Еще раз о кибернетике. «Чёрт синий и чёрт жёлтый»

1. Разбор

Ещё раз убеждаемся, что идеологический фронт на данном этапе – есть важнейший и основной фронт классовой борьбы империалистической буржуазии с рабочим классом, фронт, на который капитализм бросает в бой огромные силы, начиная от мощных государственных (читай – государственно-фашистских) СМИ и заканчивая всякого рода «научными группами» узкого направления, которые воюют с РП по отдельным специальным вопросам.

Так и должно быть сегодня. Во-первых, только владея сознанием рабочих и трудящихся масс, только одурачивая и ловко опаивая эти массы всеми сортами идейно-буржуазной сивухи (поповскими проповедями, «научными мнениями», заявлениями высших государственных чинов, т.е. «авторитетов», грохочущими балаганами всякого рода, тихими, но насквозь гнилыми и лживыми профессорскими статейками и т.д.), фашистская буржуазия может пока что удерживать эти массы от организации и объединения сил для ведения широкой и упорной классовой борьбы, от быстрого сплочения рабочего авангарда, а значит от складывания новой пролетарской партии большевиков, от столь же стремительного перерастания отдельных и слабых политических и экономических выступлений рабочих — в революционную борьбу всего рабочего класса против всего класса буржуазии, против её государства, т.е. за политическую власть.

Во-вторых, поскольку для буржуазии на кон поставлено всё её существование, постольку она и бросает против рабочих, против их немногочисленных организаций и средств идеологической борьбы все свои наличные силы, от вооружённых органов государственного террора до тех самых «научных групп», которые под видом «объективной критики» ошибок РП протаскивают в сознание рабочих старые, разгромленные советской сталинской наукой, буржуазные идеи и идейки.

Что касается проблем науки, то одна из центральных линий такой «критики» состоит в том, что, мол, большевистский разгром той или иной буржуазной лженауки или её конкретного положения был сделан давно, до 1953–1954 гг., и с тех пор, дескать, лженаука «исправила» свои ошибки, опомнилась и стала настоящей наукой. Такова, мол, диалектика развития, а в РП упрямо не хотят признать чудесного превращения идейного оружия против рабочих в «просто правильную научную теорию».

Руководящая часть господ из нынешних всякого рода «научных групп» и «академических институтов», как и все жулики и провокаторы высокого класса, хорошо знает, что именно с середины 1953 г.–1954 г. в СССР фактически прекратилась научная большевистская критика буржуазной науки. Её, этой критики, не было до самых последних лет, пока крохотная группа из РП и её помощники не начали разгребать те горы вранья, ревизионистской отравы, вредительского замалчивания правды, которые навалила во всех областях науки с того времени контрреволюция, сначала хрущёвцы в 1955–1964 гг., затем продолжатели их дела — брежневско-адроповско-горбачевская контра в 1964–1991 гг.

В чём же «исправились» буржуазные науки и идеи за последние 65 лет? Господа из «научных групп» и «институтов» отвечают, что за это время были преодолены отдельные «детские» ошибки этих наук, и поэтому та буржуазная лженаука, которую разбили советские сталинские учёные, стала настоящей наукой, правильно отражающей закономерности реальной действительности во всём их богатстве, развитии и взаимосвязи. Иначе говоря, старая разбитая шарлатанская лженаука, выражавшая идеологию империалистической буржуазии, к сегодняшнему дню (или к началу 80-х гг. XX века) повернула на 180 градусов и стала наукой, выражающей идеологию рабочего класса и его классовые интересы.

А с чего бы это за 38 лет господства в СССР социал-фашистской контрреволюции и за 28 лет господства буржуазии в республиках бывшего СССР науке избавляться от буржуазного идеализма и фашизма и становиться марксистско-ленинской, т.е. единственно правильным мировоззрением и миропониманием рабочего класса? Сами господа из «научных институтов» понимают хотя бы, что если мировой капитал временно победил советский социализм и установил в бывшем СССР своё полное экономическое и политическое господство, то и вся научная надстройка общества будет отражать и защищать именно капиталистические отношения в производстве, их основу — частную собственность и классовые интересы класса буржуазии, а не рабочего класса?

А что это значит — в плане «исправления детских ошибок науки», о которых пишут и говорят «учёные из институтов»? Это значит, что как была та или иная лженаука, разгромленная большевиками, империалистической ложью и фашистской реакцией, так она и осталась ею по своей классовой сути, несколько сменив внешние формы, изобретя и усложнив новые приёмы обмана, прикрывшись современными техническими средствами и т.п.

Господа из «научных институтов», видимо, или не понимают этого, или понимают, но умышленно и упорно в своих основных посылках и аргументах, направленных против большевистской критики лженаук и реакционных идей, уходят как от партийности науки, так и от первичности экономических, хозяйственных отношений, от того объективного факта, что не наука определяет эти отношения в обществе, а они определяют, кому и как именно служит наука.

А поскольку эти господа уходят от строгого классового подхода ко всякому научному вопросу, постольку они, сквозь ширму из слов об «исправлениях» и «общечеловечности» науки, протаскивают именно буржуазный классовый интерес, т.е. наукообразную ложь, поповщину и замаскированные фашистские идеи, которые не изменили своего качества с 1953–1954 гг., а лишь несколько усовершенствовали свои формы.

Один из наших товарищей недавно обнаружил в интернете статью, которая называлась  «Кибернетика как прицел критики догматиков: есть ли основания?». В этой статье некая группа в ВК с громким названием «Институт Кибернетики АН СССР им. В.М. Глушкова» критикует статью т. Материалиста «Кому служит кибернетика» из журнала «Вопросы философии» № 5 за 1953 г., опубликованную на сайте РП. В конце статьи «глушковцев» есть прямое указание о том, что данный разбор «…посвящается товарищам из МЛРД «Рабочий Путь» и им сочувствующим».

Ну что же, критика — дело нужное и полезное, без неё любая политическая или научная организация загнивает и разлагается. Но мы, в свою очередь, прежде чем отвечать по существу дела, сами разберём этот «разбор» «глушковцев» и постараемся уже в ходе него частично указать на классовую суть кибернетики. Сделаем мы это шаг за шагом, рассматривая посвятительную статью «научного института» абзац за абзацем.

Господа из «научного института» пишут:

«На протяжении нескольких десятилетий в марксистской среде не утихали споры о кибернетике, о её сущности и принадлежности к определённому общественно-политическому движению. Со стороны Левых (в частности консерваторов) постоянно выдвигаются обвинения в лженаучности кибернетики, её принадлежности к буржуазным идеям. В качестве основного аргумента приводится статья «Кому служит кибернетика» из майского номера журнала «Вопросы философии» 1953 года, анализ которой и будет произведён в данной статье-разборе».

Что здесь? Наука или лженаука не могут «принадлежать к определённому общественно-политическому движению». Наука или лженаука идеологически выражают и обслуживают коренные, фундаментальные интересы определённых классов, в данном случае, рабочего класса (наука) и буржуазии (лженаука). Если господа из «института» решили всё-таки намекнуть своим читателям на партийность науки, то нужно так и говорить, что существуют общественные классы, политически организованные в свои партии, а не в какие-то бесполые «общественно-политические движения». Общественно-политическим движением можно назвать и «партию» любителей пива, и футбольных болельщиков сборной или определённого клуба, и «партию» пенсионеров или студентов. Но все эти «партии» и «движения», коль они существуют, являются буржуазными и мелкобуржуазными организациями, мелкими ветвями единой партии класса буржуазии, о чём говорит хотя бы сам факт их существования, ибо при социализме и диктатуре пролетариата не могло быть и не будет подобных «партий».

Каждый общественный класс может иметь только одну партию, так как класс не может иметь несколько «комплектов» классовых интересов. Партия является «носительницей» политики и идеологии класса, она политически руководит своим классом. В партии класса сконцентрировано всё самое лучшее, что есть в этом классе. Но здесь «лучшее» опять-таки надо понимать строго с классовой позиции. Всё лучшее из рабочего класса, собранное в его партию, есть действительно самое лучшее для всех рабочих и остальных трудящихся, так как эта партия имеет задачей подготовку социалистической революции, освобождение трудящихся из рабства, строительство социализма и коммунизма, т.е. достижение такого положения, когда абсолютное большинство людей, а затем и все люди будут жить нормальной, полноценной, насыщенной человеческой жизнью. И наоборот, всё «лучшее» в партии буржуазии есть наиболее опасное для рабочего класса и остальных трудящихся, наиболее реакционное, хитрое, жестокое и фашиствующее, т.е. лучшее из класса буржуазии — это самое худшее для пролетариата.

«Обвинений» кибернетики в том, что она является собранием буржуазных, идеалистических и реакционно-фашистских идей, мы коснёмся ниже. Что касается утверждений авторов из «института Глушкова» о том, что статья «Кому служит кибернетика» из майского номера журнала «Вопросы философии» за 1953 г. является «основным аргументом» против кибернетики, то здесь дело обстоит двояко.

Во-первых, эта статья — далеко не единственный марксистско-ленинский материал против очередной лженауки (список некоторых статей с критикой кибернетики был приведен с статье РП «О «гонениях» на генетику и кибернетику в сталинском СССР»), а во-вторых, господа из «института» хорошо знают, что контрреволюция в СССР основательно вычистила архивы и библиотеки, уничтожив или спрятав в спецхран почти всю большевистскую литературу и периодику. Это значит, что на руках у господ «глушковцев» есть убойный аргумент против большевистской критики кибернетики типа «нет трупа — нет дела».

Однако, господа слишком самонадеянны. Рано или поздно будут найдены и возвращены рабочему классу ещё сотни советских научных материалов против кибернетики и других лженаук. То, что с 1954–55 г. в СССР толком (толком — значит официально, по заданию партии и государства, на уровне партии и государства, с поддержкой диктатуры пролетариата: наука — вещь чрезвычайно партийная) не занимался марксистско-ленинским разбором некоторых, особо важных для империалистов буржуазных и мелкобуржуазных теорий и идей, — это трагический для рабочего класса факт. Но всё же отголоски и следы такой критики есть, и они обязательно найдутся еще. Это раз.

Второе: кто сказал вам, господа из «института», что среди нынешних подрастающих марксистов не найдётся тех, кто даст научную критику кибернетики, опираясь не только на статьи и материалы сталинского периода, но и с учётом развития автоматики и вычислительной техники за прошедшие 65 лет? Вы и «разносите» советских философов-большевиков, а вместе с ними и РП, с расчётом на то, что пока мало найдено материалов против лженаук и что пока не написаны новые серьёзные исследования против кибернетики, менделистско-морганистской генетики, евгеники, геополитики и других сборищ фашистских, империалистических и людоедских идей, необходимых вашим хозяевам для одурачивания трудящихся масс, для загона их в идиотизм, на войну, в братоубийство, в рабство и покорность.

