за их счёт наступающей армии, тем легче будет задача этой слабой обороны – при любых обстоятельствах. И такое положение фланговой обороны есть «…значение обороны в стратегическом смысле в перспективе предстоящих войн». Тем самым, «стратег» Тухачевский закладывает в ход будущих операций Красной Армии заведомую слабость флангов – как норму, как тактический стандарт. Тем командирам, которые применяли этот «стандарт» в начальном периоде Великой Отечественной войны, часто приходилось анализировать свои ошибки в наступлении, уже будучи в фашистском «мешке», в окружении, на грани гибели.

Тухачевский в той же своей статье критикует активную оборону, как пустое, робкое и несмелое занятие. Задачам связующих участков, по его мнению, больше всего соответствует пассивная оборона. Активную оборону Тухачевский считает показателем трусости и нерешительности командира: «На войне нерешительность больше чем где бы то ни было, заедает людей. Под всяким благовидным предлогом она старается проникнуть в план боевых действий. И в таких условиях активная оборона, как имеющая эффективную форму, находит себе обширное применение. Но мы не должны закрывать глаза на её подлую сущность и должны всеми мерами вытравлять её из тактического обихода наших командиров всех степеней».

В то же время пассивная оборона признаётся им как единственно правильное решение при ведении на другом участке решительного наступления: «Можно заявить совершенно смело, что пассивная оборона есть элемент смелого, а активная – элемент робкого решения»[7], поскольку активной обороной трусливые командиры подменяют решительное наступление.

А между тем, странно слышать от военачальника высокого ранга, что активная оборона не выполняет основных задач обороны – задержки, связывания сил противника, изматывания его и нанесения ему наибольшего возможного урона. Выше он сам признаёт, что любая оборона рано или поздно пробивается и рушится. Но опыт первой мировой, на который постоянно ссылается Тухачевский, показывал, что именно активная оборона наносила врагу наибольший ущерб и часто не позволяла ему сосредоточиться для решительного удара, тогда как пассивное ожидание удара развязывало наступающему руки и давало время для более-менее спокойной подготовки к штурму.

Тухачевский считает основной силой обороны передовую полосу пулемётных точек – «оборонительный порядок в виде полосы автоматных гнёзд, разбросанных, но связанных перекрёстным огнём». Аргумент:  такая полоса обладает большой прерывчатостью, и потому она почти не уязвима для артиллерии. Полоса отдельных ям, не связанных общей окопной  траншеей, должна была, по его мысли, переложить всю тяжесть по прорыву обороны на пехоту противника, которой придётся вести бой за каждое такое отдельное гнездо.

На самом деле части, окопавшиеся и устроившие огневые точки в виде отдельных гнёзд, в обороне были крайне неустойчивы. В бою пулемётны  й расчёт часто не знал и не видел, что делается справа и слева, терялся и считал, что противник уже окружил их гнездо и разрушил соседние гнёзда.

Тухачевский заявляет о том, что артиллерией проблематично подавить полосу таких пулемётных гнёзд, а на самом деле он по опыту боёв 1916 – 1917 гг. должен был видеть, как именно немецкая артиллерия проделывала коридоры в подобных (русских) позициях: несколько батарей становились на концентрированный огонь узкой полосой в 300-400 метров и вели эту полосу взрывов вперёд, по принципу огневого вала. За 20-30 минут такой работы в оборонительной линии пробивался коридор шириной до 0,5 км с подавлением пулемётных гнёзд. Затем германские батареи разделялись на две части, меняли угол наводки по горизонту и тем же приёмом расширяли коридор для наступления своей пехоты. При известном умении артиллеристов гаубичным огнём подавлялись и отдельные пулемётные гнёзда.

Теория Тухачевского о том, что основа обороны – «автоматическая полоса» из разбросанных ям с пулемётами, была опровергнута на больших манёврах РККА в 1936 г., а окончательно отказались от отдельных ям в пользу системы окопов на манёврах Киевского ОВО в 1940 г. Тогда же ввели в передовые оборонительные порядки дополнительные артиллерийские окопы с полевыми пушками, а также стали тщательнее увязывать свою оборону с подавлением артиллерийских батарей противника – огнём своих тяжёлых орудий, расположенных во втором и третьем оборонительном эшелоне. Основой обороны по-прежнему оставалась артиллерия, которая обеспечивала эффективность окопной, а не ямной, полосы автоматического огня.

По поводу действий глубоких резервов в случае прорыва первой полосы обороны Тухачевский высказывался так: купировать и ликвидировать прорыв противника эти резервы не должны. Им лучше всего оборудовать в тылу новую полосу укреплений и пассивно ждать подхода противника. А иногда этим резервам и вовсе не нужно оборудовать никакой полосы, а нужно создать ряд отдельных укреплённых пунктов по подобию разбросанных пулемётных гнёзд, «…которые задержат прорвавшегося до подхода помощи более глубоких частей»[8]. Активной обороны в построениях Тухачевского снова не предполагалось.

Выходило, что и в вопросе обороны он тащил РККА назад, к партизанской тактике времён гражданской войны.

В 1931-1932 гг. Тухачевский пишет несколько работ, из которых особенное внимание привлекает статья «Новые вопросы войны»[9], которая касалась возможных форм будущих крупных операций. В ней Тухачевский разворачивает свои идеи об унификации гражданской и военной техники. Он пишет: «Военная авиация, мототанковые войска, военное радио, военная химия представляют собой почти полный стандарт с гражданскими образцами авиации, мотора, радио и химии в стране»[10]. Автомотомеханизация РККА, по его мысли, как новая система вооружения, с хозяйственной точки зрения не должна быть паразитом, подобно «артиллерийской» армии (т.е. армии, использующей специфическую технику, узко приспособленную к конкретным видам боя). Наоборот, говорит Тухачевский, военная техника РККА, будучи стандартной, должна иметь двойное назначение: повоевав, такая техника идёт в народное хозяйство и работает. И наоборот, поработав в промышленности, транспорте и сельском хозяйстве, танки, самолёты, броневики и самоходные артсистемы должны по мобилизации без существенных переделок тут же идти воевать.

При этом вся масса такой универсальной техники потребует от промышленности довольно мало специфического оборудования: из узкой специфики будет нужно лишь производство пулемётов и малокалиберной артиллерии, которые без особого труда устанавливаются на танки-сеялки, танки-хлопковые комбайны, броневики-локомотивы, бомбардировщики-пассажирские самолёты и истребители-опрыскиватели полей.

По Тухачевскому получалось, что боевая техника, мало того, что будет неприспособленной к боям со специфической узкоспециальной техникой врага, так ещё и не должна иметь мощного артиллерийского вооружения. На что же рассчитывал «великий стратег» в вопросе достижения победы? На действия армад плохо вооружённых и плохо защищённых полу-гражданских машин. На вал, который будет, как полчище саранчи, заваливать противника своими трупами: «Обладая громадной мощностью подавления и исключительной подвижностью, авиамотомеханизация вносит совершенно новое соотношение между средствами подавления и обороны в пользу подавления. То, что трудно осуществить в массовой армии артиллерийским путём, то значительно легче можно достигнуть путём авиамотомеханизации»[11].

Для сведения. Позднейшая ложь право-троцкистов и буржуазии о победе СССР над фашизмом путём «заваливания его трупами красноармейцев и боевых машин» в качестве одного из «фундаментальных камней» имела как раз теории «своего человека» – Тухачевского – об огромных массах людей и машин, которые должны воевать исключительно своим количеством, а не качеством. Здесь, как и во многих других случаях, идеи и действия троцкистов и других контрреволюционеров приписываются контрой большевикам, т.е. беспардонно сваливаются с больной головы на здоровую.

Далее Тухачевский начинает путать вопрос о концепции танков в современной войне. Он делит танки по признаку объекта, против которого эти танки будут бороться. Против пехоты и конницы ему требуются одни танки, а против танков и артиллерии противника – другие. Тот факт, что пехота и конница к началу 30-х уже не действовала без полевой артиллерии, из виду упускается. Также Тухачевский упорно игнорирует комбинированный бой, который ведёт пехота вместе с основными танками: у него для действий против вражеской пехоты частям Красной Армии достаточно лёгких пулемётных танков, поскольку такая пехота должна быть нищей и идиотской, т.е. не иметь не только танков поддержки и орудий, но и гранат и пулемётов крупного калибра.

Применение танковых соединений в глубоких операциях выдвигают, по Тухачевскому, главные требования к танку – его скорость и способность преодолевать значительные расстояния самостоятельно. Другие боевые характеристики машин (вооружение, мощность огня, броневая защита) уходят в тень. Поэтому на первый план выходят лёгкие колёсно-гусеничные танки и танки-амфибии. Или даже летающие танки со складными крыльями и мощными авиационными моторами.

В то же время Тухачевский не отказывает в существовании и гусеничным танкам. Он правильно определяет круг их задач в операции прорыва эшелонированной обороны:  сопровождение («проталкивание») своей пехоты, быстрый заход в тыл, дезорганизацию тыла противника, окружение, блокирование и уничтожение его главных сил. Одновременно в таком прорыве танки должны уничтожить артиллерию противника.

Он также правильно определяет концепцию среднего танка. Для выполнения столь сложных задач «…в первую очередь нужен быстроходный танк, способный бороться с артиллерией противника, т. е. и сам вооружённый пушкой. Учитывая меньшую действительность огня танка с ходу по сравнению с огнём полевой и противотанковой артиллерии, следует ставить на танках пушки не ниже калибра 76 мм».

Мысль хорошая, но Тухачевский тут же её перечёркивает. Во-первых, он предлагает такие мощные танки сделать роботами, телеуправляемыми, так как они сберегают экипажи и не выходят из строя (видимо, в силу своей телеуправляемости!) даже от большого числа попаданий из противотанковых пушек. Кроме того, желания нужно соотносить с имеющимся уровнем развития промышленности и науки. Нельзя планировать вооружение для будущей войны, не имея по нему даже первых наработок.

Во-вторых, Тухачевский считал, что артиллерийские гусеничные танки (т. е. нормальные боевые машины) являются излишней роскошью в боях против пехотных частей. Если применить это положение к реальной войне, то выходило бы, что пехота начала – середины 30-х годов 20 века была вооружена, как в русско-турецкую или франко-прусскую войну 19 века – штыком и слабыми полевыми орудиями. При этом он прекрасно знал, что пехота армий некоторых государств уже имеет приличные артиллерийские средства борьбы с танками. Тот же германский концерн «Рейнметалл» в 1930 году демонстрировал несколько модернизированных полевых орудий калибра 57 мм и выше, снаряды которых были способны пробить любой существующий на тот момент танк насквозь. Тухачевский знал об этих орудиях от своего немецкого дружка генерала Адама. Не мог он не знать и о работах по мощным полевым и противотанковым пушкам в артиллерийских КБ на наших заводах № 189 и № 156.

Тем не менее, Тухачевский формулирует общие требования для конструирования и производства танков следующим образом.

1. При прочих равных обстоятельствах лёгкий колёсно-гусеничный танк с малокалиберной пушкой имеет преимущества перед гусеничным «нормальным» танком с пушкой калибра 76 мм и выше.
2. Лёгкий танк-амфибия с одним пулемётом имеет преимущества и перед легким колёсно-гусеничным, и перед нормальным артиллерийским танками.
3. Габариты всех перспективных танков должны соразмеряться с габаритами фюзеляжей тяжёлых бомбардировщиков.

И главное:

4. Основная масса танков должна строиться на базе стандартных существующих тракторов. И обратно: все новые типы автомобилей и тракторов должны приниматься к производству только в том случае, если на их основе можно соорудить танки.

Здесь основным моментом, сыгравшим свою пагубную роль в 1936 – 1940 гг., является уход Тухачевского, как начальника вооружений Красной Армии, от продвижения среднего танка – полностью гусеничного, защищённого, с мощной длинноствольной пушкой, достаточно подвижного и скоростного. Тухачевский в качестве основного танка РККА упорно навязывает стране и армии небольшой лёгкий полу-танк/полу-броневик со слабым вооружением и тонкой бронёй. Типичная судьба такого танка в будущей войне была показана уже в ходе Теруэльской и Арагонской операций в Испании в конце 1937 – начале 1938 гг., где лёгкие пулемётные танки расстреливались из зенитных пулемётов.