Что касается обещания авторов из «института» проанализировать статью «Кому служит кибернетика» в своей статье-разборе, то, во-первых, пусть читатели сами оценят этот «разбор», а во-вторых, мы, со своей стороны, попробуем выполнить эту работу вместо «институтских» господ.

Господа «глушковцы» пишут:

«Чтобы детальнее подойти к анализу данного вопроса необходимо обратиться к его предыстории. Кибернетика возникла в начале 40-х годов ХХ века в США, а в начале 50-х начала быстро приобретать популярность. В тогдашней кибернетике действительно присутствовали идеалистические элементы. Например, прямое сравнение процессов в организме человека и внутри вычислительных машин, в частности, воспроизводство клеток внутри человека приравнивалось к воспроизводству компьютерного вируса, а вычислительные процессы в ВМ — к аналогичным процессам в мозге человека. Необходимо отметить, что критика кибернетики в рассматриваемой нами статье обращена именно на данные черты ранней науки, которые впоследствии признались учёными (в большей степени советской школой кибернетики) как ошибочные, и были отвергнуты наукой».

Опять господа не дружат с точным выражением своих мыслей, точнее говоря, показывают в изложении мыслей свой идеализм и механицизм. Кибернетика «не возникла», т.е. не появилась на свет скачком, из ниоткуда, не свалилась с неба. У трудов Н. Винера и его группы был теоретический базис, который тянулся, по крайней мере, в США со времени первой мировой войны.

Идейные предшественники кибернетиков занимались вроде бы невинным делом — сравнительным анализом функций человеческого организма и современных на тот час приборов, например, мозга и механического калькулятора, сердца и насоса, руки и манипулятора, глаза и фотоаппарата. Эти работы были, по сути, продолжением теорий механистов ранней буржуазной эпохи — Декарта, Паскаля, Ньютона, но уже на новом витке развития капитализма, когда монополиям понадобились не только боевые, но и производственные автоматы. Но поскольку уровень развития производительных сил капитализма в то время ещё только-только подходил к созданию массовой электронной лампы и промышленных приборов на её основе, постольку автоматы мыслились как чисто механические устройства, т.е. как прямые потомки часов.

Господам из «института» должно быть известно, что с 1915 г. при Главном штабе ВМС США работал целый большой отдел, который назывался «Центром специальных устройств» («Центр» размещался в г. Гротон, штат Коннектикут, в заводоуправлении фирмы «Электрик боут», которая тогда была дочерней компанией «Дженерал Электрик»). Этот Центр, среди прочего, выпустил фундаментальный труд под названием «Справочник технических характеристик человека для инженера-конструктора». Этот справочник не был пособием по эргономике, которое действительно необходимо конструкторам машин с оператором на борту, станков и тому подобной техники. Книга именно что рассматривала человека как сложную машину и давала некоторые сведения о том, как нужно конструировать подобную машину и как её использовать вместо человека и против него. Первые три главы этого справочника были посвящены такому вопросу, как «реакция человеческого движения», т.е. тем человеческим движениям, которые поддаются более-менее точным подсчётам и измерениям и являются наиболее важными для создания машин, заменяющих человека.

Далее следовали уже более специфические главы, такие как «Человеческая машина», «Человеческое тело», «Зрение», «Слух», «Чувствительность и осязание», «Физиологическое состояние и определители эффективности», «Развитие машины», «Способность к обучению» и т.п.

В первых трёх главах авторский коллектив Центра развернул традиционные для буржуазной идеологии широкие рассуждения о человеческом прогрессе, о гуманизме, об избавлении человека от тяжёлого физического труда и т.д.  Затем эти рассуждения сужаются и сводятся к тому, что человек, конечно, очень сложное создание, но всё же он наделён только техническими и инженерными характеристиками. А если это так, то все эти человеческие характеристики вполне поддаются точному измерению и переводу в килограмм-метры, фунты на квадратный дюйм, секунды, ватты и т.д., т.е. подлежат сведению в таблицы, в технологические карты и справочники. Тем самым человек как личность как бы растворялся: оставались лишь его голые инженерно-физические характеристики.

К чему вели дело эти новые механисты из «Центра специальных устройств»? Во-первых, к тому, что первая мировая война хорошо показала, что всеми новыми военными машинами и механизмами управлял человек, и ближайшая перспектива развития военной техники этого положения не изменит.

Это обстоятельство было очень неудобным для империалистов. Ведь далеко не каждого человека можно заставить бездумно бомбить или обстреливать мирные города, массово убивать женщин и детей, давить солдат противника, своих классовых братьев, танками или травить их газом. Здесь мировому капиталу как раз и нужны были автоматы, ведущие танки, управляющие бомбардировщиками, артиллерийскими батареями и т.д.

С другой стороны (и это обстоятельство упорно не хотят замечать нынешние защитники кибернетики, которые обвиняют большевиков в однобокой критике этой лженауки — из-за её военного приложения), империалисты давно убедились в том, что люди, прежде всего рабочие, наёмные рабы капитала, склонны объединяться для борьбы за лучшую жизнь, требовать повышения зарплаты, овладевать марксистской теорией, мыслить критически, познавать органические пороки капитализма, создавать свою революционную партию, вести политическую и вооружённую борьбу за уничтожение капитализма, за власть рабочих.

Это означало, что и в производстве капиталистам требовались в идеале не беспокойные и революционные рабочие массы, а тихие, послушные, безропотные «умные» машины, экономно потребляющие электроэнергию и смазку, не имеющие эмоций, семей и классовых интересов, не устраивающие забастовки и демонстрации, не нуждающиеся в профсоюзе, в куче надзирателей, в охране труда, а главное, в своей политической организации.

Да, быстро и сразу обойтись в производстве без рабочих было невозможно, как невозможно это вообще. Но уж очень хотелось. И такая задача своей науке финансовым капиталом была поставлена ещё на заре XX века, и она постепенно выполнялась все последние 100 лет, выполняется она и сегодня, — но не в том смысле, что сбудутся мечты капиталистов о полном удалении рабочих из производства, а в том, чтобы убрать, выдавить оттуда как можно больше рабочих. Вот «живой» пример: «Половине россиян предрекли потерю работы из-за роботов».

Для выполнения этого задания капитала — борьбы с революцией и её носителем, рабочим классом, и для получения максимально возможной прибыли — и были созданы многочисленные теории, научные и научно-инженерные группы, среди которых наиболее известной и чрезвычайно удобной для империалистов стала кибернетика и кибернетики.

При этом многие «критические критики» большевизма очень любят спекулировать на том, что автоматическая и вычислительная техника за последние 100 лет развилась высоко и что вся заслуга в этом принадлежит кибернетической теории. А в сталинском СССР, мол, разгромив кибернетику, большевики затормозили развитие электроники, и поэтому СССР безнадёжно отстал от Запада и Японии.

Старый буржуазно-шулерский приём состоит в том, чтобы валить свои преступления на чужую голову. Обвиняя большевиков в торможении развития производительных сил собственной страны, господа критики скатываются в абсурд.

Во-первых, залогом победы социализма и коммунизма является высокая производительность труда, которая достигается с помощью самой высшей и передовой техники. На старой и отсталой технике невозможно производить много, быстро и качественно, т.е. невозможно достичь необходимого для коммунизма изобилия продуктов труда. И рабочий класс и трудящиеся СССР под руководством ВКП(б) постоянно наращивали производительность труда, живя при этом всё лучше и лучше, т.е. получая и потребляя всё больше и больше материальных благ. Возможно ли такое при рабском труде, при опоре всей промышленности и сельского хозяйства на ручной труд или даже на труд механизированный, но не автоматизированный в самой высокой на то время степени?

Ясно, что невозможно. В противном случае грубо нарушался бы основной экономический закон социализма, согласно которому главной и основной целью социалистического хозяйства является наиболее полное удовлетворение самых разнообразных и постоянно растущих потребностей (материальных и культурных) всего общества, что достижимо только на основе непрерывного роста и совершенствования социалистического производства, основанного на самой высшей и передовой технике.

Стало быть, по шулерской логике защитников кибернетики, сталинское руководство нашей партии и государства, партия и вся передовая часть рабочего класса и остальных советских трудящихся дружно сошли с ума, отказываясь от внедрения в производство автоматических систем управления и вычислителей на базе самой современной механической, а затем электронной автоматики, а, значит, отказываясь от зажиточной, культурной и насыщенной жизни всего советского народа.

Нет, господа, этим преступным делом занимались не большевики, а как раз право-троцкисты — социал-фашистская агентура мирового капитала в СССР, которая, начиная с середины 1954 г., начала защищать и продвигать кибернетику и другие реакционные и подрывные теории в народное хозяйство и общественную жизнь нашей страны. Эти буржуазные «теории» и «методы» калечили социалистическое хозяйство, тормозили его развитие, идейно-политически разлагали советский рабочий класс, колхозное крестьянство и интеллигенцию.

Во-вторых, всякого рода идеалисты — защитники кибернетики, обвиняя Сталина и других большевиков в намеренном торможении развития электронной вычислительной техники в СССР, не видят материальных фактов, опровергающих их домыслы, и, пользуясь ленью наших трудящихся и дефицитом документов сталинской эпохи, нагло лгут. В народном хозяйстве советской страны автоматические системы управления и вычисления внедрялись широко и самым быстрым темпом. Если бы братья по классу нынешних защитников кибернетики не уничтожили 1/3 всего национального богатства СССР и 15 % всего советского населения в 1941–1945 гг., то к 1950 г. не было бы никакого «физического» отставания в вычислительной технике от США, а было бы катастрофическое отставание наиболее передовых капиталистических стран от СССР во всех областях хозяйства, в том числе, и в электронике.

Почему это было бы именно так? Идеалисты и всякие буржуазные теоретики считают, что кибернетическая «теория» Винера и его последователей обусловила собой быстрое создание компьютерной техники в США и Англии, а разгром кибернетики в СССР — напротив, привёл к упадку советской электронной промышленности.