Забегая наперёд, надо сказать, что когда в 1941 г. пехотные части вермахта столкнулись на поле боя с лёгкими пушечными БТ-7, то оказалось, что 20-мм зенитный автомат «Рейнметалл» Flak 30 образца 1933 года пробивал бортовую броню и рвал гусеницы БТ-7, а снаряды основной германской противотанковой пушки Pak 35/36 калибра 37 мм, поставленной на вооружение рейхсвера в 1932 г., пробивали лобовые листы и башню лёгкого БТ. Поэтому основной тактикой советских частей, вооружённых БТ-7, в бою с пехотой вермахта был манёвр скоростью, когда танки успевали доехать до фашистских позиций и раздавить орудие и расчёт. Применялся и огонь башенной 37-мм пушки, но для точного выстрела танк приходилось останавливать, как говорится, на радость гитлеровским артиллеристам. Когда же на фронте появились модернизированные немецкие танки Т-4 и 50-мм противотанковые пушки Pak 38, советским лёгким танкам пришлось коренным образом менять свою тактику и уклоняться от встречных боёв с частями вермахта, имеющими такое вооружение.

Тухачевский знал о существовании у немцев зенитных автоматов и 37-мм противотанковой пушки, но свою позицию в вопросе о перспективных танках не менял. Он часто говорил и писал о диалектике в военном деле, но при этом рассматривал типы будущих танков с позиции полевой артиллерии конца 20-х – начала 30-х годов, без её развития. То, что через 3-5 лет у противника могут появиться мощные и лёгкие длинноствольные орудия, снаряды которых на больших дистанциях будут пробивать 100 мм брони, он в расчёт не принимал. Вернее сказать, принимал, но по-прежнему делал ставку не на качество отечественных танковых войск, а на их вал, иначе говоря, на то, что при надобности врага завалят своими телами советские танкисты.

Лёгкие танки, считал он, следует заказывать промышленности десятками тысяч. Что будут делать эти танки при прорыве эшелонированной полевой обороны противника, насыщенной артиллерией, в середине 30-х было непонятно многим танковым командирам в РККА. Ведь лёгкую броню пробивали даже авиационные пушки, а дать вражеской артиллерии «сдачи» этим танкам было нечем. Вредители, типа Примакова, разъясняли таким командирам «новую тактику боя», которая заключалась в стремительном прорыве к батарее противника и её подавлении гусеницами. Но до батареи ещё нужно было доехать под плотным огнём по полю боя, которое далеко не свободное шоссе.

Тухачевский решает это противоречие с помощью полного предварительного подавления вражеской обороны тяжёлыми танками и авиацией. Тогда, мол, и лёгкие танки ордой проломят остатки обороны. Идея хорошая, но под неё нужен перспективный тяжёлый танк и бронированный штурмовик. А что может быть с тяжёлыми устаревшими танками со слабым орудием – показал июнь-июль 1941 г. Авиация также может не суметь быстро подавить вражескую оборону, тем более что Тухачевский, как начальник вооружения Красной Армии, совершенно игнорировал вопрос создания специального самолёта для штурмовки.

В итоге получалось, что вся идея тяжёлых танков прорыва и лёгких танков развития успеха требовала тепличных условий войны и идиотизма противника.

Уже к 1936 г. стало ясно, что дело идёт к массовому применению не компромиссного колёсно-гусеничного лёгкого, а среднего танка с длинноствольной пушкой и бронёй в 40-80 мм. Что касается развития тяжёлого танка, то уже испанские операции, где потребовался как раз такой танк, показали, что он, во-первых, должен быть подвижным и маневренным, во-вторых, иметь орудие, превосходящее по мощности танковые и противотанковые орудия противника, и в-третьих, он должен быть малоуязвим, т. е. иметь относительно толстую броню, расположенную под рациональными углами наклона. Ползающий сухопутный броненосец типа Т-35 для будущей войны не подходил. Если Тухачевский, имевший доступ ко всей оперативной информации государства, не понял перспективных требований к танку в операции прорыва, то, значит, он и не хотел это понимать, и делал всё для того, чтобы похоронить здравые идеи в этом направлении.

В развитии военного флота Тухачевский намечал, в общем, две тенденции. Первая – борьба с вражеским флотом при помощи самолётов военной и гражданской авиации, а вторая – борьба с крупными кораблями противника методом массированной атаки торпедных катеров. Подход к конструкции и свойствам катеров и самолётов снова тот же, идиотизированно-универсальный: гражданские самолёты хорошо использовать в качестве морских бомбардировщиков и торпедоносцев, а катера для атак на тяжёлые крейсера и линкоры противника делать из прогулочных катеров сочинских санаториев.

Для справки: практика борьбы советской морской авиации с гитлеровскими кораблями и судами потребовала не просто очень «специфический» самолёт Ил-2 (в прибрежной зоне), не менее специфический Пе-2 и дальний Ил-4 (для открытого моря). Потребовались существенные доработки этих машин, особенно Ил-4, для того, чтобы на них можно было производить торпедные атаки и так называемое «топмачтовое» бомбометание. Это не говоря о том, что понадобилось время и немалые жертвы для того, чтобы разработать правильную тактику боя самолётов против эсминцев и тяжёлых крейсеров фашистской Германии. Опыт англичан в их авиационной войне показал, что ПВО немецких линкоров типа «Дойчланд» и крейсеров типа «Принц Ойген» весьма эффективна, а зенитный огонь настолько плотный, что через него непросто прорваться даже бронированному пикирующему бомбардировщику, а не то, что гражданскому самолёту.

Первые операции пограничного сражения будущей войны Тухачевский рассматривал, исходя из того, что в приграничной полосе шириной в 250 км стратегическое сосредоточение войск произвести очень трудно и опасно, поскольку это сосредоточение будет сорвано авиацией и десантами с обеих сторон. Это означало, считал он, что войскам придётся выгружаться из эшелонов на расстоянии в 450-500 км друг от друга, а затем дней 15 сближаться друг с другом для начала «больших» сражений.

Пока главные силы сближаются, внутри самой приграничной полосы будут идти повсеместные стычки между десантами противника и пограничными гарнизонами, между отдельными прорвавшимися частями противника и местными войсками. Если же одна из воюющих сторон, которая лучше подготовилась к начальному периоду войны, примет все меры для срыва стратегического сосредоточения противника, тогда стороны будут разделять только 250 км, а более умелая сторона сможет начать движение не от своих тылов, а от границы. В этом случае встреча армий состоится не на границе, а в глубине территории той стороны, которая хуже провела сосредоточение и не смогла сорвать таковое у противника. Резервы более подготовленной армии будут разворачиваться уже глубоко на территории противника.

Если же обе стороны окажутся умными и проницательными и примут предупредительные меры, которые, в основном, должны заключаться в нападении на авиацию противника, расположенную в полосе шириной 150-200 км от границы, то в этом случае районы выгрузки и боевого развёртывания армий будут всецело определяться успехами авиации.

Пограничное сражение, считал Тухачевский, должны вести не главные силы армии, а особые части, передовая армия, которая в мирное время разворачивается возле границ и постоянно содержится по штатам военного времени, т. е. в боевой готовности, как сжатая пружина. Само пограничное сражение должно было выглядеть, как сочетание:

– авиаударов по аэродромам противника  в полосе 150-200 км с целью уничтожения его авиации;

– выброски больших авиадесантов на глубину до 250 км с целью срыва мобилизации противника, подрыва мостов и дорог, изоляции гарнизонов, штабов и т.п.;

– организации постоянных штурмовок железных дорог и станций противника – для полного срыва его стратегического сосредоточения;

– окружения и последовательного уничтожения гарнизонов и отдельных частей противника силами десантов, авиации и прорвавшихся наземных подвижных войск (мехкорпусов, конницы, мотопехоты). Поскольку сплошной установившийся фронт в такой момент отсутствует, постольку командиры десантов и мехкорпусов получают полную инициативу и возможность широкого манёвра.

Для того чтобы «перебить побольше горшков в чужой лавке» – рассечь и уничтожить гарнизоны противника в его приграничной полосе (250 км), сорвать мобилизацию и сосредоточение, пограничная армия должна иметь особую структуру и возможности. Операции такой армии должны быть одновременно очень быстрыми и состоять из согласованных действий авиации и подвижных механизированных соединений. Это означает, что приграничная армия должна быть подготовлена к немедленному переходу границы в момент объявления мобилизации. Отсюда, говорит Тухачевский, и необходимость в мирное время содержать её в полной боевой готовности.

Вся авиация  этой особой армии (или большая часть) должна быть расположена в указанной полосе на расстоянии не более 200 км от границы. После начала операции на каждую железнодорожную линию противника, ведущую к границе, должно быть выделено 24 бомбардировщика, которые будут непрерывно обрабатывать эту линию, не позволяя восстановить движение поездов.

В тот момент, когда особая армия завязывает бои, бригады тяжёлых самолётов перебрасывают в тыл противника десанты, с таким расчётом, чтобы одна бригада бомбардировщиков ТБ-3 (50 самолётов) за 4-5 дней доставила туда неполную дивизию с лёгким артиллерийским вооружением (10 000 человек). За 15 дней в тылу врага должен быть высажен целый корпус с пушками и лёгкими танками, которые Тухачевский предполагал доставлять на планерных авиапоездах. Точно так же он рассчитывал снабжать этот корпус, – на планерах.

Оперативной «новинкой», которую вносил Тухачевский в теорию начального периода войны, являлась идея расположения механизированных подвижных корпусов передовой армии у самой границы, где-то в 50-70 км от неё, ближе, чем ударная авиация. Это было нужно, чтобы корпуса в первый же день мобилизации имели возможность пересечь границу и вступить на территорию врага. В противном случае, как считал Тухачевский, «…их удар запоздает, и может создаться разрыв между их действиями и действиями авиадесантов»[12]. Этот момент – расположение мехкорпусов и аэродромов у самой границы – Тухачевский называет первоочередной задачей подготовки передовой армии.

Общая задача этой армии вторжения – «сорвать возможность производства противником срыва нашего стратегического сосредоточения»[13]. Но поскольку не исключены его десанты, постольку вся местная территориальная милиция должна быть хорошо вооружена и обучена, должна получить противотанковые средства и укрепления. На базе МТС должны создаваться колхозные моторизованные отряды заграждения.

Кроме акцента на обязательном приграничном расположении больших сил прикрытия, Тухачевский во всём своём стратегическом планировании странно упускает возможность глубоких проникающих ударов, но не одной только вражеской армии вторжения, а всех основных сил противника. Если мы сопоставим и осмыслим первое (выдвижение больших собственных сил к границе) и второе (исключение возможности вражеского удара всеми силами), то получим как раз план разгрома приграничных военных округов СССР: рассечение и быстрое окружение войск, придвинутых вплотную к границе, выбивание авиации на аэродромах, развёрнутых вблизи границ, и быстрое движение танковых дивизий врага вглубь территории СССР. Получается этакое «отрицательное» предвидение, или, иначе говоря, стратегия поражения Красной Армии.

В январе 1930 г. Тухачевский пишет обширный доклад Наркому Обороны, в котором, в разделе 3, заявляет: «Уничтожение кулачества как класса и обобществление орудий производства в районах сплошной коллективизации, несомненно, по иному ставит для нас вопрос использования для войны крестьянских масс и, в частности, позволяет шире подойти к территориально-милиционным методам строительства. Это последнее, в связи с машинизацией сельского хозяйства, может охватить не только стрелковые и кавалерийские, но и технические войска»[14]. Командующий одного из главных ВО должен был знать, что территориально-милиционный принцип комплектования и строительства вооружённых сил не обеспечивал в полной мере безопасности Советского Союза. Он был мерой вынужденной, связанной с возможностями народного хозяйства, и потому к 1939 г. был окончательно заменён кадровым принципом комплектования. Но Тухачевский, по сути, продолжает политику правых, он предлагает ещё больше отбросить назад обороноспособность страны, уменьшив число кадровых рабочих и рабоче-крестьянских дивизий РККА за счёт неких крестьянских территориально-милиционных формирований, боевая ценность которых и классовая преданность диктатуре пролетариата вызывала в 1930-1931 гг. большие сомнения. Ещё не закончена социалистическая аграрная революция на селе и не закреплены до конца её промежуточные результаты, а Тухачевский, по сути, выступает за политически шатающееся крестьянское милиционное войско с изрядным процентом кулаков, с танками и артиллерией.