На деле было всё наоборот. Не кибернетическая теория (и никакая иная теория) обусловила развитие электронной индустрии, а сам способ производства и потребности современной на то время промышленности потребовали применения автоматических машин всякого рода, для создания которых и нужны были электронные устройства, ламповые, затем кремниевые, полупроводниковые, сочетания этих приборов в агрегаты, способные исполнять те или иные конкретные производственные функции. Производством этих устройств и их агрегатов и занялась электронная промышленность, для развития которой, в свою очередь, понадобились научные изыскания и теории в области физики, химии, электроники, теории чисел, автоматического счёта и учёта, а также регулирования производственных процессов.

Эти разработки и теории, если они более-менее точно отражали законы природы, применялись в производстве и оказывали на него своё влияние, двигали его вперёд, вели за собой, но каждый раз ровно до тех пор, пока это производство не сталкивалось с очередными задачами и проблемами, для разрешения которых нужны были новые открытия, новые теории или развитие и уточнение старых. Так вот, среди теорий автоматического регулирования, счёта и учёта, нашедших применение в хозяйственной  практике, кибернетики не было и близко. Она, эта теория, создавалась буржуазией изначально как идеологическое оружие против рабочего класса и мирового социализма, а те практические теории АСУ и вычислительной техники, которые применялись в производстве, были, именно прикладными научно-инженерными теориями, не имеющими к кибернетике никакого отношения, и именно на их основании и создавалась реальная техника.

В сталинском СССР для производства электроники и автоматизации производства не могла использоваться кибернетическая теория, поскольку это было бы всё равно, что использовать «мушиные» теории морганистов-вейсманистов типа Завадовского, Шмальгаузена или Дубинина для выведения высокопродуктивных пород скота или урожайных и устойчивых к засухе сортов пшеницы: не будет не только больше молока, мяса и хлеба, а пропадёт и то, что было до внедрения этих «научных теорий» (как и получилось это, особенно резко и наглядно, в 1954–1962 гг., в партийно-государственное «царствование» Хрущёва и хрущёвцев).  В Советском Союзе, переходившем к коммунистическому обществу, теории автоматического управления, счёта и учёта создавались и тут же проходили проверку на опытном, а затем на «живом» производстве, то есть постоянно и непрерывно проверялись на самой широкой практике. То же самое происходило и с новой автоматической и вычислительной техникой, которая создавалась при помощи этих теорий. В основе разработки теорий АСУП и техники для АСУП лежали конкретные запросы социалистического производства, т.е. запросы по непрерывному повышению производительности труда, качества продукции, экономии сырья и энергии, высвобождения времени для политического, культурного и научного развития советского рабочего класса и остальных трудящихся, для более основательного участия трудящихся в государственном и общественном управлении.

Поэтому когда та или иная теория или опытная машина не показывала того, что от неё требовало социалистическое производство, она дорабатывалась (исправлялись ошибки) или безжалостно браковалась, как негодная, а с её разработчиками разбирался рабочий класс, его партия и другие организации — но не в том смысле, что сразу всех отправляли под суд, а в том, что анализировались ошибки в этой теории, и она подвергалась суровой критике и убиралась из использования в материальном и нематериальном производстве. Примеры такой критики — широкие дискуссии в СССР в 1947–1952 гг. по вопросам философии, экономики, науки, культуры и т.д.

Понятно, что для успешного перехода к коммунистическому обществу было необходимо разгромить все подрывные вредительские теории, направленные на ослабление социализма, на тороможение его развития и недопущение перехода СССР к коммунизму, а с другой стороны — разработать и внедрить в хозяйство все наиболее передовые открытия, изобретения и теории, всю самую передовую технику, в том числе, и технику электронную, вычислительную, помогающую советскому рабочему и колхознику руководить своей промышленностью и сельским хозяйством и добиваться непрерывного роста производства.

В-третьих, уже понятно, что много лет шулеры — защитники кибернетики настойчиво подменяют понятия. Мы знаем, что понятие — это мысль, которая отображает общие и наиболее существенные признаки предмета или явления.  При этом понятия только тогда являются правильными, если они верно отражают материальную действительность. Если то или иное понятие искажённо, произвольно или фантастически отражает действительность, то такое понятие является ложным. Ложные понятия о вещах как раз часто возникают при отрыве теории от практики, во всякого рода идеалистических теориях.

С другой стороны, критики сталинских философов и учёные защитники кибернетики должны бы знать, что такое существенный признак той или иной вещи. Это такой признак, который выражает коренное, наиболее важное свойство этой вещи, такое свойство, которое определяет качество вещи, её практическое назначение. Идеалисты и буржуазные шулеры часто подменяют существенные признаки вещей несущественными, содержание — формой, и на этом основании кричат, что кибернетика «родила» весь компьютерный прогресс современности. Но при этом они глухо молчат о том, что правильные понятия и их существенные признаки определяются и вырабатываются в процессе трудовой деятельности людей, а соответствие понятий предметам и явлениям проверяется только производственной практикой человека. Кибернетика, в том «классическом» понятии, которое она имела «от рождения», не была выработана в процессе производства, но была проверена в капиталистической производственной практике, которая немного «пожевала» эту «теорию» и выплюнула, как пустой фантик. Т.е., как идеологическое оружие против социализма, кибернетика была хороша, но как фактор увеличения производственной прибыли она не годилась.

Однако представление о кибернетике как о теоретической основе всей автоматической и компьютерной техники сохранилось и раздувалось буржуазией на все лады. И здесь дело в том, что представление об этой «теории» существенно отличается от её истинного понятия. Представление — это не реакционная суть кибернетики, которую буржуазия и её агенты в СССР тщательно скрывали и подсовывали советским трудящимся в завуалированном виде, а наглядный, внешний образ её, форма, яркая упаковка, сбивающая с толку своей крикливостью. Как же: искусственный разум, полная автоматизация всего производства, масса высвободившегося времени, изобилие и т.п., — всё это в позднем СССР действовало на сознание политически отсталого обывателя, восхищало и накрепко связывалось там с понятием «волшебной кибернетики», «которую уничтожил Сталин и большевики», но на основе которой Запад якобы достиг полного материального изобилия, т.е. «настоящего социализма». Так одна контрреволюционная ложь наслаивалась на другую, усиливалась и постепенно овладевала массами.

Об истинном содержании кибернетики мы уже кое-что сказали и ещё поговорим ниже, а сейчас продолжим исторический очерк её идейных истоков.

В 1923 г. в Англии большим тиражом был издан труд Дж. Ф. К. Фуллера «Реформация войны». В ней Фуллер, в частности, заявлял, что основа механизации состоит не столько во внедрении машин в армию и не в постоянной тенденции свести участие физической силы человека в военных действиях к необходимому минимуму, заменяя её машинами везде, где это требуется и где это возможно. По Фуллеру, необходимо полное устранение человека от участия в бою, замена его автоматом, не обсуждающим приказы, либо превращение самого человека в такой автомат, либо в малозначащий придаток к боевой машине.

Фуллер сводил к минимуму субъективный фактор на войне, как будто солдат, т.е. разумный общественный человек, не есть основа производительных или разрушительных сил, а только живая «повозка для оружия». Здесь Фуллер полностью становится на позиции субъективного идеализма, именно здесь он вплотную подходит к идее «высшего военно-механического разума», который заправляет войной, требуя от высших командиров и штабов лишь специальной технологии управления и сложных расчётов.

Фуллер утверждал, что в военном искусстве возможно установить «однородность движения», т.е. некие единые информационные принципы. Если они будут установлены, то откроется возможность создания единой военной науки, одинаково приложимой к сухопутной, морской и воздушной войне. Фуллер вплотную подходил как к «универсальной науке управления» (тектологии), которую у нас «двигал» махист А. Богданов (наголову разгромленный В. И. Лениным в блестящей работе «Материализм и эмпириокритицизм»), так и к «информационной динамике», т.е. к идеалистической теории «изучения изменений, которые происходят с информацией о каком-либо процессе».

По мнению современных кибернетиков, эти изменения и представляют собой предмет кибернетики как науки. То есть, они сами признают, что кибернетика изучает не отношения материального мира, а представления о нём, причём, искажённые представления.

Старик Фуллер мог и не знать, что информация — это одна из форм отражения действительности в человеческом сознании, она же — управляющий сигнал для сложных машин. Но этот английский генерал в своей книге «Танки в великой войне» всё же признал, что изучать нужно не информацию саму по себе, как отвлечённый предмет и вещь в себе, не абстрактное отражение или его изменения, а события действительности, порождающие ту или иную информацию и её изменения. Глупо планировать операцию или управлять ею лишь на основе статистических таблиц, пусть даже и добросовестно составленных и математически проверенных. Этого, судя по всему, до сих пор не понимают господа из «института Глушкова», у которых первичным является отражение материального мира, которое, по их мнению, и есть этот материальный мир.

Одним из современных продолжений теории «военно-механического разума» были «научные разработки» военного теоретика С. Переслегина, который утверждал, что военная операция вполне поддаётся описанию с помощью систем уравнений Остроградского-Гамильтона. Стало быть, достаточно заранее написать правильную математическую модель боя, переложить её на машинный язык, обсчитать на ЭВМ, затем приготовить достаточно сил, чтобы выиграть любое сражение. То обстоятельство, что победа зависит от невероятного множества факторов и от всех участников войны — от общественно-экономического уклада воюющих стран, от солдата в окопе, от рабочего на военном заводе в тылу и т.д. и т.п., — это обстоятельство буржуазными военными кибернетиками игнорируется напрочь: простонародью нет места в военной истории, рассуждают они. Дело наёмного раба — молча работать и гибнуть там, куда его посылают государственные «математики» и их хозяева — владельцы банков и корпораций

Фуллер и его последователи считали машину решающей силой на войне:

«В прошлом, — писал Фуллер, — войны часто решались живой силой; в будущем они будут решаться механической силой, порождённой силой человеческого мозга»[1].

Между тем, в той же книге Фуллер пишет о том, что машина, в конечном счёте, — только орудие человека.

Это очевидное противоречие Фуллер решал за счёт утверждения, что машины постоянно совершенствуются, и поэтому неизбежно настанет такой момент, когда они почти полностью вытеснят человека с поля боя. Следовательно, говорит Фуллер, то положение, что машина — орудие человека, справедливо лишь в известный период, пока техника развивается, а затем роль человека будет сведена к тому, чтобы написать машинам особую программу и дать им команду воевать, а самому наблюдать за этим издалека.

Фуллер утверждал, что

«…наука механики — сама простота по сравнению с психологией, и по мере роста механики… психология будет ослабевать до тех пор, может быть, пока мы не увидим в армии полную замену ручного оружия машинным»[2].