Даже если предположить, что у Тухачевского в этом вопросе не было злого умысла, то всё равно, он забегает далеко вперёд, поскольку широкий территориально-милиционный принцип строительства вооружённых сил – это завершающий этап развития кадровых вооружённых сил на новом историческом витке, когда революция уже победила во многих странах, капиталистическое окружение СССР уничтожено, страна уверенно вступила в коммунистическую фазу развития общества. Только тогда, медленно и в последнюю очередь, начинает отмирать функция защиты коммунистического отечества, только тогда в процессе «засыпания» этой функции государства может возникнуть период обратного движения от кадровой армии к территориально-милиционной, от неё  – к милиции, и от милиции – к полному отмиранию функций защиты и принуждения.

В своём докладе Тухачевский называет машиностроение основным показателем военно-технической мощи страны. Между тем, дело обстоит как раз наоборот: военно-техническая мощь страны есть показатель уровня развития промышленности, в первую очередь – машиностроения. Это «типовая» ошибка Тухачевского, когда причина и следствие произвольно меняются местами, в разных формах просматривается во многих его речах и произведениях: он постоянно считает, что государство существует для армии, а не армия для государства.

Тухачевский настаивает на том, чтобы количественный рост ВВС и бронетанковых войск РККА определялся не из принципа стратегической достаточности – конкретного оперативно-стратегического расчёта, увязанного с возможностями народного хозяйства, а из общих производственных возможностей промышленности в целом. Жульнически ссылаясь на цифры пятилетнего плана, которые показывали, что в 1932–1933 гг. будет произведено 122 500 самолётов и 175 000 авиамоторов, Тухачевский предлагает иметь в составе ВВС и ГВФ перед мобилизацией, т. е. ещё в мирное время, от 35 до 40 тысяч самолётов, мотивируя это тем, что «…наши громадные расстояния для реконструкции дела почтовой и грузовой связи необходимо требуют перехода на авиационный транспорт. По этому пути идут и САСШ, как и мы, имеющие громадные расстояния»[15].

Что касается танков, то командующий ЛВО предлагает такую формулу производства: выпускать 1 танк на 2 трактора, а если получится, то и в равной пропорции: на каждый трактор для народного хозяйства делать один танк для РККА. Это означало, учитывая реальные производственные показатели второй половины 1 пятилетки, что Красная Армия военного времени должна иметь 100 000 танков, произведённых в мирное время, с таким расчётом, чтобы, учитывая убыть в первый год войны, иметь в строю не менее 50 тысяч машин, по преимуществу, лёгких колёсно-гусеничных танков.

На висящий в воздухе вопрос: а во что эта армада обойдётся народу, и для чего РККА столько боевых машин? – Тухачевский отвечает так: «Я не имею возможности произвести подсчётов в денежном выражении постройки и содержания больших масс авиации и танков, перехода от мирного к военному времени, соответствующих сроков и пр. Приведённые данные характеризуют (по скромным показателям) наши перспективные производственные возможности… и соответствующие организационные формы РККА, каковые она неизбежно должна будет воспринять»[16].

Тухачевский лжёт по поводу того, что у него не было возможности пересчитать в деньгах производство и содержание 40 000 самолётов и 100 000 танков. Данные для таких расчётов используются в работе, постоянно отслеживаются и обновляются оперативным и организационно-мобилизационным отделами штаба округа и управлениями Генерального штаба, откуда – «по бедности» округа – их можно было бы получить. Что касается «обязательных» организационных форм РККА, то здесь Тухачевский имеет в виду огромные танковые армии, которые должны, по его старой идее, не умением, но числом, задавить любого врага.

Проталкивая заказ на немыслимое количество техники и выступая за её оперативное применение, Тухачевский, по сути дела, провоцировал руководство страны к решениям, которые могли бы погубить СССР.

Далее он предлагает численность армии предвоенного (мирного) времени определять по критерию перевозочной мощности железных дорог. Что это значит? Это значит, что если у государства в данный момент суточная перевозная мощность железных дорог равна N человек, то численность армии предвоенного времени нужно считать как N * 28 дней мобилизации и сосредоточения.

Вроде бы правильно, транспорт не должен захлебнуться в потоке войск. Но дело в том, что у Тухачевского получалась армия конца мобилизационного периода в 260 дивизий. Ещё 50 дивизий он предлагал создать в резерве главного командования. Итого выходило 310 дивизий, или около 50 фронтовых армий, отмобилизованных в самый короткий срок, т.е. залпом. Мобилизация залпом 35-40 армий полностью выводила из строя всё народное хозяйство СССР – как раз в самый напряжённый период перевода его на военные рельсы.

Тухачевский предлагает Ворошилову перебрасывать по воздуху целые армии. Идея хорошая, но в первой половине 30-х для быстрой переброски на 300 км одной армии, 50 000  человек с техникой и военным имуществом, требовались примерно 450 машин типа переделанного в транспортный самолёт бомбардировщика ТБ-3. Таких возможностей у СССР в те годы не было: с 1932 по 1940 гг. весь парк ТБ-3 составлял 810 машин, из которых на боевом дежурстве постоянно находилось не менее 40% машин. Кроме того, для реализации авиационных планов Тухачевского было необходимо заказать промышленности более 3000 широкофюзеляжных планеров, а это привело бы к «завалу» авиазаводов, т. е. к тому, что выпуск основных боевых машин, истребителей, бомбардировщиков, штурмовиков и т. д. был бы провален на год –полтора.