Здесь Фуллер, выражая классовую позицию британской монополистической буржуазии, выступал против массовых армий, которые набираются из такого «беспокойного элемента», как рабочий класс. Фуллер правильно понимал, что такая армия будет потенциально революционной, поскольку как бы ни одурманивала буржуазия рабочий класс сказками о «защите отечества» в империалистической войне, всё же долго дурачить массы будет невозможно, так как именно в ходе такой войны обнажаются и встают во весь рост все классовые противоречия, которые, в свою очередь, ведут к обострению классовой борьбы.

Поэтому фуллеры и мечтали свести всю теорию войны к законам математики и механики, а практику войны – к применению армии программируемых и послушных машин вместо армии из нищих и обозлённых рабочих, которые могут в известный момент овладеть, как говорил Ленин, замечательными автоматическими пушками (и танками, ракетами и всем прочим оружием), которыми их оснастила буржуазия, чтобы развернуть эти пушки против самой буржуазии.

Фуллер и фуллеры пытались покончить с проблемой «психологии», т.е. с отношениями классов на войне. Эту же цель, только в своих «гражданских» теориях, преследовали Винер и его последователи, в том числе и нынешние. Если Фуллер и его военные коллеги объявляли армию стоящей вне политики, мечтая, тем самым, превратить её в механическое «собрание живых автоматов», готовых идти, куда прикажут, и стрелять, в кого прикажут, то кибернетики, по сути своего подлого буржуазного дела, вели речь о том же самом, но в отношении рабочего класса, роль которого в общественном производстве, по их мнению, должна постоянно минимизироваться и в пределе свестись к нулю, а, значит, должна была минимизироваться и сойти на нет и классовая борьба пролетариата против буржуазии.

Фуллерам и их заказчикам вообще не хотелось иметь дело с массами; им лучше всего подходили либо наёмники, либо «армия из одного человека», армия машин, для которой вообще не требуется мобилизовать рабочий класс. Кибернетикам также нужна трудовая армия из машин или человеко-машин, управлять которой с помощью вычислительной техники сможет небольшая кучка «инженеров» — старших производственных наёмников монополистической буржуазии.

Вот ещё одно интересное место из «Реформации войны», которое имеет прямое отношение к более поздним идеям кибернетиков:

«Человек, — пишет Фуллер, — стал рабом машины; не только сам он представляется себе шестернёй машины, но и весь мир кажется ему сложным сцеплением шестерен, размалывающих друг друга на куски».

Здесь Фуллер витиевато выразил принцип капиталистического отношения к рабочему, которого капитал делает живым придатком к машине, и поэтому, с точки зрения буржуазного деятеля, этот «придаток» не имеет права на нормальную человеческую жизнь, а должен в лучшем случае обслуживать сложные машины, т.е. поменяться местами с машиной: не машина должна служить человеку, а наоборот. И чем сложнее эта машина, тем ценнее она для капиталиста (экономически и политически) и для кибернетика (экономически), но тем дешевле для них рабочая сила и сама жизнь пролетариата. В этом политэкономическая суть кибернетики.

Поэтому можно сказать, что не только Фуллер и его последователи — идеологи фашизма. Таковыми являются и защитники кибернетики. Все свои расчёты в войне и в производстве они строили и строят на голой технике (разрушения и истребления, счёта и управления), нисколько не считаясь с интересами народных масс. Сохранение господства финансовой олигархии, умножение её богатств, борьба с революцией — вот классовая суть как философии Фуллера, так и философии Винера и его последователей.

Следующим теоретическим шагом в подготовке кибернетики был «научный труд» профессора Принстонского университета Ч. Брея «Психология и военное искусство». В предисловии к этому «труду» отставной коммандер ВМС США некий Л. П. Смит писал о том, что боевой единицей флота и армии должна быть «человеко-машина», а не просто человек и не просто машина, чему способствует работа американских психологов. Она, эта работа, дескать, сделает «человеко-машину» более эффективной боевой единицей в воздухе, на земле, на море и в глубине моря.

В своей книге Брей пишет о том, что в промежутки времени, отведённые человеку по установленному графику для отдыха и приёма пищи, человек может думать, испытывать те или иные чувства, переживать и т.п. Но всё же в конце Брей приходит к выводу, что всё это является «роскошью» и «излишествами в современных условиях»: человек, по его мнению, должен всё больше превращаться в полу-машину, лишённую чувств, в сложный исполнительный орган, думать за который будут «лучшие и самые ответственные люди эпохи», т.е. олигархическая буржуазия.

Как видим, всё те же мечты о механических солдатах и механических рабочих, всё те же мотивы превращения человека в деклассированного скота, в программируемый придаток к оружию, который, не рассуждая, выполняет всё, что ему прикажут командиры.

Теперь уже до собственно кибернетики оставался один шаг. Этот шаг был сделан доктором С. Ф. Эшби в его обширной статье «Конструкция мозга», которая была опубликована в английском журнале «Electronic Engineering», № 12 за 1948 г. В ней Эшби писал о том, что ещё лет 20 назад сама идея построить искусственный мозг была фантастической, а материя и мышление были тщательно разделены философами (вот тут Эшби прав, т.к. вся буржуазная философия, и вчера и сегодня, тщательно отрывает мышление от материи, и делает она это двумя путями: в той или иной форме ставит материю в зависимость от сознания, или же делает сознание живущим отдельно от материи, что, в общем, одна и та же поповщина, только при взгляде с двух сторон).

Но при этом, говорит Эшби, философы заявляли, что никакая машина не может проявить удивительных способностей человеческого мозга, но теперь, т.е. к концу 1948 г., по мнению Эшби, такая возможность существует. Эшби, правда, называл такую возможность лишь теоретической, не имеющей под собой технической базы, но со временем, мол, полный аналог человеческого мозга будет создан. Такова была центральная идея Эшби.

Именно её и подхватил профессор высшей математики Массачусетского технологического института, он же «специалист по изучению мозга», Норберт Винер, «отец» кибернетики, который и заявил, что им найден рецепт создания «мыслящих машин».

В своей статье господа «глушковцы» пишут далее, что ошибками ранней кибернетики было

«…прямое сравнение процессов в организме человека и внутри вычислительных машин, в частности, воспроизводство клеток внутри человека приравнивалось к воспроизводству компьютерного вируса, а вычислительные процессы в ВМ — к аналогичным процессам в мозге человека».

Всё это не было «ошибками» кибернетики, это были проявления её неустранимого идеалистического существа. То, что было простительно для метафизического материалиста Декарта или Гоббса в XVII веке, было совершенно недопустимо для середины XX века. Когда Декарт или Гоббс применяли механико-математические принципы к объяснению явлений живой природы, это было прогрессивным явлением, выступавшим против религиозной схоластики, против всего здания феодальной идеологии, было явлением, расчищавшим дорогу молодому, растущему и потому прогрессивному капитализму. Винер и его последователи, отождествляя высшие биологические процессы и механические/электрические процессы в сложных машинах, именно что не ошибались и не заблуждались, а выражали идеологическую позицию подыхающего империализма, которому в XX веке понадобилась вся философско-теологическая рухлядь средних веков и нового времени, весь прах реакционных идей всех эксплуататорских обществ, бывших в истории.

Поэтому когда «глушковцы» пишут насчёт ошибок ранней кибернетики, они маскируют за невинностью и неизбежностью ошибок, которые могут быть в любой теории, конкретный идейно-политический заказ капитализма.

Что касается замечания господ из «института» о том, что «…уместно ли применять критику ранней кибернетики к последующим этапам её развития, которые качественно отличаются от изначальных объектов критики? Очевидно, что нет, так как наука переосмыслила свои основные принципы и сменила векторы своего развития», мы ещё раз ответим, что не только уместно, но и необходимо, так как речь идёт не просто о критике какой-то небольшой ошибки в теории, а о самой жестокой классовой борьбе, в которой пролетариат идейно сражается с буржуазией.

Во-первых, кибернетика — это не наука, поскольку она не имеет под собой диалектико-материалистического фундамента.

Во-вторых, кибернетика не «переосмыслила свои основные принципы» и не «сменила векторы своего развития». Её философские основы всё те же — метафизика, механицизм, субъективный идеализм, фидеизм, т.е. едва замаскированная поповщина.

Хотя и физика в начале XX века, по выражению Ленина, «свихнулась в идеализм», тем не менее, в этой науке были настоящие учёные, которые вели правильную материалистическую линию, и, кроме того, физика постоянно обслуживала производство, которое принимало правильные теории и удачные открытия и отметало ложные теории и фальшивые открытия. Кибернетика этим похвастаться не может.

Кроме того, хоть ранняя, хоть поздняя, кибернетика не меняла своей классовой, партийной сути: она была и остаётся частью буржуазной идеологии, она была и остаётся направленной против рабочего класса, против социализма.

Иначе говоря, последующие этапы её развития качественно не отличаются от предыдущих. Отличия были только во внешних формах. Кибернетика «не осмыслила» и не могла осмыслить свои основные принципы, т.е. не перешла на сторону рабочего класса, в противном случае это была бы уже не реакционная империалистическая теория, а часть марксистско-ленинской идеологии, направленная против буржуазии, воюющая с ней на своём участке фронта.

Если тут «глушковцы» начнут вопить о том, что наука не знает никаких классов, что она беспартийная, что она — «просто наука», им нужно напомнить ленинские слова, суть которых в том, что если они не признают общественных классов и их интересов, если не видят или отказываются видеть за всеми фактами общественно-исторической действительности интересов этих классов и борьбы за эти интересы, то они являются наивными дурачками в политике, которые взялись «разносить в щепки» советских философов-большевиков.

Господа в своём «разборе» ссылаются на советский «Словарь по кибернетике» 1979 г. издания (под ред. В.М. Глушкова), откуда цитируют понятие кибернетики:

«Кибернетика… — наука об управлении, получении, передаче и преобразовании информации в кибернетических системах. Под кибернетическими системами понимают системы любой природы — технические, биологические, экономические, социальные и др.».

Господа заявляют, исходя из этого определения, что

«…данная наука изучает динамику, которая происходит с информацией в ходе развития организма, в процессе управления производством и т. д., тем самым преследуя вполне материальные цели, так как информация на новых этапах научно-технического прогресса играет всё большую роль в экономике, науке и других сферах жизни общества. Идеалистичной данную концепцию назвать никак нельзя, так как она имеет под собой материалистическую составляющую».