Далее Тухачевский подводит краткий организационный итог. РККА должна значительно увеличиться, в основном, за счёт территориально-милиционных формирований, оснащённых всеми видами современного вооружения. Общая численность армии – 260 дивизий, 50 дивизий РГК, 225 пулемётных батальонов, 40 000 самолётов, 50 000 танков в мирное время. Плюс большое число инженерных и вспомогательных частей, подсчёт которых «великий полководец» не производил. Вместо расчётов он пишет: «Не имея возможности точно определить сроки и последовательность осуществления этой организации, считаю, что таковая, несомненно, соответствует производительным возможностям пятилетки»[17].

Допустим. Но где же существенное для военного человека – конкретные предложения по строительству, взаимодействию и оперативно-тактическому использованию огромных авиационно-танковых и пехотных масс? Как бы отвечая на этот очевидный вопрос, Тухачевский называет центральную проблему начального периода будущей войны. По его мнению, главное содержание роста армии состоит в том, что совместное применение артиллерийских и танковых средств значительно облегчит решение труднейшей проблемы огнепитания (снабжения войск боеприпасами).

Но качественный и количественный рост воюющих армий не приводит к облегчению задачи снабжения войск. Наоборот, она становится всё сложнее, пока, наконец, не происходит скачок, и находится такое огневое средство, которое заменяет по ударной мощности целые армии, а доставляется относительно легко (пример – атомная бомба). Генерал Тухачевский, читающий лекции в академии Генштаба, конечно, не знал о том, что тыл и снабжение современной армии не упрощаются, а усложняются – пропорционально росту техники и трудности возникающих военных задач.

Далее. Тухачевский решительно выступает за одно генеральное сражение, возвращая свою полководческую позицию в 19 век. Правда, он видоизменяет это генеральное сражение. Оно «…может быть завязано одновременно ударом не менее как 150 дивизий на громадном фронте – 450 км и больше, – и притом сражение одновременно на всём этом фронте должно распространиться в глубину на 100-200 км, что может повлечь полное уничтожение армий противника, менее сильных технически»[18]. Здесь вместо концентрированного удара в наиболее выгодном месте фронта (возможно, в 2-3 местах) Тухачевский предлагает одновременно наступать силами всего первого эшелона по всей линии фронта, бить растопыренными пальцами, давить на противника длинной тонкой линией своих войск, которую противник, воюющий не так гениально, как Тухачевский, вполне способен порвать во многих местах, отсечь соединения друг от друга, окружить их и разбить по частям. А поскольку сделает он это в нескольких местах, постольку оставшимся во втором эшелоне 100 дивизиям будет непросто отбить рассекающие концентрированное удары врага. По сути, Тухачевский подменяет глубокую операцию по прорыву фронта и выходу на оперативный простор – довольно слабой стратегической обороной, наподобие той, которая сложилась весной 1942 года на южном участке советско-германского фронта.

Но Тухачевский надеется на техническое превосходство армии, в которой будет 100 000 танков. Эта лавина своей массой должна задавить любого врага, который «менее силён технически», т. е. держит в строю менее 100 000 танков. Также большую роль в своей стратегии он отводит воздушно-танковым десантам, которые должны массово высаживаться в тылах противника (воздушные) или прорываться на танках через его эшелонированную оборону. То обстоятельство, что у противника может быть авиация и ПВО, в расчёт не берутся. Также игнорируется и то, что десант на танках практически не имеет шансов прорваться сквозь оборону, так как люди на броне открыты для всех видов полевого и авиационного огня.

Тем не менее, Тухачевский предлагает, чтобы такие десанты, действуя в тылу противника, смогли бы обеспечить зачистку от него целой «парализованной полосы» шириной в 100-200 км, которая отделила бы действующие войска от их страны и нарушила бы снабжение и связь. С другой стороны фронта главные силы своей армии загоняют противника в такую «парализованную полосу» и там его спокойно добивают. Просто и легко.

Но есть одно неудобство: для контроля огромной полосы на западном театре военных действий площадью примерно в 200 000 кв. км понадобится вторая Красная Армия, которую нужно быстро забросить в тыл врага через линию фронта. Кроме того, все войны первой половины 20 века показали, что слабый тыл – это понятие условное. Там стоят войска второй и третьей линий, полицейские дивизии и другие силы, которые вполне способны уничтожить даже крупные десанты, которые, в свою очередь, будут действовать в отрыве от своих баз.  Снабжение по воздуху большой армейской группировки через линию фронта – дело ненадёжное и проблематичное. Как бы ни была слаба ПВО Красной Армии на Сталинградском, Степном и Юго-Западном фронтах, а всё же наладить полноценное снабжение 6 армии Паулюса по воздуху фашистам не удалось. Перебрасывать нужно было большие массы военных грузов, для чего было необходимо длительное время и немалый парк тяжёлых машин, да и не факт, что эти машины дошли бы до цели из-за действий наземной ПВО и фронтовой авиации Красной Армии, которая быстро росла и развивалась.

Генеральный штаб РККА в конце февраля – начале марта 1930 г. делает заключение по докладу командующего ЛВО[19], где с конкретными цифрами и хозяйственной информацией в руках доказывает утопичность и опасность его предложений. Так, чтобы удовлетворить проект Тухачевского, нужно было увеличить военные заказы промышленности на 1932-1933 гг. на 426 –  3333% в зависимости от вида вооружений (в частности, по самолётам – на 1891%, по моторам – на 2207%). Так, по прожектам генерала, промышленность должна была выпускать в месяц 1500 орудий, из них 525 – тяжёлых. Это равнялось годовому выпуску орудий всей германской промышленностью в начале 1918 г. при крайнем военном напряжении.

Тухачевский затруднялся оценить материальные затраты на свои планы. Штаб РККА дал характеристику примерных расходов – на примере развёртывания производства пулемётов Дегтярёва с 15 000 до 40 000 штук. На это потребовалось дополнительно 12 миллионов рублей. По проекту Тухачевского промышленность должна была выдать 350 000 таких пулемётов. Для этого понадобилась бы срочно построить 7 новых заводов годовой мощностью в 50 000 пулемётов каждый. На это приблизительно потребовалось бы 45-50 миллионов рублей. А всего реализация программы Тухачевского в сумме заказов мирного времени за три года (по ценам 1929/30 гг.) должна была обойтись в 58 миллиардов рублей. Год войны с той армией, которую хотел бы иметь этот генерал, Генштабом финансово оценивался примерно в 77 миллиардов рублей.