Мысль идеалистов понятна, стара и реакционна, как и вся «ранняя» и «поздняя» кибернетика. Чтобы убедиться в этом, разберём само понятие кибернетики, которое даёт «Словарь» под редакцией академика Глушкова.

«Словарь» пишет, что кибернетика — это наука об управлении. То есть, надо понимать, что кибернетика учит, как управлять всем. И действительно, «Словарь» тут же уточняет, чем именно, — «системами любой природы», т.е. всеми, начиная от механических и заканчивая общественно-историческими. То есть, речь идёт об управлении всеми формами движения материи. С этим «глушковцы» должны согласиться, так как сами сослались на «Словарь».

Но как быть с тем, что общих законов развития материи всего три — это законы материалистической диалектики, которые отвергаются идеалистами, и при этом для всякой формы движения материи существуют свои особенные, специфические законы движения? Например, в простых механизмах действуют законы механики, в гидравлических машинах — законы гидродинамики, в химическом производстве действуют законы химии, в живых организмах действуют законы биологии, наконец, в обществе действуют законы истории, общественного развития. Причём, законы химии сложнее законов механики, законы биологического движения сложнее законов химии, а законы общественного развития являются наиболее сложными из всех законов движения материи. Поэтому если для объяснения общественных явлений применить химические или биологические законы, то это будет, во-первых, чудовищным насилием над истиной, т.е. механистическим упрощенчеством действительности, ложью, а во-вторых, это ведёт общество к катастрофе — вздумай оно жить по химическим или биологическим теориям.

Закономерности развития в каждой такой области изучает своя наука или даже несколько наук, а кибернетика, как утверждает «Словарь» Глушкова, одна способна объяснить все виды движения и все их закономерности, т.е. способна заменить собой философию, математику, физику, химию, биологию, историю и т.д.

«Всеобъясняющие» теории в истории уже были. Религия, например, является «кодексом», т.е. собранием таких «теорий». Но тут главный момент в том, что «глушковцы» в своей статье сначала заявляют, что «поздняя» кибернетика ушла от ошибок прямого сравнения биологических и механических процессов, а чуть ниже, когда цитируют «Словарь» Глушкова, заявляют совершенно противоположное, а именно то, что эта «исправленная» кибернетика — наука об управлении всем, т.е. она, среди прочего, прямо распространяет законы механики на биологическую жизнь и даже на историю, и наоборот.

До такого не додумывался даже схоласт Фома Аквинат, который всё-таки признавал, что тело человека имеет «собственный порядок, богом заведённый», и что «церковные хозяйства также свои особенные правила имеют — к плодовитости и изобилию».

Конечно, кибернетикам Фома не указ, и они идут дальше. Они пишут, что кибернетика изучает (имеет своим предметом) изменения информации об организме или процессе в ходе развития этого организма или процесса. Проще говоря, это означает, что кибернетика изучает информацию об информации о том или ином материальном объекте, или отражение отражения действительности.

Возникает вопрос, который в своё время волновал генерала Фуллера: что нужно изучать — информацию о реальном объекте или информацию об этой информации? Практика подсказывала генералу, что изучать нужно первое, а необходимость во втором должна быть также оправдана каким-то практическим делом, так как операции с массивами данных, не имеющие прикладной, т.е. производственной или военной цели, — это та же бесплодная средневековая схоластика, только на новый лад. Поэтому изучение массивов информации и операций с ними в производственных целях — это не предмет «ранней» или «поздней» кибернетики, это предмет прикладной математики и её специальных разделов, непосредственно связанных с производством, обслуживающих конкретные области производства. Но именно прикладную математику идеалисты и буржуазные жулики часто выдают за кибернетику. Кроме того, поскольку кибернетика не имеет диалектико-материалистического метода, как она может преследовать цели материального производства? Ведь от её идеалистических «разработок» производство развалится, т.к. оно идеализма, т.е. фантазий о материальном мире и его законах, не терпит вообще. Кто не верит — пусть попробует хотя бы разрубить полено божьей волей, т.е. без топора и вообще без подходящих вполне себе материальных орудий труда.

А какой философский, т.е. классовый смысл в том «отражении отражения», о котором пишут кибернетики? Этот классовый смысл, в общих чертах, но довольно точно, описал сам «отец» идеализма, древнегреческий философ и идеолог рабовладения Платон. В его «Диалогах» есть притча о пещере. На самом дне этой пещеры живут и копошатся люди, много людей. Они видят вход в пещеру, через который на дно попадает свет, но не могут ни подойти к этому входу, ни выйти из пещеры. Все их суждения и представления о том мире, который есть вне пещеры, основаны на тенях, которые отбрасывают предметы этого внешнего мира и которые люди видят на стенах своей пещеры. Таким образом, эти люди мыслят себе весь мир состоящим из дна пещеры и из теней, т.е. из того самого «отражения отражения»: реальные предметы того мира, который находится вне пещеры, отбрасывают тени, по которым тяжело судить о том, что это за предметы и какие у них свойства, а эти тени, в свою очередь, падают на кривые стены пещеры, деформируясь ещё раз. И глаза людей на дне пещеры (рабов) видят именно это, дважды искривлённое, размытое отражение «наоборот» и, стало быть, составляют себе о предмете, отбросившем тень, ещё более ошибочное и фантастическое представление.

Далее Платон пишет, что, кроме людей на дне, в пещере есть ещё люди, которые стоят недалеко от выхода из пещеры. Их немного, и они следят за  тем, чтобы тёмные массы со дна пещеры не поднялись наверх, к свету. Эти люди (политики, надзиратели, охранники) видят больше, чем рабы на дне, но всё же их представления о мире вне пещеры ограничены той картиной, которая видна через выход из пещеры. Что находится вне этого узкого сектора обзора, им неизвестно.

Наконец, вне пещеры находятся всего несколько человек, которые видят и могут ощущать весь реальный мир. Это рабовладельческая верхушка, олигархия, но Платон называет их философами.

Что здесь наиболее существенного? «Отражение отражения», которое видят рабы и по которому судят о реальном мире, — это неизменная идеологическая цель рабовладельцев всех времён: чем более ошибочными и искривлёнными будут знания трудящихся масс о реальном материальном мире, обществе и его законах, тем спокойнее рабовладельцам, тем в большей безопасности будет их господство над рабами, тем выше прибыли, тем дольше и основательнее тирания частной собственности.

Кроме того, «философы» не зря поставили в пещере охрану в виде государственной машины. Эта охрана не должна допустить, чтобы рабы вышли наверх и увидели действительность такой, какова она есть на самом деле. Удел рабов — вечно держать своё сознание в царстве кривых теней, так как это есть залог и обязательное условие того, что и весь раб будет безропотно находиться в нищете, темноте, грязи и бесправии.

Именно для такой цели — для идейного и научно-технического разоружения советского рабочего класса мировому капиталу и понадобилась кибернетика. И если внимательно читать писания старых и новых кибернетиков, то это обстоятельство заметить нетрудно: они сами иногда проговариваются и фактически признают эту цель.

Господа из «института» пишут, что информация играет всё большую роль в экономике, науке и других сферах жизни общества. Это так, но, во-первых, информация (сведения о вещах и событиях реальной действительности), если она более-менее точно и правильно отражала вещи и события, всегда играла важнейшую роль в производственной и общественной жизни. Зачем же утверждать очевидное? Вопрос был лишь в её качестве и объёме.

Во-вторых, надо правильно понимать, что это за роль. Заявляя о возрастании роли информации, идеалисты-кибернетики ведут свои теории к тому, что материальное производство якобы сужается, уменьшается, уступая своё место некому «информационному производству», «цифровой экономике». И наивные обыватели верят этому фальсификату, хотя доказательства противного постоянно у них под носом. Человек не может делать свои орудия производства и первейшие предметы потребления из цифр и машинных кодов. Другое дело, что он помогает производить многие средства производства и многие предметы потребления с помощью такой техники, для работы которой требуется не только электричество, но и цифры, их закономерные и целесообразные совокупности, всякого рода машинные коды, «языки», т.е. программы. Не компьютеры производят хлеб, сталь, ткани, молоко, жилища, обувь, электричество и т.д. (без конца и края), а человек своим трудом — с помощью вполне себе материальных средств производства, к числу которых и относятся компьютеры и всевозможные автоматические машины, созданные человеком для увеличения производительности своего труда, а стало быть, для увеличения общественного богатства.

Поэтому не кибернетика «преследует материальные цели» общества, а общество в процессе производства своей материальной жизни столкнулось с необходимостью автоматизации производства, для чего, в свою очередь, понадобились свои специальные научные теории, указавшие путь практике. Только причём тут кибернетика? Где и кому эта лженаука указала верный путь?

Далее господа из «института» снова берут «Словарь по кибернетике» под ред. академика Глушкова и снова пытаются отделить «раннюю» кибернетику от «поздней». Они пишут буквально, что центральное положение ранней кибернетики не имеет ничего общего с положениями общей, поздней кибернетики. Позвольте, но что же это за наука такая, которая в своём развитии не дополняет, уточняет и развивает свои начальные фундаментальные положения, а полностью отказывается от них? Именно — отбрасывает полностью, а не отказывается от той их части, которая была ошибочной. Так дело с настоящей наукой не бывает, чтобы её основное положение, которое есть более-менее точное научное отражение (обобщение) действительности, со временем было полностью отброшено, образовав, таким образом, в основах этой науки дыру. Скажем, если механика Ньютона не могла объяснить некоторых внутриатомных процессов, то это не означало, что её надо было отбросить и отказаться от неё. Эта механика заняла своё место и объясняет свою часть движения материи. Если теория изомеров Зинина и Бутлерова объясняла, как получить относительно простые синтетические вещества (анилин и т.п.), и при этом оказалась недостаточной для того, чтобы объяснить получение сложных органических соединений, близких к белкам, то это вовсе не означало, что химики выбросили теорию изомеров за борт. Наоборот, её уточняли, дорабатывали, развивали и успешно применяли в химической промышленности. А отбрасывают лженаучные теории, поскольку они не объясняют закономерности реального мира, а запутывают их понимание и ведут производство по ложному пути, в тупик.

«Глушковцы» также вытаскивают из своего «Словаря» понятие «искусственного интеллекта» — опять же для того, чтобы доказать, что поздняя кибернетика стала наукой.

«Искусственный интеллект, — гласит этот «Словарь», — искусственная система, имитирующая решение человеком сложных задач в процессе его жизнедеятельности. …Разумность, интеллектуальность систем И.И., как правило, оценивается по аналогии с поведением человека в подобных ситуациях…».