Много это или мало? Для справки: все доходы государственного бюджета СССР за 1929/30 финансовый год составили 11 миллиардов 230 миллионов рублей. При этом расходы на тяжёлую промышленность и электрификацию страны – 1 миллиард 861 миллион рублей.  В 1931 г. общие доходы бюджета составили 20 миллиардов 342 миллиона; в 1932 г. – 30 миллиардов 574 миллиона[20].

В случае принятия плана Тухачевского выходило, что во время войны  процент отчуждения для НКО из всей суммы ресурсов народного хозяйства СССР составил бы: по стали – 68%, по прокату – 28%, по цветным металлам – 100%. Это гарантированно парализовало бы всю хозяйственную жизнь страны. Армия Тухачевского вызвала бы огромное недопроизводство боевого снабжения, а именно: полевых орудий – 33 440 штук, пулемётов – около 780 000, самолётов – 58 000 и т. д. В стране в считанные недели закончились бы некоторые стратегические запасы, например, никель, медь и азотная кислота, а мощностей производства не хватало бы постоянно. Пришлось бы в тяжёлых условиях войны дополнительно строить 10-15 новых больших заводов – комбинатов.

Генштаб напоминает командующему ЛВО о том, что для выполнения программы правительства по самолётам и обеспечения на первый год войны 7140 самолётов и 9116 моторов потребовалось вложений в капитальное строительство на 200 миллионов, не считая попутных и непредвиденных расходов. Сколько средств понадобится на то, чтобы в военное время довести годовой выпуск до 67 394 самолётов и 75 581 мотора – сказать было трудно, но сумма исчислялась где-то в 12-13 миллиардов рублей.

По плану Тухачевского на год ведения войны потребуется 7 миллионов 167 768 тонн бензина. Тогда как по расчётам Генерального штаба Красная Армия военного времени с полным штатом израсходует за тот же год войны 512 218 тонн. Дело усложнялось тем, что на нефтеперерабатывающей технике того времени средний выход бензина из нефти среднего качества был 10-12 %. Это означало, что армия Тухачевского будет изымать у страны 100% бензина (4,2 – 4,5 млн т.), и при этом будут покрыты лишь 56% её потребностей.

По танкам ситуация выглядела совершенно самоубийственной. Для создания  бронированной армады по плану генерала нужно было увеличить производство танков в 24 раза, урезав до крайности основные жизненные ресурсы страны. Рассуждая в своём докладе о соотношении тракторов и танков, Тухачевский механически приравнял производство танка к производству двух тракторов. Но на практике выходило так, что танковое производство было на порядок-два сложнее тракторного, оно требовало специфического сырья и комплектующих, специальной оснастки, особого станочно-машинного парка, более квалифицированных кадров и т. д. Это означало, что один средний танк обходился стране не как два трактора, а как 3, а то и 5.

Штабной анализ коснулся и части той живой силы, которую запрашивал Тухачевский для предвоенного периода, – 245 дивизий из 310-ти. О 310-ти дивизиях речь вести было нельзя вообще. Штаб указывал, что для комплектования 245 дивизий первого эшелона потребуется призыв в армию сразу 10 – 10,5 миллионов человек из военнообязанного трудового населения – при необходимости последующих нескольких больших призывов. Такое положение в первые же полгода обескровит всё производство в стране.

Тухачевский отводил на полную мобилизацию войск первого эшелона 28 суток. Но подсчёт перевозки и сосредоточения 245 дивизий с техникой и тылами, даже с учётом развития сети дорог в 1930-1936 гг., показывал, что сосредоточение основной массы в приграничных районах возможно не ранее 32-35 дня с начала мобилизации, а окончательно – на 62 день. Для этих перевозок не будет хватать (с учётом роста транспортных средств): 1602 паровозов и 42 000 вагонов.

По плану стратегического развёртывания 150 дивизий должны будут сосредоточиться на участке Себеж – Слуцк. Для этого они должны будут проехать на автотранспорте около 400 км. Для перевозки каждой дивизии нужно будет в среднем 500 машин. С учётом того, что в районе сосредоточения есть лишь грунтовые дороги, переброска этих дивизий создаст коллапс, который при внезапном налёте вражеской авиации превратится в бойню.

Словом, доклад Тухачевского был остро и по делу раскритикован.

Сталин, прочитав заключение Штаба и доклад Тухачевского и сделав ряд помет, 23.03.1930 г. пишет по этому поводу записку[21] Ворошилову, в которой даёт итоговую оценку буйным планам генерала:

«Получил оба документа, и объяснительную записку т. Тухачевского и «соображения» Штаба. Ты знаешь, что я очень уважаю т. Тухачевского, как необычайно способного товарища. Но я не ожидал, что марксист, который не должен отрываться от почвы, может отстаивать такой, оторванный от почвы, фантастический «план». В его «плане» нет главного, т.е. нет учёта реальных возможностей хозяйственного, финансового, культурного порядка. Этот план нарушает в корне всякую мыслимую и допустимую пропорцию между армией как частью страны и страной, как полным, с её лимитами хозяйственного и культурного порядка. «План» сбивается на точку зрения «чисто военных» людей, нередко забывающих о том, что армия является производным от хозяйственного и культурного состояния страны. Как мог возникнуть такой «план» в голове марксиста, прошедшего школу гражданской войны? Я думаю, что «план» т. Тухачевского является результатом модного увлечения «левой» фразой, результатом увлечения бумажным, канцелярским максимализмом. Поэтому-то анализ заменён в нём «игрой в цифири», а марксистская перспектива роста Красной Армии – фантастикой. «Осуществлять» такой план – значит наверняка загубить и хозяйство страны и армию. Это было бы хуже всякой контрреволюции. Отрадно, что Штаб РККА, при всей опасности искушения, ясно и определённо отмежевался от «плана» т. Тухачевского…».

В ответ на справедливую критику своего доклада в июне 1930 г. Тухачевский пишет жалобу[22] Сталину. В ней он заявляет о том, что «…моего в докладе Штаба РККА нет абсолютно ничего. Мои предложения представлены даже не в карикатурном виде, а в прямом смысле в форме «записок сумасшедшего». Далее Тухачевский утверждает, что Штаб переврал его цифры о количестве живой силы в 245 дивизий. Обоснованность своей позиции по 260-ти дивизиям Тухачевский снова доказывает примером Германии 1918 года, когда рейхсвер состоял из 246 дивизий, что, по его мнению, соответствует «…примерно предложенной мною цифре».

Но самое любопытное в этом письме – та часть, которая посвящена производству и применению танков. Тухачевский, надеясь, видимо, на то, что Сталин – профан в военно-технических делах, снова возвращается к своей идее универсальности техники: «В танковом вопросе у нас до сего времени подходят очень консервативно к конструкции танка, требуя, чтобы все танки были специального военного образца…Но танк может являться бронированным трактором, точно так же, как мы имеем бронированные автомобили, поезда, дрезины, что позволит выставить бронетрактора в громадных массах».

Тухачевский явно понимает, что его 50 000 танков – неподъёмный груз для всего народного хозяйства страны, но поскольку с вредительской колеи сходить нельзя, постольку он предлагает ЦК «разумный» компромисс: количество оставить то же, но сэкономить на качестве бронетехники. По его мнению, танки могут быть не военного, а какого-то иного назначения. В записке Сталину Тухачевский уже открыто выступает за условно-боевые машины, которые при снятии с них броневых листов и вооружения тут же превращаются в орудия мирного труда.

Но он не мог не знать (к 1930 г.), что война настоятельно потребовала узкой специализации боевой техники, а всякие попытки универсализации её, совмещения в ней военных и гражданских качеств приводили к тому, что такая техника была плоха и как военная, и как гражданская. И ведь при этом Тухачевский предлагал не военную универсализацию техники, типа танк – боевой самолёт, или танк – ракетная установка, а двойное назначение танка, военное и гражданское, между которыми качественные различия гораздо больше, чем между боевыми машинами, – поскольку гораздо сильнее разнится их назначение.

Для справки: по воспоминаниям В. Грабина, схожая ситуация, не без участия Тухачевского, в 1935 г. складывалась в артиллерии с универсальной и полууниверсальной пушками (например, Ф-20).Сторонники идей начальника вооружений РККА, засевшие в ГАУ (комкор Ефимов, Маханов и др.) отстаивали именно универсальное орудие, мотивируя это тем, что именно таким путём идут США и Англия. Они хотели, чтобы эти орудия были и полевыми, и противотанковыми, и зенитными одновременно. Грабин доказывал, что в итоге универсальная пушка совместит в себе не преимущества этих трёх видов орудий, а их недостатки, причём, эти недостатки увеличатся не арифметически, а в степенном порядке, качественно усиливая друг друга[23].

Так и оказалось. Для каждого вида боевой деятельности артиллерии понадобился свой «прибор», а что касается США и Британии с их якобы шикарными наработками по универсальному орудию, то в 1941 году выяснилось, что обе страны вступили в войну, вообще не имея таких пушек на вооружении.

Бронированные трактора, вроде тех, которые предлагал Тухачевский, единично применялись в 1942 г. в совершенно отчаянных условиях обороны Одессы и носили условное название «НИ», что расшифровывалось «На испуг». По сути, это был лёгкий самодельный броневик, который ничего не мог противопоставить даже 20-мм зенитным автоматам немцев, — настолько слабым было его вооружение и бронирование. Он, скорее, играл роль передвижного пулемётного гнезда, так как попытки установить на этот трактор орудие боевого успеха не имели. «НИ» не стал даже лёгким танком, это был горький, вынужденный экспромт героических одесских рабочих, пехотинцев и моряков.

Танк же требовал глубокой специфики, поскольку должен был соответствовать своим задачам в реальном бою, а не «гибридным» фантазиям «великих полководцев».

Фархад Узбоев, Арон Лейкин, военно-историческая секция РП

Продолжение

[1] М. Тухачевский. Избранные произведения. М.: Воениздат, 1964., т. 2, стр. 32.

[2] Там же, стр. 33.

[3]М. Тухачевский. Избранные произведения. , М.: Воениздат, 1964., т. 1, стр. 32-33.

[4] Там же.

[5] Там же, т. 1, стр. 254.

[6]  М. Тухачевский. Избранные произведения.  М.: Воениздат, 1964., т. 2, стр. 109.

[7] М. Тухачевский. Избранные произведения.  М.: Воениздат, 1964., т. 2, стр. 117.

[8] М. Тухачевский. Избранные произведения. М.: Воениздат, 1964., т. 2, стр. 110.

[9] Там же, стр.  180-197.

[10] Там же, стр. 180.

[11] Там же, стр. 182.

[12] М. Тухачевский. Избранные произведения. М.: Воениздат, 1964., т. 2, стр. 218-219.

[13] Там же.

[14] Доклад командующего войсками ЛВО М.Н. Тухачевского Наркому по военным и морским делам, председателю РВС СССР К.Е. Ворошилову об основных направлениях реконструкции вооружённых сил от 11.01.1930, СС.

[15] Доклад командующего войсками ЛВО М.Н. Тухачевского Наркому по военным и морским делам, председателю РВС СССР К.Е. Ворошилову об основных направлениях реконструкции вооружённых сил от 11.01.1930, СС.

[16] Там же, стр. 5.

[17] Там же, стр. 4.

[18] М. Тухачевский. Характер пограничных операций., стр. 4.

[19] Заключение Штаба РККА по докладу командующего войсками Ленинградского военного округа М.Н. Тухачевского об основных направлениях реконструкции РККА от 05.03.1930 г.

[20] Народное хозяйство СССР в цифрах (1860-1938). Сборник. М.: Московский рабочий. 1940 г., стр. 100.; «Социалистическое строительство  СССР» за 1936 г., стр. 644, 645.

[21] РГАСПИ, ф. 558, оп. 11, д. 447, л. 8.

[22] РГАСПИ, ф. 558, оп. 11, д. 446, л. 6-11.

[23] В. Грабин Оружие победы. М.: Политиздат, 1989 г., стр. 187 – 194.