Снова и снова идеализм, подмена понятий и механицизм. «Имитация» человеческих решений производственных задач, тем более, сложных задач, — по самому понятию слова «имитация» есть только внешняя видимость их решения, т.е. некие манипуляции, целью которых является не достижение материального, практического результата, а показуха, т.е. умышленная демонстрация того, что таких результатов хотят или намереваются достичь, но не ставят себе такой задачи на самом деле. Это первое.

Второе. Если задачей «искусственного интеллекта» в его понимании кибернетиками является имитация решения задач (но не их решение!), то какая польза от такого «интеллекта» реальному производству?

Третье. Ни одна машина не может и не сможет решить вместо человека сложные задачи его жизнедеятельности, т.е. задачи общественного производства, политики, культуры и т.д. Машина не может и не сможет сама решать даже отдельные производственные задачи — в том смысле, чтобы она могла сама себе их ставить, всесторонне подготавливать решение, самостоятельно решать, т.е. воплощать в веществе, в физическом поле, в событии или в нужной организации людей. Это всё те же мечты фашистской буржуазии, свихнувшейся от страха перед революцией, о механических солдатах и рабочих.

Тем более, нельзя «оценивать разумность» «искусственного интеллекта» (т.е. качество сложной автоматической машины, программируемых вычислителей или совокупности того и другого, — не любят кибернетики называть вещи своими именами и выражаться простым языком!) по аналогии с поведением человека в тех или иных ситуациях. Тут кибернетики, которые уже много раз отреклись от «ранних» механистических грехов Винера и его шайки, снова показывают, сами того не желая, что и «новая» кибернетика переносит на высшие нервные процессы в человеческом мозге законы электрического движения в машинах.

Но главное то, что машина, сколь бы сложной она ни была, не может поступать в сложных, а тем более, в чрезвычайных ситуациях так же, как поступает человек. Это справедливо хотя бы потому, что не все люди в той или иной сложной или опасной ситуации поступают одинаково, а также потому, что, хотя большинство людей в типовых (простых) ситуациях поступает примерно одинаково, они в своих действиях заранее предполагают желательный или благоприятный исход для себя и/или других людей. Люди мыслят, опираясь одновременно на обе свои сигнальные системы, на память, сознание и чувства. Если из процесса мышления выпадает хотя бы один элемент, то тогда мышление становится неполным, ошибочным. У машины хотя и есть сигнальные системы и память, но они не связаны сознанием и чувствами. Это значит, опять же, что машина, сколь бы сложной она ни была, способна исполнять программу, т.е. требования к ней человека, а не мыслить вместо человека. Она может «принимать решения», но только в тех условиях и те, которые прописаны в её программе.

Машина не может быть и аналогом человеческого сознания. Господа из «института» сами пишут, что аналог — это объект того же назначения, близкий к оригиналу по совокупности его существенных признаков. Здесь снова признание кибернетиков в своём механицизме: никакая машина не может быть близкой человеческому мозгу по совокупности своих существенных признаков, в противном случае машина могла бы, чуть хуже, чем человек, но всё же, сама производить орудия производства, сама переделывать природу в своих целях, производить своё потомство, вести общественную жизнь, т.е. сама была бы не машиной, а практически человеком, и субъектом истории.

Кибернетики пишут, что результаты исследований «искусственного интеллекта» и человеческого мозга не применимы друг к другу полностью, хотя процессы в «…данных системах и имеют определённые сходства, что уже давно доказано наукой». Так ведь медведь и школьная доска также имеют определённые сходства, по крайней мере, то и другое есть материальные тела, то и другое состоит, в общем, из одних и тех же химических элементов, то и другое — общие логические понятия. Сходство процессов принятия решений в мозгу человека и в машине, о котором говорят кибернетики, заключается в том, что машинная программа основана на формальной логике, на её законах, которым следует и человек в самых простых ситуациях. Но эти законы формальной логики, которые являются высшими для машины, являются только приготовительными, самыми низшими и начальными для человека, который, если хочет правильно мыслить и правильно понимать действительность, материальный мир, должен пользоваться законами материалистической диалектики, которая и есть высшая логика для человека.

Пусть кибернетики из «института» назовут хотя бы одну машину, которая, во-первых, сама себе ставила бы производственные или политические задачи, т.е. была бы «машиной общественно-исторической», сама управляла бы собой, а во-вторых, руководствовалась бы при этом программой, основанной на материалистической диалектике.

Господа из «института» также говорят и о том, что в современной кибернетике есть некая «психологическая подсистема», которая рассматривает психические процессы кибернетическими методами. Господа, нельзя рассматривать процессы высшей нервной деятельности не то что лженаучными кибернетическими, но даже и математическими методами, так как результаты будут предельно искажёнными и неполными, а значит, не научными. При этом господа пишут, что «психологическая подсистема» в кибернетике не выбрасывает человеческое сознание, а наоборот, делает его ключевым в своём методе. Но тут же они заявляют, что суть психологической кибернетики состоит не в том, чтобы изучать общие проблемы сознания, а в том, чтобы моделировать различные модели поведения человека (снова отражение отражения), а также смоделировать процессы решения человеком сложных («нестандартизированных») задач в различной обстановке.

То, что проблемы сознания не должны рассматриваться лженаукой, — в этом с «глушковцами» можно согласиться. Можно согласиться и с тем, что машинная программа может быть достаточно сложной и содержать в себе множество отдельных участков, заставляющих машину «поступать как человек» в тех или иных простых производственных операциях. Но как можно «моделировать» общественное поведение человека, его политическое сознание и мышление, его память, если ни одна программа не может предусмотреть всех возможных «моделей» поведения человека, тем более, в сложных ситуациях, и ни одна программа не может «смоделировать» память человека, которой он пользуется в таких ситуациях.

Ясно, что тут кибернетики ведут речь не о том, чтобы облегчить труд человека и улучшить его жизнь. Они, прикрываясь туманом о «психологической подсистеме», ведут речь о фашистском устройстве общества, в котором буржуазии, с одной стороны, требуется «научно» (т.е. с помощью хирургии, фармакологии и электронных устройств) превратить сотни миллионов рабочих в послушных рабов, лишённых человеческого достоинства, классового сознания, политической позиции, воли к борьбе за своё освобождение, а с другой, — поставить этих рабов под контроль сложных автоматических машин, программы которых также будут достаточно сложными для того, чтобы неустанно следить за стадом рабов, распределять их по рабочим местам, определять выработку, выдавать им лагерный паёк, наконец, отстреливать тех из них, кто попробует вести себя как-то иначе, нежели это определено программой машины. И т.д.

Именно с этой целью кибернетики изучали и изучают психологию человека, её роль в производственной и общественной жизни, — не для целей науки, т.е. не для прогресса человечества, а по аналогии с концлагерными «исследованиями» эсэсовских палачей, типа Менгеле, которые также пытались найти способы быстрого «хирургического» превращения масс людей в бездумных живых роботов.

Наиболее интересным является окончание «разбора», в котором господа «глушковцы» цитируют то место из статьи «Кому служит кибернетика», в котором автор показывает научное невежество, идеализм и фашизм в «теориях» «отца» кибернетики Винера. В своей статье т. Материалист писал:

«…Но кибернетики объективно выступают против всякой общественной науки. Винер отрицает объективный характер законов общественного развития, не зависящих от воли и сознания людей. «Основоположник» кибернетики выражает неверие в общественные науки и уповает на деятельность вычислительных машин новейших конструкций, которым якобы суждено внести существенные коррективы в общественную жизнь.

Винер уверяет, что обществу предстоит пережить новую революцию, на которую oн возлагает большие надежды. “Нынешний промышленный переворот, — вещает он, — ведет к обесцениванию человеческого мозга, по крайней мере, в его простейших и более рутинных функциях… Квалифицированный ученый и квалифицированный администратор могут пережить эту промышленную революцию. Но коль скоро она совершится, рядовому человеку со средними способностями или со способностями ниже среднего нечего будет продавать, за что стоило бы что-либо платить”».

Чем «кроют» эту цитату господа из «института»?

Они, поскольку крыть нечем и фашистская сущность кибернетики отлично доказывается здесь самим «отцом» этой «науки», Винером, «спрыгивают» с темы, делают вид, что не понимают исходного человеконенавистничества его гнилых идей, махровой реакционности кибернетической теории и ее антинаучности. Они выхватывают из цитаты кусок и, прячаясь за авторитет академика Глушкова, пишут о том, что, дескать, Глушков выступал за освобождение трудящихся от рутинных работ, а вовсе не за полную замену рабочих машинами ― с «освобождением» рабочих путём выброса из производства или путём помещения в концлагерь на рабский труд в самом прямом понимании этого.

При этом кибернетики считают свою «науку» универсальной, общечеловеческой, и потому, когда пишут о том, что большое количество людей будет высвобождено при машинном управлении экономикой и получит, таким образом, возможность посвятить себя науке, творчеству и т.д., они ни словом не говорят о том, что это за люди, в каком общественном строе они живут, каким способом производят. У них выходит, что всё это касается людей вообще, где бы они ни жили, к какому бы классу ни относились, какое бы положение в производстве ни занимали. То есть, эти жулики называют возможности, которые открывает только социализм, переходящий к коммунизму, и сам коммунистический строй и способ производства и распределения, и распространяют их на капиталистические общества, дескать, и там кибернетика даст всем людям вот такое счастье. Тогда зачем большевизм, зачем партия, классовая борьба, зачем пролетариату революция? Не нужно это всё, раз есть кибернетика.

И потом: как понять фразу учёного жулья насчёт «машинного управления экономикой»? А понять её нетрудно. Управление есть направление и регулирование того или иного материального процесса с заранее поставленной целью, достичь которую и намереваются в результате этого процесса. Такую цель может поставить только человек, но дело тут в том, что машинное управление, каким бы сложным и совершенным технически оно ни было, имеет ограничения по сложности управляемого объекта и той среды, в которой этот объект действует. Общественное производство — это исключительно сложный «объект», который полностью определяет всю материальную жизнь общества, его политику, культуру, философию, науку, право и т.д. Т.е. определяет и физическую, и общественную жизнь людей. А у кибернетиков машинное управление экономикой — это такой очень сложный автопилот, не знающий ни классов, ни их борьбы, который люди настроили на известный курс, включили, а сами от управления своим производством устранились.

Но если люди, рабочие люди, т.е. главный элемент общественного производства, устраняется от управления своим производством, то кто же им будет управлять? Кибернетики отвечают: ну, будут такие умные машины. А кто будет вкладывать в эти машины программы их действий? Кибернетики отвечают: ну, мы будем. А мы — это кто, в смысле, чьи классовые интересы эти «мы» выражают? И тут начинаются наукообразные запутанные объяснения, начинается туман и вопли насчёт «общечеловечности науки» и т.д., за которыми ясно видно, что «мы», кибернетики, будем выполнять волю своего старого хозяина — мирового капитала.

В этом признаются сами господа из «научного института». Они пишут:

«Общественные науки, в свою очередь, будут играть ключевую роль в этом. Статистика и экономика, демография и культурология, а также другие науки будут ключевыми для определения наилучшего распределения предприятий по отраслям с учётом различных культурных и других условий, что позволит повысить эффективность развития народного хозяйства и учёт потребностей конкретных общностей».

Если перевести эту буржуазную витиеватость на нормальный язык, то хорошо видно, что условием счастливой жизни людей кибернетики считают не социализм и коммунизм, а буржуазную науку, т.е. собрание антинаучных и фашистских идей и теорий буржуазии. Ещё одним условием они называют распределение предприятий и хороший учёт в народном хозяйстве, почти слово в слово повторяя тектологические и «организационные» бредни Богданова и Бухарина, наголову разбитые Лениным и большевиками, а также право-троцкистские «теории» Ярошенко о «высшей научной организации производительных сил», которые Сталин разоблачил в своей книге «Экономические проблемы социализма в СССР».

Однако, господа из «института», полностью открыв своё буржуазно-фашистское лицо, в конце спохватываются и заявляют, что

«….вопреки утверждениям, что кибернетика стремится полностью заменить человека на робота, настоящая цель состоит в том, чтобы расширить возможности человека и перенаправить ресурсы людей из отраслей, которые могут существовать под руководством ВМ (контролируемых человеком)».

Но опять у господ нелады с историей и с логикой. Отрасли производства не могут существовать под руководством машин, контролируемых человеком. Отрасли производства, как и всё общественное производство, могут существовать под контролем того общественного класса, который господствует в обществе экономически, а, стало быть, и политически. Исключение составляет полное коммунистическое общество, где все без исключения средства производства принадлежат всему народу.

Кроме того, если машины руководят отраслями производства, то причём тут контроль человека? Тут или человек руководит производством, т.е. ставит задачи, организует производство, подбирает для этого нужные машины, программирует их, управляет ими, или же человека нет вообще, и производством «руководят» машины. О том, что машины не могут руководить производством, мы писали выше, а господа из «института», приплетая «контроль человека» к своей мечте о руководстве рабами со стороны машин, извиваются и маскируют свой фашизм благими поправками.

2. «Умная» машина

Когда мы видим работу того или иного сложного автоматического устройства, мы часто восклицаем: «Какая умная машина!». В самом деле, техника производства без остановок движется вперёд, а человек, преследуя свои производственные цели, заставляет её всё более полно и разносторонне выполнять ответственные задачи. Нередко встречаются машины, которые своими действиями действительно напоминают живое существо.

Это особенно наглядно видно на современном автоматизированном заводе или фабрике. Например, на сварке автомобильных кузовов в небольшом объёме действуют больше десятка манипуляторов, напоминающих человеческие руки, не сталкиваясь друг с другом и выполняя точные сварочные операции. Ещё более чудесная техника работает на изготовлении и сборке электронных схем и т.п.

Не менее замечательные автоматы «ведут» самолёты, корабли и поезда. Пилоты, штурманы и машинисты лишь внимательно наблюдают за показаниями приборов, оценивают окружающую обстановку и на этом основании вносят поправки и коррективы в настройки автопилотов.

Есть огромное множество «умных» машин, которые могут облегчить труд миллионов рабочих и других трудящихся, заменить их на тяжёлых и трудоёмких работах. Эти машины могут производить бесчисленное множество самых разных производственных операций.

Но могут — ещё не значит, что они облегчают труд и заменяют собой людей. Для этого одного существования этих машин и сложных программ еще недостаточно. Необходим соответствующий способ производства и общественный строй. Так, например, в конце 1950 г. в СССР был пущен в ход автоматический завод по производству поршней для двигателей внутреннего сгорания. С 1948 г. на многих предприятиях Советского Союза действовали целые полностью автоматизированные производственные линии, на которых станки обрабатывали сложные детали. В те годы, благодаря достижениям советской сталинской телемеханики и электроники, стало возможным полностью автоматизировать работу таких средств производства, как электростанция и крупная энергетическая система.

Именно благодаря способности разнообразных автоматических машин выполнять некоторые движения, действия или даже «поступки», свойственные человеку, их нередко награждают всякими лестными эпитетами, называя «умными», «хитрыми», «ловкими», «дельными» и т.п. Но при всём этом классовая сущность автоматизации и механизации определялась точно и без всяких эпитетов: в странах социализма они служили мирным целям — интересам рабочего класса и всего трудового народа, особенно в СССР, который быстро и уверенно строил коммунистическое общество.

Это означало, что наши сталинские создатели самых современных автоматических машин никогда не пытались приписывать создаваемой технике человеческие черты. Для серьёзного и настоящего учёного и инженера машина всегда была и будет только машиной, средством производства. Как бы точно или близко она ни копировала некоторые движения или отдельные функции человека, она есть только продукт человеческого труда, ума, искусства, прикладное средство, экономящее труд и время человека, обостряющее его зрение, слух и осязание, удлиняющее и усиливающее его руки, убыстряющее его движение, но всегда уступающее по целому ряду своих свойств самому простому живому организму.

Что касается капитализма, то он калечит науку и превращает её из средства увеличения материального богатства общества в средство разрушения производительных сил, в средство усиления  эксплуатации пролетариата и других трудящихся, в средство уничтожения культурных ценностей человечества. Уже очень давно прошли те краткие времена, когда «молодая» буржуазия была заинтересована и использовании завоеваний науки для развития производительных сил. Но уже более века буржуазия стремится использовать науку исключительно для своих империалистических и фашистских целей.

И несмотря на всё это, до сих пор не реализована мечта эксплуататоров и милитаристов о машине, которая могла бы полностью заменить человека на производстве и в армии.

В самом деле, терминатор, без содрогания убивающий всех, на кого ему укажут хозяева, тот же терминатор, покорно и безропотно вырабатывающий на заводах прибавочную стоимость, лишенный «опасных мыслей» о большевизме и революции, — что может быть привлекательнее для капиталистов?

Тоска по механическим рабочим и солдатам уже давно владеет мыслями и чувствами финансовой олигархии. И уже давно учёные прислужники монополий и корпораций стремятся превратить желаемое хозяевами в действительное. Ещё в начале XX века в США был построен первый робот. Но буржуазная наука раз за разом убеждалась в том, что самый сложный робот в основе своей проще одноклеточного живого существа, обладающего раздражимостью, зачатками ощущений и способностью размножаться. Тем не менее, тщетные «поиски» «идеального» робота не прекратились до сих пор.

В своё время телеграф, телефон, катодная лампа, фотоэлемент и другие достижения науки и техники слабых токов позволили наделить роботов «слухом», «зрением» и «речью». Затем робот стал передвигаться, управляемый на расстоянии по проводам или по радио, и реагировать на звуковые и световые команды.

Но ничто не давало решения главной проблемы: эти сложные устройства оставались машинами, требующими тех или иных форм управления со стороны человека. Вот тогда-то и возникла новая «наука», так называемая «кибернетика». Если невозможно осуществить грёзы капитала об искусственных рабочих и солдатах практически, то нельзя ли заставить эти грёзы служить целям буржуазной пропаганды? Если никак нельзя придать роботу свойства человеческого сознания, то нельзя ли убедить самого человека в том, что его вполне можно заменить роботом.

Примерно с 1946 г. в США и на Западе существует целый ряд самых «точных» определений значения и целей пресловутой кибернетики. Но, по сути дела, они, эти определения и цели, всегда состояли и состоят в том, чтобы наукообразно маскировать неудачи создателей «думающих» машин, выдавать желаемое за действительное, спекулировать на действительных, фактических достижениях современной автоматической техники — в целях самой подлой и лживой империалистической пропаганды.

Выше, в первой части, мы уже немного касались философской основы лженауки кибернетики. В этой связи будет полезно добавить следующее. С начала 30-х гг. XX века на рынке «идей», призванных оправдывать существование капитализма, большим спросом пользовалась и пользуется (в замаскированных формах) так называемая «семантика». Этим словом буржуазия и её теоретики окрестили модную разновидность идеалистической философии, возникшую на обломках разгромленного Лениным махизма.

Различие между «старыми» махистами и семантиками было примерно такое же, как между чёртом жёлтым и чёртом синим. Махизм, как полностью обанкротившаяся идеалистическая теория, перекрасился и искал себе новых способов одурманивания трудящихся масс. И семантика любыми средствами пыталась и пытается подкопаться под материалистическое мировоззрение миллионов людей, перепевая на все лады тезис о том, что объективной реальности якобы не существует вообще. Но если «классические» махисты упражнялись, главным образом, в фальсификации понятий чувственного познания (ощущений), то семантики избрали для своих подделок и спекуляций человеческий язык, язык, как средство выражения мысли, как её «одежду».

Семантики заявляли, что язык людей настолько «несовершенный», что он ни в коей мере не отражает «субъективных ощущений» и «непосредственных переживаний». Отсюда, дескать, у людей и создаются неправильные представления о действительности, главным образом, о капиталистическом обществе, социальной несправедливости, эксплуатации, империалистических войнах, безработице, кризисах и т.п. «прелестях» капитала.

Корнем, причиной всех этих зол семантики объявляют не капиталистический способ производства и его основу — частную собственность, а «несовершенство человеческого языка», который «лишён всякой познавательной способности», оторван от мышления и лишь бессмысленно «вербализует» не внешнюю реальность, а «органическое напряжение говорящего», т.е. колебания звуковых волн.

Иначе говоря, когда рабочие требуют повышения зарплаты и нормальных условий труда, а их жёны устраивают «голодный» митинг, то всё, что они говорят при этом, не имеет к действительности никакого отношения: есть только «неправильная голосовая реакция» отдельных лиц на действительность и случайное сочетание звуковых волн.

Кибернетика, хоть «ранняя», хоть «поздняя», и явилась новой разновидностью этого семантического мракобесия и реакции. В самом деле, в теоретической «основе» кибернетики лежал, в числе прочего, и любимый тезис семантиков о том, что человеческое мышление есть всего лишь «оперирование знаками». И поскольку язык не справляется с этой сложной задачей «оперирования», кибернетики выдвинули на первый план в своей «теории» — в качестве идеальной формы «оперирования знаками» — математическое исчисление.

Поэтому они объявили, буквально, что счётная машина, особенно сложная машина, — это умнейшее существо на свете. Лишь она способна правильно решить все социальные, физиологические, психологические и гносеологические проблемы общества. А мозг человека лишь потому мог до сих пор вырабатывать некоторые частные решения этих проблем, что и он сам представляет собой некий счётный аппарат, принимающий информацию и использующий её для получения ответов. Пока что, продолжали свою мысль кибернетики, мозг является ещё несколько умнее машин, поскольку в нём имеется более 10 миллиардов нервных клеток (радиоламп, транзисторов), в то время как самая сложная счётная машина располагает от 20 000 до нескольких миллионов таких элементов.

Отсюда кибернетики делали вывод о том, что лишь временные технические трудности стоят на пути к тому, чтобы машина окончательно стала «умнее» человека. Кибернетики договорились до того, что объявили человека просто-напросто очень сложной машиной, а всё человеческое общество — совокупностью таких машин. Поэтому законы человеческого общества, т.е. законы истории, можно выразить математическими уравнениями, и, стало быть, управлять обществом на основании чётких и понятных уравнений. Ни тебе классов, ни кризисов, ни революций, ни войн.

Весь этот реакционный идеалистический бред, который идеологи империализма пытались и пытаются противопоставить учению марксизма-ленинизма о мышлении и законах общественного развития, и составляет значительную часть «философской основы» кибернетики. Этот бред непосредственно появился и более-менее оформился в ходе и в результате «ежемесячных бесед», которые проводились «ранними» кибернетиками в непринуждённой обстановке за обеденным столом в зале Вандербильдта Гарвардской медицинской школы.  Но фактически эта «философская основа» представляет собой продукт многолетних упражнений в области фальсификации научных данных, результат довольно длительных эволюций той самой грёзы империалистов о покорных механических рабах, которую не удаётся осуществить и истории которой мы кратко касались в первой части статьи.

Итак, кибернетика возникла, возникла как «всеобъемлющая наука», представляющая, по словам Винера, «истину в её последней, перед богом,  инстанции». Что же это за «наука»?

Вначале надо сказать пару слов о роде занятий «отца» кибернетики, профессора Н. Винера, автора «фундаментальной» книги «Человечное использование людей». В 1940–1942 гг. Винер и его коллеги по новой «науке» разрабатывали, как он сам свидетельствует в своей книге, конструктивные принципы аппаратов управления артиллерийским огнём, т.е. таких установок, которые автоматически нацеливают орудие на движущийся предмет. Первых кибернетиков особенно интересовал способ, благодаря которому управляемые механизмы выполняют две функции, по своему характеру близкие к функциям человеческого ума: а) подсчёт баллистической траектории и б) предвидение будущих положений движущейся цели.

Исходя из дальнейшего развития этих двух задач, Винер и даёт официальное определение кибернетики: это

«новая наука о людях и машинах, вернее, о том, в чём машина сходна с человеческим существом и в чём она от него отлична. Изучает она реакции на окружающую среду механизмов и создавшего их человека — приспособление механизма и человека к среде».

Далее Винер замечает, что ещё несколько десятков лет назад газеты легкомысленно писали о предшественниках современных счётных машин, как о «механических мозгах». На это, пишет Винер, прикрываясь чужими мнениями, учёные энергично возражали. Но в настоящее время их отношение искусственному мозгу сменилось на противоположное. Теперь именно эти учёные подчёркивают сходство между мозгом и современными сложными машинами.

На чём же Винер и его товарищи строили свою «науку»? На многочисленных произвольных сравнениях современных на тот момент автоматов, счётно-решающих устройств и электронных приборов с организмом человека. Например, обычное тепловое реле или фотореле, которое под влиянием изменения температуры или освещённости включает или выключает другие приборы, они сравнивали со способностью человеческого организма поддерживать строго определённую температуру тела или засыпать. Сложные процессы реакции нервной и мускульной систем конькобежца, вышедшего на лёд, кибернетики механически приравнивали с действием прибора, посылающего сообщения центральному аппарату, который, в свою очередь, включает или выключает другие приборы. Эффективность центрального прибора при этом проверяется, и в случае необходимости в его настройки или в программу вносятся необходимые исправления. Такой круговой процесс действительно составляет существенную особенность каждого механизма, имеющего обратные связи с исполнительными органами или другими «подконтрольными» приборами.

Притягивая «за уши» это положение теории автоматического регулирования, Винер и его сообщники заявляли, что кибернетика изучает все системы обратной связи, независимо от того, принадлежат ли они человеческому телу или машине. Кибернетика также «интересуется последствиями неправильного функционирования этих систем». При этом, продолжает Винер, сходство между электрической цепью, состоящей из проводов, и той, которая состоит из нервных волокон, сразу бросается в глаза. Например, рефлекс зрачка состоит из расчёта и обратной связи, регулирующей количество света, поступающего в глаз.

В результате таких «научных» открытий Винер приходит к выводу, что радиолампы обнаруживают ряд «удивительных сходств» с нервными клетками головного мозга и что теперь, следовательно, можно будет создать такие машины, которые будут запоминать, делать выбор той или иной альтернативы, сами проверять результаты своих вычислений и выполнять такое же количество хитроумных действий, какое выполняет мозг человека.

Иными словами, мозг, по Винеру, вполне подобен электронной счётной машине. Всеобъемлющая деятельность мозга есть результат комбинированного действия множества отдельных элементов, или нейронов, образующих сложные цепи и системы, в которых механизмы обратной связи работают со «счётными аппаратами», как единое целое.

Это означает, говорит Винер, что чем скорее технике «свободного мира» удастся создать приборы, приближающиеся по числу узлов, т.е. искусственных «нервных клеток», к названной выше цифре в 10 миллиардов, тем больше эти приборы будут приближаться к мозгу человека.

Не менее интересно Винер определял и проблему машинной памяти.

«Что же касается органов чувств, — писал он, — то они действуют как вводящие приборы современных счётных машин — пуншированные карточки и магнитные провода, несущие на себе информацию, а так же как механизмы, читающие директивы. Мозг как раз располагает такими различного рода химическими и электрическими памятными механизмами, напоминающими кругообразную ртутную «память» электронных счётчиков».

Эту часть  «теории» Винера современные кибернетики объявляют отброшенной и преодолённой. На самом деле отброшенными оказались не центральные механистические идеи, а старые технические формы, с которыми Винер сравнивал человеческий организм. На место ртутной «памяти» пришла «память» в виде дисков и микросхем, изменились и устройства ввода и считывания информации и т.д.

Вторую центральную задачу кибернетики, т.е. создание механизма, обладающего способностями первой сигнальной системы человека, т.е. способностями к реакции и рефлексу, взялся решать другой столп кибернетики — доктор Уолтер. В 1951 г., после длительных «исследований», он публично заявил, что им создана машина, якобы поддающаяся обучению, т.е. делающая логические выводы из «полученных ею многочисленных впечатлений».

На деле оказалось, что никакой такой машины, переживающей впечатления, не было, и нет до сих пор.

Итак, представление о механизме обратной связи в машинах, перенесённое на живые организмы и мозг человека, и является центральной технической «идеей» кибернетики. Согласно этой «идее» все явления и проявления сложнейшей физиологической, психической, экономической, политической, культурной и личной жизни человека есть лишь «различные формы обратной связи». Недаром само название этой «науки» заимствовано у древнегреческого названия искусства прибрежного судовождения, основной формулой которого было: «слева скала — руль вправо; опасность справа — руль налево».

В условиях подыхающего капитализма «ранняя» и «поздняя» кибернетика была вынуждена поворачивать свой «руль» во все стороны, лишь бы продолжать затуманивать сознание трудящихся. Она объявляется, как уже говорилось «всеобъемлющей наукой управления всем» и по своей «разносторонности» сравнивалась капиталистической печатью разве что с христианством.

Но в сравнении с кибернетикой христианство часто «отдыхало». В своей книге Винер, излагая основы нового «мирового учения», легко разъясняет самые разные вопросы и даёт толкование категориям. Он «объясняет» энтропию, происхождение мексиканских фресок, промышленную революцию, болезнь Паркинсона, католицизм, атомное оружие, поэзию Гейне, перегонку нефти, Тридцатилетнюю войну, материю, электрическую лампочку, математический анализ и т.д.

Законы исторического развития общества, по Винеру, относительно легко познаются при помощи универсальной отмычки — кибернетики. Тем самым, Винер «доказывает» превосходство машин над людьми, оскорбляет человека и принижает его роль в его же собственной истории.

Вся «ранняя» кибернетика, по сути своей, была видоизменённым продолжением работ Винера и его коллег над артиллерийскими системами наведения. Советские сталинские философы и учёные, разоблачая кибернетику, не могли не обратить внимания на её милитаризм и людоедство. Что касается «поздней» кибернетики, которая якобы отреклась от милитаризма и механицизма, то тут разница лишь в том, что Винер открыто признавал военное применение своих «теорий», а «поздние» кибернетики, выкручиваясь и извиваясь ужом, всё же признают, что их «теории» направлены, главным образом, против рабочего класса, революции и социализма.

Да, действительно, у кибернетиков в позднем СССР главной задачей было предельно запутать управление социалистическим народным хозяйством, сорвать автоматизацию советского производства либо затормозить его и завести науки об автоматизации в тупик. Да, тут вектор немного сместился — в связи с главными задачами современных империалистов, но вся сущность кибернетики в нём сохранялась. Пока существовал СССР, империалистической буржуазии — хозяевам и заказчикам кибернетиков — остро требовались контрреволюционеры в советском партийном и госуправлении и в науке, т.е. «черти»-энтристы, «черти»-вредители, «черти»-правые и «черти»-троцкистские подрывники. Вместе с этим буржуазии постоянно требовались и требуются роботы-провокаторы (для внедрения их в рабочие организации в капиталистических странах), роботы-стукачи и филёры, роботы-полицаи, роботы-гестаповцы, роботы-тюремщики, роботы-надзиратели, роботы-судьи, ну и конечно, роботы-солдаты.

Проще говоря, всё у кибернетиков остаётся по-прежнему: и хозяева, и задачи, и методы, и цели. Словом, всё те же «черти» синие и черти «жёлтые».

М. Иванов

[1] Дж. Фуллер. Реформация войны, стр. 52.

[2] Дж. Фуллер. Танки в великой войне, стр. 6.